Лучи солнца, косо падающие в окно, скользили по книжному стеллажу, по мягким креслам и зеркальным блеском зажигали натертый мастикой пол. Постепенно они проникли в угол комнаты, где стояла кровать, и осветили лицо спящего. Он раздраженно поморщился и открыл глаза. Полная пожилая женщина в розовом халате, не слышно ступавшая по ковру, метнулась к нему, но человек, лежавший на кровати, уже повернулся спиной и натянул на голову простыню.
- Алик! - нерешительно позвала женщина и замерла у тумбочки.
Из-под простыни донеслось тихое, ровное дыхание. Сын опять уснул.
Порывисто вздохнув, хозяйка вернулась к прерванной уборке. Осторожно, чтобы не потревожить спящего, сложила ровной стопочкой книги, грудой наваленные на письменном столе, смахнула с зеленого сукна кучки пепла, вытерла влажной тряпкой чернильный прибор и абажур настольной лампы… Неубранным оставался только угол комнаты, где стояла кровать. Поколебавшись, женщина осторожно подошла к ней и, тяжело наклонившись, подняла с пола несколько окурков и обгорелых спичек, сунула в туфли на толстой микропористой подошве небрежно брошенные на коврик носки, поправила измятый пиджак, висевший на спинке стула, сняла с кресла брюки и, сложив их по складке, повесила на спинку кровати.
Убедившись, что все здесь в относительном порядке, хозяйка вышла в столовую, тихонько прикрыв за собою дверь, и прислушалась к звукам, доносившимся из ванной.
В этих звуках сегодня что-то не совсем обычное. В равномерное журчание текущей из крана воды вплеталось сердитое посапывание, прерываемое раздраженными возгласами. В ванной что-то со звоном упало, и в столовую вбежал коренастый мужчина, зажав подбородок пальцами, из-под которых сочилась кровь.
- Опять этот бездельник не вытер после себя бритву! Безобразие, абсолютно не бреет! Вот полюбуйся! - кричал Федор Захарьевич, рассматривая в зеркало порез.
Жена подала ему флакон с одеколоном.
- Залей ранку. Алику я скажу. Но и Даша хороша! Кажется, не так-то уж много у нее дела…
- Ты, Мария Ивановна, на Дашу не сваливай! Не в няньки она к нам нанималась! - сердито отрезал Федор Захарьевич. Он налил на ладонь одеколон, поднес руку к подбородку и фыркнул. - Уф, как запекло! Дай пудру, поскорей… Ну, что, очень заметно?
- Чуточку, если присмотреться. Поднимать из-за такого пустяка скандал…
- И как ты не поймешь, что парень хотя бы себя должен обслуживать! Два года бьет баклуши, шляется по целым дням. У меня все это в печени сидит! - Он с шумом отодвинул стул и присел к столу.
Обиженно поджав губы, Марья Ивановна придвинула мужу салат, принесла из кухни дымящуюся миску с молодым, залитым сметаной картофелем.
- А, молоденькая картошечка! - обрадовался Федор Захарьевич, и его дурное настроение тотчас улетучилось. Присыпая картофель зеленью петрушки и укропа, он говорил примирительно:
- Ты, Маша, напрасно обиделась. Ведь Алик мой сын и мне ли за него не тревожиться? Два года, как окончил школу, но и работать не работает, и учиться не учится.
- Ты прекрасно знаешь, что он готовится в институт…
- Да сколько же можно готовиться! Уже второй год эта канитель! Если бы занимался, не провалился бы в прошлом году на экзаменах.
- Может быть, в этом году…
- Вот именно, что только «может быть»! Эх, не хлебнул он еще горя, мотыльком по жизни порхает. Ему б такую молодость, как у нас с тобой, узнал бы почем фунт лиха… Помнишь, как в конторе на шахте полы ты скребла?
- Зато уж ты важной персоной был, - усмехнулась Мария Ивановна. - Кучером у самого шахтовладельца! Синяя поддевка, картуз набекрень заломленный… Всем девчатам, что на откатке, первый кавалер!…
Федор Захарьевич встряхнулся, высоко поднял голову.
- А я ноль внимания, правильно? До дивчины кареокой бегал. Помнишь, Маша?
На увядшем, немного одутловатом лице Марьи Ивановны появилась мечтательная улыбка.
- Разве молодость забывается? Наработаешься, бывало, спины разогнуть не можешь, а все бежишь к садику заветному, где мы ночи с тобой сиживали… Словно один день промелькнула та весна…
- А в десятом помнишь забастовку в Юзовке? Я тогда уже коногоном работал.
- Олечка наша в ту пору умерла, молока у меня не стало, - с упреком сказала Мария Ивановна.
