«Записки» графини В. Н. Головиной, которые, вероятно, не наскучили читателям «Исторического Вестника», окончены печатанием. Читатели могли проследить за ними в полном их виде, за исключением немногих мест, выброшенных по независящим от меня обстоятельствам, и сами могут решить теперь вопрос о их значении и нравственной личности их автора. Для меня, как издателя «Записок» графини Варвары Николаевны, приятно отметить, что появление их на страницах «Исторического Вестника» пробудило интерес к памяти нашей симпатично-скромной соотечественницы и вызвало на свет Божий новые материалы о ее жизни, сообщенные мне разными лицами. Особенно должен я поблагодарить за доставленные мне сведения князя А. М. Голицына, внука родного брата Головиной, владеющего ныне селом Петровским, где она провела свое детство, — графа Бреверна, графа Льва Мнишка, родного правнука Головиной, и княгиню В. К. Баратову. Собранными сведениями считаю себя обязанным поделиться и с читателями, в дополнение к тому, что было уже сказано мною о графине В. Н. Головиной и ее «Записках» в предисловии к ним. В биографии Головиной намечаются новые «тропинки», которыми, и на этот раз, «являются честные и чистые чувства». По тропинкам этим мне приятно провести и читателя.

Прежде всего, однако, позволю себе сказать несколько слов о подлинной рукописи «Записок» В. Н. Головиной. Отцы иезуиты молчат о факте нахождения у них оригинала «Записок», и лишь один достопочтенный член их ордена устно, самым положительным образом, заявил, что оригинала «Записок» нет в иезуитских архивах; в то же время есть сведения, что экземпляр «Записок» хранился в Австрии, у внучки Головиной, графини Ланскоронской, во втором браке графини Фицтум, и что у сына ее, графа Ланскоронского, хранится и портрет Головиной, писанный Виже-Лебрен. Возникает, однако, вопрос: не хранится ли у графа Ланскоронского лишь копия с подлинных «Записок», подобная той, которая была в России у внука Головиной, графа Фредро, и поднесена была им великой княгине Елене Павловне? Пока вопрос этот не будет решен в отрицательном смысле, мы не можем, как желали бы, извиниться пред отцами иезуитами в напрасном поклепе на них, тем более, что у них, несомненно достоверно, хранится много бумаг дочери Головиной, Прасковьи Николаевны Фредро, которыми пользовался биограф Свечиной, иезуит Falloux:, а также бумаги самой Свечиной, «Записки» ее мужа, бывшего петербургским военным губернатором при Павле, и другие важные материалы. Отцы иезуиты снискали бы себе благодарность русского общества, если бы хотя отчасти поделились с ним своими историческими сокровищами, относящимися к столь давнему времени.

О молодых годах графини Варвары Николаевны мне, к сожалению, не удалось узнать ничего существенно нового. По приглашению князя А. М. Голицына, владельца села Петровского, я провел два дня нынешним летом в этом красивом, поэтическом имении, где девочка Голицына, впоследствии Головина, провела беззаботно свое детство. Увы, от старого каменного ее дома с башенками не осталось и следов: на его месте возвышается красивый, в итальянском стиле, большой дом-палаццо, воздвигнутый в начале нынешнего столетия братом Головиной, князем Феодором Николаевичем Голицыным. Изменился отчасти и наружный вид старинной церкви, стоящей в нескольких шагах от дома и выстроенной в конце XVII века: купол — итальянского стиля и, вероятно, сооружен одновременно с новым домом. Даже природа Петровского уже не совсем та, что была 130 лет тому назад: река Москва и впадающая в нее Истра очень обмелели, а дубовый лес, окружавший старый дом, сменился хвойным. Остался неизменным лишь характер местности, гористый, с треугольником двуречия, да сохранилась в неприкосновенности внутренность церкви, где много слез пролито было Головиной в религиозном экстазе: во внутренности большого столба, находящегося посредине церкви, находится небольшая келейка-моленная, с окошечком, обращенным к иконостасу, и в ней-то, в полном уединении, и молились Богу боярыни и боярышни; в ней, конечно, молилась и плакала и Головина.

