Революция. — Фронт и тыл. — Совет рабочих и солдатских депутатов. — Доклады членов Государственной Думы. — А.Ф. Керенский. — Нежелание народных масс продолжать войну. — Мнение военачальников. — Вопрос о наступлении. — Ударные добровольческие части. — Дальнейшее падение духа в солдатской массе. — Коллективное заявление главнокомандующих. — Перемены в Верховном управлении вооруженными силами России. — Катастрофа на фронте. — Генерал Л.Г. Корнилов. — Офицерство. — Корниловское выступление. — Окончательный развал.
Революция
События, разыгравшиеся в Петрограде в первых числах марта (по новому стилю) и приведшие к падению царского правительства, разразились для армии неожиданно. Войска были ошеломлены быстротой совершившегося переворота.
«Многим кажется удивительным и непонятным тот факт, — записывает в своих воспоминаниях ген. Деникин, командовавший в это время VII арм. корпусом, — что крушение векового монархического строя не вызвало среди армии, воспитанной в его традициях, не только борьбы, но даже отдельных вспышек. Что армия не создала своей Вандеи… Мне известны только три эпизода резкого протеста: движение отряда генерала Иванова на Царское Село, организованное Ставкой в первые дни волнений в Петрограде, выполненное весьма неумело и вскоре отмененное, и две телеграммы, посланные государю командирами 3-го Конного и Гвардейского конного корпусов, графом Келлером и Ханом Нахичеванским. Оба они предлагали себя и свои войска в распоряжение государя для подавления «мятежа»… Было бы ошибочно думать, что армия являлась вполне подготовленной для восприятия временно «демократической республики», что в ней не было «верных частей» и «верных начальников», которые решились бы вступить в борьбу. Несомненно, были. Но сдерживающим началом для всех явились два обстоятельства: первое — видимая легальность обоих актов отречения, причем второй из них, призывая подчиниться Временному правительству, «облеченному всей полнотой власти», выбивал из рук монархистов всякое оружие, — и второе — боязнь междоусобной войной открыть фронт. Армия тогда была послушна своим вождям. А они — генерал Алексеев, все главнокомандующие — признали новую власть. Вновь назначенный Верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, в первом приказе своем говорил: «Установлена власть в лице нового правительства. Для пользы нашей Родины, я, Верховный главнокомандующий, признал ее, показав тем пример нашего воинского долга. Повелеваю всем чинам славной нашей армии и флота неуклонно повиноваться установленному правительству через своих прямых начальников. Только тогда Бог даст нам победу». Так оценивает в своей книге «Очерки русской смуты» генерал Деникин настроение офицерской среды.
Солдатская масса была слишком темна и инертна, чтобы сразу разобраться в событиях. Поэтому можно было наблюдать в различных частях армии совершенно противоречивые проявления. Тот же ген. Деникин утверждает, что во время чтения манифеста об отречении государя «местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слезы…». Мы же сами отлично помним донесения нескольких командиров полков, доносивших в Штаб армии о том, что их солдаты отказывались присягать Временному правительству перед своим полковым знаменем, требуя немедленного уничтожения на его полотнище вензеля отрекшегося императора.
Но несмотря на всю разноречивость внешних проявлений солдатских настроений, одно может считаться несомненным: доверие к бывшему царскому правительству было окончательно подорвано и внутреннее единство традиционной формулы «за Веру, Царя и Отечество» было разрушено. Царь противопоставлялся Отечеству. Слухи об измене императрицы Александры Федоровны, о грязной роли Распутина, хотя и ложные, сыграли особенно разлагающую роль. Самое убийство Распутина членами царской семьи объяснялось в солдатских массах как доказательство справедливости циркулирующих слухов. Дезорганизация, наблюдаемая в тылу, недостаток в снабжении, расстройство транспорта, озлобленная критика правительства во всех слоях интеллигенции, с другой стороны — отталкивание общественных сил самим правительством, министерская чехарда и самое ничтожество выдвигаемых на эти посты лиц — все это широко проникало в гущу солдатской массы и атрофировало в ней всякое чувство доверия и уважения к правительственной власти. Мистический ореол царской власти был разрушен.
«Ваше величество, — телеграфирует главнокомандующий армиями Западного фронта генерал Эверт, — на армию в настоящем ее составе при подавлении внутренних беспорядков рассчитывать нельзя… Я принимаю все меры к тому, чтобы сведения о настоящем положении дел в столице не проникали в армию, дабы оберечь ее от несомненных волнений. Средств прекратить революцию в столице нет никаких».
Фронт и тыл
Изучая настроение солдатских масс на фронте в первые дни революции, нельзя не заметить, что степень революционизирования и податливости к разлагающим влияниям этих масс росла по мере удаления от боевой линии в тыл. Это явление имело место в течение всего 1917 г. и обуславливало то, что каждая новая волна разложения армии приходила с тыла. Это явление представляет собой как бы общий психологический закон процесса развала армии. Генерал Сериньи в своем труде» выдержку из которого мы уже приводили, обратил внимание на подобное же явление на французском театре:
«Это явление очень ясно обнаружилось у нас во время пораженческой пропаганды, имевшей место в 1917 году; войсковые части, которые первыми ей поддались, были те, которые, выведенные из боевых линий, находились на отдыхе; эта гангрена была принесена к ним укомплектованиями и вернувшимися из отпусков внутри страны. То же самое имело место у наших врагов в октябре 1918 года. Германия была в полном разложении. Тыловые части и запасные полки подняли красные флаги и срывали с офицеров погоны; в это же самое время войска боевой линии продолжали упорно драться. После заключения перемирия эти войска перешли в полном порядке Рейн и, не успев заразиться, способствовали восстановлению порядка в Империи…»
Закон распространения разложения армии с тыла к фронту проявляется в России в том, что быстрее всего идет процесс разложения в солдатских массах Северного фронта, в непосредственном тылу которого находился главный очаг революции — Петроград. Второе место по своей «разлагаемости» занимают армии нашего Западного фронта, в тылу которого находился второй революционный центр — Москва. Юго-Западный фронт, имевший в своем тылу Киев, был здоровее, и волны разложения, по сравнению с Северным и Западным фронтами, сюда запаздывали. Наконец, в наилучшем моральном состоянии находились наши армии Румынского фронта; пребывание на территории чужого государства значительно задерживало проникновение заразы.
Движущей силой революции оказался петроградский гарнизон (запасные части), мятеж которого и привел к такой молниеносной победе революции. В таком же разложении оказались ближайшие соседи петроградского гарнизона — Балтийский флот и Кронштадт.
Совет рабочих и солдатских депутатов
Руководящим органом революции с первых же дней стал образовавшийся из революционных главарей петроградский Совет рабочих депутатов. Этот «Совет» сразу же присоединил к своему наименованию слова «и солдатских депутатов» и употребил все усилия для того, чтобы захватить в свои руки руководство восставшими частями. 1/14 марта от имени Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов отдается приказ по войскам Петроградского гарнизона, хорошо всем известный под названием «приказ № I».
Начальные пункты этого приказа гласили:
«1. Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.
2. Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной Думы к 10 часам утра, 2-го сего марта.
3. Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.
4. Приказы военной комиссии Государственной Думы следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.
5. Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованиям».
Непосредственным следствием «приказа № 1» является фактический захват власти в столице Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Временное правительство очутилось, по существу дела, на втором плане, сохраняя лишь до поры до времени видимость власти. И одной из первых уступок, которую Временное правительство вынуждено было сделать Совету рабочих и солдатских депутатов, является смещение только что назначенного на пост Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича.
«Уже в первые десять дней, — пишет большевистский писатель Я. Яковлев, — Ставка становится центром заговора, пытающимся сохранить Николая Николаевича в качестве Верховного главнокомандующего… Эту Ставку бьет солдатская и рабочая масса». Внесем только исправление — не солдатская масса, а Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов.
Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов пытался сразу же распространить действие «приказа № 1» и на всю армию. Но это ему не удалюсь, и Петроградскому Совету пришлось отдать «приказ № 2», в котором объявлялось, что «приказ № 1» относится только к войскам Петроградского гарнизона.
Тем не менее, несмотря на первоначальную внешнюю неудачу, «приказ № 1»> сыграл громадную роль в разложении армии.
Во-первых, он наталкивал солдатскую массу на самочинное образование «солдатских советов».
Во-вторых, он в корне подрывал установленную воинскую дисциплину. Уже в цитированном выше параграфе 5 этого приказа говорилось, что всякого рода оружие «ни в каком случае не должно выдаваться офицерам, даже по их требованиям»… Таким образом, узаконивалось неповиновение и в то же время офицеры обрисовывались опасными врагами солдат.
Во всех параграфах приказа № 1 составители этого приказа вели демагогическую игру с темной солдатской массой, которая с особенным восторгом принимала все, что освобождало ее от каких-либо обязательств, в особенности от всякого проявления воинской дисциплины; последняя являлась особенно ненавистной, ибо с началом революции, когда все темные инстинкты народных масс стремились разнуздаться, воинская дисциплина оставалась в армии единственным задерживающим началом.
Многие из членов Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов так и смотрели на приказ № 1, как на разлагающее старую армию начало. Об этом откровенно свидетельствует один из этих депутатов, г-н Гольденберг (редактор газеты «Новая Жизнь»). «Приказ № 1, — заявляет Гольденберг, — являлся единодушным выражением воли Совета. В день, когда началась революция, мы поняли, что если не развалить старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией. Мы не колебались: мы приняли решение в пользу последней и употребили — я смело утверждаю это — надлежащее средство».
Доклады членов Государственной Думы
Дабы дать хотя бы приблизительную картину солдатских настроений в первый месяц революции, мы используем доклад члена Государственной Думы Н.О. Янушкевича об его объезде вместе с другими членами Государственной Думы частей фронта. Этот доклад был заслушан 13/26 марта Временным Комитетом Государственной Думы, пытавшимся в первый месяц революции всячески поддерживать Временное правительство кн. Львова.
Доклад Н.О. Янушкевича типичен. Если просмотреть доклады всех членов Государственной Думы, объезжавших в марте месяце по поручению Временного правительства нашу действующую армию, то мы увидим большое сходство их между собой.
Несомненно, что однородность возложенной задачи на всех этих посланцев Временного правительства накладывает на них один и тот же отпечаток. Эти посланцы должны были укрепить веру армии во Временное правительство, вышедшее из недр Государственной Думы. Искание этого доверия прежде всего в солдатской массе приводит посланцев Временного правительства к некоторой демагогии. У Янушкевича это отражается в стремлении объяснить всякие солдатские волнения «бестактностью» офицеров, не принявших революцию; характерна одна мелочь: он называет комитеты «солдатскими и офицерскими», а не в обратном порядке; тенденция понравиться солдатским массам проявляется и во многом другом.
Но в общем нельзя не считать, что все эти посланцы Временного правительства ехали с глубоким и искренним патриотическим желанием помочь армии пережить предстоящий ей кризис.
Доклад Янушкевича позволяет проследить тот психическо-социальный закон, о котором мы говорили выше, и устанавливающий, что разложение армии происходит с тыла.
По мере сближения с фронтом, Янушкевич свидетельствует все улучшающееся настроение, которое на самых боевых линиях «такое веселое, радостное и хорошее, что отрадно становится».
Общее политическое настроение солдатской массы характеризуется Янушкевичем: «Солдаты чего-то ждут…»
Это выжидательное настроение солдатской массы в первые дни после падения старого режима констатируется во всех мемуарах. Психологически оно чрезвычайно характерно. Народные массы привыкли до сих пор совершенно пассивно относиться ко всем вопросам государственного значения; решали все царь и его правительство. Такое отношение было освящено веками. И вдруг, в несколько дней, все это рушилось. Все газеты, на которые теперь с жадностью набросилась солдатская масса, все ораторы на митингах, на которых часами она простаивала, заговорили о свободе и о том, что народ должен решать все сам. Солдатская масса, ошеломленная, прислушивалась и еще не знала, куда идти. Где-то в ее глубине шевелились чисто эгоистичные устремления: получить землю у помещиков, ограбить «буржуя», уйти с фронта домой… Но задерживающие начала, хотя и надтреснутой, но еще не развалившейся государственности, сдерживали анархические тенденции, заставляя их укрываться в подсознании. В таких условиях благоразумная часть солдатской массы, находившейся на фронтах, потянулась к Государственной Думе и Временному правительству. Овации, упоминаниями о которые полон доклад Янушкевича, были вполне искренними. Солдатская масса на фронте еще не знала, что карта Временного правительства в это время уже была бита Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Но среди этой массы крайние революционные элементы уже чувствуют это. В этом можно убедиться в мимолетной заметке Янушкевича: «…Затем к наш обращались с просьбой предоставить им возможность послать кого-нибудь от какой-либо части в Петроград, узнать, в чем дело». Подобные посылки были осуществлены во всех армиях; этим способом сторонники «углубления» революции устанавливали связь с Петроградским Советом, отрешившимся стать во главе всего революционного движения.
Член Государственной Думы Янушкевич не видит этого. Он упоен внешним фасадом встречи, совершенно забывая, что всякие проявления толпы всегда крайне эмоциональны и бурны, и что эта внешность вовсе не гарантирует от того, что через кратчайший промежуток времени та же толпа столь же горячо будет приветствовать совершенно противоположное.
He видит также Янушкевич, что образовавшийся между офицерами и солдатами разрыв имеет причины более глубокие, нежели «бестактность» офицеров. Не видит он, что здесь намечается уже начало вражды, приведшей впоследствии к Гражданской войне.
Не видит он также, что в разговорах об отпусках, в просьбах старых солдат отпустить их домой выбивается наружу нежелание продолжать войну. Этот «отказ от войны» еще запрятан в глубине подсознания солдатской массы, — он не смеет еще откровенно высказываться, но он существует в виде потенциальной отрицательной силы и при этом уже большого напряжения.
Для того чтобы убедиться в правильности нашего анализа, мы приведем выдержку из доклада о поездке на фронт другого члена Государственной Думы, Масленникова, объехавшего часть Юго-Западного фронта в сопровождении П.Н. Шмакова. Этот объезд совершен на месяц позже (в конце апреля нов. ст.), и потому те процессы в солдатской массе, о которых мы говорили, разбирая доклад Янушкевича и которые проявлялись только в виде отдельных, неотчетливых признаков, теперь выявляются яснее. Это тем более показательно, что Масленников объезжал Юго-Западный фронт, который в своем «революционном созревании» несколько запаздывал по сравнению с Северным фронтом, имевшим в своем непосредственном тылу Петроград.
Но прежде чем приступить к разбору доклада Масленникова и Шмакова, мы должны упомянуть о том, что в течение первого же месяца революции во всех частях фронта образовались солдатские советы. Командный состав решил взять это стихийное движение солдатской массы в свои руки, создав «войсковые комитеты» и введя туда также представителей офицерского состава. Предполагали, что этим способом удастся восстановить сильно пошатнувшееся с началом революции доверие солдатской массы к командному составу и перекинуть мост через образовавшийся разрыв между солдатами и офицерами.
В этом духе и были даны указания из Ставки генералом Алексеевым, заменившим великого князя Николая Николаевича на посту Верховного главнокомандующего.
Ко времени объезда части Юго-Западного фронта Масленниковым и Шмаковым в полках, в дивизиях, в корпусах, в армиях и во фронтах комитеты уже были вполне сформированы. Вследствие этого, для того, чтобы определить настроения солдатских масс, господа Масленников и Шмаков находятся в более легком положении, нежели Янушкевич, объезжавший фронт в ту пору, когда подобные комитеты формировались в полном беспорядке, а потому как выразители солдатских настроений мало отличались от митингов, настроение которых почти всецело обуславливалось удачным выкриком случайных вожаков толпы.
При посещении первых же двух полков, о которых Масленников и Шмаков отзываются как о вполне боеспособных, им приходится уж<е столкнуться с формулой «война без аннексий и контрибуций», в которую вылилась первая пораженческая пропаганда большевиков.
Насколько содержание этой формулы своеобразно трактовалось солдатской массой, свидетельствуют многочисленные случаи, когда под предлогом этой формулы солдаты отказывались выносить вперед на несколько шагов окопы, требуемые для обороноспособности наших позиций. Говоря про Полоцкий полк, депутаты выражаются так:
«Общее впечатление от полка говорит в его пользу… В речах верное понимание смысла девиза «без аннексий и контрибуций»…»
Относительно же посещения следующего полка той же дивизии депутаты записывают:
«Командир полка, приветствуя депутатов, говорит, что девизом полка служит «война без аннексий и контрибуций»…»
Впечатление от посещения остальных частей 5-го Армейского корпуса формулируется депутатами как благоприятное; тем не менее, вих докладе опять встречаются упоминания о формуле «без аннексий и контрибуций», которую все солдаты «ставят девизом».
