АКАДЕМИЯ… НА СЕЛЕ!

Есть на Урале недалеко от Екатеринбурга город Полевской, а возле него — село Мраморское. Село как село, известное ранее лишь мраморных дел мастерам, потому как добывают здесь поделочный камень, по имени которого и названо село, да упоминаниям Бажова в «Малахитовой шкатулке». И так бы и оставалось оно малоизвестным, затерянным в бескрайних российских просторах, если бы не его житель — замечательный человек — Владимир Прокопьевич Вилисов. А совершил он вот что.

Являясь патриотом своего села, а также веселым по натуре человеком, решил он создать на селе Всемирную Академию Сатиры и Юмора. Задумано — сделано! Академия была официально зарегистрирована, имеет свой Устав, печать, то есть все, что полагается настоящей организации. Президентом первой в мире Академии на селе стал сам Владимир Прокопьевич и деятельность свою начал с организации Музея сатиры и юмора.

По поводу выбора места для Академии Вилисов говорит следующее: «Наше Мраморское, издавна, славится своей любовью к острому и едкому словцу. Почитай, два с половиной века живем, посмеиваясь, да пошучивая. И никому пока это вреда не принесло». Так что будет теперь у россиян свое Габрово. И если раньше издавали книжки под названием «Габровцы шутят», то теперь, видимо, пришло время издавать сборники «Мраморчане чудят».

Надо сказать, что Академия существует не только на бумаге. В 1995 году Владимир Прокопьевич в качестве почетного представителя участвовал в фестивале «Бендериана–95», проходившем в Козьмодемьянске, на время праздника переименованном в Васюки. В нынешнем году на базе Академии в селе Мраморском состоялся фестиваль частушки. От души попели, на гармошках поиграли, поплясали. Пока что участие в празднике приняли лишь уральские любители частушек, но следующий фестиваль планируется сделать всемирным.

«Выдумка, фантазия, причуды всегда украшали и украшают жизнь», — считает Вилисов. Его девиз — «Форсить, так форсить!» Будучи большим охотником до всяческих затей, Владимир Прокопьевич приступил к реализации эпохального проекта — награждению всех сатириков на земле медалью «За юмор», учрежденной Академией. Первые медали были деревянными, их собственноручно вырезал из золотистой липы сам Президент. Современные медали уже отлиты из металла, и к ним выдаются специальные удостоверения.

Кстати, Вилисов — мастер на все руки и помимо штатной президентской должности владеет многими другими профессиями — резчик по дереву, летчик–инструктор, парашютист, слесарь, сварщик, печник, штукатур, маляр и плотник. И помимо всего этого имеет сертификат Международной ассоциации народной медицины при ЮНЕСКО. Да вдобавок сам сочиняет частушки — преимущественно лирические, так называемые дамские страдания. Кстати, как народный целитель, Владимир Прокопьевич лучшим средством, от любой хвори, считает широкую улыбку.

Планы у Вилисова большие — например, организовать в Мраморском всемирный слет сатириков. Да, конечно, жизнь сейчас нелегкая, и многие утонули в скуке и унынии. «Но не следует забывать классику, — говорит Вилисов. — «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Так что, давайте весело, с шутками и прибаутками, без излишней нервозности, вытаскивать себя из той переделки, в которую попали. А желающих пополнить экспонатами Музей сатиры и юмора, а также поделиться идеями по поводу деятельности Академии, просим писать по адресу: 623370, Свердловская область, Полевской район, с. Мраморское, ул. Мира, 2, Вилисову Владимиру Прокопьевичу.

 

ПТИЧИЙ ДОМ

Есть во Владимирской области старинный русский городок, который многие знают по детским сказкам. Это — Муром. Но славен он не только тем, что является родиной былинного богатыря Ильи Муромца, но и тем, что на одной из тенистых улочек частного сектора проживает Николай Алексеевич Степанов. Чем же так прославился этот житель сказочного города?

В прошлом Николай Алексеевич — водитель «Скорой помощи», ныне — пенсионер. Всю свою жизнь он не только спешил на помощь пострадавшим людям, но и диким птицам, попавшим в беду в дремучих муромских лесах. Больных пичуг Николай Алексеевич приносил домой, выхаживал, после чего благодарные пациенты оставались жить в гостеприимной семье Степановых. Так в городе появился «Птичий дом».

Сразу за калиткой, на дорожке, ведущей в глубину двора, нас встретила огромная ворона. Она по–хозяйски вышагивала взад и вперед, с некоторой опаской поглядывая на нежданных гостей. Потом, как–то смущенно потупившись, громко представилась: «Карлуша».

«Это, говорящая Карлуша, — повторно представил «члена семьи» Николай Алексеевич. — Один из самых старых жителей «Птичьего дома». Ей уже 22 стукнуло, хотя ворона живет не более 20 лет».

Карлушу Степанов взял из гнезда птенцом, который был уже почти «на крыле», то есть мог летать. В этом возрасте дикую птицу приручить очень сложно. По этой причине через год ворона улетела из дома, и только спустя три дня Николай Алексеевич нашел ее в близлежащем лесу. Беглянка без сожаления рассталась с диким образом жизни и вернулась обратно домой.

Второй раз Карлуша улетела со стаей ворон, но, нагулявшись, направилась не в лес, ,а в больницу, где работал Степанов. Не застав там хозяина, ворона принялась стучать клювом в окно, пытаясь привлечь к себе внимание. Дежурный врач позвонил Степанову домой, тот приехал и забрал, «распоясовавшуюся хулиганку». Это был последний побег Карлуши.

Вскоре ворона повзрослела, остепенилась и начала заниматься самообразованием. Первым делом она научилась говорить. К сожалению, стесняясь нашего присутствия, она лишь ограничилась представлением себя, отказалась от беседы и воспитанно встала в сторонке, прислушиваясь к нашему разговору с хозяином.

«Одно время Карлуша занялась высиживанием куриных и гусиных яиц, — вспоминает Николай Алексеевич. — В первых числах апреля я подкладывал ей яйца, она садилась на них, будто так и должно быть, и ждала, пока вылупятся цыплята. Потом она долго опекала их, занималась воспитанием. Бывало, цыплята бегали прямо по ней, а она делала вид, что ничего не замечает.

Однажды, Карлуша высидела двух гусят. Один умер, а второй так чем–то пришелся ей по сердцу, что она опекала его даже тогда, когда он стал взрослой гусыней. Вырастила Карлуша и одного перепеленка, так что ее смело можно назвать «матерью–героиней».

Жили в «Птичьем доме» и две сороки, причем одна из них, Кеша была страсть какая разговорчивая. Спросишь ее: «Кеша дурак?» А она разумно отвечает: «Кеша — хороший! Кеша — кра–са–а–вчик!». Бывает, правда, и самокритична — отвечает: «Дурак, дурак!» и заливается смачным заливистым женским смехом.