Федор Захарьевич вздохнул, глянул на часы и заторопился:
- Ну, я пошел. Ты все же поговори с Аликом…
Оставшись одна, Марья Ивановна придвинула к себе поднос, поставила на него стакан мужа и свою чашку, потянулась было за тарелками и забылась, бессильно опустив руки на край стола: воспоминания одно за другим вставали перед ее глазами. Мало, очень мало радостных дней выпало на ее долю! Короткое девичество, а за ним замужество с его тревогами, горестями, вечной нуждой. После революции, когда окончилась гражданская война, стало полегче, да Федора вскоре на учебу послали, и опять пришлось рассчитывать каждую копейку. Когда уже все наладилось и в дом пришел достаток, вспыхнула война. Тяжелая эвакуация с Аликом, вечный страх, что вот придет похоронная на мужа… На этот раз судьба оказалась к ней гораздо милостивей, чем к другим женщинам. Пожить бы, отдохнуть, да с сыном неполадки… Федор на нее вину за это сваливает - балуешь, мол. А как не побаловать, ведь за то же и боролись, чтобы детям нашим легче жилось!… Успеет еще наработаться. Мальчику, конечно, нелегко: товарищи уже на втором курсе, некоторые работают, собственные деньги имеют, а ему за каждой мелочью к матери приходится обращаться! Оттого и нервный стал, даже дерзить начал - самостоятельность хочет показать! Федору поговорить бы с ним задушевно, да где там, все время занят. И всегда-то так было, не только теперь: прикрикнет, нашумит - и умыл руки.
Вернувшаяся с рынка домработница отвлекла Марью Ивановну от грустных мыслей. Десятки мелочей требовали хозяйского глаза; новый день, как всегда, принес и новые заботы.
Алик тем временем уже проснулся и теперь, сладко потягиваясь, сидел на кровати. На бледном, осунувшемся лице его застыла гримаса: препаршивое все-таки самочувствие! Здорово, видно, вчера перехватили! Мучительно напрягая память, он старался припомнить события вчерашнего вечера. Все они казались подернутыми зыбким туманом. Ресторан, музыка… какие-то девушки. Как зовут ту черненькую, что льнула к нему? Тина, Лина, Инна? А ну ее к черту, и так голова раскалывается. Витька, конечно, напрасно подмешал ей в вино коньяк. Вдруг расплакалась и начала говорить, что жизнь у нее пропащая. И на него, Алика, набросилась, вздумала мораль ему читать. Виктор здорово ее оборвал… Вообще, Витька чудесный парень. Такой никогда не подкачает и не бросит друга в беде. Сразу видно - человек он не мелочный. Сколько вчера он заплатил? Кажется, триста? Если разделить на двоих, выйдет по сто пятьдесят… Многовато… Он и раньше одалживал Алику то по четвертаку, то по полсотни…
Хмуря лоб, Алик пытался подсчитать, сколько же он задолжал Виктору. «Двадцать пять… потом еще двадцать пять… На прошлой неделе пятьдесят… Итого сто. А со вчерашним - двести пятьдесят… Мать, конечно, встанет на дыбы. Черт возьми, где же достать? Продать часы? Нет, без часов невозможно, как-то несолидно… Придется все же попросить… А как же тогда с поездкой? Деньги нужны на билет и на карманные расходы. Нет, о долге маме и заикаться не следует. В крайнем случае отнести в комиссионку фотоаппарат. Жаль, но иного выхода нет. Дома можно будет сказать, что на пляже украли…»
Эти подсчеты и размышления прервала мать, появившаяся на пороге с чашкой в руках.
- Выпей чашечку кофе… Ты, я вижу, совсем раскис, - сказала Марья Ивановна, и в тоне ее голоса послышался упрек.
Алик предпочел его не заметить.
- Мамочка, ты у меня просто ангел! - воскликнул он с наигранной живостью. - Именно о чашке черного кофе я сейчас мечтал. Из-за этой проклятой жары мозги словно расплавленные, ничего в голову не лезет.
- Ну жара-то тут ни при чем, - многозначительно подчеркнула Марья Ивановна, твердо решившая держать себя сегодня построже.
- Опять нотация? Пойми, я достаточно взрослый, чтобы самому распределять свое время. Нельзя же круглые сутки за учебниками сидеть! Да и не зубрилка я какой-нибудь, которому нужно от буквы до буквы заучивать. Мне важно схватить суть, а выводы я сумею построить.
- На экзаменах ты все же провалился, - напомнила Марья Ивановна.
- Опять об этом! Сколько раз тебе повторять: конкурс… сумасшедший конкурс! И каждый член экзаменационной комиссии старается протащить своих! Прекрасно знаешь, какой наплыв во все вузы и как режут на экзаменах!
Марья Ивановна смягчилась и перевела разговор на другое:
- Кстати, все хочу тебя спросить: что это за чемодан ты третьего дня притащил?
- Чемодан? Так я же тебе объяснил: мой приятель, Виктор, сам ленинградец, едет к сестре в Одессу и здесь остановился проездом. У дяди, где он живет, комнатка маленькая, да и соседи на руку нечисты. У Витьки уже пропал портсигар, который он забыл на столе. Он и попросил меня об этой маленькой товарищеской услуге. Между прочим, мама, Виктор настойчиво приглашает меня недельки на две прокатиться с ним в Одессу. Как ты на это смотришь? Жить будем у его сестры, так что поездка будет стоить мне очень мало: только билет и немного денег на карманные расходы.
