Истинно, истинно говорю вам: кто не дверью входит во двор овчий, но перелазит инуде, тот вор и разбойник; а входящий дверью есть пастырь овцам. Ему придверник отворяет, и овцы слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени и выводит их. И когда выведет своих овец, идет перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его. За чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужого голоса. Сию притчу сказал им Иисус; но они не поняли, что такое Он говорил им. Итак, опять Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам, что Я дверь овцам. Все, сколько их ни приходило предо Мною, суть воры и разбойники; но овцы не послушали их. Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет. Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком. Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит; и волк расхищает овец, и разгоняет их. А наемник бежит, потому что наемник, и нерадит об овцах. Я есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня. Как Отец знает Меня, так и Я знаю Отца; и жизнь Мою полагаю за овец. Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь (Ин. 10, 1–16).

 

Свт. Иоанн Златоуст

…И не просто заметил евангелист, что это слышали бывшие со Христом фарисеи и сказали: неужели и мы слепы? — но чтобы напомнить тебе, что это были те самые, которые прежде отстали от Него и потом бросали в Него камни. Некоторые, действительно, без твердой веры следовали за Ним, и потому легко переходили на сторону противников. Как же Он доказывает, что Он не обманщик, но Пастырь? Представляет признаки того и другого, как пастыря, так и обманщика-губителя, и через то дает им возможность открыть истину. И во-первых, показывает, кто обманщик и тать, заимствуя это название из Писания и говоря: истинно, истинно говорю вам: кто не дверью входит во двор овчий, но перелазит инуде, тот вор и разбойник (Ин. 10, 1). Заметь признаки разбойника: во-первых, он входит не явным образом; во-вторых, не по Писаниям, что и значит: не дверьми. Здесь Христос указывает и на тех, которые были прежде Него, и на тех, которые явятся после Него: на антихриста и лжехристов — Иуду и Февду и других им подобных. И справедливо назвал Писание дверьми. Оно приводит нас к Богу и отверзает путь богопознания; оно производит овец, оно охраняет и не позволяет привходить волкам. Подобно какой-либо надежной двери, оно заграждает вход еретикам, поставляет нас в безопасности от всего и не позволяет впасть в заблуждение. И если мы сами не откроем этой двери, то будем недоступны врагам. По ней мы распознаем всех, — как пастырей, так и не пастырей. Что значит: во двор? Значит — к овцам и к попечению об них. Кто не пользуется Писанием, но перелазит инуде, то есть не идет установленным путем, но пролагает себе иной путь, тот есть тать. Видишь и отсюда, что Он согласен с Отцом, потому что выставляет на вид Писание? Поэтому Он и иудеям говорил: исследуйте Писания (Ин. 5, 39), и Моисея приводил и называл свидетелем, равно как и всех пророков. Все, говорил Он, послушавшие пророков, приходят ко Мне (Ин. 6, 45), и: если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне (Ин. 5, 46). И здесь Он высказал то же самое, только иносказательно. А словами: кто перелазит инуде Он указывал и на книжников, — потому что они учили заповедям и преданиям человеческим, а Закон нарушали, в чем Он и укорял их, говоря: никто из вас не поступает по закону (Ин. 7, 19). И хорошо сказал: кто перелазит, а не кто входит, — потому что так обыкновенно поступает вор, желающий проникнуть за ограду и делающий все с опасностью. Видишь ли, как Он изобразил разбойника? Заметь и признаки пастыря. Какие же они? Входящий дверью есть пастырь овцам. Ему придверник отворяет, и овцы слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени, и когда изгонит их, идет перед ними (Ин. 10, 1–4). Так указал признаки и пастыря, и разбойника. Посмотрим теперь, как Он приложил к ним последующее. Ему, — говорит, — придверник отворяет. Продолжает говорить иносказательно для большей выразительности. Если же хочешь разбирать в притче и каждое слово, то ничто не препятствует разуметь здесь под дверником Моисея, потому что ему вверены были слова Божии.

И овцы слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени. Так как (иудеи) часто называли Его обманщиком и доказывали это своим собственным неверием, говоря: уверовал ли в Него кто из начальников (Ин. 7, 48)? — то Он показывает, что, по причине их неверия, не Его должно называть губителем и обманщиком, но их, так как они не внимают Ему, и потому естественно исключены из числа овец. Если пастырю свойственно входить законною дверью, а Он вошел этой самой дверью, то все последовавшие за Ним могут быть овцами, а те, которые отступили от Него, не пастыря унижают, но самих себя отлучают от стада овец. А что Он впоследствии Себя самого называет дверью, то этим опять не должно смущаться. Он называет Себя и пастырем, и овцою, указывая на различные стороны Своего служения. Когда приводит нас ко Отцу, — называет Себя дверью; а когда выражает Свое попечение о нас, — пастырем. Чтобы ты не подумал, что дело Его только в том, чтобы приводить (к Отцу), — Он называет Себя и пастырем. И овцы слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени и выводит их, и сам идет перед ними (Ин. 10, 3–4). Пастыри обыкновенно поступают иначе: ходят сзади овец; но Он, показывая, что всех приведет к истине, поступает не так, как они. Точно так же, и посылая овец, Он посылал их не в сторону от волков, но в средину волков. Это пастырство гораздо удивительнее, чем то, какое бывает у нас.

А мне кажется, что здесь есть указание и на слепого, потому что и его призвал и извел из среды иудеев, и он услышал и узнал Его голос. За чужим же не идут, потому что не знают чужого голоса (Ин. 10, 5). Говорит здесь или о Февде и Иуде, так как все, не верившие им, как говорит (Писание), рассыпались (см.: Деян. 5, 36–37), или о лжехристах, которые будут прельщать впоследствии. А чтобы не сказали, что и Он из числа их, — отличает Себя от них многими признаками. И первым отличием поставляет учение, основанное на Писании. Он приводил к Себе людей посредством Писания, а они привлекали не так. Вторым — послушание овец: Ему не только при жизни, но и по смерти все веровали, а тех тотчас оставили. К этому можно присовокупить и третье немаловажное (отличие). Те все делали как тираны и с целью возмущения; а Он так далек был от подобных намерений, что, когда даже хотели Его сделать царем, удалился, и когда спрашивали, должно ли давать кинсон кесарю, приказал давать и сам заплатил дидрахму. Кроме того, Он пришел для спасения овец, чтобы имели жизнь, говорит, и имели с избытком (Ин. 10, 10); а те лишили их и настоящей жизни. Те предали поверивших им и бежали; а Он так твердо стоял, что положил и душу Свою. Те пострадали против воли, по необходимости, не успев убежать; а Он все претерпел добровольно и по собственному желанию. Сию притчу сказал им Иисус; но они не поняли, что такое Он говорил им (Ин. 10, 6). Для чего же Он говорил им неясно? Для того, чтобы сделать их более внимательными. Потому, достигнув Своей цели, оставляет уже неясный образ речи и говорит таким образом: Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот и войдет, и выйдет, и пажить найдет (Ин. 10, 9), — т. е. будет пользоваться безопасностью и свободой. Под пажитью же разумеет здесь пищу и корм овец, также власть и господство, т. е. пребудет на ней и никто не изгонит его. Так и было с апостолами, которые свободно входили и исходили, как бы владели всей вселенной, и никто не мог изгнать их. Все, сколько их ни приходило, суть воры и разбойники; но овцы не послушали их (Ин. 10, 8). Говорит здесь не о пророках, как утверждают еретики, потому что их послушали и чрез них уверовали все, кто только уверовал во Христа; но говорит о Февде и Иуде и других возмутителях. Притом же слова: овцы не послушали — сказаны в похвалу (овцам). Но нигде не видно, что Он хвалил тех, которые не слушали пророков, а везде, напротив, сильно обличает и осуждает их. Отсюда ясно, что это выражение: не послушали — относится к тем возмутителям. Вор при — ходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить (Ин. 10, 10). Так и было тогда, потому что все были умерщвлены и погибли. Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком (Ин. 10, 10). Что же, скажи мне, больше жизни? Царство Небесное. Но Он еще не называет его, а употребляет известное им название жизни. Я есмь пастырь добрый (Ин. 10, 11). Здесь говорит уже о страданиях и показывает, что подъемлет их для спасения мира и подвергается им не по неволе. Затем снова указывает признаки пастыря и наемника. Пастырь полагает жизнь свою… А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит; и волк приходит и расхищает их (Ин. 10, 11–12). Здесь Он представляет Себя таким же Владыкою, как и Отец, потому что Он Сам Пастырь и у Него есть Свои овцы. Видишь ли, как в притчах Он говорит возвышеннее, как здесь речь прикровенна, и не подает слушателям явного повода (к падению). Что же делает наемник? Видит приходящего волка, и оставляет овец; и волк приходит и расхищает их. Так поступили те, но Он — напротив. Даже в то время, как был схвачен, Он говорил: оставьте их, пусть идут, да сбудется слово, что никто из них не погиб (Ин. 18, 8–9). Но можно здесь разуметь и волка мысленного, — потому что и ему Он не попустил расхищать овец. Но это не только волк, а и лев: противник ваш диавол, говорит Писание, ходит, как рыкающий лев (см.: 1 Пет. 5, 8). Это змей и дракон: наступайте на змей и скорпионов (ср.: Лк. 10, 19).

Потому умоляю, будем всегда оставаться под руководством Пастыря. А мы останемся, когда будем слушать гласа Его, — когда будем послушны Ему, — когда не будем следовать за чужим.

 

Свт. Григорий Двоеслов

Возлюбленнейшая братия, из Евангельского чтения вы слышали назидание вам, слышали и о нашей опасности. Ибо вот Тот, Кто не за случайный подарок, но существенно благ, говорит: Я есмь Пастырь добрый. И относительно образа этой самой доброты, которой мы подражать должны, присовокупляет, говоря: Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. Он совершил то, к чему увещевал, явил на опыте, что повелел. Добрый Пастырь положил душу свою за овец своих так, чтобы в нашем Таинстве были неистощимы Тело и Кровь Его, и чтобы овцы, которых Он искупил, довольствовались питанием Плоти Его. — Нам указан путь к презрению смерти, по которому мы должны следовать; предложено правило, которого мы должны держаться. Первая наша обязанность состоит в том, чтобы внешние наши блага милосердно тратить на овец Его, а последняя, — если необходимо, — даже умереть за тех же самых овец. Но от первой сей, меньшей обязанности, делается переход к последней, — большей. Но поскольку душа, которой живем, несравненно выше земного существа, которое составляет внешнее наше обладание, то кто не отдаст этого существа своего за овец, когда имеет обязанность положить за них даже душу свою? — И однако же есть некоторые, которые, когда любят более земное существо, нежели овец, тогда по справедливости теряют имя пастыря. О них-то тотчас присовокупляется: А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит.

Не пастырем, а наемником называется тот, кто пасет овец Господних не по внутренней любви, но ради временных наград. Ибо наемник тот, кто хотя и занимает место пастыря, но не желает пользы душам, пристращается к земным выгодам, радуется чести предпочтения, питается временными приобретениями, услаждается чрезвычайным себе почтением от людей. Потому что это суть награды наемника, чтобы ему за то самое, что он работает в стаде, здесь найти то, чего он ищет, в будущей же жизни быть чуждым наследия стада. Но пастырь ли кто или наемник, этого верно знать нельзя, если нет случая необходимости. Ибо во время спокойствия большею частью стоит на страже стада как истинный пастырь, так и наемник; но волк грядущий открывает, кто с каким расположением стоял на страже стада. Ибо волк грядет на овец, когда какой-нибудь неправедный и хищный человек притесняет некоторых верующих и простых людей. Но тот, кто казался пастырем, а не был им, оставляет овец и бегает, потому что, когда боится опасности себе от него, то не решается противостоять несправедливости его. Впрочем, бегает, не изменяя места, но не давая утешения. Бегает, потому что видит несправедливость — и молчит. Бегает, потому что скрывается под молчанием. Им-то хорошо говорится через пророка: в проломы вы не входите и не ограждаете стеною дома Израилева, чтобы твердо стоять в сражении в день Господа (Иез. 13, 5). Потому что выходить насупротив — значит свободным голосом разума идти вопреки каким-либо властям, беззаконно действующим. А в день Господень мы становимся на войне за дом Израилев и противополагаем стену, если, на основании справедливости, защищаем невинных верующих против несправедливости развратных. Поскольку наемник этого не делает, то он и бегает, когда видит волка грядуща.