«Смеялась Кеша, совсем уже по–человечьи и частенько пугала этим соседей, — рассказывает Степанов. — Бывало, поздно вечером залетит к ним в форточку, сядет тихонько, да как захохочет! Соседи в обморок падали. Я никогда не слышал, чтобы попугай так хорошо человеку подражал, как сорока.

А еще любила шутки с телефоном. Подойдет к аппарату и показывает, что давай, мол, позвоним. Я набираю номер кого–нибудь из друзей, даю трубку Кеше, а она на чистом русском языке говорит: «Здравствуйте, товарищи!» Никто не верил, что это сорока, а не человек».

Кеша прожила в «Птичьем доме» 14 лет и умерла от старости.

Есть в птичьем хозяйстве Семенова и настоящий орел. Появился он в семье достаточно странно. Как–то на работу позвонил сын и сказал, что пришли люди, которые предлагают огромного орла. За орла они хотят бутылку. «Так отдай им быстренько», — распорядился Николай Алексеевич.

Едва вернувшись со срочного вызова в деревню Лопатино, Степанов бегом побежал домой. Там его ждал богатырских размеров гость с размахом крыльев чуть более двух метров. Правда, был он подранен и не мог летать. Дело было осенью, и всю зиму орла пришлось выхаживать. Зато по весне он уже гордо устраивался на заборе и охранял вверенную ему территорию. Правда, не подпускал к себе даже самого Степанова.

По периметру двора дома Степанова располагаются многоэтажные клетки и вольеры. Создается впечатление, что попадаешь в самый настоящий зоосад. Кто здесь, только не жил, залечивая раны, и восстанавливая силы: совы, голуби, овсянки, коноплянки, снегири, чижи, щеглы, дубоносы, канарейки… Однажды в «Птичьем доме» одновременно жило 12 певчих птиц. Они садились на куст смородины и устраивали настоящий концерт.

«Я не только птиц, всех животных люблю, — сказал в заключение Степанов. — У меня жили кролики, нутрии, хорьки, песцы, лисы… Всем внимание и ласка нужна, а уж людям — тем более».

 

ИВАН–ЧАЙНЫХ ДЕЛ МАСТЕР

Живет в Москве замечательный человек Александр Федорович Грачев. Замечателен он тем, что задумал небывалое — возродить в России чайную церемонию, о которой все мы уже давным–давно позабыли. Оказывается, не только Китай славился и славится своими чайными домиками и удивительной процедурой чаепития, о которых даже в школьных учебниках написано, но и в России существовало нечто подобное. Правда, чай был тогда истинно русский — иван–чай.

«В свое время Великобритания, имея Индию в качестве колонии, закупала в России огромные партии иван–чая, — рассказывает Александр Федорович. — А в Пруссию и Францию он шел контрабандой. Россия имела огромные плантации настоящего русского чая, который составлял значительную часть экспорта. Существует около 300 сортов такого чая».

И это не просто слова. Хозяин заваривает чай, насыпая его из красивого березового туеска, на котором витиеватыми буквами значится: «Иван–чай». По комнате тут же распространяется необычный аромат.

«Иван–чай успокаивает, снимает усталость, восстанавливает силы, облегчает похмелье, — поясняет Александр Федорович. — Его можно пить в горячем и холодном виде, настой хранить в холодильнике. Но это не самое главное. Самое главное, что иван–чай может оказать огромную роль в духовном единении России». Вот те раз! Я чуть со стула не упал. Каким же образом?

«Возрождением культуры совместных чаепитий, созданием Домов настоящего русского чая, — спокойно поясняет хозяин. — Русская душа широка и размашиста, как и наши просторы. Гулять — так гулять, пить — так пить. Вот и пьем все подряд, а потом мучаемся похмельем. Что мы сейчас имеем? Рестораны, кафе, рюмочные, а за рюмкой чаще в голову дурные мысли лезут. Иное дело за чашкой чая, да выпитой в атмосфере благожелательности и понимания, которые мы специальными способами создадим. В такой атмосфере дело до ссоры и неприязни никогда не дойдет, и все дела будут решаться по–доброму, в мире и согласии. А это и есть путь к духовному единению. Кстати, в одной из песен Бориса Гребенщикова есть слова: «Когда цветет иван–чай, с неба на землю сходит тишина, и в душе воцаряется покой».

А теперь представим, что такой Дом не один, а много. Да не в одном городе, а во многих городах и селениях. И потянут они за собой атмосферу доброжелательности, снизится агрессивность. В таких Домах даже идеи будут зачинаться в трезвом состоянии, что очень важно для здоровья общества.

Все мы жертвы возрастающего переутомления, нам трудно расслабиться, наши напряженные нервы постоянно на взводе. Застряв в ежедневной и ежечасной суете, мы разучились жить полноценной жизнью. Вы не поверите, но чайные церемонии позволяют вспомнить о спокойном превосходстве духа над обстоятельствами, посмотреть на собственную жизнь другими глазами. А это — переворот в мировоззрении.

Под крышей такого Дома будет также работать издательско–просветительский центр, ремесленные мастерские, концертный зал с оригинальной программой. Но и это еще не все».

Александр Федорович неторопливо разливает чай. Я ловлю себя на мысли, что пробую этот напиток впервые, хотя, множество раз, видел буйные красочные заросли иван–чая в лесу. Да, традиционно мы не видим богатств, которые лежат у нас под ногами, все норовим за кордон, куда подальше, заглянуть.

«Иван–чай позволяет и многие практические вещи создавать, — продолжает Александр Федорович. — Есть идея создания «партии любителей настоящего русского чая». Это принципиально новая политика. Можно организовать детские лагеря по сбору и переработке иван–чая, где дети смогут не только отдохнуть, активно погружаясь в природу, но и заработать. Можно восстановить экспорт иван–чая, получая от этого немалые средства.

Кстати, и нами проделана большая работа. Налажено производство иван–чая. Прошли чайные вечера в доме Медика, доме Актера, доме Литератора, доме Молодежи, мы участвовали в праздниках в Колонном зале дома Союзов, Кремлевского Дворца Съездов, были приглашены в Кострому на празднование 380–летия Дома Романовых. Барк «Крузенштерн» брал иван–чай на борт, в кругосветную регату; Федор Конюхов последние три года не расстается с иван–чаем в своих легендарных путешествиях. Но все это делается небольшой группой энтузиастов. Мы приглашаем настоящего партнера, умеющего видеть на 5–6 шагов вперед».

Вот так, выходит, что большие дела можно начинать с самого малого — с чашки хорошего чая и доброго слова. А это доступно каждому из нас.

