Как говорить правильно: Заметки о культуре русской речи

Головин Борис Николаевич

ЧТО ТАКОЕ ХОРОШО И ЧТО ТАКОЕ ПЛОХО

 

 

НУЖНЫЕ, ХОТЯ И «ДРУГИЕ»

О хорошей и плохой речи полезно знать многое. В этих заметках пока говорилось о правильности ее, чистоте, точности и богатстве. Но, по-видимому, существуют и другие ее качества? И может быть, эти «и другие» не менее нужны, чем первые? Да, другие качества речи тоже существуют. И они тоже ей нужны. Но они хуже изучены. Оставшиеся страницы книги и будут отданы сжатой характеристике «и других» качеств речи.

Простота (ясность, доступность) речи рождается таким подбором слов, таким использованием смысловых и грамматических связей между ними, а также между предложениями и их частями, которым Достигается наибольшее понимание смысла речи при наименьшей затрате усилий слушателя или читателя.

Логичность речи рождается таким смысловым соединением и грамматическим размещением слов, предложений и их частей, которое дает возможность строго последовательно усваивать выражаемую мысль, снимает противоречия в ее выражении. Простота и логичность внутренне связаны: нелогичная речь не может быть простой, доступной, ясной.

Выразительность речи рождается таким подбором слов, предложений, интонаций, которые помогают разбудить не только логическую, но также эмоциональную, эстетическую области нашего сознания; выразительная речь действует на наши чувства сильнее, чем обычно это получается в процессе общения.

Уместность речи рождается таким подбором средств языка (слов, предложений, интонаций и т. д.), который делает речь вполне отвечающей целям и условиям общения; уместная речь хорошо «приспособлена» к теме сообщения, его логическому и эмоциональному содержанию, составу слушателей или читателей, информационным, воспитательным или эстетическим задачам сообщения и т. д.

 

ЗА ПРОСТОТУ, ПРОТИВ УПРОЩЕНИЯ

Общепризнанно, что хорошая речь должна быть простой, доступной, понятной. Простота речи характеризуется отсутствием усложненных, затрудняющих понимание слов, словосочетаний, оборотов речи, целых предложений и их объединений. Простота речи невозможна без тщательного обдумывания того, о чем мы говорим или пишем. Чем правильнее и глубже поняты нами предметы и явления, тем проще и доступнее наша речь о них.

В. И. Ленин последовательно и настойчиво требовал от партийных работников, публицистов, литераторов краткости, энергичности, простоты слога. Например, в «Замечаниях на комиссионный проект программы» Ленин пишет: «Вообще § 5 особенно рельефно показывает общий недостаток проекта: длиннóты и нежелательную тягучесть изложения». Покоряющая простота и могучая энергия мысли и речи самого Владимира Ильича навсегда останутся поучительным примером гениального использования языка. В воспоминаниях о Ленине М. Горький говорит: «Первый раз слышал я, что о сложнейших вопросах политики можно говорить так просто», Ленин «не пытался сочинять красивые фразы, а подавал каждое слово на ладони, изумительно легко обнажая его точный смысл».

Простота речи Ленина не имела ничего общего с «подлаживанием» к уровню развития малограмотного читателя или слушателя. Владимир Ильич умел говорить и писать просто, не отказываясь от подлинно научного изложения очень трудных вопросов политики и науки. Тем самым Ленин поднимал, развивал, воспитывал, вел вперед сознание своих слушателей и читателей. В этом отношении интересно его высказывание о содержании и речи газет: «Производственная газета должна быть популярной, в смысле доступности миллионам, но отнюдь не впадать в популярничанье. Не опускаться до неразвитого читателя, а неуклонно — с очень осторожной постепенностью — поднимать его развитие».

Владимир Ильич не любил вычурности, нарочитой усложненности и мнимой «учености» речи. Так, он назвал тарабарским язык следующего высказывания: «Имманентное» приобретает характер объективно-реальный; «трансцендентное», лежащее по ту сторону феноменов в сферу «непознаваемого», превращается из недоступной нашим чувствам таинственной сущности в «имманентное» содержание нашего сознания, в предмет чувственного восприятия. «Имманентное» становится «трансцендентным», поскольку оно приобретает объективно-реальное значение, поскольку оно дает возможность по впечатлениям судить о свойствах вещей; «трансцендентное» становится «имманентным», поскольку оно объявляется лежащим в сфере познаваемого, хотя и по ту сторону субъекта». Владимир Ильич, выписав это высказывание, заметил: «Верные истины изложены в дьявольски вычурном, abstrus [темном.— Б. Г.] виде. Отчего Энгельс не писал таким тарабарским языком?»