Но есть иной волк, который беспрестанно каждый день терзает не тела, но души, т. е. злой дух, который осаждает дворы верующих и домогается смертей душевных. Об этом-то волке тотчас присовокупляется: и волк расхищает овец и разгоняет их. Волк идет, а наемник бежит, потому что злой дух через искушение терзает души верующих, а тот, кто держал место пастыря, не имеет заботы о сбережении. Души гибнут, а он услаждается земными выгодами. Волк расхищает овец, когда одного влечет к похоти, другого поджигает к скупости, третьего возбуждает к гордости, того располагает к гневливости, сего бьет ненавистью, иного низвергает обольщением. Итак, как бы волк распуживает стадо, когда диавол искушениями поражает народ верующих. Но против этого наемник не воспламеняется никакою ревностью, не возбуждается никаким жаром любви, потому что, когда он домогается одних только внешних выгод, тогда небрежно смотрит на внутренний вред стада. Поэтому тотчас и присовокупляется: а наемник бежит, потому что наемник, и нерадит об овцах. Ибо одна только и есть причина на то, почему наемник бежит, потому что он наемник. Ясно как бы так было сказано: тот не может стоять в опасности за овец, кто в предводительстве овцами любит не овец, но ищет земной выгоды. Ибо когда он любит честь, когда услаждается временными выгодами, тогда страшится поставить себя против опасности, дабы не потерять того, что любил. Но когда Искупитель наш выставил на вид вины мнимого пастыря, тогда опять показывает образец, с которым мы должны соображаться, говоря: Я есмь Пастырь добрый. И присовокупляет: и знаю Моих, т. е. люблю их, и Мои знают Меня. Ясно он как бы так говорит: любящие повинуются. Ибо кто не любит истины, тот еще не познал ее.

Итак, возлюбленнейшая братия, поскольку вы выслушали о нашей опасности, то взвесьте на словах Господних и свою опасность. Посмотрите, Его ли вы овцы, посмотрите, знаете ли вы Его; посмотрите, знаете ли вы свет истины?

Но знаете ли, говорю я, не верой, а любовью? Знаете ли, говорю, не по верованию, а по деятельности? Ибо тот же самый евангелист Иоанн, который говорит об этом, свидетельствует, говоря: говорю, как познавший Его (Иисуса Христа), кто говорит: «я познал Его», но заповедей Его не соблюдает, тот лжец, и нет в нем истины (1 Ин. 2, 4). Почему и в этом самом месте Господь тотчас присовокупляет: как Отец знает Меня, так и Я знаю Отца; и жизнь Мою полагаю за овец. Ясно Он говорит как бы так: что Я знаю Отца, и Отец знает Меня, это состоит в том, что Я душу Мою полагаю за овцы Моя; т. е. той любовью, по которой умираю за овец, Я показываю, сколько люблю Отца. — Но поскольку Он пришел искупить не только иудеев, но и язычников, то присовокупляет: есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь. Господь предвидел обращение нас, пришедших из языческого народа, когда говорил, что Он приведет и других овец. Это, братие, вы видите ежедневно совершающимся при обращении язычников, это вы ежедневно видите на опыте. Ибо Он, как бы из двух стад, составляет едино овчее стадо, потому что в Своей вере соединяет иудейский и языческий народ, по свидетельству Павла, который говорит: ибо Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду (Еф. 2, 14). Ибо, когда Он из того и другого народа избирает простых к Вечной Жизни, тогда приводит овец к овчей собственности.

Об этих подлинно овцах Он опять говорит: овцы Мои слушаются голоса Моего, и Я знаю их; и они идут за Мною. И Я даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек; и никто не похитит их из руки Моей (Ин. 10, 27–28). О них же и несколько выше говорит: Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет (Ин. 10, 9). Внидет к вере, а изыдет от веры к видению, от верования к созерцанию; пажить же обрящет в вечном успокоении. Итак, овцы Его обретают пажить, потому что кто последует за Ним простым сердцем, питается пищею вечной свежести. Что же это за пажити оных овец, если не внутренние радости всегда зеленеющего рая? Ибо пажити избранных суть настоящее зрение Бога, Которого, когда беспрерывно созерцают, тогда ум удовлетворяется бесконечной пищей жизни. На этих пажитях обрадованы довольством вечности те, которые уже освободились от цепей похотливой временности. Там хоры Ангелов, поющих песнь Богу, там общение вышних граждан. Там радостное торжество возвращающихся с печального труда сего странствования. Там провидевшие сонмы пророков, там предназначенное в судьи число апостолов; там победоносное воинство бесчисленных мучеников, — тем более там их, радующихся, чем жесточе здесь были мучимы; там постоянство исповедников, утешенное получением своей награды; там верные мужи, в которых удовольствие века не могло истощить силы их мужества; там святые жены, которые вместе с веком сим победили и пол; там отроки, которые здесь своими нравами превысили свои лета; там старцы, которых здесь хотя лета соделали слабыми, однако же не оставила добродетельная деятельность.

Итак, возлюбленнейшая братия, будем искать этих пажитей, на которых можно было бы радоваться вместе с собором таких граждан. К этому да побудит нас самое торжество радующихся. Так, если бы где-нибудь народ праздновал торжество, если бы, по объявлению о торжестве, он стекался на освящение какой-либо Церкви, то мы все вместе поспешили бы там быть, и каждый озаботился бы своим присутствием на оном, почитал бы вредом для себя, если бы не видал торжества общей радости. — Вот на Небесах у избранных граждан идет радость, все в своем собрании взаимно приветствуют друг друга, и однако же мы, равнодушные к любви Вечности, не разгораемся никаким желанием, не стремимся быть среди такого торжества, лишаемся радостей, — и рады. Итак, братия, воспламеним душу, да раскалится вера в то, чему мы уверовали, да пламенеют наши желания к Вышнему, и, таким образом, любить значит идти. Да не отвлекает нас от радости внутреннего торжества никакая неприятность, потому что, если кто желает идти и к предположенному месту, то желания его не изменяет никакая неприятность пути. Да не уклоняет нас с пути никакое ласкательствующее счастье, потому что тот глупый путешественник, который, засматриваясь в пути на приятные луга, забывает идти туда, куда стремился. Итак, полным желанием да стремится душа к Вышнему Отечеству, да не желает в этом мире ничего, о чем известно, что это скоро должно оставить, так, чтобы нам, — если мы истинно овцы Небесного Пастыря, потому что не привязываемся к удовольствию пути, — по прибытии довольствоваться на Вечных Пажитях, при помощи Господа нашего Иисуса Христа, Который со Отцом и Святым Духом живет и царствует во веки веков. Аминь.

 

Блж. Феофилакт Болгарский

Господь словами, что «вы истинно слепы по душе чрез недуг неверия», упрекнул фарисеев за неверие. Чтобы они не могли сказать, что мы отвращаемся Тебя не по слепоте нашей, а во избежание обмана, Он ведет о сем продолжительную речь. Какую именно? Он выставляет признаки как истинного пастыря, так и волка — губителя, и таким образом показывает о Самом Себе, что Он добр, ссылаясь во свидетельство на дела. — Сначала Он излагает отличительные свойства губителя. Он, говорит, не входит дверью, т. е. Писаниями, ибо он не свидетельствуется ни Писаниями, ни пророками. Писания поистине суть дверь; ибо мы чрез них приближаемся к Богу. Они не позволяют входить волкам, ибо отлучают еретиков, поставляя нас в безопасности и сообщая нам знание обо всем, о чем пожелаем. Итак, вор — тот, кто не входит чрез Писания во двор овчий, чтобы заботиться об овцах, но восходит инуде, т. е. сам себе прокладывает дорогу иную и необычайную, как, например, Февда и Иуда. Они пред Пришествием Христовым обманули народ, погубили его и сами погибли (см.: Деян. 5, 36–37). Таков будет и скверный антихрист. Ибо у них свидетельство не из Писаний. Намекает и на книжников, которые не выполняли ни одного слова из заповедей Закона, а учили заповедям человеческим и преданиям. Прилично сказал: восходит. Это идет к вору, который перепрыгивает чрез ограду и делает все с опасностью. Это — признаки разбойника.

Вот и признаки пастыря: пастырь входит чрез Писания, и придверник отворяет ему. Под придверником разумей, пожалуй, и Моисея, ибо ему вверены были слова Божии. Моисей отворил дверь Господу, без сомнения, тем, что говорил о Нем. Сам Господь сказал: если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне (Ин. 5, 46). Или придверник есть Дух Святый. Так как Писания, понимаемые при озарении от Духа Святаго, указывают нам Христа, то справедливо Дух Святый — придверник. Им, как Духом премудрости и знания, отворяются Писания, чрез которые Господь входит в попечение о нас и чрез которые Он оказывается Пастырем. И овцы слушаются голоса Пастыря. — Фарисеи часто называли Господа обманщиком и доказывали это своим собственным неверием, говоря: неужели кто-нибудь из начальников уверовал в Него (Ин. 7, 48)? Посему Господь показывает, что не Его нужно считать губителем за то, что они не веруют, а их нужно исключить из числа овец. Я, говорит, вхожу дверью. Очевидно, Я поистине Пастырь. Вы не последовали за Мною и тем показали о себе, что вы не овцы. Откуда же выводит Своих овец? Из среды неверных, как, например, извел из среды иудеев слепца, который и услышал Его, и узнал Его.

И идет перед овцами, хотя у телесных пастухов бывает наоборот, ибо они ходят позади овец. Сим показывает, что Он всех приведет к истине. И учеников, как овец, посылает в средину волков (см.: Мф. 10, 16). Так, подлинно, пастырское служение Христа необычайно. За чужим не пойдут, …потому что не знают чужого голоса. И здесь, без сомнения, намекает на Февду и Иуду, за которыми овцы не последовали, ибо немногие были обольщены, да и те, по смерти их, отстали. А за Христом и при жизни, и в особенности после смерти, ходил весь мир (ср.: Ин. 12, 19). Намекает и на антихриста, ибо и он немногих обольстит, а после своей погибели не будет иметь последователей. Слова: «не идут» показывают то, что по смерти обманщиков никто не будет внимать или следовать. Итак, Писания суть дверь. Чрез эту дверь Господь выводит овец на пастбище. Какое же пастбище? Будущее наслаждение и успокоение, в которое Господь вводит нас. Если в иных местах Он и Самого Себя называет дверью, сему не нужно дивиться. Ибо, когда Он хочет изобразить Свое попечение о нас, Он называет Самого Себя пастырем, а когда хочет показать, что Он приводит к Отцу, тогда называет Самого Себя дверью, подобно тому, как Он же в разных смыслах есть и Овца, и Пастырь. Еще под дверью разумеются слова божественных Писаний; а Господь Сам есть и называется Слово; следовательно, может быть назван и Дверью.