- Ну, разве можно ехать к чужим людям, обузою на их шею!
- Ах, мама, у тебя какие-то странные, мещанские представления обо всем. Сестра его замужем за крупным работником, даже неловко будет говорить о плате за стол. Допустим, ко мне приехал бы мой друг, ты что, брала бы с него плату за ночлег и еду? Скажи, брала бы?
- Н-нет, конечно…
- Вот видишь! А мне бы так хотелось побывать в Одессе, в море покупаться… Когда еще такой случай представится?
- Ты должен готовиться к экзаменам. Отец ни за что не согласится на твою поездку.
- Ох, мама, это же всего двухнедельная передышка! Отдохну и тогда знаешь как возьмусь!
- Да и с деньгами у нас сейчас туговато. За путевку отца в этом месяце внести надо. Я себе босоножки заказала, ты ведь знаешь, что из-за своей подагры в магазине я ничего подобрать не могу.
- Значит, для вас-то деньги имеются… А для меня? - обиженно надулся Алик.
- Что ты, сынок! - всполошилась Марья Ивановна. - Единственный ты у нас!… Ну, так и быть, поговорю с отцом. Урежу домашние расходы и что-нибудь наскребу.
- Правда, мама? Я так и знал, что ты согласишься. Ведь ты у меня хорошая-прехорошая, самая лучшая на свете!
Сразу повеселевший Алик вскочил с кровати и начал одеваться. Марья Ивановна растроганно смотрела на сына.
«Ласковый он у меня, ценит материнскую заботу…»
* * *
Полковник Шевколенко выключил люстру, и кабинет, освещенный одной настольной лампой, наполнился приятным полумраком. Сразу же стук в висках стал слабее, словно на лоб положили прохладную ладонь.
«Дает-таки себя знать гипертония, - подумал полковник. - Видно, давление опять подскочило».
Сегодня он чувствовал себя особенно плохо, а вопросов, которые нужно было немедленно решить, накопилось больше обычного. С трудом старался он сосредоточиться на том неясном сигнале, что с утра тревожил его именно своей неопределенностью.
Придвинув к себе тоненькую папку, полковник Шевколенко развернул ее на первой странице и вновь - в который раз в этот день! - стал пристально всматриваться в небольшую прикрепленную к листку бумаги фотографию.
Не лишенное красоты лицо. Немного насмешливый прищур глаз, улыбка как будто веселая, но почему-то кажется недоброй. Черты лица правильные, только подбородок слегка тяжеловат. Обнаженное до пояса тело хорошо натренировано. Видно, что человек этот долго и много занимался спортом. Это и все, никаких особенных примет. В сущности, лицо ординарное. Почему же все-таки оно выделяется как-то на этой групповой фотографии? Возможно, потому, что юноша этот значительно старше всех, запечатленных на снимке? Или потому, что в облике его нет того простодушия, которым светятся все остальные лица?
А у девчушки все же проявилось чутье! Письмо ее - интересный документ. Вся она в нем, как на ладони. Такую еще можно спасти.
Он отложил фотографию и взял в руки неровно исписанный листок.
«Пишу вам, прямо скажу, после пьянки, и вообще у вас не должно быть ко мне доверия. Я раньше все мечтала о красивой жизни, а теперь вижу, что никакой красивой жизни нет, разговоры одни и выдумки. То есть не совсем выдумки. Есть такие, конечно, которые могут даже подвиг совершить. Но до них тянуться трудно. Я ведь легкомысленная очень и слабовольная. Вот и несет меня, как щепку по воде.
Вы, может, подумаете, что пишу вам по злобе или из ревности? Нет, не такая я бессовестная, чтобы совсем стыд потерять и даром беспокоить людей.
Все это вам неинтересно, мне только хотелось бы, чтобы вам было понятно, как может девушка познакомиться с парнем, совсем даже не зная, кто он.
Словом, я с Виктором познакомилась на танцульке в парке, а потом он меня и подругу пригласил в ресторан, а на другой день опять, и так всю неделю мы хороводились одной компанией (он привел еще одного парня и какую-то свою знакомую)… Сначала мне Виктор очень понравился: и веселый, и одет хорошо, и денег много, и рассказывает очень интересно. Но только стала я вдруг замечать, что он все старается подпоить нас, особенно того парня, которого с собой вечно таскает, а сам, когда никто не видит, в рюмку себе все нарзан подливает.
В воскресенье мы компанией поехали на пляж, и Алька, тот парень, что с Витькой ходит, хотел всех нас снять. А Виктор вдруг ну просто из себя вышел! Не выношу, говорит, любительских снимков, да и вообще терпеть не могу сниматься. Даже побелел весь от злости. Тогда я и Вера, подруга моя, решили тихонько подговорить фотографа, того, что на пляже ходит, чтобы он нас незаметно снял. Карточкой хотели Виктора вечером подразнить. И из-за этого потом целый скандал получился. Короче говоря, выхватил Виктор из рук Веры карточки и все до одной порвал. Только вот эта, что вам посылаю, осталась - она у меня в сумочке лежала.
