Считай, что я безработный

Подняв кверху реденькие брови, что должно было означать крайнее недоумение, высокий тощий матрос в лихо заломленном берете добрую минуту смотрит свысока на буфетчицу, затем – на поставленную перед ним рюмку с виски, переводит взгляд обратно на девушку и только после этого, язвительно ухмыляясь, басит:

– Проснись, красавица! Я ведь просил не виски, а кальвадос. Слушать надо!

– Правда? Ой, извините! Мне показалось… Сейчас поменяю, – заметно смутившись, виновато произносит буфетчица.

Мона Вилар, так зовут буфетчицу припортового трактира «Причал моряка», – среднего роста крепко сбитая миловидная девушка лет восемнадцати с полными, слегка припухшими губами, плавно очерченным подбородком и струящимися на плечи каштановыми волосами, с большими, широко посаженными карими глазами, которые, словно стремясь проникнуть в сущность виденного, смотрят на мир прямо и внимательно. На ней простенькое темно-зеленое платье, которое, несмотря на свою простоту, как нельзя лучше подчеркивает соблазнительные девичьи формы, старательно выглаженный белый фартучек, и белая же наколка на голове, оттеняющая смуглое лицо. Проступающий из-под загара легкий румянец, вызванный смущением, делает лицо девушки еще больше привлекательным.

– Да ладно уж! – снисходительно роняет матрос, посчитав, что наказания в виде растерянности буфетчицы на первый раз вполне достаточно. – Здесь, – матрос выразительно хлопает себя по впалому животу, – места хватит и для виски, и для кальвадоса.

Явно рисуясь, он лихо опрокидывает виски в рот, удовлетворенно крякает, со звоном ставит рюмку на стойку и громко говорит, чтобы слышала не только буфетчица:

– А теперь – кальвадос!

Когда заметно повеселевший матрос, с излишней осторожностью держа перед собой на подносе новую, уже третью, рюмку с кальвадосом, бутылку пива и блюдце с бутербродом, отходит от стойки и направляется к свободному столику, к Моне подходит ее напарница Люси Донген, полная молодая женщина, ведавшая «закуской», то есть приготовлением бутербродов.

– Да очнись ты наконец, Мона! – зачем-то оглянувшись, громко шепчет Люси. – Сколько можно думать об одном и том же? Никуда он не денется, твой Эдвин. Подумаешь, ушел в рейс на две недели! Люди по году плавают и ничего – возвращаются.

Мона, еще больше покраснев, словно ее уличили в чем-то нехорошем, не столько со злости, сколько из стремления скрыть смущение сердито бурчит:

– Отстань, Люси! Обойдусь как-нибудь без твоих замечаний.

Люси негодующе встряхивает внушительного объема бюстом и с обиженно надутыми губами отходит на свое место, пробубнив напоследок:

– Ну и обходись! Подумаешь…

Мона тут же подходит к напарнице, берет ее за руку и, заглядывая в глаза, виновато говорит:

– Люси, не обижайся. Сама знаешь…

– Да уж знаю… – примирительно молвит расчувствовавшаяся Люси. – Тоже места не находила, когда мой Стив уезжал в Марсель на заработки.

– Ну, вот видишь… – Мона в знак окончательного примирения слегка пожимает руку подруги. – А ты хочешь, чтобы я оставалась такой же бесстрастной, как тот чугунный памятник адмиралу Рохасу на Набережной Мориона.

Время раннее – идет десятый час, – и потому трактир «Причал моряка», можно сказать, пустует. Лишь несколько человек, преимущественно матросы без места, сидят кое-где за столиками и неторопливо потягивают пиво из высоких бокалов. А один, загулявший, по всей видимости, так тот и вовсе спит, откинувшись на спинку стула, и время от времени громко, по-лошадиному всхрапывает.

Через настежь открытые окна в трактир вместе с утренней свежестью доносятся гудки приближающихся к Мориону пароходов, скрежет портовых кранов, усиленные рупорами команды вахтенных офицеров, отдающих швартовы кораблей, зычные выкрики расхваливающих свой товар мелких торговцев. В «Причал моряка» эти звуки доносятся вроде как из другого, далекого мира.

Но вот занавес из бамбуковых палочек на входной двери трещит, раздвигается, и в трактир вваливается компания из трех посетителей, по всему видать, моряков торгового флота. Моряки привносят с собой в трактир некоторое оживление.

– Корт, дружище! – узнав в одном из вошедших знакомого, с преувеличенным радушием кричит успевший порядком захмелеть долговязый любитель кальвадоса. – Откуда? Какими ветрами? Ведь «Дукат» должен находиться в океане! Или ты заснул в объятиях красотки Долорес и опоздал к отплытию судна?

Уловив краем уха – обычно Мона не прислушивается к разговорам в трактире – слово «Дукат» и еще не осознав толком, о чем идет речь, девушка перестает протирать рюмки и вся превращается в слух.

– Брось трепаться, Марк! – неохотно отзывается неестественно прямой парень с постным выражением на продолговатом лице, явно не расположенный к зубоскальству. – Никуда я не опаздывал. Вернули «Дукат» с полпути, вот и все.

– Как вернули? – на сей раз долговязый удивлен по-настоящему. – Почему вернули?

– Мне об этом не докладывали. Вернули – и баста! – отмахивается вошедший.

Долговязому ничего не остается, как пожать плечами и закатить кверху глаза, то есть показать высшую степень недоумения.

– Ребята, вы в самом деле с «Дуката»? – спрашивает Мона матросов, когда те останавливаются перед стойкой и начинают в поисках денег рыться в карманах.

– А что, разве по нам не видно? – выпятив грудь, с наигранной молодцеватостью выкрикивает низкий толстячок, принадлежащий, вне всякого сомнения, к категории людей, не привыкших унывать. Его приятель, знакомый уже нам Корт, человек явно противоположного склада характера, видя, что девушка интересуется не просто так, от нечего делать, указывая на толстяка, говорит:

– Не обращайте на него внимания, – и обстоятельно разъясняет: – Да, мы с «Дуката», будь он неладен. Вчера вечером, когда мы были уже в ста двадцати милях от Мориона, нас вернули пограничники. Почему, зачем – никто толком не знает…

– Где стоит «Дукат»? – недослушав рассказ матроса, спрашивает Мона.

– У шестого пирса.

Мона подходит к напарнице.

– Люси, поработай пока одна, я сбегаю к причалу. Может, увижу Эдвина. Хорошо?

Люси осуждающе качает головой, неопределенно хмыкает и решительно заявляет:

– Если любит – сам зайдет! Дорогу знает, – но, заметив, как вытянулось лицо подруги, тут же смягчается: – Ладно. Валяй к своему Эдвину! Только долго не будь – скоро обед, народу понапрется…

На пороге трактира Мона на какой-то миг останавливается, привыкая к яркому солнечному свету. Успевшее уже порядком раскалиться солнце обильно посылает на землю горячие лучи. Небо над Морионом висит гигантским ультрамариновым шатром.

Блаженно жмурясь, Мона глубоко вдыхает пахнущий йодом и солью свежий воздух, который приносит с моря легкий бриз. Ветерок осторожно шевелит листьями акаций и высоченного тополя, растущего перед входом в «Причал моряка».

В трактире Мона работает три месяца, но до сих пор не может привыкнуть к своей работе. Ей претят однообразные плоские шутки подвыпивших матросов, их липкие раздевающие взгляды и назойливое ухаживание. Да и кого может радовать скучная, монотонная работа, постоянный полумрак трактира, испытующие взгляды прижимистого хозяина, подозревающего своих работников в воровстве?

Мона мечтала не о такой работе. Как и большинство мальчишек и девчонок портового города, она чаще всего видела себя на палубе стремительно несущегося по безбрежному морю белоснежного корабля: в туго надутых парусах гудит свежий ветер, он приносит откуда-то издалека пряные манящие запахи неведомых берегов и растений, ласково перебирает на голове волосы и охлаждает разгоряченное лицо. Она мечтала о далеких городах, в которых жили бы веселые и беззаботные люди, верные в дружбе и любви, люди, умеющие радоваться жизни.

А еще ей хотелось бы не спаивать матросов, а делать для них что-то хорошее, полезное. В такие минуты она видит себя чаще всего врачом, приносящим страдающим людям исцеление, а взамен получающим слова благодарности и признательные улыбки.