Иисус сказал им… притчу, или сравнение, и употребил неясную речь для того, чтобы сделать их более внимательными. Когда же достиг этого, то разрешает неясность и говорит: Я — Дверь. Все, сколько их ни приходило. Сие сказал не о пророках, как безумствуют манихеи. Они пользуются сим изречением для доказательства того, что Ветхий Завет не от Бога, и пророки не были посылаемы Богом. Вот, говорят, Господь сказал, что все, сколько ни приходило, суть воры и разбойники. Но Он сказал это не о пророках, а о Февде и Иуде, и прочих возмутителях. А что сказал о них, это видно из того, что прибавил: овцы не послушали их. Ибо овцы не послушали этих возмутителей, а пророков послушали, и, сколько ни уверовало во Христа, все чрез них уверовали. И иначе: овцы не послушали их. Сказал это в похвалу. Но нигде не видно, чтобы Он хвалил тех, которые не слушали пророков, напротив, Он сильно осуждает и обличает их. Потом, обрати внимание на точность выражения: сколько «ни приходило», а не говорит: сколько «ни (было) послано». Ибо пророки приходили потому, что были посланы, а лжепророки, как и вышесказанные мятежники, приступали к развращению обольщаемых тогда, как никто их не посылал. Так и Бог говорит: Я не посылал их, они бежали (ср.: Иер. 23, 21).

Кто Мною, дверью, войдет и приведется к Отцу, и станет Его овцою, тот спасется, и не только спасется, но и получит великую неустрашимость, как и Господь, и Владыка. Ибо это обозначает словами: и войдет, и выйдет. Так и апостолы смело входили и выходили пред повелителей, и выходили радостными и непобедимыми (см.: Деян. 5, 41). И найдет пастбище, т. е. обильную пищу. И иначе: так как наш человек двойствен, по выражению апостола Павла, внутренний и внешний (см.: Рим. 7, 22; 2 Кор. 4, 16), то можно сказать, что входит тот, кто заботится о внутреннем человеке, и тот опять выходит, кто члены, которые на земле, и дела плотские умерщвляет во Христе (ср.: Рим. 8, 13). Такой найдет пастбище и в будущем веке, по сказанному: Господь пасет меня, и ни в чем не будет у меня недостатка (ср.: Пс. 22, 1).

Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить; Я пришел для того, чтоб имели жизнь и имели с избытком. <…> А наемник бежит, потому что наемник, и не радит об овцах. Так как приставшие к Февде и Иуде, и прочим отступникам были убиты и погибли, то прибавил: вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить, называя ворами их и подобных им. А Я, говорит, пришел для того, чтобы имели жизнь. Они убивали и погубляли своих последователей, а Я пришел, чтобы жили и имели нечто большее, именно: причастие Святаго Духа, под чем нужно разуметь и Царство Небесное. Итак, во Христе все имеют жизнь, ибо все воскреснут и будут жить; а праведники получат и нечто большее, именно: Царство Небесное. Потом ведет речь и о страданиях и говорит: Я жизнь (душу) Мою полагаю за овец, — выражая сим, что Он идет на страдания не по принуждению, а добровольно. Словом «полагаю» показывает, что никто ее не отнимет у Меня, а Я Сам отдаю ее. Намекает и на мятежников, не раз упомянутых. Они, говорит, не положили жизни за овец, но оставили своих последователей, ибо были наемники. А Сам Господь поступил наоборот. Когда взяли Его, Он сказал: если Меня ищете, то оставьте сих, пусть идут, чтобы исполнилось слово, что никто из них не погиб (см.: Ин. 18, 8; 17, 12) и притом тогда, когда иудеи пришли на Него хуже, чем волки на овец. Ибо пришли, сказано, с мечами и кольями, чтобы взять Его (см.: Лк. 22, 52). Под волком здесь можно разуметь и мысленного врага, которого Писание называет и львом (1 ср.: Пет. 5, 8), и скорпионом (ср.: Лк. 10, 19), и змием (ср.: Быт. 3, 1; Пс. 90, 13). Говорится, что он «похищает» овцу, когда пожирает кого-нибудь чрез худое дело; «разгоняет» когда посредством злых помыслов смущает душу. Справедливо можно назвать его и вором, который «обкрадывает» чрез лукавые помыслы, «убивает» чрез соглашение с ними, «погубляет» чрез дело. Иногда приражается к кому-нибудь помысл злобный, это будет воровство. Если человек согласится с лукавым внушением, тогда, можно сказать, диавол «убивает» его. Когда же человек на деле совершит зло, тогда он «погибает». Может быть, и это значат слова: вор приходит только для того, чтоб украсть, убить и погубить. — Господь делает совсем иначе, чем этот вор. Он дает божественную жизнь, освещает и помыслы наши добрыми внушениями, и тела добрыми делами; дает и нечто преизбыточествующее, именно то, что мы можем приносить и другим пользу посредством дара учительского, а также и Царство Небесное, как бы придавая нам некоторую лишнюю награду. Он подлинно Добрый Пастырь, а не наемник, каковы начальники иудейские, которые не заботятся о народе, а имеют в виду только то, чтобы получить с него плату. Ибо они искали не пользы народу, а себе прибыли от народа.

И отсюда ты можешь узнать различие между пастырем и наемником. Наемник не знает овец, что происходит оттого, что он не надзирает за ними постоянно. Ибо если бы он постоянно смотрел, то знал бы их. А пастырь, каков Господь, знает своих овец, потому и печется о них, и они опять знают Его, потому что пользуются Его надзором и по привычке узнают своего Покровителя. Смотри. Прежде Он узнает нас, а потом уже мы Его. И не иначе можно познать Бога, как быв познанными от Него (ср.: 1 Кор. 13, 12). Ибо Он прежде усвоился нам плотию, став Человеком, потом уже мы усвоились Ему, получив дар обожения. Желая показать, что неуверовавшие недостойны быть познанными от Бога и не суть овцы Его, Он сказал: Я знаю Моих, и Мои знают Меня, как написано: познал Господь Своих (2 Тим. 2, 19). Чтобы кто-нибудь не подумал, что Он узнавал, как человек, Он присовокупил: как Отец знает Меня, и Я знаю Отца, т. е.: Я так верно знаю Его, как Сам Себя. Часто повторяет: Я жизнь Мою полагаю за овец для того, чтобы показать, что Он не обманщик. Ибо выражения: «Я Свет, Я Жизнь» для несмысленных казались надменными, Но слова: «Я хочу умереть» не заключают никакого самохваления, а, напротив, выражают великое попечение, так как Он хочет предать Себя за людей, которые бросали в Него камнями. — Есть у меня и другие овцы. Это говорит о язычниках. Они не того двора, который под Законом. Ибо язычники не ограждаются Законом. И тех надлежит Мне привести. Ибо и эти в рассеянии, и те не имеют пастырей. И благоразумные, и способнейшие к вере из иудеев были без пастырей, следовательно, тем более язычники. Мне надлежит собрать и язычников, и иудеев. Слово надлежит здесь означает не принуждение, а то, что непременно последует. И будет одно стадо, и один Пастырь. Во Христе Иисусе нет ни иудея, ни язычника (см.: Гал. 3, 28), и никакого различия. Ибо у всех один образ, одна печать крещения, один Пастырь, Слово Божие и Бог. Пусть устыдятся манихеи, отвергающие Ветхий Завет, и услышат, что одно стадо и один Пастырь, ибо Один и Тот же Бог Ветхого и Нового Завета.

 

Еп. Никанор (Бровкович)

Когда молод и малоопытен я был и мало света, хотя и довольно учености я видел, признаюсь, и я не вполне разумел сию притчу Господа Иисуса. На северо-западе, где я родился и вырос, воспитался и возмужал, там обыкновенно пастух гоняет овец пред собою, а сам ходит сзади их, хлопая длинным бичем. Но когда Бог привел меня пожить и на довольно глубоком юго-востоке широкой русской земли, тут я увидел воочию, что изложенная притча Христа Спасителя во всех подробностях списана с натуры. Там, где овцеводство ведется в широких размерах, как водилось во времена патриархальные, при патриархах Аврааме, Иакове и прекрасном сыне его Иосифе с братиею, там овец гоняют на пастбище и водят по полям буквально так, как изображено в притче Христовой. Вот смотрю собственными очами и удивляюсь, как типически верно притча Христова отражается в современном нам способе пасения овец, почти две тысячи лет спустя по ее произнесении. Вот главный пастырь идет впереди, опираясь длинным посохом, по необозримой безбрежной поляне, около большой дороги, по которой я случайно проезжал. Я нарочно вышел из экипажа и долго шел среди овец, любуясь всеми подробностями этой типичной евангельской картины. Первый ряд овец, раскинувшись весьма широко, двигался по стопам пастуха. А ближайшия к нему овцы теснились густою гурьбою у самых ног его, так что ни одна не переступала вперед его ни на один аршин. Овец тут были многия тысячи, и все оне, прижимаясь одна к другой, передвигались сплошною массою, как бы волнами переливаясь по широкому полю, делая вид волнующейся на ниве, в ветреный день, поспелой ржи. Пастух не употреблял ни бича, которого у него и не было, ни палки, которою опирался, не только для ударов, а даже для угроз. На моих глазах он делал только два дела: шел не останавливаясь тихими шагами вместе с овцами, впереди их, да подавал голос. Буквально подавал голос, почти безпрерывно выкликая направо и налево громким криком, но криком совершенно спокойным, без всякой тени гнева или угрозы. Для верности картины прибавить должно, что сзади этого огромнаго стада, по двум углам его, шли еще два пастуха, шли так же спокойно, как и передний, без бичей, с одними только длинными палками в руках. По временам и эти спокойно покрикивали, но постоянно подавал голос и вел все стадо один передний пастух. А эти задние, очевидно, имели главным назначением оберегать стадо, чтобы какое овча не отстало, не было украдено лихим человеком, не было утащено и растерзано лютым зверем.

При этом трогательном патриархальном зрелище смысл притчи Христовой стал для меня не то что ясен, а нагляден. Все подробности видимой мною картины напоминали мне о библейских временах. Посмотрите сами на библейския изображения патриархальных событий, или на иконы Рождества Христова: там пастыри везде изображаются с длинными посохами, но без бичей. Что там, то и тут я увидел в натуре. Зачем бичи? Овцы такия кроткия и возбуждающия жалость животныя. Станешь овцу бить, только искалечишь, разгонишь стадо, передушишь слабых, особенно же ягнят. Конечно, если не бичем, то и не палкой же бить овцу. Палкой убьешь ее наповал. Палка пригодна разве для того, чтобы достать овцу, отодвигающуюся от стада, и придвинуть ее к прочим. Нужна палка пастухам для собственной опоры, главное же нужна против зверя хищника. Подгонять овцу не нужно, они и без того жмутся одна к другой, жмутся к самым ногам переднего пастуха. Да если бы гнать их, то не достигалась бы и цель пасения, — овцы не успевали бы насытиться. Зачем они хоть и медленно, но беспрерывно подвигаются вперед? А иначе такому огромному стаду нечего было бы есть, если б они стояли на одном месте, особенно всем задним рядам, кроме одного переднего. К тому ж и к водопою вовремя добрести нужно, и во двор овчий на ночь поспеть должно. А зачем это передний пастух беспрерывно покрикивает направо и налево, поглядывая на стадо, явное дело, во все ряды подает свой голос? Очевидно затем, чтобы все овцы, особенно же задние ряды, понурив к земле свои головы для щипания травы, для кормления себя, слышали по голосу пастуха, что не отстали от него, и чтобы знали, в какую сторону всем стадом направляться следует. Зачем это они так теснятся у самых ног пастуха-водителя, теснятся явно наперебой одна перед другой, как к родному отцу? Да затем, что он ведет их не по пыльной, не по гладкой, утоптанной, истравленной, загаженной, широкой большой дороге, а по самым тучным полянам, выбирая из них самые сочные зеленеющие, окидывая их по безбрежной дали своим разумно-человеческим взглядом и лучшие из них, в заботливости о пользе своего стада, разбирая, конечно, лучше и безошибочнее самих овец. Оттого овцы и следуют за ним без понукания бичом, оттого и теснятся у самых ног его. Овцы знают по опыту, что где ноги его ступают, там лучшая для них трава растет; что куда глаз его глядит и голос зовет, там они и пажить для себя обретут, и воду для утоления жажды встретят, и место для отдыха, и покой и безопасность найдут, потому что туда глядит, туда зовет и ведет их истинный их пастырь, их пастырь добрый. Попробуй же теперь чужой человек покричать на этих овец, что выйдет? Овцы, не узнавая чужого гласа, разбегутся, больше ничего.