Зато в самом доме неожиданно глянула на меня своими глубокими, блестящими глазами сама Варвара Николаевна Головина с чудного портрета пастелью, висящего на стене. Свежесть красок — изумительная, и молодая, нежная красавица, вероятно, новобрачная, изображена как бы вчера. Читателям несколько знаком этот портрет по снимку в октябрьской книжке «Исторического Вестника», и они могут понять, с каким удовольствием я увидел его, зная уже из предисловия к «Запискам», что до сих пор не было известно ни одного портрета Головиной. Вслед затем увидел я доброе лицо 12-летней девочки, с наивным взглядом и веселой улыбкой: это та же Варвара Николаевна, в детстве, на портрете маслинными красками; возле нее и вокруг нее такие же портреты ее мужа, отца, матери, дяди — знаменитого Ивана Ивановича Шувалова, брата — князя Феодора Николаевича и других лиц; далее показались портреты Головиной, уже старушки, а также двух ее дочерей: Фредро и Потоцкой. Любезный хозяин Петровского сделал мне новый сюрприз, дозволив воспользоваться из своего домашнего архива уцелевшею перепиской брата Головиной, князя Федора Николаевича, и некоторыми другими документами, в копиях, снятых кн. Н. В. Голицыным и А. В. Голицыным.

Материалы эти, в связи с другими данными, объясняют несколько пробелы «Записок» Головиной в том, что касается ее самой, а также брата ее князя Феодора Николаевича Голицына. Уже известно, что, после смерти И. И. Шувалова, Головина, вместе с матерью, попала в руки иезуитов и французских эмигрантов; известно также, что супруг ее, граф Н. Н. Головин, блиставший своими познаниями и вкусом в светском обиходе, был типичным образцом вельможного фата конца XVIII века и вел легкомысленный и расточительный образ жизни: есть прямое известие, что у него, в начале царствования Павла, оказался незаконный сын, которому пожаловано было дворянское достоинство и фамилия Ловин. Князь Феодор Голицын не мог сочувствовать семейной и общественной обстановке сестры: он не терпел ни эмигрантов, ни иезуитов, и с неудовольствием видел, что к ним может перейти постепенно все состояние, как самой Головиной, так и его матери, княгини Прасковьи Ивановны Голицыной, не разлучавшейся с дочерью. Этим настроением брата и сестры воспользовался какой-то выходец, некто Вилькес, доверенное лицо слабохарактерного князя Феодора, чтобы в начале царствования императора Александра возбудить тяжебное дело против графа Головина по поводу недоразумений, возникших при дележе Шуваловского наследства. Дело это передано было императором Александром на рассмотрение Державину, бывшему в то время министром юстиции, но окончилось ничем, так как выставленные Вилькесом свидетели отказались подтвердить его обвинения. Предлагаемая переписка, между действующими лицами, вполне характеризует обострившиеся между братом и сестрою отношения и истинных, прямых и косвенных виновников этого тяжебного дела.

Письмо от 15 апреля 1803 года Гавриила Романовича Державина князю Ф. Н. Голицыну из Петербурга.

«Милостивый государь мой, князь Феодор Николаевич. По содержанию письма вашего сиятельства, в коих изволили изъяснить, что оставленное покойным обер-камергером, Иваном Ивановичем Шуваловым завещание, о котором начато вами дело с зятем вашим, графом Головиным, было читано в присутствии князя Петра Алексеевича Голицына [284] и его супруги, и что потом графиня Головина письмом убеждала его умолчать о той духовной, что относил я к князю Петру Алексеевичу и какой получил от него ответ, с оного включая здесь копию, покорнейше прошу, буде вы имеете какие либо доказательства о существовании того завещания, доставить их ко мне. Я так же писал и к уполномоченному от вас господину Вилькесу, чтобы он, если есть у него что либо в подкрепление вашего искания, все то представил бы ко мне. Честь имею и т. д.».

Копия с письма князя Петра Алексеевича Голицына к Г. Р. Державину от 9 апреля 1803 г.

«Милостивый государь, Гавриил Романович. Письмо вашего высокопревосходительства, писанное от прошлого марта 28-го числа, имел честь получить, в котором изволите означивать, что Его Императорское Величество всемилостивейший государь император препоручил вашему высокопревосходительству рассмотреть дело племянника моего князя Ф.Н. с графом Н. Н. Головиным о необъявлении и невыполнении завещания покойного обер-камергера, Ивана Ивановича Шувалова, и якобы о том уведомляет вас князь Ф.Н., что упомянутое завещание было читано в присутствии моем, равно мерно и жены моей.