Но, увы! Морион переживает не лучшие времена – с работой в городе трудно. Тем более с хорошей работой. А чтобы выучиться на врача, нужны деньги. И немалые. А их-то у Моны как раз и нет: своих скопить еще не успела, а тех, что остались от отца и зарабатывает дядя, едва хватает на то, чтобы свести концы с концами.

Поэтому Моне ничего не остается, как довольствоваться тем, что есть: наливать морякам вино в трактире «Причал моряка». Выбора нет, и пока не предвидится.

Трактир находится рядом с портом, если не сказать в порту. Поэтому не проходит и пяти минут, как Мона уже торопливо шагает вдоль шеренги пирсов, к которым жмутся корабли всех мастей и стран.

К шестому, самому отдаленному, пирсу пристроился приземистый светло-серый сухогруз с грязно-красноватой полосой вдоль борта, обозначающей ватерлинию. Это и есть «Дукат». На судне и вокруг него шныряют люди в зеленой и синей форменной одежде – пограничники и таможенники. Подходы к пирсу перекрыты переносными барьерами и пограничниками с автоматами.

Мона подходит к толпе зевак, издали наблюдающих за судном и сходящими с него людьми. Лица покидающих судно людей хмурые и раздраженные. Каждый несет чемодан или сумку с нехитрым матросским скарбом.

Узнав в одном из сошедших школьного приятеля своего возлюбленного, Мона подбегает к нему:

– Дик, ты Эдвина случаем не видел? Он на судне или уже сошел?

– А-а, Мона. Привет! Уже соскучилась? – скорее грустно, чем радостно, улыбается молодой матрос. – Потерпи чуток, сейчас он появится.

Действительно, через минуту-другую на палубе «Дуката» появляется тот, кого ожидает Мона Вилар, – молодой человек лет двадцати двух, рослый, по-спортивному подтянутый, стройный. Голову с зачесанными назад темно-русыми волосами он несет высоко поднятой, с достоинством. Лицо у него загорелое, открытое, с правильными мужскими чертами. Одет он более чем скромно: старые кроссовки, дешевенькие джинсовые брюки и простенькая белая футболка. С его плеча свисает спортивная сумка.

Подойдя к борту, Эдвин Трамп – так зовут парня – прикрывает глаза ладонью и осматривает причал. Заметив Мону, машет ей рукой и легко сбегает по сходням вниз.

– Эд, что случилось? – обеспокоенно заглядывая парню в глаза, спрашивает Мона.

– Ты освободилась надолго? – в свою очередь, интересуется Эдвин.

– Всего на несколько минут.

– Тогда идем. Я провожу тебя к трактиру и по дороге обо всем расскажу.

Впрочем, обо всем Эдвин не рассказывает. Раздосадованный и удрученный, он говорит скупо и неохотно:

– Вечером, перед закатом солнца, на палубу «Дуката» опустился вертолет пограничной охраны. После этого судно развернулось и легло на обратный курс, вот и все…

– Но почему? – недоумевает девушка.

– Толком никто ничего не знает. Пока – одни слухи. Поговаривают, что владелец «Дуката» Маурицио Альдона, соблазнившись большим кушем, тайком от команды и, похоже, даже от капитана пытался доставить на судне партию контрабандного оружия баскским сепаратистам в Бильбао.

– Как же могло случиться, что об этом не знал даже капитан?

– Оружие грузили поздно ночью, когда капитан отдыхал, а на вахте стоял второй помощник. А этот второй помощник, Бен Паркер, – зять Альдоны. Каким образом о грузе узнали пограничники – неизвестно. Похоже, кто-то навел…

– И что же теперь будет? – Мона даже останавливается, чтобы заглянуть Эдвину в глаза.

– Не знаю, – передергивает плечами тот. – Судно арестовано. И неизвестно насколько. Возможно, его конфискуют и продадут другому владельцу… Словом, паршиво – хуже некуда! Считай, что я снова безработный. А я так надеялся на этот рейс, – Эдвин удрученно качает головой. – И вот… Где теперь взять деньги на нашу свадьбу? Найти работу почти невозможно, вон сколько безработных! – Эдвин кивает в сторону небольшого серого здания с вывеской над входом «Биржа труда», перед которым толпится десятка три человек, преимущественно моряки.

– Ничего, – Мона нежно пожимает локоть Эдвина. – Со свадьбой можно и повременить. А можно и вообще без свадьбы…

– Можно, конечно, и повременить… Можно все, – соглашается Эдвин. – Но хотелось бы, чтобы было все как у людей. Чем мы хуже других?

Молодые люди стоят неподалеку от «Причала моряка», под старой акацией. У их ног на тротуаре дрожит синяя зыбкая тень. В листьях акации беззаботно чирикают воробьи.

В открытом окне трактира показывается в белых кудряшках голова Люси.

– Привет, Эдвин! – машет толстушка рукой. – Что-то очень уж скоро ты вернулся к своей Моне!

– Что поделаешь, – разводит руками Эдвин. – Соскучился!

– Может, зайдешь перекусишь? – спрашивает Мона, когда голова Люси скрывается в темном проеме окна.

– Нет, Мона. Спасибо! Пойду домой. Мать наверняка уже успела увидеть «Дуката». Думает там невесть что. Увидимся, как обычно, вечером на нашем месте.

 

Я видел это судно!

Морион – типично южный приморский город: шумный, пестрый и бестолковый. Впрочем, городом его можно назвать с большой натяжкой. В Морионе, во всяком случае в большей его части, нет и намека на планомерную застройку. Он вольно и живописно раскидан на склонах холмов, со всех сторон обступающих залив, похожий на пузатую бутыль с узкой горловиной. Иной раз кажется, что какой-то младенец-великан взял да, играючись, понатыкал где попало и как попало на этих холмах, среди деревьев, кустов и ручейков белые игрушечные домики, крытые красной черепицей, а уж потом люди, чтобы как-то общаться, соединили эти домики узкими кривыми улочками с неожиданными поворотами и тупиками, вырубленными в камне крутыми ступеньками, а кое-где и подвесными переходами.

И только внизу, на западном, дугообразном берегу бухты, можно обнаружить некоторые признаки города. Там вдоль широкой асфальтированной Набережной тянется длинный ряд большей частью старинных двух-трехэтажных домов самых разнообразных архитектурных стилей и школ. Знаток истории этой самой архитектуры без особого труда определил бы, что в Морионе в разное время хозяйничали и строили дома испанцы и англичане, французы и арабы, голландцы и итальянцы, греки и китайцы и даже выходцы из Африки. Дома стоят, тесно прижавшись друг к другу, и не всегда можно определить, где кончается один и начинается другой.

В бухте, вдоль Набережной теснятся сотни лодок, катеров и яхт. Можно подумать, что каждый взрослый житель Мориона является обладателем какой-нибудь плавающей посудины. Впрочем, предположение это не такое уж и далекое от истины.

Восточный берег бухты занимают постройки иного типа: низкие, длинные и закопченные. Это доки, судоремонтные мастерские, склады и пакгаузы. Между ними там и сям торчат подъемные краны со своими протянутыми в разные стороны железными руками. Это портовая часть Мориона.

Порт такой же пестрый и шумный, как и город. У его причалов и пирсов можно одновременно увидеть самый современный, сверкающий белизной теплоход и всю в черепичной пыли шхуну; грязный, устало пыхтящий буксир и словно сошедший со старинной гравюры стремительный клипер; изящное судно на воздушной подушке и танкер – длинный и черный, как гаванская сигара.

Под стать городу и порту и население Мориона. В этом поистине интернациональном стотысячном городе живут потомки и представители множества населяющих планету народов. Живут, в отличие от некоторых стран с более однородным населением, в мире, дружбе и согласии. Узнав из газет или радио о межнациональной бойне где-нибудь на Кипре или в Индии, морионцы никак не могут взять в толк, что не поделили эти люди, что заставляет одних людей убивать других только за то, что те разговаривают на другом языке или молятся другому богу. Тоже, кстати, выдуманному.

Дело, наверное, в том, что морионцы давно перестали делить людей по национальностям и вероисповеданиям. Им совершенно безразлично, турок ты или португалец, грек или француз, католик или мусульманин. Морионцев прежде всего интересует, что ты за человек: хороший или плохой, умный или глупый, работящий или лодырь.