Ясна ли теперь притча Христова? Повторим же ее, чтобы все тончайшие черты ее отпечатлелись в нашем сознании. Да тут же и прилагайте их к пастырству духовному. Аз есмь пастырь добрый. Овцы слушают гласа доброго пастыря, и он зовет своих овец по имени (каждую по особым кличкам) и выводит их. И когда выведет своих овец, идет перед ними, а овцы за ним идут, потому что знают голос его. За чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают его голоса. Кто пойдет за пастырем добрым, тот спасется, тот и войдет во двор овчий, и выйдет, и пажить найдет. Пастырь добрый приходит для того, чтобы овцы жизнь и средства для духовной жизни имели с избытком. А вор приходит только для того, чтобы украсть и попользоваться, чтоб убить и погубить. Пастырь добрый жизнь свою полагает за овец. А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит волка грядуща и оставляет овец и бежит; и волк расхищает овец и разгоняет их. А наемник бежит, потому что наемник, и нерадит об овцах.

Не яснее ли для нас, не внушительнее ли будет теперь и основанное на букве и духе притчи Христовой, обращенное к нам, первоверховным по пастыреначальнике Христе пастырем Христовой Церкви, апостолом Петром прошение: пресвитеров, пастырей умоляю, как сопресвитер, сопастырь, как свидетель Христовым Страстем: пасите стадо Божие, какое у вас, какое вам Бог вручил, посещая его, епископствуя-надзирая за ним не принужденно и без принуждения, но охотно и богоугодно, из богоугождения, не скверностяжательно для гнусной корысти, но с готовностью, из усердия, и не как бы господствуя над клиром, над достоянием Божиим, но становясь образом, подавая пример стаду (см.: 1 Пет. 5, 1–3).

Боюсь дальше, как бы читая урок вам, юноши, не кинуть тяжелым камнем в себя самого и в свою братию, современное пастырство. Постараюсь, чтобы в дальнейшей речи моей к вам, юноши, самообличения, самобичевания было как можно меньше, а назидания, а разъяснения современного состояния и современных условий пастырства побольше. И знайте, что об условиях и обстоятельствах современного пастырства я буду говорить, заимствуя черты не из одного здешнего края, но отовсюду, насколько мне известно положение вещей, даже в несколько, быть может, преувеличенном ходячею молвою виде.

Новыми уставами наших духовно-учебных заведений разомкнута, однако же не снята задача, чтобы наши духовные воспитанники поступали на служение Церкви в священном сане или же в званиях церковно-служительских. В существе дела уничтожено только крепостное право, наследственное право закрепощения детей духовенства за служением исключительно только церковным. Но не снят с них нравственный долг свободно и благоохотно принимать на себя духовное звание. Почему весь строй наших учебных заведений и приспособлен к главной задаче: чтобы готовить в духовных воспитанниках не только благонадежных, благовоспитанных членов общества, но и образованных будущих пастырей, служителей Церкви.

Полагаю, что и вы, юноши, не отрицаете лежащий на вас нравственный долг послужить Церкви Божией, если Бог призовет; заметьте, долг справедливости. Вы думали, конечно, о том, что целые поколения ваших отцов и предков ели хлеб, жили, возможное на земле счастье свое находили, вас породили, умерли, которые умерли и костями своими полегли около Церкви. Все эти воспоминания в духовных питомцах нашего недавнего времени будили не только чувство долга пожить для Церкви, по примеру отцов и дедов, но и любовь к Церкви, теплую привязанность к наследственно-церковному званию и служению. Не знаю теперь, питаете ль вы в себе подобные чувства? Думаете ль вы о том, что долг платежом красен; что один из священнейших долгов — это послужить родителям в нашей возмужалости за то, что они служили нам в нашей детской немощи, в период роста и воспитания; что на вас лежит обязательство послужить, когда войдете в силы, вашей буквально матери Церкви, которая родила, вспоила, вскормила вас, и теперь воспитывает вас на служение ей, вашей матери, у престола Господня? Полагаю, что вы непременно питаете, и не многие из вас безусловно отгоняют от себя совершенно естественную мысль, что, быть может, и меня позовет Господь послужить Ему у порога церковного. Есть, конечно, между вами и такие, которые уже теперь совсем отгоняют прочь эту мысль; но об них речь впереди.

В прежнее время бывало, да и теперь без сомнения бывает, что духовные юноши, сидя за школьными скамьями, особенно перед выходом в свет, созидают в голове идеалы будущей своей жизни и деятельности. Эти идеалы бывали, и, конечно, не ошибемся, гадая, что и в ваших головах бывают именно двух родов: одни возвышенно-религиозные, другие жизненно-эстетические. Назовем их так, хотя эти последние, житейские идеалы иногда бывают и грубо-житейскими. У каждого юноши в голове, конечно, они смешиваются одни с другими в разной пропорции. Вот юноша, начитавшись св. Златоуста о высоте священства, напитавшись духом Христа, апостолов и святых отец и богословских уроков о том, каков должен быть пастырь Христов, мечтает, как это он, по мере сил своих, будет стремиться к осуществлению этого высокого идеала, как будет усердно молиться, постоянно поучать, — всегда в его мечтах не так холодно и небрежно, как мы, отцы ваши. А другой юноша, да и тот же самый, только в другую минуту, под другим настроением, строит воздушные замки о земном счастье, о подруге жизни, о голубином гнезде, о прелестном садике около него и других житейских прелестях и удобствах. Подумайте, сознайтесь сами себе, какие у кого идеалы преобладают. Это важно. Это непременно отразится в будущей вашей деятельности. Вообразим юношу, который, прося у архиерея священнического места, каковых ему предлагается немало, вдруг совершенно без стороннего вызова прибавляет довольно тяжеловесную речь: «Мне нужно такое место, где я мог бы хлеб сеять. Я люблю хлеб сеять»; который предложенное место принял было, затем скоро отказался совсем. Судите, какой идеал сидит у человека в голове?!

И вот наш мечтательный юноша стал пастырем Церкви, пастырем Христова стада. Я видел еще край, в котором и родился, я помню еще время, когда наши отцы-священники, уже учившиеся и кончившие курс в семинариях, жили еще жизнью своих духовных овец, почти тожественною, почти одинаковою, не в удалении от овец, а только чуть-чуть впереди их, как и следует пастырям. Проходили поприще жизни впереди своих овец, не иначе как по обычаям, преданиям и правилам святых отец; подавали свой священнический, духовно-пастырский голос овцам, в совершении Божиих служб, по преданиям и уставам святых отец, не мудрствуя лукаво, без этих поражающих сокращений богослужения, без суемудрия в измышлении богослужебных времен, например, без послаблений плотоугодию в измышлении неположенных всенощных или поздних утрень и т. п., без самоизмышленных напевов, напротив, зная и соблюдая множество напевов древних, которыми любили услаждать и себя, и пасомых. Проповедей по селам, правда, говорили мало. Не оправдываю, не восхваляю старое время в этом отношении, а нахожу только смягчающие обстоятельства в господстве панского права, в бедности, даже в голодании подавленного крепостным гнетом люда. Но при близости к жизни пасомых во всех ее проявлениях: в рождении, крещении, в венчании, в исповеди и причащении каждого прихожанина, непременно с семи лет, в личном погребении, не только отпетии, но и проводах и запечатании в могиле непременно каждого, тогдашний пастырь имел множество случаев и неотложных поводов сказать каждому и всем простое назидательное слово. Да тогда и вопиющих поводов поучить было мало. Тогда в помине не было этого повального нехождения в церковь, этого повального небытия у исповеди и причастия, повального нехоронения умерших. Умершего, которого не похоронил и не запечатал в могиле священник, стали бы видеть с ужасом в виде вампира, бродящего по ночам до пения петухов. Не было в народе следов явных поползновений к расшатанности нравов, к свальному греху, или шатаний из стороны в сторону в ереси и расколы. Не было кругом стада Христова этих хищных коварных волков, которые льстивыми словесы уловляют души неопытные в ереси тяжкие на вечную погибель. Оттого отцам нашим и бороться с этими душегубцами и душегубствами не приходилось. Вместе с овцами отцам нашим приводилось гнуться разве под тяжким гнетом панского произвола, или под ударами бича Божия, вроде французской руины или же первой холеры. Что же?! Тут у пастыря всегда находилось задушевное слово назидания, утешения, ободрения для духовных овец: «Что же, братцы, терпите, Бог велит терпеть, Бог наказывает за грехи, Бог накажет, Бог и утешит» и т. п. Простое было время. Доброе, старое время, где ты, где теперь?!

А нашему юноше-пастырю приходится пастырствовать в наше мудреное, осложненное, в наше тревожное время. Поставленному впереди словесных овец ему прежде всего следует подать им свой пастырский голос, чтобы овцы узнали в нем истинного своего пастыря, поставленного от пастыреначальника Христа, для их пасения и спасения. Да, буквально, следует подать и постоянно подавать им свой пастырский голос. А он, иной из юных пастырей, буквально не подает им своего голоса, знакомого пастырского голоса, к которому они и отцы их привыкли искони. Первое подавание пастырского голоса, самое простое и обычное, это в Божией службе. Но и тут не слышно пастырского голоса. Священник священнодействуя буквально шепчет или едва-едва шевелит губами, вообще бережет свои горло и грудь. Не жалейте горла, не жалейте груди, — это хлеб наш. Плотник, столяр, землекоп, сапожник добывают себе хлеб руками и ногами, и никто не спрашивает их, как тяжело достался им труд их и плод труда, который идет в пользу других. А мы отчего же жалеем своего голоса, которым добываем себе хлеб? Еще преступнее, когда мы небрежем о явственном священнодействии, когда бормочем, когда скрадываем слова и звуки. Еще неблаговиднее, когда отсекаем целые части из уставного богослужения; когда представляем молящимся только программу того, что мы должны прочитать и пропеть, да не прочитали и не пропели. Еще неблаговиднее, когда мы отвыкаем священнодействовать по-старинному, по-уставному, строго точно, благоговейно; когда позабываем староцерковную интонацию при чтении молитв и возгласов; когда оставляем без употребления староцерковные умилительные напевы, так что они даже совсем забылись и вышли из употребления; когда вносим светскую, необычную в церкви манеру чтения и говора. Еще жальче, когда у иного юного священника в церкви не встречаешь ничего такого, на чем можно бы душу отвести: сам священнодействует невежественно и небрежно, просто-напросто читать по церковному не умеет; псаломщик его еще невежественнее и небрежнее своего настоятеля, — ни чтения, ни пения настояще-церковного в церкви; никто им из прихожан не помогает, никого из прихожан, ни из взрослых, ни из детей, не озабочиваются приучить к клиросному участию в священнодействии… Противно, возмутительно видеть, как иной при этом стыдится, не умеет правильно благословить; не умеет, не хочет, упорствует в нежелании истово перекрестить или даже вовсе не крестит собственное чело, небрежно махая перстами около носа или бороды… Вы думаете, что народу не нужен ваш явственный церковный, старо-обычный, привычный для них, пастырский голос? Слушают, слушают иного, усиливаются признать в нем настоящего священника, да и рукой махнут. Подите вот, понебрежничайте в приходах единоверческих или даже православных, но проникнутых духом так называемого старообрядства. Там скоро укажут, где Бог, а где и порог. Не хотите ли вот прислушать приговор прихожан о старом своем священнике из наших и новом юном из миссионерской школы? «Со времени определения старого священника в приход заметно стали отпадать от Православия. Напротив того, юный священник, добрыми душевными качествами, нравственными поступками и христианским поучением, в короткое время внушил к себе уважение и любовь прихожан, не только крещеных татар (сам природный татарин), но и русских, чего мы в другом священнике не видим. Вообще при требоисправлениях оный юный отец непритязателен, с людьми обходителен, притом богослужение отправляет и на русском языке хорошо, внятно, чего о другом священнике по совести сказать не можем». В самые последние дни возбуждаются жалобные дела именно на то, что юные священники священнодействуют невнятно и небрежно. В именитом и душеполезном добром слове к вам, духовные питомцы, этот недостаток обозван метким словом «святотатственного хищения»: «Кто небрежно совершает службу, тот святотатственно похищает у народа Господом Богом данное достояние». Как же вы хотите, чтобы паства духовная шла за нами, когда пастырь не делает даже этого самого простого и необходимого дела, не подает овцам знакомого священнического голоса в священнодействии, ни обычного звучного говора, ни правильного благоговейного чтения, ни церковного умилительного пения.

