Хорошее выдалось путешествие. И себя показал, и людей посмотрел, и французский язык с этикетом потихоньку осваивать начал. А как вы думали? Дорога длинная, а на перегонах занять себя чем-то надо было. Да и проблема информационного голода, увы, существует. Вот и штудирую то словарь, то 'Наставление знатному молодому господину, или Воображение о светском человеке', изданное в 1778 году. Это на постоялых дворах, как в аэропорту, все более-менее равны между собой. Дворянин в жизни буквально опутан писаными и неписаными правилами. И все их надо знать. Взялся за гуж - полезай в кузов.

Кроме информационного голода есть еще одна проблема. Конечно, все вокруг новое, но до чего же медленно одно событие сменяется другим. Люди живут неторопливо, даже весьма неторопливо по сравнению с нашим сумасшедшим временем.

Что, впрочем, не мешает им быть весьма шустрыми, когда дело касается обдирания ближнего. Жуликов хватало и в это время. Безобидная партия в карты, на третий день после выезда из Горок, закончилась большим дорожным приключением.

Сам я в игре участие не принимал, но заметил, как пара катал (а как их еще назвать?), раскручивают молодого паренька из дворянского сословия на деньги. Тактика была незамысловатая. Один игрок отвлекал жертву, а второй передергивал карты. Разгоряченный первоначальными выигрышами и вином, мальчишка самозабвенно лез в ловушку. Деньги у него были, и достаточно большая сумма, но потихоньку он спустил все.

По-видимому, не я один заметил, как разводят мальчишку. Сидевший в углу общей залы купчина кряхтел, но помалкивал. Отвлекающий парнишку игрок, пару раз выразительно глянул в его сторону, после чего тот затих. Негласные правила требовали - человек, не принимающий участие в игре, не имел права уличать шулера.

- Господа, я желаю отыграться. Господа, вы не можете не позволить мне…. Я требую еще одну партию. Ставка - вот этот перстень. Его стоимость превышает все ставки в три раза. Я требую, господа…. Да, да! Я требую. Вот….

Парнишка, кажись, дозрел, фамильные ценности закладывает. Перстенек имел вид старинный, а синий камушек так и отсвечивал звездочкой из глубины. Сапфир, наверное. А катала, уже на него нацелился. Урод.

Не мое ведь дело, куда я лезу?

Поднявшись со своего места, я направился к выходу из зала. Путь как раз проходил мимо стола с игроками. И тут, экий я неловкий, спотыкаюсь и, буквально, падаю на сдающего карты красавчика. На короткий момент, будто удерживая равновесие, наклонился к его голове и тихонько прошептал.

- Тронешь перстень, урою, муфлон египетский.

И тут же, громко стал извинятся.

На личико шулера нужно было поглядеть. Какое-то детское удивление и растерянность, вызванные моим неправильным поведением, и еще более неправильными словами, сменилось гневом. Но его, в свою очередь, сменила маска равнодушья. Все-таки нервы у него крепкие.

Произнося слова извинения, я очень выразительно глядел ему в лицо, как бы приглашая, - голубчик, ну затронь меня, ласково тебя прошу, уже месяц хочу кому-нибудь морду набить.

Эх, жалость, не затронул. Игра была завершена, все разошлись отдыхать.

Наутро, вчерашних игроков за завтраком я не видел. Жулики уехали на рассвете, а парнишка не появлялся, видно еще спал. Отоспится, может, поумнеет, а нам - в дорогу. И опять километры, или вернее версты, ложатся под копыта наших лошадок. Только интуиция моя говорит:

- Серега, сегодня будет третий акт Марлезонского балета, будь готов.

И таки да, как говорят в Одессе. Вот она, встреча горячо любимых, бандитствующих элементов. Выходят двое вчерашних орлов, а с ними группа поддержки, в виде троих крепких мужиков с дубинами. И еще один, с какой-то пищалью, замыкает окружение сзади. Приближаются неторопливо, наслаждаясь эффектом.