Почему он так боится, чтобы его физиономия на карточке была снята? Думаю я сейчас и не понимаю. Зачем ему было допытываться, какой фотограф снимал? Откуда у него денег столько? Для чего ему этот Алька и почему он его про какой-то чемодан просил? Кто ж он такой, этот Виктор?
Ведь я даже его фамилии не знаю. Так, встретились на танцульке и пошли куралесить… А вдруг он аферист? А вдруг он еще хуже?
Простите, если все это моя фантазия. Очень мне страшно стало. Добавить больше нечего. Помню только, что говорил, будто он ленинградец. И адреса здешнего его не знаю. Что-то про дядьку упоминал, у которого остановился, но я не расспрашивала.
Тина Белоусова.
Если нужно будет, то я живу по улице Садовой, в доме номер 7, квартира 3».
Перед мысленным взором полковника возникла тоненькая девичья фигурка, поразившая его с первого взгляда какой-то вопиющей своей несообразностью. Так не шли к нежному овалу полудетского лица огромные, словно пуговицы от пальто, клипсы; таким нелепым казался хаотической беспорядок архимодной прически «мальчик без мамы», с такой беспощадной тщательностью губная помада уродовала рисунок рта. Только глаза на этом лице - смятенные, вопрошающие, жалко умоляющие - выражали искреннее чувство.
Ничего нового к тому, что было написано в письме, девушка добавить не смогла, однако разговор с нею затянулся надолго. И не о Викторе говорил полковник с Тиной, - о ней самой, о жизни, которую она еще не знала, но уже успела осудить.
- Спасибо! - сказала девушка, прощаясь, и ее заплаканные глаза просветлели. - Так и сделаю, как вы советовали. Поеду к брату, поживу у него, пока все это с меня смоется. А там видно будет. Однако знаю: к прежнему возврата не будет!
Вспоминая этот разговор, полковник тяжело вздохнул: сколько уже встречалось ему таких искалеченных судеб. Причина одна и та же: беспечность родителей и равнодушие окружающих. Юность у Тины сложилась печально: отец бросил семью, мать озлобилась и опустилась. А что же Алик? Кажется, все условия у парня есть, однако…
Он снял телефонную трубку и вызвал майора Сергеева, которому было поручено проверить все обстоятельства, сообщенные Белоусовой, и установить личность Виктора. Майор явился через несколько минут.
- Лейтенант Захарчук еще не вернулся? - спросил Шевколенко.
- Жду с минуты на минуту… Время позднее даже для завсегдатаев ресторанов, - усмехнулся Сергеев, усаживаясь в кресло у стола.
- А как вообще лейтенант справляется с делами?
- Пока неплохо. Исполнен рвения и даже энтузиазма. Это его первое «настоящее дело». Вы-то знаете, что такое первое серьезное дело для начинающего!
Полковник задумчиво улыбнулся.
- Все мы через это прошли! Даже завидно как-то. Трепет ожидания каких-то волнующих событий… минуты неуверенности в своих силах, иногда чувство острого отчаяния: кажется, провалил все дело… Потом - снова взлет мысли, напряжение всех чувств. Упоение победой!… Эх, хорошо, черт побери, быть молодым!
- Недурственно! - усмехнулся и Сергеев. - Захарчук ходит сияющий, даже не ходит - летает. И видели бы вы его, разряженного в пух и прах под этакого, знаете, стилягу! Умопомрачителен и неотразим.
- Что же все-таки он успел уже выяснить?
- Личность, именующая себя Виктором, получила в отделе корреспонденции до востребования на центральном телеграфе телеграмму на фамилию Саврасова. Телеграмма отправлена из Ленинграда. Нами запрошен дубликат, и вот его текст: «Уговор дороже денег». Мало понятно, однако ясно одно: речь идет о выполнении чего-то ранее обусловленного. Подписи под телеграммой нет. Мы поинтересовались, был ли прописан в Ленинграде Виктор Саврасов. Ответ получен отрицательный. Значит, или он соврал и приехал из иного пункта, или был прописан по другому паспорту. Скорее, последнее.
- Где он остановился здесь?
- У «дядюшки», но «дядюшка», конечно, миф. Живет он на Заречной у некой Фещук, женщины тоже весьма подозрительной.
- Белоусова показала, что с Аликом шел разговор о каком-то чемодане…
- Прибыл он к Фещук без вещей. Мы проверили квитанции камеры хранения ручного багажа. Здесь на протяжении пяти дней хранился большой желтый чемодан, оставленный пассажиром Саврасовым. Приемщик багажа хорошо запомнил этот чемодан, так как он был слишком уж тяжелый. Три дня тому назад вещи забрали. Личность человека, предъявившего багажную квитанцию, приемщик не помнит. «Молодой, кажется, человек, а какой именно - описать не берусь».