Вы чувствуете уже, что будет речь о другом подавании пастырского голоса, учительного голоса. Боже! Тут что? Сходите вот по ближайшим церквам, прислушайтесь, часто ли, громко ли раздается там учительный голос пастырей? «Читайте, — говоришь, — из печатных книг, из прологов, из церковных историй, из Библии». Дивно, но верно. Иногда не ведят, где и книги сицевыя обретаются. А нужные книги, не все, не всегда, но почти всегда обретаются в церковных библиотеках. Библии по иным церквам не бывает. Юные, по здешнему ученые священники, и те иногда не ведают и ответить не могут, имеется ли в церкви Библия. Вообразим не юного, но так называемого ученого священника, который на удивленный вопрос: «Значит, не читаете Библии? Она вам не нужна?» — один раз отвечает, что у него глаза болят; а чрез два года на вопрос: «Что же, теперь успели почитать Библию?!» отвечает другой раз, равнодушно и резонно: «Да мне доктора запрещают читать, глаза слабы». Вообразим некоего юношу, который, просвященствовав года полтора, на вопрос: «Что ж эти дети ничего не знают? Учите ли вы их?» отвечает всенародно и пресерьезно: «Нет еще, пока очень мало». — «Да отчего же?!» — «Помилуйте, у меня дома не было, все неустроено». Вообразим, что в ту минуту, о которой речь, прихожане-поселяне успели уже построить и дом для него, не только церковь для него и для себя. Прихожане сделали много. А он что сделал для них и для Церкви, да и для себя, как пастыря-учителя? Припомните мое слово об идеалах, — для какого идеала жил бы сей юный церковник? Вообразим другого подобного же юношу, который, прослужив семь месяцев и домогаясь чрез влиятельное посредство вывода из прихода, который неученый и не юный его преемник успел сделать образцовым и прекрасным, на вопрос: «Учили ль вы этих, ничего неведущих детей?» — дал ответ: «Нет еще, не успел»; а в другом видном и людном приходе, не успев завести ни учения в церкви, ни чтения доброго, ни пения, возвышает резкие гласы о неотложном удовлетворении своего труда, сам себя пред народом обзывая «попом». Для каких идеалов жил бы и сей юноша, напоминающий собою с разных сторон, с положительной и отрицательной, двух евангельских юношей?! В общем, могу к счастью засвидетельствовать, поднимается в нашей братии дух разумения, дух пастырского учительства, по местам даже настойчивого. Но я говорю о юнейших рядах, от которых справедливо ждать бульше духовной бодрости, духовной трезвенности, духовного делания.

Идущему впереди паствы пастырю требуется палка. Требуется, чтобы самому опираться на нее. Ведь нелегкое дело — пастырское водительство. Иди, постоянно иди вперед. Стой также постоянно и подолгу; ноги устают, руки опускаются. Волки кругом стада, волки в самом стаде; не голыми же руками отгонять их. Что же бы такое была эта палка опоры, палка самозащиты? Конечно, прежде всего, благодать Божия, а затем и все то, чем она привлекается: вера, молитва, самоотвержение. Но эта палка есть и книга. На чем обопрется сам, чем поруководствует словесную паству, чем отборонится от этих хищников — расколоучителей, скопцов, нигилистов, исмаилитских пропагандистов — священник, который Библии не читает, у него для этого глаза болят, в несколько лет священнослужения он даже не задался вопросом, есть ли около него Библия; который никаких церковно-учительных книг не читает и не спрашивает; никаких апологетических книг даже не ведает; никаких расколообличительных не видал и в глаза; который нередко жадно хватается за одно только чтение, за одну только больно бьющую палку, которую можно кинуть в ноги пастыреначальствующим?! Запаситесь апологетическими, запаситесь противораскольническими книгами. Церковно-учительных везде довольно по церковным библиотекам. Но читайте же, да учитесь, да учите. Подавайте словесным овцам, которым в душе часто приходится усвоять только одно из этих наименований — овцы, — подавайте им свой словесный, свой разумный, пастырски-учительный голос. Посмотрите на овец неразумных в притче Спасителя. Понурив свои головы к земле для щипания травы, для кормления себя, они движутся и на пажити питания, и к водопою, и к овчему двору, не столько по зрению, тем менее по собственному соображению, сколько по слуху, по голосу пастыря-водителя. Перенесите оттуда свой разумный взор на овец словесных. Не видите ли, что все понурили свои головы в заботы о куске хлеба, о благосостоянии семьи, о пропитании и воспитании детей, о здоровье, о положении общественном? Много ли средь этих разнообразных забот усмотрите попечения собственно о спасении души, о неуклонном шествии к Горнему Иерусалиму? Много ли думы о том, что не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем? Много ли заботы о том едином на потребу, чтобы задняя забывая, в предняя же простираяся, со усердием стремиться к почести вышнего звания? Пусть же пастырь добрый, подавая словесным овцам свой пастырски учительный голос, постоянно напоминает всем погруженным в житейские попечения, чтоб они, заботясь о временном, не забывали вечного; чтобы, созидая благосостояние земное, памятовали о собирании сокровищ для Неба, дабы не оскудеть в жизни горней, не истаять там, в Горнем мире, от глада и жажды блаженства праведных душ; чтобы, слыша постоянно голос своего пастыря-руководителя, зовущий в отечество Горнее, и постоянно поверяя по этому священному голосу направление своего жизненного течения и точку стояния в отношении к Богу и Церкви, словесные овцы могли уразумевать, куда они направляются, к Небесному ли Царствию или во дно адово, насколько они приблизились к Небу и далеко ль отстоят от пропасти ада. Не молчите, не спите, встаньте, пробудитесь. Время грозное. Пусть разбудят эту вековую спячку хоть его громы, громы последнего грозного времени.

Идите, вооружившись палицею веры и слова Божия, впереди стада, не стойте, ведите его на жизненные пажити по пути ко спасению вечному. Зачем идти впереди, зачем нужно непременно вести? Да, нужно. По большой дороге, по раскатанному пространному пути жизни идти всякий умеет. А путь к Царствию Небесному нужно указать. И пальцем нужно указать. Но этого мало, нужно и опытом жизни указать, не только куда идти, но и как пройти. Ведь путь к Горнему Иерусалиму узок, скалист, тернист, усеян соблазнами, изрыт пропастями, там змия ползет, там лев ходит рыкая, иский кого поглотити. Нужно бодрствование, нужна духовная опытность, нужен пример высокой христианской жизни. Покажите же если и не высокий, то хотя простой пример скромной христианской жизни, верной заветам отцов.

А то посмотрите, вот юноша-пастырь, увлекшись вторым из своих юношеских идеалов, сел в добрую телегу жизни, да и покатил от своих овец, покатил по большой, истравленной, по утоптанной, по загаженной, по углаженной, по широкой, по покатой дороге. По-видимому, и прихожане догадываются, что как-то неладно делается с нашим отцом духовным: кажись, он катит чуть ли не прямо на дно адово. Погнался за житейскими развлечениями, удобствами, интересами, за ними одними чуть не исключительно. Вот завелось теперь, что у него и вид для прихожан чуждый, воротнички вот, стриженные волоса, в зубах известное ненавистное народу в священнике, а подчас и в руках развлечение, удовлетворение пустой прихоти. Пусть бы вот муллы магометанские надели полусюртуки, отпустили воротнички, подрезали бороды, да взяли игральные изображения со сткляницами в руки, — что сказали бы о них тогда их единоверные мусульмане? А мы спорим, начинаем отвергать в принципе обязательность старообычной священнической внешности, которая мелочью кажется только легкомыслию. И вот пастырь духовный укатил по большой мирской дороге, устранился от старозаветных житейских обязательных для священника обычаев, оторвался от простоты жизни своих овец. А овцы разбрелись по разным дебрям, пастыря знать не хотят, хотя пастырю они и очень нужны.

Для чего нужны? Для чего… Да ведь он же пожертвовал для них собою. Ведь по окончании учебного курса ему открыты были все пути жизни, так, по крайней мере, ему самому казалось. А он закабалил себя для священства. Да ему же жить нужно. Дом нужен, который прихожане обязаны ему построить. Да и ругу собрать, да и денег дать. Ведь у него же жена, дети, и много их. Нужно ж их прокормить, воспитать, в университеты разослать. Ведь уважительность этих нужд очевидна для всякого. И выходит последняя беда горше первых. Пастырь не идет или идет впереди овец лениво — худо. Пастырь знакомого пастырского голоса им не подает — худо. Пастырь оторвался от жизни овец, удаляется от них, погнался за житейскими удобствами иного рода и характера, норовит покатить по мирской утоптанной дороге — еще хуже. Но самое худое, когда пастырь очутился сзади овец, когда погнался за ними, для чего? Да чтобы стричь их, только всего. Нужно же, по крайней мере, клок шерсти получить с каждой из них. Посмотрите, прочитайте известную главу из пророка Иезекииля, подумайте, не похоже ли? Так говорит Господь Бог: горе пастырям Израилевым, которые пасут сами себя. Не стадо ли должны пасти пастыри? Вы едите тук и волною одеваетесь, а стада не пасете. Слабых вы не укрепляли, и больной овцы не врачевали, и пораненной не перевязывали, и потерянной не искали, а правили ими с насилием и жестокостью. И развеялись овцы без пастыря, и рассеявшись, сделались пищею всякому зверю полевому. Блуждают овцы Мои по всем горам, и по всякому высокому холму, и по всему лицу земли рассеялись овцы Мои, и никто не разведывает об них, и никто не ищет их. За то, пастыри, выслушайте слово Господне. Так говорит Господь Бог: вот, Я — на пастырей, и взыщу овец Моих от руки их, и не дам им более пасти овец, и не будут более пастыри пасти самих себя, и исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут оне пищею их (см.: Иез. 34, 1–10). Вы только вообразите эту картину: духовного пастыря, который, расставив руки, бежит за овцами, чтоб ухватить и остричь их, а овцы от него вроссыпь, всякая спасается как только может. Не с натуры ли? Вообразите и продолжение этой картины: вот он беспомощно вопит на весь свет: да помогите же, добрые люди, пособите поймать и остричь их: вишь, они все разбегаются… Жаль, конечно, жаль и пастыря, и овец. Когда-то в очень старые годы, была и у самих пастырей палка, чтобы загонять овец, даже для того, чтобы стричь их. Затем эта палка очутилась и употреблялась только в руках гражданской власти. А теперь, увы, вовсе почти не употребляется в этих видах. Пастырям приходится пасти себя, пася стадо по заповеди апостола: пасите не нуждою, но волею, ниже неправедными прибытки, но усердно, — и по притче Христовой: овцы глас его слышат и пред ними ходит, и овцы по нем идут, яко ведят глас его. По чуждем же не идут, но бежат от него.

