КОНСТАНТИН ФЕДИН (1892–1977)
Анастасия Германовна распахнула окно. Уже сильно алело на западе, но было еще душно. Они сели рядом. Все чересчур быстро переменилось, и они должны были помолчать, чтобы собрать мысли. Немного погодя Анастасия Германовна положила руку на колено мужа.
– Ты ведь знаешь легенду о Пилате? – спросила она тихо. – Понтий Пилат, дряхлый, толстый, закрыв глаза, лежит на морском пляже, греет свои подагрические кости и слушает другого старика патриция. У обоих вся жизнь в прошлом. В далеком, славном, счастливом прошлом. “А помнишь ли ты, – спрашивает Пилата старик, – когда ты был еще прокуратором Иудеи, помнишь ли маленького рыжего пророка, который называл себя царем иудейским? Это было как будто до восстания. Книжники требовали его казни, и ты им выдал его, и они распяли его в Иерусалиме. Помнишь? Его звали Иисусом… ” Пилат поворачивается другим боком к солнцу и, не открывая глаз, лениво говорит: “Нет, не помню… ”
Пастухов спросил:
– Почему ты рассказываешь это богохульство?
– Мне это пришло на память, когда Цветухин укорял тебя, что ты перезабыл его приятелей, и ты стеснялся признаться, что действительно перезабыл. А почему ты их обязан помнить?
– Ты хочешь сделать из меня Пилата?
– Что ты, милый! Но в самом деле: что они, в сущности, для тебя? Рядом с тобой? Разве ты не вправе забыть их?
Она прижала голову к его груди.
– Ты большой. Ты сильный. Ты должен больше всего думать о том, к чему призван.
Он подождал и ответил рассеянно:
– Нет, Ася. Я самый обыкновенный. Слабый. Слабее других.
Он сказал это, и ему стало хорошо, что он так откровенно сказал и что она назвала его сильным, и он знал, что сейчас она возразит – нет, нет! – и поцелует его.
И она возразила:
– Нет, ты сильный! – и открыла свои губы, чтобы он поцеловал. Спустя минуту он выговорил не совсем твердо:
– Я все-таки думаю, Ася, нам надо отсюда куда-нибудь подвинуться.
– Нам надо, милый, не подвинуться. Нам надо бежать, – сказала она едва слышно и заглянула в его глаза страстно и отчаянно.