Всем известен древний миф о том, как люди, стремясь достигнуть неба, вознамерились возвести высочайшую Вавилонскую башню. Они были наказаны необычным, но весьма действенным образом — «смешением языков». Народы перестали понимать друг друга, и Вавилонская башня так и осталась недостроенной.

Легенда легендой, а различие языков, действительно, издавна служило серьезной помехой общению. История, однако, полна примеров, свидетельствующих о постоянных попытках людей преодолеть языковые барьеры, создать понятный всем язык-посредник. Было предложено более двухсот проектов такого рода, а иногда подобные «наречия» возникали стихийно.

Наибольшей известностью пользуется язык эсперанто, основу которого в 1887 году заложил польский врач Людвик Заменгоф. В этом языке, имеющем очень простую грамматику, словарный состав лексически близок многим языкам народов Европы. Еще одним посредником в общении претендует стать интерлингва — язык, созданный из живых латинских корней, бытующих в настоящее время в основных европейских языках.

Создали свой «профессиональный» язык и ботаники, тоже взяв за основу латынь — классический язык науки средневековья, использование которого было в то время непременным условием каждого научного трактата или диспута. Считалось, что четкие и звучные формулировки этого мертвого языка, нейтрального для всех, одновременно явятся и наиболее приемлемыми и понятными ботаникам разных стран. Однако главное здесь было прежде всего в традициях: естествоиспытатели средневековья, как и ранние систематики растений, своими настольными книгами считали классические сочинения древних римских и греческих авторов — Диоскорида, Плиния, Галена. Многие названия растений, упомянутые в этих фолиантах, перешли в современную номенклатуру.

Итак, латынь — универсальный ботанический язык. На нем составляются диагнозы (описания) новых видов растений, даются им имена. Однако чем ближе знакомишься с ботанической латынью, тем более поражаешься ее несходством с латынью классической. Язык ботаников, особенно в приложении к названиям растений, скорее сродни эсперанто, потому что эти названия, так сказать, латинизированы, сконструированы с помощью латинских приставок, суффиксов, окончаний, то есть с помощью чисто морфологического аппарата. В основе же многих терминов, особенно родовых названий, но также и видовых эпитетов, лежат слова из многоликого «вавилонского смешения языков», которые раскрывают перед нами интереснейшую историю изучения растений.

Прежде всего следует отметить обилие греческих слов и корней. И это вполне объяснимо, поскольку именно древнегреческие трактаты по медицине и лекарственным растениям легли в основу более поздних сочинений римских авторов. Точные описания внешнего вида растений, мест их произрастания и применения позволяли в целом ряде случаев достаточно четко определять многие упомянутые в греческих книгах виды.

Вот некоторые из таких наиболее популярных названий. Широко известна канна — мощное садовое растение с яркими красными или желтыми цветками и темно-зелеными или красноватыми крупными листьями. И на первый взгляд кажется странным происхождение его имени, ведь словом «kanna» древние греки называли… тростник. Современная канна была им не знакома, поскольку появилась в Европе из тропической Америки лишь в самом конце XVI века. Тем более удивительно, что это название не без помощи ботаников перешло с тростника на совершенно другое растение. Однако сходство между канной и тростником все же есть. Это сразу бросающиеся в глаза хорошо развитые влагалища листьев, которые длинной трубкой опоясывают цветоносный стебель. Видимо, это и определило судьбу греческого названия, сохраняющегося за новым растением.

Название «мимоза» произошло от греческого mimos — мим, мимика. Настоящая мимоза (не путать с серебристой акацией, цветы которой так радуют наших женщин в день 8 марта) — нежное тропическое растение, способное складывать свои перистые листья при малейшем прикосновении к ним. При этом словно бы меняется и цвет листьев: вместо ярко-зеленой верхней части они показывают нам свою красноватую нижнюю. Чем не мим из царства растений?

Чудесные лечебные свойства знаменитого женьшеня были издавна известны не только китайцам, хотя именно оттуда дошли до европейцев сведения о чудесном растении, способном исцелять от многих болезней, прекращать кровотечения, активизировать обмен веществ, снимать усталость и вообще продлевать жизнь. Миссионеры, побывавшие в Китае, донесли сведения о необычных, похожих на фигурку человека, корнях до европейских столиц и тамошних ботаников. Описавший это растение Линней дал ему название «Panax» от греческих слов «pan» — все, «ake» — исцелять, то есть средство от всех болезней, панацея. Кстати, Панакеей звали одну из дочерей древнегреческого бога-целителя Асклепия, иначе Эскулапа.