 

БАЛЛАДА О ГРАММОФОНЕ

Для меня граммофон — это живое существо, имеющее душу и свою собственную историю, — утверждает заслуженный артист цирка, член международного клуба «Граммофон» в Штутгарте, владелец уникальной коллекции граммофонов и фонографов Владимир Игнатьевич Дерябкин.

Небольшая мастерская на Крюковом канале, что в Санкт–Петербурге, до потолка заставлена граммофонными ящиками и трубами, надетыми одна на другую. Все вокруг — от массивных деревянных шкафов до ажурного металлического подстаканника на трехногом столике — несет на себе отпечаток времени. Ощущение такое, будто попал в конец прошлого века — глаз безуспешно пытается найти хотя бы одну современную вещь, и лишь звуки проезжающих автомобилей за окном возвращают к действительности.

Сам Владимир Игнатьевич — чистокровный донской казак из станицы Каменская. «Я — казак по породе и без подмесов», — как он говорит сам а себе. И потому не зря, наверное, его коллекция получила начало в его родных краях.

«Коллекция моя началась в 1972 году, — рассказывает Владимир Игнатьевич. — В тот год цирк гастролировал в Краснодаре. По профессии я — клоун–дрессировщик. И вот понадобился мне в номер граммофон. А в тех краях есть такая особенность — в субботу и воскресенье люди открывают парадные двери и выставляют на продажу старые вещи.

Пошел я как–то в такой субботний денек по городу. Улицы там солнечные, красивые, дома одноэтажные. И возле одного домика–куренька разговорился с дедом. «Да, — говорит он. — Есть у меня старый граммофон — в сарае валяется». Так и появился у меня первый ящик с трубой.

Пришел с ним в цирк. Все сбежались, рассматривают невиданный аппарат. Бабуся–билетерша и говорит: «А у меня тоже граммофон есть». «Ну что ж, поехали». И стало у меня два граммофона. А потом мне попалась книга, в которой было написано, что если бы собрать коллекцию всех граммофонов, выпущенных в мире, то это была бы потрясающей красоты коллекция. И так мне эти строчки в душу запали, что увез я тогда из Краснодара пять граммофонов, и собираю их по всему миру, и по сей день. Сейчас, у меня их около двухсот».

Истоки создания «говорящей машины» уходят в глубокую древность, когда образованный епископ Альберт Великий, живший в XIII веке, сконструировал «механического слугу», открывавшего двери на стук и приветствовавшего посетителей «весьма внятными словами». Новация была подхвачена и развита другими изобретателями, пока в 1878 году не превратилась в фонограф. Цилиндр, вращающийся с заданной скоростью, обратился в хранилище звуков человеческого голоса — в первую на свете фонограмму. К сожалению, фонограф не отличался высоким техническим уровнем и требовал дальнейшего совершенствования, что в конечном итоге и произошло.

История изобретения граммофрна связана с именем французского ученого Шарля Кро (1842 — 1888). «…Его стихи, восхищавшие Верлена и Артура Рембо, не обойдены вниманием советских переводчиков, — писал Л.Волков–Ланнит в своей книге «Искусство запечетленного звука». — Но он не только талантливый поэт. Он также острый публицист, тонкий музыкант, образованный физик и химик. Таким вошел в историю культуры разносторонне одаренный человек — Шарль Кро.

Третьего апреля 1877 года Кро представил во французскую национальную Академию наук закрытый конверт. Мастистые ученые, настроение которых достаточно красочно отразил академик Бульо, не удосужились вскрыть письмо своевременно. Это сделали лишь 3 декабря, да и то после настойчивых требований поэта. Взорам академиков предстали не стихи, а рукопись под заглавием «Процесс записи и воспроизведения явлений, воспринимаемых слухом».

Шарль Кро так и не смог первым внедрить в жизнь свою гениальную техническую идею. Он вскоре умер, а после него не было недостатка в других претендентах на изобретение.

В сентябре 1897 года граммофоны фабричного производства появились в России. В Петербурге широкая публика знакомилась с ними на Невском проспекте в Пассаже».

Так началась в России история граммофона. Сейчас для многих граммофон — это реалия давно ушедших лет. Но для коллекционера В. И. Дерябкина в этой «музыкальной машине» не только отражаются черты прошлого, но и проглядывает самобытная русская душа.

Коллекционеров Владимир Игнатьевич считает народом сложным. Но что поделаешь? Иначе никакой коллекции не собрать.

«Было это во время гастролей в Саратове, — рассказывает хозяин. — Закончилось представление, я вышел в гримерную. И тут подходит ко мне старый знакомый, собиратель грампластинок. «Есть тут интересный граммофон, — говорит. — Когда–то он стоял у мясника. Я там пластинки покупал». Я достаю старинный каталог. «Который?» Он говорит: «Этот» и показывает на самый дорогой, уникальный аппарат. «Где?» — «Точно не помню, но постараюсь найти». Я как был в гриме и костюме, вскочил с ним в машину, и погнали мы по саратовским буграм. Ездили–ездили, пока не нашли кирпичный, крепкий, вроде, купеческого, домишко.

Вышла бабуся, удивилась, увидев меня в клоунском костюме: «Да, есть такой граммофон, сын собирается из него проигрыватель сделать». А сын, лежит на диване ,выпивши, чуть тепленький. «Без согласия сына продать не могу. Приезжайте завтра». А у меня уже ноги–руки трясутся.

Ночь я не спал, ворочался, утром приезжаю с ребятами–ассистентами — я тогда в аттракционе с медведями работал — разговариваю с сыном. Он соглашается. А мать не очень хочет. Наконец и она соглашается. И тут я вижу — у двухстворчатой двери одна створка заделана — внизу плинтус и обоями оклеена. А через одну створку большой тумбовый аппарат никак не вынести. И я четко понял, что если бабусе сказать, что нужно ломать дверь, она ни за что не согласится. Я подзываю ассистента и говорю: «Веди ее в сад, пой, пляши, делай, что хочешь, но двадцать минут в дом не пускай».

Вобщем, тяжело мне дался тот граммофон. До сих пор он у меня стоит, и больше подобного аппарата мне не попадалось. У такого граммофона был сфотографирован Шаляпин».

«Граммофоны с трубами в богатых домах не ставили, — поясняет Владимир Игнатьевич, показывая коллекцию. — Там ставили граммофоны тумбовые, где труба была скрыта в деревянной тумбочке. Там же находилась библиотека для пластинок. Ящики украшали деревянной резьбой, инкрустацией. Каждая вещь при изготовлении будто бы пропускалась через душу. Это, правда, касается только российских граммофонов. У всех остальных какие–либо душевные вторжения отсутствуют. Типичные фабричные аппараты». Конечно, иметь такую коллекцию у себя дома — дело весьма хлопотное. Их было так много, что порой, вернувшись с гастролей, приходилось, бросив матрац, спать на полу. Граммофоны были везде, они заняли все жизненное пространство. Потом с помощью музея города удалось получить комнату, где разместилась часть уникальной коллекции. Затем помогла районная администрация, выделив подвальное помещение. Правда, в нем очень сыро и коллекцию держать там нельзя — погибнет. Поэтому есть у Владимира Игнатьевича мечта — создать свой собственный частный музей граммофонов. Если такой музей будет создан, то он станет первым и пока единственным в России, так как, по словам, хозяина, другой такой коллекции в стране нет и собрать ее может только цирк, гастролируя по городам, странам и континентам.

