А что – королевна? Изобразим и королевну. Главное – ногой за ухом не чесать. Хоть и хочется…
– А и косы-то у невестушки – чистое золото! – ахают мамки-няньки, примеряя мне кокошник с самоцветами.
Дуры. Где они на своем болоте золото видали? Я же чую запах тины. Кощей согнал кикимор наряжать невесту к свадебному пиру.
– Ох, да как же Кощей-батюшка будет супружеский долг исполнять, в его-то годы! – Это мамки-няньки уже шепотом, чтоб невеста не слышала. Но у меня не только нюх, но и слух острый.
Супружеский долг? Вот еще! Ничего мне Кощей не должен. Мои должники вообще на свете не заживаются. Я долги беру натурой – только косточки хрустят.
Эх… я ныне сам в должниках хожу. У Ивана-царевича. За сожранного коня. В наказание.
Дурак я, дурак. Не коня надо было есть, а царевича. А потом уже коня. Нет царевича – нет вопросов. Всем хорошо, все довольны… ну, кто в живых остался.
А я… Ну, что уж теперь. Слово дал… И конец теперь моей свободе. Бегай, как лось, до мокрой шкуры. А прикажут, так прими облик королевны…
В горницу запахи лезут такие, что хоть вой. Быки печеные, лебеди жареные, осетры вареные, икра черная, икра красная, икра какая-то еще… Царевич, гад, не подумал, что я голоден! Весь день их с Еленой Прекрасной на себе тащил, да еще и без седла!
От двери – чей-то почтительный голос:
– Елена-королевна, краса ненаглядная! Изволь на пир пожаловать, гости заждались, жених истомился!
Да! Да!! Кормить меня, кормить!
Вскакиваю на ноги, едва не опрокинув шандал со свечами.
– Постой, раскрасавица! – всполошились мамки-няньки. – Фату златотканую накинь, белое личико скрой…
Угу. Пока я тут буду наряжаться, там все слопают!
Елена-королевна меня учила: гляди величаво, выступай, словно пава… Какая там пава, когда в брюхе кишки от голода в узел завязались! Несусь впереди присланных за мною бояр, подобрав подол, чтоб не спотыкаться. И дорогу не спрашиваю – по запаху иду.
Трапезная огромная, гостей полно, все на меня уставились, как на пятиногого лося.
– Проследуй, свет-королевна, за стол, садись рядом с женихом.
Вот это самое – жених и есть? Фу! Набор костей! Унести бы его отсюда и закопать в укромном уголке! Могли бы и кого получше найти. Можно подумать, я каждый день замуж выхожу.
Сижу. Слуги вокруг суетятся:
– Отведай, королевна, варенья из розы да пряника печатного…
Угу. Щаз. Я целый день был в пути, а мне подсовывают пряник непечатный!
Тянусь через весь стол, обеими руками беру блюдо с запеченным бараньим боком. Тащу к себе, сметая под стол хрустальные чарки и блюда с какими-то овощами. И принимаюсь за дело. Эх, мне бы сейчас мои клыки, а не эти зубки, ровные да мелкие! Ну ничего, несовершенство восполню усердием.
Гости молчат. Я жру. А жених… Краем глаза вижу, что жених сияет.
– Какая невеста! – восклицает он на всю трапезную. – Аппетит – прямо волчий! Это вам не полудохлая заморская мамзель! Эта мне крепких сынов родит!
Мечтай-мечтай, старый хрен. Прямо сейчас и рожу, из-за стола не выходя…
А мне подливают зелена вина. Не люблю это дело, но приходится пить. Потому как гости нам с Кощеем здравицу говорят.
– Горько! – орет какой-то хряк в алом кафтане.
Нет, вы подумайте, это ему горько? Это мне горько!
Что-о? Целоваться?.. И не выдумывайте! Я застенчивая! Я скромная!
– Горько! – орет уже вся стая.
Приходится встать. Жених тычется в меня губами.
Смотрите! Любуйтесь на срамоту! При всем народе целуют меня, волчару позорного!
Знал бы заранее – сроду бы у царевича коня не съел! Да что там – вообще бы мясо жрать бросил, на репу бы перешел.
Кстати, о репе… а подать невесте вон того гуся жареного!
Хмель-то разбирает с непривычки. Закачались стены, пошли расплываться ухмыляющиеся рожи гостей.
Еще один умник вылез:
– А пускай невеста наш обычай уважит, споет о волюшке девичьей, с которой расстается…
А мне и самому спеть хочется.
Ставлю локти на стол, запрокидываю голову, ищу на потолке луну. Не нахожу, но все равно начинаю выть.
Гости притихли. А как я закончил – тот же умник говорит уважительно:
– Слов не разберу, потому как языкам ненашенским не обучен. А только песня красивая и спета с душой.
Тут и Кощей не выдержал. Хлопнул ладонью по столу:
– А и пиру конец! Пора в опочивальню!
Как – в опочивальню? Не хочу-у! А куда денешься! Обступили гости со всех сторон… обложили меня, обложили… ик! Зачем я столько пил?!
В опочивальне оставили нас одних. А Кощей бормочет:
– Свет-Еленушка, я, пока шел, забыл, что мне делать-то надо! На пиру помнил, а пока шел – забыл!
Вот и хорошо…
– Не печалься, сокол мой, – говорю ему. – Ложись пока почивать. Утро вечера мудренее.
Ложись-ложись, старый дурень. А как уснешь – я убегу…
Сажусь на край постели. Снимаю кокошник. Скидываю сапоги. Потянул через голову сарафан. Хмель кружит голову.
И тут Кощей вскинулся:
– Еленушка, я вспомнил!
И обниматься полез…
Нет! Всё! Хватит!!
В голове стоит лихой, азартный, злой звон…
Лязгаю клычищами. Ошалевший жених сползает на пол…
* * *
Потрясенные стражники увидели, как в окне опочивальни разлетелся вдребезги витраж. В вихре разноцветных осколков на двор вылетела огромная серая тень.
Гигантский зверь сбил с ног часового у ворот и, не задерживаясь, волчьей рысью понесся к лесу.