Сохранилось немало высказываний мастеров русского художественного слова, выявляющих постоянную их заботу о простоте и ясности речи. Так, А. С. Пушкин, имея в виду многих литераторов своего времени, стремившихся к неоправданному «украшению» ^слога, речи, замечает: «Мы не только еще не подумали приблизить поэтический слог к благородной простоте, но и прозе стараемся придать напыщенность, поэзию же, освобожденную от условных украшений стихотворства, мы еще не понимаем». Пушкин едко и справедливо высмеял ту манеру речи, которую поддерживали и развивали представители сентиментализма: «...что сказать об наших писателях, которые, почитая за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами? Эти люди никогда не скажут дружба, не прибавя: «сие священное чувство, коего благородный пламень» и пр. Должно бы сказать: рано поутру, а они пишут: «Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба» — ах, как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее.

Читаю отчет какого-нибудь любителя театра: «Сия юная питомица Талии и Мельпомены, щедро одаренная Апол...» боже мой, да поставь: «Эта молодая хорошая актриса» и продолжай...»

М. Горький писал: «Для того чтоб литературное произведение заслужило титул художественного, необходимо придать ему совершенную словесную форму, эту форму придает рассказу и роману простой, точный, ясный, экономный язык». Простота речи опирается, как об этом уже говорилось, на большую работу мысли и достигается тщательным отбором наиболее понятных слов, выражений, целых высказываний; она теснейшим образом связана с точностью, чистотой и правильностью речи.

Конечно, простота речи не может достигаться одними и теми же средствами в произведении художественном и в сочинении научном, в публицистической статье и служебном документе, в докладе на политическую тему и в бытовом разговоре. Например, метафоры (иносказательные, образные выражения) в речи научной малоупотребительны, в речи же художественной метафоры необходимы, и их умелое использование не нарушает простоты такой речи:

Буря мглою небо кроет, Вихри снежные крутя; То, как зверь, она завоет, То заплачет, как дитя, То по кровле обветшалой Вдруг соломой зашумит, То, как путник запоздалый, К нам в окошко застучит. <...>

В бытовом разговоре редки сложные предложения, и, если их оказывается много, речь становится тяжелой, утрачивает свою непринужденность и простоту. В произведении научном или публицистическом, в общественном устном выступлении сложные предложения не только допустимы, но и нужны, и их умелое использование не наносит ущерба простоте речи.

 

ЛОГИКА НУЖНА И ЗДЕСЬ

В любом высказывании, большом или малом, смысловые связи между словами, сочетаниями слов, предложениями и группами предложений должны быть последовательными, понятными, доказательными, непротиворечивыми. Это качество речи особенно наглядно свидетельствует о ее неразрывной связи с деятельностью мысли. Конкретные мысли облекаются в материальную, языковую оболочку именно в речи. И конечно, логичными, последовательными, доказательными, непротиворечивыми должны быть прежде всего сами маши мысли. Но логика мысли оказывается во взаимозависимости с «логикой» языка, речи. Причем, нарушение логики речи всегда свидетельствует об ошибках мысли.

Нарушение логичности смысловых связей между словами, сочетаниями слов, предложениями и группами предложений — явление распространенное. Так, можно прочитать: «Лаборатория, кроме Никольского района, обслуживает еще и Городецкий. Сюда поступают материалы для исследования заболеваний животных, изучаются случаи их падежа посредством бактериологического анализа». Ясно, что слово сюда говорит о районах, а логика мысли требует, чтобы слово обозначало лабораторию. Оборот посредством бактериологического анализа, несомненно, относится к слову падежа, а логика мысли требует отнести его к слову изучаются.

Еще пример: «В отдельных колхозах бригады уже выполнили план сева, поэтому руководство района оказывает помощь правлениям колхозов в перестановке сил и средств в те бригады, где еще не выполнен план». В предложении говорится о том, что в отдельных колхозах, очевидно, все бригады (ведь сказано не отдельные бригады, а отдельные колхозы) выполнили план сева; а если так, то становится непонятным, как можно переставлять силы и средства в те бригады (тех же колхозов), где еще не выполнен план: ведь о таких бригадах ни слова не сказано; может быть, автор имел в виду бригады других колхозов, но об этом можно только догадываться. Так читатель и не знает, осуществлена ли перестановка сил и средств из одних колхозов в другие или же лишь из одних бригад в другие внутри колхоза.