Вот почему здесь никогда не бывает межнациональных или межрелигиозных распрей. Ничего подобного не может вспомнить даже местная достопримечательность Пат Макинтош. А Пат Макинтош прожил в этом городе ни много ни мало сто одиннадцать лет!

Словом, населяет город народ доброжелательный, приветливый и жизнерадостный. Недаром среди моряков Морион слывет самым гостеприимным портом в мире.

Эдвин Трамп живет в западной части города. Небольшой двухэтажный дом из желтого известняка, в котором он с матерью вот уже больше двадцати лет занимают маленькую квартирку, стоит почти на самой вершине одного из холмов, окружающих бухту. Бухта отсюда, как, впрочем, и весь город, раскинувшийся вокруг нее амфитеатром, видна, как на ладони. Этим очень дорожит Эдвин. Он считает, что с местом жительства ему крупно повезло.

Эдвин выходит из дому, когда заметно подуставшее за день солнце, отдав все без остатка тепло земле, скрывается для ночного отдыха за виднеющимися вдали холмами Соларе и на Морион начинают стремительно опускаться синие сумерки. Со стороны хребта Рохо потягивает едва ощутимым ветерком. Он приносит в город запах нагревшихся за день камня, хвои и цветов.

Новый человек и днем может запросто заблудиться в хаотичном лабиринте улочек и проулков Мориона. Эдвин же знает этот лабиринт как свои пять пальцев и даже в потемках идет по ним уверенно, словно передвигается по собственной комнате.

Когда Эдвин приближается к центру, которым с незапамятных времен является Набережная, на улицах зажигается электричество, и город мгновенно преображается. Сотни огней в домах, в порту, на Набережной, на кораблях, отразившись и умножившись в бухте, словно по мановению волшебной палочки придают городу феерический, волшебный вид. Он становится наряднее, праздничнее и одновременно таинственнее и даже загадочнее.

До условленного часа остается несколько минут, но Мона уже на месте их постоянных встреч. Она сидит, накинув на плечи белую шаль, на дальней скамейке крошечного скверика, позади дома, в котором девушка живет.

Дом этот в Морионе знают все: он один из старейших в городе. На его фронтоне, которым дом смотрит на Набережную, выложена цифра «1709» – год постройки.

В отличие от ярко освещенной Набережной, в сквере почти темно и совершенно тихо. Он лишь слегка освещается падающим из окон светом, и сюда едва проникает шум с Набережной, на которой по вечерам собираются толпы веселящихся людей, где постоянно звучат музыка, песни, смех и ни на минуту не умолкает говор.

– Похоже, сегодня акула проглотила кита! – с деланым удивлением восклицает Эдвин, остановившись позади Моны.

Задумавшаяся девушка вздрагивает и стремительно оборачивается к Эдвину.

– Эдвин, как ты меня напугал! – укоризненно говорит она. Затем притягивает к себе склоненную над нею голову парня и чмокает его в щеку. – И чему ты так удивлен?

– Тому, что ты раньше никогда не приходила первой. А сегодня вдруг… Что-нибудь случилось?

– А-а… – досадливо отмахивается девушка.

– Что случилось, Мона? – Эдвин садится рядом, берет девушку за руку и, притянув к себе, заглядывает в глаза. – Выкладывай! Снова, наверное, дядя?

– Да, – неохотно отвечает Мона. После затянувшейся паузы продолжает: – Он был в порту, видел «Дукат» и знает, что ты снова без работы.

– Ну, и что… будет? – напрягшись, глухо выдавливает из себя Эдвин.

– Как «что будет»? – переспрашивает Мона. – А что должно быть?

– Нам придется расстаться?

Порыв ветра врывается в скверик душистой свежестью, с шумом проносится по верхушкам акаций, где-то хлопает ставней. И опять становится тихо. Только глухой гам с веселящейся Набережной просачивается сюда сквозь частокол домов и деревьев.

– Э-эдвин! – взяв парня за руку, укоризненно тянет Мона. Можно подумать, что перед нею несмышленый младенец. – Ты такой большой и такой глупый. Как же мы можем расстаться, если мы любим друг друга? – Она притягивает Эдвина за голову и нежно, по-матерински целует его в лоб. – Нельзя нам с тобой расставаться. Понимаешь? Нельзя!

– Что же делать? – отзывается Эдвин.

– Не знаю! – простодушно пожимает плечами Мона. – В сущности, дядя хороший человек. И хочет он одно: чтобы моя жизнь сложилась как можно лучше. И это естественно – как-никак он мой опекун. К тому же он заменяет нам с Полем отца.

…Семь лет тому назад родители Моны погибли во время плавания на теплоходе «Баккардия», когда тот, следуя из Мориона в Зурбаган, попал в Патосском море в жесточайший шторм, налетел на подводные рифы и затонул. С той поры все заботы о Моне и ее младшем брате Поле взял на себя их дядя по отцу Жозеф Вилар, скромный чиновник городского муниципалитета со скромным достатком. Понятно, что необходимого образования своим племянникам дядя дать не может. Для этого необходимы средства. А их у Жозефа Вилара отродясь не было. Поэтому Мона смогла окончить только лицей, после чего вынуждена была идти работать. Поль – ему идет шестнадцатый год – пока учится в лицее. И все же дядя, который искренне любит племянников – своих детей у него нет, – не теряет надежды устроить их судьбу. Или хотя бы одного из них – Моны. Ее счастье он видит в удачном замужестве. Мона – девушка привлекательная, умная и покладистая – так, во всяком случае, кажется Жозефу Вилару – и потому вполне может рассчитывать на «хорошую партию», как любит выражаться дядя в разговорах со своей женой, тихой и болезненной Анной Вилар.

И надо признать, что времени дядя даром не теряет. В последнее время он осторожно, но настойчиво ведет переговоры на сей счет с владельцем небольшого колбасного заводика Микасом Скуфасом, сыну которого, Одиссею, приглянулась Мона. Дядю нисколько не смущает то обстоятельство, что, в отличие от своего легендарного тезки, этот Одиссей в свои тридцать лет напоминает разжиревшего борова, да и умом особым не блещет.

Впрочем, если есть деньги, большого ума не надо, считает Жозеф Вилар. А деньги у Скуфасов есть. Это знает весь город. Они живут на широкую ногу и потому слывут в Морионе весьма уважаемыми людьми.

Вот почему дядя Жозеф и слушать не хочет о каком-то Эдвине Трампе, у которого за душой нет и ломаного песо. Как нет и надежды на обеспеченное будущее. Но Моне очень не хочется огорчать дядю, и потому она всячески оттягивает тот решительный и окончательный разговор, когда придется выложить ему всю правду. А правда эта заключается в том, что они с Эдвином давно любят друг друга и ни о каком другом счастье, как быть вместе со своим возлюбленным, она и не помышляет.

Какое-то время Мона и Эдвин молчат. Каждый думает о своем. Вернее будет сказать, думают они об одном и том же: как быть дальше?

Конечно, Эдвин мог бы на год-два поехать на заработки в Южную Африку, Канаду или, на худой конец, в Германию. Но он не может этого сделать по той причине, что не представляет себя там без Моны. Да и Мона не мыслит себе и дня без Эдвина. Она и слушать не хочет о разлуке. Можно поехать вдвоем. Но как быть с дядей? Это было бы для него таким ударом, который он вряд ли смог бы вынести…

Неожиданно где-то неподалеку в сквере, чуть ли не под окнами домов, хриплый бас начинает истошно орать разухабистую матросскую песню. И тут же ему вторит визгливый тенор. Поют, похоже, подвыпившие матросы, которые случайно забрели в сквер. Концерт матросов приходится по вкусу не всем, потому что уже после первого куплета из верхних окон кто-то доверительно спрашивает:

– Ребята, вас там что, режут? Или кожу сдирают? Детей перепугаете!

– Тоже мне… Шаляпин с Карузой объявились! – слышится из другого окна еще один голос, намного язвительнее первого.

Сконфуженные таким приемом матросы выкрикивают еще несколько неуверенных звуков и умолкают. И снова в скверик долетает только приглушенный гул с Набережной.