Хотя депутаты вслед за тем и успокаивают, что солдаты «несомненно в наступление пойдут», но этот оптимизм является следствием желания видеть вещи не такими, какими они суть, а такими, какими им хотелось, чтобы они были.
Откровенное пояснение, что значит в солдатских умах формула «без аннексий и контрибуций», депутаты слышат в речи председателя съезда представителей комитетов 11-й армии. Речь председателя этого съезда, прапорщика 11-го Финляндского стрелкового полка, «носила явный характер направления большевиков. Охарактеризовав IV Думу как представительницу интересов буржуазных классов и капитала, он высказал, что армия будет драться до конца только в случае выяснения истинных намерений наших союзников, чтобы России дана была гарантия, что борьба идет не за капиталистические цели союзников. Вообще, в речи председателя чувствовалось, быть может, невольное намерение подорвать авторитет Думы, Временного правительства и доверие к союзникам. Последнее встретилось депутатам впервые. Речь председателя имела грандиозный успех…»
Подтверждение этому тревожному явлению, обнаруженному депутатами «впервые», было получено через день при посещении гвардейских сапер. «Политическое направление президиума показало себя крайне левым, большевистского толка. На собрании, впервые за всю поездку, был очень остро затронут вопрос о мире. Член президиума, редактор латышской газеты, указывал на мирную конференцию как на скорейший способ ликвидировать войну. Другие ораторы требовали обнародования наших условий с союзниками для гарантии, что мы не боремся за империалистические и капиталистические стремления наших союзников. К последним чувствовалось явное недоверие. В речах ни одного слова, враждебного Германии. Тем не менее, в конце собрания — крик «ура».
Дальше Масленникову и Шмакову пришлось уже вплотную подойти к очень ярким проявлениям пораженчества: «…Солдаты пехоты часто перерезали телефонные провода артиллерийских наблюдательных пунктов. Грозят артиллерии в случае стрельбы в противника поднять артиллеристов на штыки. Не позволяют под угрозой штыков открывать пулеметный огонь. Братания продолжаются, хотя и в значительно меньшей степени, чем на Пасху, когда братания приняли прямо уродливые формы… Рассказывают, что в наших окопах, удаленных от немецких шагов на 30, пулеметы в чехлах…»
Все это заставляет Масленникова и Шмакова прийти к следующему общему заключению о боеспособности фронта:
«Резюмируя общее впечатление от посещения указанных частей, можно сделать следующий вывод:
Сравнивая дух армии в настоящее время и в первые дни революции, при посещении Северного фронта, к сожалению, приходится констатировать, что та пропаганда, которую вела Германия у нас в тылу через своих вольных и невольных провокаторов и шпионов, а также пропаганда на фронте под видом перемирий и братаний, сделала свое губительное дело. Солдаты более не рвутся в бой, чтобы доказать, как русский гражданин защищает свою свободную Россию, а идут разговоры тишь об обороне, да и то с боязнью защищать мифические французские и английские капиталы. Тылы этой пропагандой уже заражены в значительной степени. Чужды этой пропаганды наши доблестные артиллерия и казачество. О духе кавалерии мы не знаем. Боевая пехота в некоторых частях начинает поддаваться этой пропаганде, если не совсем подпала, то только благодаря героическим элементам среди солдат и беззаветной службе на благо Родины нашего доблестного офицерства, ставящего свой долг выше незаслуженных обид, клеветы и оскорблений. Успех нежелательной пропаганды в пехотных частях лежит в том, что он бьет по самому больному месту. Все устали воевать — большевистская пропаганда проповедует скорейшее прекращение активных военных действий (оборонительная война и мирный конгресс). Главные пункты этой пропаганды: подорвать веру в правительство, союзников, Государственную Думу и внести рознь и разлад во внутреннюю жизнь войск. Устав воевать, но слыша из России голоса о необходимости защищать свободу, стараются найти компромисс, угодить и чувству самосохранения и необходимости воевать. Вот почему так крепко укоренилось неправильное понимание мира без аннексий, как отказа от всякой наступательной войны. Отсюда недоверие к власти и союзникам и этим же объясняется недоброжелательное отношение к офицерскому составу. Наряду с этим огромная масса солдат рада верить в то, что немцы пойдут на все требования, выставляемые русской демократией.
Немцы, отлично учтя это настроение, всячески стараются его поддержать и развить, прекратив обстрел наших позиций и проповедуя свое миролюбие организованным и планомерно проводимым братанием.
Зараза, идущая из тыла, одинаковая с пропагандой немцев, убеждает менее сознательную часть солдат в возможности их мыслей и чаяний. Твердое желание союзников воевать и призыв Временного правительства к исполнению долга перед ними отдаляют мир, вот почему скрещивающаяся пропаганда о недоверии к Англии нравится.
Офицерство, в большинстве ратующее за войну до победы, сочувствия не встречает, и агитация против него падает на подготовленную почву. Характерно отметить, что в большинстве случаев наиболее подозреваемые офицеры — в боевом отношении лучшие. Это явление объясняется невольной боязнью, что хорошие офицеры сумеют заставить наступать».
В рассматриваемом нами докладе Масленникова и Шмакова можно отчетливо проследить связь между пораженческими настроениями войск и их отношением к Временному правительству.
В V корпусе, с которого начали свой объезд депутаты и общее впечатление о войсках которого, как мы видели выше, сложилось благоприятное, «политические воззрения, в общем, сходятся с воззрениями правого крыла Совета солдатских и рабочих депутатов. Отношение к Думе и Временному правительству (подчеркивается иногда необходимость единения последнего с Советом солдатских и рабочих депутатов) — благожелательное. Отношение к депутатам восторженное. Обыкновенное явление — спрашивают, к каким партиям принадлежат депутаты. Всюду одни и те же вопросы: будущая форма правления, Учредительное собрание, земля, отношения Временного правительства с Советом рабочих и солдатских депутатов…»
Но уже в конце своего объезда, в объединенном заседании 1-й и 2-й Гвардейских пехотных дивизий, они слышат «среди речей солдат фразы: штык против немцев, приклад против внутреннего врага. Далее следуют две крайние речи солдат. Первая заключает в себе угрозу Временному правительству, если оно не пойдет рука об руку с Советом рабочих и солдатских депутатов, удалить его вон…»
А.Ф. Керенский
Как мы указывали выше, солдатская масса, в первые дни революции, была ошеломлена быстротой и легкостью, с которой пала царская власть. По инерции она бурно приветствует новую власть в лице Временного правительства. Но вскоре до нее уже доходят сведения, что истинная власть не там, а в руках Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Она не хочет порвать с Временным правительством, вынесенным на гребне первой волны революции; но ее симпатии на стороне Совета рабочих и солдатских депутатов. Крайне характерно указание доклада на то, что настроения солдатских представителей в комитетах войсковых частей, сохранивших большую боеспособность, соответствуют политическим воззрениям правого крыла Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Так оно и было повсеместно. Большевистский писатель Яковлев в предисловии к книге «Разложение армии в 1917 году» подтверждает это, заявляя, что «в первые дни революции во главе этих (войсковых) комитетов стали сначала эсеровские и меньшевистские интеллигентские элементы, которые пытались вложить революцию в прокрустово ложе буржуазных полуреформ». Эти элементы создали ту громадную популярность, которой начал пользоваться с первых же дней революции в солдатских массах, находившихся на фронте, А.Ф. Керенский. Это и выдвинуло его в июле месяце во главу правительства, несмотря на то, что он уже не отвечал революционным устремлениям Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. В этом и являлась трагичность роли Керенского. Вся сила его была в солдатских массах на фронте; эта масса запаздывала в своем разложении по сравнению с главным очагом революции, Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов; всякое дальнейшее «углубление» революции подрывало силу Керенского и увеличивало силу Петроградского Совдепа. Вот почему солдатская масса на фронте и является теперь ареной борьбы двух направлений: одного — старающегося задержать революцию в ее политической стадии; другого — стремящегося ускорить ее превращение из политической в социальную. Несомненно, что представители первого направления, к числу которых должен быть отнесен и Керенский, бессознательно тоже толкали революцию к переходу в социальную. Керенский неоднократно кричал на солдатских митингах: «Товарищи, углубляйте революцию». Но здесь так же, как и в других подобных случаях, нужно видеть лишь демагогию, посредством которой он и его политические единомышленники думали захватить власть над стихией толпы. Такой же неразумной демагогией должны быть объяснены распоряжения Керенского, заменившего в мае месяце Гучкова на посту военного и морского министра, ведшие к подрыву авторитета военных начальников, к падению дисциплины и к дальнейшему разложению армии. Керенский совершенно не отдавал себе отчета в том психологическом процессе, который происходил в армии с начала революции. Положение же в этом отношении было исключительно трудным; причина этой исключительной трудности заключалась в том, что войска, заболевшие революционным психозом, должны были в то же время воевать. Совершенно естественно, что то бремя, которое выпало на долю России в первые три года войны, при малом понимании целей и задач войны самой народной массой, должно было вызвать сначала неудовлетворенность, а затем и недовольство войной. Таким образом, наряду со стимулами политического, экономического и социального содержания, свойственными всякой революции, в русской народной и солдатской массах с начала революции усиленным темпом нарастает желание окончить войну.
Нежелание народных масс продолжать войну
С первых же дней революции начались на русском фронте так называемые «братания». Немцы очень умело пользуются этим для ведения пропаганды среди нашей солдатской массы. В первые месяцы командному составу удается еще бороться с этим злом при посредстве огня артиллерийских частей, дольше сохранявших порядок. В приложении приведены выдержки из донесений о братании, имевшем место на нашем Северном фронте в марте и апреле 1917 г.
Насколько сильно было стремление солдатской массы «кончить войну», свидетельствует тот колоссальный рост дезертирства и уклонения, который начался в русской армии с начала революции. Напомним некоторые цифры, которые мы уже приводили в предыдущих главах.
Средняя заболеваемость в месяц с началом революции увеличилась на 120 %, хотя никаких эпидемических болезней в русской армии не было и санитарное состояние продолжало оставаться благополучным.
Среднее число зарегистрированных дезертиров в месяц с началом революции увеличилось на 400 %.
Кроме того, с марта 1917 г. началась громадная «утечка» солдат с фронта и отказ идти на фронт из тыла под самыми различными предлогами.
В воспоминаниях ген. Половцева, командовавшего войсками Петроградского военного округа в июне и июле 1917 г., встречается описание одного из видов такого дезертирства, происходившего под самым носом Временного правительства: «…По армии прошел слух, что всех солдат старше 40 лет отпустят домой, да какая-то агитация в этом смысле пошла из Совета. И вот 40-летние начали дезертировать и являться в столицы с требованием о том, чтобы их на законном основании уволили. Поселились они лагерем на Семеновском плацу, разбились на роты, основали собственную республику, начали сначала посылать повсюду депутации, но, потерпев неудачу, стали устраивать огромные шествия, более 50 рот. Чернов их обнадежил. Керенский с яростью прогнал. Я начал морить голодом, прекратив отпуск у воинского начальника всякого для них пропитания, но оказалось, что их республика может жить самостоятельно на заработки от торговли папиросами, от ношения багажа на вокзалах и проч.»
Как мы указывали в конце главы, посвященной изучению распределения призванных на военную службу людей между войсками и тылом, с началом революции утекло самовольно или под, различными предлогами из действующей армии в тыл около 2 000 000 человек.
Этот повальный уход в тыл нельзя назвать иначе, как стихийно начавшейся демобилизацией.
Приводимые выше цифры позволяют совершенно определенно утверждать, что «отказ от войны» русских масс, вскоре же после начала революции, стал основным процессом революции. Политические деятели, вынесенные к власти на гребне первой волны революции, принадлежавшие по преимуществу к либеральной буржуазии, этого не поняли. Не понял этого и Керенский, заменивший в июле месяце кн. Львова и ставший вместе с правыми социалистами-революционерами распорядителем судеб России.
Все они продолжали призывать русские народные массы к продолжению войны до окончательной победы. Одна только кучка большевиков, имея во главе привезенного из Германии в запломбированном вагоне Ленина, поставила свою ставку на призыв русской солдатской массы к немедленному прекращению войны с центральными державами.
Мнения военачальников
Посмотрим теперь, как оценивались настроения войск в конце марта и в начале апреля самими военачальниками. В приложении приведены выдержки из некоторых донесений некоторых из войсковых начальников Западного фронта. Как мы говорили уже выше, войска нашего Западного фронта в отношении своего разложения могут быть поставлены на среднее место между быстро разваливавшимся Северным фронтом и более медленно разлагавшимися Юго-Западным и Румынским. На основании всех полученных Штабом Западного фронта донесений войсковых начальников им было составлено в середине апреля (по новому стилю) следующее заключение:
«Мнения большинства начальствующих лиц сходятся на том, что дисциплина в войсках упала; доверие между офицерами и солдатами подорвано; нравственная упругость и боеспособность войск значительно понизились. В настоящее время войска пригодны только к обороне, наступление будет возможно через 1–2 месяца после того, как возбуждение, вызванное переворотом, уляжется. Однако на успех наступления можно рассчитывать при непременном условии самой тщательной подготовки.
Почти все начальники указывают на то, что масса всякого рода литературы, хлынувшей в армию, в частности «Известия», воззвания и приказы Советов рабочих и солдатских депутатов, приносят громадный вред, так как отвлекают части от боевого дела и расшатывают их, потому что масса солдат во многом плохо разбирается, многое принимает на веру и усваивает из прочитанного лишь то, что ей в данный момент нравится. Организующиеся офицерско-солдатские комитеты вносят заметное успокоение.
Многие начальники утверждают, что после переворота стремление войск к победе осталось, а в некоторых частях даже усилилось.
Дух новых дивизий несколько слабее, чем в старых коренных дивизиях; большая часть их пока пригодна лишь к обороне.
Некоторые дивизии (83,62 и 69), подолгу (1–1,5 года) занимающие один и тот же участок, жалуются на сильное утомление и прежде всего нуждаются в продолжительном отдыхе.
Большинство начальствующих лиц смотрит на будущее спокойно и надеется, что через 1–2 месяца (к половине мая) боеспособность войск будет восстановлена; к их числу относятся во второй армии комкоры 9,10 и Сводного, начдивы 7 Сиб., 1 Гренад., 169 и Уральской казачьей; в 3-й армии командарм 3, Комкоры 31,4-го Конного, 3 и 46, начдивы — 75,172,1-й Кубанской Каз., 16 кавал., 100, Пограничной и 5-й Донской Казачьей; в 10-й армии — командарм 10, комкоры — 2 Кавказск., 20 и 35; начдивы — 1 Кавк. Гренад., 51, 134,11-й Сибир., 29,133 и Инаркор 2 Кавказского.
Некоторые начальники признают, что войска и в настоящее время находятся на должной высоте, в том числе комкоры Гренадерского, 3 Сибирского, 38 и 1 Сибирского, начдивы 5,42,129,7 Туркестанской, 9,67,2 Кубанской Казач., 2 Туркестанск, Казач. и комбриг 42 Артиллерийской.
Наконец, есть начальники, которые смотрят на состояние войск более мрачно; к таковым относятся командарм 2, начдивы 168, 8 Сиб., 17 Сиб., 2 Гренад., 15 Сиб., 112,130,83,2 Сводной Казач., 27,77,2 Кавказск. Гренад., 62, 69, 175, 28, 55, 170; 31; 2 кавал. и командиры полков 167, 168, 669, 670 и 671».
Для того чтобы судить, как оценивалось в самом Штабе Верховного главнокомандующего общее положение на всех фронтах, может служить приводимый в приложении документ. Последний представляет собой запротоколированное заключение совещания, имевшего место в Ставке 18 марта (1 апреля) 1917 г.
Относительно состояния армии в этом документе говорится следующее:
«Армия переживает болезнь. Наладить отношения между офицерами и солдатами удастся, вероятно, лишь через 2–3 месяца.
Пока же замечается упадок духа среди офицерского состава, брожение в войсках, значительное дезертирство.
Боеспособность армии понижена, и рассчитывать на то, что в данное время армия пойдет вперед, очень трудно.
Таким образом:
1. Приводить ныне в исполнение намеченные весной активные операции не допустимо.
2. Не рассчитывая на Балтийский флот, надо организовать оборону Финляндии и подступов к Петрограду, что потребует усиления Северного фронта.