Ребята, вы стишок про пулемет не знаете? Я тоже не помню, но содержание такое, у кого есть 'Максим', тот и круче, а у кого нет, тому больно. Пулемета мне не дали, но Тотошка есть, да и нервы у меня, уж простите, после переноса, ни к черту. Как же вовремя вы ребята подвернулись!

- Гаврила, держи лошадей, сейчас буду шуметь.- Вожжи сразу натянулись. Молодец.

Тот, что с ружьем, самый опасный. Извини парень, за спиной врага оставить не могу. Бабах!

Рисковать не стал, пуля в лоб - гарантия безопасности тыла. Бабахнуло еще дважды. Каждый из орлов получил по пуле в коленку.

- Лежать! Работает ОМОН! На землю! Застрелю! - Дальше междометия.

Вот как, мое время из меня прет. Родная стихия! Бандиты - разборки, е….

Упали, голубчики, закрыли головы руками, один даже взвизгнул перепугано. Подскочил к ближнему мужику, горячий ствол утыкаю в бороду.

- Где остальные?! Быстро! Где коней оставили?! Кто возле них? Быстро! Убью!

- Все тут, барин, не убивай, милостивец. Все тута! Коней вона привязали. Мы поднявольные! Смилуйся!

- На пузо, замереть, руки держать на затылке! Не дергаться.

Оба, а Гаврила-то, с топором, уже подле меня. Спину прикрывает. Щерит зубы в недоброй ухмылке, глаз прищурен. Испуга нет вовсе.

Прекрасно. Киваю на мужиков. - Присмотри. - Сам к вчерашним знакомым. Те в шоке, причем, натуральном. Пуля в колено, это очень больно. Быстро обыскал. У одного клинок в трости, у другого - маленький пистолет и кинжал. Отобрал. Повернулся к разбойничкам.

- Встали. Схватили этих и к лошадям. Бежать не думайте, пуля быстрее. Я позади. Гаврила, того, с дороги, убери. Коляску в кусты, там вроде тропка есть.

Перебазировались на полянку, недалеко от дороги. Рядом с тарантасом шулеров и крестьянской телегой, пристроили и свой транспорт. Гаврила сноровисто связал мужиков, посадив их спинами, друг к другу. Интересно, и чем он раньше занимался? Дело ему, похоже, знакомое.

Раненые сидят у дерева, пытаются унять кровь, покойничек лежит в сторонке. Все при деле. Ну, начнем разговор. С главного.

- Деньги?

В ответ молчание и презрительные взгляды.

Эх, ребята, я ведь из другого времени, играю не по законам. Приучили, причем накрепко, что законы работают только в одну сторону, а для силы закона нет. Сегодня я сильнее, значит прав. Впрочем, это усваивается быстро. Стреляю тому, что похлипче во вторую ногу.

- Деньги?

Целюсь в другого раненого, и продолжаю.

- Есть еще руки, есть еще уши, глазки есть, и еще кое-что у мужчины. Много терпеть придется …. Ну?

- Ты зверь. Будь проклят. Деньги под сиденьем справа.

- Гаврила, пошарь в их повозке. Что полезное найдешь - тащи.

Возничий полез в повозку. Молча. На меня поглядывает с интересом, но без испуга и без удивления. А я продолжил беседу, правда, только с одним из бандюганов, второй потерял сознание. Информацию получаю.

Хотелось больше узнать об их деятельности и вообще об этой среде. Оказалось, криминал в это время есть, и много, но занимаются им люди либо совсем отчаянные по характеру, или от безысходности. Ибо ловят и наказывают. И власти и обыватели. Самосуд - явление весьма распространенное, а Сибирь большая. Казнить не казнят, но наказывают сурово.

Ну, ладно, а чего дальше делать? Свидетели мне не нужны, а хладнокровно добить толпу народа, это уже - перебор.