В отличие от России, Где у Владимира Игнатьевича единомышленников практически нет, в мире он не одинок.

«Я сейчас проехал Новую Зеландию, Австралию, — рассказывает он, — так там в каждом маленьком городке есть коллекционер граммофонов. Это их тема. Как наша российская тема — самовары, так у них — граммофоны».

Приезжал как–то к нему немец — председатель клуба «Граммофон» в Штутгарте. И, как выяснилось, цель визита у него была одна — посмотреть российскую коллекцию. После этого Владимир Игнатьевич стал членом международного клуба, получив соответствующий документ.

После визита немца пришла посылка с каталогами, фотографиями, брелками и значками от крупнейшего южнокорейского коллекционера граммофонов. Его коллекция насчитывает тысячу единиц! Для нее он выстроил специальное здание, а граммофоны для коллекции собирал по всему миру.

«Мне, конечно, с ним тягаться бесполезно, — сетует Владимир Игнатьевич, — но сын мой наверняка сможет. Потому как Россия сохранила еще много интересного, и нашу душу не заменит ни Америка, ни Франция, ни Англия. Нет такой души на свете. Потеряет земной шар душу — Россию, тогда, каюк ему. Я повидал двадцать четыре страны и понял, что Россия — страна особенная, и вещи здесь, в том числе граммофоны, тоже особенные — живые и потому неповторимые».

 

С КАМЧАТКИ В ПИТЕР … НА ХАЛЯВУ!

Каких только замечательных людей не бывало в России! Что там чудеса индийских йогов — россияне всегда чудили самобытно, с юмором и философской глубиной. Так рабочему геологической партии Алексею Никифорову удалось проделать путь от Камчатки до Ленинграда — бесплатно! На .это путешествие у него ушло почти полгода.

В 1962 году геологи одной из ленинградских экспедиций проводили специализированную геологическую съемку на полуострове Тайгонос, что на берегу Пенжинской губы, как раз напротив Камчатки. Места эти были совершенно безлюдные, дороги считались непозволительной роскошью, и перемещаться с одного участка на другой можно было лишь с помощью вертолетов, самолетов местных авиалиний, да рыбацких катеров. До крайней точки места работы — поселка Тополовка — пришлось добираться на лошадях, которых взяли «напрокат» в Чайбухинском леспромхозе. В эту партию и завербовался горнорабочим житель Ленинграда сорокалетний Алексей Никифоров.

Наступила осень. Подошел к концу полевой сезон — пора было сворачивать работы и возвращаться в родные края. У геологов из–за небезопасных условий труда нежелательно допускать, чтобы рабочий люд во время сезона ударился в загул, поэтому деньги выплачиваются, как правило, после завершения работ, после того, как партия готова к отправке на базу. Именно тогда с временными рабочими производится расчет и начинается «пир на весь мир».

Так было и на сей раз. Правда, «пир» длился так долго и интенсивно, что Никифоров «пустил на ветер» весь свой летний заработок, отрезав себе, тем самым, путь к возвращению. Партия к тому времени уже давно была в Ленинграде.

Близилась зима, которая в тех краях крайне сурова. Работу найти было невозможно, и Никифорорв принял героическое решение — во что бы то ни стало, без денег, добраться до Ленинграда. Если, посмотреть на карту России, и охватить взглядом пространство от восточной до западной границы, можно, оценить все величие этого поступка. По всей видимости, у Никифорова в тот момент карты перед глазами не было, и в конце октября он начал свой марафон.

Местные рыбаки подбросили его на катере до поселка Чайбуха, что в 70 километрах севернее Тополовки — последнего места стоянки. Потом договорился с местными жителями и на лошадях попал в поселок Гижига, где был небольшой аэропорт, изредка принимавший и отправляющий брюхатые «кукурузники». Здесь пришлось застрять на долгое время — то не было погоды, то не удавалось договориться с летчиками. Питался Алексей в тот период «чем бог пошлет» — где местные жители подадут, где сворачивающие хозяйство геологи, поделятся банкой тушенки или сгущенки, да куском армейского сухаря.

Наконец попался сговорчивый экипаж, и Никифоров поднялся на борт местного «лайнера». Вместе с ним летело еще несколько таких же, как он, бродяг, ищущих лучшего места в этой ненастной жизни. Ввиду того, что расплачиваться было нечем, пассажиры занимались погрузочно–разгрузочными работами в промежуточных аэропортах. Сменив не один самолет, Никифоров, таким образом, преодолел расстояние в 600 километров и очутился в Магадане.

К этому времени навигация была закрыта, суда не ходили, дорог не было, и добраться до Хабаровска, откуда можно было двигаться на запад, было возможно только воздушным путем. Имея некоторый опыт выживания без денег, где–то прирабатывая, где–то, попрошайничая, Никифоров терпеливо поджидал сговорчивых пилотов и потихоньку приближался к Хабаровску.

Договориться с летчиками не представлялось такой уж большой проблемой — особенно благоприятными были периоды непогоды, когда полеты были запрещены и в ожидании рейса летчики и пассажиры проводили время в тесном кругу за кружкой спирта. После недели такой «спайки» все становились «своими в доску» и были готовы везти кого угодно хоть к черту на рога. Так Никифоров очутился в Хабаровске.

двигаться было сложнее ввиду того, что на больших расстояниях действовала «большая» авиация, воспользоваться которой, было невозможно, и преодолеть неохватные сибирские просторы пришлось наземным путем — где на поезде, где на машине, а где и пешком. Надо отметить, что очень помогал Никифорову его дар красиво изъясняться — он мог уговорить кого угодно. Перед его способностью отступали самые несговорчивые проводники, машинисты и контролеры. Можно позавидовать и природному здоровью Никифорова, потому что за период своего марафона он ни разу ничем не болел, хотя питался отвратительно, да и сезон был далеко не летний. На путь от Хабаровска до Москвы у него ушло почти три месяца.

Как ни странно, наибольшие трудности при передвижении возникли именно в цивилизованных краях, где люди были более черствыми и подозрительными. К тому же за период своего путешествия он изрядно поистрепал свою одежду, и вид его вызывал сомнения. Несмотря на это, он медленно, но верно продвигался в сторону Ленинграда. Нужно отметить, что, преодолев расстояние от Камчатки до Москвы, он ни разу не заплатил за проезд. Все скудные средства, которые ему где–либо удавалось заработать, он тратил на еду.