3. На всех фронтах, до восстановления порядка в тылу и образования необходимых запасов, необходимо перейти к обороне.
4. Необходимо принять самые энергичные меры для уменьшения едоков на фронтах.
Для этого необходимо убрать с фронтов всех инородцев и военнопленных и решительно сократить число людей и лошадей во всех тыловых учреждениях.
5. Надо, чтобы правительство все это совершенно определенно и ясно сообщило нашим союзникам, указав на то, что мы теперь не можем выполнить обязательства, принятые на конференциях в Шантильи и Петрограде».
Если внимательно вчитаться в донесения военачальников в период первых месяцев революции, то нельзя не заметить одно очень существенное противоречие: с одной стороны, многие начальники утверждают, что после переворота стремление к победе осталось и даже в некоторых частях усилилось, — с другой стороны, почти все начальники заявляют, что сейчас войска неспособны к наступлению. Странное усиление «стремления к победе»!
Только что замеченное нами противоречие объясняется двумя причинами: во-первых, многие начальники сочли некоторый подъем духа, с которым приняла в первые дни революции солдатская масса объявление всякого рода свобод, за истинное патриотическое воодушевление. Во-вторых, с началом революции начальники, выражавшие пессимистические взгляды на революцию, брались под подозрение в «контрреволюции». Военные министры — Гучков, а затем, в еще большей мере, Керенский, искавшие популярности в солдатских массах, немедленно увольняли таких начальников. Таким образом, создавался «отбор» начальников, заигрывающих с революцией или, по крайней мере, не смеющих высказывать всей правды.
Только что указанное нами нужно учесть при изучении донесений войсковых начальников того времени и считать, как правило, что эти донесения рисуют положение дел более оптимистично, чем оно было в действительности.
Несомненно, что это должно было отразиться на сводках высших штабов и заключениях старших начальников. Сказалось оно и на Ставке, и на самом Верховном главнокомандующем, генерале Алексееве. В письме от 12/25 марта № 2188 к военному министру Гучкову генерал Алексеев пишет:
«Моральное состояние армии недостаточно определилось вследствие всего пережитого и не усвоенного еще умами офицеров и солдат, равно вследствие проникающей в ряды армии пропаганды идей, нарушающих веками установившийся военный порядок. Бог даст, армия переживет острый кризис более или менее благополучно, но нужно предусматривать возможность и понижения боеспособности армии, хотя бы и временного. Это в общем ходе событий явится наиболее опасным моментом для России. Хорошо осведомленный противник, конечно, учтя это обстоятельство, постарается использовать наш период слабости для нанесения решительного удара. Неизвестно, кого обвинит тогда в поражении общее мнение армии».
В этом отрывке из письма генерала Алексеева мы читаем осуждение пропаганды, но в нем нет решительного указания на то, что начавшаяся революция несет с собой разложение армии, весьма вероятно, ее гибель. Генерал Алексеев говорит только о «возможности» временного понижения боеспособности армии и только об остром кризисе, который, Бог даст, армия переживет.
Интересно сопоставить здесь это недостаточное понимание нашими руководящими политическими и военными верхами всей силы разложения, которую несет с собой революция, с точкой зрения германских политических руководителей.
«…Правительство, — пишет в своих воспоминаниях генерал Людендорф, — опасалось, как бы наше наступление не задержало процесс разложения России. В начале апреля, в период сильного развития на фронте братания, армейская группа Лизингера произвела частную атаку тэтдепонана Стоходе, остававшемся в руках у русских со времени боев 1916 г., к северо-востоку от Ковеля. Эта операция сама по себе не имела сколько-нибудь серьезного значения, но число русских, захваченных здесь в плен, было столь велико, что вызвало даже мое удивление. Канцлер просил меня делать возможно менее шума по поводу этого дела. Скрепя сердце я согласился. Войска, участвовавшие в этой атаке, не заслуживали этой сдержанности. Появившиеся в газетах наши урезанные описания боя на Стоходе многим показались странными. Я предвидел это впечатление, но считал себя обязанным подчиниться желанию канцлера не разрушать надежды на мир. На этом же основании Штаб Верховного главнокомандующего запретил всякую другую подобную операцию».
Пусть читатель сравнит высказанное в только что приведенных строках с мнением генерала Алексеева, высказанным в письме Гучкову, о том, что неприятель, конечно, воспользуется понижением боеспособности нашей армии, чтобы в первые же месяцы нанести нам решительный удар.
Мы здесь имеем перед собой два различных мировоззрения: одно — учитывающее грозную силу разрушения, присущую революционному процессу; другое — примитивно низводящее этот процесс в рамки временного кризиса.
Вопрос о наступлении
Это ограниченное понимание психически-социальной природы революции привело наши высшие военные круги к мысли об излечении армии от революционного процесса путем перехода в наступление; это наступление было) отложено на июнь месяц, ввиду заявления большинства войсковых начальников о необходимости 1–3 месяцев для того, чтобы пережить революционный кризис.
Вот как обосновывает необходимость наступления для русской армии в 1917 г. ген. Деникин, бывший в это время начальником Штаба Верховного главнокомандующего: «…В пассивном состоянии, лишенная импульса и побудительных причин к боевой работе, русская армия несомненно и быстро догнила бы окончательно, в то время как наступление, сопровождаемое удачей, могло бы поднять и оздоровить настроение, если не взрывом патриотизма, то пьянящим, увлекающим чувством победы. Это чувство могло разрушить все интернациональные догмы, посеянные врагом на благодарной почве пораженческих настроений социалистических партий. Победа давала мир внешний и некоторую возможность внутреннего. Поражение открывало перед государством бездонную пропасть. Риск был неизбежен и оправдывался целью — спасение Родины. Верховный главнокомандующий, я и генерал-квартирмейстер (Юзефович) совершенно единомышленно считали необходимым наступление. Старший командный состав принципиально разделял этот взгляд. Колебания, и довольно большие при этом, на разных фронтах были лишь в определении степени боеспособности войск и их готовности».
Эта выдержка чрезвычайно характерно обрисовывает указанную нами примитивность мышления, с которой подходил высший командный состав к революционному процессу. В самом деле, из слов генерала Деникина видно, что весь расчет на спасение русской армии был основан на одержании окончательной победы, приводящей к миру. Между тем в 1917 г. война находилась еще в той стадии, когда была применима только стратегия изнурения и когда наполеоновские сокрушительные удары, решающие сразу судьбу войны, были абсолютно невозможны. В особенности это было невозможно для русской армии, которая, несмотря на то что вышла из катастрофы в боевом снабжении, все-таки оказывалась в 1917 г., по сравнению с немцами, в отношении своего вооружения, более отсталой, чем в 1914 г. Эта отсталость русской армии не позволяла не только рассчитывать на всесокрушающую победу на русском фронте, но и вообще на большой успех, который, по словам генерала Деникина, оздоровил бы настроение армии «если не взрывом патриотизма, то пьянящим, увлекающим чувством большой победы». Наоборот, нужно было ожидать, что в лучшем случае наше наступление быстро замрет, не приведя ни к каким видимым для массы успехам.
«Риск был неизбежен и оправдывался целью — спасение Родины», пишет генерал Деникин. Но риск бывает осмысленным и бессмысленным. Второго рода он и был в данном случае.
Мотивом, который тоже выставляли в пользу наступления, являлось то, что будто бы оно необходимо было для союзников. В данном случае этот мотив отпадает, так как наше наступление было бы полезным для общесоюзного дела только в том случае, если бы оно произошло в апреле или мае 1917 г. На это и указывает в своих воспоминаниях ген. Людендорф. В июне же месяце оно представляло собой лишь изолированный удар, который немцам легко было парировать присылкой против русского фронта требуемых подкреплений.
Поэтому наступление на русском фронте в июне месяце для общесоюзной стратегии было совершенно бесцельно, а для самой России представлялось чрезвычайно опасной авантюрой.
Относительно утверждения ген. Деникина, что Верховный главнокомандующий ген. Алексеев был также ярым сторонником наступления, как и его начальник Штаба, генерал Деникин, мы позволим себе очень и очень усомниться.
Вот как высказывается ген. Алексеев о предположенном наступлении в своем письме от 12/25 марта № 2188, адресованном военному министру Гучкову:
«Что касается до намечаемых мною совместно с союзными нашими армиями оперативных планов, то об этом в данную минуту говорить уже поздно, ибо решения были приняты на конференции в Шантильи 15 и 16 ноября 1916 г. и на конференции в Петрограде в феврале 1917 г. Мы приняли на этих конференциях известные обязательства, и теперь дело сводится к тому, чтобы с меньшей потерей нашего достоинства перед союзниками или отсрочить принятые обязательства, или совсем уклониться от исполнения их.
Обязательства эти сводятся к следующему положению: русская армия обязуется не позже, как через три недели после начала наступления союзников, решительно атаковать противника. Уже пришлось сообщить, что вследствие организационных работ, расстройства транспорта и запасов мы можем начать активные действия не раньше первых чисел мая.
Данные Вашего письма говорят, что и этого измененного обязательства мы исполнить не можем. Без укомплектования начинать какую-либо операцию обширного размера немыслимо. Придется высказать союзникам, что ранее июня они не могут на нас рассчитывать, объяснив это теми или другими благовидными предлогами.
Таким образом, сила обстоятельств приводит нас к выводу, что в ближайшие четыре месяца (то есть апрель, май, июнь и июль. — Примеч. Н.Н.Г.) наши армии должны бы сидеть спокойно, не предпринимая решительной, широкого масштаба, операции».
Проповедь наступления в среде русского командного состава отвечала желаниям новых политических руководителей страны. Это была своего рода революционная демагогия, посредством которой многие сторонники наступления делали карьеру и выдвигались на высшие должности. Среди таковых на первом месте следует указать на генерала Брусилова, сменившего в июле месяце генерала Алексеева на посту Верховного главнокомандующего.
Ударные добровольческие части
Вера в возможность спасти армию от разложения при посредстве наступления породила мысль сформировать для участия в этом наступлении ударные части из добровольцев. Согласно настроению того времени, эти части получали различные революционные наименования. Особенно горячим сторонником таких формирований был ген. Брусилов. 22 мая/4 июня 1917 г. он отдает приказ по фронту № 561, б котором говорится: «Для поднятия революционного наступательного духа армии является необходимым сформирование особых ударных революционных батальонов, навербованных из волонтеров в центре России, чтобы этим вселить в армии веру, что весь русский народ идет за нею во имя скорого мира и братства народов с тем, чтобы при наступлении революционные батальоны, поставленные на важнейших боевых участках, своим порывом могли бы увлечь за собой колеблющихся».
Генерал Алексеев не сочувствовал этой мере. В своей телеграмме № 3738 от 18/31 мая он пишет в ответ генералу Брусилову на его предположения: «Совершенно не разделяю надежд Ваших на пользу для лихой, самоотверженной, доблестной и искусной борьбы с врагом предложенной меры. Разрешаю только потому, что Вы мысль эту поддерживаете…»
Телеграммой же № 3813 от 21 мая/3 июня ген. Алексеев сообщает ген. Брусилову: «Сбор в тылу армии неизвестных и необученных элементов вместо ожидаемой пользы может принести вред для ближнего тыла! Ваших армий. Только извлечение надежных людей из состава войск может /дать подготовленный материал для формирования. Таков мой взгляд, который не могут изменить Ваши соображения».
Генерал Алексеев оказался прав. С тыла могло прийти очень мало полезного элемента. Те, кто ожидал другого, а именно того, что из страны придут массы энтузиастов-добровольцев, подобно тому, как это было в большую Французскую революцию, ошибались в основной вещи: скрытой, но в то же время главной движущей силой русской революции являлось нежелание народных масс продолжать войну.
Формирование добровольческих частей вскоре же приняло тот характер, который и указывал генерал Алексеев. В ударные батальоны поступили лучшие элементы из разлагающихся пехотных частей. Среди последних далеко на первом месте, в смысле разложения, находились так называемые «третьи дивизии», которые, как мы в своем месте говорили, были сформированы по инициативе ген. Гурко, в бытность его начальником Штаба Верховного главнокомандующего. В этих разлагающихся частях положение офицеров, а также тех унтер-офицеров и солдат, которые продолжали сознавать свой патриотический долг, становилось буквально нестерпимым. Повлиять на затопившую их массу разнузданной солдатни они были совершенно бессильны. Более того, самое их пребывание в рядах своих частей угрожало их жизни, так как обезумевшая солдатская масса видела в них помеху братаний, дезертирства, всякого рода бесчинств и немедленного прекращение войны.
Уходя в ударные батальоны, эти лучшие элементы получали возможность не только продолжать исполнять свой долг, но попросту жить без постоянной угрозы избиения.
Казалось бы, что подобный оборот дела должен был подсказать нашему высшему командному составу мысль об ином употреблении формировавшихся отборных частей, чем это было предположено Брусиловым и другими инициаторами.
Эти отборные части должны были бы послужить той силой, на которую можно было опереться для того, чтобы остановить революции и привести армию и страну в порядок. В этом отношении эти ударные батальоны послужили бы ценнейшей поддержкой для казачьих, кавалерийских и артиллерийских частей, разлагавшихся гораздо медленнее, чем пехота, в которой за время Войны выбыл почти весь кадровый состав.
Какую пользу именно в этом отношении могли принести сформированные Отборные батальоны, нам пришлось убедиться на личном опыте в качестве начальника Штаба армий Румынского фронта.
В первых числах июня в 163-й пех. дивизии (одна из упомянутых выше «третьих» дивизий) вспыхнул бунт. Большевик, прапорщик Филиппов, руководивший этим мятежом, объявил даже в месте расположения штаба дивизии, в г- Загуле, независимую социалистическую республику. Немедленно же мною было отдано распоряжение окружить взбунтовавшуюся дивизию полками 3-й кав. дивизии, двумя ударными батальонами и несколькими батареями. После нескольких артиллерийских выстрелов взбунтовавшаяся дивизия сдалась и выдала зачинщиков и затем сейчас же была расформирована.
Такое же применение получили через несколько дней ударные батальоны и на Юго-Западном фронте, в VII армии, против взбунтовавшегося VII Сибирского корпуса.
Было несколько подобных случаев и в других армиях.
Легкость, с которой происходили все эти усмирения, ясно подсказывала ту мысль, о которой мы упоминали выше, а именно, что на формирующиеся отборные части нужно было смотреть как на единственную реальную возможность остановить происходящий развал армии и страны. Но для этого требовалось сохранение этих частей, а между тем проповедуемое большинством командного состава наступление являлось смертным приговором для этих отборных частей, так как не могло быть никакого сомнения, что эти части, примененные как ударные, вынесут на себе всю тяжесть потерь. Если же вся остальная пехота их не поддержит, отборным частям грозило полное истребление.
Дальнейшее падение духа в солдатской массе
Каково было настроение пехотной солдатской массы, свидетельствуют те многочисленные воззвания, которые тысячами распространялись среди рот. Мы приведем здесь текст одного из них, как очень характерного по своему содержанию, а также потому, что составитель его является весьма типичным представителем солдатской массы того времени.
«Братья, — говорится в этом воззвании, — просим вас не подписываться которому закону хочут нас погубить, хочут делать наступление, не нужно ходить, нет тех прав, что раньше было, газеты печатают, чтобы не было нигде наступление по фронту, нас хотят сгубить начальство. Они изменники, наши враги внутренние, они хотят опять, чтобы было по старому закону. Вы хорошо знаете, что каждому генералу скостили жалованье, вот и они хочут сгубить нас, мы только выйдем до проволочных заграждений, нас тут вот побьют, нам все равно не порвать фронт неприятеля, нас всех тут сгубят, я разведчик хорошо знаю, что у неприятеля поставлено в десять рядов рогаток и наплетено заграждение и через 15 шагов пулемет от пулемета. Нам нечего наступать, пользы не будет; если пойдем, то перебьют, а потом некому будет держать фронт, передавайте, братья, и пишите сами это немедленно».
Коллективное заявление главнокомандующих
2/15 мая Верховный главнокомандующий ген. Алексеев в сопровождении главнокомандующих фронтами, а именно: Северного — ген. A.M. Драгомирова, Западного — ген. Гурко, Юго-Западного — ген. Брусилова и Румынского — ген. Щербачева, приехал в Петроград для того, чтобы на заседании Временного правительства и Исполнительного Комитета Совета рабочих и солдатских депутатов открыто заявить о том развале, который происходил в армии. Полный текст отчета этого знаменательного заседания помещен в книге ген. Деникина. Он представляет собой громадный исторический интерес, так как в нем собраны оценки состояния русской армии, сделанные лицами высшего командного состава.
