КОНСТАНТИН ВАГИНОВ (1899–1934)

Тептелкин шел по мерзлому тротуару Прошел мимо ночного трактира. Услышал музыку.

“Наверно, там сейчас играют авлетриды”. – Он прошел мимо диктериад, довольно разнузданных, грузнотелых баб, ругающихся крылатыми словами. – “Наречие притонов, – определил он, – интересно исследовать, откуда и как появилось это наречие”.

Он унесся во Францию XIII века, когда создавалось арго. Вокруг Тептелкина кружились и падали ругательства.

По ступенькам вбегал в мутную дверь и выбегал народ, обросший запахом сапог, папирос “Сафо” и вина. В стороне человек бил тонконогую диктериаду кулаками, стараясь попасть в рыло, в грудь или в другое чувствительное место. Диктериада отбивалась, кричала, – “милиционер, милиционер!” – но милиционер показал спину и отошел осматривать свой участок.

Собралась улюлюкающая толпа. Слишком били, слишком шумели. Появились два конных милиционера на дрессированных лошадях. Врезались в толпу, и лошади начали танцевать, как в цирке, разгонять подвыпивших.

Тептелкин вошел в дом. Марья Петровна Далматова ждала его. Комнаты были прибраны, кисейные занавески белели. Старинный образ смотрел темными глазами. Тептелкин почувствовал трепет, входя в девичью комнату. Муся стояла. В первый раз заметил он, что у ней волосы пушистые, носик остренький, губы маленькие.

– Я пришел вам предложить… заниматься латинским языком, – сказал он.

– Зачем? – удивилась Муся и засмеялась.

– Чтобы лучше почувствовать город, в котором мы находимся, – ответил Тептелкин.

– Я и без латинского языка знаю город, – ответила Муся. – Но я вам рада. Вы такой славный, такой славный. Дайте шляпу и палку.

Они сели на старенький диван.

– Где ваш друг? – спросила она, чтобы начать разговор.

– Он очень занят, – ответил Тептелкин. – Я его давно не видел. Мне передавали, что…

– Нет, нет, я так спросила, – перебила Муся, – лучше расскажите, чем вы занимаетесь.

– Нет, нет, не будем говорить обо мне, – ответил Тептелкин. “Как сказать, – думал он, – как сказать о самом главном?”

– Моя мама скоро придет из церкви, – сказала Муся. – Мы напьемся чаю с вареньем.

“Как же сказать о самом главном, – думал Тептелкин, – сказать такому невинному и светлому существу?” Он побледнел.

– Извините, я очень спешу, – и, почти не попрощавшись, вышел. “Живот у него что ли заболел!” – рассердилась Муся. Ей стало скучно. Она подошла к клетке и, задумавшись, стала тыкать кенаря пальцем. Тот перелетал с жердочки на жердочку.

“Экая пакость, – подумала Муся, – все мои подруги выскочили, а я остаюсь. Скука-то какая!”

Она подошла к пианино, стала играть “Экстазы” Скрябина. Вошла мать.

– Убери книги со стола, – сказала она.

– Какие книги? – продолжая играть, повернула Муся голову. – Ах, должно быть, Тептелкин забыл.

Подошла к столу, стала перелистывать книги.

“Vita Nuova” – прочла вслух.

– Пустяками человек занимается, – заметила мамаша.

Из одной книги выпал листок. Муся подняла:

В страшном волнении Тептелкин вернулся домой и тут только заметил, что забыл книги.

– Боже мой! – почти закричал он. – Марья Петровна прочла. – Он сел на постель и запустил пальцы в свои седеющие волосы.

В это время раздался звонок.

– Это я, – ответил голос.

В комнату вошел неизвестный поэт.

– Не отчаивайтесь, – на прощанье сказал неизвестный поэт, – все устроится. Девушек никто не знает.

Муся прочла поднятый листок и задумалась. Быстро выпила чашку чая. Сказала, что голова болит, легла в постель.

“Какой славный Тептелкин! Значит, правда, что он девственник. Боже мой, как интересно! Это удивительный человек в нашем городе. Скотов ведь сколько угодно. Как грустно жить ему, должно быть… Обязательно выйду за него замуж. Мы будем жить как брат с сестрой. Удивительной жизнь будет наша”.

Утром неизвестный поэт вошел в Мусину комнату.

– Я пришел за книгами Тептелкина, – сказал он. – Тептелкин в ужасе, что вчера он так неожиданно ушел. Вы просматривали книги? – спросил неизвестный поэт.

– Нет, – ответила девушка. – Я итальянскому языку не обучалась.

– Тептелкин очень любит вас и страшно идеализирует, – заметил как бы про себя неизвестный поэт.

– Я тоже люблю Тептелкина, – заметила тоже как бы про себя девушка.

– Вы составили бы счастливую пару, – отходя к окну, как бы в пространство, сказал неизвестный поэт.

Увидев, что девушка покраснела, он попрощался и вышел, унося книги.

– Они самоотверженные существа, – проговорил неизвестный поэт, входя в комнату Тептелкина. – Я сказал, что вы ее любите и просите ее руки.

Пели певчие. На розовом атласе стояли Марья Петровна и Тептелкин. Над их головами легкие венцы с поддельными камнями. Марья Петровна в белом платье, Тептелкин в черном костюме. Позади любопытствующие инвалиды и папиросницы, старушки от Моссельпрома. Брак совершался тайно.

После свадьбы долго стоял Тептелкин на балконе, смотрел вниз на город, но не видел пятиэтажных и трехэтажных домов, а видел тонкие аллеи подстриженных акаций и на дорожке Филострата. Высокий юноша с огромными глазами, осененными крылами ресниц, шел, фонтаны глотали воду, внизу дрожали лунные дуги, а наверху дворец простирал свои крылья, а там, за аллеей фонтанов, море и рядом с юношей, почтительно согнувшись, идет он – Тептелкин.