Мирт (Myrtus) — невысокое средиземноморское дерево носит свое имя неизменным на протяжении многих столетий. Такое постоянство можно объяснить тем, что во все времена существовали влюбленные. В Древней Греции миртовое дерево было посвящено богине любви — Афродите. Из его ветвей плели венки для новобрачных, а также для победителей спортивных игр. От греков же ботаническая номенклатура унаследовала, например, цикламен (Cyclamen) и флокс (Phlox). А латинское название едкого стручкового перца (Capsicum) обязано греческому kapto, что значит кусать. Похоже, дополнительного разъяснения тут не требуется.

Арабская культура в своем развитии также испытала влияние Греции. Около 900 года новой эры все основные греческие работы по медицине, а следовательно, и по лекарственным растениям были переведены в Багдаде, Каире и Дамаске на арабский язык. Великий ученый Востока Абу Али ибн Сина (Авиценна) в своем «Каноне медицины» свел воедино тогдашние знания о растениях. Его сочинения были учебными пособиями медиков вплоть до XVI века. И неудивительно, что ботаническая латынь испытала на себе заметное влияние арабского языка.

В XI веке в Италии монах Константин Африканский из бенедиктинского монастыря Монте-Касино, прекрасно знавший арабский язык, открыл для европейцев ряд восточных философских и медицинских трактатов.

А век спустя в Толедо (Испания) образовалась целая школа перевода научных трудов с арабского на старо-французский, с которого они впоследствии переводились уже на латынь.

В то же время Геральд Кремонский из Монпелье (Франция) перевел и знаменитый «Канон медицины».

Считается, что из арабского языка пришло к нам слово «алоэ» (Aloe), обозначающее многолетние суккулентные растения, обладающие мясистыми листьями и стеблями и способные переносить длительную засуху. Древним ботаникам не было известно популярное сейчас алоэ древовидное (Aloe arborescens), поскольку оно родом из южноафриканских земель, ставших известными европейцам лишь в конце XV века благодаря путешествиям португальского мореплавателя Бартоломеу Диаша. Зато греки, а за ними и арабы выделяли три других вида алоэ: сокотранское, арабское и обыкновенное. Первое их описание встречается еще у Диоскорида (I век нашей эры). Характерным признаком тут служил оттенок сока — от почти бесцветного до красноватого. Сок являлся основным лечебным продуктом, получаемым из алоэ, и носил название сабр. Оно сохранилось в современном его наименовании — сабур. Сгущенный сок-сабур включен в Государственную Фармакопею СССР и применяется как слабительное.

Арабским по происхождению является слово «кофе». Оно ведет родословную от арабского кава — напитка, приготовляемого из семян. Арабы издавна знали это невысокое вечнозеленое дерево или крупный кустарник, дикорастущий в тропиках Африки и на Аравийском полуострове и разводимый сейчас во многих районах мира. Предполагают, что употребление кофе в качестве напитка арабы переняли у жителей Эфиопии, которые использовали для этого не только семена, но и листья кофейного дерева. Первым же европейским ботаником, познакомившимся с кофе, был, по-видимому, Раувольф, путешествовавший в 1573 году по территории современного Ливана. Но как напиток кофе получил известность в Европе значительно позднее: в начале XVII века его впервые стали подавать в знатных домах Венеции.

Тамаринд (Tamarindus indicus) — крупное дерево из семейства бобовых с длинными (до 15 сантиметров) плодами, имеющими кисло-сладкую мякоть. Они-то и дали название этому растению: «тамор» по-арабски значит финик, «хинди» — индийский, следовательно, «индийский финик».

Связи с Востоком в ботанической латыни представлены не только арабскими, но и индийскими, персидскими, турецкими, китайскими, японскими корнями.

Сахарум (Saccharum) — так по-латыни назван сахарный тростник. Казалось бы, отсюда понятно и наименование получаемого из него продукта. На самом деле все сложнее. Saccharum — это производное от греческого sakcharon. Однако и это еще не конец цепочки. Мы находим в арабском языке слово «sukkur», в персидском «shukkar», в основе же их, видимо, лежит санскритское sarkara.