Вот главнейшие выдержки из высказанных мнений:
Генерал Алексеев:
«Вера в наших союзников падает. С этим приходится считаться в области дипломатической, а мне особенно в области военной».
«Казалось, что революция даст нам подъем духа, порыв и, следовательно, победу. Но, к сожалению, в этом мы пока ошиблись. Не только нет подъема «порыва», но выплыли самые низменные побуждения — любовь к своей жизни и ее сохранению. Об интересах Родины и ее будущем забывается. Причина этого явления та, что теоретические соображения были брошены в массу, истолковавшую их неправильно. Лозунг — без аннексий и контрибуций — приводит толпу к выводу: для чего жертвовать теперь жизнью?..
Армия на краю гибели. Еще шаг, и она, ввергнутая в бездну, увлечет за собою Россию и ее свободы, и возврата не будет…»
Генерал А. Драгомиров:
«Господствующее настроение в армии — жажда мира. Популярность в армии легко может завоевать всякий, кто будет проповедовать мир без аннексий и предоставление самоопределения народностям. Своеобразно поняв лозунг — без аннексий, — не будучи в состоянии уразуметь положение различных народов, темная масса все чаще и чаще задает вопрос: почему к нашему заявлению не присоединяется демократия наших союзников? Стремление к миру является настолько сильным, что приходящие пополнения отказываются брать вооружение — зачем нам, мы воевать не собираемся. Работы прекратились. Необходимо принимать даже меры, чтобы не разбирали обшивку в окопах и чинили дороги.
В одном из отличных полков на принятом участке оказалось красное знамя с надписью: «мир во что бы то ни стало». Офицер, разорвавший это знамя должен был спасаться бегством. Целую ночь группы солдат пятигорцев разыскивали этого офицера по Двинску, укрытого штабом.
Ужасное слово — приверженцы старого режима — выбросило из армии лучших офицеров. Мы все ждали переворота, а между тем много хороших офицеров, составлявших гордость армии, ушли в резерв только потому, что старались удержать войска от развала или же не умели приспособиться.
И еще более опасны медленные, тягучие настроения. Страшно развился эгоизм. Каждая часть думает только о себе. Ежедневно приходит масса депутаций — о смене, о снабжении и т. п. Всех приходится убеждать, и это чрезвычайно затрудняет работу командного состава. То, что раньше выполнялось беспрекословно, теперь вызывает целый торг. Приказание о переводе батареи на другой участок сейчас же вызывает волнение: «Вы ослабляете нас, означит — изменники». Когда оказалось необходимым вывести в резерв, на случай десанта противника, ввиду слабости Балтийского флота, один корпус, то сделать этого было нельзя, все заявляли: «Мы и без того растянуты, a если еще растянемся, то не удержим противника». А между тем, раньше перегруппировки удавались нам совершенно легко. В сентябре 1915 г. с Западного фронта было выведено 11 корпусов, и это спасло нас от разгрома, который мог бы решить участь всей войны. Теперь это невозможно. Каждая часть реагирует на малейшее изменение.
Трудно заставить сделать что-либо во имя интересов Родины. От смены частей, находящихся на фронте, отказываются под самыми разнообразными предлогами: плохая погода, не все вымылись в бане. Был даже такой случай, что одна часть отказалась идти на фронт под тем предлогом, что два года тому назад уже стояла на позиции под Пасху. Приходится устраивать торговлю комитетов заинтересованных частей.
Наряду с этим сильно развилось искание места полегче. Когда распространился слух о формировании армии в Финляндии, то были устранены солдатами командиры нескольких полков, отказавшиеся будто бы идти в Финляндию и пожелавшие, ради личных выгод, занять позицию.
Гордость принадлежности к великому народу потеряна, особенно в населении поволжских губерний, — «нам не надо немецкой земли, а до нас немцы не дойдут; не дойдет и японец».
С отдельными лицами можно говорить и удается добиваться желательных результатов, но с общим настроением удается справиться лишь с большим трудом.
Недостойно ведет себя лишь очень незначительная часть офицеров, стараясь захватить толпу и играть на ее низменных чувствах. В одном из полков был вынесен приговор суда общества офицеров об удалении из полка одного из офицеров. Офицер тот, собрав группу солдат, апеллировал к ним, призывая заступиться за него, изгоняемого из полка, за то, будто бы, что он защищал солдатские интересы. С большим трудом удалось успокоить собравшуюся толпу солдат, но офицера пришлось оставить в полку.
Выборное начало нигде не было проведено полностью, но явочным порядком местами вытесняли неугодных, обвиняя их в приверженности к старому режиму, а местами оставили начальников, признанных безусловно непригодными и подлежащими увольнению. Не было никакой возможности заставить отказаться от просьб об оставлении таких непригодных лиц.
Что касается эксцессов, то были отдельные попытки стрельбы по своим офицерам…
…Чувство самосохранения развивается до потери самого элементарного стыда и принимает панический характер.
Немцы учли это и отлично использовали стремление к миру. В период развала и разрухи началось братание, поддерживавшее это мирное направление, а затем уже, с чисто провокационными целями, германцы стали присылать парламентеров».
Генерал Гурко:
«…Армия накануне разложения. Отечество в опасности и близко к гибели. Вы должны помочь нам. Разрушать легче, и если вы умели разрушить, то умейте и восстановить».
Генерал Брусилов:
«…Кавалерия, артиллерия и инженерные войска сохранили 50 % кадровых. Но совершенно иное в пехоте, которая составляет главную массу армии. Большие потери — убитыми, ранеными и пленными, значительное число дезертиров, — все это привело к тому, что попадаются полки, где состав обернулся 9-10 раз, причем в ротах уцелело только от 3 до 10 кадровых солдат. Что касается прибывающих пополнений, то обучены они плохо, дисциплина у них еще хуже. Из кадровых офицеров в полках уцелело по 2–4, да и то зачастую раненых. Остальные офицеры — молодежь, произведенная после краткого обучения и не пользующаяся авторитетом, ввиду неопытности.
И вот на эту среду выпала задача перестроиться на новый лад. Задача эта оказалась пока непосильной. Переворот, необходимость которого чувствовалась, который даже запоздал, упал все-таки на неподготовленную почву. Малоразвитый солдат понял это как освобождение «от офицерского гнета». Офицеру же нанесли обиду — его лишили прав воздействия на подчиненных. Начались недоразумения. Были, конечно, виноватые из старых начальников но все старались идти навстречу перевороту. Если и были шероховатости то объясняется это влиянием со стороны. Приказ Совета № 1 смутил армию. Приказ № 2 отменил этот приказ для фронта. Но у солдат явилась мысль, что начальство что-то скрывает: одни хотят дать права, другие отнимают.
Офицеры встретили переворот радостно. Если бы мы не пошли навстречу перевороту так охотно, то, может быть, он и не прошел бы так гладко. А между тем оказалось, что свобода дана только солдатам, а офицерам пришлось довольствоваться только ролью каких-то париев свободы.
Свобода на несознательную массу подействовала одуряюще. Все знают, что даны большие права, но не знают — какие, не интересуются и обязанностями. Офицерский состав оказался в трудном положении. 15–20 % быстро приспособились к новым порядкам по убеждению; вера в них солдат была раньше, сохранилась и теперь. Часть офицеров начала заигрывать с солдатами, послаблять и возбуждать против своих товарищей. Большинство же, около 75 %, не умело приспособиться сразу, обиделось, спряталось в свою скорлупу и не знает что делать. Мы принимаем меры, чтобы освободить их из этой скорлупы и слить с солдатами, так как офицеров у нас сейчас нет. Многие из офицеров не подготовлены политически, многие не умеют говорить — все это мешает взаимному пониманию. Необходимо разъяснять и внушать массе, что свобода дана всем. Я знаю солдата 45 лет, люблю его и постараюсь слить с офицерами, но Временное правительство, Государственная Дума и особенно Совет Солдатских и Рабочих депутатов должны приложить все силы, чтобы помочь слиянию, которое нельзя отсрочивать во имя любви к Родине.
Это необходимо еще потому, что заявление — без аннексий и контрибуций — необразованная масса поняла своеобразно.
Один из полков заявил, что он не только отказывается наступать, но желает уйти с фронта и разойтись по домам. Комитеты пошли против этого течения, но им заявили, что их сменят. Я долго убеждал полк и когда спросил, согласны ли со мной, то у меня попросили разрешения дать письменный ответ. Через несколько минут передо мной появился плакат — «Мир во что бы то ни стало, долой войну».
При дальнейшей беседе одним из солдат было заявлено: «Сказано — без аннексий и контрибуций, зачем же нам эта гора?» Я ответил: «Мне эта гора тоже не нужна, но надо бить занимающего ее противника».
В результате мне дали слово стоять, но наступать отказались, мотивируя так: «Неприятель у нас хорош и сообщил нам, что не будет наступать, если не будем наступать мы. Нам важно вернуться домой, чтобы пользоваться свободой и землей, зачем же нам калечиться».
…Воззвания противника, написанные хорошим русским языком, братание с противником и распространяемая в большом количестве газета «Правда» приводят к тому, что несмотря на то, что офицерский состав желает драться, влияния он не имеет».
Генерал Щербачев:
«…Недавно назначенный, я успел объехать все подчиненные мне русские армии, и впечатление, которое составилось у меня о нравственном состоянии войск и их боеспособности, совпадает с теми, которые только что были вам подробно изложены.
Главнейшая причина этого явления — неграмотность массы. Конечно, не вина нашего народа, что он не образован. Это всецело грех старого правительства, смотревшего на вопрос просвещения глазами министерства внутренних дел. Но с фактами малого понимания массой серьезности нашего положения, с фактами неправильного истолкования даже верных идей необходимо считаться.
Я не буду приводить вам много примеров, я укажу только на одну из лучших дивизий русской армии, заслужившую в прежних войнах название «железной» и блестяще поддержавшую свою былую славу в эту войну. Поставленная на активный участок, дивизия эта отказалась начать подготовительные для наступления инженерные работы, мотивируя нежеланием наступать.
Подобный же случай произошел на днях в соседней с этой дивизией, тоже очень хорошей стрелковой дивизии. Начатые в этой дивизии подготовительные работы были прекращены после того, как выборными комитетами, осмотревшими этот участок, было вынесено постановление — прекратить их, так как они являются подготовкой для наступления».
Перемены в Верховном управлении вооруженными силами России
1/14 мая оставил свой пост военный министр Гучков. «Мы хотели, — так объясняет он смысл проводимой им «демократизации» армии, — проснувшемуся духу самостоятельности, самодеятельности и свободы, который охватил всех, дать организованные формы и известные каналы, по которым он должен идти. Но есть какая-то линия, за которой начинается разрушение того живого, могучего организма, каким является армия».
Не подлежит сомнению, что эта линия была перейдена еще до 1/14 мая, то есть самим Гучковым. Но нужно при этом учесть, что Гучков, как военный министр Временного правительства кн. Львова, с первых же дней по существу никакой власти не имел. Он мог только лавировать между требованиями Совета рабочих и солдатских депутатов и тайно «саботировать» те действия, которые явно вели к развалу армии. Вот как сам Гучков объясняет свою деятельность в письме к ген. Корнилову, написанному в июне 1917 г., то есть вскоре после своего ухода: «Удержать армию от полного развала, под влиянием того напора, который шел от социалистов и в частности из их цитадели — Совета рабочих и солдатских депутатов, — выиграть время, дать рассосаться болезненному процессу, помочь окрепнуть здоровым элементам — такова была моя задача».
Военным министром вместо Гучкова стал Керенский. Первые же его шаги на новом поприще ознаменовались рядом мер чисто демагогического свойства (объявление по армии «декларации прав солдата»).
22 мая/4 июня, по настоянию Керенского, Временное правительство удалило с должности Верховного главнокомандующего ген. Алексеева, заменив его генералом Брусиловым.
Катастрофа на фронте
Главный удар на русском театре в летнюю кампанию должен был наноситься армиями Юго-Западного фронта на Львовском направлении. Северный, Западный и Румынский фронты должны были вести лишь вспомогательные удары.
18 июня/1 июля две центральные армии Юго-Западного фронта — XI и VII перешли в наступление.
Разработка штабами этого наступления была произведена образцово. Для подготовки атаки были сосредоточены еще небывалые в русской армии артиллерийские и технические средства. Артиллерия буквально смела с лица земли все укрепления противника. Только тогда двинулась наша пехота вперед, причем самое наступление в сфере неприятельского огня велось, главным образом, отборными частями. Остальная пехота следовала неохотно, причем были случаи, когда полки, подойдя к бывшим позициям противника, возвращались назад под предлогом, что наша артиллерия так разрушила неприятельские окопы, что ночевать негде. Но все-таки благодаря мощной артиллерийской подготовке и самоотверженной работе отборных частей, в течение первых двух дней наступления участки позиций противника были нами захвачены. В дальнейшем XI и VII армии топчутся на месте, так как пехота явно не хочет наступать. «Считаю своим долгом донести, — пишет командующий XI армией, — что несмотря на победу 18 и 19 июня (1 и 2 июля), которая должна была укрепить дух частей и наступательный порыв, этого в большинстве полков не замечается, и в некоторых частях господствует определенное убеждение, что они свое дело сделали и вести непрерывно дальнейшее наступление не должны». Тем временем, 23 июня/6 июля в дело вступила VIII армия, находившаяся на левом фланге Юго-Западного фронта. Командующий этой армией генерал Корнилов сосредоточил для производства прорыва все свои отборные части. Здесь повторилась та же картина. Сразу наша атака имеет успех. Последний принимает даже сначала большие размеры, так как против нашей VIII армии находились австро-венгерские дивизии слабой боеспособности. В первый же день атаки нами захватывается 7000 пленных и 48 орудий, и прорвавшиеся войска проникают глубоко в расположение противника. Но по мере продвижения вперед отборные части тают от потерь, а сзади идущая прочая пехота приходит в такой беспорядок, что самый небольшой нажим неприятеля заставляет всю VIII армию в величайшем беспорядке отхлынуть назад.
К 1–2 июля (14–15 июля) наше наступление на Юго-Западном фронте замерло окончательно. Потери всех трех армий за время операции выражались цифрой 1 222 офицера и 37 500 солдат. По сравнению с потерями, которые выдерживала русская армия до революции, эти цифры невелики. Но дело в том, что эти потери должны быть отнесены всецело на долю отборных частей и тех немногочисленных полков пехоты, которые устояли еще от заразы разложения. В этом случае приведенные выше цифры велики, ибо они означают почти полное уничтожение всех элементов долга и порядка, посредством которых командный состав мог еще кое-как поддерживать в армии хотя бы небольшой порядок.
С выбытием этих элементов XI, VII и VIII армии превратились в совершенно неустойчивые толпы, готовые бежать от первого же нажима неприятеля.
Такой нажим был произведен немцами 6/19 июля подведенными к ним дивизиями. Этот нажим был произведен на левый фланг нашей XI армии, где в это время стояло 7 корпусов (5 на фронте и 2 в резерве), то есть 20 дивизий. Несмотря на наше превосходство в силах, части XI армии начали самовольно отходить назад.
Войсковые части, получавшие боевые приказы, обсуждали их на митингах, в комитетах, упускали время, а еще чаще просто отказывались выполнять их. Началось неудержимое паническое отступление всей XI армии. До какой степени эта армия утратила свою боеспособность, свидетельствует следующий факт. 9/22 июля отступающая XI армия находилась на р. Серет. Атака трех немецких рот обратила в бегство 126-ю и 2-ю финляндскую стрелковые дивизии. Противника сдерживали кавалерия, а также пехотные офицеры с оставшимися при них унтер-офицерами и одиночными солдатами. Вся остальная пехота бежала, заполняя своими дезертирующими толпами все дороги. Каково было число этих дезертиров, свидетельствует то, что один ударный батальон, прибывший в тыл XI армии, задержал за одну ночь в окрестностях местечка Волочиск 12 000 дезертиров. Эти бегущие толпы дезертиров, предводимые большевиками, производили по пути величайшие зверства. Они убивали попадавшихся офицеров, грабили местных жителей, насиловали женщин и детей под большевистский крик: «режь буржуя!».
В этот день (9/22 июля) комитеты и комиссары XI армии телеграфировали Временному правительству: «Начавшееся 6 июля немецкое наступление на фронте XI армии разрастается в неизмеримое бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России. В настроении частей, двинутых недавно вперед героическими усилиями меньшинства, определился резкий и гибельный перелом. Наступательный порыв быстро исчерпался. Большинство частей находится в состоянии все возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу — на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом… На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них, — здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными. Положение требует самых серьезных мер… Сегодня главнокомандующим, с согласия комиссаров и комитетов, отдан приказ о стрельбе по бегущим. Пусть вся страна узнает правду… содрогнется и найдет в себе решимость обрушиться на всех, кто малодушием губит и предает Россию и революцию».