- Каковы ваши выводы относительно личности Виктора Саврасова? Спекулянт? Аферист? Или…
- Пока решить трудно. В картотеке уголовного розыска ни физиономии Виктора, ни фамилии Саврасова нет. Боюсь, не птица ли он более крупного полета? В этом плане меня смущает лишь одно: вражеские агенты обычно не привлекают к себе внимания, стараются раствориться в массе. А этот все время на виду.
- А не тонкий ли это расчет? Своеобразная, так сказать, маскировка?
- «Трюк» психологически вполне оправданный. Но опять-таки очень меня смущает непонятная заинтересованность Виктора в этом свихнувшемся юнце, Алике. Для вербовки кандидатура мало подходящая, слишком уж неустойчивый элемент…
- Меня беспокоит, - заметил полковник, - что Виктор взял из камеры хранения свой чемодан. Не собирается ли он перекочевать куда-нибудь?
- О, на этот счет можно быть спокойным. Никуда не ускользнет! Он у нас под неусыпным наблюдением. Кроме того, я надеюсь, что лейтенант Захарчук… одну минутку!… Мне кажется, я слышу его шаги.
Однако в дверь никто не постучал, шаги звучали уже в конце коридора.
- Что-то долго он задержался…
- Очевидно, не случайно… Что ж, придется подождать!
…В низеньком подвальчике ресторана стонал, всхлипывал, томно ворковал джаз, до неузнаваемости искажая напевную мелодию популярного вальса. Жиденький оркестр старался «блеснуть». Зажав подбородком скрипку, яркий блондин резко размахивал смычком, подергивая в такт мелодии бесцветными редкими бровями. Пожилой лысый мужчина, кривя рот то в одну, то в другую сторону, казалось, старался перепилить виолончель. Длинноволосый молодой человек энергично рвал мехи аккордеона, привычно перебирая пальцами клавиатуру. Жгучий брюнет в красном галстуке темпераментно бил в бубен, встряхивая копной густых спутанных волос и раскачиваясь всем телом. Закатив глаза, низенький розовощекий флейтист самозабвенно вслушивался в замирающую на самой высокой ноте трель. Певица, с оголенными плечами и спиной, картинно куталась в длинный черный шарф в ожидании своего выступления.
Между столиками в танце кружилось несколько пар. Одни - неловкие и смущенные, очевидно, случайные посетители ресторана, другие - непринужденно развязные.
- Может, и мы потанцуем, Леша? - спросила миловидная сероглазая девушка сидевшего рядом с ней за столиком молодого человека, и глаза ее лукаво блеснули.
- Ну что ты, Лида! - испуганно прошептал тот. - Ведь я тебе ноги оттопчу…
- Значит, в твоем «арсенале» коварного соблазнителя танцы не значатся? Серьезный пробел! Никогда бы не подумала этого, глядя на твои коротенькие брючки, длиннополый пиджак и сногсшибательный галстук! Кстати, как ты себя чувствуешь в новом наряде?
- Шутом гороховым! И подумать только, что некоторые вполне добровольно все это на себя напяливают!
- Однако ты довольно шумно выражаешь возмущение! Тебе не кажется? Несоответствие, так сказать, формы и содержания… Кстати, обрати внимание: наш сосед со своей дамой, кажется, повздорили. Ну, конечно! Вот они пробираются к столику.
- Итак, приготовиться, начинаю! - рассмеялся лейтенант Захарчук. Он взял девушку за руку и, близко наклонясь к ней, стал что-то тихо нашептывать.
Лида прикрыла рукой лицо, словно отгораживаясь от любопытных взглядов. Плечи ее слегка вздрагивали от еле сдерживаемого смеха.
- Лешка, никогда не слышала такой чуши, какую ты городишь! А глаза-то, глаза! Нет, я решительно перед тобой не устою.
За соседним столиком оживленно зашумели. Бледный, уже изрядно захмелевший юноша высоко поднял бокал и выкрикнул:
- Витька, за наше путешествие! За Черное море и всех прекрасных незнакомок, которые изнывают по нас в Одессе! За…
- Замолчи, дурень! Ты пьян и потому глуп. А глупость всегда громогласна. Я уже предпочитаю интимные полутона. Правда, Зоенька?
Светло-соломенная блондинка глупо хихикнула:
- Про интимность, Витенька, в обществе говорить неприлично!
Виктор расхохотался, с шумом отодвинул стул. Блондинка обиженно надулась:
- Ты все время, Виктор, сегодня с насмешкой… Хочешь дурочку из меня сделать? Можешь, кажется, напоследок…
- Безусловно могу! Итак, за твои добродетели, равные уму! Алька, пей до дна, ты оскорбляешь мою даму.
Заметно польщенная, блондинка кокетливо повела глазами и чокнулась со всеми. За столом завязался шумный, безалаберный разговор, прерываемый иногда едкими репликами Виктора. Он явно был не в духе и заметно обрадовался, когда его даму и сидевшую рядом с Аликом рыженькую девушку кто-то пригласил танцевать.
