Солнце ослепило на мгновение, и он зажмурился с легкой улыбкой на губах. Гварен оставил шумных сокурсников и не последовал в деревню. Почти целую неделю он ждал этого момента и теперь не намерен был зря терять время. Волк шумно вдохнул, даже отсюда, со скал, ощущая запах речной воды. Этот запах манил, смешиваясь с пряным ароматом летних трав, нагретых солнцем.

Ладвик стащил ботинки, связал их между собой шнурками и перекинул через плечо, с удовольствием ступая по горячим камням босыми ногами. Он огляделся, приставляя ладонь ребром ко лбу и выискивая кратчайший путь к Орве. Река блестела внизу, теряясь за шумевшими на ветру деревьями. Лес был молодым, с яркой листвой, и наполнен переливчатыми трелями птиц. Волк спрыгнул с камня и побежал к нему.

Высокая трава холодила ноги. Он потревожил семейство длиннохвостых зверьков, с писком рассыпавшихся по низким ветвям арпеники. Один из них, тот, что поменьше, хитро поглядел на Ладвика блестящими глазами-бусинами и сбросил кусок сухой коры прямо ему на голову.

— Ну что, — усмехнулся волк, отряхиваясь и подмигивая «мстителю», — я заслужил это. Прости.

Сбавляя шаг, он спустился еще ниже, оказываясь на краю небольшого леса. Держась рукой за ствол дерева, глянул на реку. Вот она, широкая, вьющаяся бесконечной лентой по окрестным землям. Местами Орва бурливая, особенно у самых гор да по весне, а местами — спокойная. Поблескивает да манит к себе тихим шепотом прибрежной осоки.

Волк спрыгнул на мягкий речной песок, ощущая пальцами ног мелкие ракушки, и бросил ботинки рядом с собой. Он потянулся к пуговицам на вороте просторной рубашки, намереваясь скинуть ее и окунуться в прохладную воду.

Только она могла заблудиться и не найти дороги. Файона зашептала проклятия, когда зацепилась волосами за ветку, и, скрипя зубами, попыталась освободить свои блестящие локоны. Только ей удалось победить в сражении с деревом, как треснула ткань на подоле тонкого платья, цепляясь за отвратительную корягу.

— Ненавижу-у-у! — зло пробормотала она, глядя на испорченную одежду.

И что теперь? Как явиться в таком виде в деревню? Даже презренные ворке посчитают ее распутной девкой с всклокоченными волосами и порванной едва ли не до пояса юбкой! Придерживая подол и не позволяя ветру оголить ногу, ведьма стала пробираться на свободное место. Где-то впереди плескалась река, и, возможно, ей наконец удастся выбраться к нужному месту.

Продолжая ворчать, Файона осторожно пробиралась вперед. Все ее несчастья начались с самого утра, когда мерзкому Витэшне пришло в голову ухаживать за нею. И это — на глазах у толпы! Жалкий орк заявил, что намерен просить ее руки у отца! Оказалось, несмотря на снятый приворот, чувства-то у бедолаги и настоящие имелись… Пришлось спасаться бегством, и вот теперь она, Файона Макдара, вынуждена блуждать в этом поганом лесу!

Ведьма в ужасе пискнула и судорожно принялась сдувать со лба тонкую паутину, на которой болтался едва приметный паучок. Существо не успело опомниться, как его бесцеремонно стряхнули на траву и наслали проклятий на весь его восьмилапый род вплоть до шестого колена…

Вот и берег! Еще немного — и она сможет привести себя в порядок, смыть с лица липкую паутину.

— Спасена… — со стоном выдохнула она, да так и застыла с приоткрытым ртом, глядя на песчаный берег.

Она была не одна. Более того, ведьма не могла не узнать спину того, кто находился у самой воды. Бастард Ладвик! Какого ярна его сюда принесло? Почему именно он? Ведьма собралась бежать прочь, но пальцы сами стиснули тонкую ветку, а взгляд магнитом притянулся к волку. Гварен расстегнул манжеты на рубашке и снял ее, небрежно кидая на песок у своих босых ног.