Стремительное начало концерта моряков и такое же стремительное его окончание заставляют Эдвина и Мону от души посмеяться. Однако веселье длится недолго. Как бы размышляя сама с собой, Мона со вздохом произносит:

– Почему такая несправедливость: одни купаются в роскоши, не знают, куда девать деньги, в то время как другие из-за отсутствия этих денег не могут пожениться? Казалось бы, что может быть проще: двое людей любят друг друга, хотят соединить свои судьбы, хотят вместе делить радости и невзгоды. Ан нет! Не могут! У них нет денег…

– Что поделаешь? – соглашается с Моной Эдвин. – Так устроен мир, в котором деньги – все. Без денег невозможно ни родиться, ни жениться, ни умереть.

– Да-а-а… без денег никуда, – задумчиво тянет Мона. И тут же грустно усмехается: – Вот и стихами заговорила.

– От такой жизни по-волчьи можно завыть, – говорит Эдвин.

– А ведь есть деньги! – оживляется Мона. И даже поворачивается к Эдвину. – Много денег! И деньги эти валяются почти что под ногами. Только взять их невозможно…

– Ты о чем? О каких деньгах? – недоумевает Эдвин.

– Да это я так… – конфузится девушка. – Вчера прочитала одну вещь…

– Расскажи.

– Ладно, слушай, – начинает, собравшись с мыслями, Мона. – На чердаке нашего дома испокон века валяется куча старых книг и бумаг. Остались от кого-то из прежних жильцов. Сколько я себя помню, они лежат там в углу. В детстве я любила играть на чердаке – перебирала книги, рассматривала картинки… И вот вчера, когда на меня что-то нашло… и мне стало тоскливо… я почему-то вспомнила детство: залезла на чердак и стала перебирать книги. И знаешь, что я нашла среди них?

– Нет, – мотает головой Эдвин.

– Я нашла среди них одну занимательную старинную хронику. Не пойму, почему она раньше не попадалась мне на глаза. А может, я просто не обращала на нее внимания. Впрочем, это и неудивительно: в детстве такие книги меня не очень интересовали. Я больше любила читать художественную литературу. Так вот… В этой хронике описывается, как во время одного сильного шторма у острова Чарос погиб захваченный пиратами испанский галеон «Сан Антонио». Это случилось в 1685 году. И что, ты думаешь, находилось на том корабле? – спрашивает Мона с заметным оттенком загадочности.

– Не знаю, – прикидывается простачком Эдвин. Он сразу догадался, каким мог быть груз испанского корабля, захваченного пиратами, но ему не хочется портить Моне настроение первооткрывателя.

– На том судне, – торжественно объявляет девушка, – находились две бочки с золотом и три с серебром. Не считая разного там экзотического товара. Представляешь?! Вот я и подумала: нам бы хоть сотую, пусть даже тысячную часть этого богатства, и тогда все было бы по-другому…

Мона мечтательно поднимает глаза кверху. Там, в сонно шумящей листве акации, путаются, перемигиваясь, яркие звезды. То появляясь, то исчезая, они словно играют в прятки.

– Да, тогда все было бы по-другому, – наследуя Мону, мечтательно произносит Эдвин. Помолчав, спрашивает: – А где именно погиб тот корабль?

– Я же говорила: у острова Чарос.

– Остров Чарос большой. В хронике не указываются более точные ориентиры?

– Там упоминаются какие-то скалы. Только, знаешь… – виновато усмехается девушка, – я забыла, как они называются. Такие, не совсем обычные названия… Не помню.

– Может, камни Троячка и скала Перст Нептуна?

– Точно! – обрадованно восклицает Мона. – Троячка и Перст Нептуна! А ты-то откуда знаешь? Ах да, ты же был на Чаросе, когда учился на ныряльщика.

…Года два тому назад Эдвин учился на шестимесячных курсах аквалангистов и водолазов. Тогда-то и побывал он на Чаросе – там курсанты проходили месячную практику. Правда, и с приобретением новой профессии дела парня ничуть не улучшились. Оказалось, что школа выпускает аквалангистов намного больше, чем это требуется. Устроиться в Морионском порту и пароходстве удалось немногим. Работу смогли найти лишь те, у кого были связи или влиятельные родственники.

– И представь себе, – здесь Эдвин делает многозначительную паузу, – я видел это судно! Точнее, его остатки.

– Правда? – удивляется Мона. Но ее удивление тут же сменяется сомнением: – А как ты знаешь, что видел именно то судно, о котором рассказывается в хронике?

– Помнишь, я как-то показывал тебе старинную золотую монету?

Мона утвердительно кивает.

– Это был испанский дублон 1685 года чеканки. А «Сан Антонио» когда погиб?

– В тысяча шестьсот восемьдесят пятом году…

– А нашел я ту монету у камней Троячка между обломками старинного судна. Следовательно, нет ни малейших сомнений, что я видел «Сан Антонио».

– Это же надо! – качает головой Мона. – Я случайно прочитала о судне, которое погибло больше трехсот лет тому назад, а ты, тоже случайно, видел его и даже нашел часть, пусть и ничтожную, его сокровищ. Странное совпадение…

– Не странное, а очень даже, может быть, символичное! – поправляет девушку Эдвин, многозначительно подняв кверху палец. – Ты не могла бы дать мне эту хронику на время. Я тоже хочу прочитать ее. Где она сейчас?

– Я взяла ее домой.

– Мона, не поленись, вынеси мне ее.

– Хорошо, вынесу. Только зачем она тебе? Это же не роман. И даже не рассказ.

– Ты же знаешь, что я люблю читать о морских приключениях, – уклончиво отвечает Эдвин. – И хроники читаю с удовольствием…

– Ладно. Жди.

Через несколько минут Мона возвращается, держа в руках по свертку.

– Вот это хроника, – показывает она завернутый в газету тонкий пакет. – А это – ватрушки. Сама пекла. Не съешь – не получишь хронику.

– Мона-а! – укоризненно тянет Эдвин. – Ну зачем? Я не голоден. А то, что ты отлично готовишь, я и так давно знаю.

– Ешь и не разговаривай много! – топает ногой девушка.

– Ну, хорошо. Подчиняюсь. Спасибо.

Покончив с ватрушками, Эдвин берет в руки хронику. Берет бережно, как большую драгоценность.

– Подумать только, этим записям наверняка больше четверти тысячелетия! – говорит он с уважением. – Ведь это история! Надо будет сдать эти записи в музей. Ты не возражаешь?

– Делай, что хочешь. Можешь оставить себе, хочешь – сдай в музей.

На этом молодые люди расстаются.

 

С тобой мне ничего не страшно

В черной, как нефть, воде бухты дрожат отражения портовых и корабельных огней. Бухту, деля ее надвое, пересекает лунная дорожка, прямая и узкая, как натянутый канат. Сама луна, похожая на спелый лимон, неподвижно висит над портом в окружении равнодушно перемигивающихся звезд. У причалов и на якорях, осторожно поскрипывая, сонно покачиваются лодки и катера. Едва ощутимый бриз лениво перебирает листья олеандров и платанов, которыми усажена Набережная.

Откинув назад голову и подставив разгоряченное за день лицо освежающему ветерку, на краю длинной скамейки сидит, задумавшись, Эдвин. За день он исходил почти весь город в поисках работы, но все его старания были напрасными – работы как не было, так и нет. Остается ждать случая. Но когда-то этот случай подвернется…

Сзади слышатся легкие торопливые шаги, и не успевает Эдвин обернуться, как теплые ладони закрывают ему глаза, и над головой слышится учащенное дыхание. И тотчас все тревоги и переживания Эдвина куда-то улетучиваются, и на душе становится спокойно и даже уютно. Он еще крепче прижимает к лицу девичьи ладони и так, неподвижно, сидит добрую минуту.

– Эд, ты не сердишься? – усаживаясь рядом и виновато заглядывая парню в глаза, спрашивает Мона.

– Я злой, как тот дракон, которого целый год не кормили молодыми красивыми девушками! – сердито рычит Эдвин. – Такой злой, что готов съесть тебя целиком! – Он обхватывает голову девушки своими широкими ладонями, притягивает к себе и крепко целует ее в зажмуренные от счастья глаза.

– Эд, что ты делаешь? Кругом же люди!

– В другой раз будешь знать, как опаздывать!

– Понимаешь, у нас были гости, тетина сестра с дочерьми, и было неудобно оставить их… – оправдывается Мона, но Эдвин перебивает ее:

– Все ерунда. И все уже позади. Я рад, что ты здесь.

