У грота близ потока, где пестовала Окирроэ Асклепия, сказал ей мальчик-бог, победитель Железного Вепря:

— Окирроэ, я рожден в огне костра, в котором Аполлон сжигал мою мать, титаниду Корониду. Меня вырвал Аполлон из огня и принес к тебе, Окирроэ. Ты кормишь героев сырым сердцем вепрей и львов и мозгом медведей, чтобы отважными были их сердца и мысли. Но мне не нужны сердца львов. Мое сердце забилось в огне. Оно огненное. О, как часто я чувствую, будто я ношу солнце в груди! Не хочу я называться богом. Я хочу называться титаном.

Сказала Окирроэ:

— Ты растешь, как бог, перегоняя время. Вчера ты был намного ниже.

И ответил Окирроэ мальчик-бог:

— Мне надо спешить с ростом, Окирроэ. Некогда мне быть маленьким. Надо сразу вырасти в большого титана. Моя мать титанида, и я чувствую, что я тоже титан и только так себе бог. Я — такой, как Хирон. Вчера я вкусил два корня познания на Пелионе. И сказал мне Хирон: «Один корень познания сладок, но плоды его горьки. Другой корень познания горек, но плоды его сладки. Выбирай». И теперь я, Асклепий вчерашний, кажусь уже себе маленьким. Я, Асклепий сегодняшний, со вчера на сегодня вырос: вижу то, что вчера не видел, слышу то, что вчера не слышал. И себя сегодня я вижу другим… Окирроэ, знаешь ты язык птиц и зверей? Могла бы ты с ними говорить?

Сказала Окирроэ:

— Из моего потока пьют воду и звери, и птицы. Мне внятны их желания и чувства. Но слов их не знаю. И без языка мы друг друга понимаем.

— Окирроэ, я сегодня узнал их язык! Видел, как в лесу, в одряхлевшем, высохшем дереве, умирала дриада. Дерево было без листьев, немое и голое, а крутом все звенело от зеленого смеха листвы. Я услышал, что сказал заяц зайчихе, когда умирала дриада. Не хотела она умирать. Из юной и прекрасной, как ты, у меня на глазах она стала старухой, вся сморщилась, ссохлась — и казалась не дриадой, а куском коры, отпавшим от трухлявого дерева… Сказал заяц зайчихе, что заяц живет вчетверо дольше вороны, а ворон живет втрое дольше зайца; птица-феникс живет девять сроков, отведенных черному ворону, а дриада — только в десять раз дольше феникса. Это очень мало, Окирроэ… Окирроэ! Когда я буду большим титаном, я решил сделать смертных героев бессмертными. Уйдут они в мир мертвой жизни — я верну их к жизни живой. Но богом я быть не хочу.

Закрыла Окирроэ благоухающей ладонью рот мальчика-бога и сказала:

— Опасно богу не хотеть быть богом. Опасно называться титаном. Крониды их ненавидят, и Зевс низверг их молниями. Молчи о титанах, Асклепий, как молчит сын Крона Хирон. Боги все слышат и мысли читают.

Ответил, смеясь, Асклепий:

— Они могут прочесть мысли смертного. Я не смертный. Не прочел Кронид мысль Прометея.

Но Кронид на Олимпе слышал слова мальчика-бога. Давно заметил с Олимпа Кронид, как любит Асклепия-ребенка Хирон, и решил испытать мысль и мощь мальчика-бога.

Большими открытыми глазами ребенка смотрел Асклепий пытливо в мир живой жизни. Казалось, что глаза его всегда удивляются чуду жизни. Но что-то грозное, как безмолвный гнев, как предвестие великой бури, стояло в этих широко открытых глазах ребенка.

Сам того не зная, он жалел. Но в глазах его была не жалость. Было в них нечто другое — то, что так любил в них Хирон: понимание и солнечный свет — благодатный, изливающийся в жизнь, полный огня и тепла. И казалось, будто все уже понял Асклепий.