Ладвик замер, когда его тонкий слух уловил постороннее присутствие. Еще мгновение — и ветер принес знакомый запах духов, заставляя волка усмехнуться краешком губ. Шла за ним? Или случайно оказалась здесь? В его глазах заплясали демонята, когда он потянулся к ремню. Расстегивая его, Ладвик слышал, как ведьма задержала дыхание, но не отошла от края берега.

— Любопытство одолело, значит… — Он бросил ремень на рубашку, принявшись за пуговицы на штанах.

Хватит ли у ведьмы смелости не сбежать? Волк скинул последнюю одежду, и Файона зажмурилась, мысленно ругая саму себя за бестолковое любопытство. А если он догадается о том, что за ним подглядывают? Нет, увлекся так, что ничего не видит вокруг! Ведьма заставила себя открыть глаза, когда услышала тихий всплеск воды. Ладвик нырнул, проплывая большое расстояние и выныривая уже на середине Орвы. Только темная голова была видна отсюда.

Работая сильными руками, волк плыл все дальше, пока ведьма не потеряла его из вида. При взгляде на брошенные вещи у нее в голове родился план мести. Губы Файоны изогнулись в хитрой усмешке. Какой удобный случай! Плыви, пес. Наслаждайся свободой. Посмотрим, как ты будешь радоваться, когда придется тащить свой зад в академию, прикрываясь пучком шмельки!

Ведьма осмелела и осторожно выбралась из леса на берег. Одежда волка лежала неподалеку. Расправляя плечи, которые щедро грело солнце, Файона подобралась к вещам. Стоило ей наклониться, чтобы подхватить штаны, как пришлось поправлять собственное платье, решившее слезть с хозяйских плеч. Слишком глубокий вырез не позволял совершать подобных манипуляций. Она собиралась лишь прогуляться да вернуться обратно в замок, потому и надела самое легкое и любимое платье. Теперь оно испорчено! Ведьма снова фыркнула от негодования и повторила попытку поднять штаны с песка. Тяжелый ремень соскользнул с них, и Файона скомкала одежду, намереваясь забросить ее подальше, а еще лучше — припрятать за одним из камней.

— Нет… учует ведь, — задумчиво протянула ведьма, — в воде лучше…

— В ней действительно лучше, Макдара. — Хрипловатый голос, в котором слышалась откровенная усмешка, заставил Файону подскочить на месте, прижимая к себе краденые штаны.

Знала ведь, что не должна, но повернулась. Первое, что увидела, — улыбка, от которой мурашки побежали по спине, а затем взгляд проследил за прозрачными струйками воды, которые стекали по загорелой коже. Ладвик позволил ведьме исследовать свое тело, мысленно считая до трех. Как раз хватило до того момента, как взгляд ее опустился еще ниже. Глаза ее расширились, и краска залила лицо.

— Проклятый оборотень! — взвизгнула Файона и швырнула в волка его штаны.

Сама же зажмурилась, для надежности закрывая глаза руками, и попятилась от волка. Ладвик поймал одежду, затем успел схватить за лиф платья саму ведьму, которая, споткнувшись о корягу, не удержала равновесие.

— Стой… — глухо пробормотал волк.

Еще мгновение, и вода сомкнулась над ними, принимая в свои прохладные объятия. Гварен немедленно поднялся на колени, благо было мелко, и помог выбраться ведьме. Файона принялась судорожно хватать ртом воздух, ничего не видя из-за мокрых волос, облепивших лицо. Ладвик отвел ее руки в стороны и сам аккуратно убрал длинные темные пряди, отбрасывая их за спину Файоны. Она гневно задышала, намереваясь высказать ему все, что думала. Гварен же любовался изгибами ее тела, обтянутого платьем, которое сделалось практически прозрачным. Они оба стояли на коленях, укрытые по пояс водой, которая монотонно толкала ведьму в спину, словно нарочно стараясь приблизить к волку. Файона проследила за потемневшим взглядом Гварена — и звонкая пощечина заалела на его щеке.