Наступательные попытки на Северном фронте окончились в самом же своем зачатке. Они имели место 8-10 (21–23) июля. «Только две дивизии из шести, — доносит в Ставку Штаб Северного фронта, — были способны для операции. Из остальных же дивизий: 36-я дивизия, взявшая две линии неприятельских окопов и шедшая на третью, повернула назад под влиянием окриков сзади; 182-я дивизия загонялась на плацдармы силой оружия; когда же противник открыл по частям дивизии артиллерийский огонь, то они открыли беспорядочный огонь по своим. Из 120-й дивизии в атаку пошел только один батальон. Нейшлотский полк (22-й дивизии) не только не хотел сам наступать, но препятствовал и другим, арестовывая походные кухни частей боевой линии».
То же самое произошло на нашем Западном фронте. Главнокомандующим этого фронта в это время был ген. Деникин. На совещании в Ставке 16/29 июля он в следующих выражениях описывает картину неудачной попытки своего фронта перейти в наступление: «Части двинулись в атаку, прошли церемониальным маршем две, три линии окопов противника и… вернулись в свои окопы. Операция была сорвана. Я на 19-верстном участке имел 184 батальона и 900 орудий; у врага было 17 батальонов в первой линии и 12 в резерве при 300 орудиях. В бой было введено 138 батальонов против 17 и 900 орудий против 300».
Наступление на Румынском фронте началось 10/23 июля. Это наступление велось на иных основаниях, чем на прочих наших фронтах. В атаке участвовали не только русские, но и румынские войска. Пример последних, несомненно, отрезвляющим образом действовал на первых. Это и было должным образом учтено Штабом фронта, организовавшим все атаки так, что в них совместно с русскими участвовали и румынские части. Вместе с этим, Главнокомандование фронта держалось иной точки зрения на отборные формирования, чем та, которая господствовала на других фронтах; оно не пускало их как ударные части в бой и таким образом сохраняло в своих руках хотя бы небольшую часть пехоты для прекращения мятежей и бесчинств в разлагающихся частях русской армии. Наступление на Румынском фронте началось удачно. Позиции немцев были прорваны, взяты пленные и более 100 орудий. Но 13/26 июля в Штаб фронта пришла телеграмма, подписанная Керенским, в которой именем Временного правительства приказывалось прекратить наступление. Вызвана была эта телеграмма требованием генерала Корнилова, который после разгрома наших армий Юго-Западного фронта в Галиции сменил на посту Верховного главнокомандующего генерала Брусилова.
Генерал Л.Г. Корнилов
Вступление ген. Корнилова в Верховное Главнокомандование означало поворот к восстановлению дисциплины в армии. В этом отношении ген. Корнилов проявил большое гражданское мужество и настойчивость. Прежде чем принять предложенное ему Временным правительством Верховное Главнокомандование, он поставил последнему совершенно определенные требования, выполнение которых он считал необходимым для восстановления дисциплины в армии и без которых он категорически отказывался принять командование. В числе этих мер генерал Корнилов требовал восстановления отмененных в начале революции полевых судов и смертной казни.
12/25 июля Временное правительство издает соответствующее постановление, которое начинается следующими словами:
«Позорное поведение некоторых войсковых частей, как в тылу, так и на фронте, забывших свой долг перед Родиной, поставив Россию и революцию на край гибели, вынуждает Временное правительство принять чрезвычайные меры для восстановления в рядах армии порядка и дисциплины. В полном сознании тяжести лежащей на нем ответственности за судьбу Родины, Временное правительство признает необходимым:
1. Восстановить смертную казнь на время войны для военнослужащих за некоторые тягчайшие преступления.
2. Учредить для немедленного суждения за те же преступления военно-революционные суды из солдат и офицеров».
Нужно иметь в виду, что эта перемена линии поведения Временного правительства, во главе которого с 8/21 июля стоит уже не кн. Львов, а Керенский, объясняется не только понесенными поражениями на фронте.
3/16-5/18 июля состоялось в Петрограде выступление большевиков. Эта первая их серьезная попытка окончилась неудачей, так как она встретила отрицательное отношение среди большинства Совета солдатских и рабочих депутатов. Несколько выстрелов двух орудий казачьей конной батареи, юнкерский батальон и казачьи полки быстро ликвидировали этот мятеж.
Только что понесенные поражения отрезвляюще подействовали главным образом на сознательные круги армии и народа. Правое крыло представителей в войсковых комитетах стало понимать, что дальнейшая игра в революцию в самой армии неминуемо ведет страну к гибели. Но в солдатской массе нежелание воевать осталось в прежней силе.
Ген. Корнилов продолжает настойчиво работать над оздоровлением армии, но его героические попытки встречают неимоверные трудности.
Немногочисленный солдатский состав, оставшийся верным своему долгу, был перебит в неудачных наступлениях. Приходилось теперь вновь «нарастить» эти силы, использовав для этого изменения в благоприятную сторону в сознательных слоях армии и народа. Но без самого полного содействия Керенского и его правительства прочных результатов по оздоровлению армии достигнуть было нельзя.
Между тем, вместо такой поддержки ген. Корнилов вскоре же начинает встречать противодействие со стороны Керенского, который боится рассориться с крайними левыми революционными кругами. Такое поведение главы правительства неминуемо должно было привести к скорому кризису, так как теперь не могло уже быть никаких сомнений, что народные и солдатские массы продолжать войну не хотят. Керенский не нашел в себе гражданского мужества открыто сказать союзникам, что русский народ не хочет продолжения войны, и в то же время боялся ссориться и с левыми революционными кругами. До какой степени этого боялся Керенский, свидетельствует следующий факт. После июльского восстания большевиков командующему войсками Петроградского военного округа генералу Половцову удалось получить постановление правительства об аресте главнейших большевиков, уличенных в том, что они получали деньги от германского Генерального штаба.
«… Не без удовольствия принимаю из рук Керенского список 20-ти с лишним большевиков, — записывает в своих воспоминаниях генерал Половцов, — подлежащих аресту, с Лениным и Троцким во главе…
Только что рассылка автомобилей закончилась, как Керенский возвращается ко мне в кабинет и говорит, что аресты Троцкого (Бронштейна) и Стеклова (Нахамкеса) нужно отменить, так как они — члены Совета… Керенский быстро удаляется и куда-то уносится на автомобиле. А на следующий день Балабин мне докладывает, что офицер, явившийся в квартиру Троцкого для ареста, нашел там Керенского, который мой ордер об аресте отменил. Куда девались грозные речи Керенского о необходимости твердой власти…»
Колеблющееся поведение Керенского привело к двойственности его роли. Последнее же не могло не привести к тому кризису в русской армии, который известен под названием «Корниловского выступления».
Офицерство
Чтобы понять психологическую сторону Корниловского выступления, нужно взглянуть на те процессы, которые происходили в русской офицерской среде.
Русское офицерство и до войны, по существу, не было закрытой кастой. Даже в числе генералов на видных постах находились люди, вышедшие, в полном смысле слова, из рядов простого народа. Сам генерал Корнилов был сыном простого казака-крестьянина. Условия службы, корпоративная честь, наличие гвардии придавали тот внешний кастовый облик, который вводил в заблуждение тех, кто, не зная нашей армии, читал про нее только памфлеты.
Русское офицерство в основе своей было очень демократично. Обычаи, установившиеся в нашей армии, часто расходились с уставами, изданными под сильным немецким влиянием. Обычай не только смягчал их, но заставлял в дальнейшей переработке принимать дух нашей армии. Не упоминая уже о казаках, в укладе жизни которых демократический дух был особенно силен, но даже в регулярной армии для некоторых вопросов было узаконено выборное начало; оно существовало в артельном хозяйстве рот, эскадронов, батарей — для солдат, для вопросов чести (суды чести) — для офицеров.
К концу 1915 г. наше кадровое офицерство было в значительной мере перебито. На смену пришел новый тип офицера, офицер военного времени. Если и раньше состав нашего офицерства был демократичен, то теперь новое офицерство было таким в еще большей степени. Это был офицер из народа. Зимой 1915/16 г., когда мы восстанавливали нашу армию после катастрофы в лето 1915 г., пришлось обратить особое внимание на пополнение офицерских рядов. Ввиду того, что с тыла присылались прапорщики, очень мало подготовленные, мною в качестве начальника Штаба VII армии была принята следующая мера. Все прибывавшие из тыла прапорщики должны были проходить шестинедельный курс особой тактической школы, учрежденной мною в ближайшем тылу. Согласно данным сохранившихся у меня отчетов о работе этой школы, 80 % обучавшихся прапорщиков происходили из крестьян и только 4 % из дворян.
С этим «прапорщиком военного времени» и были одержаны победы в Галиции летом 1916 г. Потоками самоотверженно пролитой крови прочно спаялось это новое офицерство с остатками кадровых офицеров. Эта прочная спайка облегчалась причинами социально-психологического характера. К началу 1916 г. создалось такое положение. Первоначальное воодушевление прошло. Впереди виднелись только большие испытания. Все малопатриотичное устраивалось и пристраивалось на тыловые и нестроевые должности. Как мы говорили уже выше, для нашей интеллигенции амбюскирование являлось делом очень легким. Но вся патриотически настроенная интеллигентная молодежь шла в армию и пополняла ряды нашего поредевшего офицерства. Происходил своего рода социальный отбор, армия качественно очень выигрывала. Этим и объясняется, почему наскоро испеченные прапорщики так скоро сливались со старыми боевыми офицерами в одно духовное целое.
Вот каково было офицерство в ту минуту, когда произошла революция. Гонения, которым начал систематически подвергаться командный состав со стороны Гучкова, и в особенности Керенского, толкали офицерство на путь оппозиции к Временному правительству.
Глухой протест, накапливавшийся в офицерской среде, должен был в конце концов разразиться. Раньше-позже, по тем или другим ближайшим причинам, но он был неминуем, и тем в большей степени, что это не был протест офицеров-профессионалов, выступающих на защиту каких-либо профессиональных или классовых интересов; это был протест патриотов. Близорукость Керенского и его ближайших сотрудников и сказалась в том, что они, оставаясь в партийных наглазниках, не поняли этого и вместо того, чтобы суметь использовать эту силу, они повернули ее против себя. В свое время они осуждали за подобную линию поведения против них царское правительство. Теперь, оказавшись сами у власти, они буквально повторили ту же ошибку по отношению к другим.
Корниловское выступление
Как выразился впервые этот протест в Корниловском выступлении — хорошо всем известно. В Петрограде ожидалось выступление большевиков. Керенский согласился с Корниловым, что к Петрограду будут подведены верные войска, при посредстве которых будет поддержан порядок. Вместе с тем нужно было положить конец пленению правительства Петроградским гарнизоном, выговорившим себе условие не идти на позиции под предлогом «защиты революции» и фактически державшим в плену правительство Керенского. В последнюю минуту Керенский испугался и, придравшись к переговорам с Корниловым, веденным через Львова, об упрочении власти, он послал Корнилову телеграмму, отрешающую его от Верховного Командования. Корнилов отказался повиноваться и призвал войска к восстанию против Временного правительства. Керенский, в свою очередь, послал во все войсковые комитеты телеграмму, объявлявшую Корнилова изменником.
За Корнилова стояла небольшая группа горячо любящих Родину офицеров, которые могли представлять собой только очень маленькую силу в Ставке; остальные сочувствующие ему были разбросаны в войсках, в полной зависимости от солдатской массы.
Эта же масса вся была определенно против Корнилова. На Румынском фронте мы получили телеграмму Корнилова, призывающую к восстанию против Временного правительства, около полуночи; через час передана была телеграмма Керенского, объявляющая Корнилова изменником. На следующий день, около полудня, от всех комитетов всех армий были посланы Временному правительству телеграммы, требующие предания Корнилова военно-революционному суду как изменника. В тот же день вечером, главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин, его начальник Штаба и старшие генералы, а также командующие всех армий этого фронта и их начальники штабов были арестованы солдатами. На позициях началось избиение лучших офицеров под предлогом, что они «корниловцы».
Выступление Корнилова было более чем преждевременным. Оно губило соль русской армии и русской интеллигенции. Чтобы спасти положение вещей, генерал Алексеев вынужден был выступить против генерала Корнилова. Нужно отдать справедливость генералу Алексееву: в этом своем шаге он показал, что он спасение России ставит выше, чем политические и личные симпатии. Своим государственным умом он понимал, что как это ни было тяжело, но Корнилов должен был подчиниться Керенскому. Алексеев вызвал по аппарату Корнилова и уговорил его не идти на дальнейшее сопротивление. Михаилу Васильевичу Алексееву, этому кристаллически честному человеку, пришлось выслушать от горячившегося Корнилова даже такие слова: «Вы идете по линии, разграничивающей порядочного человека от непорядочного…»
После сдачи Корнилова Верховным главнокомандующим сделался сам Керенский. Развал армии пошел уже полным ходом. Прежние войсковые комитеты казались солдатам слишком «правыми». Везде начали самочинно возникать «революционные трибуналы», переименовавшиеся вскоре затем в военно-революционные комитеты, в состав которых вошли по преимуществу лица крайне левого направления и в еще большей мере авантюристы, собиравшиеся половить в замутившейся воде рыбку и сделать революционную карьеру.
Окончательный развал
После Корниловского выступления разрыв между офицерским составом и солдатской массой происходит уже полный и окончательный. Эта масса видит в офицерах не только «контрреволюционеров», но и главную помеху к немедленному прекращению войны. Большевики и немцы энергично эксплуатируют создавшееся положение. «Настроение войск фронта, — доносит в своей сводке комиссар Западного фронта Жданов, — ухудшается в связи с пораженческой агитацией, вливающейся в войска путем печати и проповеди большевизма; распространяются газеты: «Буревестник», «Товарищ», немецкая газета «Русский вестник»…
Для того чтобы судить о настроениях в армии к моменту большевистского переворота, мы отсылаем читателя к приведенной в приложениисводке донесений военно-политического отдела Ставки.
«Общее настроение в армии, — говорится в этом отчете, — продолжает быть напряженным, нервно-выжидательным, каким оно было в первой половине этого месяца. Главными мотивами, определяющими настроение солдатских масс, по-прежнему является неудержимая жажда мира, стихийное стремление в тыл, желание поскорее прийти к какой-либо развязке… армия представляет собой огромную, усталую, плохо одетую и плохо прокармливающуюся, озлобленную толпу людей, объединенных жаждой мира и всеобщим разочарованием. Такая характеристика без особой натяжки может быть применена ко всему фронту вообще…»
25 октября/7 ноября в Петрограде большевики, опираясь на сочувствующий им гарнизон, произвели переворот. Загорается кровавая борьба, в которой Керенскому приходится опираться на силы, подорванные им же самим во время борьбы с Корниловым. Победа большевикам была обеспечена, так как они прельщают массы обещанием немедленного же окончания войны.
«Солдаты, — пишет в своей радиотелеграмме Совет Народных Комиссаров, — дело мира, великое дело мира в ваших руках, вы не дадите контрреволюционным генералам сорвать великое дело мира… Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет Народных Комиссаров дает вам право на это… Солдаты, дело мира в наших руках…»
На этом кончается для России участие в Мировой войне. Но ее народные массы не увидели обетованного мира, так как с появлением у власти большевиков сейчас же началась в России одна из самых жестоких во всей мировой истории гражданских войн.
Приложение № 1.
