Чья возьмет?

Город ежегодно рвал свои границы. Он ширился и наступал на окрестности неудержимо, как идет по земле поутру рассвет.

Мелкие птицы, прилетев весной с жарких зимовий, порой никак не могли отыскать своих старых родовых гнезд. Там, где недавно были родные рощи, просеки и поляны, теперь виднелись чужие здания, проспекты и площади, на которых задорно чирикали дерзкие воробьи.

Меняли жилье и многие городские ребята. Они со своими родителями весело перебирались из дряхлых строений в светлые высокие дома. И бежали искать свое новое школьное здание, где им теперь предстояло учиться.

В одну такую юную нарядную школу и вернулись из Артека два друга — Витька Пуговкин и Мишка Ромашкин.

Знакомые, в их числе Катя Терентьева, и даже неизвестные им ребята встретили путешественников с ликованием и шумными расспросами. Всем сразу хотелось от двух очевидцев узнать все подробности о далеком Артеке, о Черном море, о Крыме.

Старшая пионервожатая Алла Сергеевна, увидев их, сказала:

— Ну, артековцы, здравствуйте, будем знакомы. Я надеюсь, что вы поможете мне. Наша школьная дружина возникла только на днях. И она еще слаба. Ребята знают друг друга мало. Но есть у нас такие дружки, которые знакомы меж собой чуть ли не с колыбели. Они учатся у нас, а живут в соседней деревне. Эта ватага сколочена пока лучше нашей дружины. Дисциплина у них спотыкается, успеваемость никудышная, зато озорничать скопом они мастера. И мы надеемся, что вы, артековцы, в стороне от борьбы с этими «молодцами» не останетесь…

Вожатая не случайно обратилась за поддержкой к нашим друзьям. С артековцев всюду спрос особый. Ведь недаром и Крымские горы и лазурное море не раз слышали, как из артековских парков доносились восклицания: «Артековцы — молодцы!»

Пуговкин и Ромашкин раздобыли большие листы цветной бумаги, наклеили на нее карту Крыма и лучшие артековские фотографии и рисунки. Тут были и темные кипарисы, и ласковый морской прибой, и горбатая гора Медведь, и скалы-сестры Адалары, и грозные пушки Севастополя, и стройный бамбук Никитского сада, и… — всего не перечислишь. На плакатах друзья написали ноты и даже строки любимых артековских песен.

В двух ящиках находились коллекции. В одном — пестрые крымские камни и окатанные морем округлые гальки. В другом — гербарий диковинных южных растений.

Однажды, как и всегда после уроков, наши друзья показывали ребятам свою выставку. Их слушали затаив дыхание. И вдруг эту беседу грубо прервал чей-то хрипловатый басок:

— Ого! Как наша ребятня рты поразевала. А эти два ловкача со своими картиночками перед мелочью пузатой так и разливаются. А небось они тут ни словечка не скажут, как ихние папы и мамы изловчились, чтобы своих деточек послать в Артек.

Наступило тягостное молчание. У Пуговкина и Ромашкина потемнело в глазах. А их обидчик — высокий худощавый парнишка, криво ухмыльнувшись, продолжал:

— Что же вы молчите? Сказать нечего! Так, может, спички у вас найдутся? Нам прикурить охота… Да у кого я спрашиваю? Ведь наверняка эти два примерных сынка и табачного дыма отродясь не нюхивали. Айда, братва, до хат. По дороге прикурим…

И он и его ватага шумно двинулись к выходу.

Первой опомнилась беленькая Зоя Иволгина из 3-го «Б».

— Не слушайте вы Пашку. Одно слово — хулиган он, задира и второгодник. Его у нас все знают. Ругануть или разобидеть кого — ему первое удовольствие. Не связывайтесь с ним. У него под началом почти все наши деревенские, целая орава… Давайте-ка лучше снова про Артек…

Но настроение наших артековцев было испорчено. Они быстренько закончили свой рассказ. Ребята вскоре разошлись, и друзья остались вдвоем.

— Ух, и дал бы я сейчас этому Грачу… Еле удержался, — признался Витька.

— Ну, нет! Драка дело нехитрое. Для нее ума большого не надо, — возразил Мишка.

— Что же ты предлагаешь? Робко ходить перед Пашкой на полусогнутых лапках и умильно повиливать ему хвостиком? — усмехнулся Витька.

— Во-первых, нам не надо горячиться. А во-вторых, на то мы и изобретатели, чтобы придумать такое, от чего сам Грач попятится. Драка, считай, с ним началась. Только это будет не битва на кулаках, а по-умному, без синяков и разбитых носов. И главное — за нас вся наша дружина, — рассудительно ответил Ромашкин.

И наши друзья, чуть опечаленные и озабоченные, разошлись по домам. А лихая деревенская ватага то и дело будоражила школу.

Однажды на большой перемене тихая Наташа Козина из 4-го «Б» в буфете развернула сверток с бутербродами и вдруг вскрикнула от ужаса.

Ребята бросились к ней:

— Что с тобой? Что случилось?

А Наташа стояла бледная и трясущейся рукой показывала на угол, где валялся отброшенный ею пакет.

— Глядите, там… там., там… она… — лепетала девочка, заикаясь.

— Кто она? Муха?

— Нет, смотрите, лезет…

И тут все увидели, как из пакета неторопливо выбиралась здоровенная лягушка, может, жаба. На толстой шее у нее волочился мятый листок с корявыми буквами: «Еш миня легушку на здарове».

— Вот так завтрак! — расхохотались ребята. Подписи на записке не было. Почерк незнакомый. И лишь наблюдательная Катюша Терентьева заметила:

— Видно птицу по полету. Сумел воришка расписаться…

— Где? Как? Кто же он?

Все приготовились слушать, но Катя наклонилась к пострадавшей Наташе и стала ей что-то шептать на ухо.

Наташа одобрительно кивнула головой. Девочки взялись за руки и побежали в учительскую.

О чем был разговор в учительской, нам неизвестно. Однако на завтра учительница русского языка назначила в Наташином классе диктант. Среди прочего текста там не раз встречались и такие знакомые всем слова: «лягушка», «ешь», «меня». В конце уроков состоялось бурное и не для всех приятное собрание.

Положив тетрадки на стол, учительница Нина Николаевна сказала:

— Сегодняшняя проверка была вам устроена по предложению Терентьевой. Оказалось, что среди вас есть ребята, которые пишут точно так же, как и тот грамотей, что оставил вчера Наташу без завтрака.

Вот, например, тетрадь Грачева. Он сделал такие же ошибки, как и в той записке…

После занятий Пашка, проходя мимо Кати, исподтишка пригрозил ей своим измаранным чернилами кулаком.

Через два дня Мишка Ромашкин увидел, что у Кати забинтована рука.

— Что с тобой? Обожглась?

— Нет! Укололась о ежика. Он сидел в моей парте.

— Откуда он там взялся?

— Не знаю… — ответила она, морщась от боли.

— Что же, он сам из леса прибежал? Учиться захотел? — пошутил было Ромашкин. Но, видя, что Кате не до шуток, продолжал: — Тут без Пашки не обошлось. Видно, он тебе его подсунул в отместку за диктант.

В тот же день новое чрезвычайное происшествие потрясло школьников.

В начале урока литературы самая робкая ученица Аня Долина вдруг с отчаянным визгом вспрыгнула на парту и даже привстала на цыпочки.

Повскакали и ее соседи. Раздались испуганные крики:

— Змея! Гадюка! Берегись!

И действительно, в проходе между партами, медленно извиваясь длинным черным телом, ползла змея. Она зловеще водила головой по сторонам, словно выбирала себе жертву.

И тут самой храброй оказалась Нина Николаевна. Она положила на стол томик Пушкина, сняла очки, подошла к змее и, быстро ухватив ее за шею, спокойно подняла вверх.

— Прошу всех немедленно сесть за парты. Никакой опасности нет, — произнесла она громко. — Это не гадюка, а безвредный уж. Он не кусается. Смотрите все очень внимательно! Видите, на голове ужа есть два крупных желтых пятна. А у гадюки таких пятен нет. Вот по этим признакам можно сразу отличить ужа от гадюки. Ну, а теперь, когда вы все успокоились, давайте исследуем, откуда этот гость к нам приполз. Ведь в это время года в нашей местности все земноводные спят по укромным местам.

Мокрые, извилистые следы тянулись к батарее центрального отопления. Там валялась смятая влажная бумага с кусочками льда.

Потом учительница ловко завернула ужа в газету, сунула сверток в свой портфель и продолжила занятия по литературе. А после всех уроков был срочный внеочередной сбор отряда. Но виновник суматохи так и не обнаружился.

— Я уверен, — горячо убеждал Виктора Ромашкин, когда они шли домой, — что все проделки с лягушкой, ежиком и ужом — дело рук Грачева и его дружков. Поглядим, чья возьмет…

 

Юнизы

Пожалуй, нет школы, где бы не были свои собственные чудаки. Но чудить можно по-разному. Чудак обыкновенный, этакий мелкий чудик, любой ценой старается всего-навсего лишь посмешить своих скучающих приятелей.

Но есть чудаки иного склада — необычные, увлеченные и увлекающие. Им не до дурачества. Им не до зубоскальства. Они всерьез, иногда годами, собирают цветастые марки и открытки, пестрые значки и даже блестящие пуговицы. Они могут и в солнечные дни часами просиживать в темных фотолабораториях. Они кропотливо мастерят тонкие части воздушных авиамоделей. Забыв про отдых, паяют хитроумные детали приемников, разумеется, по самым последним, новейшим радиосхемам. Именно из таких упорных ребят и рождаются самые чудодейственные на свете чудаки-изобретатели.

* * *

Артековцы долго думали, с чего же им начать. Как увлечь ребят на путь изобретательства? Ведь все школьники пока еще были мало знакомы друг с другом. Как же разом разгадать, чем увлекаются ребята в свободное время?

Однажды на большой перемене Ромашкин неожиданно спросил Витьку:

— Как по-твоему, что означает слово «юнизы»?

— Не знаю… Может, что-нибудь вроде метизов, так сокращенно называются металлические изделия…

— Ну, а кто такие юнкоры и юннаты?

— Первые — юные корреспонденты. Вторые — юные натуралисты. А я, кажется, догадался! — хлопнул себя по лбу Витька. — Твои юнизы — это юные… юные изобретатели! Верно?

— Правильно! Недаром говорится: один только свистнет, а догадливый смыслит. Так вот у юнкоров есть отряды, у юннатов — кружки. А мы давай наших школьных юнизов соберем в клуб, — предложил Ромашкин.

— А как вступить в этот клуб?

— Чтоб стать членом клуба, надо иметь лампу.

— Какую лампу? Зачем?

— Самую обычную — настольную. Но не заводскую, фабричную, покупную, а непременно самодельную. Из этих ламп мы устроим выставку-конкурс и при свете их увидим, кто на что способен.

— Значит, ребята лампами будут освещать себе дорогу в клуб юнизов! — сообразил Витька. — А девизы там будут?

— Конечно! С девизом все экспонаты смотрятся куда как интересней. Пусть каждая лампа имеет девиз — свой значок или слово. Тогда судьи конкурса будут решать, кому какую дать премию без оглядки на имена и фамилии.

И, видно, не зря есть пословица «лиха беда начало!». Два друга пропыхтели над объявлением о клубе чуть ли не весь вечер.

Зато на другой день с утра школьники оживленно толпились у завлекательной афиши. На ней изображалась вереница веселых ребят. Они дружно несли всяческие самодельные лампы в загадочный клуб юнизов. Впрочем, тайна клуба тут же разъяснялась: это клуб юных изобретателей.

«Скажем, ты юниз иль нет,

Самодельной лампы свет.

Так настольная лампа будет твоим вступительным взносом в этот клуб.

Лампу к нам неси с девизом,

Кто не стал — тот стань юнизом!

Наша выставка ламп — смотр сил школьных юнизов.

Будут премии: поощрительные и утешительные.

Все справки у Ромашкина и Пуговкина».

В этот день на переменах школьники больше всего говорили о новом клубе. То и дело слышались слова: выставка, клуб, лампа-взнос — и звучало новенькое, непривычное словцо — юнизы.

Многим захотелось стать членом увлекательного юнизовского клуба. Даже тем, у кого дома стояли лампочки, купленные в магазинах. Витька и Мишка в эти дни были нарасхват и всем желающим иметь свои домашние лампы объясняли:

— Первым делом вам надо раздобыть электролампу, патрон, шнур и вилку. Ну, кто хочет, пусть еще достанет и выключатель. Всякая настольная лампа должна хорошо, удобно освещать то место, где вы учите уроки. Тут надо подумать, из чего сделать подставку, стойку лампы и ее абажур — отражатель света. Конечно, подставка должна быть прочной и надежной, чтобы лампа стояла как вкопанная и не вздумала опрокидываться.

Стойку лучше бы иметь гибкую, тогда свет можно направить в любую сторону…

Особенно серьезно Витька и Мишка предупреждали о том, чтобы никто не делал бумажных абажуров, которые могут воспламениться…

Как видно, хитрые инструкторы— Пуговкин и Ромашкин давали советы с умыслом.

Они никому точно не объясняли, из чего именно мастерить разные части светильников. Кто хотел обзавестись своей лампой, должен был фантазировать самостоятельно. На то он и юниз, чтобы всегда и везде уметь находить подходящие материалы для своих собственноручных изделий.

Перед афишей остановился и Артур Тортиков. Небрежно толкнув локтем своего приятеля Сеньку Гадалкина, он криво усмехнулся и сказал:

— Наши артековцы небось хотят прославиться в районном масштабе. Помяни мое слово, треснет их затея, как лампа, если хлопнуть ее об пол…

Но затея двух друзей не лопнула. Рядом с объявлением о клубе появился почтовый ящик. На нем были красивые рисунки — проекты заманчивых значков для членов клуба юнизов. На одном в шестеренку искусно вплеталось слово «юниз».

В другом буквы этого слова образовывали как бы часть радиосхемы. Поверх изображений была надпись: «Какой значок тебе нравится? Предложи свой проект!»

И вот однажды множество настольных ламп прибыло в школу. Все они были пока таинственно завернуты в бумагу. Но каждый сверток имел свой девиз, свой значок или слово, за которым скрывалась фамилия юного мастера. Такой же значок находился и на конверте. Его распечатать могли только судьи конкурса.

Выставку устроили на столах в кабинете физики. Тут легче всего удалось наладить подключение ламп к электросети.

На торжество открытия выставки пришли не только школьники, но и сам директор. Его речь была краткой:

— Мудрец сказал, что ученики школ — это не сосуды, которые нужно наполнить, а факелы, которые следует зажечь. Пусть ваша первая выставка клуба юнизов заронит во всех наших школьниках искры изобретательской мысли. А из искр со временем разгорится пламя факелов новых изобретений на благо всем людям.

И он включил рубильник.

Выставка разом засверкала россыпью уютных огоньков.

Раздались крики «ура». Каждый фонарик не только сиял, но и сам собой говорил о находчивости, об усердии и о смекалке того, кто его создал.

Давайте немного послушаем, что рассказывает о выставке младшим школьникам экскурсовод, шестиклассница Нина Алпатова.

— Я вам сейчас не только покажу, — начала Нина, — наши самодельные фонарики, но научу, как их мастерить.

Начнем с самых простых. Вот лампа под девизом «Молоток». Сделана она из большой консервной банки. Если ее вдоль разрезать ножницами на две половинки, то можно разом получить и подставку и отражатель. И верх и низ лампы соединяются жестяными стойками. На стойках можно сделать полочки, на которые удобно класть карандаши и ручки. Ну, а в подставку легко врезать чернильный прибор.

— А кто такой «Молоток»? — спросил один из нетерпеливых слушателей.

— Пока никто не знает. Тайну этого девиза раскроют судьи после окончания выставки. А вот лампочка с девизом «Зайка», тоже из бросовой консервной банки. Ее дно вырезано без остатка. Внутри вставлен патрон с электролампой.

Такой жестяной абажур «Зайка» укрепил над подставкой из куска доски с помощью двух планок.

Отражатели света в этих двух лампах — у «Молотка» и «Зайки» могут удобно поворачиваться. Но есть третья лампа, еще более удобная, с девизом «Полет». Она совсем не загромождает стола. У нее такой же абажур, как у «Зайки», но приделан он к гармошке, собранной из полосок от конструктора «меканно». Такая растянутая плоская «гармошка» позволяет перемещать лампу над любым местом стола.

— А как быть, если у меня нет «меканно»? — грустно спросил маленький Вася Демин.

— Не горюй. Напили одинаковые полоски из фанеры. А затем с помощью гвоздиков наделай звенья гармошки. Они получатся не хуже, чем из «меканно», — ответила Нина.

— Какая красивая лампа «Лебедь»! — воскликнула Маша Сергеева.

— Тут самая хитрая часть — изогнутая, как у лебедя, гибкая шейка лампы, — стала пояснять Нина. — Делать ее просто. Вставь в резиновую трубку электрошнур и несколько длинных медных или железных проволок. Потом трубку сверху обмотай тесьмой или проволокой с цветной изоляцией. Абажур сделай из большого пластмассового стакана, а подставку из перевернутой вверх дном пластмассовой тарелки. Если тарелка глубокая, то в нее нетрудно встроить выключатель.

Около следующей лампы постоянно толпились восхищенные зрители. Ее девиз был «Золотая рыбка». И эту веселую, настоящую рыбку все видели плавающей в подставке лампочки. О ней Нина рассказывала с особым удовольствием:

— Изобретатель всегда должен уметь в обыкновенных предметах открывать новые свойства. Все вы не раз видели бутылки из-под молока или кефира. А вот какой-то юниз увидел в такой большой литровой бутылке подставку для своей настольной лампы. Он насыпал в нее горстку речного песка, посадил на дно водоросль, налил воду и пустил плавать рыбешку. Ну, а сверх подставки приладил лампу, прикрыв ее трехгранным разрисованным абажуром. На стенках абажура тоже изображены рыбы, водяные растения, воздушные пузырьки. И такой лампой нельзя не залюбоваться!

— Ну, две космические лампы не хуже, — вступился кто-то. И девизы тут подходящие: один — «К луне», другой — «Космос»…

И верно, эти две лампы были по-своему тоже хороши. Одна ракета, спаянная из трех консервных банок из-под сгущенного молока, с острым носом, стабилизаторами, стояла на подставке. Другой светильник тоже представлял ракету. На верху ее, на иголке, непрерывно вращалась легкая бумажная спираль током теплого воздуха, который поднимался от горящей электролампы. И спираль как бы постоянно ввинчивалась все выше и выше.

— А тут, ребята, — продолжала свой рассказ Нина, — у нас стоят самые чудаковатые лампы. Они вызывают у всех улыбку. Те, кто их делал, сумели догадаться, что каждая матовая лампа может быть головой, а патрон — туловищем какой-нибудь фигурки. Вот поглядите на забавные фонарики «Дождик», «Футболист». Первый фонарь изображает девочку, которая закрылась зонтом от дождя. Зонт — абажур. Футболист катит мячик-шарик от пинг-понга. Это лихой мушкетер — «Черная маска».

Как их смастерить, наверное, уже понятно всем. Руки и ноги этих фигурок сделаны из проволоки, навитой на карандаш.

Чтобы лучше держалась краска, которой нарисованы глаза, рот нос и уши, стекла ламп заматованы — потерты шкуркой.

Но выше всех на выставке горделиво возвышалась странная лампа с девизом «Прима». Подставку «Примы» сделали из длинной точеной деревянной ножки. Абажур был кружевной и походил на юбку. Ромашкин эту лампу называл «Прима-балерина» и еще «Коломбина». Он долго ходил около этого нелепого фонаря и подозрительно качал головой. Кружева абажура намекали, что «балерина» — рукоделие какой-нибудь школьницы. А вычурная точеная подставка с медными деталями очень походила на дело рук опытного токаря.

Появился еще один интересный экспонат — торшер. Его стойки были сделаны из двух старых бамбуковых лыжных палок. Их вставили в деревяшку, прикрытую перевернутым алюминиевым тазиком. Абажуры имели проволочный каркас, обмотанный длинной лентой.

В последний день на выставку пришли Тортиков и Гадалкин. Они долго крепились, чтобы показать всем свое равнодушие к клубу юнизов.