— Да как ты смеешь?! — возмутилась ведьма, не понимая, почему до сих пор не бежит без оглядки.

Боги, зачем ему такие глаза? Золотые, словно сладкий мед, они манили глядеть в них, заставляли непонятный жар разгораться в груди, спускаться куда-то вниз живота.

— И это после того, как тщательным образом изучила мое тело? — приподнял бровь Ладвик. — Надеюсь, не разочаровал, Макдара?

В его голосе не было издевки, но Файону не оставляла мысль, что волк просто наслаждался ее смущением и злостью. Ведьма снова ударила его, едва не свалившись. Пришлось упереться в грудь Гварена второй рукой. Волк позволил, словно она приласкала его, а не отвесила пощечину.

— Вижу, не разочаровал, — улыбнулся волк.

— Обычный… обычный… безродный пес!.. — дрожащим голосом выкрикнула Файона, и ее руки обвились вокруг его шеи.

— Тогда почему ты до сих пор здесь, ведьма? — Гварен резким движением привлек ее к себе, впиваясь в губы поцелуем.

Она издала тихий стон или вскрик, но волк лишь упивался ее горячим дыханием. Очередной стон вызвал в нем прилив неистового желания, которое Ладвик подавлял все эти дни. Глупышка так и не поняла, что принадлежит ему. Осознание этого наверняка станет для ведьмы потрясением, но сейчас она таяла мягким податливым воском в его руках. С каждым мгновением страсть разгоралась в нем все больше и больше. Волк погрузил руки в ее мокрые густые волосы, продолжая целовать. Исходивший от Файоны упоительный аромат будоражил его чувства.

Губы Гварена скользнули вниз по ее шее, спустились до самого платья, которое теперь мешало ему. Он расстегнул его и обнажил ее грудь. Боги, она была прекрасна… он низко зарычал, наслаждаясь одним видом того, как грудь поднималась и опускалась при дыхании. Сердце ведьмы стучало сильно и часто, его удары передавались сердцу волка, распространяясь по всему его телу. Ладвик почувствовал, как страстно желает, чтобы у них было одно общее сердце, одно единое тело. Его ладони накрыли грудь ведьмы, и волк посмотрел в ее глаза, наполненные страстью прекрасные серые глаза, которые потемнеют, засверкают, расширятся под воздействием желания, когда он проникнет в нее.

— Ты прекрасна, — прошептал Гварен, продолжая ласкать Файону.

Едва понимая смысл его слов, ведьма хотела ответить, но внезапная тревога отрезвила ее, а затем появилось осознание того, что они больше не одни. С берега потянуло холодом, и она моментально замерзла в мокрой одежде. Нервным движением рук она поспешила поднять платье. Глядя на ее взволнованное лицо, Ладвик помог ведьме застегнуть пуговицы и вышел вслед за ней из воды. Пока он натягивал на мокрые ноги штаны, Файона побежала в гущу леса. С горящим взглядом она велела ему не сметь приближаться к ней или пытаться преследовать. Волк почуял пронизывающий холод и непривычную тишину. Ни один звук не тревожил лес. Птицы смолкли. Недобрый знак. К кому бежала Макдара? Гварен нахмурился, глядя в ту сторону, в которой скрылась ведьма.

Файона выбежала на небольшую поляну, чуя приближение посланника отца. Она вздрогнула и обхватила себя руками. Мокрая ткань платья противно липла к телу. Но не только холод был причиной ее волнения. Трава чахла, увядала, чернела, как и листва на растущих близ поляны деревьях. Противные клубы вязкого тумана обволакивали округу, делая лето похожим на позднюю осень.

Стоя словно на пожарище, ведьма увидела его. Черная накидка укрывала иссохшее тело Жевнора. Он не шел, а будто скользил по рассыпавшейся прахом траве. Еще немного — и пустые глазницы уставились на ведьму, горя белым светом в темноте капюшона.

— Файона… — Голос посланника оказался слишком живым и заставил ее распахнуть глаза шире.