В ответ вашему высокопревосходительству имею честь донести… что я никакого завещания не видал, то и читать было нечего… Сожалительно, милостивый государь, что князь Ф. Н. был к тому приведен не сам собой, но советами и наставлениями иностранца Вилькеса, офицера какой-то службы, который у него правит всем его имением и который причиной сему процессу, вооружа мать против сына, а сына против матери… Духовную покойного обер-камергера граф Головин при мне отыскивал и при служителях покойного, которых при том было человека три, приказал принести ларчик, в котором хранились некоторые вещицы, равно бумаги разные и письма, и отыскивал духовную, которой в том ларчике не нашел, окромя одного лоскутка бумаги, рукой покойного писанного и во многих местах замаранного; содержание писания было о некоторых людях его, о раздаче им денег, о чем мне слышно было, что по той записке люди были удовлетворены обще с княгинею и сыном ее, но за верное знать не могу. Потом граф Головин запер тот ларчик и велел отнесть на то же место, откуда и взят.

После ж сего времени вскоре, я уже 6 недель в дом не ездил, по причине, приключившейся графа Головина на дочери его, оспы, а что тогда происходило, то мне неизвестно; да и в то время уже и кн. Ф. Н. выехал из Москвы в Петербург и жил в доме у матери своей кн. Прасковии Ивановны… Касающееся ж до письма графини Головиной, то оное письмо по сему делу ни малейшей важности не заключает, а извещает нас о матери своей, что она едет в чужие с ними края, а сверх того пишет, что до нее дошло, что многие клевещут и бранят графа Головина по тому делу, а так как я при том был, когда граф Головин духовную отыскивал и оной не явилось, то чтоб я тем людям заткнул рот, а притом приписывает, если что жене моей из Парижа понадобится, разумея из дамских уборов, то чтоб о том к ней писала. Вот все содержание того письма, которое б я охотно желал в оригинале вам доставить по требованию вашему оное, но божусь Богом, что везде отыскивал и не знаю, куда оное и как утрачено было, ибо оно было не важное, да и другой год мною полученное, то от того небрежением утрачено, мне сего очень самому жаль… Имею честь и т. д.».

Копия с письма князя Петра Алексеевича Голицына Г. Р. Державину от 15 апреля 1803 г.

«Милостивый государь, Гавриил Романович, на прошедшей почте сего текущего месяца, апреля 9 дня, имел честь отправить к вашему высокопревосходительству письмо мое, писанное в ответ вашего ко мне письма; надеюсь, что оное получить изволили. А при сем другом моем письме препровождаю и то письмо в оригинале, которое вы от меня требовали, писанное графиней Головиной. По счастью моему, оное отыскалось… Находка сего письма так важна, будто я бы нашел клад: оное может вывести из сомнения тех людей, которые считали, что я оное скрываю, и ваше высокопревосходительство усмотрите, что оное в себе ни малейшей важности не заключает в рассуждении дела, да и духовной не упоминает… Цель же Вилькеса, так как я думаю, единственно произошла от того, сделав просьбу, что если бы удалось ему выиграть процесс, в рассуждении отсутствия графа Головина и княгини Прасковии Ивановны, то он в накладе б не оставался, а если бы притом граф Головин находился б на службе или бы он и княгиня Прасковия Ивановна в отсутствии не были, то, я уверен, Вилькес сего процессу не начал бы»…

При этом приложена копия с письма графини В. Н. Головиной князю Петру Алексеевичу Голицыну от 18 мая 1802 года, из Петербурга.

«Милостивый государь, дядюшка, получили мы от Вилькеса письмо, где он нас уведомляет, что ему присланы от неизвестного записки, чтобы его предупредить для интересов брата моего, что матушка безумная и продает все свое имение. Дают нам чувствовать, что это по советам графа моего, и что будто есть духовная, которая лишает матушку, а все отдает брату. Вы можете вспомнить, милостивый государь, дядюшка, что все бумаги были раскрыты при вас и что ничего не нашли, опричь записки касательно до пенсиона людям. Прошу вас заткнуть пакостные рты, которые из моей матери делают сумасшедшую женщину, для того, что она продала деревню, чтобы заплатить долг и очистить совсем суздальскую деревню для брата. Что ж касается до займа, сделанного на ярославскую деревню в вспомогательном банке, то он (был) употреблен на заплату матушкиных долгов, в чем имеем все подписные счеты и прочие документы. Надеюсь на дружбу вашу к ней; я с двойным удовольствием вижу ее согласие ехать с нами, чтобы ее вытащить из всех пакостных рук и употребить все возможное для спокойствия ее. Прошу, милостивый государь, дядюшка, мне продолжать вашу дружбу и быть уверенным в моей к вам привязанности.

Покорная к услугам Г. В. Головина.

Княгине мое искреннее уверение, сколь я ее почитаю и люблю, и прошу ее меня не забывать. Муж мой свидетельствует как вам, так и княгине почтение свое. Если что вам угодно и княгине вашей из Парижа, за удовольствие сочту прислать; прошу только записку доставить».