— Пока вы дремали, другие намастерили десятки своих ламп, — сказал им Ромашкин.

— А откуда ты знаешь, что тут нет нашей лампы? — возразил Сенька. На это трудно было что ответить. Судьи выставки пока еще не сказали своего слова.

— Ну, а какая лампа, по-вашему, лучше всех? — спросил Мишка.

— Конечно, «Прима»! Сразу видно — мастерство! А вы, чудаки, по-видимому, и не знаете, что «Прима» означает— первый, главный, основной. Не будь этой лампы, здесь и смотреть-то не на что!..

И, оглядев небрежно выставку, Тортиков зевнул и произнес:

— Насколько я понял из этой показухи, все ваши юнизы — самозванцы!

— Как самозванцы? — вскипел Пуговкин.

— А так! Ведь вовсе они не изобретатели. Вы, чудилы, вероятно, и не подозреваете, что все ваши доморощенные фонарики-светлячки вовсе не изобретения, а только разные конструкции одной всем давным-давно известной вещи.

Но залп насмешек, нацеленный в только что родившийся клуб, промахнулся.

Друзья не дали в обиду свое любимое детище.

— Напрасно ты, Артур, нас дурачками-чудачками считаешь. Чтобы научиться плавать, надо окунуться в воду. А чтоб стать изобретателем, надо уметь даже из бросовых, никчемушных материалов мастерить нужные вещи. Что посеешь, то и пожнешь. А сеять лучше заранее, пока тут почва не засохла, — и он постучал его по лбу.

Тортиков понял, что юнизов, как говорится, на смех не поднимешь и на испуг не возьмешь. И только Гадалкин на прощанье загадочно произнес:

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним…

Наконец наступил долгожданный день подведения итогов конкурса ламп. У дверей кабинета физики, где шло бурное заседание жюри, толпилось множество ребят.

Среди них были и Артур с Сенькой. Жюри решило отметить три девиза: «В космос», «Золотая рыбка» и «Прима».

Вскрыли конверты и узнали фамилии мастеров.

Космическую лампу создал Олег Добров из 5-го «Б». Он получил дрель и диплом. Рыбку придумала Катя Терентьева — ей дали интересную книгу и тоже диплом. Ну, а с «Примой» случилось нечто неожиданное. У нее оказалось два мастера — Тортиков и Гадалкин. Председатель жюри, учитель физики Александр Иванович, славился своей справедливой строгостью. Ему были хорошо известны «успехи» этих дружков в учебе, и он заявил:

— Тут что-то не так!

Давайте-ка поинтересуемся у этих мудрецов, как они смастерили свой чудо-фонарь.

Артуру и Сеньке было задано всего три вопроса.

— Какую помощь при вытачивании на токарном станке подставки лампы вам оказали бабки?

Тортиков моментально вознегодовал:

— Что за бабки? Никакие бабушки нам не помогали…

— Итак, бабок у вашего токарного станка не было, — отметил физик.

— Конечно, — уверенно подтвердил Сенька.

— Я вижу, вам неизвестно, что у любого токарного станка всегда есть бабки. Так называются стойки, между которыми токаря устанавливают детали для обтачивания, — усмехнулся физик.

— Ну, а из какого дерева вы точили свою подставку?

Сенька и Артур ответили сразу оба. Только один сказал — дуб, другой — ель.

— А по-моему, липа! — вмешался Мишка. — Вся эта лампа пахнет липой, она липовая, сделанная чужими руками.

— Погоди, Ромашкин, пусть они теперь скажут, как называется узор петель, из которых сплетен их кружевной абажур.

Видя, что угодили в петлю, Сенька и Артур густо покраснели и признались во всем.

Оказывается, для них лампу «Прима» сделали их родители.

— Ну что ж… — предложил Пуговкин, — пусть она и будет «Примой», но только с конца. А этим горе-изобретателям дадим утешительную премию.

И тут же Тортикову и Гадалкину была торжественно вручена одна на двоих утешительная премия. Большой носовой платок!

— Чтобы утирать по очереди при неудачах свои мокрые глаза и носы! — крикнул кто-то при общем смехе.

И это был правильный смех. Ведь не зря смеется хорошо тот, кто смеется последний!

Ну, а затем судьи стали вскрывать подряд все конверты и награждать всех участников выставки — теперь членов клуба юных изобретателей — особыми значками. Эти значки сделал Пуговкин. Он перефотографировал изображение ракеты с подписью «Юниз» и с негатива контактным способом напечатал десятки маленьких фотоснимков значка. Затем анилиновыми красками раскрасил ракету в красный цвет, небо в темно-синий и ракетное пламя — в желтый. И чтоб значок был прочным, сверху на него приклеил кусок прозрачной пленки.

Веселый клуб юнизов родился!

 

Планетарий у нас дома

Занятия кружка юнизов обычно проходили после уроков по субботам на четвертом этаже школы. Сегодня, когда все были в сборе, неожиданно раздался звонкий голосок маленького Кузи — так звали Костика Кузнецова:

— Ребята! А у меня что есть!

— Где?

— Вот тут! — и он громко стукнул себя в лоб.

— Новая идея?

— Нет, затея… Я изобрел прибор для определения давления воздуха, короче — барометр. И еще термометр и высотомер, — скромно признался Костик.

— Твой барометр, Кузя, вероятно, с большущей, длинной седой бородой — всем он давно знаком, а ты его вновь нечаянно придумал, только уже в наши дни, — заметил Мишка.

— Не торопись смеяться, Ромашкин, — одернул его Витька. — Дай ему сперва показать свое изобретение, а потом насмешничай. А ну-ка, Костик, где оно у тебя?

Кузя раскрыл портфель и неторопливо поставил на стол простую обычную бутылку из прозрачного стекла. Внутри нее шла через пробку, обмазанную пластилином, тонкая стеклянная трубка. На дне бутылки были налиты чернила, которые столбиком поднимались до середины трубки.

— Первым делом, — пояснил Кузнецов, — я сейчас подниму уровень жидкости внутри трубки моего барометра.

— Чем? Как? — заинтересовались юнизы.

— Я вдуну внутрь бутылки через трубку воздух, он и выжмет вверх воду. — И Кузя тут же продемонстрировал свой простой метод управления уровнем бутылочного барометра.

— А теперь я покажу, что мой барометр еще и термометр. Я приложу ладони к бутылке. Видите, жидкость в трубке стала подниматься. Почему? Да потому, что воздух в бутылке от моих рук нагрелся, расширился и выдавил воду вверх. А когда бутылка остынет, воздух снова сожмется и вода в трубке опустится.

— Ну вот, я же говорил, — запальчиво заявил Ромашкин. — Попробуй этим Кузиным барометром измерить давление воздуха, когда он начинает действовать от малейшего нагревания.

— Умница ты, Мишка, но и я не глупец, — осмелев, осадил его Костик. — Кто тебе мешает вместо такой бутылки взять термос? Или укутать, как шубой, эту бутылку теплоизоляцией? Если внутри бутылки температура будет постоянная, то мой барометр станет указывать перемену давления атмосферы.

— Верно! Один ноль в твою пользу! — с изумлением признался Ромашкин. — О термосе я не подумал!

— Значит, как только снаружи изменится атмосферное давление, так столбик окрашенной воды либо поднимется, либо опустится? — спросил его Пуговкин.

— Конечно, — подтвердил Кузя. — Правда, иногда приходится целыми днями ждать, пока наружное давление воздуха будет другим. Это скучно. Но я придумал другой способ, с помощью которого можно в любую минуту определить изменение давления воздуха. Хотите послушать и посмотреть?

— Спрашиваешь… — нетерпеливо отозвался Мишка.

— Так вот. На горах воздух разрежен. Возле уровня моря он плотнее. Значит, и вверху на четвертом этаже школы воздух давит на все слабее, а внизу на первом — сильнее…

— Теоретически… да, — не удержался от замечаний Ромашкин, — а практически — разница давлений воздуха на этажах небось пустячная, малозаметная.

— Сейчас мы узнаем, как теория проверяется практикой, а заодно поглядим, каким будет перепад давления воздуха на школьных этажах.

Пошли вниз, — решительно предложил Кузя и направился из класса. Следом за ним с шумом потянулись юнизы.

— А почему ты держишь свою бутылку за горлышко? — полюбопытствовала Катя.

— Чтоб внутри нее не нагрелся воздух, — объяснил Костик.

На первом этаже все ребята немедленно уставились на темный столбик Кузиного барометра. Сомнений не было — он тоже послушно опустился вниз. Тогда тут же стремглав юнизы понеслись наверх, и вслед за ними стремительно поднялся и столбик барометра.

— Счет два ноль в пользу Кузнечика! Его бутылка — высотомер! Ура! — первым воскликнул Ромашкин. — Только погодите, не может быть, чтоб такой умный и простейший прибор никто не изобрел раньше Кузи. Тут уже нам без Александра Ивановича никак не обойтись…

Учитель физики встретил ребят радушно.

— Заходите, заходите! Я давно хотел предложить вашему кружку заняться особо полезным для новой школы делом — смастерить некоторые наглядные пособия.

— А мы один прибор уже принесли, — сказал Пуговкин. — Его сконструировал наш Кузя. Вернее, это три прибора, тут в одной бутылке и термометр, и барометр, и высотомер.

И Витька с радостью объяснил учителю, как действовали Кузины приборы и как сделано их новое оформление из бумажного цилиндра с окошком, на котором сверху был нарисован знак дождя — зонтик, а внизу знак ясной погоды — веселое солнышко, а на створках окна — деления шкалы.

— Молодец, Кузнецов, — похвалил Александр Иванович. — Прибор этот прост, нагляден, остроумен. Побольше бы таких хороших, изящных наглядных пособий.

— Неужели о нем ничего и нигде не написано? — спросил с надеждой Ромашкин.

— В обычной литературе, где описаны разные простые барометры, я такого прибора не встречал, — признался учитель. — Покопаюсь еще в книгах. Загляните ко мне завтра после занятий.

На следующий день в физический кабинет опять зашли юнизы.

— Трудно в наши дни изобрести простые и хитрые вещи, — сказал Александр Иванович. — Поискал я в библиотеке книги по метеорологическим приборам и только в одной старенькой забытой книжице нашел нечто похожее на этот барометр. Придумал его не физик, а химик. Кстати, вот загадка: какой русский химик в своей фамилии имел четыре буквы «е»?

Ребята задумались. Первой догадалась Катя.

— Менделеев! — воскликнула она.

— Правильно, — отозвался физик. — Вот он-то и предложил в свое время подобный барометр. Только Менделеев наливал в его изогнутую трубку не воду, а керосин. Ведь керосин зимой не превращается в лед. И потом он предлагал в пробке иметь две трубки. Через одну можно было впускать внутрь воздух, уравнивая тем самым давление воздуха внутри и извне прибора. Менделеев писал, что такой барометр очень полезен для школ и для сельского хозяйства. Школьникам для учебы, а тем, кому надо знать, какая нас ждет погода, можно всегда по этому барометру определить, падает давление воздуха или поднимается. Если падает — жди дождя. Если поднимается — погода улучшится.

— Вот так Кузя! — восхитился Пуговкин. — Выходит, он просто повторил изобретение Менделеева.

— И уж если мы повели речь о термометрах, барометрах и метеорологии, — задумчиво сказал физик, — то почему бы вам не водрузить на школе флюгер, чтобы знать направление ветра. Вот в деревне, неподалеку от нас, есть занятный флюгер — большая широкая рыбина вроде леща.

— Я знаю, это флюгер над домом Пашки Грачева, он сам его ставил, — объяснил Олег Орехов, которого ребята звали просто Орех.

— А почему Грачева нет с вами? — спросил учитель, — Мы с ним не ладим, — хмуро объяснил Пуговкин. — Ему бы только хулиганить. И еще он и его дружки курят.

— Тут что-то не так. Грачев плох, а флюгер у него хорош, — заметил учитель.

— А Грач еще флюгер сделал своему дедушке, — сообщил Орехов. — Только тот флюгер похож на кота, который спину изогнул и взъерошился, вроде фырчит на мышонка.

— Вот видите, Грачев мастер по флюгерам, а наша школа без флюгера. Позовите-ка мне его, а заодно и трех его приятелей, которые к папиросам пристрастились. Я с ними потолкую.

Вскоре вся школа узнала, что Грачев и его три дружка делают четыре красивых флюгера для школьного здания. Не услыхать про их работу было нельзя. Эти флюгера ребята вырубали зубилами возле школы после уроков. Грохот стоял такой, что не только школьники, но все окрестные жители знали про затею Александра Ивановича украсить углы здания флюгерами.

Флюгера были занимательные. Один изображал сценку— встречу слона и моськи, другой — петуха с цыпленком. Петух кукарекал, а цыпленок, глядя на него, видимо, тоже попискивал. Третий был трехмачтовый корабль с парусами, наполненными ветром, и с развевающимися флагами.

И четвертый — его сделал Грачев — представлял собой четырехмоторный самолет ТУ-114. Винты самолета должны были вращаться от ветра.

Затем ребята подготовили четыре высоких шеста; вбили в их вершины гвозди без шляпок и уже намеревались водрузить свои флюгера на углы крыши школы, но тут случилось событие, которое долго вспоминали все, кто знавал Грачева и его дружков.

Оказывается, атаман Грач со своими ближайшими подручными намастерили не только флюгера. Одновременно незаметно для себя они готовили хитрые ловушки, придуманные для них учителем. Над флюгером ребята трудились с увлечением, старанием и гордостью.

— Ваши флюгера — загляденье, — сказал им Александр Иванович. — Только мы их водрузим при одном условии, иначе вряд ли они у нас станут работать.

— Почему? — искренне удивился Грачев.

— Им нужен чистый, свежий воздух. А ты и твои помощники дымите — воздух загрязняете. Однако это не главная беда. За свою жизнь вы можете намастерить, кроме флюгеров, множество чудесных вещей. Но курением вы жизнь свою укорачиваете, пускаете ее с дымом по ветру — без пользы для себя и для людей. И до тех пор, пока я не услышу от вас честное слово, что вы перестали баловаться табаком, не быть этим флюгерам на нашей школе!

Окружающие с нескрываемым любопытством смотрели на Грачева. Кое-кто, быстро смекнув, в какой переплет нечаянно попались эти ребята, засмеялся. Но самому Павлу было не до веселья.

— Ну что ж, Александр Иванович, попробуем, — понуро сказал Грачев. И под громкие аплодисменты окружающих он и его дружки растоптали свои сигареты и спички.

Так четыре флюгера стали украшать крышу школы.

С той поры Грачев поубавил ухарство. Подходя к школе, он всегда с гордостью смотрел, как его занятные флюгера деловито отмечали направление ветра.

Недоволен собой был лишь Ромашкин. После Кузиного барометра и грачевских флюгеров ему тоже захотелось стать в центре всеобщего внимания. Тем более снова отличились его друзья — Орех додумался, как микроэлектродвигатель превратить в динамо-машину.

— Нашел чем удивить, — хмыкнул Мишка. — Мне давно известно, что если начать вращать его ось, то он даст ток. Если пропустить такой ток через моток проволоки, обвитой поперек компаса, так стрелка этого компаса сразу его учует и качнется в сторону.

Но Орех получил от малютки электродвигателя столько тока, что от него засветилась лампочка карманного фонаря.

Хитрый Орешек обмотал ось моторчика крепкой тонкой ниткой, а к его контактам подключил лампочку от карманного фонарика. Затем он поставил мотор на край стола и, резким движением дергая нитку, так быстро раскручивал ось, что лампа на секунду вспыхивала. Тут пришла очередь поудивляться и Ромашкину.

До такого использования микромотора он не додумался. Окончательно Мишкино настроение испортил Витька Пуговкин. Виктор принес в школу астрономическую трубу, увеличивающую в несколько десятков раз.

— В такую трубу, — важно хвастал Витька, — ночью можно на Луне наблюдать горы и моря, у планеты Юпитер видеть его спутники, у Сатурна его загадочные кольца…

А где взять специальную оптику, чтоб построить такой телескоп? — заинтересовались ребята.

— Линзы? Да они попадаются вам на каждом шагу! — усмехнулся Пуговкин.

— Где?

— На носу у людей! Это ж очковые стекла. Я взял бабушкины старые очки для дальнозорких. Они ей теперь не пригодны — стали слабоваты, и получил сразу два объектива. А окуляр моего телескопа — лупа с многократным увеличением. Сама труба склеена у меня из плотной бумаги и вычернена тушью внутри. Астрономическую трубу Витьки одобрил и Александр Иванович.

И снова загрустил Ромашкин. Но он скучал недолго. Спустя две-три недели Мишка, хитро улыбаясь, пригласил всех своих друзей к себе домой.

— Если хотите посмотреть и даже потрогать руками звезды, планеты и Луну, то приходите ко мне сегодня вечером…

Разумеется, в этот же вечер к нему явились чуть ли не все юнизы. Пришел и учитель физики. Часть ромашкинской комнаты была таинственно отгорожена простыней с силуэтом ракеты и надписью — «Космос».

Любопытных от нее отгонял сам Мишка.

— Пока туда заглядывать нельзя. Рассаживайтесь поудобней, сейчас все покажу…

Гости разместились подвое на стульях, погас свет. Стало темным-темно, как в черную, беззвездную ночь. И вдруг, когда их глаза привыкли к мраку, перед ними внезапно засверкала яркими звездами бездонная глубь неба. Все ахнули. У Ромашкина дома был свой планетарий.

Удивление юнизов тут же сменилось жадным любопытством — узнать, как это Мишке удалось спустить звезды на землю.

— Разумеется, мне далеко до прославленного Кузи, — начал свою речь Мишка, — повторившего барометр Менделеева, и до грачевских флюгеров, очистивших воздух в нашей школе, еще дальше до телескопа Пуговкина, который приближает звезды так, что до них рукой подать. Я, прямо скажем, звезд с неба не хватаю. Я их просто, как и вас, пригласил к себе домой в гости…

В словах Ромашкина слышалось легкое хвастовство, но ведь и в самом деле звезды были у него дома.

— Что надо иметь, чтобы смастерить такой планетарий? — спросил Мишка. — Нужны самые простые вещи — футбольная камера, карманный фонарик с точечной электролампочкой, простыни, удочки, клей, чернила, бумага, иголки и, конечно, карта звездного неба. Вот и все.

Но этот перечень Ромашкина был не полон. Как и во всяком деле, еще необходимы были три важных предмета: хотение, умение и терпение.

Как же ему удалось сделать свой домашний планетарий? Из старых длинных гибких удилищ он согнул и связал округлый каркас, к которому подшил широкие простыни. У него получилась сфера — как бы четвертая часть огромного шара. На этом небосводе, как на экране, в темноте и сияли звезды — лучи карманного фонарика, установленного в черном бумажном колпаке, который Ромашкин сделал с помощью футбольной камеры.

Он ее сильно раздул, смазал поверхность вазелином и затем всю заклеил черной фотографической бумагой. Когда колпак просох, Мишка вынул из него камеру, взял карту звездного неба и аккуратно, терпеливо перерисовал карандашом все главные небесные созвездия — Большую и Малую Медведицы, Орион и другие.

Затем тоненькой иглой он наколол множество разной величины дырочек. Свет от лампочки проходил через эти отверстия, проектировался на простынном небе, и перед зрителями возникала волшебная звездная картина. Так хитрый Мишка привел звезды к себе в дом.

Но этого Ромашкину было мало.

С помощью другого карманного фонарика, у которого в бумажной заслонке находилось отверстие в виде полумесяца, он показал, как в планетарии между звезд движется Луна. Реостат, включенный в цепь питания освещения звездного неба, позволял ему зажигать и гасить свои домашние звезды.

И вместо ночной красавицы Луны на небосвод из-за горизонта медленно выплывало яркое розовое Солнце.

Для Солнца было вырезано особое круглое отверстие в заслонке, стоящей перед третьим карманным фонариком.

Еще Мишка показал, как звезды медленно движутся по небу, словно привязанные к невидимой оси Полярной звезды. Для этого он вращал колпак, как глобус вокруг проволочной оси.