Нелогичностью речи разрушается и логичность мысли — значит, затрудняется взаимопонимание людей.

 

НЕЛЬЗЯ ГОВОРИТЬ МЕХАНИЧЕСКИ

Хорошая речь возбуждает желание слушать или читать ее, удовлетворяет эстетическое чувство человека. И вот то свойство речи, которое позволяет ей «заразить» слушателя, привлечь его внимание, удовлетворить его чувство прекрасного, можно назвать выразительностью. Она достигается ясностью, глубиной, красотой мысли и чувств и особым подбором языковых средств. Выразительность речи не существует в отрыве от других ее качеств и не одинакова в разных стилях речи.

Говоря о красоте художественной речи, М. Горький делает интересные указания, которые нужно принять во внимание при оценке выразительности речи любого стиля: «Подлинная красота языка, действующая как сила, создается точностью, ясностью, звучностью слов, которые оформляют картины, характеры, идеи книг! Для писателя-«художника» необходимо широкое знакомство со всем запасом слов богатейшего нашего словаря и необходимо уменье выбирать из него наиболее точные, ясные, сильные слова. Только сочетание таких слов и правильная — по смыслу их — расстановка этих слов между точками может образцово оформить мысли автора, создать яркие картины». Здесь великий писатель развивает мысль о том, что выразительность и красота зависят от других свойств и качеств речи и не существуют как нечто самостоятельное и обособленное.

Речь не может быть выразительной и красивой, если автор ее не успел как следует продумать и прочувствовать содержание своего сообщения.

Только соединение большой работы мысли и искреннего чувства с тщательным отбором языковых средств дает выразительную, сильную, красивую не только внешне, но и внутренне речь.

Однако было бы серьезной ошибкой, если бы мы, признав громадное влияние мысли и чувства на степень выразительности речи, начали пренебрегать самими языковыми средствами — словами, сочетаниями слов, предложениями, значениями, интонацией и т. п. Ведь чем ярче и самостоятельнее мысль, чем глубже и искреннее чувство, тем тщательнее требуется отбирать и использовать средства языка. Именно этому учат нас классики.

Особо следует сказать о важности внешней, звуковой стороны речи для достижения выразительности. Устные выступления в нашей стране — явление поистине массовое. Звучащее литературное слово чрезвычайно широко используется в различных областях деятельности советского общества: достаточно вспомнить полезную и важную работу огромной армии пропагандистов, агитаторов, лекторов, преподавателей. Нередко думают, что внешней стороне речи — ударениям, интонациям, паузам, произношению — можно и не уделять большого внимания, а поэтому читают или говорят невыразительно, однотонно, вяло, с нарушениями норм произношения. Все это наносит ущерб воспитательной работе. Очень важно вовремя изменить интонацию, подчеркнуть в произношении то или иное слово или выражение, а иногда и целую фразу, ускорить или замедлить темп речи в зависимости от сложности материала и настроения слушателей, сделать паузу.

Многим приходилось слышать неумелое чтение стихов В. В. Маяковского, без любви к поэту и его творчеству, без навыка выразительного произношения. Интонации используются вялые и неверные, паузы — не там, где им полагалось бы быть, и не той величины, какая нужна по смыслу стиха, логические ударения сдвинуты со своих мест — и стих Маяковского как-то обесцвечивается, лишается своей могучей, стремительной силы, глубокой внутренней красоты... И как все преображается, когда то же самое стихотворение читают мастера художественного слова! Маяковский в их исполнении живет, борется, любит и ненавидит — великий поэт великого народа! Даже когда мы читаем Маяковского «про себя», нам также нужны и паузы, и интонации, и логические ударения, хотя все это остается непроизнесенным.