Используя тело Жевнора, безобразной нежити, с ней говорил сам отец. Ведьма испугалась и хотела было склонить голову, но костлявая иссохшая рука схватила ее за шею, приподнимая над землей, будто куклу.

— Как смела ты!.. — пророкотал Силлаг Макдара, обращаясь к дочери.

Задыхаясь, она схватилась обеими руками за когтистые пальцы, все сильнее сжимавшие ее бедную шею, и попыталась освободиться.

— Прости… — просипела ведьма, — прости… Я исправлю, исправлю все!

— Столько дней! — Рука Жевнора разжалась, выпуская ее.

Та упала на почерневшую землю и немедленно попятилась от ужасного взгляда темного посланника.

— Ты собралась вечность находиться в обществе презренных ублюдков, Файона?! — Жевнор приблизился, возвышаясь над ведьмой.

— Почему ты говоришь со мной? Почему сам обратился ко мне, отец? — хрипло проговорила Макдара. — Дай мне еще время…

— Времени не осталось! Дракон избрал женщину! Печати на их руках были соединены. Ею должна была стать ты! — прорычал дух.

— Когда? — Файона шатко поднялась с земли, поправляя перепачканное платье. — Когда он успел принести клятву? Кому?!

Она часто задышала, снова обхватывая себя руками.

— Женщина должна умереть до того, как будет завершено единение, — холодно произнес посланник. — Она не должна зачать.

— Отец… — Ужас застыл в глазах ведьмы, и она замотала мокрой головой. — Ты велел мне завоевать сердце первенца драконьего рода! Но ни о чьей смерти речи не шло!

— Дракон должен отдать свое сердце добровольно, иначе ритуал утратит свою силу, как и в том случае, если нерожденное дитя унаследует право на первенство. — Жевнор приблизился к ведьме вплотную, закрывая обзор своим капюшоном и сверкая горящими глазами. — По-твоему, я желал, чтобы он воспылал любовью к тебе? Мне нужно вырвать из груди и возложить на алтарь сердце этого мальчишки! И ты исполнишь мою волю…

Пальцы мертвого посланника коснулись груди Файоны, заставляя вздрогнуть от омерзения, словно рука нежити дотянулась до самой души, пачкая ее, отравляя своим черным ядом. Ведьма услышала лишь хриплый рык, затем сильный удар отшвырнул от нее Жевнора. Ладвик встал перед ней, готовый отразить атаку.

— Почему ты не послушал меня?! — выкрикнула ведьма.

Он не ответил, оттолкнул ведьму, отчего та упала на землю, а сам увернулся от ответного удара посланника. Но волк поздно понял, что нежити не обязательно контактировать с противником, чтобы нанести удар. Костлявые руки соединились, переплетая длинные пальцы, и принялись сжиматься. Ладвик захрипел, хватаясь за свое горло.

— Оставь его, отец! — потребовала Файона, кое-как поднимаясь на ноги.

— Ты просишь за безродного щенка?! — Глаза посланника вспыхнули углями, а руки сомкнулись еще сильнее.

Задыхаясь, волк зашелся кашлем, упираясь ладонью в ствол почерневшего дерева. Затем Ладвик заставил себя выпрямиться и судорожно вдохнуть. Он расправил плечи и сжал кулаки, глядя исподлобья на посланника рода Макдаров. Услышанное им настолько потрясло Гварена, что он едва не утратил контроль. Немыслимо! Это уже не первая попытка Силлага вернуть свою утраченную силу. Времена его правления недаром звались кровавыми сумерками Дхимитера — земель, которыми многие века владели Макдары. В этот раз Силлаг решил использовать драконий род? Проклятье! Броган сам-то в курсе, что является наследником Раегдана?

— Прелестно… — тем временем нежить передвинулась к центру поляны, наблюдая за своим неожиданным противником. — Заговоренный, значит.

— Глупый волк! Ты не выстоишь перед отцом… — ахнула ведьма, стоило Гварену снова атаковать Жевнора.