ВЫДЕРЖКА ИЗ СТЕНОГРАФИЧЕСКОГО ДОКЛАДА ЧЛЕНА ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ Н.О. ЯНУШКЕВИЧА О ЕГО ПРОЕЗДКЕ НА ФРОНТ
(Доклад этот был заслушан Временным Комитетом Государственной Думы 13 марта 1917 года)
«Получив предложение выехать на фронт, мы опасались, что нам придется увидеть там кое-что, что произведет на нас самое скверное впечатление, что мы увидим тяжелую картину. Но то, что нам пришлось увидеть при приближении к фронту, с самого начала нашего путешествия подействовало на нас совершенно обратным образом. Отъехав от Петрограда, мы заметили, что как только стало известно о нашей поездке, на каждой станции стали собираться толпы народа и солдат, чтобы нас приветствовать. Перед Псковом, например, приветствовали нас, посылали привет Государственной Думе, председателю Государственной Думы, Временному правительству и так далее. Наконец, мы добрались до Пскова и отправились к генералу Рузскому, который сказал, что присутствие нас, депутатов, или кого-либо другого, чрезвычайно необходимо. В настоящее время волна захватила Петроград и Россию, докатывается до фронта, и в некоторых местах возникают недоразумения в связи с приказом № 1 и в связи с всевозможными листками и воззваниями, которые проникают все-таки в армию…
В Пскове мы разделились на партии. Одна направилась к Риге, другая на Двинские позиции, а мы в район Глобачево, Воропаево, ближе к Поставам…
Чем дальше мы ехали от Пскова к Двинску, тем более было оваций на каждой станции… В Режице мы были встречены чрезвычайными овациями; нас попросили зайти в город на митинг. Войска были выстроены с музыкой, было масса народу. Нас приветствовали, мы произносили речи. Оставались мы там довольно долгое время. Там же, в кинематографе было устроено заседание солдатских и офицерских депутатов. В Режице было несколько инцидентов, между прочим, был убит командир Сумского полка. Когда стали обезоруживать полицию и собираться на митинг, появилась отдельная вооруженная группа лиц, которая вела себя довольно беспокойно. Так как никто не знал, зачем они приехали, то был командирован Сумской полк. Между тем распространился слух, что последний пришел усмирять. Стали грозить тяжелой артиллерией, если он не скажет, зачем пришел. Солдаты присоединились, но недоразумение возникло с офицерами, которые резко отзывались о солдатах и о красных бантиках. В результате командир полка был убит…
На собрании солдат и офицеров дебатировалась масса вопросов. Между прочим, у нас был в руках приказ Гучкова о вежливом обращении. Мы обратили внимание, насколько эти вопросы затрагивают солдатскую массу. Когда мы прочли приказ, солдаты стали задавать вопросы относительно (отдания) чести, розог и так далее, как Временное правительство на это смотрит, что оно будет делать. Мы сказали, что оно все, вероятно, разъяснит в соответствующих приказах. Когда мы прочли приказ Гучкова, раздалось громовое «ура», но солдаты интересовались, почему о чести ничего не сказано. Надо сказать, что комендант Режицы отдание чести отменил сам, заявив в приказе по гарнизону, что оно не обязательно. На этом митинге мы давали объяснения на предъявляемые вопросы… Мы предложили самовольно арестов не производить, объясняя, что это самосуд и что таких арестованных нужно освободить.
Затем мы двинулись дальше к Двинску. Там тоже были самые невероятные овации по адресу Государственной Думы. Двое из нас остались в Двинске, а мы направились в Полоцк. Мы изумлялись: такой был царский прием. Царя, вероятно, так не принимали. Нас носили на руках, склоняли знамена — и все это по адресу Государственной Думы. Мы пришли к убеждению, что авторитет Государственной Думы в войсках и в населении огромный. Имя депутатов, представителей Государственной Думы, связывается с чем-то освободительным. Дальше тоже на каждой станции были овации. Тут же выяснилось, что известное настроение существует; с одной стороны, этому способствовал приказ № 1, с другой стороны, неправильное истолкование событий. Некоторые офицеры, когда поступали эти приказы и известия о событиях, например, об отречении императора, истолковывали их так, что возбуждали в солдатах к себе недоверие, например, отречение императора истолковывалось как его добрая воля, что он хороший и так далее…
Приехав к фронту, мы переночевали и отправились в те части, которые расположены на боевых позициях. Нас везде принимали весьма торжественно, с музыкой; мы были страшно смущены. Выяснилось, что знаменитый приказ № 1 и всевозможные слухи породили известную дезорганизацию в «зеленых» частях, где мужики. В частях более революционных ничего подобного не было. Там и с офицерами уживаются хорошо. Мы подметили одну черту: несмотря на то, что Временное правительство существует, что переворот совершившийся факт, в среде высшего офицерства есть такие, которые ведут себя чрезвычайно нетактично. Везде приходилось слышать жалобу на то, что если и одевается красный бантик, то он срывается… Но все-таки нужно заметить, что у солдат есть сдерживающее чувство. Они ждут него-то; чрезвычайно интересуются тем, что сейчас происходит. Нам задавали вопросы на всякие темы. Сначала мы произносили приветствия, а потом объясняли, что все кардинальные вопросы решит Учредительное собрание. Временное же правительство озабочено тем-то и тем-то. Приходили офицеры, но мы их просили удалиться. Мы беседовали с каждой частью солдат. Они приходили со своими жалобами и пожеланиями, мы старались им все разъяснить и в конце концов успокаивали почти всех.
Высказывалось пожелание относительно военно-полевых судов. Они сознают, что без серьезных мер на фронте нельзя, но они желают чтобы там был представитель от солдат; тогда всякой мере наказания будут подчиняться с удовольствием. Теперь суд — чисто офицерский и внушает им много недоверия. Затем к нам обращались с просьбой предоставить им возможность послать кого-нибудь от какой-либо части в Петроград узнать, в чем дело.
Очень остро стоит вопрос об отпусках. Как только произошли последние события, сейчас же были прекращены отпуска; в некоторых частях теперь снова разрешают отпуск, но в общем вопрос этот страшно волнует солдат: у них к начальству подозрительное отношение. Есть части, где верят командиру, но многих приходилось убеждать в том, что к старому возврата быть не может. Что касается общего настроения войск, то вблизи позиций оно у них такое веселое, радостное и хорошее, что отрадно становится. Там мы видали настоящие революционные полки с полнейшей дисциплиной, полное объединение с офицерами. Они понимали, что дисциплину нужно соблюдать не за страх, а за совесть. У них у всех общее настроение, все понимают, что нужно воевать, чтобы защитить свободу…
Из бесед с солдатами, с отдельными группами, с их депутатами выяснилось, что так или иначе, но военному министерству нужно считаться с настроением солдат, с их недоверием к некоторым из командиров…
…Мы объехали почти все части 1-й армии, беседовали с каждой частью по часу, по два, потеряли голоса, но внесли известное успокоение… Мы начинали объезд с 8 часов утра, кончали в 1 час ночи. Настроение недурное, только некоторые старые солдаты просили, нельзя ли похлопотать, чтобы отпустили домой. В общем, настроение боевое. Это произвело на нас хорошее впечатление. Мы ожидали встретить другое. Дисциплина, есть, но надо организовать ее на новых началах…
Общие выводы такие: настроение не пессимистическое, дисциплина держится, но солдаты чего-то ждут…»
Приложение № 2.
ВЫДЕРЖКА ИЗ ДОКЛАДА О ПОЕЗДКЕ НА ФРОНТ ЧЛЕНОВ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ A.M. МАСЛЕННИКОВА И П.М. ШМАКОВА
11 апреля
Утром депутаты были приняты генералом Балуевым. Генерал с большой похвалой отозвался о деятельности комитета Особой армии, председателем которого по избранию состоит главный инициатор и организатор съезда Особой армии, командир 2 дивизиона 7 артиллерийской бригады полковник Малыхин. Комитет Особой армии имеет собственные «Известия выборных Особой армии» и заключает в себе ряд комиссий, продуктивно работающих. Следует отметить комиссию, ведающую разбором различных конфликтов, возникающих на почве отношений между солдатами и офицерами. Как пример ее деятельности, можно привести случай, происшедший в одном из полков. Солдатами был смещен командир полка и на место его ими же выбран молодой, неопытный обер-офицер, видимо, сам агитировавший в пользу смещения командира и избрания себя на его место. Для разбора конфликта был командирован полковник Малыхин, который, благодаря авторитету согласительной комиссии, посредством строгого выговора обер-офицеру и переговоров с солдатами, быстро добился подчинения солдат новому командиру, назначенному генералом Балуевым.
После завтрака депутатов приветствовал комитет Особой армии. Среди приветствий депутатов нужно отметить речь левого направления одного из солдат, видимо, по убеждениям большевика, и речь офицера от имени казачества, решившего всемерно поддерживать Временное правительство и отстаивать свои права и привилегии. При обсуждении порядка посещения воинских частей и на фронте депутатами было решено направиться сначала в 5-й корпус, а потом во 2-й и 1-й гвардейские корпуса. Вечером того же дня депутаты прибыли в штаб 5-го корпуса. При проезде в автомобилях к месту квартирования штаба корпуса, депутатами было обращено внимание на неудовлетворительное состояние шоссе, которое, видимо, совсем не чинят.
Перед отправлением в штаб 7-й дивизии депутаты сказали краткие приветствия чинам корпусных учреждений. Крики «ура». Депутатов подымают на руки. В штабе 7-й дивизии были собраны чины штаба с оркестром. Временно исполняющий должность начальника дивизии генерал-майор Скерский и начальник штаба полковник Лебедев обратились к депутатам с краткими приветственными речами. Далее депутаты проследовали в штаб Полоцкого полка, где к ним обратились с теплыми речами члены полкового комитета: солдаты и офицеры. Речи депутатов к комитету и к полку. Крики «ура», качают, несут до экипажей.
Общее впечатление от полка говорит в его пользу. Заметны организованность и желание солдат защищать Родину. В речах верное понимание смысла девиза «без аннексий и контрибуций», отсутствуют речи большевистского направления. Выделяется речь офицера Жарикова (члена согласительной секции комитета армии). Завтрак в штабе дивизии и посещение дивизионного комитета. Приходит телефонограмма, что 10 дивизия в лице Тобольского полка, стоящего в резерве, и собравшихся там же комитетов остальных полков дивизии настоятельно просят депутатов посетить ее. По дороге туда посещение 1 дивизиона 7-й артиллерийской бригады. Офицеры обратили внимание депутатов на угрожающий недостаток фуража. Есть опасение, что лошади слишком ослабнут и могут не снести трудных переходов. Речи, теплый прием.
Депутаты следуют в Тобольский полк. Вечереет. Издали слышна канонада. На опушке леса в каре выстроен Тобольский полк. Встречи. Обход полка. Командир полка, приветствуя депутатов, говорит, что девизом полка служит «война до победного конца, без аннексий и контрибуций». После приветственной речи солдат и офицеров Тобольский полк в образцовом порядке с отличным равнением (что особенно нужно отметить, так как после революции полк вряд ли занимался упражнением в церемониальном марше) проходит во главе с командиром под звуки марсельезы. Далее заседание дивизионного комитета 10 дивизии. Возвращение в штаб корпуса, где, несмотря на поздний час, состоялось заседание комитета 5 корпуса (в местной синагоге), затянувшееся за полночь.
13 апреля
Посещение 2 дивизиона 7-й артиллерийской бригады и Могилевского полка, стоящего в окопах. Следует отметить блестящее состояние окопов. Отличные широкие ходы сообщений, позволяющие подвоз в окопы на лошадях. Служба, видимо, несется образцово. Депутаты обходят солдат, стоящих в окопах, пожимая им руки и благодарят от имени Государственной Думы. При посещении артиллерийского наблюдательного пункта была произведена стрельба из орудий, причем следует отметить необыкновенно скорое (менее 1 минуты) после телефона последование выстрела. Возвращение в Луцк.
Общее впечатление от посещения 5 корпуса благоприятное. Всюду налажена деятельность комитетов, не вызывающая столкновений с начальством. Видно стремление офицеров идти навстречу солдатам в культурно-просветительном смысле. Всюду прямо голод в смысле политической литературы. В смысле боеспособности солдаты, хотя и ставят девизом «без аннексий и контрибуций», тем не менее, несомненно, в наступление пойдут. Объясняется это интенсивной борьбой комитетов с пропагандой большевиков. Политические воззрения, в общем, сходятся с воззрениями правого крыла С.С. и Р.Д. Отношение к Думе и Временному правительству (подчеркивается иногда необходимость единения последнего с С.С. и Р.Д.) крайне благожелательное. Отношение к депутатам восторженное. Обыкновенное явление — спрашивают, к каким партиям принадлежат депутаты. Всюду одни и те же вопросы: будущая форма правления, Учредительное собрание, земля, отношение Временного правительства и С.С. и Р.Д. Следует отметить, что в 5 корпусе нигде не был поднят вопрос об отношении союзников к формуле «без аннексий и контрибуций» и их договорах с Россией. Ответы депутатов, что вопросы формы правления и земельный составляют предмет исключительной компетенции Учредительного собрания, участие в котором действующей армии необходимо, — вполне удовлетворяют солдат. То же нужно сказать и об отзыве депутата Масленникова о С.С. и Р.Д., как об учреждении, сыгравшем громадную организационную роль в дни революции, теперь же представляющем голос демократических масс. Замечание депутата, что С.С. и Р.Д. не должен стремиться к законодательной власти и тем более управлению страной, ввиду опасности двоевластия, — не вызывает протеста, наоборот, одобряется. Солдаты всюду выставляют своим девизом демократическую республику.
15 апреля
В ночь с 14-е на 15-е депутаты прибыли в Штаб 11-й армии в г. Кременец, чтобы посетить генерала Гутора.
15 апреля в Кременце начались заседания съезда 11-й армии. По просьбе съезда, депутаты вместе с генералом Гутором посетили съезд 11-й армии. Съезд открылся речью генерала Гутора, где он призывал избегать в действующей армии политической борьбы, пагубно отзывающейся на боеспособности войск. Все политические вопросы должны быть решены Учредительным собранием. После речей депутатов им ответил от имени съезда председатель, прапорщик 11-го Финляндского полка, бывший секретарь крайних левых фракции Государственной Думы. Речь носила явный характер направления большевиков. Охарактеризовав 4-ю Думу, как представительницу интересов буржуазных классов и капитала, он высказал, что армия будет драться до конца («Мы будем голы, босы, но будем драться за свободу пролетариата») только в случае выяснения истинных намерений наших союзников, дабы России была дана гарантия, что борьба идет не за капиталистические цели союзников. Вообще, в речи председателя чувствовалось, быть может, невольное намерение подорвать авторитет Думы, Временного правительства и доверие к союзникам. Последнее встретилось депутатам впервые речь председателя имела громадный успех. Ответ депутата Масленникова все же удовлетворил съезд. Крики «ура». Депутатов выносят на руках. Впечатление от настроения съезда совершенно обратное настроению 5-го корпуса. Чувствуется деятельная пропаганда большевиков.
16 апреля
Прибытие в штаб 2-го гвардейского корпуса. Радушный прием. Посещение Волынского полка и представителей Кексгольмского и Петроградского полков. Восторженный прием.
17 апреля
Посещение Гвардии 1-го стрелкового полка и Гвардии 4-го стрелкового полка. Последний стоял на позиции. Депутаты прошли в окопы полка, благодарили стрелков от имени Государственной Думы, пожимая им руки. Окопы 4-го полка значительно хуже виденных депутатами окопов Могилевского полка. Это отчасти объясняется тем, что их пришлось заново рыть весной, так как все ходы сообщений и большинство окопов были залиты водой и обвалились, грунт неблагоприятный, сыпучий, окопы недостаточно глубоки. В ходе сообщений депутаты были обстреляны ружейным и пулеметным огнем. Депутатами было обращено внимание на то, что вследствие недостатка дров солдатами сожжены частью колья проволочных заграждений. Из 170 лисьих нор только 30 остались неприкосновенными. По возвращении в штаб полка депутаты прошли к собранным полковому и ротным комитетам. Солдаты в речах постановили об удалении «всех баронов, фонов и прочих шпионов», а также офицеров, коим было выражено недоверие запасным батальоном в Царском Селе. Солдаты жаловались на невозможность организовать правильную работу комитетов полкового и ротных ввиду неустановившейся формы выборов в комитеты и частой отмены одной официальной инструкции другой. Пришлось комитеты переизбирать несколько раз. Также не выяснена компетенция комитетов.
Солдатам желательна хозяйственная комиссия, которая полученной инструкцией не допускается.
Далее говорили 2 некадровых офицера (один прикомандированный, другой произведенный подпрапорщик) против кадровых офицеров, якобы не желающих идти навстречу солдатам и прикомандированным офицерам. Общая тенденция комитетов против коренных кадровых офицеров.
Из разговоров с кадровыми офицерами выяснилось, что недопущение командиром полка полковником Драгомировым хозяйственной комиссии и полкового комитета имеет основанием поддержание авторитета последней инструкции и вообще авторитета высшего командного состава начальства, значительно павшего в настоящее время.
Возвращаясь к недоверию солдат к офицерам, непризнанным запасным батальоном, нужно отметить, что причиной этого служит заметное желание солдат сохранить добрые отношения с запасным батальоном, в который, в целях отдыха, все стрелки стремятся попасть.