Самое же последнейшее горе изображено у пророка Малахии, и также списано с натуры, с нашего последнего времени. Говорит Господь Саваоф вам, священники, бесславящие имя Мое. Вы говорите: «чем мы бесславим имя Твое?» Тем, что говорите: «трапеза Господня не стоит уважения». Вы хулите имя Мое тем, что говорите: «трапеза Господня не стоит уважения», и доход от нея — пища ничтожная. Притом говорите: «вот сколько труда!» И пренебрегаете ею… Если вы не послушаетесь, и если не примете к сердцу, чтобы воздавать славу имени Моему, говорит Господь Саваоф, — то Я пошлю на вас проклятие, и прокляну ваши благословения, и уже проклинаю, потому что вы не хотите приложить к тому сердца… Ибо уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его, потому что он вестник Господа Саваофа. Но вы уклонились от пути сего, для многих послужили соблазном в законе, разрушили завет Левия, говорит Господь Саваоф. За то и Я сделаю вас презренными и униженными пред всем народом, так как вы не соблюдаете путей Моих (см.: Мал. главы 1 и 2).

Часто думалось и думается, вот в Апокалипсисе говорится: гряду к тебе скоро, и двигну светильник твой от места своего, аще не покаешися (Откр. 2, 5). Не выполняют ли это прещение Господа все эти массы духовного юношества, которые бегут вон из духовного звания, которые говорят: трапеза Господня не стуит уважения и доход от нея тща ничтожная; притом говорят: вот сколько труда, и пренебрегают ею?! Светильник наследственного избрания Божия от древних духовных родов явно передвигается в другие новопризываемые на церковное служение роды. Аминь.

 

Б. И. Гладков

Фарисеи считали себя непогрешимыми руководителями еврейского народа и истолкователями данного Богом Закона; потому-то они с насмешкой и спросили у Иисуса: неужели и мы слепы? Объяснив им ответственность их за то, что они видя не видят, Христос в иносказательной, не сразу понятой ими форме разъясняет им, что они не могут считаться добрыми пастырями народа, так как думают больше о своих личных выгодах, нежели о благе пасомых ими, и потому ведут их не к спасению, а к гибели. Для наглядности Он сравнивает народ со стадом овец, а руководителей народа — с пастырями этого стада. В восточных странах стада овец загоняли на ночь для охранения от воров и волков в пещеры или нарочно устроенные для того дворы, причем в один двор нередко загоняли стада, принадлежащие разным хозяевам; утром привратники открывали пастухам двери двора, пастухи входили в них, отделяли свои стада от чужих, называя своих овец по именам, и выходили на пастбища; овцы узнавали своих пастухов по голосу и виду, слушались их и выходили за ними. Воры же и разбойники не смели войти в охраняемые стражею двери двора, а перелезали тайно через ограду. Все это было прекрасно известно фарисеям. И вот, беря такой общеизвестный пример, Христос говорит: кто не дверью входит во двор овчий, но перелазит инуде, тот вор и разбойник; а входящий дверью есть пастырь овцам. Ему придверник отворяет, и овцы слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени и выводит их. И когда выведет своих овец, идет перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его. За чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужого голоса (Ин. 10, 1–5).

Фарисеи не поняли Иисуса; впрочем, мысль, положенная в основу этого иносказания, не была еще Им высказана вполне, и потому Он, продолжая Свою речь, сказал: истинно, истинно говорю вам, что Я дверь овцам… кто войдет Мною, тот спасется (Ин. 10, 7, 9).

Теперь стало ясно, что Он говорит об основанном Им на земле Царстве Божием, Царстве людей, соединенных верою в Него и любовью к ближним. Это Царство Он уподобляет двору овец; но так как во двор надо пройти через двери, а в Царство Божие можно войти не иначе, как уверовав в Него, то Он и называет Себя тою дверью, которая ведет в это Царство.

Но Он не только дверь, Он — Пастырь. Он вывел Своих овец из старой ограды Моисеева Закона и зовет их к Себе; они идут за Ним, и Он, как Пастырь добрый, ведет их к блаженству вечной жизни и любовь Свою к ним доказывает тем, что жизнью Своею жертвует за них. Пастырю доброму Иисус противопоставляет воров и разбойников, которые думают только о том, как бы поживиться на счет овец, а также наемника, которому овцы не дороги, который не любит их и думает только о своем личном благополучии. Ворами и разбойниками Он называет всех лже-пророков, лже-мессий, наемниками — фарисеев и подобных им мнимых руководителей народа, а волком — диавола.

Но Христос пришел не для того только, чтобы вывести евреев из ограды Моисеева Закона и привести в Царство Божие; Он пришел спасти весь мир, всех людей, готовых уверовать, к какой бы народности они ни принадлежали, и всех их объединить новым законом любви. Вот почему, говоря о Себе как о Пастыре добром, Он тут же счел нужным вновь рассеять ложные понятия евреев о Мессии как исключительном Царе Израилевом. Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь (Ин. 10, 16).

До Пришествия Христа можно было делить все народы, населяющие землю, на евреев, поклонявшихся Истинному Богу и составлявших поэтому избранное стадо, и язычников, поклонявшихся идолам. Слова Иисуса, что будет одно стадо и один Пастырь, доказывают, что отныне евреи перестают быть исключительным, избранным стадом Божиим, — что в это избранное стадо будут привлечены и язычники, овцы… не сего двора, и таким образом составится одно разноплеменное стадо под главенством одного Пастыря — Христа. Такая мысль, заключающаяся в приведенных словах Иисуса Христа, ясна и не вызывает никаких возражений.

Но, спрашивается, можно ли развивать эту мысль шире? Следует ли считать, что со временем все без исключения человечество, вмещающее в себе все народы земли, войдет в это одно стадо, — что вне этого стада других стад не будет, и что, следовательно, все люди будут признавать своим Пастырем Иисуса Христа?

Ответ на этот вопрос надо искать в Евангелии, в изречениях Иисуса Христа. Говоря о кончине мира и предстоящем Втором Пришествии Своем, Христос сказал: И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец (Мф. 24, 14; ср.: Мк. 13, 10). Это изречение Иисуса Христа приводит к заключению, что до кончины мира всем народам, населяющим землю, будет проповедано Евангелие, т. е. будет дана возможность познать истинного Бога и Его волю, но все ли они полюбят Бога и все ли будут творить волю Его, т. е. все ли объединятся в одну дружную семью, одушевленную любовью к Богу и друг к другу, — этого (по мнению некоторых толкователей) из приведенных слов Иисуса вывести нельзя; предстоящее же разделение при окончательном Суде на праведников и грешников не только всех воскрешенных для того, но и тех, которые доживут до того времени, наводит этих толкователей на мысль, что и к кончине мира все человечество не составит единого стада, овцы которого были бы послушны голосу своего Пастыря.

С таким мнением нельзя, однако, согласиться. Мысль о едином стаде и едином Пастыре заложена, так сказать, в сердца людей при самом создании их и поддерживалась в сознании лучших представителей рода человеческого в течение всего, весьма продолжительного, времени существования его. Мысль о том, что над людьми царит Сам Бог, волю Которого они должны исполнять как безусловно обязательный закон, освещает всю ветхозаветную историю. Основные законы Божии (люби Бога, люби ближнего и трудись!) даны были еще первым людям; в них — вся правда Божия, и ими должны были определяться все взаимные отношения людей. И если бы люди действительно управлялись этими законами, то давно уже составили бы единое стадо с единым Пастырем, т. е. тот рай земной, то Царство Божие, которое и составляет назначение земной жизни человечества. Но люди созданы существами свободными; они могли подчиняться воле Божией, выраженной в этих законах, могли и противиться ей. Поняв дарованную им свободу в смысле противления всякой чужой воле, а следовательно, и воле Божией, люди, не замечая того, стали слепо исполнять иную волю, волю злую, восстанавливающую их друг против друга, разъединяющую их и тем препятствующую им сплотиться в единое дружное стадо с единым Пастырем. Не замечая этого подчинения, человек думал, что творит свою волю, делает то, чего сам хочет, и потому стал считать свои желания высшим для себя законом, а удовлетворение их — смыслом своей жизни. И прошло так множество лет, и люди падали нравственно все ниже и ниже. Забыв волю Божию, выраженную в Его вечных и неизменяемых законах, они не понимали цели человеческой жизни и не видели в ней никакого смысла; лучшие же представители язычества дошли до отчаяния и считали, что единственное счастье человека заключается в возможности прекратить самоубийством свою бесцельную и бессмысленную жизнь. Но смутное воспоминание о той счастливой поре, когда люди блаженствовали, ни в чем не нуждаясь (присущее почти всем народам, населяющим землю), скорбь об утрате этого блаженства и мечты о наступлении золотого века, о возврате потерянного рая, — все это приводило людей с душой, не погрязшей в мелочах будничной жизни, к сознанию, что так дальше жить нельзя и что должен явиться Человек, Который обновит падший мир; и ждали Этого Человека с востока. Вдохновляемые Богом еврейские пророки вещали скорое наступление этого счастливого будущего. Пророк Исайя, громя в своих пламенных речах беззакония своих современников, утешал их, однако, что наступит то блаженное время, когда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их; и младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку на гнездо змеи; не будут делать зла и вреда на святой горе (Ис. 11, 1–9). Пророк Михей, говоря о той же счастливой поре, предсказывал, что когда люди перекуют мечи свои на плуги, и копья свои — на серпы; не будет поднимать народ на народ меча, и не будет более учиться воевать; но каждый будет сидеть под своей виноградной лозой и под своей смоковницей, и никто не будет устрашать их (Мих. 4, 3–4). И вообще лучшие люди того времени верили, что счастье будет возможно лишь тогда, когда мечи будут заржавлены, а плуги — блестеть; когда житницы будут полны, а больницы и тюрьмы — пусты; когда ступени храмов и школ будут стерты, а дорога к судам зарастет травой.

И вот, пришел Христос с благой вестью о том, что человек бессмертен, что кратковременная земная жизнь его есть подготовление к Жизни Вечной, что для этой Вечной Жизни люди будут воскрешены и после окончательного Суда над ними одни будут блаженствовать, а другие страдать, что удостоиться блаженства Вечной Жизни можно лишь исполнением воли Божией, что Бог требует от людей любви к Нему, Создателю, и ко всем людям, что благо человека не в угнетении ближних, а в постоянной помощи им, в любви даже и к тем, которых мы ошибочно считаем врагами своими, ибо врагов не должно быть, все должны быть братьями, друзьями…

Принося такую весть, Христос сознавал, что «не мир принес на землю, а меч», и что учение Его породит страшные раздоры между людьми, даже членами одной и той же семьи; но вместе с тем Он говорил Своим апостолам в прощальной беседе Своей, чтобы они не смущались этим, так как победа за Ним обеспечена: мужайтесь: Я победил мир (Ин. 16, 33).

Раньше Он говорил, что все народы земли услышат Его голос (т. е. Его учение), и тогда настанет та счастливая пора, о которой вещали пророки и мечтали язычники, — тогда будет одно стадо и один Пастырь.