Впервые о сахаре упоминает древнегреческий историк Геродот, живший за пять веков до новой эры, представляя его как мед, сделанный руками человека, то есть искусственный. О том, что данный продукт добывается из сока сахарного тростника, пишет в своей книге Теофраст, и только Диоскорид первым в Европе применил слово «сахар». Он определяет его так: «Сахар — это вид окаменевшего меда, который получают из тростника в Индии и счастливой Аравии. Сахар очень похож на соль и, как соль, хрустит на зубах». Европейцы же познакомились с сахаром значительно позднее. Скажем, в Венеции он появился примерно в 990 году. Его название было перенесено на растение — «поставщика» этого продукта. Кстати, сахарный тростник в самой Индии по названию совсем не связан с сахаром. На тамильском языке он именуется карумбу, на языке телугу — черуку, на бенгальском — ук, на хинди — уг. Индийские корни несут в себе имена таких известных многим растений, как манго (Mangifera), имбирь (Zingiber), перец (Piper), латинское наименование дурмана — Datura. Кто не слышал о душистом сандаловом дереве? Его название — Santalum — взято из санскритского языка.

Персидским по происхождению является название жасмин, относящееся к настоящему жасмину (Jasminum), а не к садовому чубушнику Philadelphus. А из турецкого языка пожаловал к нам тюльпан (Tulipa). И русское, и латинское его название связаны со словом «тулибан» — тюрбан, поскольку форма цветков его несколько напоминает этот восточный головной убор. Совсем по-турецки звучит название «баклажан». Сходно зовется этот овощ и по-арабски — бадиншан, и на хинди — баданжан, баинган. И лишь по-латыни его название звучит по-иному — Solanum melongena, или буквально паслен дынеродный. Популярный же кустарник для озеленения наших городов — желтую акацию — правильнее величать караганой древовидной, почти без изменения перешедшей в ботаническую латынь (Caragana arborescens) из монгольского языка.

Рис. 3. Это тюрбан, а это тюльпан.

Подсчитано, что в русском языке около 350 названий растений так или иначе связаны с тюркскими языками. Они относятся к культурным плодовым, ягодным и орехоплодным (айва, алыча, инжир, кизил, мушмула, хурма, фисташка, фундук), овощным (баклажан, кабак), зерновым и зернобобовым (лобио, нут), техническим (кенаф, кендырь, кок-сагыз, кунжут, хмель). Много имен подобного происхождения мы находим у дикорастущих деревьев и кустарников (арча, ирга, карагач, саксаул, чинара) и травянистых растений (аир, камыш, кермек, сарана, сусак). По степени древности они очень различны. До X века в русском языке имелось не более 4 названий растений, перешедших к нам с Востока. В X–XIII веках к ним добавилось еще 5, в XIV–XV — 12, в XVI — 4, в XVII — 20, в XVIII — 35, в XIX — 49, в нашем столетии — пока 21.

Немало позаимствовали ботаники и из китайского языка. Прежде всего это название известного в комнатном цветоводстве живородящего растения каланхое (Kalanchoe). Оно знаменито своеобразными мелкими почками, возникающими по краю листьев. Почки эти могут давать беловатые корешки прямо на растении, а опав на землю, заменяют собой семена и образуют новые взрослые особи.

Особенно интересной представляется история названия «чай». В «Кратком этимологическом словаре» его происхождение объясняется так: заимствовано в XVIII веке из тюркского языка. В свою очередь, тюркское «чай» восходит к северо-китайскому «ча». Из русского оно проникло в другие славянские языки.

Рис. 4. По-китайски «ча», по-русски «чай».

Фактически же история слова «чай» намного сложнее и занимательнее. О нем упоминает арабский купец Сулейман, посетивший Китай в IX веке, однако называет его несколько иначе. «Жители Китая, — повествует он, — привыкли употреблять как напиток вытяжку из растений, называемых сак или сакх (sakh), листья которых ароматны и имеют горький вкус. Этот напиток считают очень полезным. Листья сак продаются во всех городах империи».

Первым из европейцев о чае пишет в 1589 году монах-иезуит Иоанн Маффеус, называя его чиа (chia). Другой монах Луи Ле Комб в своей книге «Новые мемуары о стране Китай», вышедшей в 1696 году, говорит уже о двух названиях: «Китайцы называют его „ча“ (cha), и только на диалекте провинции Фукиен он носит название „тэ“». Для нас это свидетельство Ле Комба очень важно. И вот почему. Примерно в то же время, когда вышла его книга, большой знаток садов Голландии купец Якоб Брейн упоминает о некоем «новоселе» ботанического сада Амстердама — китайском кустарнике тэ. Это начало знакомства европейцев с будущим популярным растением и напитком из него. Можно с уверенностью утверждать, что первый чайный куст в Европе (вспомните Ле Комба!) происходит из южной части Китая. Оттуда же пришло в Европу и его название, осевшее во многих языках. Легко найти соответствие южнокитайскому «тэ» в английском «ти» (tea), французском «the», немецком «Tee», итальянском «te». Нашло оно отражение и в ботанической латыни: научное наименование чайного куста Thea sinensis — тэ китайский.