И вот когда до Ленинграда оставались считанные километры и Никифоров «зайцем» ехал на электричке от Павловска, случилось невозможное. На дворе стоял февраль 1963 года, у Алексея в кармане не было ни копейки денег, финиш был виден невооруженным глазом, и именно в этот триумфальный момент к нему прицепился контролер и стал требовать штраф за безбилетный проезд! Никифоров умолял контролера отпустить его, утверждал, что ехал бесплатно от самой Камчатки, он даже заплакал от обиды, но тот был неумолим, — спор закончился посещением ближайшего отделения милиции.

Штраф с Никифорова все–таки взяли — вычли из первой зарплаты, после того как он устроился на работу. Но размер штрафа был единственной суммой, которую он заплатил, преодолев расстояние более чем 6000 километров — от Камчатки до Ленинграда! Кто–нибудь скажет; «Подумаешь, люди от Ленинграда на Дальний Восток пешком ходят». Да пешком ходят, но вы попробуйте доехать, не заплатив при этом ни копейки! Думаю, что это достижение нашего соотечественника, который, уверен, таким образом может и земной шар объехать, достойно книги рекордов Гиннеса.

 

ВЛЮБЛЕННЫЙ В ЖИЗНЬ

«Любознательность, желание делать добро и активный образ жизни — вот рецепт долголетия», — считает ветеран войны, бывший офицер–подводник, изобретатель, коллекционер и публицист, петербуржец Ростислав Всеволодович Николаев.

Первое, что бросается в глаза при встрече с Ростиславом Всеволодовичем, это явное несоответствие возраста и внешности. Природная интеллигентность, аккуратность и доброжелательность проявляются в манере держаться, в словах и поступках. В беседе же открывается широчайший кругозор, интерес к любой, казалось бы, незначительной мелочи окружающего мира, а желание познавать его соперничает со страстью. Чувствуется в человеке некий стержень, внутренняя сила, которая, напрочь, отметает мысли о старческой немощи, и закате жизни. Закономерно возникает вопрос — в чем же секрет победы над временем? Возможно, краткое повествование о жизни Ростислава Всеволодовича позволит найти ответ на этот вопрос.

Во время беседы с Николаевым мне вспомнился известный певец Майкл Джексон, который лет десять , решив прожить по возможности как можно дольше, в страхе перед микробами стал всячески ограничивать себя от контактов с внешним миром. Пребывание на улице в скафандрообразной одежде, сон в барокамере, перчатки, респираторы и фильтры — все это сделало его узником искусственного мира, столь хрупкого и ненадежного. Совсем недавно, во время гастролей в Москве, он появлялся на людях с черной повязкой, закрывающей рот и, видимо, создающей иллюзию защищенности от агрессивных российских бацилл. Несмотря на все эти меры предосторожности, возникало ощущение какой–то ущербности, недолговечности и нездоровья, что укрепляло в мысли — настоящее долголетие возможно лишь в полном растворении в окружающей жизни, в единении с природой и человечеством, и вся история жизни Ростислава Всеволодовича является примером этому.

Родился Николаев 1 августа 1921 года в Петербурге, и детство его прошло на набережной Малой Невки в Петроградском районе. Происходил он из семьи потомственных военных — людей, которые всю свою жизнь защищали Отечество, невзирая на смену властей, идеологий и политических лидеров. Дед был генералом медицинской службы и погиб в советское время в период борьбы с чумой на юге России. Отец также был кадровым офицером, военную жизнь начал кадетом, потом окончил артиллерийское училище и участвовал в, Первой Мировой войне. Вместе с армией попал в плен, вернулся в Россию после революции, перешел на сторону советской власти, участвовал в разгроме Юденича. После завершения военных действий стал преподавателем в училище имени Фрунзе, потом заместителем начальника Нахимовского училища.

Окончив школу, Ростислав оказался перед выбором дальнейшего жизненного пути:

«Я неплохо шел по классу рояля, выступая с артистами на концертах с 14 лет. Один раз играл в эрмитажном театре, дважды — в консерватории. На этом мое музыкальное образование закончилось. Я мог поступить в консерваторию без экзаменов, но понял, что таланта у меня недостаточно. Моя музыкальная карьера вела в таперы, но не больше. Отец настаивал на профессии моряка».

И тут по комсомольскому набору его направили на флот в училище имени Дзержинского. Морские инженеры были тогда в цене, и конкурс составлял 21 человек на место. Успешно сдав экзамены, Ростислав Всеволодович оказался на факультете подводников.

Вскоре началась война и именно тогда — в период экстремальных ситуаций и перетасовки человеческих судеб — произошли два события, которые, как мне показалось, в какой–то мере определили дальнейшую жизнь Николаева.

Курсантов факультета, где учился Ростислав Всеволодович, не призывали на военную службу, так как флоту требовались квалифицированные офицеры–подводники. Но их посылали на практику, где погибло примерно треть класса. На одну из таких практик попал и курсант Николаев.

В одном из черноморских походов подводная лодка, на которой он служил, попала в засаду, и три дня ей пришлось пролежать, затаившись на дне. Три дня продолжалась бомбежка, подобной которой никто из экипажа не мог припомнить до окончания войны. И когда люди начали задыхаться, командиру лодки капитану третьего ранга Алексееву удалось вырваться и вернуться в порт.

«Когда мы прибыли в Батум, — рассказывает Николаев, — нас встречал весь флот. Вышел адмирал и сказал: «Братцы, полчаса вам на умывание и за стол. Поросенок на столе, пить можно сколько угодно!» Командиру дали тогда Героя Советского Союза.

Второй случай, когда смерть вновь отвела невидимая рука, произошел после окончания учебы.

«Так как училище я закончил с отличием, то имел право выбирать море и лодку, — вспоминает Николаев. — Я выбрал Балтику и лодку «Сталинец», но когда приехал в Кронштадт, встретил знакомого капитан–лейтенанта, который предложил перейти к нему на «Крейсерскую» лодку вторым механиком. Я согласился. Самое интересное, что та лодка, на которую я просился, была единственной, которая погибла в конце войны. Причем потопил ее наш летчик у берегов Германии, приняв за немецкую. Так я снова ушел от своей участи».

Потом была Академия, где Николаев стал эффективщиком — специалистом по выжываемости судов. Затем судьба забросила его в летную часть в Феодосию, где он занимался инженерным обеспечением авиационного вооружения. Никогда ранее не поднимавшемуся в воздух, ему приходилось испытывать технические разработки, летая на реактивных самолетах между катапультами. Это было строго запрещено, но другой возможности провести испытания не было.

последовал удар судьбы. После прихода к власти Хрущева началось сокращение вооруженных сил, к тому же жена из ревности пожаловалась военному начальству, и Николаев был уволен из армии.