– Я тоже рада видеть тебя. Как прошел день?

– Хуже некуда, – неохотно отвечает Эдвин. – Целый день оббивал пороги разных контор в поисках работы, и все без толку.

– Да-а… – вздыхает Мона и, чтобы отвлечь Эдвина от мрачных мыслей, переводит разговор на другое. – Хронику прочитал? Интересная?

– А как же! Конечно, прочитал, – оживляется Эдвин. – Любопытнейшая хроника! И ты знаешь, Мона, я думаю, что эти записки могут стать нашим спасением. Возможно, сама судьба послала нам эту хронику…

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать… – волнуется Эдвин, – что похоже на то, что у нас появился шанс… и мы не должны упустить его. Необходимо попытаться…

– Эд, выражайся яснее. Я ничего не понимаю. О чем ты?

– Сейчас ты все поймешь, Мона, – говорит Эдвин, взяв девушку за руку. – Еще вчера, когда ты заговорила о хронике и «Сан Антонио», я подумал, что неплохо было бы заняться поисками этих сокровищ. А сегодня… после того как я прочитал эту хронику и в десятках двух контор на вопрос о работе получил отрицательный ответ, я всерьез задумался о «Сан Антонио». И решил, что мне надо попытаться найти эти сокровища.

– Неужели ты думаешь, что испанское золото до сих пор там?

– А почему бы и нет? Во всяком случае, я никогда не слыхал, чтобы у Чароса находили подводные сокровища. Так почему бы не попытаться сделать это мне? Ты же знаешь, что я почти что профессиональный ныряльщик. И потом… я не вижу другой возможности раздобыть денег. Не идти же мне в карманники или грабители.

– Наверное, ты прав, – помолчав, отзывается девушка. – Но почему ты один? Я не представляю, как можно искать сокровища в одиночку под водой, где можно наткнуться на акулу или осьминога. Кто тебе поможет в случае какой-нибудь беды?

– Я еще не думал об этом. Возможно, я подыщу себе компаньона. А то и двух…

– Эдвин, ты не так меня понял, – мягко перебивает парня Мона. – Я хотела спросить: почему ты один, а не мы вдвоем?

– Ах, ты вот о чем! Но, Мона… – Эдвин нежно проводит ладонью по щеке девушки. – Искать сокровища, да еще на морском дне, дело… не женское.

– Это ты так думаешь, – в голосе Моны слышатся незнакомые Эдвину упрямые нотки. – А я думаю иначе. Совсем иначе! Ты же знаешь, что я и плаваю неплохо, и нырять умею, я ведь выросла на этой вот Набережной. К тому же деньги нужны нам обоим в равной степени. Так что…

– Все это так, Мона. Ты у меня просто молодчина. Но предстоит трудная и небезопасная работа…

– Пустяки! – стоит на своем девушка. – Ведь мы будем там вдвоем. А с тобой мне ничего не страшно. Вон какой ты сильный! С тобой я буду чувствовать себя как за каменной стеной.

Однако лесть Моны не оказывает ожидаемого воздействия на Эдвина.

– Зато мне будет страшно с тобой, – продолжает он отпираться. – Точнее сказать, мне будет страшно за тебя.

– Эдвин, это решено! – твердо заявляет Мона. – Если ты отправляешься на Чарос, я с тобой! И все твои доводы против напрасны.

– Хорошо, допустим, ты едешь со мной. А как же твой дядя? Что будет с твоей работой? Что скажут соседи, наконец?

Мона растерянно хлопает глазами.

– Не знаю. Я еще не успела подумать об этом… А впрочем, – голос девушки снова крепнет, – думаю, все уладится – и с дядей, и с работой, и тем более с соседями. У нас еще есть время, чтобы все обдумать. Мы же не завтра отправляемся…

– Ну, Мона! – сокрушенно вздыхает Эдвин, что должно означать согласие. – Смотри, чтобы потом не жалела. Кто знает, найдем ли мы это золото…

– Что будет, того не миновать, – философски замечает девушка. – Давай лучше прикинем, что нам необходимо для этой поездки.

Разговор молодых людей прерывает неожиданное появление на Набережной брата Моны – рослого на свои пятнадцать лет, по-юношески нескладного паренька в вытертых джинсах и черной футболке. Не обращая ни на кого внимания, он с независимым видом дефилирует вдоль парапета, затем возвращается и только теперь «случайно» замечает сестру и Эдвина.

– А-а, Мона! Вот ты где! – удивленно басит он хрипловатым ломающимся голосом. – А это кто с тобой? Ах, Эдвин… Привет, Эдвин! А я и не заметил вас сразу.

– Привет, Поль! Как жизнь молодая? – улыбается Эдвин.

– Да так себе, помаленьку, – по-взрослому солидно отвечает Поль. Несмотря на пробивающийся на верхней губе пушок и торчащие ежиком коротко остриженные волосы на голове, он разительно похож на сестру: те же широко посаженные глаза с открытым внимательным взглядом, тот же короткий прямой нос, те же полные, слегка припухшие губы.

– Признавайся, тебя дядя послал? – спрашивает напрямик Мона брата.

– Да нет… – мнется Поль. – А вообще-то – да… Он велел сказать тебе, чтобы ты шла домой. Тете надо что-то помочь…

– Поль, но ведь еще детское время! – с деланой укоризной восклицает Эдвин. – Ты бы имел совесть!

– Скажи об этом дяде, – кивает головой паренек в сторону дома с цифрой «1709» на фронтоне. – Кстати, он поручил еще мне посмотреть, с кем гуляет Мона. Не с тобой ли, случаем. Понял? Но вы не подумайте, что я скажу ему правду, – глухо бубнит Поль. – Я не доносчик!

– Поль, ты хороший парень! – без тени насмешки говорит Эдвин. – Мона сейчас придет.

 

Мы люди честные!

В Морионе за полночь – время, когда сон особенно крепок и сладок. Кажется, в такую позднюю пору вряд ли кто может появиться на улице. Тем более на такой глухой и отдаленной, как Речная, протянувшаяся вдоль тихой Сампы на южной окраине Мориона. Хотя прилагательное «вымершая» давно стало заезженным штампом, в данном случае без него никак не обойтись. Улица действительно кажется вымершей – на ней собаки и те спят, начисто забыв о своих собачьих обязанностях хоть изредка полаивать.

Вдобавок к этому вся улица погружена в непроглядную темень. Лишь одна лампочка светится над воротами торгового склада «Бижутерия и галантерея Р. Томаса». Да и та, будучи убранной под колпак из толстого стекла, едва освещает ведущие на территорию склада металлические ворота из толстых арматурных прутьев и пристроившуюся к ним сбоку крошечную сторожевую будку с окном во всю стену.

В будке, прислонясь спиной к стенке, задрав кверху голову и выставив острый кадык, спит, сидя на табурете, старик-сторож. Перед сторожем висит на стенке старое ружье. Не будет большим преувеличением сказать, что из этого ружья стреляли если не солдаты Наполеона Бонапарта, то уж парижские коммунары наверняка.

И все же спят в эту ночь, оказывается, не все.

Вынырнув из темноты, у ворот склада «Бижутерия и галантерея Р. Томаса» останавливается высокий грузный мужчина в мешковатом костюме и затеняющей лицо широкополой шляпе с чемоданом в руках. Ноги мужчины то и дело подгибаются, и он с трудом удерживает вертикальное положение. Из этого можно сделать вывод, что совсем недавно мужчина принял изрядную дозу горячительного. Бормоча что-то под нос, ночной гуляка стучит ногой по воротам.

Сторож в будке вздрагивает, ударяется затылком о стенку, испуганно хлопает глазами и, вскочив на ноги, хватается за свой мушкет. Увидев у ворот мужчину с чемоданом, он в сердцах чертыхается, сует ружье под мышку, будто это зонтик или трость, и выходит из будки.

– Кого тут еще носит по ночам? – ворчит сторож хриплым со сна голосом. – Чего надо?

– Друг, извини! – с трудом выдавливая из себя слова, мычит подошедший. – Тут, понимаешь, какое дело… Но если ты…

– Не тяни! Говори, что надо! – сердито обрывает незнакомца окончательно проснувшийся сторож и подозрительно оглядывает нежданного гостя с ног до головы. Хотя лица под надвинутой на глаза шляпой рассмотреть он не может, но чемодан из дорогой кожи несколько успокаивает сторожа.