Раз свидетели не нужны - буду делать из них соучастников и подельников. Гаврила уже вытащил из повозки кучу трофеев и бросил все это на расстеленную кошму. Что-то спрятать от возничего в тарантасе не реально. Деньги, золотые цацки, часы, бумаги в кожаной папке. Саквояж с дорожными мелочами. Все выложил, до нитки, ничего не зажал. Надо же, не ожидал, честно говоря, такой щепетильности.

Отбираю только деньги. Сумма приличная, тысяча двести ассигнациями и шестьсот монет золотом, в тайнике обнаружилось. Потом, подумав, забрал папку. Остальное подталкиваю к связанным мужикам.

- Это ваше, голуби. Вышли на грабеж и душегубство, так вперед. Этих двоих пограбите, их же и порешите. Тела запрятать, тарантас спалить. С лошадьми разберетесь. Я вас не видел, вы меня не знаете.

А куда им было деваться, под стволом. Исполнили, погрузили все в тарантас и отбыли. Они в одну сторону, мы в другую. Отъехали недалеко, как возничий заговорил.

- Долго на дороге пусто. Ты бы, барин, поглядывал. Кто-то путников задерживает.

Едем, поглядываем, помалкиваем. Минут через пятнадцать на встречу попались проезжающие. Оказывается, дерево упало на дорогу. Подгнило видать. Ну-ну. Едем дальше. Продолжаем разговор.

- Грозно ты, Сергей Саныч, с ними-то….

- Жалко? Да не смущайся, Гаврила. Не зверь я. Человек. Просто жил в таком месте, где все так живут. Или ты порвешь, или тебя. Каждый сам за себя. Из-за золота и власти - мать, жену и детей предадут. И отца, и друга обманут. Не все, но многие, слишком многие.

- И веру?

- Нет, веру не предадут. Потому как золото и есть их вера. Бога там забыли.

- В страшном месте довелось тебе побывать, барин. Не дай Господь. Рази ж человек так жить может, только нехристь какая. Да и то, не жизнь, маета одна. Ты не думай, я и сам не святой, да и сам ты смекнул, должно. Только глаз у тебя, равнодушный уж больно был, как этих-то приговорил.

- Гаврила, опасаться меня не надо. Вот здесь триста рублей, то твоя доля, что спину мне прикрыл, да крови не забоялся. И еще триста, то на храм пожертвуем. Грех на мне есть.

- Так нет на тебе особого греха, Сергей Саныч. Тут же, не так считать надо. Ты жизнь свою спасал, то не тяжкий грех. За тех двоих, не тебе ответ держать, сами судьбину выбрали. А три души, хоть пропащих, ты сохранил, а мог и не пожалеть. Вот ведь как. - Помолчал почесывая бородку.

- И еще, скажи мне барин, кто такой, этот Омон будет? Жуткий человек должно….

Вот такое приключение.

А ведь я ошибся. Не мелкие шулера, и не бандиты-гопники оказались, ныне покойные, братья Фролины, Федор и Анатолий Степановичи.

Имена их я выведал во время экспресс-допроса, устроенного на полянке, а вот калибр их преступной деятельности уже определился из отобранных бумаг. В наше время их назвали бы крупными земельными аферистами и вымогателями. Рэкет и рейдерство - вовсе не современное изобретение.

Пользуясь целым набором приемов, играя на людских слабостях, братишки добывали различные рычаги давления на местных помещиков, купцов и других состоятельных людей. Имея на руках закладные на поместья, долговые расписки (это и находилось в отобранной папке), а также компрометирующие бумаги личного характера, что они хранили где-то отдельно, они собирали оброк с несчастных, угодивших в их сети. При этом, полностью лишая терпил возможности обратиться к властям.

Фролины действовали напористо, цинично и умно, сохраняя видимость законности. В столицу и к сильным мира сего, не совались, исповедуя принцип - курочка по зернышку, зато каждый день.

Но, что мне делать с бумагами?

Закладные на полдесятка поместий, фамилии владельцев которых мне ничего не говорят, а, также, долговые расписки на общую сумму семьдесят одна тысяча рублей. Многие фамилии в закладных и долговых повторяются. Большие деньги, учитывая, что поместье в сто душ мужиков, давало годовой оброк в пятьсот рублей.