И в заключение звездных чудес торжествующий владелец звезд показал взлет космической ракеты и полет спутника земли. В темноте, когда на домашнем небе чуть светало у горизонта, что-то сверкнуло, ухнуло и вверх среди звезд устремилось маленькое яркое остроконечное пятнышко. Вот крошка-ракета поднялась до зенита и исчезла. Но тут в комнате внезапно загорелся яркий свет, и все невольно зажмурились.

А потом бросились осматривать детали устройства домашнего космоса.

— Такой планетарий, — сказал в заключение Александр Иванович, — не плохо иметь и у нас в школе. Сего помощью можно разъяснять небесную механику, да и показать кое-кому из школьников и взрослых, что на небесах богу нигде нет места.

Я слышал, что Ромашкин отнесся недоверчиво и ревниво к барометру Кузнецова. Могу отметить, что его домашний планетарий тоже не изобретение, а просто удачная конструкция из подручных средств. Но это не беда! Хороший конструктор, как правило, всегда попутно изобретатель. Начиная со своих собственных маленьких конструкций, обязательно дойдете до больших и значительных изобретений. Тут дорога верная, испытанная… По ней шли почти все знаменитые изобретатели.

Ваши юнизовские конструкции: электролампы, термометр, барометр, высотомер, флюгера, микродинамо, телескоп, планетарий — первые шаги по этой славной дороге…

 

Тетрадь — авианосец

— У кого из нас нет дома всяческих тонких и толстых, новых и старых тетрадок? — такими словами начал очередной сбор клуба юнизов Ромашкин.

Вступительную речь Мишки внимательно слушал битком набитый класс. Еще бы, здесь не было ни одного школьника, который не ознакомился бы с новым заманчивым объявлением клуба юнизов:

На этот призыв охотно откликнулись представители всех классов школы. Некоторые догадались прихватить ножницы. Вместе со всеми заявились и два дружка — Тортиков и Гадалкин. Но держались они особняком: до сих пор не могли забыть разоблачения их обмана на выставке домашних светильников. Пришел и Пашка Грачев.

Ромашкин поднял над головой тетрадки и продолжал:

— Любая старая тетрадь вроде этой ничем не примечательна. А если посмотреть на нее зоркими глазами изобретателей, то она — авианосец множества самых разнообразных летающих авиамоделей. Ведь ее листки — всем доступный, легкий, гибкий, по-своему прочный материал для крышек планеров и самолетов.

— А зачем и кому нужны твои летающие финтифлюшки, порхающие фитюльки? — вдруг грубо спросил Артур.

— Разве что на потеху грудным младенцам? — угодливо поддакнул его дружок.

Однако Мишку эти издевки врасплох не застали.

— Сейчас мы выясним, для чего и кому нужны наши летающие игрушки-финтифлюшки. А пока скажите-ка нам, что вы знаете об Антонове и об Яковлеве?

Тортиков и Гадалкин в недоумении переглянулись.

— Да что про них знать? — нехотя промямлил Артур. — Всем небось известно, что Антонов из шестого «Б» недавно разбил футбольным мячом окно в школе…

— А Яковлев, — объяснил вслед за ним Сенька, — второгодник, двоечник из седьмого «А». Но парень мировой, подходящий… Тоже футболист, каких поискать.

— Мой вопрос не о них. Да, видно, вы ничего не слыхали о знаменитых авиаконструкторах Антонове и Яковлеве, — прервал их объяснения Ромашкин. — Кто нам расскажет про успехи этих авиаинженеров?

Отвечать вызвался лобастый Демидов из 5-го «Б».

— Антонов и Яковлев — генеральные конструкторы самолетов, Герои Социалистического Труда.

— Правильно, — подхватил Мишка. — Вероятно, все слышали про дорожку: «От модели к планеру, с планера на самолет». Антонов и Яковлев прошли этот путь целиком. И оба начали с изготовления авиамоделей. В юности Антонов даже написал книжку о простейших планерах из бумаги. На первой странице там есть надпись: «Посвящается юным ленинцам», а в заключении говорится, что при изготовлении именно бумажных моделей «представляется широкий простор изобретательности конструктора».

Герой труда, генеральный конструктор авиации Яковлев утверждает, что и сейчас авиаконструкторы при решении задач большой авиации порой призывают на помощь скромные маленькие авиамодели. В нашей авиации самолеты конструктора Туполева зовут ТУ-104, ТУ-114, ТУ-124.

Самолеты Яковлева называют ЯКи, Антонова — АНы. Займись-ка и ты, Тортиков, моделированием. Может, через несколько лет и у нас будут летать громадные авиакорабли с гордыми названиями Торт-104. Торт-114 и даже Торт-200. — Ребята рассмеялись.

— У меня есть одно четверостишие, — продолжал Мишка, — которое не плохо бы нам всем выучить наизусть, как таблицу умножения. — Он взял кусок мела, и на школьной доске появились слова:

— Сейчас мы и займемся авиамоделированием. Тетрадки для постройки наших моделей должны быть неизмятыми. Бумагу лучше брать не шероховатую, а глянцевитую. Чем лучше глянец, тем дольше полет. Но прежде всего я хочу узнать, кто из вас сам мастерил авиамодели.

— Я клеил воздушные змеи, — признался Ступин и добавил: — А еще иногда складывал летающих монахов.

Другой бойкий паренек, Дима Павлов, рассказал про бумажного голубя и про стрелу.

— Я их сейчас мигом накручу… Только они пустячные игрушки, а не авиамодели, — наивно пояснил он.

— Ну, нет, — решительно возразил ему Ромашкин. — Я с тобой никак не согласен, что, например, стрела — пустяковая игрушка-безделушка.

По виду, по форме к этой игрушке лишь недавно стали приближаться современные сверхзвуковые реактивные самолеты. Хорош авиапустяк!

Да в такой стреле есть не только крылья, киль, но и два воздушных руля. Один — руль поворотов. Другой — высоты. В какую сторону отогнешь задние кромки стрелы, туда она и направит свой полет. Отогни, например, кромку вбок — стрела станет летать по кругу. А если отогнуть вверх заднюю горизонтальную кромку, то при полете стрела проделает в воздухе фигуру высшего пилотажа — мертвую петлю. Впервые такую мертвую петлю совершил на своем аэроплане наш летчик Нестеров.

И Ромашкин взял у Димы его бумажную стрелу и тут же показал, как она в полете может повторить петлю Нестерова. Он бросил ее толчком прямо и чуть вверх. Она круто взмыла в высоту, опрокинулась на спину, повернулась и, скользя по невидимой кривой, ринулась вниз.

— Ну, кто знает еще способы, как заставить летать тетрадочные листы?

Сидевшая на передней парте Катя Терентьева, покраснев, сказала: «я», и еще двое ребят подняли руки.

— Первое слово первой парте.

Катя тут же объяснила, что из тетрадочной бумаги нетрудно сложить модель парашюта с плоским куполом. Надо взять квадратный лист и все его четыре конца загнуть гармошкой вниз. Затем к его углам укрепить четыре нитки. Это будут стропы парашюта. К ним подвешивается груз — кусок карандаша или гвоздь.

Потом она рассказала, как сделать модельку бумеранга.

Это плоская дуга с двумя лопастями — оружие австралийских туземцев. Если умеючи бумеранг кинуть вверх, то он летит по дуге и сам прилетает обратно.

Бумажный бумеранг лучше делать из плотной обложки тетради или из твердого картона. Лопасти бумеранга разной длины и слегка изогнуты, как у пропеллера. Запустить маленький бумеранг очень просто. Надо взять его двумя пальцами и хорошенько щелкнуть по одной из лопастей.

И тут Катя показала, как несложно вырезать ножницами бумеранг и как он интересно летает, послушно возвращаясь назад.

Затем выступил Сережа Сорокин:

— У меня есть планеры. Их называют параболы. Сделать их очень просто. Надо сначала согнуть лист как бы пополам, но так, чтобы не сломать его посередине. Затем ножницами вырезать одновременно левое и правое крылья. Они должны быть по форме и по весу совершенно одинаковы. Спереди параболы, как раз посредине ее, укрепляется, например, скрепка или кусочек пластилина.

Чтобы парабола хорошо летала, скрепку иногда приходится подвигать вперед или назад или прибавить и убавить пластилиновый комочек. Не забудьте заднюю прямую кромку крыла параболы слегка отогнуть вверх.

Парабола Сережи летала, как невидимая, безголовая, бесхвостая птица.

— А почему нет бумажных моделей с машущими, как у птиц, крыльями? — спросил Дроздов из 5-го «А». Ему ответил Витька.

Полет с взмахами крыльев у птиц и насекомых еще полностью учеными и инженерами не разгадан.

Рассказывают такую забавную историю. В одном авиационном проектном бюро на стене находился большой рисунок шмеля, у которого, как известно, крохотные крылышки и толстое полосатое брюшко. Под рисунком была надпись: «Относительно большой вес тела этого насекомого в сравнении с малой несущей плоскостью его крыльев теоретически делает шмеля неспособным ко взлету. Но шмель этого не знает и летает только поэтому».

И Пуговкин поставил перед юнизами новую задачу:

— Давайте по-изобретаем другие планеры из тетрадочных листов.

Снова заскрипели карандаши, зашуршала бумага, залязгали ножницы и послышались возгласы: грустные — «Эх, не то!», и радостные — «Ура! Летит!» С последних парт вдруг раздался торжествующий крик:

— У меня летает блюдце!

— Нашел, чем удивить, — отозвался кто-то. — У меня еще вчера блюдечко полетело. Да еще как. Трах! — и вдребезги на мелкие осколки…

— А ну-ка, юниз, тащи быстрей свой летающий сервиз, — пригласил его к столу Ромашкин. — Ведь несколько лет назад распространялось множество фантастических историй о всяких летающих тарелках и блюдцах. Были слухи, что такие загадочные летающие аппараты прибыли на нашу планету с Марса или даже с других далеких миров. А потом оказалось, что эти таинственные летающие тела — просто оптический обман, вроде миража в знойных пустынях.

Круглые, как блюдечки или тарелки, планеры представляли собой невысокий, почти плоский конус. Кружок бумаги надрезался от края к центру. Затем разрезанные края накладывались друг на друга и соединялись скрепкой. Такое блюдечко охотно и плавно летало по комнате. Оно обладало большой устойчивостью — все время стремилось занять горизонтальное положение.

— Это потому, — объяснил Виктор, — что в сечении конус похож на букву V. Всем авиамоделям полезно иметь такую V-образную форму крыльев.

Кто-то предложил разрезанные части бумажного круга приставить друг к другу.

Так летающее блюдечко оборудовалось килем, и его полет стал более прямолинейным.

Потом к учительскому столику подошел Колька Петров из 7-го «В».

— Я покажу, как делать модели планеров. Сложите листок немятой, гладкой, плотной бумаги. Ножницами вырежьте нос самолета, потом сразу два его крыла, длинный корпус, он называется фюзеляж, и на конце его хвостовое оперение. Затем отогните плоскости крыльев и стабилизатора в стороны перпендикулярно фюзеляжу.

Чтобы такая модель самолета лучше летала, передняя кромка крыла должна быть слегка выше задней.

Когда планер готов, его носик нужно утяжелить скрепкой, пластилином или спичкой. Впрочем, можно заранее оставить при вырезывании в передней части фюзеляжа лишнюю бумагу. Она и будет уравновешивать модель…

Пока шел этот рассказ об изготовлении бумажных планеров, многие успели их сделать. И разумеется, тут же начались пробные полеты. Увы, настало время повеселиться Тортикову и Гадалкину и погрустить нашим юнизам.

— Вот так планеры! Ковыляют и тычутся носами, как слепые котята! — воскликнул радостно Артур.

— Порхающая халтура-макулатура! — вторил ему, хихикая, Сенька.

И в самом деле, что-то пока в этих моделях не ладилось. Но что именно? Где ошибка? Как ее исправить?

Пришлось Кольке Петрову, словно доктору, определять диагнозы авиаболезней и указывать, чем их лечить.

— У меня самолет клюет носом. Сразу ныряет вниз. Что мне делать?

— Значит, нос модели тяжел. Убавь груз.

— А моя модель совсем не хочет летать. Падает плашмя. Как быть?

— Тут, наоборот, вес носа твоей модели маловат. Надо его сделать поувесистей. Или облегчить хвостовое оперение — обрезать часть стабилизатора и киля.

— Этот планер, как его пустишь, старается задрать вверх нос…

— Попробуй отогнуть ему заднюю кромку стабилизатора вниз. Ведь эта кромка — руль высоты.

— А мой самолетик начинает сразу кружиться и падать. Можно его отучить от этой нехорошей привычки?

— Такое падение с поворотами зовут штопором. Оно случается, если крылья помяты или перекошены. И если косо стоят рули поворотов и высоты. Мятую бумажную модель следует просто заменить новой. Или исправить все перекосы крыльев и рулей.

— Чем помочь, если моя модель летает кругами с наклоном внутрь круга?

— Значит, в ней есть перекос крыльев или же руль поворотов стоит Косо.

— А мой планерок все время старается завалиться на одно крыло.

— Так оно ж у тебя длинней другого. Сделай крылышки строго одинаковыми.

В заключение своей консультации Колька Петров добавил:

— Об этих модельках всегда можно сказать: мал золотник, да дорог. Если их как следует отрегулировать, то они могут пролететь пятнадцать-двадцать метров. Был случай, когда бумажная модель, запущенная в летний теплый день между высокими домами, поднялась, летая кругами, выше крыш…

Объяснения Кольки дополнил Мишка.

— У таких авиамоделей форму крыльев можно смастерить любой: прямоугольную, трапециевидную, ромбовидную, треугольную, овальную, стреловидную. Авиаконструктор Антонов в своей книге очень хвалил бумажную авиамодель с необыкновенным крылом в виде кольца. Оно имеет высокие летные качества во всех отношениях. Еще он там отмечал как очень хорошие овальные бумажные крылья…

— Всем подходящи такие конструкции бумажных планеров и самолетов, — подтвердил Пуговкин. — Да вот беда: есть у них слабое место, где присоединяются крылья и стабилизатор к фюзеляжу. Тут крылья легко гнутся. Но если кто хочет научиться строить большекрылые бумажные авиамодели, то лучше их мастерить другой конструкции.

И он показал, как из одного сложенного пополам листа вырезаются сразу фюзеляж и киль, из другого — любой формы крыло, а из третьего листика — стабилизатор.

Потом он сделал ножницами по два надреза сверху фюзеляжа и снизу в изломе сложенных вдвое крыльев. Прорези были также нужны и для крепления хвостового оперения. С помощью таких прорезей можно без клея собрать всю авиамодель. Передняя часть планера уравновешивалась обычным способом.

Такую конструкцию авиамодели можно было соорудить даже из большого толстого листа рисовальной бумаги, из тонкого картона или даже из склеенных многослойных листов газеты. Размах крыльев этой модели мог доходить до метра. В фюзеляж большой модели можно посадить легкую бумажную фигурку планериста, а снизу корпуса планера желательно прикрепить опору — шасси. Обычно шасси у самолетов бывают с колесами, лыжами и даже с лодками. Для нашей же модели достаточно ограничиться согнутым бумажным кольцом, вставленным в прорези фюзеляжа.

После слово взял Ромашкин.

— Давайте напоследок вернемся к истории изобретения самолетов. Надеюсь, вы все знаете, что наша страна первой покорила не только космический простор, но и воздушное пространство.

Впервые в мире в 1882 году к небу взлетел самолет русского изобретателя Можайского. На его самолете были все основные детали, которые есть и на современных самолетах: фюзеляж, крылья, хвостовое оперение, шасси и даже три винта: один спереди и два по бокам самолета.

Как же удалось Можайскому изобрести самолет? Он начал с наблюдений за полетами птиц. Потом строил летающие авиамодели и, убедившись на моделях в правильности своих расчетов, приступил к сооружению самолета. Свои авиамодели Можайский называл любовно: «мои летуньи».

Попробуем и мы построить из бумаги подобие самолета Можайского.

Не прошло и трех минут, как Мишка бережно держал на ладони ширококрылую летунью Можайского. Все юнизы с интересом рассматривали, как выглядел этот первый в мире самолет.

— А теперь мы создадим копию не менее любопытного самолета — реактивного, — предложил Витька. — Он изобретен на пятнадцать лет раньше винтового самолета Можайского, и тоже у нас в России, изобретателем Телешовым. В нем находился особый пульсирующий реактивный двигатель, работающий на минеральном масле — так сто лет назад называли керосин. Свой мотор автор называл «теплородный духомет».

Самолет-ракету Телешова несли два орлиных крыла, сдвоенных в один громадный треугольник. Давайте-ка построим из последних листков нашей тетрадочной бумаги макет и этого первого в мире реактивного самолета.

И снова через несколько минут рядом с самолетом Можайского Пуговкин приподнял на своей ладони стремительную телешовскую ракету.

В заключение выступил Ромашкин:

— Современные авиамодели с моторчиками имеют боевое применение как мишени при обучении стрельбе с самолетов и как транспорт для аэрофотосъемочных камер, управляемых по радио при разведке позиции противника.

Тут Тортиков и Гадалкин назвали авиамодели никчемными фитюльками-бирюльками. Ну, теперь-то они, наверное, убедились, что были не правы.

Артур и Сенька молчали. Ответить им было нечего.

 

Ночь — сказка

Шла к концу унылая осень. Лужи стали покрываться прозрачным тонким ледком. Изредка лениво перепадал первый снег.

И вот однажды в это серое и скучное время у входа в школу с утра затолпились шумливые ребята. Поверх пестрых шапок, кепочек и платочков виднелись красочные слова афиши:

— Встреча Нового года! Где? В лесу! Как? На лыжах! Кто с нами едет?

Однако вопрос этот относился, увы, далеко не ко всем. Оказывается, к лесной новогодней елке и на пушечный выстрел не подпускались школьные лодыри. Но у них было еще много дней, чтобы побороть свою привычную лень.

Рядом с объявлением висел ящик с прорезью и с призывной надписью:

Уже к вечеру в этой копилке придумок появилось десятка два записок. Штаб встречи сразу же решил все подробности новогодней вылазки до поры до времени держать в секрете.

Подготовку к празднику вели не только штаб, но и дружина. Они организовали семь особых звеньев. Эти звенья имели на первый взгляд странные названия: «Лыжи», «Елка», «Свет», «Тепло», «Пир», «Веселье», «Сон». Но ничего непонятного в этих наименованиях не оказалось. Просто первое звено заботилось, чтобы у всех, кто захочет встречать Новый год, имелись лыжи. Другое звено должно найти в лесу подходящую елку. Третье и четвертое звенья готовили освещение и отопление у елки и на ночлеге. Пятое — в него вошли одни девочки — затевало пир на весь мир. Шестое — самое веселое — организовывало концерт, игры и прочие забавы. И наконец, седьмое звено укладывало всех участников праздника спать, конечно, не в лесу, под деревьями в снежные сугробы…

Как-то после занятий к Павлушке Грачеву подошли Пуговкин и Ромашкин.

— Есть одно серьезное дело, Паша, — сказали они приветливо.

— А мне-то что? — огрызнулся Грачев.

— В том то и дело, что оно не столько наше, сколько теперь твое. И дело это непростое, а особое… С тайной, — ответил примирительно Мишка и добавил: — Здесь пока крепко надо держать язык за зубами. А мы еще не знаем толком, болтун ты или нет.

— Нет, — поспешил ответить Грачев, загоревшийся желанием узнать тайну особенного дела, которое ему собирались доверить.

— Ну, тогда слушай, — сказал почти шепотом Ромашкин. — Понимаешь, нам нужна елка. Объездили мы все окрестные леса и перелески, а подходящую так и не нашли. Такую, чтоб была и красивой, и стройной, и пушистой, и не высокой, — а то как ее наряжать? — и стояла бы посредине поляны, и рядом была горка и… и… и…

Но тут все длинные Мишкины перечисления нетерпеливо прервал Грачев:

— Есть в лесу нужная вам елка. А вы наших, деревенских ребят на встречу возьмете? Они на лыжах гоняют лихо — учить не придется… Вот только с учебой у некоторых из нас бывают порой нелады…

— С учебой вам поможем, — пообещал Пуговкин. — Прикрепим к вашим двоечникам наших отличников.