«Я начал вторую жизнь, — рассказывает Ростислав Всеволодович. — Сначала рядовым инженером на заводе, потом начальником конструкторского сектора, затем освобожденным редактором заводской газеты, вывел ее на первое место по Петроградскому району, пока, наконец, не решил снова вернуться к специальности. И через полтора года пошел эффективщиком в конструкторское бюро. Там я быстро продвинулся от инженера до ведущего конструктора расчетно–исследовательского отдела, где и работал до пенсии, защитив кандидатскую диссертацию и став автором 20 изобретений в области оборонной промышленности».

Уже готовясь к уходу на пенсию, Николаев задумался — а чем заниматься дальше? Проведя всю жизнь в гуще событий, меняя профессии и сферы деятельности и при этом непрерывно обучаясь и переобучаясь, он явно не был настроен «уйти в тихую заводь». Накопленный жизненный потенциал требовал реализации, а жажда познания осталась такой же сильной, как в юношеские годы. Набрав темп за прошедшие годы, он просто не мог взять и остановиться.

«И тогда я вспомнил, что раньше занимался коллекционированием бумажных денежных знаков, — рассказывает Ростислав Всеволодович. — И я понял, что это очень интересная область. Меня прельщало не столько само коллекционирование, сколько история денег — как они появились, кто их держал в руках, кто был хозяином, какая была ситуация в стране; когда эти деньги выпускались. Отыскивая ответы на вопросы, я набрал довольно уникальный материал: узнал историю денежных выпусков всех белогвардейских денег, денежных знаков всех национальностей и правительств. Мне было жалко оставлять эти знания при себе, и я стал писать статьи в петербургскую газету для коллекционеров «Миниатюра». Технарю по образованию, мне было поначалу трудно».

Узнав, что Николаев неплохо ориентируется в городских архивах, к нему обратились архитекторы с просьбой раскрыть тайну строительства одного старого дома. Он удивился такого рода заказу, но выполнил его. Почти сразу поступила заявка от Малого Академического театра, который просил воссоздать историю театра. Николаев потратил полгода и историю театра воссоздал. Затем последовала заявка от Оперного театра, на историю которого ушло полтора года.

«Я понял, — рассказывает Николаев, — что в любом деле можно найти что–то интересное, превратить его в захватывающее расследование и тем самым наполнить жизнь смыслом и положительными эмоциями. Возьмем тот же театр. Здесь масса интересных вещей. Как он строился? Почему ремонтировался? Зачем была нужна та или иная конструкция? Мне даже давали задания такого рода — узнать, какого цвета была обивка кресел в театре сто лет . И я находил ответы».

Хорошо зная увлеченность Ростислава Всеволодовича, один его знакомый сказал про него: «Николаев даже из дверной ручки может сделать диссертацию!» Делать то, что интересно, стало его своеобразным, жизненным кредо. В шутку, подчеркивая свои разносторонние интересы, Николаев называет себя «дилетантом широкого профиля».

Не осталось в стороне и увлечение музыкой. Николаев любит поиграть на рояле в компании, а дома для души играет минут двадцать в день.

Всю свою жизнь он дружил со спортом: был лыжником–дальником, участвовал в скоростных лыжных переходах Ленинград–Таллин. Делая километров по 70 в день, он покрывал это расстояние за пять дней. Потом увлекся велосипедом, ездил на нем даже зимой. Имел второй разряд по боксу и занимался им до тех пор, пока ему как следует не расквасили нос.

Не забывает Николаев и о морской службе, являясь членом правления Общества «Память Балтики», которое занимается поиском реликвий на дне Балтийского моря. В частности, в Выборгском заливе они ищут корабли, участвовавшие в русско–шведской войне. Ростислав Всеволодович рассказывает о них в своих статьях.

По мнению Николаева, поддерживать отличную форму ему помогают несколько правил и привычек, проверенные, жизненным опытом.

«В жизни у меня были взлеты и падения. Падать очень неприятно, но не следует этого бояться, ибо все это проявления жизни, а я очень люблю ее и, видимо, это взаимно.

Один из принципов, которому следую всю жизнь — помоги всем, кому можешь помочь. Не обязательно деньгами, хотя бы словом или делом. Это доставляет мне удовольствие, поэтому помогать хочется.

Мне повезло с женой, а это великое дело. Моя вторая жена — Алла Васильевна — моложе меня на 17 лет. Она настолько добрый человек, что за восемь лет совместной жизни у меня не было повода, чтобы обидится на нее. У нас три дочки и семь внуков, и все любят ее — мачеху — как родную мать. Это просто счастье, когда жена является настоящим верным другом, который всегда поймет и поможет тебе. Она обязательно читает и критикует все мои статьи, мы вместе с ней принимаем решения.

Мне интересно с ней в любой компании.

Поддерживать себя в форме помогает также то, что у меня практически нет свободного времени — мой день очень жестко регламентирован. Утро начинаю с 15–минутной зарядки, потом душ и горячая каша на завтрак. Только после этого плотно работаю — занимаюсь поиском в архивах, пишу статьи.

Все это помогает мне жить. Что угнетает? Увлечение людей деньгами. Они не понимают, что деньги — это приложение к жизни. Нищета ужасна. Но большие деньги, как правило, приносят беду. К счастью это не массовое увлечение, и многие люди руководствуются принципами, которые помогали в жизни мне и которые им тоже наверняка позволят прожить долго и интересно. Так будем же стремиться к долголетию!»

 

МУРОМСКИЙ ОТШЕЛЬНИК

Есть в муромских лесах, что во Владимирской области, тихое, уютное местечко, называемое Старое Кубаево, и проживает там, самый настоящий, современный отшельник — милый человек Володя Москалев. Замечателен он не только тем, что вот уже 17 лет как проживает в одиночестве вдали от людей, но и тем, что строит удивительные терема и пишет замечательные картины.

Найти Володю просто и непросто. Просто, потому что в деревне Новая, что на трассе Владимир–Муром, высится дом, не заметить который с дороги невозможно. Это сооружение представляет собой удивительный сплав славянской и восточной архитектуры: деревянные маковки на бащенках находятся в обрамлении крыш, изогнутых в традиционном японском стиле. На доме большими буквами написано — «Здесь можно купить грибы». В единственном местном магазине на стене висит огромная картина — работа и дар Москалева.

На самом деле в деревне Володя не живет, но каждый житель покажет дорогу, ведущую в лес, туда, где и обитает отшельник. Вот здесь–то и начинаются сложности — дорога петляет, раздваивается, а густая высокая трава кишит змеями, которые, недовольно шипя, неохотно отползают в сторону. Наконец, лес обрывается, и ты останавливаешься как вкопанный: в чистом поле, на берегу пруда стоит еще один терем, поражающий воображение своей необычностью.