18 апреля
Состоявшееся 18 апреля заседание комитета 2 гв. корпуса нужно отметить как одно из наиболее характерных в смысле настроения крестьян-солдат д.[ействующей] армии. Видимо, здесь, в противоположность другим комитетам, крестьяне представлены в большинстве. Разгорается спор о сроке созыва Учредительного собрания. Один из рабочих-солдат (большевистского направления), говоря, что рабочий крестьянина не обманет в смысле решения земельного вопроса, призывает депутатов настаивать на скорейшем созыве Учредительного собрания. Большинство решительно отклоняет его предложение и просит депутатов ходатайствовать от имени крестьян д. армии отложить созыв до окончания войны, ввиду невозможности теперь, посредством правильной агитации, провести в Учредительное собрание нужные элементы, которые представили бы действительный голос крестьянства. Победа преобладающего голоса крестьян очень характерна, как характерно в общем и крайне благожелательное настроение всего собрания. Нужно еще отметить следующие просьбы, обращенные к депутатам:
1. Передать, что гвардия не цепляется за свои материальные привилегии и с нетерпением ждет их отмены, находя поднявшуюся на нее в этом смысле травлю несправедливой и бессмысленной.
2. Указать на невозможное положение всех войсковых комитетов ввиду того, что приходилось переизбирать состав до четырех раз, согласно инструкций. По этому продуктивная работа в комитетах до сих пор не может наладиться. Не выяснена окончательно и компетенция комитетов. Всего пришлось переизбрать комитеты до четырех раз и предвидятся еще переизбрания. Вот перечень выборов: первые выборы были по собственному почину (обыкновенно с разрешения командиров полков); вторые — согласно указу Особой армии; третьи — по указу 11-й армии после перехода 2-го корпуса в ее состав; четвертые — по указу генерала Алексеева (общий голос против последнего). Находят его нежизненным. Упрекают в нарушении принципа прямых выборов). Кроме всего этого, предвидится указ о выборах комиссии генерала Поливанова.
3. Указать на необеспеченность семей многих солдат, как на причину дезертирства.
4. Довести до сведения, что солдат волнуют «негласные» исчезновения офицеров (подразумевается отбытие офицеров, не выбранных солдатами).
5. Солдат беспокоят вопросы продовольствия в дальнейшем. Заседание комитета оканчивается бурными овациями депутатам. Посещение Кексгольмского и гв. зап. стрелкового полка. Характерно отметить, что на собрании нескольких рот этого полка выступил с краткой речью крайнего направления солдат чужого полка, типа агитатора.
В 11 часов вечера депутаты прибыли в штаб 1-го гв. корпуса.
19 апреля
Прибытие в штаб 2 гв. дивизии, посещение гв. Гренадерского полка. Крики «ура». Овации. В 4 часа соединенное заседание комитетов 1 и 2 гв. дивизий. Ряд прекрасных речей, особенно председателя, офицера Клеймана, превосходного оратора. Среди речей солдат фразы: «Штык против немцев, приклад против внутреннего врага». Далее следуют две крайние речи солдат.
Первая заключает в себе угрозу Временному правительству, если оно не пойдет об руку с С.С. и Р.Д., удалить его «вон». Вторая настаивает на заключении Николая II в Петропавловскую крепость («пусть испытает сам то, что заставлял испытывать других»). Возражение депутата Масленникова встречает полное сочувствие собрания. Овации и «ура». Вечером посещение 2 гв. артиллерийской бригады.
После посещения Преображенского полка депутатов ожидали в с. Несвиж президиум комитета учреждений штаба и гвардейских сапер с собравшимися солдатами. Политическое направление президиума, судя по речам, показало себя крайне левым, большевистского толка. На собрании, впервые за всю поездку, был очень остро затронут вопрос о мире. Член президиума, редактор латышской газеты, указывал на мирную конференцию как на скорейший способ ликвидировать войну.
Другие ораторы требовали обнародования наших условий с союзниками для гарантии, что мы не боремся за империалистические и капиталистические стремления наших союзников.
К последним чувствовалось явное недоверие. В речах ни одного слова, враждебного Германии. Тем не менее, в конце собрания крик «ура».
В связи с обнаружившимся крайним направлением солдат в штабе I корпуса, нельзя не сопоставить ряд заявлений в I корпусе, обнаружившихся из рассказов лиц, близких или очевидцев этих явлений. По их словам, солдаты пехоты часто перерезывают телефонные провода артиллерийских наблюдательных пунктов. Грозят артиллерии, в случае стрельбы в противника, поднять артиллеристов на штыки. Не позволяют под угрозой штыков открывать пулеметный огонь. Братания продолжаются, хотя и в значительно меньшей степени, чем на Пасху, когда братания приняли прямо уродливые формы. Германцы часто выходят из окопов. Следует упомянуть характерный случай. Германские офицеры предлагают нашим офицерам сняться (этим германцы, видимо, пользуются, чтобы сфотографировать наши боевые линии). Наши соглашаются. На ответную просьбу сняться германские офицеры становятся в позы, повернувшись задом. Рассказывают, что в наших окопах, удаленных от немецких шагов на 30, пулеметы в чехлах. Видимо, германцами сделано все, чтобы усыпить нашу бдительность и придать себе характер мирного настроения. Наряду с этим следует отметить обстрел на 12 верст в глубину фронта гв. с. дивизии, вновь подвезенной германской тяжелой артиллерией. Нужно отметить замечание одного генерала, Георгиевского кавалера, что солдаты без солидной подготовки тяжелой артиллерией в атаку не пойдут.
Возвращаясь к характеристике комитета штаба I корпуса, следует отметить благотворную деятельность членов просветительной комиссии прапорщиков Архангельского и Рудакова, читающих солдатам лекции по государственному и рабочим вопросам.
Оба по убеждениям кадеты, с высшим образованием.
По возвращении в Луцк депутаты узнали от полковника Малыхина о собравшемся съезде Ос. армии, на котором хотят отстаивать успевшую сплотиться организацию комитетов Особой армии, могущую распасться, вследствие перечисления некоторых частей в 11-ю армию. Кроме того, на съезде предполагается провести формулу о необходимости созыва съезда всей действующей армии. Краткие положения о целях съезда следующие: 1. Создание мощной организации, являющейся действительным голосом армии и опирающейся на ее реальную силу. 2. Координация действий отдельных групп, ставящих своею целью разумное, с точки зрения блага широких масс русского народа, окончание войны. 3. Создание обстановки для работы Учредительного собрания в смысле ограждения его от посягательств со стороны отдельных групп. 4. Подготовка армии для участия в Учредительном собрании. 5. Место съезда — Москва или другой город, за исключением Петрограда. Депутаты на съезде избираются прямыми выборами по одному от собранных полковых комитетов каждой дивизии, от округов и пропорционально от штабов. Предполагаемые работы съезда: 1. Выработка устава Всероссийского Совета военных депутатов. 2. Выделение комиссии для временного обслуживания нужд и интересов армии. 3. Установление тесной связи с Советами рабочих и крестьянских депутатов, а также и другими! политическими и профессиональными организациями, на правах совещательного голоса.
Резюмируя общее впечатление от посещения указанных частей, можно сделать следующий вывод:
Сравнивая дух армии в настоящее время и в первые дни революции при посещении Сев. фронта, к сожалению, приходится констатировать, что та пропаганда, которую вела Германия у нас в тылу через своих вольных и невольных провокаторов и шпионов, а также пропаганда на фронте, под видом перемирий и братаний, сделала свое губительное дело. Солдаты более не рвутся в бой, чтобы доказать, как русский гражданин защищает свою свободную Россию, а идут разговоры лишь об обороне, да и то с боязнью защитите мифические английские и французские капиталы. Тылы этой пропагандой уже заражены в значительной степени. Чужды этой пропаганде наши доблестные артиллерия и казачество. О духе кавалерии мы не знаем. Боевая пехота в некоторых частях начинает поддаваться этой пропаганде и если не совсем подпала, то только благодаря героическим элементам среди солдат и беззаветной службе на благо Родине нашего доблестного офицерства, ставящего свой долг выше незаслуженных обид, клеветы и оскорблений. Успех нежелательной пропаганды в пехотных частях лежит в том, что он бьет по самому больному месту. Все устали воевать — большевистская пропаганда проповедует скорейшее прекращение активных военных действий (оборонительная война и мирный конгресс). Главные пункты этой пропаганды: подорвать веру в правительство, союзников, Государственную Думу и внести рознь и разлады во внутреннюю жизнь войска. Устав воевать, но слыша из России голоса о необходимости защищать свободу, стараются найти компромисс и угодить чувству самосохранения и необходимости воевать. Вот почему так крепко укоренилось неправильное понимание мира без аннексий, как отказ от всякой наступательной войны. Отсюда недоверие к власти и союзникам и этим же объясняется недоброжелательное отношение к офицерскому составу. Наряду с этим огромная масса солдат рада верить в то, что немцы пойдут на все требования, выставляемые русской демократией.
Немцы, отлично учтя это настроение, всячески стараются его поддерживать и развивать, прекратив обстрел наших позиций и проповедуя свое миролюбие организованным и планомерно проводимым братанием.
Зараза, идущая из тыла, одинаковая с пропагандой немцев, убеждает менее сознательную часть солдат в возможности их мыслей и чаяний. Твердое желание союзников воевать и призыв Временного правительства к исполнению долга перед ними отдаляет мир, вот почему скрещивающаяся пропаганда о недоверии Англии нравится.
Офицерство, в большинстве ратующее за войну до победы, сочувствия не встречает, и агитация против него падает на подготовленную почву.
Характерно отметить, что в большинстве случаев наиболее подозреваемые офицеры в боевом отношении лучшие. Это явление объясняется невольною боязнью, что хорошие офицеры сумеют заставить наступать.
Приложение № 3.
ИЗ СВОДКИ СВЕДЕНИЙ О БРАТАНИИ НА СЕВЕРНОМ ФРОНТЕ С 1 (14) МАРТА ПО 1 (14) МАЯ 1917 ГОДА
5-я армия
22 апреля
В районе д. Антоны (на Свенцянском направлении, участок 137 дивизии) партия немцев, пытавшаяся вступить с нашими солдатами в разговоры, была разогнана огнем.
10-я армия
25 марта
На участке Колодино — Стаховцы (к югу от оз. Нарочь, район 67 дивизии, ныне входящей в 3 армию) партия немцев дважды выходила из своих окопов с белыми флагами и манила наших солдат к себе руками и шапками; оба раза немцы загонялись в свои окопы нашим ружейным и пулеметным огнем.
2 апреля
На участке у д. Ушивцы (12 верст к северо-востоку от Сморгони, участок 29 дивизии XX корпуса) немцы обменялись с нашими солдатами хлебом и колбасой, а на участке 16 Мингрельского полка (1 Кав. грен, дивиз. 2 Кавк. корп. у Сморгони) немцы успели вручить нашим двум солдатам прокламации. Все сходившиеся сейчас же разгонялись нашим артиллерийским огнем.
27 апреля
Около 15 часов на участке 81 дивизии, на р. Березине, близ дер. Фурсы, из окопов противника вышли два немца и махали белыми флагами. Огнем нашей артиллерии таковые были загнаны обратно в свои окопы.
29 апреля
На участке Шалудьки-Кунава (2 Кавк. грен. див. 2 Кавк. корп.) наши и немецкие солдаты пытались выйти друг другу навстречу, но огнем нашей легкой батареи и те и другие были разогнаны.
29 апреля
В районе Сутково (участок 2 Кавказской гренадерской дивизии, к югу от Сморгони) наши солдаты и немцы пытались, выйдя из окопов, сблизиться, но были разогнаны несколькими выстрелами нашей легкой батареи.
30 апреля
В районе Шалудьки-Кунава (участок 2 Кавк. грен, дивиз.) нашей батареей несколько раз разгонялись немецкие и наши солдаты, пытавшиеся выходить из окопов.
14 марта
Против острова, что восточнее Вевер, высунулся немец с белым флагом и начал что-то кричать, но после обстрела нашим огнем скрылся.
27 марта
Западнее Икскюльского предмостного укрепления противник подбросил прокламации с выдержками из речи канцлера, произнесенной 16 марта, и пробовал заговорить с нами, но по нем был открыт огонь.
28 марта
На участке 2 Сибирского корпуса, близ реки Кеккау, немцы вышли с белыми флагами, а на участке 21 корпуса в Икскюльском предмостном укреплении подбросили прокламации, в которых приглашали солдатских депутатов войти с ними в непосредственное сношение и пытались заговорить с нашими солдатами, но в обоих случаях были разогнаны нашим огнем.
29 марта
На Приморском участке немцы пытались отдельными людьми вступить в переговоры, но нашими солдатами были приняты меры к прекращению этой попытки огнем. На фронте 21 корпуса, у Икскюльского предмостного укрепления, немцы пытались вызвать наших солдат на разговоры, но после обстрела их окопов прекратили свои попытки.
30 марта
Немцы пытались вступить в разговоры с нашими войсками на всем фронте 12-й армии, для чего выходили группами из окопов с белыми флагами, но нашим огнем загонялись обратно в свои окопы.
31 марта
На фронте 43 корпуса на Приморском участке появилась партия немцев с белым флагом. На фронте 2-го Сибирского корпуса попытки противника войти в сношение с нашими войсками прекращались нашим огнем.
1 апреля
На фронте 43 корпуса, близ берега моря, к нашим окопам подошли два немца с целью вступить в переговоры; оба немца были захвачены. Во 2 Сибирском корпусе немцы выходили с белыми флагами, желая вступить в переговоры, но нашим огнем были загнаны обратно в свои окопы.
25 апреля
На участке 21 корпуса 3 наших солдата 129 полка сели на лодку с тем, чтобы поехать в гости к немцам, но после уговоров и угроз своих товарищей вернулись обратно.
Приложение № 4.
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДОНЕСЕНИЙ НАЧАЛЬСТВУЮЩИХ ЛИЦ О НАСТРОЕНИИ ВОЙСК В АРМИЯХ ЗАПАДНОГО ФРОНТА
Вр. командующего 2-й армией генерала Данилова
Стремление войск к победе осталось, в некоторых частях даже усилилось. Дисциплина пала. Между офицерами и солдатами установилось недоверие. Вредно влияют приказы и воззвания Совета солдатских и рабочих депутатов. Офицерско-солдатские комитеты только налаживаются. Нравственная упругость войск сдала. Наступательные действия желательно отложить до тех пор, когда острое положение уляжется (1–3 месяца); наступление должно быть тщательно подготовлено техническими средствами, так как крайне важно обеспечение первой удачи. Дух новых частей слабее, применять их для наступления преждевременно. Из пополнения доходит 50 %: если они будут так же таять и впредь и будут так же недисциплинированны, на успех наступления рассчитывать нельзя (19 марта—2 апреля, № 8053)
Командующего армией генерала Леша
Настроение войск хорошее, отношения офицеров и солдат начинают налаживаться. Сознание вести войну до победы есть. Идеи противодисциплинарных течений расшатывают войска. Вредно отзывается печатание в газетах предполагаемых изменений уставов. Престиж офицера сильно пал. Активные действия пока невозможны. При помощи организующихся комитетов удастся, вероятно, привести жизнь армии в нормальную колею и утвердить сознательную дисциплину. (25 марта—8 апреля, № 1345)
Из донесения начальника 5-й пехотной дивизии генерала Славочинского
Настроение в дивизии хорошее; через одну — две недели дивизию можно будет считать еще более прочной и надежной. Необходимо оградить армию от приказов Совета рабочих депутатов. (17/30 марта, № 51)
Начальника 42-й пехотной дивизии генерала Ельшина
Все солдаты одушевлены желанием поддержать дисциплину и порядок и вести войну до победного конца. Несмотря на мрачные донесения командиров 167-го и 168-го полков, начдив надеется, что все же настроение будет терпимым. Офицеры чувствуют себя не в своей роли. Боеспособность войск не уменьшилась, но солдаты отлично сознают неравенство средств наших и противника, это действует угнетающе. Желание идти в бой есть — но есть и раздумье, что жертвы не принесут ожидаемой пользы. Пополнение плохо обучено и поступает в незначительных размерах. (18 марта—1 апреля, № 9326)
Начальника 1-й Кавказской гренадерской дивизии генерала князя Макаева
Наравне с высоким подъемом духа замечается упадок дисциплины и взаимное недоверие между офицерами и солдатами. Наступательные операции до восстановления полного спокойствия в полках невозможны. (26 марта—9 апреля, № 77)
Начальника 2-й Кавказской гренадерской дивизии генерала Никольского
Боеспособность полков сильно понизилась; порядок не нарушался. Дисциплина упала. Солдаты определенно высказывают взгляд — что мы можем только обороняться, а не наступать; рассчитывать на упорство обороны можно. (23 марта—6 апреля, № 52)
Начальника 51-й пехотной дивизии генерала Бенескуля
Дух в частях дивизии отличный: порядок не нарушался. С наступательными операциями следовало бы выждать, пока не будут даны твердые основы, хотя бы на главнейшие стороны боевой жизни. Необходимо избавить армию от влияния солдатских и рабочих депутатов. К оборонительным действиям дивизия вполне способна. (27 марта—10 апреля, № 293)
Начальника 2-й Туркестанской казачьей дивизии генерала Челокова
Дух бодрый. Боеспособность на высоком уровне. (17/30 марта, № 106а)
Начальника 112-й пехотной дивизии генерала Хвостова
На нравственности и духе войск последние события отразились отрицательно; худшие элементы получили возможность будировать; начальство лишено реальных средств борьбы с этими людьми. Замечается ослабление дисциплины, недоверие между офицерами и солдатами и упадок наступательного духа в частях. Вообще настроение загадочное, и трудно сказать, во что оно выльется. Для наступления нужна самая сильная поддержка артиллерии. (27 марта—10 апреля, № 60)
Приложение № 5.