Недели две спустя после этого уговора жители одного дальнего села стали свидетелями непонятных событий.

Сначала к директору их школы приехали трое вроде городских ребят и о чем-то долго с ним беседовали. Потом все видели, как в воскресенье, прокладывая по полю новую лыжню, эти трое проехали в лес на лыжах. Они везли с собой лопаты, ведро и, главное, лестницу. Так начиналась работа звена «Елка».

Стоит ли дотошно перечислять все заботы и хлопоты других звеньев? Скажем только, что девчата из вкусного звена — «Пир» начали усиленно собирать всякие книги по кулинарии. Они затеяли наготовить такие аппетитные угощения, от которых, как говорят, язык проглотишь.

Изредка появлялись странные объявления: «Для ВНГ срочно требуются старые газеты. Чем больше — тем лучше». Или: «К ВНГ нужны рюкзаки, фляги и санки. Все непременно вернем в новом году». Три загадочные буквы ВНГ означали — Встреча Нового Года.

За три дня до праздника штаб ВНГ собрал на совет все свои звенья. Вот тут они и узнали впервые, кто что готовит. А сбор участников новогодней встречи решили назначить за городом в сельской школе к 10 часам вечера. С собой ладо было взять в рюкзаке легкое одеяло и еду — для завтрака.

Известно, что провозить лыжи на городском транспорте и в поезде нужно так, чтобы не поцарапать стенок автобуса или вагона. Для этой цели на лыжи обычно сверху надевают мешочки. Штаб ВНГ посоветовал взамен этих мешков обуть концы лыж в старые негодные носки иль чулки. А при случае такие чехлы могли служить и запасными варежками.

Накануне первого января от места сбора — здания сельской школы — потянулась длинная шумная вереница лыжников. Впереди ехали трое: Пуговкин, Ромашкин и Грачев.

Помимо карманных электрических фонариков, укрепленных на поясах ребят, путь освещали факелы. Это были туго свернутые жгутом листы старых газет. Газеты пригодились и для утепления. Ими ребята обмотали ноги перед тем, как сунуть их в лыжные ботинки.

Дорога шла сначала полем. Когда уже ребята совсем подошли к темной опушке леса, из-за кустов вдруг раздался грозный голос:

— Стой! Кто идет?!

От неожиданности все вздрогнули и остановились.

В гнетущей тишине послышался чей-то растерянный, испуганный шепоток. Тяжело переступая валенками, из кустарника вышла мрачная, сутулая фигура с двустволкой.

— Небось по елочку собрались? По новогоднюю? Я вам сейчас покажу такую елку! — угрожающе проговорил человек, свирепо размахивая ружьем.

Еще больше оробели ребята: вот так встреча! Вот так праздник!

Однако через минуту это досадное недоразумение, к всеобщему удовольствию, выяснилось. Оказывается, напугал ребят старый лесник Морозов. Все предновогодние дни и ночи он зорко охранял свои елочки от вырубок и хищений. Узнав, что сегодня его лесным богатствам урона не предвидится, суровый «Дед Мороз» милостиво пропустил колонну лыжников следовать дальше.

— С огнем только у костров не балуйте! Раскладывайте их подалее от кустов и деревьев. Не ровен час и в зимнюю пору лесной пожар заполыхает, — предупредил он ребят.

Наконец лыжня привела всех на обширную поляну, в центре которой высилась заснеженная, стройная, пушистая елка. Надо было разжигать костры. Хворост припасли заранее. И стоило поднести спичку, как быстро вспыхнула сначала сухая бумага, потом загорелись мелкие смолистые ветки, затем заполыхали и толстые сучья.

Разгрузили санки и первым делом подключили к привезенным автомобильным аккумуляторам электропроводку. Она пролегала под снегом. А на деревьях, окружающих поляну, были заранее звеном «Свет» развешаны яркие лампы. От батарей аккумуляторов заработал и радиоусилитель, присоединенный к адаптеру пружинного патефона. Из репродуктора зазвучала веселая музыка. От света и бодрых мелодий в зимнем морозном лесу стало уютно, как дома. А когда лопатами и лыжами разгребли вокруг елки широким кольцом снег, то на нем тут же начались танцы.

Между танцорами озабоченно суетились ребята с нарукавными повязками. Им было пока не до плясок. На их повязках виднелись рисунки. По этим значкам сразу можно было определить, кто из какого звена.

За две-три минуты до срока, когда один год сменяет другой, появился Дед-Мороз. Он был в рыжем полушубке, в больших валенках, рукавицах, мохнатой шапке и с курчавой серебряной бородой.

Дед как дед по всем новогодним правилам. Правда, ему не хватало роста…

— Вот так Дед Мороз, — злорадно хихикнул Тортиков. — Да его легче перепрыгнуть, чем обойти…

За спиной крошка дедушка нес большущий мешок с подарками.

За коротышкой дедом торопилась высокая нарядная Снегурочка с длинными белокурыми косами. Гримировка ей, увы, не помогла. По этим косам все сразу узнали в Снегурочке Тамару Комову.

— Чуть-чуть не опоздали на праздник — произнес Дед-Мороз нарочитым басом. — Ну, как, Снегурочка, нравится тебе елка?

— Елочка хорошая. Только, дедушка, она такая же, как и все остальные — без огней, игрушек и украшений.

— Погоди чуток, Снегурочка… Дай малый срок. Вот сейчас кремлевские куранты из наших транзисторов начнут в полночь бить в колокола двенадцать раз. Тогда мы елочку мигом разукрасим.

Всем гостям — на загляденье, всему миру — на удивленье…

Тем временем в руках у гостей появились бокалы. Это были особые бокалы, не стеклянные, не хрустальные и без ножек. Их сделали из плотной промасленной бумаги, свернутой конусом. В эти походные бокалы налили душистое горячее какао.

Напиток не пришлось разогревать на кострах. Его разливали из термосов и из фляг, которые заранее хорошенько много раз укутали газетной бумагой и таким образом их превратили в самодельные термосы.

И вот долгожданный торжественный миг приблизился. В наступившей тишине слегка потрескивали костры да из карманных приемников доносились последние звуки предновогодней радиопередачи из Москвы. Через несколько секунд колокола часов на Красной площади столицы стали бить полночь. И Дед Мороз, подняв свой бокал, громко воскликнул:

— С Новым годом! С Новым счастьем! Батарея — огонь!

Но залпа пушек не последовало. Это батарея аккумуляторов внезапно озарила разноцветными огнями лесную елку. Зрелище было настолько красиво, что раздался радостный крик «ура!».

Автомат для переключения разноцветных, лампочек был устроен очень просто. В нескольких местах края диска старого патефона заранее заизолировали. А потом к этому диску прижали скользящие контакты для включения различных групп ламп.

Волшебными сказочными огнями блистала не только елка. Неожиданно начал изменяться и цвет огня костров: то ярко-красный, то зеленоватый, то желто-оранжевый, то голубовато-фиолетовый. Это Пуговкин бросал в костры охапки сухого хвороста, пропитанного растворами гашеной извести, сернокислой соли, поваренной соли и калийной селитры, которую берут для искусственного удобрения.

Когда восклицания ребят поутихли, Дед Мороз поднял руку и произнес:

— Сейчас будет пир на весь мир. А потом на закуску мы устроим ночной новогодний концерт. Всех гостей прошу занять места. Сцена вот здесь, перед кустами. Первые места — сидячие. Вторые лежачие… Располагайтесь, кто как хочет.

— Куда же сесть? Куда лечь? В снег? На сугробы? — послышались недоуменные голоса.

Деда Мороза эти вопросы не удивили. Он тут же показал, как две лыжные палки превратить в стул. Их надо сложить крестом и пропустить под согнутые коленки. Затем он сделал ложе лыжника — соединил концы лыжных палок ремнями и воткнул их в снег. На ременную перемычку палок положил концы лыж. Теперь на них можно было удобно прилечь спиной.

Звено угощений приготовило для новогоднего пира душистые пироги с мясом и вареньем, вкусные бутерброды и даже пирожные. Когда все подзакусили, Дед Мороз объявил:

— Начинаем лесной концерт! Уступаю место Косте Бубнову!

Юный поэт из 8-го «Б» класса прочитал свое новое произведение. Оно, конечно, посвящалось Новому году.

Потом выступил небольшой хор. Его солистки — Нина и Таня под аккомпанемент гитары пропели новогодние частушки.

Показали свое мастерство два жонглера из 7-го «А». В бумажные булавы они вставили батарейки с лампочками. Поэтому их снаряды вычерчивали в воздухе замысловатые светящиеся зигзаги.

Особенно всем понравился «губджаз». Это был джаз-оркестр из трех губных гармошек в сопровождении нехитрых губных инструментов, сделанных из папиросной бумаги, гребешков и расчесок.

В антракте зрителей ждали очередные неожиданности. Им был предложен горячий новогодний шашлык, из чего бы вы думали? Из обыкновеннейшей картошки. Эту картошку с кожурой в мундирах заранее почти до конца сварили в подсоленной воде.

А тут в лесу картофелины нанизали на длинные алюминиевые проволоки и дожарили в углях костров.

К шашлыкам снова наполнили бокалы горячим какао. Но юные зрители обогревались не только кострами и какао. Для тех, у кого вечно мерзли носы и руки, звено «Тепло» приготовило печки — особенные химические обогреватели без огня и пламени.

В пластмассовых пакетах находился сухой поташ. Стоило в пакет всыпать горсть снега, как поташ начинал при растворении сам собой нагреваться. Такая печурка согревала несколько минут. И за эти теплые минуты «зяблики» говорили «спасибо».

— Началось второе отделение концерта! Прошу дать экран, — скомандовал бородач конферансье. Снегурочка подтянула какие-то веревки, и между деревьями поднялась и повисла большая простыня.

Из фильмоскопа на нее откуда-то сзади, из-за кустов проектировались самодельные диапозитивы. Это были различные рисунки со смешными подписями. Иногда мастерства художников не хватало, чтобы достичь портретного сходства. И карикатуристы пририсовывали туловище, руки, ноги к фотографиям. Тут уж все безошибочно могли узнать тех, кому «посчастливилось» попасть на острие карандаша.

— Внести наш подарок Новому году! — приказал Дед Мороз.

Из-за кустов торжественно, как знамя, вынесли какой-то странный пестрый бумажный мешок. Два Сергея из 6-го «А» подвесили мешок к длинной жерди и осторожно поднесли его к костру. От костра стремительно поднимался вверх ток горячего воздуха. И тут у всех на глазах мешок превратился в огромный воздушный шар монгольфьер, склеенный из длинных разноцветных полос тонкой папиросной бумаги. По его экватору шла надпись: «С Новым годом!»

— Контакт! Взлет! — скомандовал Дед Мороз.

Внутри в центре шара от батарейки карманного фонаря вдруг зажглась маленькая лампочка. Шар рвался в полет. Его теперь лишь удерживали стропы — бечевки, прикрепленные к горловине.

При дружных аплодисментах светящийся шар, покачиваясь, поднялся в ночное черное зимнее небо.

— Новый год! Новый год! Ушел в полет! — закричали ребята.

Затем Дед Мороз роздал из своего таинственного мешка награды артистам. Они получили по большой вкусной конфете и по интересному памятному значку. Эти красивые значки были также сделаны руками юнизов. Между двумя кусками прозрачной кинопленки вложили, словно малюсенькую елочку, веточку от настоящей елки. Обе пленки через отверстия — перфорации соединили длинными сосновыми иглами. Да еще между пленками, как фон елочки, поместили кусочек цветной бумаги. Такой же значок, только без конфет, получил и каждый участник ночного праздника.

Зрителей давно интересовал вопрос, кто именно из ребят был Дедом Морозом. Но отгадалась и эта загадка.

В самый разгар веселья к елке пришел еще Дед Мороз, тот самый, который час назад перепугал ребят внезапным вопросом. Его, как старого знакомого, встретили приветливо. Предложили погреться у костра, посидеть на санях. Поднесли бокалы с какао, пирожки и бутерброды. Леснику особенно понравилось мигающее украшение новогодней елки.

— Это кто же так дружно гасит да зажигает огни? Дежурные, что ль?

— Как кто?

Автомат-самопрерыватель. Небось у вас в лесу никогда никаких автоматов и в помине не было, — похвалились ребята.

— Были в лесу в старые времена автоматы-ловушки на зверей, — возразил лесник, — куда как хитрее ваших.

Вовка Свистов тут же подметил:

— Посмотрите, а у нас на празднике стало два Деда Мороза. Один меньшой, другой большой.

— Дедушка, — лукаво обратился он к леснику, — скажите, пожалуйста, у вас борода своя?

— А чья же? Неужто чужая, фальшивая, как у вашего деда?

Судьба самодельной дедморозовской бороды была решена. Вслед за ней на снег упал толстый красный нос из папье-маше — и все увидели Мишку Ромашкина.

Ночной праздник встречи Нового года подходил к концу. Снова раздался командирский басок теперь безбородого Ромашкина:

— Звену «Елка» — костры загасить и засыпать снегом! Лампы с елки и деревьев убрать! Оставить поляну и елку в прошлогоднем виде! Всем — встать на лыжи, и поехали на ночлег!

Разумеется, никто не отправился глубокой ночью домой в город. Звено «Сон» устроило всем ночлег в гостеприимной сельской школе. Ребята и девчата разместились по своим спальням в школьных классах на ворохах соломы.

Утром попрощаться с городскими школьниками пришел и лесник — дедушка Морозов, попросту большой Дед Мороз, как прозвали его ребята.

— Приезжайте к нам в лес через год еще! — пригласил он.

— Спасибо! Приедем! — пообещали ребята.

 

Отметки ставит вода!

— Вот это да! — вместо обычного приветливого «здравствуй» заявил Ромашкин Кате при встрече. — Представляешь… Обогнали нас ребята из соседней школы. Быть им на первом месте на районной выставке по наглядным пособиям. Конечно, тут они не обошлись без помощи учителей. Гляжу, вчера на улице какой-то школьник ящик тащит. Сбоку на ящичке торчит уйма выключателей. Сверху круглая шкала со стрелкой и четыре цифры — 2, 3, 4, 5. А возле выключателей ряды надписей пристроены. Пошел я за ним следом. А потом решил спросить, что этот электросундучок означает. Оказывается, это электрический экзаменатор. Он сам автоматически за знания отметки ставит. Без всякой жалости всем двойки и тройки лепит. Ну, а отличников пятерками награждает…

Конечно, я, — продолжал Мишка, — не отстал от этого электроэкзаменатора, пока все не разузнал. Надписи на нем, сверху — вопросы, и к ним есть ответы — они внизу. Вопросов — четыре. А ответов — двадцать восемь.

На каждый вопрос — по семи ответов. И выключателей столько же. Но лишь один из семи ответов — правильный. Остальные ложные — для отвода глаз, чтобы школьник семь раз подумал, прежде чем повернуть головку выключателя.

Если на первый вопрос ответ правильный, то тут же стрелка указывает отметку 2. Это означает, что из четырех вопросов ты осилила только один и твои знания оцениваются как плохие. Удалось тебе без ошибки дать ответ на другой вопрос, стрелка прыгнет к цифре 3. А если ты смогла дать верные ответы на все четыре вопроса этого экзаменатора, то его стрелка упрется в цифру пять. Вот это прибор! Вот это да! — повторял, восторгаясь, Мишка и с сожалением добавил: — А у нас в школе таким экзаменатором и не пахнет. Хотя небось наши юнизы не хуже других.

— И не надо! — отрезала Катя. — Наши школьники мигом запомнят, где стоят «верные» выключатели, и тогда неси этого электроучителя на свалку. Может, его тот мальчик и хотел выбросить в хлам или сдать в утиль?

— Что ты? Он свой экзаменационный ящичек нес очень бережно. Ремонт этому электропедагогу потребовался. Выключатели в нем разболтались. Ребята на контрольных занятиях ими беспрерывно щелкают. Ведь таблички с вопросами и ответами можно на ящик поместить любые — и по алгебре, и по химии, и по истории, и по географии… Вот бы нам такой хитрый учебный автомат смастерить, — размечтался Ромашкин. — Да только где раздобыть сразу двадцать восемь электровыключателей!

И особый деревянный ящик? И провода? И остальное электрооборудование?

— А что в нем служит источником питания? — поинтересовалась Катя. — Этот электроэкзаменатор работает от тока батарей.

Если ты правильно включила один из выключателей, то ток пойдет через сопротивление и амперметр. А если верно подключен другой выключатель, сила тока удваивается. Когда же из двадцати восьми безошибочно включены все четыре выключателя, то стрелка отклонится больше всего и покажет, конечно, не наибольшую силу тока, а отметку, оценку твоих знаний.

— Значит, на шкале этого прибора стрелка показывает не силу тока, а двойки, тройки, четверки и пятерки? — переспросила Катя и, не дожидаясь ответа, снова принялась критиковать прибор, которым так восхищался Ромашкин.

— Хорош автомат, который того и гляди работать перестанет, то в нем один из выключателей откажет, то батарейки выдохнутся, то амперметр, контакты могут испортиться, если кто по боку этому педагогу со злости за плохую отметку кулаком стукнет…

— Ругаться мы все мастера. А ты попробуй выдумай свой экзаменатор, лучше, дешевле, хитрей того, что есть, тогда и охаивай чужую работу.

— И попробую! — вспылила Катя. — Забыл, какие настольные лампы мы придумали. Не хуже ваших…

Ромашкин с удивлением оглядел Катю — такой колючей он ее видел в первый раз.

— Ох, Катька! — произнес он. — Если ты изобретешь учебный автомат, то заработаем мы с тобой отметки!

— Какие отметки? — удивилась она.

— Мне двойку с минусом за неверие в смекалку девчат. А тебе пятерку с плюсом за смелость выдумки!

Тут прозвенел звонок.

Большая школьная переменка кончилась, и они разошлись по своим классам.

С этой встречи девочки из группы, где училась Терентьева, перестали ее узнавать.

— Что с тобой? Что случилось? Ты простудилась, заболела? — участливо спрашивали они, видя Катю молчаливой, сосредоточенной и немного грустной.

— Да, я чуть-чуть нездорова. Я заболела, заболела… экзаменатором…

— Кем? Чем? Экземой?

— Нет, не экземой, а экзаменатором! Это особая, новая болезнь, но не бойтесь, она не прилипчивая и не опасная. Я потом вам все объясню, как только вылечусь… — отшучивалась Катя.

Но пока ее «болезнь», увы, не убывала. Пылились нераскрытыми интересные библиотечные книги. Отдыхали коньки и лыжи. Короче — время шло, а решения задачи, каким должен быть новый экзаменатор, не было. Сколько раз Катя уныло принималась думать, чем же в нем заменить уйму выключателей, контактов, проводов и прочие детали дорогого электрооборудования! И все-таки к ней пришла догадка, как можно сделать экзаменатор не электрическим!

Случилось это так. Однажды она вспомнила, что в Кузином барометре давление воздуха показывает столбик чернил.

Вспомнила и размечталась: как было бы хорошо, если бы такой же столбик отмечал не только давление, но и уровень знаний ребят. И тут-то ее и осенило. Она представила себе, как столбик поднимается от нажима пальцем по трубке. Этот уровень столбика и станет показателем знаний! Ликуя, радостно улыбаясь, она побежала к дедушке. У него в ящиках стола всегда можно было отыскать и резиновую трубку и отрезок стеклянной трубки.

Заполучив трубки, Катя тут же соединила их вместе. Потом крепко завязала нитками конец длинной резиновой трубки, а в стеклянную, как в пипетку, набрала столбик чернил. Стоило ей слегка нажать на резиновую трубку, как столбик жидкости тут же послушно передвинулся вдоль стекла. Это была зримая, долгожданная победа! Вода могла ставить отметки! Долой провода, выключатели, кнопки, контакты, амперметры и прочее электрооборудование в автомате-экзаменаторе!

С этого вечера Катю никто больше не видел молчаливой и задумчивой.

Правда, ей пришлось еще хорошенько поразмыслить, как получше оформить свой водяной экзаменатор. Но и этот орешек она разгрызла за два вечера самостоятельно. И вот настал день, когда Катя снова встретилась с Ромашкиным, и не с пустыми руками. Она протянула ему картонную коробку из-под конфет, размером с книгу средней величины, перевязанную лентой с бантиком.