Высота его не менее трех этажей. Остроконечными чешуйчатыми крышами украшен не только сам дом, но и баня, и подсобные помещения. На каждой крыше — лучистая звезда. Стены пестрят деревянной резьбой — стрелы, снежинки, звездочки, восточная вязь. Терем окружен садом, а по периметру высятся скворечники — аж, 44 штуки! Вот здесь и обитает художник Володя Москалев вместе с тремя кошками, двумя собаками и великим множеством ужей.

Биография отшельника проста: родился в лагере, где мать в сталинские времена отбывала десятилетний срок. Не озлобился, а, напротив, получил огромный заряд любви к людям и миру, который сохранил до сих пор. Всю жизнь прожил в этих местах, недалеко от бывшего лагеря, где прошло его детство. Когда в хрущевские времена сносили деревню в 46 домов, отстоял у властей свой дом, выкупил его и стал единственным жителем несуществующей деревни. Сколько себя помнит, всегда что–то рисовал.

Чем живет Володя? Чем Бог пошлет, как он говорит. А что же Бог посылает? Дар художника, желание творить, да множество лисичек в местных лесах, которые Володя собирает и сдает во владимирские рестораны. Денег хватает на муку и краски. Две большие теплицы с избытком снабжают огурцами и помидорами, огород дает морковку, свеклу, лук. Вот только мясо на столе большая редкость. Так что природа дает все необходимое для жизни, и не волнует отшельника ни курс доллара, ни падение промышленного производства.

Иногда удается продать картины. Кстати, спрос на Володины картины, несомненно ,есть: на момент моего посещения все работы были распроданы, и осталось лишь несколько эскизов на зиму. Почему на зиму?

«Сейчас сезон делать запасы, — поясняет Володя, по–владимирски сильно «окая». — Собираю грибы, ягоды, ухаживаю за огородом. А зимой, когда все вокруг заметает снегом, делать нечего, вот тогда беру краски, да кисти. А как иначе? Иначе одному волком завыть можно».

На картинах — местные пейзажи. Опушка березового леса, река, лесная дорога. На эскизах все выглядит несколько схематичным, детали — листочки, веточки, хвоинки — Володя выписывает зимой, когда есть свободное время. Как рождается картина? «Иду по лесу, — поясняет Володя. — Вдруг гляну, и аж сердце перехватывает: такая красота открывается! И в голове, будто фотография образуется, я ее потом и перерисовываю».

Был случай, когда Володю обманули при покупке картины. «Говорят, давай мы тебе в твердой валюте заплатим, в английских фунтах, — вспоминает он. — Почему бы и нет? Я ведь в глаза эту валюту не видел, интересно. Дали мне бумажку, там цифра 50, а все остальное не по–русски. Потом умные люди объяснили, что это деньги какой–то африканской страны, которые нигде не поменять. Так и выбросил ее».

Володя показывает свои «хоромы». Замечаю удивительную вещь — в доме царит чистота. Конечно, имеет место, некоторый беспорядок — разбросаны вещи, сушатся овощи, но в воздухе неуловимо ощущается какое–то особое целомудрие, как отсутствие негативных эманации — суеты, раздражительности, злобы, и потому все как будто бы светится, сияет тем светом, который так редок в домах больших городов. И еще запахи. На стенах развешаны пучки сушеных трав, связки грибов, которые источают терпкий аромат, дающий ощущение надежности и вечности.

Хозяин ставит самовар, приглашает пить чай из трав. Пьем, не спеша, беседуем о житье–бытье. «Как насчет спиртного, Володя?» «Ни–ни. Мне никак нельзя — начну пить, в одиночестве быстро сопьюсь. Да и какой из меня художник с трясущимися руками. Хотя, когда картину продам, конечно, выпью, потому как большая радость — и деньги получил, и людям добро сделал.

Почему добро? Раз покупают, значит нравится».

Общается Володя с удовольствием, ведь, почти все время, он проводит с приблудными, безгласыми кошками и собаками. Раньше зимой к дому приходили лисы и зайцы, часто можно было повстречать в лесу лося. Сейчас зверья в лесах осталось мало. В пруду водится небольшая рыбешка. В многочисленных скворечниках селится огромное количество птиц. Вот и весь круг общения.

Транспорт у Володи абсолютно экологически чистый: летом — велосипед, зимой — лыжи. В ближайшую деревню выбирается раз в неделю, чтобы сдать грибы, купить молока. Зимой такие вылазки еще более редки. В доме есть электричество и старенький черно–белый телевизор.

«А в Бога веруешь?» — спрашиваю я.

«Нет. То есть я верую, но не так, как все. Я в церковь не хожу, потому, как вижу, что люди, которые там бывают, на самом деле в душе не веруют. Они только вид делают, выходят из церкви и творят разные безобразия. А у меня Бог как бы внутри меня и вокруг, в красоте вот этой. Вот в этого Бога я и верую».

 

РУССКИЙ ПЕЙЗАЖ В КАРТИНАХ МАТЕМАТИКА НИКОНОВА

Есть в Подмосковье замечательный уголок — тихая лесная речушка со старинным названием Воря. Когда шум и суета большого города становятся невыносимы, когда хаос мыслей достигает своего апогея, нет лучшего способа вновь обрести себя, чем посидеть погожим летним деньком на берегу Вори, заросшим пахучими лесными травами.

Деревья, растущие на другом берегу, подступают к самой воде, склоняются, словно хотят напиться, и своей зеленой массой образуют стену, которая отгораживает вас от неурядиц внешнего мира. Внизу плавно струится поток, огибающий островки кувшинок, и его неспешное движение захватывает обрывки мыслей, расставляет их стройной цепочкой, делает их цельными и емкими. Многочисленные желания, которые терзали вас, словно дикие звери, отступают, становятся иллюзорными и совершенно ненужными. И тогда мир раскрывается перед вами во всей своей красе и разумности.

Вы думаете, я действительно сидел на берегу Вори и все это переживал? Нет, я всего лишь смотрел картины московского художника Владимира Глебовича Никонова, которому удалось не только подсмотреть настроение природы, но и сочетанием красок передать его на полотне. Передать так, что, сидя, скажем, в галерее на Варварке, можно было в полной мере ощутить прохладу воды, услышать жужжание шмелей, почувствовать аромат лесных цветов. И все это лишь при помощи волшебной палочки, называемой кистью, способной сказочным образом передать все цветовое многообразие мира.

Для меня всегда было загадкой умение художника перенести увиденное на полотно. Бывало, я стоял за спиной работающего мастера и неизменно удивлялся, когда после нескольких, казалось бы, хаотичных мазков вдруг начинали проявляться листочки, лепестки, веточки… Это напоминало процесс проявления фотографии, но там работала химия, был определенный алгоритм соединения химических веществ, а как этот процесс происходил у художника, было совершенно непонятно. Может быть, здесь тоже присутствовал некий алгоритм, позволяющий отраженный свет преобразовать в точное движение руки? Я хотел получить ответ у Владимира Глебовича, который является не только заслуженным художником России, но и доктором технических наук и математиком по профессии.