- Тьфу, хоть на пять минут отделались! Глупы, как индюшки, и гогочут, как гусыни! Посадим их в такси и сплавим. Есть один деловой разговор. Впрочем, ты и так уже пьян, а к концу вечера тебя совсем развезет. Поговорим лучше сейчас.
- Может быть, завтра в поезде? Голова, знаешь, того…
- В том-то и загвоздка, что неожиданно все осложнилось.
- Что, не едем? Вот так номер! Я своих стариканов еле уговорил! Как же теперь с билетами? Да почему же такое… что случилось?
- Дядьку сегодня утром пришлось отвезти в больницу - приступ аппендицита. Придется делать операцию. Конечно, я ничем помочь не могу, но как-то неудобно… надо хотя бы зайти узнать, передачу принести… Черт, так все по-дурацки вышло!
- А мы-то пили за Черное море!
- Слушай, как это я не сообразил! Чтобы не было лишних разговоров у тебя дома, поезжай завтра один! А денька через два и я прикачу. Во-первых, сохранится хоть один билет, а их знаешь как трудно летом в Одессу достать, в курортный город? Во-вторых, железо надо ковать, пока оно горячо, - вдруг возьмут и передумают твои стариканы, у старых людей всегда семь пятниц на неделе.
- Очень просто. Могут и передумать. Да только скучно будет одному!
- Зато потом повеселимся вместе. Как, кстати, у тебя с деньгами?
- Малая толика есть: мать дала и загнал свой фотоаппарат.
- Ну, знаешь, это черт знает что! Совсем не по-товарищески. Ведь я же говорил - пока есть у меня, бери, не стесняйся! Я разных церемоний не выношу. Друг я тебе или нет?
- Конечно же друг! Наипервейший! - В пьяном умилении Алик полез к Виктору целоваться, но тот брезгливо его отстранил:
- Телячьи нежности потом. Сейчас - дело. Бери билет. Значит, договорились? Завтра двигаешь.
- А за чемоданом когда придешь?
- Понимаешь, - замялся Виктор, - перетаскивать к себе, потом снова тащить на вокзал… Лишняя канитель! А что, если ты его прихватишь? За услугу, дружище, особый расчет…
- Заметано!
- Тогда руку! Вот это по-мужски! Утром же дам телеграмму сестре, чтобы она тебя встретила. Скажем, у входа в вокзал, под часами. На всякий случай запиши ее адрес.
Виктор наклонился к Алику, вытащил из его кармана авторучку и на оторванном от меню клочке бумаги записал адрес.
За соседним столиком звякнул опрокинутый бокал. Девушка вытирала бумажной салфеткой скатерть и сердито выговаривала смущенному молодому человеку.
- Вот тюлень! - презрительно бросил Виктор. - Целый вечер обхаживал свою простушку - и такой финал! Девчонка не на шутку рассердилась, видишь, собирается уходить.
- А-а, кто?
Алик бессмысленно осматривал зал, колыхавшийся перед ним вместе с кружащимися в танце парами.
* * *
Майор Сергеев заметно нервничал. Шагая по кабинету из угла в угол, он поминутно посматривал то на стоящие в углу часы, то на окно, за которым уже брезжил рассвет.
«Неужели операция не удалась и Виктор ускользнул? - с тревогой думал он. - Кажется, все хорошо проверили. Лейтенант Хоменко мог бы по часам расписать весь «трудовой» день этого типа. Утром зашел на телеграф и справился о телеграмме. Телеграмма, конечно, была. Лейтенант Захарчук постарался, чтобы липовая сестричка не оставила своего братца в неведении. «Курсовка обеспечена. Можешь приезжать. Целую Нина». Условный текст, конечно, не возбудил у Виктора тревоги. Он в полной уверенности, что чемодан доставлен по назначению… В самом прекрасном настроении Саврасов позавтракал в скромном кафе и сразу же отправился на пляж. Может быть, впервые ехал он сюда просто отдохнуть и понежиться на солнце. По крайней мере, все его поведение свидетельствовало об этом. Он полежал на песке, искупался, снова погрелся на солнце и даже немного вздремнул. Ни с кем подозрительным на берегу реки он не встречался. Пообедал, вернее, перекусил тут же на пляже, в буфете. Очевидно, сегодня он решил избегать ресторанов, где появлялся обычно в сопровождении компании. Когда начало вечереть, отправился на Заречную к Зое Фещук и никуда из ее квартиры не выходил. Так сообщал лейтенант Хоменко. Правда, Зоя Фещук выходила из дому, но явно по хозяйственным делам. В гастрономе она купила бутылку коньяку и закуску и сразу же вернулась домой. На квартиру к ней никто не приходил. Таким образом, арест Виктора Саврасова ничем не мог осложниться. Разве только попыткой отстреливаться? Вряд ли. Глупо было бы с его стороны - один против троих он ничего бы не сделал. А вдруг действительно отстреливался и кто-нибудь из сотрудников ранен?»
Стараясь отогнать тревожные мысли, Сергеев подошел к столу и еще раз перечитал переданное Захарчуком по телефону короткое донесение:
«Операция прошла успешно. Александр Тимохин задержан при выходе с поезда. Чемодан изъят. На встречу с «сестрой Виктора» вышел Антонов с соответствующим ручным «багажом». Приняты меры для установления лица или лиц, которые явятся за чемоданом. Подробности доложу лично. Захарчук».