— Вот познакомься с моим водяным «ВУЗом». Он в сотни раз дешевле любого такого же электрического экзаменатора.

— Погоди, какой водяной вуз? Ничего не понимаю? — недоумевал Мишка.

— Этот «ВУЗ» — не высшее учебное заведение, а название автомата-экзаменатора, он означает «Ваш Уровень Знаний». В нем работает не электроток, а вода, поэтому он водяной. Посмотри», — и тут она развязала и раскрыла свою коробку.

На внутренней стороне крышки справа красовалась надпись — название прибора. Слева была приделана стеклянная трубка, от которой шла резиновая трубка с чернилами внутрь коробки. На поверхности экзаменатора были проделаны четыре продолговатых отверстия, в них виднелись ряды резиновых трубок. Против этих трубок находились таблички с вопросами и ответами. Разумеется, из нескольких ответов лишь один был истинным, остальные с подвохом. Если прищепкой для белья сдавливали нужную трубку, то чернила из резиновой трубки поднимались слегка кверху. Так уровень жидкости показывал отметки: два, три, четыре, пять.

— Ну, а если будут другие вопросы и другие ответы?

— Тогда замени на приборе таблицы и переложи внутри него по-другому длинную, главную трубку, соединяющую весь прибор в одно целое, — пояснила Катя. И тут же не удержалась, чтоб не отметить: — Как видишь, и девочки могут кое-что изобрести…

— Хорошенькое «кое-что»! Да ты знаешь, что твой экзаменатор— золото? Хотя и стоит он копейки…

— Так, значит, мне за него отметка «пять», а тебе за неверие — двойка!

Увы, так оно и было. Может, Ромашкин и сам бы придумал не электрический экзаменатор, но в последнее время он был сильно занят.

После пришкольного катка, который Мишка соорудил вместе с ребятами, ему захотелось для малышей-первоклашек сделать ледяную горку с виражом. С такой горки санки съезжали вниз, тут же поднимались на полукруглый пригорок и затем, как бумеранг, сами поворачивали обратно. На этой горке после уроков с удовольствием катались не только младшие ребята.

Увидев несложное устройство Катиного водяного экзаменатора, Мишка одновременно обрадовался и опечалился.

Теперь им было что показать на районной выставке наглядных пособий. Огорчало его лишь то, что сам он пока ничего не изобрел. А ведь оказалось, что экзаменатор может обходиться без электродеталей.

— Как же ты додумалась до такой хитрой штуки? — восхищался Ромашкин.

— Я много-много раз, зажмурив глаза, воображала одну картину, как я отвечаю такому автомату-экзаменатору. Выбираю среди других правильный ответ и нажимаю или двигаю рычажок. Этот рычажок чем-то связан со шкалой указателя отметок. Ну, а потом я вспомнила ваш бутылочный барометр, и все… — скромно объяснила изобретательница.

И снова пронзительный школьный звонок развел друзей по классам.

Теперь пришел черед Ромашкину «заболеть» экзаменатором. Он не мог допустить, чтобы его, мальчишку, по выдумке обставила девочка. Он тоже стал поминутно представлять, что его прибор уже готов, и он, Михаил Ромашкин, лихо работает рычажками, разумеется, отвечая на вопросы только на пятерки. А может, работает не рычажками, а кнопками? Нет, рычажками! Кнопки — это электроначинка. И его экзаменатор тоже должен быть независим от электросети, от батарей.

Итак, рычажки — указатели. Их можно крутить вокруг осей или передвигать вдоль прорезей. А чем передать движение на шкалу отметок? Ну, это просто — ниткой. Она должна соединить все вместе и верные ответы и шкалу отметок.

Так Мишка вслед за Катей изобрел свой не электрический, не водяной, а механический автомат-экзаменатор. И через два-три дня и он радостно объяснял Кате, как действует его собственное устройство по оценке знаний. В этом приборе длинная нитка проходила через маленькие и большие блоки и шла на большое суммирующее колесо с отметками 2, 3, 4, 5. И блоки внутри прибора и указатели ответов снаружи его Ромашкин сделал из разных пуговиц. Указатели ответов перемещались вдоль прорезей.

Стоило двинуть нужный указатель, как колесо со шкалой отметок повертывалось от пружины и показывало в круглом окне отметку. От другого правильного указателя оно могло повернуться снова и увеличить оценку. Ну, а если отвечающий двигал ложный указатель, шкала отметок была недвижима. Свой нитяной экзаменатор Ромашкин назвал гордо «УМ-1». Это означало — и «Умный механизм», и «Учетчик Михаила», и «Учитель механический». Пришла очередь и Кате поздравить Ромашкина.

— Теперь мы оба — отличники! А чей же контролер оценок лучше? — спросила она. — Мой или твой? По-моему, водяной оценщик лучше твоего нитяного. В нем ничего не вращается, не вытягивается, не может соскочить с блоков.

— Как бы не так. Твои резиновые и стеклянные трубки надо еще поискать, а мои пуговки и нитки везде есть, — возразил ей Мишка.

Их пререкания, как не раз бывало в таких случаях, закончились у Александра Ивановича. Физик был главным судьей таких споров. Он внимательно ознакомился с контролерами знаний Терентьевой и Ромашкина и произнес свой приговор:

— Ну что ж, друзья! Поздравляю вас с двумя маленькими изобретениями. Хотя подобные аппараты не блещут новизной, но вы не огорчайтесь. Я видел немало учебных счетно-решающих устройств с электро- и радиосхемами. Но ваши имеют перед ними некоторое преимущество. Они просты, для них не требуется дефицитных деталей, источников питания, они дешевы и бесшумны… И, пожалуй, главное — такими экзаменаторами может теперь легко обзавестись любой класс любой школы. Спасибо вам скажут за таких помощников и учителя.

Они могут пригодиться всем по разным программам обучения и для самопроверки; для самоподготовки и при контрольных занятиях в школе.

И названы они не плохо — «ВУЗ» и «УМ-1». Но не забывайте: один ум — хорошо, а два — еще лучше. Теперь надо намастерить таких приборов побольше…

— Ну, а чей же прибор лучше? — не терпелось узнать Кате.

— Вот на такой вопрос сейчас ответить трудно. Это покажет время! Ваши экзаменаторы можно и нужно еще улучшать, усовершенствовать.

Попытайтесь, например, вставить в них ограничитель времени для ответов. Пусть ученик сумеет ответить на три-четыре вопроса за три или пять минут. Или устройте так, чтобы отметки на шкалах появлялись не постепенно, а сразу. Словом, тут есть над чем поломать голову.

Вскоре о водяных и нитяных экзаменаторах прослышала вся школа. Появились и недовольные ребята.

— Мало с нас преподавателей, которые уроки спрашивают. Теперь еще десятки водяных и нитяных экзаменаторов понастроят! Но таких было немного.

И у Катиного «ВУЗа» и Мишкиного «УМа» уже через две-три недели появились многочисленные собратья. Ведь размножить такие приборы дело нетрудное. Ну, а на выставке наглядных пособий, которую потом устроили в районном Доме пионеров, у экзаменаторов «ВУЗ» и «УМ» то и дело слышалось:

— Вот это да! Вот бы нам такой!

И эти возгласы для юнизов звучали, как самая лучшая музыка.

 

Тайны гидропоники

У нашего Пуговкина была отличная привычка. Когда ему что-то становилось неясно, непонятно, то он тут же старался заглянуть в энциклопедию. Однако на этот раз в читальне Витьке не повезло. Он так и не разгадал тайну нового слова. Его не было в энциклопедиях. Это слово он услышал нечаянно на улице. Один взрослый мужчина горячо говорил другому:

— Понимаешь, гидропоника имеет широчайшие, изумительнейшие возможности. У нее необъятное будущее и на земле и в космосе…

Пуговкин не стал унывать. Он решил сам, как говорят, пораскинуть мозгами. Ведь всем известно, что «гидро» — это вода, отсюда и пошли слова: гидростанция, гидромеханизация… Итак, половина слова выяснена. Ну, а как понимать — «понику»? Оказалось, что эту «понику» тоже легко раскусить. Вероятно, сообразил Витька, «поника» от слова — «пони»… Лошадки есть такие маленькие, на них малышей катают в зоопарке.

Но, усомнился тут же Пуговкин, а могут ли быть водяные пони?

О том, как Витька неожиданно открыл тайну гидропоники и стал ее ярым сторонником, стоит рассказать поподробнее.

Все началось с Ромашкина.

В середине января на большой перемене он стал поочередно подходить к своим друзьям мальчишкам с видом заговорщика и шептать:

— После уроков сбор у нас в классе. Пароль: «Только ребята». Девчонкам ни полслова, секрет! Ясно?

Все, вероятно, заметили, как трудно долго сохранить секреты в школе. Не пройдет порой и двух часов, как любая тайна становится достоянием всех. Однако на этот раз даже самые дотошные девчонки ничего не узнали.

Когда мальчишки остались одни и расселись по партам, Мишка заложил руки за спину и произнес:

— Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор!

Ребята невольно рассмеялись. Сценка нечаянно вышла точь-в-точь как у Гоголя.

— Через полтора месяца, — продолжал Мишка, — он начнет придирчиво проверять наше отношение к мамам, к бабушкам, к сестрам, к учительницам, к девчонкам… Короче, к тем, кого сейчас нет тут с нами… Разумеется, к ним всегда надо относиться хорошо, но в этот день…

— А я знаю, какой это ревизор! — догадался Сергей. — Это день Восьмого марта!

— Правильно! Может, ты заодно подскажешь, кому какие дать подарки? Молчишь… Тогда скажу я. Давайте нашим школьницам подарим бусы.

— А где их достать?

Сделать самим? Но ведь нужны сотни, что сотни — тысячи бусинок для таких бус? — послышались недоуменные вопросы.

— Не волнуйтесь. Такие бусы, вернее, бусинки растут у нас в лесу, — спокойно ответил Ромашкин.

— Помню! Помню! — воскликнул Пуговкин. — Я не раз в Артеке видел, как ты собирал шишечки от кипарисов. И когда мы вернулись, ты смастерил из них неплохой подарочек одной девочке.

— О том и речь, — признался Ромашкин, слегка покраснев от смущения. — Только мы обойдемся без кипарисных шишек. У нас на деревьях своих хватает.

— Ха! Ха! — засмеялся Витька. — Представляю, как наши девчата станут носить сосновые да еловые бусы. В тепле эти шишки распушатся и будут каждая величиной с добрый огурец. Пожалуй, за такое подношение сам в шишках ходить будешь. Ха, ха!

Но Ромашкин Витькиного зубоскальства ничуть не испугался. Он и сам был любитель шуток-прибауток.

— Смейся, друг! Смейся! Для таких смехачей, как ты, я прихватил с собой лесное ожерелье…

И Михаил вынул из портфеля пухлый конвертик.

— Наверное, все вы заметили, что теперь в ходу бусы из самых простейших материалов — дерева, ракушек, орехов, камешков. Мои бусы не отстают от моды.

Тут он поднял над собой изящную гирлянду из круглых серебристых шариков.

— А ну, покажи! — И будущий подарок пошел по рукам.

— Красиво! Подходяще! Где же раздобыть такие бусы? — слышались голоса.

— Я ж сказал — в лесу. Это шишечки ольхи. На зиму они не опадают.

— А учительниц, и мам, и бабушек мы тоже увешаем ольховыми бусами? — не унимался Витька.

— Нет, для них мы приготовим вазы с цветами. Если на бутылку надеть красивый бумажный цилиндр, то она превратится в вазу. В вазах будут стоять живые цветы. Их достанет за свои насмешки Пуговкин.

— А где их зимой нарвать? Я не волшебник, чтоб из-под снега в мороз достать цветы…

— Недели за две до Восьмого марта, — сказал Ромашкин, — придется съездить куда-нибудь в дальний совхоз, где есть вишневые сады. Найдешь там агроном, а и попросишь разрешения срезать несколько вишневых веточек. А резать будешь острым ножом, наискосок. Если ветки ломать или кромсать ножницами, то трубочки, которыми растение пьет воду, будут сдавлены. Дома поставишь вишневые прутья в воду. А воду из водопровода налей заранее, примерно за неделю, в эмалированный таз или в стеклянную банку, чтоб из нее улетучился хлор, и меняй ее почаще. Вот так ты и получишь букеты живых цветов. Если не найдешь вишни, согласись на черемуху. Она тоже хорошо цветет.

— А вдруг они не зацветут?

— Не цвести эти ветки не могут. Только в комнате должен быть чистый воздух. Даже табачный дым их погубит.

— А вдруг лепестки тут же опадут?

— Не волнуйся! Цветы продержатся полторы-две недели.

— А я знаю, — произнес до этого молчавший Грачев, — как зимой достать цветы не с дерева, а из-под снега. И ждать не надо, пока они распустятся. Нарви и ставь в воду. Небось никто из вас ни ярутку, ни пастушью сумку никогда и не видел. Ярутка цветет поздней осенью. Ее и снегом завалит, а она как ни в чем не бывало продолжает цвести. Ее можно седьмого марта откопать и подарить кому задумал.

— Семена таких сорняков прорастают не дружно, как у ржи, а постепенно. Только их прополют, вырвут напрочь, с корнем, глядь, они снова лезут. Их ведь, как нам говорил агроном, в земле тьма-тьмущая. На каждое одно полезное зерно в старой пашне кроется тысяча вредных сорных семян. Это тебе не гидропоника. Гидропоника — дело чистое!

— Постой! Постой! — воскликнул пораженный Пуговкин. — Как ты сказал — гидропоника? А что это такое?

— Ну, всего я о ней не знаю, — откровенно признался Грачев, — знаю только, что при ней растения растут совсем без земли, без почвы — на питательных растворах.

— Вот оно что! — обрадовался Витька. — А ты не знаешь, можно ли с гидропоникой дома вырастить цветы? Вот было бы здорово! И ехать мне тогда никуда не надо…

На другой день на большой перемене Пуговкин подошел к учительнице по биологии.

— Анна Степановна, можно мне с вами так поговорить, чтоб нас никто не услыхал? Особенно наши девчата.

— Я вижу, — улыбнулась учительница, — опять юнизы что-то затевают. На этот раз, кажется, против девочек. Не так ли?

— Нет, не против, наоборот… — сказал Витька и замялся. Положение его было затруднительным. Рассказать ей о бусах, о живых цветах к Восьмому марта — значит загубить все задуманные ребятами неожиданные подарки-сюрпризы.

«Эх, была не была, — сокрушенно подумал Витька. — Видно, придется ей открыть все наши подарочные планы».

И он вкратце рассказал учительнице о сборе мальчиков.

— Вот в чем ваш ужасный мальчишеский секрет, — засмеялась она. — Это задумано неплохо, даже мило — подарить нам цветы и бусы. Только юнизы могут сделать что-нибудь и посложнее. Нет, я не против бус и цветов. Пусть будут и они. Но я бы предложила вам, юнизам, преподнести нашим девочкам пусть немного прозаичные, но более полезные подарки. Они называются: автоматика и гидропоника…

— Гидропоника! — воскликнул Пуговкин. — А я ведь и шел спросить у вас, можно ли с этой гидропоникой вырастить дома цветы.

— Не только цветы. Но и землянику, и помидоры, и огурцы, и многое другое. Да еще как вырастить! С квадратного метра теплички при гидропонике в год собирают по пять-шесть пудовых урожаев помидоров.

— Вот здорово! А что означает само слово «гидропоника»?

— Оно составное из двух древних греческих слов. Первое, «гидро» — значит вода, а второе, «поника» — работа. А все вместе — работа воды, вода-работяга. Только одной водой при выращивании растений никак не обойдешься.

— Почему?

— Когда-то в старину говорили, что наша планета Земля стоит на трех китах. А гидропоника держится на пяти китах. Загибай пальцы. Вода — раз. Тепло — два. Воздух — три. Свет — четыре. Питание — пять. Если хотя бы одного из этих пяти китов нет, то растение немедленно зачахнет.

— До чего просто! — удивился Витька, подняв вверх свой кулак. — Значит, так: сунь семена в воду. Кинь туда удобрений. И через месяц-два без забот, без хлопот собирай урожай! Красота!

— Если было бы так просто, как ты сказал, — остановила его учительница, — люди давным-давно применяли бы этот путь выращивания растений. Но лишь сравнительно недавно ученые выяснили роль каждого кита гидропоники. Например, излишек воды в земле может погубить растение — его корням нечем будет дышать. Ведь где вода — там нет воздуха. И наоборот…

— Как же быть? — недоумевающе спросил Пуговкин.

— Вот тут-то и есть над чем поразмыслить юнизам. Ведь вода растениям нужна не всякая. В воде должен быть кислород. Ее надо перемешать с воздухом либо смачивать корни несколько раз в сутки. И то и другое могут делать автоматы. Попробуйте-ка их придумать. Это во-первых. Далее. Растениям все время, постоянно нужно тепло. А ну-ка, сделайте автоматы — регуляторы тепла. Это во-вторых. И, в-третьих, зимой растениям мало света. Пусть сами собой, автоматически над ними зажигаются и гаснут электролампы, удлиняя световой день.

Конечно, от ваших бус и цветов ни девочки, ни взрослые женщины не откажутся. Но гидропоника в школе порадует всех больше. Пока вы будете строить автоматическую тепличку, я с девочками займусь подборкой веществ для питания растений.

— А много надо таких солей?

— Не очень. В литре воды нужно растворить всего лишь полтора-два грамма химикалий.

— Так мало?

— Не зря говорится: мал золотник, да дорог. Остальное питание растение берет из воздуха. Но не будет какого-нибудь нужного одного вещества в этих маленьких граммах, и росток в полный рост не поднимется. Тут растение напоминает бочку, у которой разная по высоте клепка. Станешь в такую бочку лить воду, смотришь, в ней. уровень воды не поднимается выше самой короткой клепки. Так и с растением: нет необходимого ему элемента в питании, вырастет оно, но только коротышкой.

— Где же достать эту питательную химию?

— Рецепты, сколько каких требуется растениям солей, даны в разных книгах и журналах. А раздобыть вещества нетрудно. Рижский завод выпускает для гидропоники банки с таблетками. Эти удобрения продают в цветочных магазинах. Можно приобрести нужные соли там, где торгуют химическими реактивами, и даже частично в аптеках. В колхозах всегда есть минеральные удобрения. Пищу в воде можно приготовить и на этой основе. И наконец, ведь у нас в школе есть химический кабинет. Я, пожалуй, начну с них искать пищу для нашей гидропоники…

На этот раз Пуговкин созвал заговорщиков-мальчишек — участников подарочных затей. Когда все юнизы были в сборе, Витька вздохнул и признался:

— Анна Степановна теперь все знает и о бусах и цветах… — И тут Витька передал подробности своей беседы с учительницей биологии.

— Ну что ж, — сказал Мишка. — Разобьемся, как для встречи Нового года, на три звена. Одно назовем «Питание». Оно будет думать, как корням растений давать попеременно то воздух, то воду с питательными солями. Другое звено будет называться «Тепло». Пусть оно позаботится о регулировке температуры воздуха в тепличке. А третье звено — «Свет» — нам обеспечит включение электроламп для увеличения светового дня.

На том и порешили. Ребятам пришлось просмотреть много книг и журналов, чтобы не придумывать снова того, что уже давно придумано. И к Восьмому марта автоматика для гидропоники в тепличке действовала.

Это была небольшая стеклянная комнатка в биологическом кабинете. Она занимала целиком одно окно. В ней на полках поставили ступеньками три деревянных ящика. Эти ящики ребята хорошенько изнутри просмолили. Над ними звеном «Питание» была укреплена большая бутыль с раствором нужных веществ. По трубкам жидкость медленно заполняла верхний ящик. Потом начинал действовать сифон, который сразу переливал воду в средний ящик, откуда та другим сифоном сливалась в нижнюю бутыль. В этой бутыли поплавок включал моторчик с насосом, который гнал воду снова наверх.

Звено «Тепло» поставило в тепличку тепловое реле, сделанное из двух длинных, склепанных между собой полос алюминия и железа. Эти металлы по-разному расширялись от тепла. Если воздух внутри теплички охлаждался, это реле автоматически включало для подогрева электроплитку.