СОВЕЩАНИЕ В СТАВКЕ 18 МАРТА (1 АПРЕЛЯ) 1917 ГОДА
Секретно
I.Доклады представителей центральных учреждений выяснили:
1. По интендантской части. — Запасов в стране для полного продовольствия армии недостаточно.
Мы не только не можем образовать на фронтах запасов, но не будем получать ежесуточную потребность.
Надо: или уменьшить в районе армии число ртов и число лошадей или уменьшить дачу.
Последнее опасно, а потому надо уменьшить число едоков.
2. По артиллерийской части. — Вследствие недостатка угля, металла, расстройства транспорта и переживаемых событий — производство снарядов(крупных калибров), патронов, ружей и орудий значительно понизится.
Формирование артиллерийских частей сильно задержится.
3. Укомплектование людьми. — В ближайшие месяцы подавать на фронт в потребном числе нельзя, ибо во всех запасных частях происходят брожения.
4. Укомплектование лошадьми будет задержано, так как по условиям внутреннего транспорта и необходимости не ослаблять полевые работы все реквизиции лошадей задержаны.
II. Железнодорожный транспорт
Находится в значительном расстройстве и даже при условии отыскания запасов — мы не можем подавать одновременно на фронт запасы для ежедневного довольствия и для образования запасов, — без наличия коих (хотя бы на двухнедельную потребность) нельзя начинать каких-либо операций.
Затем состояние железных дорог не допускает одновременных больших оперативных перевозок и подачи на фронт нужных запасов.
III. Балтийский флот— потерял боеспособность и нет никакой надежды на скорое приведение его в порядок.
Поступление мин (для минных заграждений) совершенно недостаточно, и минная оборона Балтийского моря будет весной 1917 года совершенно не налажена.
IV. Состояние армии
Армия переживает болезнь. Наладить отношения между офицерами и солдатами удастся, вероятно, лишь через 2–3 месяца.
Пока же замечается упадок духа среди офицерского состава, брожение в войсках, значительное дезертирство.
Боеспособность армии понижена, и рассчитывать на то, что в данное время армия пойдет вперед, очень трудно.
Таким образом:
1. Приводить ныне в исполнение намеченные весной активные операции не допустимо.
2. Не рассчитывая на Балтийский флот, надо организовать оборону Финляндии и подступов к Петрограду, что потребует усиления Северного фронта.
3. На всех фронтах, до восстановления порядка в тылу и образования необходимых запасов, необходимо перейти к обороне.
4. Необходимо принять самые энергичные меры для уменьшения едоков на фронтах.
Для этого необходимо убрать с фронтов всех инородцев и военнопленных и решительно сократить число людей и лошадей во всех тыловых учреждениях.
5. Надо, чтобы правительство все это совершенно определенно и ясно сообщило нашим союзникам, указав на то, что мы теперь не можем выполнить обязательства, принятые на конференциях в Шантильи и Петрограде.
6. Необходимо немедленно прекратить отправку союзникам пшеницы, которая нужна нам самим.
Генерал квартирмейстер
Штаба Верховного главнокомандующего
генерал-лейтенант Лукомский
Приложение № 6.
СВОДКА ДОНЕСЕНИЙ О НАСТРОЕНИИ АРМИИ С 15 (28) ОКТЯБРЯ ПО 30 ОКТЯБРЯ (13 НОЯБРЯ) 1917 ГОДА
За отчетный период подробные и систематические сведения поступили с Юго-Западного и Северного фронтов, от остальных фронтов доставлялись только эпизодические сведения; таким образом, настоящая сводка не может дать правильной картины о состоянии армии всех фронтов, а отображает лишь положение дела в отдельных частях.
Общее настроение армий продолжает быть напряженным, нервно-выжидательным, каким оно было в первой половине месяца. Главными мотивами, определяющими настроение солдатских масс, по-прежнему являются неудержимая жажда мира, стихийное стремление в тыл, желание поскорее прийти к какой-нибудь развязке. Кроме того, недостаток обмундирования и продовольствия, отсутствие каких-либо занятий ввиду ненужности и бесполезности их по мнению солдат накануне мира, угнетающе действуют на настроение и приводят к разочарованию. В этом отношении особенно характерный отзыв дает командир 12-й армии, который говорит, что армия представляет собой «огромную, усталую, плохо одетую, с трудом прокармливаемую, озлобленную толпу людей, объединенных жаждой мира и всеобщим разочарованием». Такая же характеристика без особой натяжки может быть применима ко всему фронту вообще. На почве этого разочарования наблюдается усиленное развитие в частях войск национальных притязаний: украинцев, литовцев, латышей и поляков; особенного обострения указанные притязания достигли в 12-й армии. Переходя к перечислению отдельных фактов, рисующих состояние армии, необходимо указать прежде всего на значительное число случаев отказа от исполнения боевых распоряжений относительно смены тех или иных частей с позиций. Таких случаев было зарегистрировано: в 12-й армии — 2, 1-й — 3, Особой и в 11-й — по 1, в 7-й — 4, 9-й — 2. Кроме того, со стороны многих частей раздаются настойчивые требования отвода в тыл под угрозой оставления к определенному сроку позиций (1 — я Кавказская с. див. 1 — й армии, 13 Сиб. див., 431 — й и 432-й пех. п. 108 див. 7 армии); самовольно оставили позиции части 11-й Сиб. див. 10 армии, причем увещания местных комитетов, членов Ревкома, командного состава не достигли цели; тоже 296-й Грязовецкий полк и одна рота 431 — го полка 7 армии, 691-й полк и 306-й полк 46-го корпуса Особой армии отказались выступить на позиции. Между прочим, в 141-м полку 12-й армии был выработан план ухода в тыл, согласно которому, в случае отказа ротных командиров, постановлено их убить, а затем обратиться к батальонным и полковому командирам, потребовать особый поезд и ехать в Псков. Мотивом этого ухода было выставлено с одной стороны перемирие, делающее лишним стояние полка на фронте, а с другой — необходимость участия в выборах в Учредительное собрание. План пока не приведен в исполнение.
Случаи братания участились и распределяются между отдельными армиями следующим образом: в Особой — 7, 11-й — 3, 7-й — 7 и по всему Румынскому фронту. Командный состав и комитеты принимали все меры к недопущению или прекращению братания. В некоторых случаях на участке 74 и 76 п.п. 12-го корпуса, 296 п. 41-го корпуса и 13 сиб. див. 7-й армии, братание происходило по инициативе противника с провокационной целью; это было замечено членами Ревкома, которые обратились к противнику с воззванием о недопустимости братания, ввиду общих переговоров о мире. На территории упомянутого 296 п. была организована сходка наших солдат и противника, которая длилась 20 минут.
Во 2-й дивизии 1-го Туркестанского корпуса Особой армии наши и немецкие солдаты разгуливают вместе, причем последние доходят до наших резервных рот; то же наблюдается и на участке 431 полка 108 див. 7-й армии. Особенно усиленное братание наблюдается на территории 19-й див. 12-го корпуса 7-й армии, где за неделю — с 20 по 27 октября — было два случая увода в плен наших солдат во время братания; кроме того, пользуясь легкомысленным доверием наших солдат, австрийские офицеры 21 октября ходили по своему берегу реки Збруч с планшетками и фотографическими аппаратами и снимали наши окопы. Уговоры и увещания офицеров и комитетов вызывают озлобление. В районе 432 полка завязана меновая торговля с неприятелем, окопы украшены белыми флагами, раздается музыка. В 442 полку 57-й див. Особой армии офицерам, протестовавшим против братания, угрожали штыками. К прискорбным результатам привело братание на территории 6-й армии, где три наших солдата пошли к проволочным заграждениям противника, здесь их сфотографировали и дали табаку. Возвращаясь, они нашли головку дистанционной трубки, при разборке которой все три были ранены.
Отношение к командному составу по-прежнему недоверчивое. Наиболее печальные факты, с этой точки зрения, имели место в следующих случаях: в 237 полку Особой армии на глазах командира полка и офицеров убит прапорщик Баранов; рядовой 43-го полка 7-й армии убил двумя выстрелами из винтовки подпоручика 123 полка; при попытке арестовать его солдаты оказали сопротивление, и убийца скрылся. Во второй батарее 39-го корпуса Особой армии в землянку командира была брошена бомба, которой контужено три офицера; в 1-й Кавказской артиллерийской бригаде 1-й армии выстрелом через окно ранен командир батареи. Кроме того, подвергнуты аресту 50 офицеров 126-й дивизии Особой армии, двигавшейся на Луцк (впоследствии все офицеры освобождены после ликвидации самого выступления дивизии); командир 541 Велижского полка и 6 офицеров (12-й армии) по обвинению в контрреволюционности; командир 37 Грайворонского полка и командир 9-й роты того же полка (1-й армии).
Предупреждая закон о выборности командного состава, некоторые части стали осуществлять у себя это право ранее его официальной санкции.
Так, в 4-м самокатном батальоне (Особой армии) были отстранены командир 3-й роты и заведующий хозяйственной частью и на их место избраны солдаты; в 648 дружине командиром избран комиссар; комитет летучего пункта 3-й гвардейской див. отстранил начальника и завладел всем имуществом; комитет санитарного поезда сместил старшего врача, заведующего хозяйством и сестер милосердия и избрал новых лиц (11 армия); в 5-й Кавказской дивизии был смещен делопроизводитель хоз. части за отказ выдать несколько перьев, в чем было усмотрено желание со стороны делопроизводителя помешать выборам в Учредительное собрание (12-я армия); в 74-й див. 41 корпуса было вынесено постановление об упразднении должностей дивизионного интенданта и начальника хозчасти с передачей их функций особым комиссиям (7-я армия); в 53 Сиб. стрелк. полку отказались принять прибывшего после эвакуации командира; комитет частей штаба 11-й армии постановил реквизировать собственных офицерских лошадей, обыскивать уезжающих офицеров и отбирать у них оружие, перевести офицеров на общежитие.
Параллельно с приведенными фактами нельзя не отметить отрадного явления полной солидарности командного состава 32-й дивизии 8-й армии с комитетами и дружной работы офицеров наравне с солдатами во всех организациях; точно так же полное соглашение достигнуто между командным составом и Ревкомом 12-й армии, где командарм Новицкий и все комкоры беспрекословно подчинились власти Ревкома.
Что касается работ и занятий, то, как сказано в вводной части, таковые вообще не производятся за весьма ничтожными исключениями; везде мотивом выставляется ненужность работ, ввиду скорого мира, в некоторых же случаях сверх того в качестве мотивов приводится малая дача хлеба (737-й Абловинский полк 1-й армии).
Погромное движение заметно растет и принимает организованный характер на территории 11-й дивизии 7-й армии, где разоряется и уничтожается имущество как помещиков, так и крестьян. Командный состав и комитеты бессильны в борьбе с этим злом. Между прочим, солдатами 13-й Сиб. дивизии той же армии был произведен еврейский погром в районе расположения штадива, дальнейшее развитие которого было приостановлено с помощью пулеметной команды. На участке 10-й армии в имении Дуброво солдаты, вооруженные ружьями и бомбами, разграбили все имущество: домашнюю птицу, скот, белье, посуду и деньги. Вместе с тем, для предотвращения погромов национальный блок 12-й армии признал желательным образование при армии и Ставке комиссии из представителей национальных организаций, по одному от каждой, для охраны местного населения от грабежей национальными полками.
Обращаясь в заключение к тем фактам, которые характеризуют отношение армии к новому политическому строю, надлежит прежде всего заметить, что симпатии солдатских масс определенно склоняются на сторону этого строя, приобретающего с каждым днем все большее и большее число приверженцев, начиная с крупных войсковых частей — фронтов, армий и кончая более мелкими единицами: полками, ротами и т. п. Сделанный вывод иллюстрируется следующими конкретными данными.
В 3-м Сибирском корпусе 2-й армии вся власть перешла в руки военно-революционного комитета, над командным составом установлен контроль, выделена особая оперативная комиссия, выборы командного состава прошли без особых трений; в 7-й армии тоже власть в руках Ревкома; во всех войсковых частях 3-й армии образованы Ревкомы, к которым перешла вся полнота власти, армейский комитет пользуется громадным влиянием и авторитетом; во все учреждения назначены комиссары. Такой же комитет образован на всей территории 11-й армии. 32-я пех. див. 6-й армии вынесла постановление о бесповоротном признании власти Совета; съезд Юго-Западного фронта признал необходимым передать всю власть на фронте вновь избранному общеармейскому комитету и установить контроль над оперативной деятельностью в контакте с секретариатом украинской Рады.
Центральный комитет служащих почтово-телеграфных учреждений Северного фронта, протестуя против требования комиссара, чтобы все распоряжения п.-т. отдела были санкционированы им, обращает внимание Ревкома на пагубные действия его агента и призывает к правильной работе и тесному сплочению вокруг своих организаций для защиты Учредительного собрания, верховного хозяина Земли русской.
За начальника военно-политического
отдела упонаштаверха
(подпись)
Приложение № 7.
РАДИОТЕЛЕГРАММА СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ ОТ 9 (22) НОЯБРЯ 1917 ГОДА
Всем полковым, дивизионным, корпусным, армейским и другим комитетам. Всем солдатам революционной армии и матросам революционного флота. — 7-го ноября ночью Совет Народных Комиссаров послал радиотелеграмму главнокомандующему Духонину, предписывая ему немедленно и формально предложить перемирие всем воюющим странам, как союзным, так и находящимся с нами во враждебных действиях. Эта радиотелеграмма была получена Ставкой 8 ноября в 5 час. 5 мин. утра. Духонину предписывалось непрерывно докладывать Совету Народных Комиссаров ход переговоров и подписать акт перемирия только после утверждения его Советом Народных Комиссаров. Одновременно такое предложение заключить перемирие было формально передано всем полномочным представителям союзных стран в Петрограде. Не получив от Духонина ответа до вечера 8 ноября, Совет Народных Комиссаров уполномочил Ленина, Сталина и Крыленко запросить Духонина по прямому проводу о причинах промедления. Переговоры велись от 2 до 4.30 часов утра 9 ноября. Духонин делал многочисленные попытки уклониться от объяснения своего поведения и акта дачи точного ответа на предписания правительства. Но когда предписание вступить немедленно в формальные переговоры о перемирии было сделано Духонину категорически, он ответил отказом подчиниться. Тогда именем правительства Российской Республики и по поручению Совета Народных Комиссаров Духонину было заявлено, что он увольняется от должности за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран и в особенности армиям. Вместе с тем Духонину было предписано продолжать вести дело, пока не прибудет новый главнокомандующий или лицо, уполномоченное им на принятие дел от Духонина. Новым главнокомандующим назначен прапорщик Крыленко. Солдаты, дело мира в ваших руках, вы не дадите контрреволюционным генералам сорвать великое дело мира, вы окружите их стражей, чтобы избежать недостойных революционной армии самосудов и помешать этим генералам уклониться от ожидающего их суда. Вы сохраните строжайший революционный и военный порядок. Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет Народных Комиссаров дает вам право на это. О каждом шаге переговоров извещайте нас всеми способами; подписать окончательный договор о перемирии может только Совет Народных Комиссаров. Солдаты, дело мира в ваших руках; бдительность, выдержка, энергия, дело мира победит.
Именем правительства Российской Республики
Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин)
Народный Комиссар по военным делам и Верховный главнокомандующий Н. Крыленко