– Нализался! – укоризненно качает он головой.

– Не нализался, а заблудился! Сколько можно объяснять? – уточняет, икнув, мужчина. – Никак не найду дом своего друга, Бобби Стингера. Кореша моего старого так зовут – Бобби Стингер. Сто лет с ним не виделись! В гости к нему приехал, понимаешь… Да вот… хибары его не могу найти.

– Еще бы! – хмыкает насмешливо сторож. – У тебя что, дня не было?

– Так я же с поезда только что! Неужели не видно? – удивляется несообразительности сторожа незнакомец. – В час ночи приехал сан-кристобальским. Ждать до утра долго, вот я двинул пешком. Сюда кое-как добрался – ребята из полицейского патруля дорогу показали. Да и город более-менее освещен. А здесь у вас, как у негра, извини, в заднице – ни черта не видать. Всего-то и свету на всю улицу, что твоя лампочка. Вот я на нее и пошлепал. А ты сразу сердиться…

– Ну, и что тебе надо? Я никаких Бобов не знаю! – вспомнив, по-видимому, что он «при исполнении», строго говорит сторож.

– Как что? – недоумевает незнакомец. – Хочу, чтобы ты помог мне! Бобби прислал мне план этой самой… Речной улицы. Это ведь Речная?

– Ну, Речная…

– Значит, все правильно! Бобби не соврал. Он парень – что надо. Нарисовал план вот какой… Днем я запросто нашел бы его дом. А сейчас темно, и я не могу сориентироваться. Понимаешь? А ты все тут знаешь. Вот посмотри, может, подскажешь.

Продолжая покачиваться, мужчина ставит у ног свой чемодан, достает из кармана сложенную вчетверо бумагу, разворачивает ее и показывает сторожу. Тот, пытаясь получше рассмотреть план, наклоняется вперед, касаясь лбом арматурных прутьев ворот.

И тут происходит неожиданное. Во всяком случае, для сторожа. Вмиг протрезвевший незнакомец проворно просовывает руку между прутьев, хватает сторожа за затылок и с силой прижимает лицом к этим самым прутьям. Пока опешивший сторож пытается понять, что происходит, и раздумывает, кричать ему или не кричать, незнакомец вынимает из кармана пиджака пропитанный хлороформом платок и зажимает им сторожу нос и рот. Поняв наконец, что все это мало похоже на шутку, сторож, ухватившись за прутья, пытается вырваться из железных тисков незнакомца. Но все его усилия напрасны, сопротивление приводит лишь к тому, что из подмышки выскальзывает его антикварное ружье. А вскоре и сам сторож, обмякнув и перестав сопротивляться, медленно сползает вниз и мирно укладывается на асфальте.

Выждав несколько секунд и убедившись, что кругом спокойно, мужчина тихонько свистит. Тотчас из темноты появляются еще три мужские фигуры…

А спустя два часа, когда небо над далеким хребтом Рохо начинает медленно наливаться нежным розовым светом, в окно дома, в котором живет владелец магазина «1001 мелочь» Маркус Финт, кто-то осторожно стучит. Круглый приземистый Финт, путаясь в длинной ночной сорочке, скатывается с высокой старомодной кровати и, шлепая по полу босыми ногами, подходит к окну. За окном смутно маячит мужская фигура. Финт открывает форточку.

– Кто там? Ты, Рекс?

– А то кто же? Не видишь, что ли! – слышится в ответ приглушенный голос. – Мы с товаром. Открой!

– Что там еще за товар? – открывая дверь, недовольно бубнит хозяин. Можно подумать, что сейчас он отправит ночного гостя восвояси. Но недовольство Финта явно наигранное – не дожидаясь ответа на свой вопрос, он тут же, перейдя на шепот, торопливо говорит: – Ладно, потом разберемся. Тащите пока все сюда.

Не говоря ни слова, человек, которого Маркус Финт назвал Рексом, оборачивается и подзывает кого-то невидимого взмахом руки. Тотчас из-за угла дома появляются один за другим трое мужчин. Сгибаясь под тяжестью сумок и свертков, они следом за Рексом проскальзывают мимо хозяина в открытую дверь. Из темного коридора все пятеро, спотыкаясь и наталкиваясь друг на друга, попадают в напоминающую склад комнату без окон, с тяжелым, затхлым воздухом. Под потолком комнаты горит тусклая, покрытая густым слоем пыли лампочка. Ее света едва хватает, чтобы рассмотреть ночных пришельцев.

Из всей четверки наибольшее внимание на себя обращает своим франтоватым видом Вилли Рекс – среднего роста плотный мужчина сорока пяти лет с женским задом, короткими, не привыкшими к труду руками и большой круглой головой на короткой шее. Припудренное, тщательно выбритое лицо Рекса состоит из надменно поднятых черных бровей, таких же черных навыкате глаз, большого с горбинкой носа, тонких щегольских усиков и полных ярких губ. Стремясь казаться элегантным, Рекс даже в жару носит тройку – правда, белую, – бабочку и шляпу. И сейчас, ночью, он одет с претензией на франтовство: темные брюки, светлый в клетку пиджак в талию, белая рубаха, пестрый с пальмой и яхтой галстук и неизменная велюровая шляпа, из-под которой выбиваются вьющиеся черные волосы.

Встречающиеся Рексу люди принимают его обычно за ресторанного певца или официанта из того же ресторана. К сожалению, Вилли Рекс не певец из ресторана и не услужливый официант. По профессии, перенятой от отца, как и по роду занятий, Вилли Рекс – бандит и налетчик. Больше того, он главарь банды грабителей и налетчиков.

Банда небольшая, но сплоченная. Помимо главаря, то бишь Рекса, в нее входят еще три человека. Все они вместе с главарем пожаловали в эту ночь в дом Финта, и у нас есть возможность познакомиться со всей бандой сразу.

Смахивающий на гориллу большой, грузный и мохнатый Авас – самый пожилой в этой компании – ему больше пятидесяти. Это он два часа тому назад так нехорошо обошелся со сторожем склада «Бижутерия и галантерея Р. Томаса». Авас в банде самый сильный физически, и вся «работа», требующая силы, поручается, естественно, ему. Когда-то в далекой юности Авас был боксером, о чем свидетельствует расплющенный нос на красном, будто обваренном кипятком лице с маленькими, глубоко спрятанными под кустистыми бровями глазками. Авасу даже прочили большое спортивное будущее, но природная лень не позволила ему стать чемпионом. Ему больше пришлось по душе другое занятие – грабить и красть.

Долговязого, тощего, как сушеная тарань, бандита кличут Камбуз. С его острого, как топор, лица, на котором привлекает внимание один большой тонкий нос, никогда не сходит постное выражение. Кличка пристала к нему не случайно: Камбуз всегда голоден и постоянно что-то жует. Его любимая поговорка: «Люблю повеселиться, особенно пожрать».

Сорокалетний Бугель также приметен своим лицом. Оно у него круглое и плоское, как луна. Правда, в отличие от луны, лицо его серое, землистое. На нем – круглые судачьи глаза, широкий утиный нос и похожий на щель рот. Такое впечатление, что это лицо сработал скульптор-примитивист.

В своей «работе» банда не отличается особой разборчивостью: чистит склады и магазины, проникает в плохо запертые квартиры, угоняет машины, мотоциклы и даже велосипеды, может напасть на беспечного кассира или инкассатора, при случае ограбит подвыпившего ночного гуляку, не погнушается отобрать в темном переулке сумочку у женщины.

Добытый товар банда сбывает иностранным матросам, спекулянтам и скупщикам краденого. Одним из таких скупщиков является хозяин магазина «1001 мелочь» Маркус Финт.

– Так что там за товар у вас? – повторяет свой вопрос Финт, заглядывая в лицо Рекса через круглые выпуклые очки своими близорукими, беспокойно бегающими глазками.

– Товар – что надо: хороший, ходовой, долго лежать не будет, – спешит успокоить хозяина Рекс. – И надежный. Ты же знаешь: мы люди честные! Клиентов не подводим.