Звено «Свет» приспособило простые часы-ходики для зажигания ламп дневного света, укрепленных на потолке теплички. Для этого вдоль хода гирь этих часов укрепили подвижные электроконтакты. Гиря, опускаясь вниз, могла включать и выключать лампы на необходимое время.

В теплицу посадили землянику, морковь и помидоры. Земли в ящиках не было, на то и гидропоника. Корни растений обвивались вокруг кусочков битого кирпича. За жизнью растений следили не только автоматы.

Все с интересом зимой наблюдали за тем, что можно было увидеть только летом. И к Восьмому марта мальчики преподнесли и бусы, и цветы из-под снега, и букеты цветущей вишни и черемухи, и многие другие подарки. И все девочки были очень довольны этими подарками и очень сожалели, что Восьмое марта бывает лишь раз в году…

 

Когда на носу лето

Солнце стало подниматься выше и пригревать сильней. На улицах заструились резвые ручейки талой воды. Возле них звонко суетилась детвора с бумажными корабликами. Шла яркая веселая весна, а за ней желанный долгий летний отдых.

«Неужели летом наши дружные юнизы разъедутся, разбредутся кто куда, в разные стороны?» — грустно думалось Ромашкину.

И тут при виде бумажной флотилии, бороздившей весенние потоки, у Мишки мелькнула озорная мысль. И чем больше он размышлял, тем радостней становилось у него на душе.

На ближайшем сборе кружка он, разумеется, не мог не поделиться с друзьями своей очередной затеей.

…— И с каждым новым поворотом реки нас будут встречать чудесные пейзажи, — говорил Мишка юнизам, — и наверняка произойдут интересные встречи и удивительные события. Лес нам отдаст свои сочные, спелые ягоды. Рыболовы каждый день смогут всех юнизов угощать вкусной ухой. А вечером мы будем тихо сидеть у костра и слушать трели далеких соловьев и близких лягушек…

Картина, нарисованная фантазером Мишкой Ромашкиным, была заманчивой. Кто из ребят не мечтает стать путешественником?

— А на чем мы поплывем? — деловито спросил Пуговкин, когда все единогласно одобрили предложение поплавать летней порой по какой-нибудь красивой лесной реке.

— Как на чем? — удивился Орехов. — Навяжем плоты вроде «Кон-Тики», погрузимся и поплывем…

— Послушать тебя, — прервал его Витька, — так нам надо спешно покупать топоры, пилы и веревки. Но ведь нам никто не разрешит для нашей летней прогулки уничтожать лес.

— Лучше всего надо раздобыть побольше складных, многоместных и туристских байдарок или купить резиновые плоты, — не унимался Орех.

— Кто же в разгар лета нам даст свои лодки?

— И откуда могут быть у школьников деньги, и притом немалые? Смешняк этот Орех! Да и лодки нам нужны на короткий срок, может, на месяц.

Ребята призадумались. Только что каждый живо вообразил себе и тенистую уютную речку, где можно не только на чем-то плыть, но и купаться, и загорать, и рыбу ловить, и… теперь эти сладкие мечты таяли, словно мороженое в жаркий день.

— Долой унынье! — уверенно заявил Ромашкин. — Я знаю, где можно все разузнать про такой плавучий транспорт. Разве мы одни мечтаем самостоятельно поплавать летом по речным просторам, обходясь без тяжелых плотов, без дорогих байдарок и резиновых лодок? Ведь многие уже не раз ходили в походы на суденышках собственного изготовления. И давно поделились с нами своим туристским опытом.

— Болтай больше! Где это они поделились своим опытом? — удивились ребята.

— На страницах книг и журналов вроде нашего «Юного техника» о малом, как говорят, «москитном» флоте написано много статей и брошюр. Есть где выбрать несложные, недорогие конструкции, которые можно быстро смастерить из подручных вроде бумаги и картона материалов.

Возьмите годовые комплекты таких журналов и загляните в конец каждого двенадцатого номера.

— Зачем?

— Чтобы не листать напрасно страницы всех журналов подряд. Ведь в последнем номере непременно есть перечень всех опубликованных работ. Ясно?

Юнизы повеселели. Новое предложение Ромашкина было дельным. Стоит ли изобретать давно изобретенное?

Через неделю кружок юнизов провел свое самое бурное занятие. Шло обсуждение разных средств плаванья по речным дорогам. Поминутно раздавались задорные выкрики:

— Только катамараны! Им нипочем даже океанские волны!

— Зато тузик можно сколотить из одного листа фанеры, и в него сам удобно сядешь да еще полсотни килограммов груза положишь!

— А наши бумажные лодки будут стоить дешевле ваших катамаранов и даже тузиков!

Словом, было как в поговорке — сколько голов, столько умов и столько слышалось запальчивых мнений.

Споры прервал громкий возглас Ромашкина:

— А кто нам приказал, чтобы мы непременно плыли только на катамаранах или на тузиках? Почему бы нам не намастерить свою юнизовскую флотилию из разнообразных судов?

Эта простая мысль разом утихомирила всех даже самых рьяных и задиристых спорщиков.

Потом выступил Орех.

— У меня есть ко всем три вопроса. Первый: кто нас надоумил отправиться в летний поход по речке?

— Как кто, Мишка!

— Второй вопрос: кто подал мысль почитать книги и журналы о разных лодках?

— Он же!

— Значит, адмиралом нашего юнизовского флота должен стать…

— Конечно, Ромашкин! А Пуговкина назначим штурманом похода. Пусть они будут у нас впередсмотрящими! — раздались одобрительные возгласы ребят.

Ромашкин поблагодарил юнизов за доверие и сказал:

— И у меня есть о чем вас спросить. Первое: будем ли брать в поход девчат, и второе: возьмем ли с собой Тортикова и Гадалкина?

После недолгих пререканий решили: пусть едут все, кто сможет сам себе смастерить подходящее средство передвижения по воде.

— Только мне неясно, — снова забеспокоился Орехов, — почему мы собираемся плыть по какой-то узкой речке, а не по огромной реке вроде Волги?

— С водой, как и с огнем, шутить нельзя, — ответил «адмирал» Ромашкин. — На широкой и глубокой реке, где плавают быстроходные теплоходы, катера, баржи, где ветер разгоняет волны, наши одноместные суденышки будут ненадежны. Для нас удобнее речка шириной метров в пять-десять, с небольшой глубиной, где нет судоходства. На такой речушке плавать безопасно. Самое страшное на ней — сесть неожиданно на мель. Ну что ж, слезем, приподнимем свои легкие лодчонки, перенесем их подальше вниз по течению и поплывем дальше. Тут нас и ветер не захлестнет волной и наши паруса не унесут нас далеко от берегов — ведь земля будет всегда с нами рядом.

Ромашкина поддержал Пуговкин:

— Есть пословица, ты ее почему-то забыл: большому кораблю — большое плавание. Ну, а наши кораблики будут небольшие, и, значит, плавать им суждено на малых реках. Это не беда — и на таких речках есть чем полюбоваться…

— Мы с Ромашкиным поплывем на двух листах фанеры, — сказал Витька. — Их за небольшую плату можно достать на складах стройматериалов. Из каждого фанерного листа легко согнуть и сколотить по одной лодочке. Такая лодка называется тузик. Это суденышко устойчиво и грузоподъемно. И построить его можно за один день! Из двух таких тузиков мы соорудим флагманский корабль нашей флотилии: соединим их кормами. В середине поставим мачту для паруса и флага.

Места на таком флагмане много, поэтому можем взять с собой даже велосипед для быстрой связи с местными селениями, которые встретятся нам вдоль речного маршрута.

— А у меня есть три старые, здоровенные автомобильные камеры, — похвастал Сергей Скворцов. — По земле они свое откатали, а вот на воде нам еще пригодятся. Только пришлось поставить на них дюжину резиновых заплаток. И теперь, если их хорошо раздуть, привязать к деревянным перекладинам и положить на брезент, то получится своя резиново-парусная лодка.

— Мало того, — подхватил Мишка, — в твои надувные баранки не только ты сам сядешь, но мы еще добавочно погрузим наше походное снаряжение — кастрюли, ведра и прочее. Но постойте, дайте и мне рассказать, что мы сумеем намастерить к летнему путешествию. Только тут нам не обойтись без маленькой складной байдарки. Хорошо бы достать ее хотя бы на неделю!

— Всего на неделю? — удивились юнизы. — Ведь до похода почти два-три месяца. А ты уже плыть собрался?

— Нет, эта байдарка нужна мне не для плаванья, а как шаблон, — отвечал Мишка. — Строить же такую лодку нам не под силу. Во-первых, трудно так быстро найти все необходимые материалы и инструменты, а во-вторых, и мастерства для изготовления всех ее деталей у нас еще маловато. Байдарка нам пригодится совсем для других целей. Устроим мы в свободном помещении, хотя бы в подвале школы, свою юнизовскую судоверфь. Поставим там эту байдарку вверх дном и обклеим ее старыми газетными листами. Клеить для прочности придется в два-три десятка слоев, а потом хорошенько прокрасим бумажную лодку изнутри и снаружи водоупорной краской. И останется у нас на верфи наша объемная копия байдарочного корпуса. А с бумажной лодки можно наготовить еще копии.

И чтобы они на воде были еще более устойчивы, соединим их попарно или пустим в плаванье с противовесами, как катамараны. Теперь ясно, для чего нам на время понадобится маленькая туристская байдарка? — закончил свои объяснения «адмирал».

Юнизы вспомнили, у кого можно занять такую лодчонку.

— Для нашего похода очень бы пригодились футбольные, баскетбольные и волейбольные камеры. Чем больше, тем лучше, — сказал Ромашкин.

— Уж не задумал ли ты в каждой деревне устраивать спортивные состязания!? — спросил Орехов.

— Нет. Из таких старых камер можно собрать много разных интересных катамаранов и других плавучих конструкций.

— Каким образом?

— Надо связать все надутые шары попарно. А потом на эти связки, засунутые в веревочные сетки, положить длинный брусок, к нему перпендикулярно привязать другой брус с противовесом. Противовес может состоять из связки двух надутых камер и хотя бы одного кирпича. Он не позволит опрокинуться нашему катамарану ни вправо, ни влево.

— А если камер соберем много-премного, тогда можно будет связать из них большой плот? — спросил кто-то.

— Конечно, — подтвердил Виктор. — Все такие плавучие многокамерные конструкции хороши тем, что если даже часть камер «испустит дух», то на других можно спокойно продолжать плавание.

— Были бы камеры, а с ними можно не только катамаран или плот устроить, но и водоплавающее кресло. Для этого надо взять два больших деревянных лука и связать их вместе у одного конца. Между ними укрепить сиденье. Его можно сделать по-разному: или из куска ткани, или в виде заплетенного веревкой круга. Ну, а затем наше кресло установить на три мешка, в которых будут помещаться надутые воздухом камеры, — объяснил Ромашкин и добавил: — Нам ведь плавать не круглый год, и мы не собираемся ставить рекорды скорости. Придумайте сами, как можно построить всякие плавучие сооружения из недорогих, простых материалов. И через месяц-полтора устроим смотр всех кораблей нашей флотилии.

К этому дню наши артековцы сумели достать не два, а пять листов фанеры.

Два тузика, как было задумано, стали головным флагманом флотилии юнизов. В нем соорудили отсеки для походной аптечки и для навигационного оборудования — карт, компаса и бинокля.

Третий тузик оснастили по бортам двумя дугами. На дуги прикрепили матерчатый навес. За свой необыкновенный вид этот тузик назвали «Аэлита». Командовать «Аэлитой» поручили Кате Терентьевой. Правда, «Аэлитой» хотели было завладеть другие девочки, но адмирал им напомнил:

— А кто из вас пошил нашим юнизам полосатые тельняшки?

И девчата осеклись. Из четвертого фанерного листа артековцы сделали катамаран. Они свернули мокрую гибкую фанеру в цилиндр. Потом эту трубу сжали с двух концов наподобие бумажной бутылки для молока и сбили края гвоздями. Отверстие для гребца пропилили сверху. Для устойчивости к лодке пристроили противовес из длинного бруса и полена. На носу лодки прикрепили голову чайки, а на противовесе — ее птенчика.

Маленький Кузя умудрился из пятого листа фанеры смастерить не один тузик, а две лодки. Он разрезал фанерный лист вдоль пополам и приколотил каждую половину к узкой носовой и широкой кормовой доскам. Все стыки были тщательно прошпаклеваны и окрашены водоупорной краской не только снаружи, но и внутри лодки. Чтобы его лодочки были устойчивыми, пришлось соединить их кормы и носы двумя длинными палками. В одну лодку садился сам Кузя, а в другую помещался его рюкзак. Этот маленький катамаран ребята назвали по имени мастера — «Кузик».

Пробное плавание проводилось вдали от любопытных посторонних глаз, на небольшом пруду, заросшем кустарником. «Адмирал» Ромашкин приказал испытать все суда по очереди. Каждый катамаран, каждая лодочка должны были проплыть с грузом из двух-трех десятков увесистых кирпичей. При этом особая техническая комиссия по приемке флота придирчиво осматривала, насколько погружается каждое судно в воду, не имеет ли оно коварных намерений превратиться из надводного в подводное. Очень устойчивыми оказались все катамараны и тузики. Часть резиновых катамаранов, правда, оказалась малогрузоподъемной. Им прописали лекарство — увеличить число связок шаров.

В разгар испытаний судов юнизовской флотилии на противоположном берегу пруда среди кустарника неожиданно показались Тортиков и Гадалкин.

Они сгибались под тяжестью двух странных продолговатых рюкзаков. Развязав их, Артур и Сенька принялись собирать металлический каркас двухместной байдарки.

— Эй! — закричали им ребята, — это и есть ваша конструкция?

— А то чья же? — самодовольно отозвался Тортиков.

Вскоре новенькая стройная байдарка стремительно забороздила поверхность пруда.

— Гребите к нам! — пригласил их Ромашкин. — Дайте поближе разглядеть вашу лодочку…

Сверкавшая медными деталями светло-серая, остроносая байдарка Тортикова и Гадалкина была очень хороша.

— Вот какая лодка должна плыть в походе впереди всех ваших несуразных посудин, — хвастливо произнес Сенька, причаливая к берегу, где стояли юнизы.

— Когда же и где вы успели ее смастерить? Где достали чертежи, материалы, инструменты? — посыпались вопросы.

— Где? Дома в комнате у Сеньки… Неделя работы — и дело сделано! — бахвалился Артур.

— И марку фабричную за этот срок отлили? — спросил, усмехнувшись, Пуговкин.

— Какую марку? — загалдели ребята.

— Вот, эту, — показал Витька на байдарочную корму, где виднелся крохотный литой знак предприятия, изготовившего байдарку.

— Так это ж обман! Ложь! — негодовали юнизы.

Пришлось разоблаченным дружкам под всеобщий свист и смех грести обратно. Они молча взобрались на противоположный берег и начали торопливо разбирать свою красивую фабричную лодку.

У Ромашкина мигом созрел план раз и навсегда проучить обманщиков. Он присел возле куста, что-то забормотал, зачиркал карандашом по блокноту, и вскоре хор юнизов исполнил озорные частушки на веселый, бойкий мотив:

Услышав эти обидные стишки, Артур и Сенька поспешили скрыться из виду. Их надежды стать участниками похода лопнули.

В конце испытаний к ребятам подошел Грачев с двумя длинными палками и охапкой каких-то блестящих банок, перевязанных бечевкой. Он сложил на поляне из жердей букву «Т» и связал их вместе. Затем стал привязывать к жердям свои загадочные сосуды.

Только теперь юнизы увидели, что Грачев задумал сделать катамаран из пустых консервных банок. Его обступили заинтересованные зрители.

— Вот это здорово! А то что банки из-под консервов зазря пропадают! — послышались голоса. — А тут видишь, он спаял банки попарно — и плавай теперь на них, как на резиновых камерах.

— Сколько же весят твои банки? Какой груз они поднимают? — поинтересовался «адмирал».

Грачев тут же деловито объяснил:

— Мои банки — большие, из-под компота. В каждую входит почти литр воды, а вес банки всего сто граммов. Сотня таких банок весит десять килограммов, а груз в воде они выдержат 80–90 килограммов. Так что если я сяду на них с рюкзаком, то банки будут плавать, лишь наполовину погруженные в воду.

Юнизы удивились. Оказывается, Грачев смастерил втихомолку свой жестяной катамаран не на авось, а по расчету. И выглядело сооружение эффектней черных резиновых камер.

— Итак, — подвел итоги испытаний своей флотилии «адмирал» Ромашкин, — наши суда все к походу готовы. Одно название у нас есть — «Аэлита». Катамаран Грачева можно назвать «Торпеда», головной флагман назовем «Юниз», другие же названия придумайте сами. Замыкать нашу речную походную колонну будет еще одно судно — трехместная байдарка «Стрела». В ней поплывет учитель физики Александр Иванович.

Необыкновенный флот юнизов встал на старт летнего похода.

 

Бац — и наповал!

Подготовка к предстоящему летнему путешествию шла полным ходом. Каждый составлял свой заветный походный список. И чего только в нем не было: рюкзак, плащ, рубашка, трусы, нитки, иголка, носки, полотенце, мыло, миска, кружка, ложка, нож, веревки, крючки, поплавки, лески, фонарик, блокнот, карандаш и многое другое…

Некоторым счастливчикам удалось одолжить стальные мешки у знакомых туристов.

Четверо ребят решили сшить себе мешки для спанья из обыкновенных ватных одеял. Для этого из одеяла они сложили продолговатый конверт. Внизу конверт был зашит, а сверху его виднелись веревочные петли и пуговицы.

Любопытную одиночную палатку задумал соорудить Владик Стукалов. Он раздобыл пять резиновых велосипедных камер и насос. Каждая камера, если ее хорошенько накачать воздухом, становилась огромной тонкой баранкой. Все эти баранки складывались пополам и привязывались друг к другу и к колышкам, вбитым в землю.

— А теперь я в этот полукруглый надувной каркас, — объяснял он друзьям, — вдвину спальный мешок, а сверху накину крышу — прозрачную пластмассовую клеенку, и моя палатка готова!

Как-то раз в разгар походных сборов к Пуговкину и Ромашкину подошел Орех.

— А ружье с собой мы прихватим? — спросил он.

— Зачем? Ты небось и стрелять-то толком не умеешь? — усомнился Мишка.

— Еще как! Бац — и наповал! — похвастал, как все заправские охотники, Орешек.

— В кого же ты хочешь бацать? — удивился Витька.

— Как в кого? В дичь!

— Сам ты дичь! — рассердился Ромашкин. — Разве не знаешь, что летом охота строго запрещается, да и никаких прав у нас, у ребят, на ружья нет? — Но тут Мишка лукаво улыбнулся: — В походе мы все-таки можем поохотиться. И наверняка привезем знатные охотничьи трофеи — и птиц и зверей.

— А как же мы станем охотиться? Исподтишка? Втихую? Тайно? — вполголоса спросил Орехов.

— Ну нет! — громко возразил Витька. — Будем охотиться в открытую.

— А вдруг нас накажут за браконьерство? Оштрафуют? Или отнимут ружья? — забеспокоился Орешек.

— Твое, Орех, незаконное ружьецо обречено на гибель — его наверняка конфискуют. А вот наше оружие не тронут. Мой крупнокалиберный пистолет для стрельбы по близкой дичи никто и не подумает отбирать, — уверенно произнес Пуговкин.

— И к моему многозарядному, одноствольному, как винтовка, ружью ни один охотничий инспектор не придерется, — подтвердил Ромашкин. — Ведь от нашей охоты птицы и звери ни чуточки не пострадают. Все останутся живыми и здоровыми. У нас, как говорят, и волки будут сыты и овцы целы.

— Хоть убей, ничего не понимаю… — сокрушенно развел руками Орех.

Но до поры до времени ни Пуговкин, ни Ромашкин не хотели раскрывать свои тайны. Они намеревались показать и пистолет и ружье сразу всем своим походным друзьям в полном, ослепительном блеске.

Случилось так, что Витьке и Мишке — одному ко дню рождения, а другому на Новый год — родители подарили фотоаппараты «Зоркий» и «Зенит».