Врожденный дар, вляпываться во всякого рода истории, воспитывает умение выпутываться из них. Это обо мне.

Уничтожить бумаги нельзя, воспользоваться ими …? Нет, не хочу. Трофейные деньги - одно, а чужие слезы и горе в трофеях - другое. Вернуть бы это, неправедно добытое ….

Сам распорядиться рухнувшем на голову наследством не сумею, значит, надо найти того, кто сможет. Нужен уважаемый человек, которому можно было бы довериться. А такой есть.

- Гаврила, до Липовки, имения Дмитриевых, далеко будет?

- Так назад надо вертаться, Сергей Саныч, два дня добираться.

- Поворачивай в Липовку. Проведаем Олега Степановича и Веронику Андреевну.

Коляска развернулась на узкой дороге, все-таки возница у меня отменный, и покатила назад. Мой путь слегка удлинился, но я нисколько не сожалел о происшедшем, спешить некуда, а Гавриле, казалось, вовсе не хочется расставаться со странным барином. И не скучно, и в прибытке. Правда, свое мнение, насчет моих способностей к поиску приключений на свой тыл, он высказал.

- Скучать возле тебя и не думай, Сергей Саныч, ты, как то железо магнитное, где какая каверза, так к ней и тянешься. Или она к тебе. В покое тебе жить не интересно. Но и удача твоя велика. Таких денег, как при тебе, мне вовек не заработать было, эвон как….

Некоторая фамильярность в наших отношениях появилась еще до дорожной стычки. Полу в шутку, полу всерьез предложил Гавриле стать моим управляющим, как только выкуплю Горки.

- Я подумаю, барин. Вот вернемся в Смоленск, отвечу. Ты, вроде, Сергей Саныч, барин добрый.

С тех пор он все реже именовал меня барином, а чаще по имени-отчеству, на правах будущего управляющего, а я не возражал. Шутить тут надо аккуратно, за свои слова отвечать приходиться.

Визит, отданный чете Дмитриевых, был теплым и каким-то домашним. Приложился к ручке Вероники Андреевны, пахнувшей лавандой и табаком и, получив от нее материнский поцелуй в лоб, почтительно обнял главу семейства.

Обычаи в их доме были простые, московские, поэтому сразу же попал к столу, где меня уже запросто называли по имени. В этой семье меня приняли как своего, почти родственника.

Начали с закусок, которые сами по себе могли сойти за обед, а после целая череда горячих блюд, да все под анисовую водочку да под клюквенную настойку. Умели на Руси потчевать. Казалось, не можешь съесть больше ни кусочка, но новое блюдо, предложенное радушными хозяевами, настолько восхитительно, что отведываешь с удовольствием. За время долгого обеда говорили о погоде, видах на урожай, моем путешествии в Горки, о соседях. Тем хватало.

Наконец, настала пора мужчинам выкурить по трубочке. Хозяйка захлопотала по дому, готовя комнату для дорогого гостя, а мы с Олегом Степановичем уединились в кабинете хозяина. Там я и обратился к нему, как к другу отца и как к офицеру и дворянину со своей проблемой. О стычке я рассказал все.

- Олег Степанович. Вот финансовые обязательства многих людей, отобранные мною у напавших на меня разбойников. Я так понимаю, добыты они были не честным путем. Дать официальный ход делу я не хочу, так как при нападении пришлось применить оружие и взять на себя грех смертоубийства, пусть и защищая собственную жизнь. Потому прошу Вашего совета в сем щекотливом деле.

- Умеешь ты врагов выбирать, сынок. Ну да ничего. По врагам о человеке тоже судят. Покури пока, Сережа, а я погляжу. - Сказал и углубился в бумаги.

- Хм…, однако, не простую задачку задаешь. Ведь большие средства в руки пришли, тебе сейчас весьма нужные, почему не воспользовался? - Поймав мой хмурый взгляд, продолжил.

