Держать траур по родственникам (траур – от нем. trauern «оплакивать» – форма внешнего выражения печали или горя по причине утраты близкого человека – ред.) – такой традиции церковной нет вообще. Есть местные народные традиции. Например, на Кавказе, если у матери умер сын (а у некоторых народов и шире: брат, мужчина), то женщина надевает черную одежду и носит её минимум год, а в некоторых местах всю жизнь. Есть народы Индонезии, где после смерти мужа или родственника, жена отрубает себе палец. Там можно увидеть женщин фактически без пальцев. Это диковатая, конечно, традиция, народная, ничего общего не имеющая с Православием, с правдой Божией.

У православных слова «траур» – нет. Вы обращали внимание, как мы хороним? Мы надеваем чёрные платки, что совершенно не православно. В корне не православно. А православно то, что в традиции церковной делается. В гроб в белом кладем, священники при отпевании в белом облачении, в котором на Пасху служат, в пасхальном. И если посмотреть на обряды отпевания, то это сколок с пасхальной службы. На Пасху в белом? – В белом. Со свечкой в руках? – Да. Почему? – Потому что у нас, православных, нет причины для траура.

Вот умер мой близкий. Но, он не умер. Это – неправда. Умерло тело, душа живая продолжает жить. Мы разлучились. С кем? С телом. А с душой – нет. Будем молиться, в молитве в единстве будем. Мы разлучились навсегда! Это – неправда. И с телом не навсегда. Второе пришествие Господа будет: тела воскреснут – и Его, и моё. Мы встретимся опять. Мы прощаемся на время, только на время. Он куда ушел душой и откуда? Он ушел из того места, где много плачут, туда, где не плачут никогда. Поэтому у православных нет традиции траура.

Есть традиция усиленной молитвы за усопшего. Умер, значит, наш долг молиться. А тем более первое время, когда человек ещё не похоронен, лежит рядом с нами тело его. Мы знаем, что при этом происходит. Нам открыто из опыта святых: в это время бесы искушают душу умершего. Они не врут, бесы, на мытарствах они говорят правду, но только о грехах. Ведь про каждого человека можно говорить правду, и это будет неправдой одновременно. Вот я про тебя говорю только хорошее или только плохое. Но ведь это – неправда. В нас же, на самом деле, и то и другое есть. Бесы смущают душу умершего, говоря правду о грехах, пугая тем, что хотя Бог и милосерд, но справедлив – по делам ввалит. И человек, когда умирает, душой в состоянии страха пребывает. Поэтому есть традиция такая, когда человек умер, у гроба, у тела сразу Псалтирь читают. Он душой здесь где-то рядышком, и молитва идёт. Молитва эта не даёт бесам подойти к Нему. Вот-вот. Выполняем свой долг – молимся.

Есть такая традиция: когда человек умер, приносим его в церковь отпевать, иконочку кладем на умершего; прощаясь, целуем образ. Потом эту иконочку на панихидный стол кладут до сорока дней. Это русская, очень хорошая традиция. Зачем мы это делаем? А чтобы себе напоминать о молитве за усопшего. Это сейчас иконы бумажные, штамповки, а раньше это была дорогая вещь. Дома икону снимали с божницы, клали к покойнику, а потом в церковь на канон ставили, как напоминание. Дома молимся, а иконы-то нет. Она в церкви. Почему? Родной-то наш ушел. Что сразу будет в душе у верующего человека? Молиться за него надо. А в церковь идти? Обязательно, и в церкви за него молиться. В церковь прихожу – наша икона. Он нуждается сейчас в моих молитвах особо. После сорока дней эту икону забирали домой.

Поэтому у православных есть традиция после смерти близкого человека как минимум до сорока дней усиленную молитву за усопшего творить. Мы не можем в непрерывном напряжении быть десятилетиями, но нужно постараться первые сорок дней усиленно молиться. Когда меня спрашивают, я всем говорю: «Постарайтесь сорок дней быть в сугубой молитве за усопшего, а дальше потихонечку переходите к той мере, какой сможете молиться в ритме своих обычных дел. Но только, конечно, того, кто от нас ушел, не забываем, молимся».

А специальной традиции траура в Православии не существует. То, что до сорока дней чёрный платок надевают – это не православная традиция. Если надевать, то белый платок надо, и петь «Христос Воскрес», как мы, православные, и делаем на Радоницу. Идем в белых одеждах к могилам и поем «Христос Воскрес» на могилах. Не скорбим. По-человечески боль-то есть? А как же. А то, что теперь мы не вместе, так и с живыми бываем далеко. Но только они – с Господом. А мы не знаем, где будем. Мы не знаем, в раю или аду их души. Но знаем: за них есть молитва – мы молимся, надежда есть. А вот мы умрем, как ещё, что будет. Будет за нас кто молиться-то? Сомнения.