— А у моего «Зоркого» есть видоискатель, соединенный с дальномером, — хвастался другу Витька.

— А в мой «Зенит» сразу видно, что и как фотографируешь любым объективом, — не отставал от него Мишка.

Однако вскоре двум друзьям обычные способы фотографирования прискучили. Им захотелось снимать крупно и очень близкие и очень далекие, недоступные предметы.

Чтобы не изобретать заново уже изобретенное, друзья прочитали несколько книг по фотографии. Ромашкин выяснил, что если между объективом и камерой его «Зенита» вставить кольцо или цилиндр, то изображение на матовом стекле увеличивается.

— Но у тебя таких колец нет, — заметил Витька.

— Нет, так будут, — упорно ответил Мишка. — Их можно купить или самому склеить из плотной бумаги, а внутри вычернить. А еще я пробовал вылепить кольцо из пластилина. Мне такая баранка вполне может пригодиться для съемки, когда нет под руками других колец.

— Есть и другой способ укрупнить изображение, надо только на объектив прикрепить увеличивающую линзочку, — сказал Пуговкин. — Вот я достану себе сильную, короткофокусную линзу и отгрохаю сначала «фоккад», а потом и фотопистолет.

— Чего? Чего? — удивился Мишка?

— «Фоккад» — так называется приспособление, позволяющее снимать все маленькие предметы в натуральную величину. А само слово «фоккад» составное и означает «фокус» и «кадр». Только достать такую линзу трудновато, — горевал Витька.

Ромашкин мечтал о телеобъективах, которыми можно фотографировать далекие предметы. Но такая оптика была очень сложной, а главное — дорогой.

И тут он припомнил одно любопытное свойство обыкновенных увеличительных стекол.

Если заглянуть в такую лупу хотя бы на страницу книжки, то сразу заметишь, что в центре изображение более резкое — все буквы отчетливы, а чем ближе к краям, тем строчки становятся кривей, неясней, расплывчатей.

«А что, если, — подумал Ромашкин, — взять такую длиннофокусную линзу, у которой фокус с полметра, а то и с метр, и испытать ее вместо телеобъектива? Ведь в центре и такая линза рисует четко, резко. И было бы у меня фоторужье! Но где достать такие длиннофокусные линзы?»

Тогда и пришлось друзьям направиться за помощью к учителю физики Александру Ивановичу.

— Нужные вам линзы раздобыть нетрудно, — обнадежил их физик. — Проще всего достать ромашкинскую фоторужейную оптику. Во-первых, линзы можно подобрать от старых, теперь ненужных очков для дальнозорких глаз. Во-вторых, их нетрудно приобрести в аптеке. Просить надо линзу плюс две диоптрии — она как раз и имеет фокусное расстояние полметра. И, в-третьих, точно такие недорогие насадочные линзы в оправе, в футляре, с инструкцией продаются в фотомагазинах.

Сложнее оснастить оптикой фотопистолет Пуговкина. Если в оптическом магазине таких, плюс двадцать диоптрий, линз нет, то попробуйте подобрать их среди сильных увеличительных стекол или луп. Может быть, тут придется, чтобы получить фокусное расстояние в пять сантиметров, сложить две-три лупы вместе. Впрочем, есть еще один хитрый способ получить неплохую линзу с коротким фокусом. Для этого нужно взять два обычных, круглых, выпукло-вогнутых очковых стекла и под водой соединить их вместе резиновым кольцом.

И еще попытайтесь пофотографировать далекие предметы через обычный бинокль…

Ребята поблагодарили своего учителя за консультацию и через несколько дней стали счастливыми обладателями нужных им линз.

Чтобы сделать фоторужье, Ромашкин вывернул у своего «Зенита» объектив, прислонил к камере полуметровую линейку и укрепил на ее конце пока пластилином линзу. Заглянув в видоискатель, Михаил убедился, что даже такое несовершенное устройство действует, как подзорная труба, приближая удаленные предметы раз в десять.

— Ого! — радостно воскликнул Мишка. — Вот к фотовинтовка! Придется немедленно мастерить ствол и ружейную ложу…

Говорят, для всякой охоты — свои заботы. Ромашкин намотал на круглую палку плотную бумагу и склеил одну за другой две трубы так, чтобы они легко вдвигались одна в другую. Изнутри трубу пришлось покрасить черной гуашью.

Тушь чересчур блестела, а эта краска была матовой. Когда Пуговкин зашел к нему,

Мишка из толстой доски стамеской с трудом вырубал ружейный приклад.

— А я бы стал его делать иначе, — посоветовал Витька. — Для моего фоккадного пистолета тоже была нужна рукоятка. Я ее сначала также выкроил из подходящей деревяшки, а потом стал сбоку долбить гнезда для запасных фотокассет. Но она треснула.

Пришлось ее выкинуть и взамен сбить пистолетную ручку из двух фанерок. Конечно, их пришлось сперва выпилить лобзиком. В мою рукоятку можно, как в футляр, легко заложить несколько патронов, вернее, кассет с негативной пленкой.

Стоит ли говорить, что Ромашкин тут же бросил свою неподатливую доску и тоже стал выпиливать себе легкий, удобный фанерный приклад.

— Ну, а как ты собираешься укрепить линзу в стволе фоторужья? — полюбопытствовал Пуговкин.

— Тут способ один: как при изготовлении подзорной трубы, наклеить из плотной бумаги кольца и вложить между ними объектив. А есть ли в твоем фотопистолете курок и прицел?

— Курок есть — от фотокамеры у меня отходит головка спускового тросика прямо в курковую скобу. А вот прицела в моем пистолете нет.

— Значит, что ни бац, то мимо? — съехидничал Мишка.

— Наоборот, что ни бац, то в цель! — И тут Витька объяснил поподробней, как устроен его фоторевольвер.

К объективу своего «Зоркого» он прикрепил с помощью бумажных колец линзу вроде лупы, с фокусом в пять сантиметров. Видоискателем этого оптического устройства являлся прозрачный цилиндр без дна. Этот цилиндр он склеил из пленки, промытой в горячей воде. Затем прикрепил тугими резиновыми кольцами к фотоаппарату рукоятку с курком, и фотопистолет был готов.

— Вот так пистолетище! Калибр как у миномета! — смеялся Ромашкин. — Небось из такой пушки и по воробьям можно палить?

— Ну, если тебе хочется иметь воробьиный портрет, пожалуйста, — миролюбиво ответил Витька. — Только сперва ты этого воробья излови, затем придвинь его головку к переднему срезу цилиндра и фотографируй на здоровье.

Мой «фоккад» способен заснять любую мелочь как есть, в масштабе один к одному. И каждый фотоохотник, если есть охота, может «настрелять» из такого пистолета множество занятных, но близких предметов, например алмазную росу на капустном листе, пчелу на ромашке, коллекционные марки, детали часов и… всего не перечислишь…

— А я своим фоторужьем любого воробья засниму без хлопот, да так незаметно, издали или из-за укрытия, что он и ухом не поведет, — радовался Ромашкин.

Но первые пробные фотопристрелки показали, что радоваться пока еще рановато.

Пришлось ему придумать к своему оружью ряд усовершенствований. На конец дула Мишка надвинул короткую черную трубку из бумаги. Фотографы зовут ее блендой. Затем на объектив фоторужья надел желтый светофильтр. И бленда и фильтр давали на негативах более сочные, контрастные изображения.

Потом он наклеил на обе трубки объектива толстые бумажные кольца. В них упиралась широкая упругая пружина.

Если переднюю трубку тянуть за длинный рычажок курковой скобки, то эта пружина помогала наводке на фокус.

Не дремал и Пуговкин. Ему удалось вовсе обойтись без особой короткофокусной линзы для «фоккада». Он склеил два цилиндра длиной по пять сантиметров. Только один цилиндр был из плотной черной бумаги, а другой из прочной пленки.

Первый цилиндр он вставил между камерой и объективом. А другой нацепил на оправу объектива. Оказалось, что и такой усовершенствованный им «фоккад» действовал нисколько не хуже прежнего. Затем Витька соорудил себе фоторужье, да не такое одноствольное, как у Ромашкина, а «двустволку». Он припомнил совет Александра Ивановича и попробовал снимать своим «Зорким» через бинокль.

Оказалось, что бинокль способен сильно увеличивать изображение далекой цели на негативах. Оставалось лишь пристроить его окуляр к объективу камеры. Виктор взял несколько толстых колец из резиновых трубок и с их помощью соединил камеру и бинокль. Вторая труба бинокля явилась видоискателем. Он ловил в нее цель, а поймав, плавно, без рывка нажимал головку спускового тросика.

И вот день фотострельб настал. Однако штаб похода решил проверить боевую готовность не только фотооружия, но и всего туристского снаряжения.

Через два дня после этого в главном школьном коридоре около двух больших стендов затолпились ребята. На одном была надпись: «Мы — в поход готовы!» На другом: «Наши охотничьи фотографии». Каких только лесных обитателей здесь не было! А рядом стояли довольные Пуговкин и Ромашкин и с удовольствием давали пояснения.

— Не думайте, что все эти снимки достались нам легко. Эту фотодичь пришлось подолгу искать, выслеживать, подстерегать. Порой тихонько, на цыпочках, не дыша подкрадываться. Иногда устраивать засаду — сидеть, затаившись в кустах, или надевать маскировки на себя — «живой» костюм из веток, листьев, трав и цветов. Словом, точь-в-точь как в доподлинной, настоящей охоте…

А как быть, если у меня нет ни «Зоркого», ни «Зенита», а есть камера «Смена»? — спросил кто-то.

— Ну что ж? Горевать не стоит, — ответил Ромашкин. — С очковыми стеклами, насадочными линзами, переходными кольцами и цилиндрами, биноклями фотооружие вроде нашего можно смастерить из любой малоформатной камеры.

Главное — была бы охота! Обзавелся фоторужьем или фотопистолетом — айда в леса и поля! Наша охота без жертв и без промаха!

 

Мебель — дочь леса

Штаб похода решил устроить обед и ночевку на безлюдном берегу, где рос высокий сосняк. Но не успела еще пришвартоваться к берегу целиком вся юнизовская флотилия, как появился первый посетитель. Это был юркий худощавый паренек с быстрыми голубыми глазами и задорным белобрысым хохолком. Его не интересовали наши гребцы. Он прошел мимо них к лодкам.

— Как тебя зовут? Откуда ты? — приветливо спросил его Ромашкин.

— Я Окуньков. А зовут меня Петя, — с достоинством ответил мальчик. — Я юный техник из соседнего лагеря сельского интерната. Наши палатки вон там, за вторым поворотом. Айда к нам в гости. Обед и ужин сготовите себе в наших печушках.

— Это что за печки? — спросил Глеб.

— Да я их вырыл лопатой в речном откосе. И трубы и сами печи. А чтоб дождь не мочил поваров, пристроил над кухней навес. И сухих дровишек у нас припасено вдосталь.

Приглашение всем понравилось. Петю торжественно посадили на головной флагман юнизовской флотилии и тронулись в путь.

Сельского юного техника интересовало все. Он поминутно оглядывался по сторонам. С любопытством осмотрел бинокль, подзорную трубу, компас и карту, по которой штурман похода Пуговкин отмечал пройденное расстояние и все путевые происшествия.

Впервые он узнал про маску, трубку с нагубником и ласты для подводного плавания. Пришлось даже на пять минут сделать остановку, чтобы Петя смог разок поглядеть на речное подводное царство.

Однако, внимательно осмотрев небывалые сооружения, на которых плыли юнизы, он вдруг хитро улыбнулся и не без лукавства сказал:

— А мне вот дали задание— сделать для лагеря всякую переносную мебель. Только я не знаю, как к ней приступить. Может, вы мне поможете?

Юнизы притихли. Вопрос Пети всех застал врасплох. Как можно помочь сельским ребятам, когда ни верстаков, ни пил, ни рубанков, ни стамесок, ни брусков, ни досок, ни клея, ни гвоздей у них с собой в походе не было?

Первым молчание нарушил Грачев:

— Знаю я кое-какую подходящую на этот случай мебель. Можно ее сделать за один-два дня. Скрывается она в лесу. Только взять ее надо умеючи.

Тут он подплыл к Ромашкину и что-то ему горячо зашептал. После этих тихих переговоров Мишка взял рупор и закричал нарочитым командирским баском:

— Свистать всех наверх! Идем парадной колонной. Поднять паруса! Развернуть флаги расцвечивания. На флагмане вывесить флаг адмирала. Полный вперед! Курс — лагерь интерната! Там привал на сутки, а то и больше…

По этой команде экипажи катамаранов выстроились друг за другом на равном расстоянии. Подняли паруса. Впрочем, эти паруса имели много назначений: в ветер — паруса, в жару — навес, в дождь — крыша, ночью — простыня.

Паруса и пестрые, разноцветные флажки расцвечивания сразу придали флотилии нарядный, праздничный вид. Но этого было мало. Метров за двести до лагеря снова послышался новый приказ «адмирала»:

— Оркестр! Готовьсь! По моему сигналу — наш марш! Три! Четыре!

Грянул удалой марш мореходов: «По морям, по волнам, нынче здесь, а завтра там».

Юнизовский плавучий джаз-оркестр стоит описать чуть поподробней. Разумеется, громоздких музыкальных инструментов они в поход с собой не взяли. Пожалуй, самыми огромными инструментами были любимая балалайка Грачева, труба Пуговкина да еще ксилофон Ромашкина.

Были у ребят две губные гармошки и две свирели. Одна свирель — трубка с дырками в боку, другая — ряд различных трубочек, связанных между собой. Еще в оркестре имелись свистульки с дном в виде поршня. Двигая этот поршень, можно было наловчиться извлекать любой высоты тон. Такты марша подчеркивали деревянные трещотки и звяканье нескольких алюминиевых крышек от походных кастрюль.

Пока звучала лихая музыка, Ромашкин обернулся к Окунькову и сказал:

— Считай, Петя, что ваш палаточный лагерь завтра же будет завален мебелью.

Ребята интерната встретили наших юнизов приветливо. Гостей торжественно повели по лагерю. Палатки рассыпались под густыми хвойными деревьями. На каждой висело название, например, у мальчишек: «Три мушкетера», «Космонавты», «Али-Баба и сорок разбойников»; у девочек: «Светлана», «Ромашка», «Подружки»… Забавные надписи были у столовой: «Три поросенка», и у медпункта: «Доктор Айболит».

Пока готовились к обеду, несколько интернатских девчат куда-то исчезли. А через несколько минут каждому юнизу была преподнесена большая горсть душистой земляники на зеленой тарелке, вырезанной из листьев лопуха.

После обеда сразу же решили приняться за мебельные дела. Павел Грачев попросил четверть часа на подготовку к мебельному сбору.

Посмотреть, как приезжие ребята будут мастерить мебель, пришел весь лагерь.

Чтобы каждому было все видно и слышно, зрителей рассадили на пригорке рядами, как в театре. Грачев стоял внизу. На столе — на опрокинутом вверх дном тузике — лежали длинные прутья, моток ниток, перочинный ножик и стояла кружка с водой.

— Сейчас я продену пруток в ручку кружки, — сказал Павел, — и приподниму ее. Видите, прутик сильно прогнулся. Вот-вот сломится… Ну, а теперь я этот же пруточек выгну дугой вверх и снова подниму гирю. Видите, палочка окрепла и легко выдерживает груз.

Наверное, всем понятно, что палка, согнутая в виде лука, может стать надежной прочной опорой. Из наших луков стрелять не придется. Из них мы будем делать мебель. Вот почему тетива у этих луков может быть деревянная, тоже из палки.

Здесь кстати упомянуть, что, живя в деревне, Грачев не раз видел нехитрые стулья, кресла, полки, которые любил мастерить их сосед.

— А вот перед вами связанные из прутиков квадрат и треугольник. Любой треугольник не перекосится. А вот квадрат или прямоугольник могут иметь перекосы. Чтобы квадрат или прямоугольник сделать устойчивыми, надо у них два противоположных угла соединить по диагонали вместе. Тогда образуются два треугольника. И еще есть одна фигура, где нет перекосов.

Это круг или кольцо. Вот теперь, когда вам стали известны все главные части нашей лесной лагерной мебели, можно приняться за изготовление ну хотя бы книжной этажерки.

Главное в нашей книжной этажерке, — продолжал Паша, — сделать полки.

Возьмите три-четыре ровных прута и свяжите их концы двумя перекладинами. Скреплять можно по-всякому, например веревками. А лучше всего алюминиевой проволокой, она гибкая и прочная. Три таких решетчатых полки надо привязать к двум деревянным лукам — и этажерка готова.

— А можно сделать такую же этажерку, но чтобы она стояла на полу? — спросил кто-то.

— Конечно, — ответил Грачев, — только подумайте сами, как приделать к нашей этажерке три или четыре ножки. А я пока смастерю модель табуретки.

Трехногая табуретка Грачева выглядела необычно. Это были три круто изогнутых лука, скрепленных вместе. Поверх луков Павел привязал кольцо из прутьев, заплетенное веревками.

— А еще, — пояснил лектор, — вместо кольца можно укрепить треугольное сиденье, а верх табуретки собрать из отдельных коротких палочек.

— А как сделать стул? — полюбопытствовала одна из девчат.

— Очень просто, — ответил Пашка. — Стул — это Тот же табурет, только со спинкой. Вот и приладь к ножкам нашей табуретки спинку из одного или двух луков, и получится стул.

— Ну, а как сделать кресло? — не унималась та же слушательница.

— Тоже очень просто. Это тот же стул, только с подлокотниками. Стоит приладить к стулу с боков два лука — и кресло готово. Можно сделать кресло и по-другому, с треугольным сиденьем. Вот такое. — И Грачев показал, как выглядит модель этого кресла.

Пока Паша объяснял, Петя Окуньков успел сделать свою модель стула.

— Конечно, ваша мебель из луков выглядит очень красиво, — не без лукавинки заявил он. — Но очень уж для них много требуется гибких прутьев. А мой стул весь из прямых палок — из мелкого сухостоя, которого много в лесу. Важно только, чтобы этот сухостой был не пересохший и крепкий. Такие ветки хорошо гнутся, собирай их и вяжи стулья.

— Ну, для изготовления луков, — возразил ему Пашка, — можно всегда отыскать такой кустарник, который только засоряет лес, мешает расти хорошим деревьям. А потом у крупных елок всегда можно срезать по паре нижних веток, которые все равно сплошь да рядом засыхают сами…

— А как сделать стол? — снова спросила любопытная девчонка.

— И стол сделать просто, — ответил Грачев. — Эта та же табуретка, но выше да пошире. Конечно, крышку стола лучше всего сделать из куска фанеры. Но так как у вас фанеры нет, то поверхность стола можно собрать из отдельных прямых палок, плотно уложенных друг к другу.

— А как сделать тумбочку или шкаф? — поинтересовались другие ребята.

На этот раз Грачев не ответил: «очень просто»… Он этого не знал. Тогда ему на помощь пришел Ромашкин. Мишка взял модель табуретки и начал свой рассказ с шутки:

— Итак, стул, кресло и стол — родные братья табуретки. Но у табурета есть еще родственники: сестренка — мелкая тумбочка и дядя — толстый шкаф. Почему такое родство? Посмотрите внимательнее, и вы поймете, что тумбочка та же табуретка, только со стенками, дверкой и полками внутри.

Ребята засмеялись. Им никогда раньше в голову не приходило искать близких и дальних родичей у обыкновенной кухонной табуретки.

— Конечно, — продолжал Ромашкин, — нашу лесную табуретку, которую нам показал Паша, превратить в тумбочку здесь трудновато — нет досок и, главное, фанеры. Даже кажется, что и заменить-то ее нечем. А ведь такая замена есть.

Возьмите старые ненужные газеты, склейте их в несколько слоев, и стенки для ваших лагерных тумбочек и шкафов готовы. Потом их надо хорошенько два-три раза покрасить масляной или эмалевой краской. Такие краски водонепроницаемы, поэтому из «газетной фанеры» сооружают даже лагерные палатки и летние разборные домики. Конечно, каркасы для тумбочек и шкафов придется строить не в виде изогнутых луков, а прямоугольные. Но для этого при желании в лесу можно отыскать и ровные сухие палки…

— Можно еще сделать мебель для отдыха, — предложил Пашка. — Например, шезлонги. Для этого возьмем два длинных лука, соединим их с одной стороны меж собой перекладинами крест-накрест, чтобы не было перекосов, а с другой свяжем покрепче — и каркас шезлонга готов. Сиденье в нем можно устроить по-разному. Натянуть кусок ткани, ну, а если ее нет, то подберите в ряд десятка два-три ровных палочек и подвесьте их на двух хороших веревках. Очень интересным выглядит сиденье в виде конуса, затянутого веревками.