 

О ВЕЖЛИВОСТИ И ГРУБОСТИ

Уместность речи может быть нарушена заменой литературного слова просторечным, т. е. словом, характерным для непринужденного, несколько грубоватого и «сниженного» стиля разговорной речи. Правда, особые художественные задачи могут позволить литератору использовать просторечные элементы в поэтическом тексте. Факты художественной литературы говорят об этом весьма убедительно. В. В. Маяковский смело употреблял такие слова и выражения, как горланить, катись к чертям, наплевать, оттяпать, накласть в загривок. М. А. Шолохов в «Поднятой целине» так передает речь Макара Нагульнова:

«Я ему говорю: «Ты бы, Макар, голову забинтовал, ранку прикрыл». А он взбеленился, орет : «Какая это ранка, черт тебя задери ! Повылазило тебе, не видишь, что это царапина, а не ранка?! Мне эти дамские нежности ни к чему! Поеду в бригаду, ветром ее обдует, пыльцой присыпет, и заживет она, как на старом кобеле . А ты в чужие дела не суйся и катись отсюда со своими дурацкими советами !» [курсив мой.— Б. Г.\.

Просторечная лексика требует тактичного введения ее в высказывания. Что же касается устных выступлений и разговорного общения, в этих случаях грубые и «сниженные» слова и обороты бывают просто неуместными и ненужными. Использование в языке слов обтяпал (вместо сделал), таскать (вместо носить), морда (вместо лицо), вылупить (вместо раскрыть), гляделки (вместо глаза) может оказаться не только нетактичным, но и оскорбительным для слушателя или собеседника. А едва ли человека украшает грубость.

 

ЯЗЫК И МАНИЛОВ

Уместность речи требует осмотрительного использования и таких, казалось бы, безобидных и хороших слов, как теленочек, дорожка, ленточка, петушок, головушка, рученька. В теоретических работах по лексикологии есть такое понятие, как категория оценки. Что это такое? Под категорией оценки понимается наличие в слове дополнительного к основному оценочного значения. Оценочность часто выражается специальными суффиксами (пренебрежительности, уменьшительности, ласкательности и др.); однако наличие специальных суффиксов для выражения оценочного смыслового оттенка не обязательно.

Оказывается, если вместо, нейтральных слов город, лес, дорога, ручей, газета, книга, конверт мы употребим поблизости друг от друга соответствующие слова, имеющие оценочную характеристику, т. е. городок, лесочек, дороженька, ручеек, газетка, книжечка, конвертик, наши слушатели вправе будут заподозрить нас в горячей симпатии к... Манилову. Вспомним, как изъяснялся этот гоголевский герой:

«Жена его... впрочем, они были совершенно довольны друг другом. Несмотря на то, что минуло более восьми лет их супружеству, из них все еще каждый приносил другому или кусочек яблочка , или конфетку , или орешек и говорил трогательно нежным голосом, выражавшим совершенную любовь: «Разинь, душенька , свой ротик , я тебе положу этот кусочек ».

Слова с дополнительным оценочным значением Гоголь ввел не только в высказывания самого Манилова, но и в авторскую речь, рисующую этого приторно-липкого человека.

Если в речь привлекается много слов и выражений, передающих отрицательное оценочное содержание, она воспринимается как грубая, неуважительная, даже оскорбительная. Так, другой известный герой гоголевской поэмы «Мертвые души», Собакевич, не скупится на резко-отрицательные словесные характеристики своих ближних: все городские знакомые Собакевича — «это все мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья». В ответ на замечание Чичикова о том, что на обеде у губернатора «свиные котлеты и разварная рыба были превосходны», Собакевич отвечает: «Это вам так показалось. Ведь я знаю, что они на рынке покупают. Купит вон тот каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерет его, да и подает на стол вместо зайца».

Конечно, оценочные слова не всегда оказываются выразителями отрицательных качеств человеческого характера. Обратимся еще раз к литературному образцу. Н. А. Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо» использовал оценочную лексику «для выражения доброты и душевной отзывчивости русского мужика:

«Тем часом птенчик крохотный, по малу, по полсаженки, низком перелетаючи, к костру подобрался. Поймал его Пахомушка ».

«Ой ты, пичуга малая ! Отдай свои нам крылышки , все царство облетим».

«Не надо бы и крылышек , кабы нам только хлебушка по полупуду в день».

«А в полдень бы по жбанчику холодного кваску ».

«А вечером по чайничку горячего чайку ...»

Оценочные слова меняют общую эмоциональную окраску речи. Мы отнюдь не одинаково относимся к таким словам, как есть (нейтральное), кушать (вежливое), жрать (грубое); глаза (нейтральное), глазки (уменьшительно-ласкательное) и глазищи. Не случайно правила «хорошего поведения» не рекомендуют говорить о себе «хочу кушать» или «пойду покушаю». Нужно в таких случаях сказать: хочу есть, пойду поем. Гостю же можно и нужно предложить: пойдемте кушать, кушать подано, скушайте.