- Понимаю. Саша, такой же был, Царство ему Небесное. Понимаю. Прости старика. Вот что скажу, враз не решить такую проблему. Тут девять фамилий упомянуты, пятерых знаю лично, об остальных тоже дурного не слышал.

Трое, - отложил несколько бумаг - по этим долговым расписками - купцы, хоть и не из крупных. Двое из Витебска и один, вроде, смоленский. С ними не знаком, хоть имена на слуху.

Остальные помещики, все из нашей Витебской губернии. Двое - знакомцы шапочные, из других уездов, но представлены мы друг другу были. А вот вдову капитана Сорокина, сама она из Мирских будет, не знаю вовсе. Недавно из Петербурга приехала в дедово имение Бражичи. Еще траур носит. - Опять отложенные бумаги и задумчивый взгляд на оставшиеся.

- Эти трое, мои соседи, меньше дня езды до каждого. Дружим давно. Вот с визитов к ним и начну, а ты погости пока у нас недельку, пока мы, старики, покумекаем.

Видимо, взваленная ему на плечи проблема, вовсе не тяготила старого вояку. Напротив, приосанился, глаза загорелись.

Фролиных знали и не любили, да и боялись. Об этом мне поведал радушный мой хозяин.

Глава семейства, Степан Федорович Фролин, состоял на интендантской службе в губернии, в немаленьких генеральских чинах, а три его сына прослыли хитрецами и хамами. Судя по реакции помещика, где-то и его задела эта семейка.

А я, как всегда, задним числом, пожалел, что оставил свидетелей. Да, кто ж знал, что их целый клан.

А ну, его все! Пока Олег Степанович наносил визиты, я отдыхал на полную катушку. Верховые прогулки я полюбил еще в прошлой жизни, и теперь отводил душу, носясь по всей окрестной местности на каурой кобылке, предоставленной мне хозяевами.

Такой прекрасной земли - еще надо поискать, и я просто радовался этой красоте. Восходам, наполненным бриллиантовым переливом росы на траве и щебетом птиц, полуденной жаре, которую так хорошо пережидать в тени старых темных дубов и бронзоволистых буков, внезапному теплому дождю, закатам, сменяемых звездным небом. Радовался своему здоровью и силе, радовался встречам с разными людьми.

А народ здесь жил приветливый. Я шастал без всякой системы, просто выезжая утром и направляясь, куда Бог на душу положит. Учил мальчишек, как меня в детстве, ловить рыбу руками, подсобил пастухам в перегоне табуна, даже присоединился к мужикам на покосе. Ну, нравится мне эта работа.

Уже на закате истории СССР несколько раз выезжал, как и любой ИТР, в подшефное хозяйство, где обучился этому делу. Кому довелось работать литовкой, меня поймет. Став с мужиками в ряд, работал на равных. Трава ложится под косу ровненько, пяточка скользит по земле, только шорох стоит. Ух, красота! Граф Толстой пахал, а мне и на покосе поработать не зазорно.

Смеялся шуткам мужиков, сам шутил, вызывая ответные улыбки. Нет, панибратства не было, но и чужим себя не чувствовал. Местные молодки, тоже были приветливы. Даже чуть более. А че? Я ведь живой человек, в конце концов, а одиноких баб на Руси увы, всегда хватало. Короче отдыхал, как умел.

Гаврила свел знакомство с местным населением, и с пользой проводил время то на конюшне, то в кузнице, то обхаживая свое транспортное средство. Авторитет у местных он заработал как-то сразу. Частенько его можно было увидеть солидно беседующего с мужиками постарше, а те внимали ему с интересом и уважением. Видимо, благодаря его влиянию, на мои чудачества и нестандартные поступки местные смотрели снисходительно.

Но все кончается, и мои каникулы тоже закончились. Опять мы колесим по пыльной дороге, а длинные перегоны весьма способствуют размышлениям.