– Насчет вашей честности у меня нет ни малейших сомнений, – соглашается с гостем Финт. И трудно понять, то ли он иронизирует, то ли говорит серьезно. Впрочем, о всех подробностях широкой деятельности компании «Рекс и подручные» Финт толком не знает: компаньоны умеют держать язык за зубами. Но догадывается. Хотя не догадываться об этом может разве что круглый дурак.

– И тем не менее, – продолжает Финт, – я должен знать, откуда товар. Ты же понимаешь…

Рекс хорошо понимает Финта и потому отвечает без обиняков:

– Товар со склада Рауля Томаса. Насколько я знаю, ты торгуешь его барахлом?

– Кое-что есть…

– Вот и хорошо. Что не сможешь сбыть – отложи. Мы потом заберем. Процент прежний?

– Ты знаешь, Вилли… я теперь спать по ночам не могу. Все жду, когда заявится полиция, – начинает по привычке юлить Финт. При этом румянец на его по-детски полных щеках становится еще заметнее. – Очень уж большой риск. Ну, и все такое…

– Понятно, – брезгливо морщится Рекс. – Так сколько?

– Шестьдесят – вам, сорок – мне.

– Ладно, уговорил, – соглашается Рекс и, обернувшись к своим компаньонам, которые, не встревая в разговор, дружно дымят сигаретами в дальнем углу комнаты, говорит: – Все, ребята. Выметаемся. По одному. И без шума.

В двери, прощаясь с хозяином за руку, Рекс шепчет ему на ухо:

– На днях зайду к тебе в магазин. Есть разговор тет-а-тет.

 

Этот парень мне нужен!

– Как торговля? – разваливаясь повальяжнее в мягком кресле, говорит первое, что приходит в голову, Рекс. Несмотря на жару, он облачен в белую тройку с черной бабочкой. На голове у Вилли черная шляпа с широкими полями.

– Какая теперь торговля… – начинает, по обыкновению, прибедняться усевшийся напротив на кожаном вращающемся стуле Маркус Финт. Больше всего Финт не любит, когда у него просят деньги взаймы, и потому никогда не распространяется ни о своих делах, ни тем более о доходах. – Как всегда, одни убытки.

– А ты бросай свою торговлю и переходи в мою фирму, – благодушно, словно похлопывая собеседника по плечу, усмехается Рекс. – У нас убытков не бывает – сплошная прибыль.

– Покорнейше благодарю! – с деланой любезностью кланяется Финт. – Лучше уж я буду терпеть убытки, чем каждый день жить в страхе.

– Дело хозяйское, – снисходительно роняет Рекс.

Разговор происходит в небольшой конторке магазина «1001 мелочь», через полуоткрытую дверь которой можно при желании видеть все, что делается в торговом зале магазина. Там хозяйничает приказчик Финта – рыжий прыщавый молодой человек с лошадиной физиономией, добрую половину которой закрывают большие роговые очки.

На подоконнике, подле которого восседает истекающий потом Рекс, бесшумно работает вращающийся из стороны в сторону вентилятор. Когда освежающая струя воздуха обдувает Рекса, он блаженно щурит глаза и запрокидывает голову, подставляя ветерку шею. Шляпу, однако, снимать не собирается.

Разговор, ради которого он пришел, Рекс начинать не спешит: сегодня ему некуда торопиться, да и на улице жарко, а тут тихо и прохладно. «Неплохо устроился Маркус Финт, – не без зависти думает Рекс. – Может, и мне бросить свою беспокойную профессию да купить такой вот магазинчик?»

В проеме двери появляются большие очки приказчика.

– Извините! Хозяин, можно вас на минуту?

– Ну, что там еще? – неохотно откликается Финт.

– Там какой-то парень… Поговорить хочет с вами.

– Ладно, иду.

Финт неторопливо поднимается со стула и, не закрывая за собой дверь, так же неторопливо выходит в торговый зал. Зал пуст, если не считать Эдвина Трампа. Сегодня он в черных спортивного кроя брюках и черно-белой клетчатой рубахе с широко распахнутым воротом.

– Вот идет хозяин, – говорит, обращаясь к Эдвину, приказчик. – Может, с ним договоритесь…

Сказав это, приказчик отходит в сторону и принимается подравнивать и без того аккуратно разложенный на полках товар.

– Тут такое дело… – без особого желания начинает Трамп. По всему видно, что предстоящий разговор ему неприятен и стоит немалых усилий. – Мне надо на недельки две взять напрокат надувную резиновую лодку. Но денег у меня сейчас нет. Деньги я смогу отдать позже, я оставлю расписку…

– В долг я ничего не даю! – спешит с ответом Финт. – У меня магазин, а не касса взаимопомощи.

– Я мог бы оставить в залог такую вот монету, – пропустив мимо ушей обидные слова хозяина, продолжает Эдвин и протягивает на ладони старинный испанский дублон. – А могу и рассчитаться ею. Монета старая, золотая и, надо думать, дорогая – в ней больше десяти граммов золота. И потом, год ее чеканки – тысяча шестьсот восемьдесят пятый. Вам это о чем-нибудь говорит?

– Нет, – выпятив губу, качает головой Финт. – Я не этот… Как его? Я не… нумизмат. К тому же… я не знаю, где ты взял эту монету. А вдруг она из какого-нибудь музея?

– Я не вор! – с трудом сдерживаясь, чтобы не надерзить, глухо отзывается Эдвин. – Эту монету я нашел. Больше того, я нашел ее в море.

– Вполне возможно, – соглашается Финт. – Однако дать за нее лодку… да еще на две недели не могу.

– Понятно, – подавив обиду, говорит Эдвин. – Извините.

Не успевает Эдвин выйти из магазина, как к Финту подбегает Вилли Рекс.

– Послушай, Маркус, почему ты не хочешь дать этому парню лодку?

– Пусть платит деньги и берет лодку, – встряхивает плечами Финт. – Да и тебе-то какое дело?

– Мне нужен этот парень! Понимаешь, мой нюх подсказывает, что намечается интересное дельце… Если ты не дашь ему лодку, то сделаешь большую глупость. Ладно! – видя, что Финт непоколебим в своем решении, распаляется Рекс. – Так и быть, я плачу тебе за лодку, а ты отдаешь ее этому парню как бы за монету. Обо мне ни слова! Идет?

– Ну, если так, то я согласен, – неуверенно тянет удивленный Финт. Он не может взять в толк, откуда вдруг появилась у Рекса эта блажь – филантропия. Даже небольшое волнение Финта тут же отражается на его пунцовых щеках – они еще больше наливаются краской.

– Да, но парень-то ушел, – спохватывается Финт.

– Далеко не ушел. Пошли Скунса, – Рекс кивает на приказчика, – пусть догонит. Да поживее, а то и в самом деле уйдет.

Через минуты две приказчик возвращается вместе с Эдвином. Чтобы не попадаться ему на глаза, Рекс торопится назад в конторку.

– Я тут подумал, – встречает парня заискивающей улыбкой Финт, – и решил дать за эту монету на две недели лодку. Чего не сделаешь по доброте душевной…

– Я доплачу. Но не сейчас, позже, – говорит Эдвин, посчитав, что «доброта душевная» требует большей платы.

– Не будем мелочиться! – великодушно хлопает парня по плечу Финт. – Удостоверение личности при тебе? Вот и хорошо! Сейчас оформим прокат, и две недели лодка твоя. Плыви хоть на Канары!

Когда Эдвин, уложив лодку в большую холщовую сумку, покидает магазин, в торговом зале снова появляется Рекс. Отсчитав причитающиеся за лодку деньги, он кладет их на прилавок и протягивает Финту руку.

– Покажи-ка монету.

Взяв монету, Рекс взвешивает ее на ладони, затем высоко подбрасывает, на лету ловит и ловко отправляет в свой карман.

– Э-э! Что это значит? – таращит глаза Финт.

– Это значит, что за лодку заплатил я, следовательно, монета теперь моя. Или ты захотел двойную плату? Привет супруге!

С этими словами Рекс покидает магазин «1001 мелочь», оставив его хозяина растерянно хлопать глазами.

– Когда же придешь за своими вещами? – кричит вдогонку опомнившийся Финт. Но Рекс в ответ лишь нетерпеливо машет рукой.

На улице полыхает полдень. Раскалившееся добела солнце висит неподвижно над головой. Тысячами крошечных солнц сверкает вода в бухте. Несмотря на жару, на Набережной, как всегда, многолюдно. Одни куда-то спешат, другие не спеша прогуливаются, третьи – преимущественно дети и старики – облепили парапет, с которого ловят рыбу.