А вот северокитайское «ча» дало основу русскому названию «чай» как для растения, так и для получаемого из него продукта. Это позволяет предположить, что и первый чай, доставленный в середине XVII века в качестве подарка к царскому двору, был выращен тоже в северном Китае.

Наиболее известные заимствования из японского языка следующие. У любителей комнатных растений большим вниманием пользуется неприхотливое вечнозеленое деревце аукуба (Aucuba japonica). Некоторые ее формы имеют листья с разнообразными белыми и кремовыми точками, мраморными разводами, за что это растение называют еще золотым или колбасным деревом (а почему — мы расскажем позже). По-японски оно именуется аокоба или аокиба (в переводе — зеленое, вечнозеленое). Другой пример, Diospyros kaki — такое латинское название дал Линней-младший японской хурме, использовав ее местное имя «каки-но-ки». Наконец, казалось бы, совсем по-японски звучит название «гинкго двулопастное» (Ginkgo biloba). А между тем это дерево не японское, поскольку в диком виде растет в восточном Китае, вблизи устья реки Янцзы и сохранилось там, по-видимому, с третичного периода. В культуре же гинкго довольно широко распространено в городах благодаря своей декоративности, долговечности и неприхотливости. В Китае, Корее, Японии гинкго издавна считалось священным деревом. А назвали его по плодам: «гин» на японском значит серебро, серебряный; «кио» — абрикос (рис. 5).

Рис. 5. Гинкго двулопастное — «серебряный абрикос».

Теперь о корнях европейского происхождения в ботанической латыни. Вряд ли есть необходимость подробно описывать цветок нарцисса — он знаком, наверное, каждому. Хотелось бы только обратить внимание на одну деталь. Околоцветник нарцисса снабжен более или менее развитой трубкой, которая придаст ему особую привлекательность. Трубка эта, или привенчик, служит систематическим признаком для разграничения некоторых видов растения, в частности нарцисса тацетта (Narcissus tazetta). Форму и величину привенчика здесь определяет его латинское название. Тацетта (tazetta) переводится с итальянского как маленькая чашечка.

Высокогорье избрало местом жительства приземистое растение из семейства первоцветных — сольданелла (Soldanella). Его лиловатые, бахромчатые по краю колокольчики цветков ранней весной пробивают ледяную корку и первыми приветствуют яркое солнце. Но вот снег тает и под ним обнаруживаются собранные в розетку мелкие темно-зеленые перезимовавшие листья. Они похожи на маленькие блестящие монетки. Сольдо — мелкая итальянская монета, отсюда и звучное имя растения.

Белладонна — прекрасная дама — так в глубокой древности назвали это растение из семейства пасленовых венецианцы, точнее венецианские женщины, которые употребляли водный его настой для расширения зрачков, считая, что это придает им особую прелесть. Тем же объясняется и русское название белладонны — красавка. Сейчас это растение, именуемое Atropa belladonna, служит основным источником лечебного, но исключительно ядовитого алкалоида атропина.

Кому не знакома ваниль — ароматнейшее вещество, очень популярное среди кулинаров. Ваниль как пряность появилась в Европе в начале XVI века. Привезли ее из тропиков Америки испанцы. До них коренные жители Мексики ацтеки применяли ваниль для ароматизации шоколада. И название этому растению тоже дали испанцы. Они назвали его vainilla, что значит «стручок», потому что в кулинарии, медицине, косметике употреблялись сухие плоды («стручки») этой орхидеи. Вот и появилась Vanilla planifolia — ваниль плосколистная.

Европейцы нередко вместе с заморскими растениями привозили и их заморские имена, которые потом закреплялись в ботанической латыни. Так было с уроженцами Бразилии ананасом и петунией (от местного petun), с гвианским каучуконосным деревом гевеей. А вот воспетое А. С. Пушкиным «древо яда» и его латинское название родом с далекой Явы. Помните?