Майор Сергеев взял расписание поездов, чтобы рассчитать, когда можно ждать Захарчука, но дверь без стука широко открылась, и на пороге появился возбужденный лейтенант Хоменко.
- Взяли, товарищ майор! - сообщил он. - В постели, без шуму! Вот изъятое при аресте!
Лейтенант подошел к столу и положил на него пистолет ТТ, две обоймы и толстую пачку денег.
- Пистолет нашли в потайном кармане пиджака, что висел на стуле, рядом с кроватью. Деньги найдены в заднем кармане брюк. В кармане пиджака находился и паспорт на имя Саврасова Виктора Павловича. Второй паспорт, на имя Фещенко Григория Семеновича, был зашит в подкладке его плаща.
- Ффу-у! - облегченно вздохнул Сергеев. - А я, признаться, уже начал было волноваться. Почему же вы задержались так долго?
- Понимаете, в квартире, где живет Фещук, соседи отмечали именины, и гости долго не расходились. Вот мы и ждали, пока все успокоится и наш птенчик сладко заснет…
- Где сейчас задержанный?
- До вашего распоряжения отправили в одиночную камеру, товарищ майор.
- Добро! Сейчас мы им займемся… Как, кстати, он себя ведет?
- Впечатление таково, что попытается разыгрывать оскорбленную невинность. Главной-то улики, чемодана, который он так хотел сплавить, при нем нет!
- Ничего, скоро он будет иметь возможность им полюбоваться!
- Значит, у Захарчука тоже все в порядке?
- Жду его либо первым поездом, либо самолетом. Загляните в расписание, а я тем временем полковнику Шевколенко позвоню - просил немедленно сообщить ему о результатах операции. Уверен, что не выдержит и придет, так что вы, лейтенант, немного задержитесь - расскажете о подробностях.
Полковник Шевколенко в эту ночь, по-видимому, тоже не спал. Он тотчас взял трубку и, выслушав Сергеева, сообщил, что сразу же выезжает.
Солнце уже взошло, и пробуждающийся город наполнил комнату звуками своей обычной жизни. А майору Сергееву и лейтенанту Хоменко казалось, что вовсе и не было бессонной ночи с ее тревогой и ожиданием. Удача порой так же снимает усталость, как хороший, крепкий сон, да и ожидание Захарчука держало их обоих в напряжении.
- Неужели он не догадался вылететь самолетом? - нетерпеливо спросил Сергеев, когда стрелки часов соединились на цифре «12».
- Так точно, товарищ майор, догадался! - донеслось из-за его спины.
Сгибаясь под тяжестью чемодана, в кабинет шагнул улыбающийся Захарчук.
Сергеев и Хоменко удивленно переглянулись.
- Что с тобой, Николай? - встревожился Хоменко, - Паршивый чемоданишко еле тащишь!
Захарчук усмехнулся.
- А ты возьми попробуй…
Хоменко схватил чемодан, и его сразу же перетянуло вниз.
- Ого-го! - воскликнул он. - Что же в нем такое?
- Не иначе, как слитки золота! - пошутил Захарчук.
Вошел полковник Шевколенко и тоже приподнял чемодан.
- Да, тяжеловат! Камнями он, что ли, набит? Впрочем, не будем гадать. Давайте поскорее откроем.
- Замки прочные, видно по специальному заказу. Придется сорвать, - деловито заметил Сергеев. - А ну-ка, молодежь, беритесь!
И вот замки сорваны, и крышка чемодана открыта. Все замерли от изумления.
- Спички? - растерянно сказал Хоменко, обводя присутствующих недоумевающим взглядом.
Захарчук взял одну спичечную коробку и осторожно ее открыл.
- Ничего не понимаю! Какая-то земля… И вот еще, смотрите, вроде ила. А здесь листки какие-то попадаются… Теперь - жужелица… Вот шутку сыграл! Заметил, наверное, что за ним следят, и нарочно подстроил… А я-то дурак!
Но Шевколенко и Сергееву теперь было не до переживаний лейтенанта. Одновременно опустившись на колени, они лихорадочно перебирали спичечные коробки, время от времени обмениваясь понимающими взглядами и короткими восклицаниями:
- Н-да!
- Каково?
- А это!
- Товарищ полковник! Товарищ майор! - взмолился Захарчук, начиная заражаться волнением своих начальников. - Да объясните же, ради всего святого, в чем дело?
- А вот прочтите! Видите надписи на коробочках? «Солнечногорск», «Лесногорск», «Красногорск», «Южногорск» и тому подобное… Поняли?
- Пробы грунта? - не совсем уверенно спросил Захарчук.
- Вот-вот. Крупную птицу удалось поймать!
- Но я не пойму, для чего, собственно… Хотя нет, догадываюсь: какие-нибудь полезные ископаемые!