Для того, чтобы понять какой–либо процесс, необходимо вернуться в его начало. Еще в раннем детстве Володя с удовольствием занимался легкой безударной чеканкой, при помощи которой он выдавливал на крышках деревянных коробочек различные пейзажи. Никто этому его не обучал. И уже позднее он с удивлением узнал, что подобной работой занималась его бабушка, которую специально обучали этому ремеслу. А Володя сам, без посторонней помощи, набивал песком формы, хорошо зная, как это следует делать. Откуда взялись эти знания?

Считается, что если человек следует своему предназначению, ему не требуется специального образования — все необходимые знания уже заложены в нем, как заложены знания в пшеничное зерно о том, как ему расти и плодоносить. Остается лишь вспомнить и воспользоваться ими.

Постепенно занятия декоративно–прикладными работами и литьем переросли в увлечение живописью, и Владимир Глебович выбрал достаточно редкий жанр — живописную миниатюру. В этом жанре работали известные мастера прошлого, такие как Перов, Шишкин, Похитонов. Уже само название «миниатюра» говорит само за себя — картины имеют небольшой размер, часто, не более, почтовой открытки. Чтобы разместить на такой площади образы своих любимых «героев» — пейзажи средней полосы России, монастыри и церкви — Никонову требуется поистине математическая точность в выборе сюжета. О содержательной части его картин хорошо сказал Илья Глазунов: «именно любовь к Божьему миру отличает его работы от работ многих художников–профессионалов, которые любят себя в природе, а не природу в себе».

Владимир Глебович пишет только с натуры. Он часто выезжает за город, бродит по лесам, чтобы найти ту самую единственную березку, изгиб ствола которой способен передать всю внутреннюю красоту, заложенную Создателем в каждое свое творение. Российский пейзаж, по словам художника, может быть внешне неброским, но только в нем он может найти созвучие с собственным настроением. Лишь когда возникает созвучие, аккорд, слияние, тогда появляется картина, где каждый цветок не только радует красками, но, кажется, источает чудесный аромат.

Быть цельным, являться лириком и физиком в одном лице — это, несомненно, Божий дар. Владимиру Глебовичу повезло: не каждому дано так полно и гармонично воспринимать окружающий мир. Но интересно, помогает ли математика писать картины, а занятия живописью — решать задачи многомерной геометрии? Никонов в этом не сомневается. Более того, он считает, что человек, владеющий математикой, способен гораздо глубже увидеть информационную природу живописного полотна. Как?

Предположим, мы берем абстрактную картину, которая с математической точки зрения, представляет собой случайный шум. Затем берем картину с изображением черного квадрата, где информационная нагрузка равняется нулю. Все это — информационные крайности, красота же лежит где–то посередине. Но если можно математически описать крайности, значит можно описать алгоритмом то, что лежит посередине, то есть красоту? Владимир Глебович утверждает, что чувствует эту формулу, но записать ее не может. Выходит, что любой художник является в какой–то мере математиком, неосознанно используя формулу красоты при выборе композиции?

Похоже, что да, и это подтверждают последние исследования в области нейрофизиологии. Оказывается, нервные клетки занимаются лишь оценкой поступающей информации на уровне «за» или «против». Таким образом, нейроны, используя формулу красоты, вычисляют положение «золотой середины» и своеобразным «всеобщим голосованием» подводят художника туда, где находится красота.

Стало известно также, что полушария головного мозга не могут работать одновременно — существует некий переключатель, который включает то левое, то правое полушарие. Владимир Глебович говорит, что явно ощущает эти «переключения»: когда он долго пишет, рождается некий внутренний информационный голод. И наоборот — после длительных занятий математикой возникает острое желание запечатлеть новый сюжет на полотне.

Картины — это дети художника. Они вырастают и начинают жить самостоятельной жизнью. Работы Никонова «разбрелись» по всему миру, пополнив частные коллекции ценителей миниатюры в Англии, США, Китае, Франции, Южной Корее, Люксембурге, Канаде, Венесуэле… Одна из картин была подарена Маргарет Тэтчер, еще одна — генеральному секретарю ООН Коффи Аннану. Недавно от него пришла благодарственная открытка. Радует, что через пейзажи Никонова мир знакомится с красотой России.

Но картины Владимира Глебовича нашли свой дом не только за рубежом. Так миниатюра «Соборы Кремля» была подарена

Русскому музею, а «Успенский собор» передан Патриарху Московскому и, Всея Руси Алексию II. В музеях и выставочных залах Москвы прошли персональные выставки Никонова, а последние четыре года его работы экспонируются в Кремле. Увидеть его миниатюры можно также в галерее «Китай–город» на Варварке. Правда, большинство жителей России, так или иначе, уже знакомы с творчеством Владимира Глебовича, поскольку он являлся одним из разработчиков концепции российского герба и его художественного решения. С этим эпизодом его жизни связана любопытная история.

К работе над гербом Никонова привлекли Олег Валерьянович Басилашвили и Михаил Вадимович Сеславинский, возглавлявшие в то время подкомиссии в комиссии по Культуре. Именно тогда Владимир Глебович вспомнил об альбоме своего родственника, Юрия Шнитникова, который в 1917 году нарисовал проект герба для новой России. Будучи летчиком, он вскоре погиб, но остался альбом, подтвердив, что не горят не только рукописи, но и рисунки, поскольку некоторые элементы его работы были использованы при разработке герба опять же новой России, но уже конца века.

В последние годы Владимир Глебович много занимался медальерным искусством. Ему довелось участвовать в разработке символики и наградных систем многих министерств и ведомств. Так, Никонов делал эскиз медали «50 лет организации американских государств». А памятная медаль, посвященная 600–летию Сретения Иконы Владимирской богоматери, изготовленная на Монетном дворе по его эскизу, была вручена Алексию II. Более того, он имеет отношение к изобретению лазерной технологии изготовления монет и медалей.

На мой вопрос о том, что среди его занятий можно отнести к «хобби», Владимир Глебович ответил, что таких занятий у него нет, поскольку может заниматься делом только с полной отдачей, а когда работаешь с полной отдачей, то это уже не «хобби», а что–то другое.

Так подошла к концу наша беседа. Алгоритм творчества по–прежнему остался тайной. Возможно, это и хорошо, потому что тайна притягивает, заставляет искать разгадку, а значит, рождает все новых и новых творцов. Скорее всего, алгоритм творчества заложен в каждом из нас с рождения, остается лишь открыть его, и тогда все, что мы будем делать, принесет радость нам самим и окружающим нас людям. Как приносят радость пейзажи математика Никонова.