С теми людьми, которых я вел, только так и было. Приходилось видеть агонию, последние минуты жизни человека, глаза закрывать умирающим. Всегда так и было: как жили, так и умирали.

Меня всегда поражают такие вещи, очень жёсткие и очень конкретные. Если человек жил не просто греховно, а плясал под дудку беса. Это страшные явления, когда люди вживую видят бесов.

Здесь, в Болгаре, жила бабуля одна. У неё муж сильно по жизни гулял, изменял. А она страдала. Как его от этого избавить? Она не знала и поэтому ходила по всяким бабкам, дедкам. Ей там говорили: делай так и так. Она обряды некие совершала, то есть фактически вошла в сатанизм. Я её не осуждаю, время тогда безбожное было. Как бы из добрых побуждений всё это делая, она попала в лапы колдунов. Подколдовывала и сама, не понимая, что делает. Потом она стала поступать так и в других вещах, думая, что это ей поможет. Корову надо отчитать, она у неё порченная, соседу навредить, чтобы он не лез. Она в это вошла, что-то там творила. Её сноха мне сказала: «Свекровь явно умирает, но не может умереть. Мы все это видим и не знаем, что делать. Что-то необыкновенное с ней происходит, и нам всем с ней – страшно». Я сказал: «Давайте попробуем её пособоровать, причастить, прочитать отходную по ней». Сын её приехал за мной на грузовой машине, поздно, темно уже было. Как мы с ним ехали, это надо было видеть: с машиной что творилось, с ним что творилось, со мной тоже было плохо.

Когда я вошел к ним в дом, меня как будто накрыло чем. Мороз по всему телу прошёл, а почему понять не могу. Она лежала под зимним одеялом, платок сбитый, рубашка сбитая. Сил у неё нет, она лежит и как будто через нас смотрит куда-то, старается одеяло на себя натащить, под него спрятаться. И только говорит одну и ту же фразу: «Боюсь, боюсь, боюсь…» На кого-то смотрит в ужасе, под одеяло прячется и говорит: «Боюсь, боюсь, боюсь…» Я понял, кого она боится, кого она видит. И понял, почему все были в таком состоянии. Причем это все понимали. Они мне сразу не сказали, опасаясь, что я откажусь войти в их дом. Я видел, как она умирала. Она не могла умереть. Она умирает и не может умереть. Такие факты я не один раз видел.

Ещё один случай произошел в посёлке Ким. Специально меня туда повезли, говорят: «Месяц человек не может умереть. Врачи говорят: непонятно чем вообще живёт». Я когда к этому человеку подошёл, он меня как будто не видит, через меня смотрит.

Глаза как стеклянные, будто с поволокой, бельмом каким-то. Кидается как будто на что-то, как будто прыгает в постели. Он не ест, не спит, ему только губы смачивают водой, он в движении таком постоянном. Как будто не живой, название одно только, – агония, только больше месяца идущая. Страшно подумать. Запах уже разлагающегося трупа от него. Когда я к Нему подошёл, заметил, что он начал сосредотачивать свое внимание на кресте. Я вначале не понял, отчего он начал успокаиваться. Он руками, которые у него уже не слушаются, потянулся к кресту. Я это увидел и дал ему крест. Он стал прижиматься к Нему и на глазах утихать, утихать. Я прочитал отходную. Потом мне рассказали, что когда мы отъехали совсем недалеко, он отошёл.

И если каждый конкретный случай брать, всегда есть причины. И наоборот, если человек при жизни к Богу стремился, то отходит с покаянием, бывает даже с улыбкой. И что интересно, на лица таких людей смотрю – они в гробах молодеют. Маленько морщинки выпрямятся, как ни странно, румянец у покойника проступает. Меня всегда это поражало: не бледный, а с румянцем. И умирают, например, в Пасху, в большой праздник. Ну, что значит в Пасху? Сорок дней на Вознесение же будет. Волосы дыбом поднимаются, если раздуматься. На подъёме духовном Господь таких берёт.

Я глубоко убеждён, в Библии написано, что Господь посылает смерть в двух случаях. Или человек достиг для него возможной высоты, или опустился за ту планку, что уже не поднимется, будет ещё ниже опускаться и других ещё запачкает. И это всегда подтверждается, всегда.

Мой дядя, например, всегда хулил Бога. И умирал очень тяжело поэтому. Но когда ему уже совсем плохо стало (человек перед смертью открывается), он просил свою мать: «Мамочка, вымоли меня у Господа, вымоли меня у Господа. Господи, прости меня». И умер легко. А до этого, пока хулил Бога, очень страдал.

Вот тоже пример конкретный. У моей родной тети была свекровь, которая видела Блюхера, настоящей коммунисткой-интернационалисткой себя считала, коминтерновкой. И муж у неё был такой. Мужа я не застал, а её застал, она ещё была жива, хорошо её помню. Она стриженная всегда была. Её никто не заставлял, но она на все демонстрации всегда ходила. И свою сноху, мою тетку, она особенно не терпела за то, что та знала Бога. Даже когда на Пасху красили яйца, это был повод для того, чтобы начать хулить Христа. Тетка моя, её сноха, всё терпела, но однажды не выдержала и сказала: «Ты вот зачем это делаешь? Ты же специально меня злишь и надо мной издеваешься. Но ты же понимаешь, что будешь умирать, тебе же не избежать суда Бога. Зачем ты это делаешь? Вот Бог вытянет у тебя язык за это и будешь знать». Та что-то огрызнулась, эта замолчала, дошло до слез.

Лет через пять-шесть свекровь у тёти умерла. А когда она умерла, мы пришли к ней на похороны. То, что я своими глазами увидел, на всю жизнь запомнил. Это страшно было видеть. У покойницы на глазах лежало два больших блюдца, потому что глаза неестественно вывернулись. Язык вытянулся. Он был темно-синий, даже чёрный какой-то. Меня тогда напугала неестественная длина языка, я даже представить себе не мог, что язык может быть такой длинный. С моей тёткой было физически плохо. Она плакала: «Это ведь я напророчила, что я наделала, что сказала тогда». А на самом деле думаю, что Господь попустил так сказать. У неё сынок, воспитанный такими родителями, любил хулить Бога, любил выйти по пьяни во двор и свою жену гонять. Он выходил во двор, рвал на себе рубашку и начинал вот так: «А, комсомолка-богомолка…» Начало у него было такое, присказка. Но когда он увидел, что произошло с матерью, то больше никогда ничего такого себе не позволял. Говорил полушёпотом: «Это Бог наказал её». Сам прекратил богохульствовать и после этого надел крест. Потом уж, когда он умирал, с женой они повенчались, исповедовался, причастился, стал дома молиться – вот как его это потрясло.

Как жил человек, так и умирает. У кого-то так ярко проявляется, у кого-то неярко, но – всегда.