- Не какие-нибудь ископаемые, а самые определенные! С ног сбились разведчики капиталистических стран, стремясь узнать расположение нашей атомной промышленности, ее мощность и места добычи сырья. Вот и шныряли агенты их разведок по Союзу, собирая, где возможно, пробы. Особенно, конечно, в подозрительных, с их точки зрения, местах. А потом в лабораториях содержимое этих невинных с виду коробочек они собирались исследовать на радиоактивность… Названия пунктов, откуда взяты эти пробы, конечно, условные.
- Выходит, дороже золота было для них содержимое этого чемодана!
- В вашей шутке о слитках, лейтенант, была доля истины. А теперь аккуратно соберите все коробочки. Мы их тоже исследуем и установим, где именно побывал этот мерзавец и кто ему помогал собрать такую «коллекцию».
- Вы думаете, мальчишка знал, что он везет?
- Вряд ли… Скорее, его просто использовали, как удобную ширму. Но если бы у него увяз коготок, его бы тоже, возможно, завербовали. Ведь именно среди таких неустойчивых, морально разлагая их, они черпают кадры своих пособников…
- Я-то хорош! - горестно вздохнул лейтенант. - Сразу и не сообразил, что к чему, когда эти коробочки увидел.
Полковник улыбнулся ему:
- Вы думаете, все постигается так быстро? Здесь не в одном опыте дело. Жизнь каждый день выдвигает новые требования. Враг взял на вооружение новейшие достижения науки. Значит, чтобы разгадать его происки, мы должны знать больше, чем знает он… Впрочем, обо всем этом мы успеем еще поговорить. А теперь идите отдохните. Небось намаялись с Виктором и Аликом, а? Операцию проведи хорошо. Благодарю.
* * *
Пожилой коренастый мужчина вошел в кабинет и грузно опустился в кресло. Понурив голову, он с минуту сидел молча, словно забыл о цели своего визита. Только медленно наливающийся кровью затылок свидетельствовал о его волнении. Полковник Шевколенко поспешно налил стакан воды и придвинул его посетителю.
- Вам нехорошо? Выпейте!
Мужчина покачал головой.
- Уже прошло… Спазмы сосудов, знаете… Впрочем, это к делу не относится. Я просил, чтобы меня приняли не для разговоров о собственном здоровье. Что с моим сыном, с Аликом?
- Алик Тимохин нами арестован.
- Это, по-видимому, простое недоразумение, товарищ полковник!
- К сожалению, нет. Вы знали, с кем отпускаете сына в Одессу?
- Какой-то его приятель…
- Вот именно «какой-то»! С этим, как вы говорите, приятелем ваш сын познакомился всего дней десять тому назад, в ресторане. Вообще-то вам известно, что ваш сын стал завсегдатаем ресторанов?
- Он достаточно взрослый… Я не мог контролировать каждый его шаг.
- На какие деньги он гулял?
- Очевидно, давала мать. В таком возрасте юноша может иметь кое-что на карманные расходы.
- Значит, достаточно взрослый, чтобы пить, иметь деньги на карманные расходы, но слишком мал, чтобы работать?
Федор Захарьевич Тимохин опустил голову.
- Должен признаться, мать сильно его избаловала.
- Эх, Федор Захарьевич! - с глубокой грустью вырвалось у полковника. - Вот сидим мы здесь, беседуем и словно в прятки играем! Неловко мне, право, заводить с вами разговор о воспитании, повторять избитые истины, хорошо вам самому известные. Не думаю, чтобы вы хотели укрыться от определенной ответственности, сваливая все на жену. А речь-то идет о юноше, который едва не погубил себя бесповоротно! Для вас он - сын. Для меня… выражаясь фигурально, тоже вроде сына. Ведь и я ему в отцы гожусь, и у меня у самого дети! Тут обоим нам надо бы объединиться, подумать, как спасти душу парня от того растлевающего, что уже проникло в нее. Ведь этот Виктор…
- Простите, товарищ полковник, жена мне говорила о каком-то чемодане, который Виктор оставлял у сына на хранение. Кто этот субъект? Вор? Он использовал доверчивость сына? Может, даже втянул в свою шайку?
- Человек, скрывающийся под именем Виктора Саврасова, оказался шпионом, агентом иностранной разведки!
Федор Захарьевич подался вперед, на его мертвенно-бледном лице жили только глаза - они впились в полковника и требовали ответа, пусть даже самого беспощадного.
- Значит, мой сын… Алик… был… - с усилием выговорил он.
- К счастью, только слепым орудием в руках Саврасова. Но ведь все могло кончиться хуже, значительно хуже!
Тимохин поднялся, опираясь на край стола и ощупывая его, как слепой.
- Когда я шел к вам, меня ужасала одна мысль -,что он может оказаться вором. Теперь же, да, я благодарю судьбу за то, что он… не шпион. Как велика мера страдания, которое может выпасть на долю человека!
- Давайте поговорим лучше, Федор Захарьевич, о мере… нет, о силе терпения в борьбе за душу человека! - мягко сказал полковник Шевколенко.