На рубеже столетий земля Великого Княжества Литовского, отошедшая к России после раздела, все крепче привязывалась к Российской Империи. Шляхта с трудом, медленно, но привыкала, что, отныне, они являются частью дворянства российского. Вспоминали, конечно, вольности Речи Посполитой, но, в общем, смирились. Понимали, что их землякам в других землях хуже. Так бы и продолжалось, если бы не зажглась звезда гения нового правителя Европы - Наполеона Бонапарта.

На отошедших Пруссии и Австрии, после раздела Речи Посполитой землях, Наполеон создал союзное Герцогство Варшавское, породив огромный подъем польского, а следом за ним и литовского патриотизма, особенно в среде мелкого шляхетства.

Вернулась надежда на возрождение Речи Посполитой. Это, буквально, раскололо общество на два лагеря. Одни ратовали за воссоздание Великой Польши и Великой Литвы, а вторые, в основном из новых служилых людей, защищали вновь установившийся порядок. Какие страсти кипели в салонах и собраниях! Куда там итальянцам. Правда, не так напоказ, не так ярко, зато сила вспыхнувшей неприязни была похожа на волну цунами, набирающую силу.

Эта неприязнь сохранится столетия, к громадному сожалению. Славяне умеют любить, умеют прощать, но ненавидеть они умеют лучше всего.

Вот под такую раздачу и попала молодая, двадцатилетняя вдова капитана от инфантерии Сорокина Анна Казимировна, в девичестве Мирская. Два года тому, вопреки воле родителей, вышедшая замуж за красавца военного и принявшая православие, женщина слишком короткий срок была счастлива. Война, она и есть война, и пуле все равно, ждет ли кто того в кого она летит.

Анне Сорокиной, приходилось тяжко. Детей они с капитаном завести не успели, возможно, поэтому и родня мужа не приняла ее. Родители и родственники, весьма отрицательно встретившие ее решение о перемене вероисповедания, отвернулись. Все знакомые, из ее круга, осуждали. Хоть иди и топись.

Один дед, Зигмунд Мирский, пришел на помощь.

Цыкнул на сына, пообещав лишить его наследства, если не простит дочку. Всех, кто дурно отзывался об Анне, поклялся лично зарубить, а ей самой отписал имение. Мощная личность, не оставил любимую внучку в беде. А на мнение света начхал. Уважаю.

Имение Бражичи, конечно не самое крупное и богатое в Витебской губернии, но побольше Горок будет раза, этак, в три. И вот закладная на это-то имение, находясь в папочке вместе с долговой распиской на три тысячи рублей серебром, путешествует сейчас вместе со мной в направлении усадьбы Анны Каземировны Сорокиной. Крюк небольшой, а спешить мне, как я говорил, некуда. Отчего бы и не навестить.

Но обо всем по порядку.

Отставной майор Дмитриев, оказался отличным человеком, моим добрым ангелом хранителем. Да и подружились мы с ним просто-напросто. Олег Степанович принял меня всей широтой своей большой души. Ощущение, что я, после долгой отлучки, посетил любимую родню, не покидало меня все время, пока я гостил в Липовке.

Взяв на себя заботу о свалившихся мне на голову бумагах Дмитриев, совместно со своими приятелями, а в дело он посветил еще двоих, провернул операцию по возврату средств неправедно нажитых братьями Фролиными. Причем, все было проведено так, что на меня не бросалось малейшего подозрения. В результате я имел три рекомендательных письма, для вступления на службу от самого Олега Степановича и его друзей, а, также, некоторую сумму, достаточную для начала процедуры выкупа Горок. Эта сумма образовалась, как благодарность от людей, спасшихся от кабалы вымогателей. Честное слово, не хотел брать. Заставили. Чтобы не обидеть, согласился.

Все хлопоты по процедуре выкупа один из приятелей Дмитриева взял на себя, по выписанной мною доверенности. В эти дебри мне лезть пока рано, а он, как имеющий связи в уезде, справится без труда. Правда, времени это займет изрядно, месяца три точно. Бюрократия-с.