Спрашивается: можно ли сомневаться в истинности сказанного Господом о едином стаде с единым Пастырем после того, как Он сказал, что Он победил мир? В чем же другом могла бы выразиться эта победа, как не в объединении всех людей, населяющих землю, в одно стадо, в одно Царство Божие, в котором царит Сам Бог, и восстановить которое пришел Христос? Конечно, такое объединение людей в одно Царство Божие будет совершаться очень медленно, но оно уже совершается и, по слову Господню, совершится непременно. Много плевел растет и теперь на ниве Христовой, но, при дружных усилиях всех истинных учеников Христовых, плевел этих будет все меньше и меньше. Много земель еще не занято этой нивой; но Слово Божие сеется теперь и там, где даже нет благоприятных условий, и оно дает всходы. И пусть не говорят, что плевелы заглушат пшеницу! Хотя по временам плевелы и могут усиленно разрастаться и угнетать своим ростом пшеницу, но не надо забывать, что Слово Божие, как горчичное зерно, обладает чудесной силой вырастать в роскошное дерево, под ветвями которого не будет места для плевел. Конечно, если мы будем проповедовать, что люди никогда не объединятся в одну дружную семью, любящую Бога и друг друга, то этим мы отдалим возвращение людям потерянного рая; отдалим, но не воспрепятствуем исполнению воли Божией и осуществлению сказанного Христом. Не будем же сомневаться в истинности слов Господа; постараемся согреть сердца свои и ближних своих любовью, дабы в нас царил Бог мира и любви; будем, по мере сил своих расширять пределы Царства Божия; соединимся все в молитве и будем молить милосердного Создателя: да умолкнет дух злобы, вражды и человеконенавистничества, пожинающий ныне обильную жатву! Да воспламенятся сердца наши любовью к Нему, Отцу Небесному, и друг к другу! Да поможет Он нам сознать свою духовную нищету, свое нравственное бессилие и ничтожество в сравнении с тем совершенством, к какому мы должны стремиться! Да дарует Он нам силы расширять пределы Царства Его! Да будем все едино, и да будем едино с Ним! Да будем едино стадо с единым Пастырем!

Говоря о Себе как о Пастыре, отдающем жизнь Свою за Своих овец, Иисус сказал, что отдает Свою жизнь добровольно, что никто не отнимает ее у Него и отнять не может, что Ему принадлежит власть как отдать ее, так и вновь принять, и что власть эту Он принял от Отца Своего. Этими словами Он указывал на предстоящую Ему смерть, и, дабы ученики Его не могли отпасть от Него, видя Его на Кресте, Он наперед объяснил им, что без Его воли никто не может лишить Его жизни и что отдавая ее добровольно, Он имеет власть опять принять ее. Апостолам Своим Он уже не раз говорил, что воскреснет; этими же словами Он пояснил, что не будет воскрешен, а воскреснет Сам, в силу власти Своей опять принять жизнь, отданную за овец Своих.

От этих слов опять произошла распря между Иудеями, т. е. между фарисеями, из среды которых, как сказано выше, некоторые уверовали в Иисуса как Мессию. Озлобленные враги Христовы говорили: Он одержим бесом и безумствует; что слушаете Его? (Ин. 10, 20). Фарисеи же, уверовавшие в Иисуса, не соглашались со своими товарищами: это слова не бесноватого (говорили они); может ли бес отверзать очи слепым? (Ин. 10, 21).

На этом Евангелист Иоанн оканчивает повествование свое о пребывании Иисуса в Иерусалиме на празднике кущей.

 

Митр. Антоний (Храповицкий)

Аз есмь Пастырь добрый и знаю Моя и знают Мя Моя. Эти слова Господь наш Иисус Христос говорил о Себе Самом, что Он знает своих овец, т. е. истинных христиан, а овцы эти знают Его. Стало быть, братие, только тот может быть овцой Христова стада, кто желает знать Христа. А как Его можно знать? Если будем учиться Его Святому Евангелию, потому что оно есть такая книга, в которой записано Святым Духом чрез апостолов Христовых все то учение Спасителя нашего, которое необходимо нам для познания Его воли. Видите ли братие, как важно всякому знать Евангелие: без него мы не будем овцами стада Христова, без него мы будем чужими овцами, обреченными на погибель. Господь сказал: Се есть живот вечный, да знают Тебе единого истинного Бога и Его же послал еси Иисуса Христа. Без познания Иисуса Христа и Его Святого Евангелия нет вечной жизни, а есть только вечная смерть, вечная погибель.

И как назвать человека, который не хочет читать или слушать Святого Евангелия? Ведь самое это слово означает: благая весть, т. е. радостное письмо ко всякому христианину, написанное не людьми, но самим Духом Святым, — письмо о том, что Сын Божий сошел на землю и стал как простой, бедный человек, терпел злобу и клеветы гордых нечестивцев, а затем принял страшную смерть за грехи наши от людей, которых Он Сам сотворил из пыли земной и которых всегда мог и может снова «обратить в пыль, которою они были», но вместо этой праведной казни, призывает всех грешников ко спасению.

И эту-то благую весть, это-то святое письмо, мы, неблагодарные, так мало читаем, так лениво слушаем! <…> Если будете знать заповеди Христовы, тогда будете овцами Его стада, о которых Он сказал: Аз знаю Моя и знают Мя моя. Он есть Пастырь добрый, который упасет овец Своих и спасет их от злых волков. И хотя Господь теперь же живет с нами видимо, но управляет овцами Своими чрез поставленных от Духа Святого пастырей и архипастырей, в числе которых был и Святитель Николай, во храме которого мы стоим. Его прославляет весь мир христианский, а Святая Русь, наш великий народ русский, чествует его особенно усердно и сегодня так светло празднует не только наш Холм, но и Москва, и Петербург, и Киев и все города и села русские. А чествует его народ русский за то, что он имел особенную милость ко всем бедным, к заключенным в тюрьме и тонущим в море, — за то, что он являл в России многие чудеса чрез свои чудотворные иконы, какие есть в Новгороде, в Петербурге и в разных городах и обителях русских; этот св. угодник был значит особенно милостив к народу русскому. А потому, братие, если и вы желаете его умилостивить к себе, то будьте истинно русскими православными, исполняйте преданные нам от Свв. Отцов уставы, что сохраняются в целости только в Единой Святой Соборной и апостольской Церкви; исповедайте правильно святую веру, потому что тот Символ веры, который поется за нашей обедней, составлен на Соборе Никейском, где присутствовал и Святитель Христов Николай, так строго осудивший еретика Ария, который вздумал исказить святую веру. А еще, братие, если ожидаете милостей Свт. Николая, то полюбите всем сердцем и здешнее достояние Святителя. Вы знаете, что в этом святом доме под невидимым руководством Угодника Божия воспитываются ваши будущие пастыри духовные; здесь насадил Святитель Николай для народа Холмского виноградник, чтобы напоить его вином Божественного учения. Посему, братие, повинуйтесь всегда пастырям вашим, — иначе вы оскорбите их невидимого воспитателя — Свт. Чудотворца Николая, оскорбите Самого Господа Бога, рекшего: повинуйтеся наставникам вашим и покаряйтесь. Итак, братие, знайте, что свт. Николай, посылающий от Бога милость всему народу русскому, особенно милостив к нашему краю, п.ч. дает ему, что всего нужнее, пастырей духовных. Будем же, братие, молиться ему, чтобы он учащимся здесь ниспослал такую же ревность о вере, какую имел сам: будем о том молиться и мы, наставники и слушатели духовной школы. Будем же молиться все здесь присутствующие, ученые и неученые, старые и молодые, чиновные и простые, чтобы Святитель Христов Николай Чудотворец вдохновил бы сей дом свой любовью ко Христу Богу и к народу Холмскому, чтобы паства, руководимая отсюда исходящими учителями и священниками, вместе с пастырями могла достойно едиными усты и единым сердцем славити и воспевати пречестное и великолепое имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Входяй дверми пастырь есть овцам. Сему дверник отверзает и овцы глас его слышат (Ин. 10, 2–3). Этими и дальнейшими словами Господь наш определяет свойства не только истинного пастыря, но и добрых овец, ибо не все овцы следуют за добрым пастырем, как и за Христом пошли далеко не все иудеи. Вы не верите, говорил им Господь, ибо вы не из овец Моих, как Я сказал вам (Ин. 10, 26). Добрых пастырей Христовых, к которым Св. Церковь относит слова сей притчи, было, и есть, и будет очень много, но не много овец следовали за большинством из них, так что подвиг пастырский, подвиг святителей Божиих по большей части был подвигом сиротства, терпения, изгнания. Такая участь постигала многих великих учителей вселенной, заменяя их кратковременную (при жизни их) славу, например, свт. Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Максима Исповедника, Филиппа Московского, Германа Казанского. Их современники в лице знатнейших и сильнейших были «не от овец Христовых» и потому не шли за посланными от Него пастырями.

В наш маловерный век еще неохотнее идут словесные овцы к своим пастырям, хотя и не святым, но все же искренно преданным вере евангельской, — осуждая последних за присущие человекам слабости. Не радят они и о почитании пастырей святых, хотя и усопших, но молитвенно пребывающих с живущими на земле. Разве только простолюдины, да уцеломудренные скорбями женщины и старцы прилепляются душою к памяти святых, а обычный человек нашего времени почти разорвал уже свою духовную связь с историей Святой Церкви, так что и весь месяцеслов святых, содержавшийся целиком и безошибочно в памяти наших предков, для сынов истекающего столетия теряет свое возвышающее значение.

Но вот настает день Свт. Николая. Какая-то непонятная сила вливает в сердца жажду молитвы; пустеющие храмы с избытком наполняются богомольцами; все чувствуют в душе своей христианский праздник, т. е. торжество веры, любви, примирения и прощения. Исчезает обычная сухость настроения; сын западнического просвещения перестает чуждаться молящегося простолюдина; он даже ощущает внутреннее желание побыть истинно православным, русским; усваивает в сей день давно покинутые им обычаи отеческого благочестия: подает бедному, поставит свечу, приложится к образу, не с брезгливостью, не с видом снисхождения, но с оттенком сердечного умиления, смутно чуя, какое величие любви и святости содержится в жизни пренебрегаемой им Церкви. Что чувствуют в сей день простолюдины, эти постоянные гости Божественной вечери, собираемые Его слугами на распутиях и стогнах и халугах (ср.: Лк. 14, 23)? Вместо ответа довольно будет предложить вопрошателю стать около иконы свт. Николая в храме, чтобы видеть море слез и целую бурю молитвенных воздыханий, увидеть проявление той силы, которая хранила и будет хранить Святую Русь незыблемую в ее нуждах, скорбях, искушениях и падениях.