 

СТИЛЬ, ОТВЕЧАЮЩИЙ ТЕМЕ

Языковые средства, использованные в речи, должны соответствовать стилю речи.

Можно сравнить между собою такие отрывки из текстов:

1. «Итак, относительная интенсивность нервного процесса определяет направление нервного раздражения, определяет связь агентов с различными деятельностями организма. Этими соотношениями интенсивностей переполнена физиология условных рефлексов, и точные определения относительной интенсивности нервных процессов при действии различных раздражающих агентов, составляют один из важнейших пунктов при современном изучении нормальной деятельности больших полушарий».

2. «Давно Лаврецкий не слышал ничего подобного: сладкая, страстная мелодия с первого звука охватывала сердце; она вся сияла, вся томилась вдохновением, счастьем, красотою, она росла и таяла; она касалась всего, что есть на земле дорогого, тайного, святого; она дышала бессмертной грустью и уходила умирать на небеса. Лаврецкий выпрямился и стоял, похолоделый и бледный от восторга».

3. Матрена . Куда ты, куда выскочила?

Параша . Иди скорей, батюшка зовет.

Матрена . Ступай передом, я за тобой.

Параша . Я не барабанщик, впереди тебя ходить.

Матрена . Куда норовишь? Не бывать же по-твоему, не пущу я тебя ночью шляться по двору.

Параша . Ну, так ведь уйду же и на улицу, коли ты стала разговаривать. И незачем уйти, а уйду. Иди домой, кличет, говорят тебе.

Матрена . Разорвусь пополам, а на своем поставлю.

Параша . Вынула ты из меня все сердце, вынула! Что тебе нужно от меня?

Матрена . Как что нужно, как что нужно? Первый мой долг, я тебя соблюдать должна!

Первый отрывок взят из статьи И. П. Павлова «Объективное изучение высшей нервной деятельности животных», второй — из романа И. С. Тургенева «Дворянское гнездо», третий — из пьесы А. Н. Островского «Горячее сердце». Внимательно прочитав эти тексты, мы увидим ярко выраженные особенности речи в каждом из них: особенности отбора й употребления слов, фразеологических единиц, грамматических явлений, т. е. налицо различные стили речи. Павлов не смог бы использовать в своей статье большинство слов и оборотов, употребленных Тургеневым или Островским, точно так же, как, например, Островский не мог бы взять для своей пьесы языковые средства, использованные Павловым и Тургеневым. «Все зависит от условий, места и времени» — эта истина верна и в применении к речи. Именно поэтому один и тот же автор в различных условиях, разрешая различные задачи, использует различные стили речи. Нельзя говорить одними и теми же словами, одними и теми же предложениями с ребенком пяти лет и со взрослым человеком: необходим отбор языковых средств, соответствующих уровням развития ребенка и взрослого человека; нельзя обойтись одним и тем же набором языковых средств, создавая лирическое стихотворение и роман в прозе. Так, А. С. Пушкин во всех своих художественных произведениях использовал созданный и развитый им реалистический стиль русской художественной речи. Однако пушкинский стиль очень гибок, подвижен и богат: он приобретает новые особенности в зависимости от жанра и идейного содержания произведения. Попытаемся сопоставить два отрывка:

Жил старик со своею старухой У самого синего моря; Они жили в ветхой землянке Ровно тридцать лет и три года. Старик ловил неводом рыбу, Старуха пряла свою пряжу. Раз он в море закинул невод,— Пришел невод с одною тиной. Он в другой раз закинул невод,— Пришел невод с травой морского. В третий раз закинул он невод,— Пришел невод с одною рыбкой, С непростою рыбкой,— золотою.
Евгений вздрогнул. Прояснились В нем страшно мысли. Он узнал И место, где потоп играл, Где волны хищные толпились, Бунтуя злобно вкруг него, И львов, и площадь, и того, Кто неподвижно возвышался Во мраке медною главой. Того, чьей волей роковой Под морем город основался... Ужасен он в окрестной мгле! Какая дума на челе! Какая сила в нем сокрыта! А в сем коне какой огонь! Куда ты скачешь, гордый конь, И где опустишь ты копыта? О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы?