Далее Грачев объяснил, как несложно смастерить из шезлонга кресло-качалку.

Оказалось, что надо было перевернуть кресло из двух луков, как говорят, вверх ногами и перевесить на новые перекладины сиденье. Ведь луки были отличными полукруглыми опорами.

— Ну, а когда же все-таки будем строить настоящую мебель? — спросили девочки недовольным голосом.

— Есть хорошая поговорка, — ответил Ромашкин, — утро вечера мудренее. Сегодня Паша Грачев познакомил вас с моделями мебели, а завтра все вместе будем строить большую мебель. Но мы думаем оставить вам кое-что и другое, например электростанцию.

От такого обещания ребята интерната только ахнули.

Дружно, весело прошел первый день встречи юнизов с ребятами интерната. И когда два друга ночью мирно лежали в своих спальных мешках, Пуговкин спросил Ромашкина:

— А из чего же мы сделаем электростанцию?

— А мы используем торпеду в мирных целях! — загадочно ответил Мишка. — Больше ничего не скажу. А то еще приснится тебе страшный сон… Покойной ночи!

На следующий день интернатские ребята не оставляли Мишку Ромашкина в покое ни на минуту. Им хотелось немедленно начать строить электростанцию. Но Мишка не спешил. Он заявил, что для этой станции необходимо раздобыть еще кое-какие детали.

— А пока, — предложил он, — мы вам покажем, что из деревянных луков можно не только стрелять стрелами и изготовлять легкую летнюю мебель. Такие луки могут и летать высоко-превысоко…

 

Луки в облаках

Как всегда, дело началось с заманчивого, яркого плаката, который приглашал всех любителей-«змееведов» на беседу к трем соснам соседней лужайки.

Под сосновыми ветвями на низком столике Мишка заранее разложил странные разнородные вещи. Тут были тетрадка и мочалка, кисть и нитки, газеты и ножик, прутья и стакан со сметаной и еще краски.

Подождав минутку, пока все набежавшие «змееведы» рассядутся и поутихомирятся, Ромашкин повел свой рассказ издалека:

— Из одной интересной книжки по истории авиации мне удалось переписать несколько строчек древней русской летописи. Вот эти строки…

Тут он неторопливо вытащил из кармана свою записную книжку и прочитал странные, старинные слова:

— «Пойдоша ко Царю-Граду с силою многою и сотвориша кони и люди бумажны вооруженны и позлащены и пусти на воздух на град…» Вот так, — продолжал Мишка, — тысячу лет тому назад хитрые, смекалистые воины Киевской Руси запустили в небо для устрашения неприятеля, может быть, какие-то воздушные шары, а скорей всего, эскадрильи особых летучих змеев. Кстати, кто из вас знает, почему привязанный к нитке летающий листок бумаги называется змеем?

— Я знаю! — поднял руку Петька Окуньков. — Когда-то все воздушные змеи были похожи на сказочного Змея-Горыныча или на фантастических крылатых и хвостатых драконов. Поэтому до сих пор летучий змей и называется змеем.

— Правильно! — подтвердил Ромашкин. — Ну, а кто знает, как смастерить самый простой змей?

И снова отличился их новый приятель — изобретатель Окуньков. Никто не успел и рта разинуть, как он выпалил:

— Возьми пару лучинок, свяжи их крестом, сверху наклей лист из тетради, снизу подвяжи хвост, а сбоку бечевки. На такой змей можно приделать гудок и трещотку. Для гудка соедини верх каркаса змея планкой и согни ее луком. На тетиву этого лука приклей листок бумаги. От ветра он и будет гудеть. А если спереди змея подвесить гирлянду бумажек, то они начнут трещать.

— А где взять лучинки для большущего змея? — послышался вопрос. — Ведь поленья коротковаты, а от бревна или доски трудно отколоть длинную да ровную дранку…

— Зачем брать дранки да планки, когда у нас в лесу растет наш бамбук? Он и легкий, и прочный, и гибкий… — сказал Ромашкин.

— Это орешник? — догадался кто-то.

— Что ж, — Мишка немного подумал, — возможно, для наших змеиных каркасов подойдут тонкие ореховые и ивовые прутья. Только сначала их следует тщательно очистить от коры и хорошенько высушить. Но я предлагаю использовать другой лесной материал. Его можно пускать в дело сразу — он уже сухой. Это высокие прошлогодние малиновые стебли. Строением они похожи на бамбуковые трубки, наполненные как бы пробкой. Вот поглядите… — И Ромашкин показал пук серых малиновых прутьев.

— Подходящие палочки, только они все кривые да изогнутые, — разочарованно заметил кто-то.

— А разве это плохо? — отозвался Мишка. — Не зря говорят: «Нет худа без добра». Так и кривобокость этих прутьев для нас может быть полезна. Ведь любые живые существа: насекомые и птицы, рыбы и зверье — лучше всего изображаются не прямыми, а кривыми линиями. Вот почему для наших змеиных конструкций самым подходящим материалом будет вот такой кривой, как дуга, пруток из малинового куста. Кстати, если такой лук покажется мал или слаб, то несложно связать вместе два-три прута или взамен веревочной тетивы вставить в него деревянную палочку.

И Мишка тут же связал большущий лук. К середине его он прикрепил с двух сторон непонятную стрелу, у которой было два изогнутых острия. Затем он положил свое хрупкое сооружение на развернутый лист газеты, обрезал ножницами лишние края и взялся было за стакан…

— Разве сметаной клеят? — засмеялся кто-то. — Ты еще творогом попробуй…

— Сметаной нельзя, — ответил Мишка, — а творог клеит здорово. Ведь сухой казеиновый клей — это и есть обезжиренный творог. Вот я сейчас таким густым, как сметана, казеиновым клеем и склею края змея.

— А если творога у нас нет?

— Тогда можно клеить крахмальным клейстером. Или сварить клей из муки…

Мишка давал объяснения, не отрываясь от работы.

— Ну вот, — наконец сказал он, — бабочка получилась. Мы ее сейчас разукрасим. Нарисуем ей брюшко с насечками. На крыльях изобразим вот такие симметричные одинаковые круги и пятна. И все. — И тут он гордо приподнял над головой свое произведение.

— Еще не то будет, — пообещал Ромашкин. — Только я больше вам огромных змеев строить не буду. Поделаем вместе сейчас для примера модельки и через два-три часа устроим змеиные соревнования и узнаем, «лучше чей будет змей?».

Все знают, — продолжал Мишка, — что строители сооружают дома из кирпичей или блоков. А мы будем складывать свои каркасы для летучих змеев из луков. Посмотрите, как из таких луков можно соорудить не только бабочку, но и летающую рыбину или зверя. Помогите-ка мне навязать несколько небольших луков. И когда все было готово, Ромашкин продемонстрировал из простых луков самые необыкновенные конструкции.

— Сложим вместе тетивами два лука и получим каркас, а где такой каркас, там и карась. — И он показал всем рисунок карася. — Не забудьте только рыбке приделать из прутиков хвост и пару плавников. А если два лука соединить чуть иначе и сверху привязать два угольничка, то такой каркас будет змеище-котище. Из трех же луков можно сложить корпус — силуэт ласточки, — продолжал инструктировать ребят Ромашкин.

— Ясно, — прервал его Окуньков, — и понятно. Время терять нечего. Надо только найти катушки с нитками да стопку старых газет. И тогда через два часа, если не утихнет ветерок, устроим змеиные полеты…

* * *

В двенадцать часов дня состоялся парад змееносцев. На площадке торжественно выстроились два-три десятка шумливых мальчишек и девчонок. Многих почти не было видно. Они скрывались за своими огромными змеями. Васек Жучков еле виднелся из-за слона. Большой каркас этого змея был искусно связан из трех луков и нескольких палок. А Маринка Зайцева заслонилась пестро разукрашенной забавной матрешкой.

Ниночка Солнцева бережно держала серенького утенка. Она смастерила его из двух луков и длинного стебля малины. Андрюша Смирнов врисовал в каркас ромашкинского кота поросенка. И еще у ребят был склеен клоун, остроносый «Буратино» и страшный «Бармалей». Конструкции этих «змеиных» фигур были тоже очень простыми — сочетания из тех же луков. Раскрашивать их изображения помогал Ромашкин.

— Главное, — говорил он ребятам, махая сапожной щеткой вместо кисти, — при окраске не мельчить детали, рисовать все броско, ярко, чтобы изображение было ясно видно издали. Вот, например, этот занятный клоун, наклеенный на каркас из двух луков, с треугольной головой. Покрасим его шляпу и костюм в желтый и синий цвет и только наметим ему крупно глаза, нос, рот. Остальное раскрашивать не стоит, все равно на большом расстоянии красивые мелочи исчезнут…

Ребята постарше подготовили для запуска более серьезные фигуры змеев. Например, трехмачтовый парусник соорудил Сергей Воронцов.

— Я где-то читал легенду, — объяснял он, — что матросам во время свирепых морских бурь иногда мерещился на небе плывущий среди мрачных синих туч большой белоснежный бриг. Они суеверно прозвали его «Летучим голландцем». Так же называется и мой парусник. Он тоже будет плавать в облаках.

Рядом с летающим кораблем стоял летающий автомобиль. Четыре лука обрисовывали его обтекаемый силуэт, похожий на автомашину «Победа». Тут же находился стремительный, со скошенными назад крыльями двухмоторный самолет. На хвосте у него виднелись яркие красные звезды. Но выше всех была высоченная трехступенчатая ракета. Ее сделал всего из трех луков Петя Окуньков.

— Живут на белом свете такие ребята, — обратился Ромашкин к участникам и болельщикам змеиных состязаний, — которые уверены, что запуск воздушных змеев — детская забава, бесполезное занятие. Но они не знают, что воздушными змеями увлекались и величайшие ученые и изобретатели. Например, летучие змеи очень любили пускать Ньютон, Фарадей, Ломоносов, Можайский, Жуковский, Попов, Циолковский… Их змеи исследовали электрические и другие атмосферные явления и даже помогли изобретению крыльев самолета.

Есть такие змеи, вернее, составные воздушные змеиные поезда, которые плавают на высоте свыше девяти километров. Есть и такие мощные змеи, что легко поднимают под облака человека.

Сегодня наши змеи тоже поднимут к небесам парашютиста, а оттуда он спрыгнет с парашютом вниз. Потом парашютист повторит свои прыжки с других, еще больших высот. А поможет ему в этом особый парашютный автомат. Вот он — смотрите…

Тут все зрители вытянули шеи и раскрыли рты, надеясь увидеть какую-нибудь таинственную коробочку с часовым механизмом, а Ромашкин держал высоко над головой всего-навсего две самые обыкновенные проволочки, согнутые скобой и крючком. Впрочем, в скобе было пять колец. И еще одно колечко было у крючка.

Мишка вставил конец крючка в нижние колечки скобы и, к удивлению всех, заявил:

— Вот и весь автомат. Он силой ветра потянется вверх по веревке змея вслед за раскрытым парашютом. Наш парашютист склеен из трех слоев картона. Его соединим со стропами парашюта увесистым кольцом, которое зацепим за конец крючка. Вверху это устройство натолкнется на упор — палочку или картонный кружок, привязанный на бечевку около самого змея. При этом крюк выдернется из двух колец скобы, и парашютист начнет свободное падение вниз. А проволочный автомат под действием собственного веса опустится по бечевке вниз. Тут на него можно будет снова прицепить прыгуна, листовки или даже планер. Сделать такой проволочный парашютный автомат — дело трех-четырех минут…

Мишка тщательно проверил правильность крепления ниток к змеиным плоскостям и велел утяжелить мочалкой и бумагой некоторые змеиные хвосты.

Затем все змееносцы торжественно направились на обширную луговину. И вскоре высоко в небе зареяли огромные рыбы, птицы и другие занимательные красочные фигуры.

— Ну вот! — ликуя, закричал Ромашкин. — Все наши луки взмыли в облака. А теперь решайте, чей змей лучше!

 

«Торпеда»? Нет, электростанция!

Наступил последний день пребывания юнизов в гостях у интернатовцев. Пора было браться и за сооружение электростанции.

Еще с утра Мишка Ромашкин и несколько ребят отправились на разведку узнать, где речка течет быстро и где медленно.

Вот и река. Тут она стиснута узкими берегами. На одном берегу, на расстоянии десяти метров друг от друга, ребята вбили приметные колышки. Такие же указатели поставили и на противоположном берегу.

Затем Мишка набрал еловых шишек и, стоя по пояс в воде, стал бросать их одну за другой в середину течения. Один из его помощников кричал «раз!», когда шишка проплывала мимо, другой — «два!», если шишка проносилась перед его колышками. Третий смотрел на секундную стрелку часов. Так ребята определили, что скорость этой речки один метр в секунду.

— Плохо, друзья! — сказал озабоченно Мишка. — Тиховато течет речушка. А ведь чем сильнее течение, тем быстрее будет крутиться наша «Торпеда».

— Это та, которая нам будет нужна в мирных целях? — спросил Витька Пуговкин.

— Она самая, — подтвердил Мишка. — Но о ней после. Сейчас нам необходимо заняться речкой. Видно, придется построить плотину, вернее полуплотину, чтобы ускорить течение воды. Иначе говоря, поджать речные берега так, чтобы в нужном месте — рядом с интернатом — вода текла быстрее. А то и электропроводников может не хватить.

Короче, вот тебе, Окуньков, задание — вбить в речку возле интерната на двух берегах колья, связать их прутьями и подпрудить речку. А мы пока займемся переоборудованием торпеды.

Наконец-то Витька Пуговкин узнал, что означает «использовать торпеду в мирных целях».

Один из их походных катамаранов из консервных банок назывался «Торпеда». Вот эту-то «Торпеду» и решил «адмирал» Ромашкин превратить в турбины лагерной электростанции.

— Наша электростанция, — объяснял он ребятам, — будет особая. Она называется гирляндой. У нее маленькие турбинки нанизаны на проволоку или трос, словно бусы. Каждая турбинка — крошка, а все вместе они — сила, которая станет крутить динамо-машину на полную мощность.

— А где нам взять динамку?

— Спасибо скажите Павлушке Грачеву. Он вчера по

бывал в трех деревнях, облазил с деревенской ребятней десятки чердаков и сараев и разыскал несколько старых велосипедов, и у двух из них оказались исправные динамки. Спасибо и нашему завхозу Ореху. Это он на всякий случай взял про запас в поход сто метров электропровода с пластмассовой изоляцией и несколько лампочек от карманного фонаря. Пуговкин и я беремся превратить «Торпеду» в турбины; Орехов будет тянуть электросеть. Грачев с ребятами собирает из велосипедов редуктор и прилаживает к нему динамо-машину. Все всем ясно? По местам! За дело!

Пожалуй, больше всего хлопот выпало на долю Витьки Пуговкина и Мишки Ромашкина. Они разобрали все звенья катамарана «Торпеда» и каждую пару банок дважды прорезали с боков. Потом отогнули прорези внутрь так, чтобы образовались две лопасти, на которые должна была давить речная вода. В центре днищ банок провертели отверстия, куда пропустили проволочный трос. Его свернули из двух проволок так, чтобы он не раскручивался при вращении турбинок. А проволоку пришлось взять от старой «колючки», оставшейся в лесу со времен войны. Если бы не помощь других юнизов, «адмирал» и его помощник ни за что не успели бы использовать свою

«Торпеду» в мирных энергетических целях.

— Нечего, — сказал Орех, — нашим малюткам лампочкам небо освещать. Пусть они нам вниз посветят, — и сделали из банок рефлектор.

С реки доносились глухие удары. Там заколачивали в речное дно столбы и поленья и затем туго оплетали их ивняком. Не отставал от других и Грачев. Из нескольких велосипедов он отобрал один самый исправный. Впрочем, пригодных деталей на нем осталось немного: рама, цепная передача с педалями да заднее колесо. К этому колесу пристроили две динамо-машины, от которых шли провода в лагерь.

— Сегодня вечером наша речная велоэлектростанция будет работать под открытым небом, — сказал Ромашкин. — Ну, а после пристройте над ней навес вроде тех, что ты, Окуньков, соорудил на лагерной кухне над своими печушками.

Пока мальчишки по самые уши влезли в сооружение гирляндной ГЭС, Катя и ее новые подруги готовились к вечернему концерту. На дальней поляне шла проба талантов — певцов, чтецов и танцоров. И когда к вечеру «адмирал» Ромашкин изрек «Да будет свет!», включил жестяной рубильник электростанции и засветил на минуту маленькую контрольную лампочку, в этот момент у Кати в руках была уже программа двух первых отделений концерта. Третье отделение, она знала, в репетициях не нуждалось, потому что должен был выступать юнизовский плавучий джаз-оркестр.

Вечер удался на славу. А когда совсем стемнело, Мишка Ромашкин предложил зажечь большой прощальный костер.

— У меня и Вити Пуговкина, — сказал он, — до сих пор хранятся угольки от костра в Артеке. Нам бы очень хотелось, чтобы именно сегодня эти угольки снова засверкали так, как они в прошлом году сияли на берегу Черного моря. И давайте, ребята, помечтаем у этого костра о нашем будущем, о том, кто кем хочет стать…

 

При свете костра

Первым высказал свою мечту Петя Окуньков.

— Мне хочется работать на тракторе, — сказал он, — но только управлять им на расстоянии, по радио, при помощи телевизора.

— А я сначала мечтала стать архитектором, — призналась Катя Терентьева, — но теперь раздумала и твердо решила: буду химиком.

— А я хочу строить корабли, чтобы они двигались так же быстро, как автомобиль по шоссе, — поделился своими планами Орех.

— Мои дед и отец — хлеборобы. И я тоже хочу давать людям хлеб, но научиться его выращивать без земли, с помощью гидропоники, — заявил Паша Грачев.

Рассказали о своих мечтах и наши друзья Ромашкин и Пуговкин. Они, конечно, мечтали стать изобретателями.

Их поддержал учитель физики Александр Иванович, который все время находился вместе с ребятами у костра.

— Один поэт, — начал свой рассказ учитель, — делил всех людей на приобретателей и изобретателей. Лично я убежден, что в будущем все люди в той или иной степени станут изобретателями.

Многие из вас, наверное, знают, что пятьсот лет назад в далекой Италии жил гениальный ученый и художник Леонардо да Винчи. Это был не только непревзойденный живописец, но и остроумный писатель и философ. Он сделал крупные открытия в физике и математике, гидротехнике и авиации, биологии и анатомии.

Таким же разносторонним гением, но только уже у нас в России, был Михайло Васильевич Ломоносов. И хотя он жил двести лет назад, труды его и в наше время не потеряли своей ценности. Нет ни одной области науки, которой бы этот замечательный ученый не занимался. Будь то химия или физика, астрономия или география, языкознание или история, философия или поэзия.

Леонардо да Винчи гордо называл себя изобретателем. Много изобретений было и у Ломоносова. Эти ученые показали нам, на какие чудесные дела способен человек, если он бескорыстный изобретатель, а не жадный, завистливый приобретатель. И вот почему я обрадовался, когда в нашей школе был создан кружок юных изобретателей. Ребята нашли верный путь, чтобы разбудить свои способности, которых немало в каждом из нас.

Кто хочет стать изобретателем, тот должен всячески развивать свое воображение, свою фантазию.

Затеи, выдумки, модели юнизов кажутся некоторым пустой, никчемной забавой. А ведь от их затей до идей — один шаг. Дело только за временем.

Нашей Родине нужны изобретатели, одержимые дерзкими идеями, новые ученые, новые Леонардо да Винчи и Ломоносовы…

…Костер, в котором пылал свет огня Артека, озарил широко раскрытые глаза ребят. И всем казалось, что искры их костра несли сияющие частицы лучезарного мира завтрашнего дня…

* * *