Но почему же эта сила так мощно проявляется в день свт. Николая? Почему этот угодник Христов и именно в русской земле прославился паче причастник своих? В чем заключается тайна его воздействия даже на маловерные души, сокрушаемые умилением пред его памятью, как ледяные глыбы под лучами весеннего солнца? Что это за великий пастырь, которому готовы повиноваться даже те овцы, что не суть от двора Христова? Понять эту тайну можно чрез рассмотрение свойств жития Святителя по сравнению его с житиями других угодников. То были по большей части мужи скорбей, мужи подвига мученического или отшельнического, или же мученики человеческой неблагодарности и ненависти. Им давно сказал Господь, что будут они ненавидимы всеми за имя Его; да и самую память о них Он нам оставил для совершенствования в терпении, в крестоношении, да и мы толик имуще облежащ нас облак свидетелей…. терпением да течем на предлежащий нам подвиг (Евр. 12, 1). Не было чуждо скорбей и житие Святителя Николая; не было оно исполнено роскоши или веселья; напротив, история сохранила нам повествование о его посте, бдениях, трудах и вообще суровом образе жизни. Но все же эта жизнь пребывала подвигом победы; побеждающая любовь — вот отличительное свойство сего, исполненного чудотворений, приснопамятного жития. Законы природы уступали силе его любви; буря морская стихала по его слову; пространственные ограничении исчезли по его желанию и, что всего непонятнее, — человеческая ожесточенность смягчалась под влиянием его заочного чудодейственного внушения. Одним словом, всякий подвиг любви, который принимал на себя Святитель, приводился к желаемому завершению вопреки законам общественной жизни и даже самой природы. Очевидно, что Господь, прославляющийся в скорбях других святых угодников, благоволил прославить Себя во святом Николае радостью побеждающей любви. Раскрывая нам Свой закон, как учение креста и лишений, Господь открывает нам чрез сего Святителя, что этот путь креста и лишений, есть, в то же время, путь духовных радостей, путь победы, путь торжествующего братолюбия и прощения. Премудрое попечение Божие о спасении нашем не замедлило оправдаться, ибо все мы видим и подтверждаем, что это прославление победы Его во святом угоднике покорило даже холодные сердца современников наших и всех объединило не только в его прославлении, но и в некотором усвоении его духа, что особенно ценно в наш греховный век. Во времена прошедшие сердца всех христиан привлекались и к подвигам отшельников и к мученичеству страстотерпцев; нынешним христианам эти кресты кажутся слишком суровыми и страшными; лишенные всякой ревности к Богу, многие из нас не решаются и приблизиться к памяти мучеников и преподобных. Знают они, что милость и прощение обретет всякий кающийся, но на самое покаяние нет у них решимости, а входить в храм с двоящимися мыслями (ср.: Иак. 1, 8), они не дерзают, и потому замыкаются в собственном своем ожесточении, не надеясь на победу в себе добрых чувств над злыми. И как часто случается, что пренебрежительное кощунство русского человека над верой и молитвой есть лишь прикрытие глубокого презрения к себе, к своему нравственному бессилию, к своим падениям! «Пусть спасаются люди подвига и самоотречения, а мы, преданные честолюбию и чувственности, какие богомольцы?» — так думают о себе эти люди. Но вот приходит сегодняшний день, когда Господь и для них находит средство надежды и умиления, день торжествующего милосердия. Конечно, люди эти, называющие себя образованными, по большей части и не знают ни жития, ни свойств духа Святителя Николая, но вид торжествующего народа воскрешает в их сознании целостный облик православного благочестия прощающего, смиренного, надеющегося. Они видят, как грешнейшие из сынов народа русского в сей день озаряются надеждой, что Свт. Николай, столь дерзновенный предстатель наш у Небесного Престола, не пренебрежет и малым вздохом нашей покаянной молитвы, не отринет и скудной милости, приносимой хотя бы и не совсем чистыми руками. Всякая скудость наша восполняется духовным богатством Святителя, всякая борьба, обращенная к его помощи, почерпает от него силы к победе. Вера в эту победу так сильно проявляется в сей день в сознании народном, что невольно охватывает собою и сынов западнического воспитания, соединяя их в общей молитве. Радуются ныне сугубо люди благочестивые, проходящие подвиг борьбы и поста; утешаются скорбные душою меньшие братья Христовы; ликуют вместе с Ангелами ревнители славы Его на земле, убеждаясь, что не всегда и не везде святая любовь будет встречаема ненавистью, милосердие — покрываться неблагодарностью, неправда — торжествовать, порок — оставаться не обличенным. Потому так и любят русские люди икону Святителя Николая с мечем и церковью в руках, что в ней изображается их надежда на торжество истины, веры, любви и прощения. Это не торжество силы, не казнь еретиков, не избиение врагов, чего всегда домогались латины, но торжество правды прощающей и чрез то, побеждающей. Поэтому не правы неразумные ругатели русского народа, вышедшие из ложесн его, но не бывшие от него (ср.: 1 Ин. 2, 19), когда они утверждают, будто русские люди понимают веру Христову лишь как тупое терпение да ожидание загробного возмездия, а на настоящую жизнь смотрят чрезвычайно мрачно, как на царство сплошного зла.

Конечно русские люди, как истинные последователи Евангельского учения, чужды тех неразумных надежд своих ложно просвещенных руководителей, в силу которых последние думают, будто некогда на земле будет рай, исчезнет грех и останется только счастье и добродетель. Справедливо и то, что народ наш, согласно с действительностью и словом Божиим, помнит, что мир лежит во зле, но он знает, что зло, постоянно возникая в сей жизни, постоянно же бывает и побеждаемо, обличаемо, казнимо. И он никогда зла не называет добром, не поклоняется ему, не хвалит его, как это часто делают люди образованные; но веруя в увенчание добра и истины, поклоняется мученикам истины Христовой, благоговеет пред ее крестоносцами, жадно отыскивает добровольных страдальцев, подвижников, и утешается духовным обликом Святителя Николая, веруя твердо, что его победоносная мощь призывается в молитвах и поныне является решительницею борьбы добра со злом, одолевая последнее и прославляя первое.

Впрочем и помимо этого и прочих Небесных утешений при виде зла, часто торжествующего в жизни, народ русский имеет утешение и на земле. Окружая благоговейным чествованием подвижников и страдальцев, а также и носителей благодати Божией и церковных полномочий, народ русский чтит и любит еще одного человека, в котором всегда олицетворяет торжествующую правду, торжествующую любовь и милосердие, соединенное уже не с нравственною только, но кроме того и с внешнею силою и величием. Этот человек есть белый, православный царь, день Ангела которого мы ныне празднуем вместе с памятью Свт. Николая. Совпадение это поистине знаменательное, ибо какое место Свт. Николай занимает в духовной жизни народа и общества, такое же занимает у них представление о царе русском в жизни общественной, гражданской — представление о милости и правде и их победе. Здесь опять общество сходится с народом в единодушии и единомыслии.

Благодаря Создателю, русские государи, являя себя отцами русского народа, даже в наш век раздвоения русской жизни; всегда помнят о том священном жребии торжествующей правды и милосердия; который дан им рукою Промысла, который уделяется им сознанием народа. Когда этот венец добра и правды 15 лет тому назад соединился со столь драгоценным венцом мученичества, то любовь народа к царям своим достигла еще высшей, дотоле небывалой силы. Всякая общественная беда или неправда находит в сердце народном примирительный отклик при одной мысли, что если царь узнает об этом, то неправда истребится и правда снова восторжествует. Усилившееся просвещение и гражданственность, вопреки надеждам республиканцев, вопреки растлевающему влиянию разных преступных радетелей гибели нашего отечества — явились только средством к большей и большей преданности к престолу, так что и самые убогие жилища простолюдинов украшаются хоть незатейливыми, но глубоко трогательными картинами, изображающими, то царя, то всю царственную семью, то прежних монархов, почивающих во гробе с иконой на груди.

Новое царствование, подобно прежним, спешит навстречу любви народной и призывает знатных бояр и просто достаточных представителей его идти на помощь к бедным труженикам. Учреждаемые ныне Царем и Царицей дома трудолюбия, начало которым положено было раньше любимейшим духовным пастырем народа, призывают и нас, братие, присоединиться к этому делу правды и любви, делу, которое при правильной постановке будет лучшим, чем милостыня отцов наших, хотя святая по своим побуждениям, но нередко напрасно питавшая тунеядцев. Поистине это будет дело торжествующей любви, той любви, которою прославился в народе нашем Святитель Николай, ныне озаривший наши сердца молитвенным умилением. Это будет одно из тех многочисленных дел, коим, посвятив себя, русские образованные и богатые люди могли бы найти себе объединительный мост с народом, от которого они оторвались, могли бы найти оправдание своим пока еще праздным заявлениям о том, что евангельская вера требует не молитвы только, но и дел любви, — могли бы найти, наконец, мир и истинное святое счастье, которого они так много и тщетно ищут, и которое для них-то именно, одаренных влиянием и богатством, так доступно в делах милосердия, соединенного с любовью.

И если слабы наши увещания их к такому подвигу, то да поможет им наш всеобщий объединитель сердец в любви и вере, свт. Николай чудотворец, от Небесных кругов назирающий наше молитвенное собрание.

 

Архиеп. Аверкий (Таушев)

Эта беседа является продолжением обличительных слов Господа, обращенных к фарисеям в связи с исцелением слепорожденного. Объяснив им ответственность их за то, что они видя не видят, Господь в иносказательной форме раскрывает им, что они не истинные, как мечтали они, руководители религиозной жизни народа, не добрые пастыри, ибо думают больше о своих личных выгодах, нежели о благе народа, и ведут поэтому народ не ко спасению, а к погибели. Эта прекрасная иносказательная речь, смысл которой фарисеи поняли только в самом конце ее, заимствована из пастушеской жизни в Палестине. Господь сравнивает народ со стадом овец, а руководителей народа — с пастырями этого стада. Стада овец загоняли на ночь, для охранения от воров и волков, в пещеры или нарочно устроенные для того дворы. В один двор нередко загоняли стада, принадлежавшие разным хозяевам. Утром привратники открывали пастухам двери двора, пастухи входили в них, и каждый отделял свое стадо, называя своих овец по именам: овцы узнавали своих пастухов по голосу (что мы и теперь еще наблюдаем в Палестине), слушались их и выходили за ними на пастбище. Воры же и разбойники, конечно, не смели войти в охраняемые вооруженным привратником двери, а перелезали тайно чрез ограду. Беря этот хорошо известный из жизни пример, Господь под двором овчим подразумевает богоизбранный народ еврейский, или Церковь Божию Ветхозаветную, из которой образовалась потом и Церковь Новозаветная; под пастырем — всякого истинного руководителя религиозно-нравственной жизни; под ворами и разбойниками — всех ложных, самозваных пророков, лжеучителей, еретиков, мнимых руководителей религиозной жизни народа, думающих только о себе и своих интересах, каковы были обличаемые Господом фарисеи. Себя Господь называет и дверью, и пастырем добрым, который душу свою полагает за овец, защищая их от волков. Господь называет Себя дверью в том смысле, что Он — единственный истинный посредник между Богом и народом, единственный путь и для пастырей, и для пасомых: в основанное Им Царство Божие, представляемое под видом двора овчаго, нельзя войти иначе, как только через Него. Все же, кто минуют Его, прелазят инуде, суть воры и разбойники, т. е. не истинные пастыри, а самозванцы, преследующие личные выгоды, а не благо пасомых. Овчий двор — это земная Церковь, а пажить — это Церковь Небесная. Первой половины притчи фарисеи не поняли. Тогда во второй половине Он уже вполне ясно раскрыл учение о Себе, как о добром пастыре. Здесь под наемником надо разуметь тех недостойных пастырей, которые, по выражению св. прор. Иезекииля, пасут самих себя (Иез. 34, 2) и бросают своих пасомых на произвол судьбы, как только им угрожает опасность. Под волком разумеется диавол, а также его служители, губящие овец. Как главное отличительное свойство истинного пастыря, Господь указывает: 1) Самоотвержение даже до смерти, ради спасения овец, 2) Знание своих овец. Это знание в высшей степени принадлежит Ему: это взаимное знание друг друга, пастыря и овец, должно быть подобно взаимному знанию Бога Отца и Бога Сына: Якоже знает Мя Отец, и Аз знаю Отца. Под иными овцами, иже не суть от двора сего, но которых тоже Ми подобает привести, Господь разумеет, конечно, язычников, также призываемых в Царство Христово. Притчу заканчивает Господь словами, что душу Свою за овец Он полагает добровольно: никто же возьмет ю от Мене: но Аз полагаю ю о Себе, ибо Он имеет власть положить ее и паки прияти ю — выражение полной свободы, т. е. смерть Христова есть Им Самим избранное и добровольно осуществляемое средство спасения овец Его. Эти слова опять вызвали среди иудеев распрю, вследствие того, что одни сочувственно принимали слова Господа, а другие продолжали провозглашать Его беснующимся.