Жизнь Головиной во Франции, подробно, но односторонне описанная в ее «Записках», дорого обошлась ей не только в материальном, но и в нравственном отношении. Из скромности она не упоминает о пожертвованиях, сделанных ею в это время в пользу роялистов, и, щадя мужа, не говорит о легкомысленной жизни его в Новом Вавилоне, Париже. Дама, с которой граф Н. Н. Головин вступил на этот раз в связь, была сестра знаменитой Theroigne de Méricours, так называемой «l’amazone de la révolution». В. H. Головина приняла впоследствии большое участие в воспитании сына, родившегося от этой связи; выросши, этот сын графа Головина поселился во Франции, женился там, и дети его от этого брака до сих пор живы.

По возвращении в Россию, графиня В. Н. Головина примирилась с братом, князем Феодором Николаевичем, сыновья которого, живя в Петербурге, приняты были теткой, как родные дети. В конце жизни графини Головиной, когда муж ее страдал опасною болезнию, а обе дочери вышли замуж за поляков-католиков: графа Фредро и графа Потоцкого, — дети князя Феодора окружали ее своими попечениями. В 1820 году князь Феодор Феодорович, с согласия отца, даже сопровождал одинокую больную тетку в ее последнем путешествии за границу, завершившемся сначала тоскливою жизнью в Монпелье, а потом могилой в Париже. «Опасное положение нашей тетушки», — писал князь Иван Феодорович брату Михаилу 10-го октября 1820 года, — «по случаю которого она отправилась в чужие края, меня огорчило; брат Феодор, провожая ее, заступил место ее зятей, которые по всем правам должны были ехать с нею, а особливо сытый Фредро. Что делает дядюшка, Лиза (Потоцкая) и Паша (Фредро)?» «Сожалею очень», — писал сам князь Федор Николаевич сыну Михаилу 24-го марта 1821 года, — «что граф (Головин) так слабеет. Он очень нужен для своего семейства: без него этот дом пропадет. По этому случаю кстати тебе скажу, как люди разно думают: если б у меня были дочери, я никогда бы не согласился выдать их за чужеземцев, а напротив — за русских». По тому письму видно, что князь Ф. Н. Голицын до конца жизни своей не мог примириться с католическими симпатиями своей сестры, но видимо любил ее. «Жаль нашего князя Федора (по случаю его отъезда за границу), — писал он одному из своих сыновей, — но надобно было ему показать, сколь он благодарен тетке и графу за все их ласки. Мне же совестно было ему не позволить. Дай Боже, чтобы она, бедная, перенесла дорогу, а дорога дальняя, и я дивлюсь, как ее отпускают».

Жизнь графини Варвары Николаевны Головиной угасла в Париже 11-го сентября 1821 года. Князь А. М. Голицын, владелец Петровского, показывал нам золотой перстень с надписью: «11 Septembre 1821 г.»; в перстне этом, очевидно траурном, присланном князю Ф. Н. Голицыну на память о его сестре, хранится пучок ее волос. У графа Льва Мнишка, правнука Головиной от старшей ее дочери, Прасковьи Николаевны Фредро, находится рисунок акварелью, изображающий могилу В. Н. Головиной, с надписью: «Comtesse Golowine, née Galitzine, morte à Paris en 182(5?), enterrée à St.-Germaine des Près». Надпись эту можно было разобрать лишь с помощью увеличительного стекла, так как она очень мелка и неразборчива, и обозначенный в ней неясно год смерти Головиной, 1825 г., показался лицам, прочитавшим надпись, более вероятным по начертанию цифр. Год этот, однако, никак не может быть принят за год смерти Головиной: из семейных бумаг князя А. М. Голицына видно, что уже в 1824 г. о «тетушке Головиной» говорили, как о покойной.

Графиня В. Н. Головина и ее муж немного оставили своим детям. В бумагах архива Собственной Его Величества канцелярии по учреждениям императрицы Марии сохранилось письмо графини П. Н. Фредро 1826 года к императрице Марии Феодоровне. В письме этом, из Львова в австрийской Галиции, Прасковья Николаевна ходатайствовала о принятии вновь на русскую службу мужа ее, навлекшего на себя неудовольствие правительства, и жалуется на свое стесненное положение на чужбине, где ей приходилось жить круглый год в деревне при 6000 тысячах годового дохода: для дочери Головиных, имевших миллионное состояние, — это было, конечно, немного. Неизвестно, удовлетворено ли было ходатайство П. И. Фредро в этом случае, но сын ее служил при русском дворе и скончался сравнительно недавно.

Е.Ш.