Она видела, что волк явно понимает тактику ведьмака. Мать оборотня, похоже, была сильна, раз смогла установить защиту, способную противиться ведьмаку такого уровня. Но Ладвик даже не был обращен. Тело его слабее любого из стаи вдвое, а то и втрое.

— Не выстоишь, глупый… — прошептала ведьма, скрещивая руки, отбивая выставленным щитом смертельное марево и не давая ему коснуться волка.

Зачем он вмешался? Ему обязательно было поступать по чести?! Откуда она вообще у этого оборотня?! Отец не даст ему уйти, а она не сумеет остановить посланника.

Волк продолжил атаковать, Жевнор пропустил один удар, оказываясь на земле, но тут же начертал на ней защитную руну. На некоторое время он создал вокруг себя невидимый купол, способный поглотить несколько ударов и уберечь во время маневра отхода.

Теперь Силлаг атаковал с помощью своей марионетки куда яростней, потеряв всякое терпение. Ведьма в который раз кинула заклинание щита, пытаясь уберечь волка, и следующий удар отца пришелся по ней. Макдара пробормотал проклятия, негодуя от вмешательство дочери.

Файону отбросило к деревьям, и от боли все потемнело в ее глазах. Она застонала, но упрямо поднялась, понимая, что растратила остатки силы. Руки ее безвольно опустились. Глядя на едва различимый силуэт Ладвика, она зашептала слова защитного заклинания скорее как молитву, не имея возможности помочь ему.

Посланник продолжил глухо бормотать и внезапно растворился в вязком тумане, пропадая из вида. Волк покрутился на месте, щурясь и вглядываясь в окружавшую сизую пелену. Затем понял, что просто нет сил продолжать смотреть. Веки сделались такими тяжелыми, что он с трудом мог открыть глаза.

— Проклятье… — произнес он посиневшими губами.

— Отец! — Файону трясло от холода и страха.

Рука нежити проявилась в клубах тумана, впиваясь острыми когтями в грудь волка. Ладвик немедленно побледнел, и плечи его поникли, словно непосильная тяжесть обрушилась на них. Он хотел отпрянуть, но тело не слушалось. Ведьмак опустошал его, вбирая в себя жизненную силу. Через мгновение волк рухнул на землю в облаке черного пепла. Темные полосы паутиной расходились по груди Гварена, опутывая шею, поднимаясь к подбородку, растекаясь по рукам. Файона услышала его слабый вздох, и на поляне воцарилась тишина.

— Волк…

Ведьма, шатаясь, направилась к нему, но Жевнор схватил ее за руку выше локтя и потянул в обратную сторону.

— Волк!

— Не смей! — мрачно отозвался отец. — Следуй за мной, иначе я волоком потащу тебя!

— Дай мне подойти к нему! — Файона рванулась вперед, едва не вывихнув себе руку.

Плечо загорелось болью.

— Прочь! Он мертв! — рыкнул Силлаг.

Он продолжал увлекать дочь к лесу, но та не переставала сопротивляться и цеплялась свободной рукой за ветви деревьев.

— Дай мне… — прошептала в отчаянии она, глядя на бездыханное тело.

По лицу струились горячие слезы.

— Ты, верно, сошла с ума, Файона! — Посланник стиснул пальцы на ее предплечье, впиваясь когтями в нежную кожу. — Ты должна думать лишь о благе своей семьи, а не о ничтожном бастарде! Никто и не вспомнит о том, что он жил, этот пес!

— Я буду помнить…

— Я лишу тебя всего. Оставлю лишь жалкую жизнь. Пусть это станет наказанием для тебя — быть втоптанной в грязь вместе со всеми ублюдками, которых решил пригреть Саргон в стенах Арфена! Ты кончишь, как и каждый из них! Но у тебя останется шанс, лишь один! — Силлаг рывком развернул дочь, вынуждая снова глядеть в горящие глаза. — Я сделаю так, что мальчишка Броган сам будет умолять меня вырвать его сердце. Я завершу ритуал, и еще до новой луны род Макдаров вернет свою силу.