Этот же совет троих, в составе Олега Степановича, и двоих старых вояк, ротмистров в отставке, Буевича Станислава Леонардовича и Котовича Андрея Яновича, допивая бутылку тминной водочки, вынес постановление мне из губернии, все-таки, в ближайшие дни сваливать. От греха подальше, как говорится, но попутно утрясти вопрос с бумагами вдовы.

Совет проходил на веранде, в теплой дружественной обстановке, по случаю удачного завершения операции, а также, вследствие хорошего настроения, в чисто мужской компании. Мне было дозволено присутствовать и участвовать. Правда, на правах молодого. Слуг и супругу Дмитриев на мальчишник не допускал, поэтому, за пополнением выпивки и закуски, периодически, посылали меня. Ха, да я со всем удовольствием.

Сидя в компании троих ветеранов, я думал, что современные продюсеры душу бы заложили за такую фактуру. Слегка огрузневшие, но все еще крепкие, продубленные и опасные мужчины, разменявшие вторую половину шестого десятка. Глядя на посеченные шрамами лица, назвать их пожилыми, или тем более стариками, язык не повернется.

Крепки были предки. Плевать что волосы седые, или слегка поредели, плевать, что нет половины зубов, зато ржали над моими шуточками так, что лошади в конюшне отзывались. Анекдоты про поручика Р. и графиню Н. шли на ура.

После второй бутылки, к вдове хотели ехать уже все. Во, вояки, дают! Хорошо, что под третью разговор плавно перескочил на лошадей, а после на политику. Мрак. Времена меняются, а темы на пьянках - вечны. Тем более, если собираются три старинных приятеля.

Компания уже хорошо прогрелась и потянуло на песни. Ротмистры на два голоса, при поддержке Дмитриевского баса, распевали недавно вошедшие в моду романсы на стихи как известных мне Жуковского и Батюшкова, так и целой кучи неизвестных в мое время поэтов. Русскому языку становилось тесно в рамках догм поэзии века восемнадцатого.

Все хвально: драма ли, эклога или ода -

Слагай, к чему влечет тебя твоя природа.

Писал в своей 'Эпистоле' Сумароков, но при этом добавлял

Слог песен должен быть приятен, прост и ясен,

Витийств не надобно; он сам собой прекрасен.

Вот и появлялись прекрасные стихи и песни не дошедшие до наших времен, но давшие среду и силу, для развития гения Пушкина.

Нам, избалованными доступностью к музыке и стихам в любой момент, через радио, теле и прочие трансляции, не понять трепетного отношения к песням, исполняемым просто людьми, просто для себя и друзей. Мы, проходя по разброшенной мелочи попсы, просто забываем о сокровище, оставленном нам в наследство. О богатстве души, выраженной через язык, песни, стихи, тупо заменяя их ритмом, да и то не родным. А потом орем, - "Нация гибнет, корни теряем." Если теряем такую душу, то грош нам цена. А если нам помогают ее потерять, а мы не сопротивляемся , то даже гроша не стоим. Хотя…. Высоцкий, Цой, Окуджава, Тальков, ведь рядом с нами жили, одним воздухом дышали.

Взял и я гитару в руки. Пусть для солдат будет солдатская песня, четкость марша всегда мила уху старых вояк.

Эк, их пробрало. Лысенький Котович морщит лоб, смаргивая слезу, а седовласый Буевич сжал кулаки и закаменел. Олег Степанович тоже не остался безучастным, покачивая головой в такт словам.

Прозвучал последний аккорд. Молчание. Долгое. Потом Станислав Леонардович медленно налил две чарки, одну взял сам, вторую протянул Андрею Яковлевичу. Глядя друг другу в глаза не чокаясь выпили. Кого помянули ротмистры? То лишь они знали. Может друзей оставленных в Альпийских ущельях, может женщину, которую любили оба, может свою боевую юность.

Дай Вам Бог добрых внуков, старые кавалеристы, чтобы продолжался род честных людей. А большего Вам и не надо.

Назавтра я уехал.