И хотя ядовитость этого растения сильно преувеличена, невольно в воображении возникает величественный образ анчара (Antiaris toxicaria), который «как грозный часовой, стоит — один во всей вселенной»…

Ботаническая латынь — язык мертвый, в значительной степени искусственный. Живые же языки, как в зеркале, отражают многовековую историю, культуру, быт, характер народа. Это в высшей степени справедливо для образного, великого и могучего русского языка и, конечно же, в русских названиях растений мы находим общее прежде всего с другими славянскими языками. Тут немало интересных и поучительных примеров. Скажем, сходным образом звучит лопух по-русски, по-болгарски, по-словенски, по-чешски, по-польски.

Другой большой группой в русском языке будут названия, имеющие, как мы уже отчасти отмечали, корни в курдских и тюркских языках. Например, груша созвучна курдскому kureši, арбуз — татарскому «карбуз» и персидскому «харбуза», что значит дыня, кабачок — тюркскому «кабак» («кавак») — тыква. Кавун звучит одинаково на украинском и турецком языках, только по-украински он обозначает арбуз, а по-турецки — дыню. Русское «ревень» очень близко турецкому ravent и персидскому ravend.

Греческое «сфеклэ» отчетливо прослушивается в основе нашей свеклы. Давние связи Киевской Руси с Византией отразились в ряде утвердившихся в русском языке греческих названий растений, многие из которых, в свою очередь, берут начало в их старых латинских наименованиях. Такова, по-видимому, черешня, которая в старину звалась чересня. Сравните ее с греческим kerasos — видоизменением латинского Cerasus, применявшегося в древности сразу для обозначения черешни и вишни.

Огурец имеет много фонетических «родственников» в разных языках. Но первоначальный корень этого слова, как предполагают, надо искать в среднегреческом, где agouros происходит от aoros — неспелый, несозревший. И в самом деле, плоды его идут на стол незрелыми, а спелые желтые огурцы годятся лишь на семена.

Длинные цепочки слов уводят нас на запад, через Польшу в Германию, Францию, Англию давних лет. Например, наш «клевер» точно соответствует нижненемецкому klewer и очень напоминает английское clover. Это слово появилось у нас сравнительно недавно; собственно же русское имя того же растения — дятлина, кашка. «Салат» лингвисты производят от французского salade, которое, в свою очередь, родственно итальянскому salata — соление (соленая зелень).

Сходные корни — и в прямом, и в переносном смысле — имеют редис и редька. Оба они в своей основе близки латинскому слову radix — корень, и это понятно: ведь у них запасающими органами (корнеплодами) является разросшаяся мясистая подземная часть. Только название редис, возможно, пришло к нам через французский язык (radis), а редька — через немецкий (redik или rettich). Арабское zaferan превратилось во французском и немецком в safran, а затем в польском в szafran, прежде чем приблизительно в XVII веке стало русским шафраном.

Сходство наименований одних и тех же растений в разных языках можно объяснить еще и тем, что в основу их местных названий легла ботаническая или медицинская латынь — язык фармацевтов средневековья. У лингвистов существует для этого определенный термин — семантическая калька, то есть буквальный смысловой перевод слова или словосочетания. Так, в известном однолетнике пастушья сумка (по-английски shepherd’s purse, по-французски bourse à pasteur), как сквозь кальку, просматривается латинское видовое имя bursa pastoris — сумка пастуха. Интересны совпадения различных названий мокрицы (Stellaria media). Этот мелкий и надоедливый сорняк с небольшими белыми звездчатыми цветками англичане зовут chickweed — куриный сорняк, французы herbe à l’oisseau — птичья трава, немцы — Vogelmiere — птичья звездчатка. Заметьте, что все они связаны с птицами так же, как и средневековое латинское morsus gallinae — петушья трава. А покоится эта языковая пирамида на давнем и традиционном применении мокрицы. Она у многих народов служила зимой одной из немногочисленных зеленых подкормок для домашней птицы.

Вот сколь разнообразный языковый багаж использовали ботаники при создании своего профессионального языка — ботанической латыни. Впрочем, такой ли уж он профессиональный, знакомый лишь специалистам, каким кажется на первый взгляд? Вспомните, что почти каждый из нас, иногда сам того не осознавая, часто употребляет научную латынь. Только эта латынь несколько видоизменена, приспособлена для повседневного обихода: люпин, нарцисс, гиацинт, ваниль, лилия, фиалка, акация и даже… ромашка, о которой мы расскажем в следующей главе.

Именно поэтому не стоит удивляться обилию латыни на страницах этой книги. Универсальный ботанический язык, язык-посредник поможет нам поближе познакомиться с нашими зелеными друзьями, научиться понимать и беречь поразительно многообразный, удивительный мир растений.