Запах меда… такой знакомый… и вкус молока, которое, переливаясь через края кувшина, текло по подбородку и голому животу. Он рассмеялся и едва не упустил тяжелый сосуд, когда мать склонилась к нему, едва доходившему ей до пояса, и принялась рисовать пальцем на его коже, выводя молоком какие-то знаки. Гварен привык к тому, чего ему было не понять. Он только знал, что женщина перед ним, эта прекрасная женщина, словно сотканная из солнца и света, была его миром, его солнцем, его светом…

— Вернись ко мне…

Свет… он видел сон или же действительно слышал голос матери? Голос шептал, напевал, но Гварен не мог разомкнуть глаз, как ни силился. Затем его ресницы дрогнули и поддались, едва-едва. Родной силуэт, полупрозрачный, словно призрак, и бесконечные волосы, что струились по самой земле. Сон или явь? Гварен снова закрыл глаза, проваливаясь в беспамятство.

— Как на заре да в капле росы засверкает солнца свет… — Босые ноги матери мягко касались земли, отчего та вновь наполнялась жизнью, поднимаясь благодатной травой там, где только что был мертвый пепел. — Призову я тебя, мой малыш… голос услышу твой живой. Словно горный ручей, вдаль он бежит, путь его так далек…

Тонкие руки взметнулись к небу, разгоняя туман и позволяя солнцу коснуться ладоней.

— Встань, отзовись, мой сынок! Вместо меня будешь светить… добрый свет людям дарить… Встань, пробудись, мой сынок, отпусти на волю зверя, поведет он, не плененный да не прирученный, поведет, как душа полетит…

Она села на землю рядом с сыном. Руки принялись заплетать волосы, а мать все шептала слова своего заклинания. Тяжелой золотой цепью коса легла на колени Сарэйд. Гварен уже слышал эти слова, понимал их смысл, помнил. Так мать лечила его, когда он совсем еще мальчишкой свалился с крыши, переломав себе половину костей. Волк знал, чего это будет стоить матери, сидевшей рядом. Губы Гварена дрогнули, он попытался позвать ее, но не смог. Тонкий нож блеснул на солнце. Ведьма провела им по волосам, у самой шеи, отрезая косу.

— Мама… — Он произнес это или только мысленно позвал?

Ладвик почувствовал, как Сарэйд обернула один конец косы вокруг его запястья, второй, как он и помнил, обвязала вокруг своей руки, приговаривая:

— Никогда не предаст да не прервется та святая жизни нить, что нас сплела, связала да уберегла… охранит, беду отведет…

— Перестань… — едва слышно прошептал волк, проклиная свою слабость.

Запястье обожгло там, где его касалась коса матери. В прошлый раз Сарэйд истратила столько своей силы, что больше года оставалась без нее. Сейчас же намеревалась пожертвовать своим ведьмовским даром. Она опустошала себя, не ведая, сможет ли вернуть силу однажды, или же до последнего вздоха останется смертной женщиной, которой даже собственная душа не принадлежала. Эту жертву волк не готов был принять.

Но проклятое дыхание облегчалось, а тело наполнялось теплом, затем жаром, растекавшимся по венам до самых кончиков пальцев. Ладвик застонал, чувствуя, что в этот раз что-то изменилось. Ранее не было жгучего жара, не сжимались мышцы с невероятной силой, вынуждая изгибать спину, стискивать зубы, а затем и вовсе закричать от внезапной боли, с ужасом осознавая, что собственный крик перерастает в хриплый волчий вой.

— Отпусти на волю зверя, поведет он, не плененный да не прирученный, поведет, как душа полетит… Беги, сынок, ничего не страшись…

Золотая коса рассыпалась прахом, а с нею растаял и образ матери. Словно и не было ее, словно привиделись ему в бреду и она, и слова ее. Огромные лапы ударили по земле, волк поднял голову, устремляя к небу горящий взгляд, и вой зверя вновь нарушил тишину леса.