В «Сказке о рыбаке и рыбке» слова очень простые, разговорно-бытовые: старик, старуха, землянка, невод, пряжа, тина, закинул и т. п.; определения здесь народно-поэтические: синее море, золотая рыбка, ласковое слово и др.; встречается постоянно повторение отдельных слов и целых оборотов речи; предложения построены очень просто, в них нет причастных и деепричастных оборотов, они очень напоминают разговорную речь. В «Медном всаднике» выступают иные особенности речи, иные характерные ее черты: слова здесь не разговорно-бытовые, а, как правило, литературно-книжные: мысли, возвышался, мрак, глава, воля, роковой, основался, чело, сокрыта, сей, конь, гордый, мощный, властелин и т. п.; определения тоже литературно-книжные: волны хищные, воля роковая, конь гордый, властелин мощный, мостовая потрясенная; построение предложений здесь значительно сложнее, чем в «Сказке». Даже это беглое сравнение особенностей речи двух отрывков ясно показывает гибкость, подвижность, разнообразие, богатство языка Пушкина, умение поэта менять стиль речи в зависимости от различий темы, жанра, творческих задач.

Подобное умение разнообразить речь, меняя стиль в соответствии с изменением условий, обстановки, цели, задач, содержания высказываний, темы, идеи, жанра произведения, нужно не только писателю, но — каждому, кто использует литературную речь. В этой связи полезно вспомнить следующую мысль В. И. Ленина, высказанную им в 1911 г.: «О республике всякий с.-д., который держит где бы то ни было политическую речь, должен говорить всегда. Но о республике надо уметь говорить: о ней нельзя говорить одинаково на заводском митинге и в казачьей деревне, на студенческом собрании и в крестьянской избе, с трибуны III Думы и со страниц зарубежного органа. Искусство всякого пропагандиста и всякого агитатора в том и Состоит, чтобы наилучшим образом повлиять на данную аудиторию, делая для нее известную истину возможно более убедительной, возможно легче усвояемой, возможно нагляднее и тверже запечатлеваемой». Это ленинское указание в связи с вопросом о стилях речи приобретает особую важность для пропагандистов, агитаторов, учителей, литераторов.

Только хорошее знание языка, чуткость и требовательность к слову могут избавить речь от «стилистических» ошибок, т. е. от использования слов, грамматических оборотов, интонаций, характерных для определенного речевого стиля, в такой ситуации, где они почему-либо оказываются неуместными. Даже опытные литераторы никогда не могут быть уверены в том, что в их речь не проникнут стилистически чуждые элементы языка.

Умение менять характер речи в зависимости от изменения содержания высказываний, условий и задач речевого общения не дается человеку от рождения — оно воспитывается и переходит в прочный навык, если человек добивается этого.

 

ДОБРЫМ ЛЮДЯМ — ДОБРЫЕ СЛОВА

Каждый хочет, чтобы его уважали, были с ним вежливы и отзывчивы. Но не каждый умеет уважать других, проявлять вежливость, отзывчивость. Получается нередко по русской пословице: в чужом глазу и соринку замечу, а в своем и бревна не увижу.

Один из видов поведения человека — речь. В наших словах и наших интонациях выражено не только наше видение вещей и явлений, но и наше отношение к людям. Черствое, грубое слово, издевательская, равнодушная, крикливая интонация обижают, оскорбляют. Далеко не каждый задумывается, как его слово, его интонация подействуют на собеседника. Продавец не прочь произнести утешающую его фразу: Подумаешь! Вас много, а я одна. Врач может иной раз сказать больному: Что же это вы, батенька, так поздно ко мне пришли? Учитель, случается, таким тоном поговорит с учениками, что все их уважение к наставнику улетучится — просто потому, что в интонациях учителя го тоже не было, а были досада, раздраженность и холодное равнодушие...

Никто не подсчитывал, какое число душевных ран наносят люди неуместно сказанным словом. Но многие начинают по-настоящему задумываться над лечащей и убивающей силой речи, задумываться о том, как бы лучше, полнее использовать язык для улучшения сердец и душ человеческих.

И хорошо, что вопрос «Как действует слово на человека?» возник. Его поставила жизнь. И жизнь найдет средства для его решения. Слово должно и будет служить воспитанию взаимного уважения людей. И пусть будет побольше добрых слов, сказанных добрым людям!