Отыскав в толпе удаляющегося парня с большой сумкой, Рекс устремляется за ним.

«Если меня не подводит интуиция, – думает он, делая вид, что разглядывает витрины магазинов и встречных женщин, и в то же время не теряя из виду Эдвина, – здесь попахивает золотишком. Не иначе как этот парень отыскал подводный клад».

Эдвин, хотя и несет тяжелую сумку, шагает широко, идет споро, и Рекс едва успевает за ним. К счастью для него, идти приходится недолго. Напротив старинного дома с цифрой «1709» на фронтоне парня встречает довольно даже симпатичная (по мнению Рекса) девушка в белой тенниске. Эдвин и Мона выбираются из людского потока, останавливаются в сторонке и начинают о чем-то оживленно разговаривать.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Рекс приближается как можно ближе к молодым людям, в тени олеандра закуривает сигарету и, делая вид, что кого-то ожидает, пытается расслышать, о чем они разговаривают. Однако, как он ни старается, как ни напрягает слух, расслышать ему удается лишь отдельные слова. Но зато какие слова: «галеон», «остров», «клад», «золото», «лодка»! Сомнений быть не может: речь идет о подводном кладе.

«Выходит, нюх меня не подвел: они нашли подводный клад и собираются его поднимать, – размышляет довольный собой Рекс, попыхивая сигаретой и искоса посматривая на беседующих молодых людей. – Ну что ж, это чудесно! Девушка, надо полагать, его подруга и сообщница. Интересно бы знать, сколько человек в его компании. Не думаю, что много, – золотом делиться охочих мало.

Но со мной вам, голуби мои сизокрылые, поделиться придется… А может, и отдать все. Скорее всего, все. Главное, узнать, где он находится, этот клад. Или когда они за ним отправляются. А уж потом мы разберемся, кому он должен принадлежать. Только бы не упустить их из виду. И, как назло, ни одного из моих парней! Вот незадача! Придется одному следить. Но за кем? Главный у них, конечно, этот парень. Это однозначно. Но он, должно быть, далеко живет. Девушка, раз она его встретила, обитает где-то поблизости….»

Пока Рекс раздумывает, за кем ему следить, Эдвин чмокает девушку в щеку, закидывает сумку на плечо и идет дальше, в сторону Верхнего города. Девушка, постояв с минуту в раздумье, направляется к теснящимся в длинном ряду домам на Набережной.

«Придется пойти за девушкой, – решает Рекс. – Черт его знает, где он живет, этот кладоискатель. А она наверняка обитает где-то здесь, рядом. За ней будет проще последить. Да и приятнее, – мысленно усмехается Рекс. – А уж он к ней придет, это как пить дать. И не раз. Надо лишь установить за девушкой постоянное наблюдение».

 

Отплываем послезавтра

Заметно потускневший диск солнца, в последний раз вспыхнув красным пламенем в водах бухты, медленно скрывается за тающими в синей дымке холмами Соларе. На Морион чернильным пологом опускается вечер. Он приносит долгожданную прохладу, благоухание цветов и предчувствие чего-то неожиданного и чудесного. Людям, в особенности молодым, всегда почему-то кажется, что именно вечером должно произойти что-то неожиданное и чудесное.

Наслаждаясь после жаркого дня прохладой и бодрящей свежестью, Эдвин Трамп не спеша прохаживается взад-вперед неподалеку от ярко освещенного «Причала моряка». Прохаживаясь, он то и дело поглядывает на дверь трактира, если из него кто-нибудь выходит. Но всякий раз это или неуверенно держащийся на ногах матрос, который, едва оказавшись на улице, начинает орать песню, или увалень-докер, который, стремясь идти степенно, старательно вдавливает ноги в асфальт и обязательно при этом что-то бормочет себе под нос.

Наконец появляется Мона. Пройдя несколько шагов, она останавливается, раздумывая, дожидаться ли ей парома, который виднеется на противоположной стороне бухты, у Набережной, или воспользоваться услугами перевозчиков-катерников. Надсаживая глотки, они зазывают пассажиров в свои утлые суденышки монотонными хриплыми голосами:

– Кому на Набережную? Мигом доставлю! Спешите, не раздумывайте! Прокачу с ветерком!

Раздумье Моны по-своему истолковывает подвыпивший морячок в ухарски сдвинутом на затылок берете. Подбоченясь и стараясь держаться прямо, он решительно направляется к остановившейся девушке.

– Почему скучаем? – задает моряк традиционный в таких случаях вопрос. – Разве можно скучать в такой чудный вечер?

– А я не скучаю, – без всякой рисовки отвечает Мона. – Вам показалось.

– Вот и отлично! – радостно восклицает матрос. – Ужас как не люблю скучающих людей. В особенности когда это красивые девушки. Мы погулять вышли?

– Нет, – обезоруживающе улыбается девушка. – Мы идем домой.

– Домой так домой. Мы согласны и домой, – не теряется моряк и манерно отставляет руку дугой. – Прошу!

– Мы домой, но с другим, – увидев сзади моряка приближающегося Эдвина, уточняет Мона.

– Как с другим? Почему с другим? – недоумевает матрос. – Чем я хуже другого? Тоже вроде не уродина!

– Ты очень даже хороший парень! – появившись из-за спины матроса, отвечает вместо Моны Эдвин. – Но тут вот какое дело, друг… Эта девушка – моя невеста. Ну, а раз невеста… сам понимаешь, – разводит руками Эдвин. – Так что извиняй, браток.

Матрос долго смотрит, не мигая, на невесть откуда появившегося жениха. Затем удрученно качает головой.

– Ну вот! Всегда так – не успеет девушка понравиться, как тут же выясняется, что у нее есть парень. Почему такая невезуха?

– Да не огорчайся ты! – Эдвин по-дружески хлопает матроса по плечу. – У тебя еще все впереди.

– Да ладно уж! – в сердцах машет рукой матрос. – Тебе легко говорить… имея такую девушку. А-а, была не была! Пойду в кабак, тяпну с досады еще стаканчик-другой, все и уладится. Ну, покедова! Радуйтесь неповторимой жизни.

– Какой смешной парень! – глядя вслед моряку, улыбается Мона. Потом берет Эдвина за руку и заглядывает ему в глаза. – А ты-то как тут оказался? Мы же условились встретиться на Набережной.

– Да вот… захотелось посмотреть, не заводишь ли ты тут с кем-нибудь амуры…

– Э-эд! – укоризненно тянет Мона. – Как не стыдно!

– …и убедился, – с напускной суровостью продолжает парень, – что одну тебя оставлять нельзя. Отныне я буду всегда и везде с тобой вместе. Вот так!

– Эдвин! Так это же здорово! – радостно восклицает Мона. – Этого я-то как раз и хочу! Эд, я не могу долго без тебя…

Последние слова девушка произносит тихо и проникновенно.

– Я тоже без тебя не могу, – сознается Эдвин. – Потому и решил встретить тебя здесь – соскучился за день.

– Спасибо, Эд! – чмокает парня в щеку Мона. – Что будем делать: подождем паром или переправимся на катере? Я сегодня богатая: получала расчет.

– Подождем паром. Пока что мы не Крезы и даже не Скуфасы, чтобы тратить деньги на перевозчиков. Когда разбогатеем, тогда дело другое.

Взявшись за руки и оживленно переговариваясь, молодые люди направляются к причалу.

Если бы они оглянулись, то, возможно, обратили бы внимание на сутулого мужчину лет сорока с круглым и плоским, как сковородка, лицом, который все это время сидел напротив «Причала моряка» и делал вид, что читает при свете фонаря газету, а теперь встал и не спеша двинул следом за Эдвином и Моной.

Человек этот – Бугель, подручный Вилли Рекса. Сегодня его очередь следить за искателями сокровищ.

На причале в ожидании парома толпятся несколько десятков человек, преимущественно моряки и докеры. С бухты тянет прохладой и запахом водорослей вперемешку с мазутом. О стенку причала осторожно, словно не желая мешать людскому говору, плещется черная, как сажа, вода. Поверхность бухты полыхает отражениями огней Набережной и теснящихся в бухте кораблей. Можно подумать, что воду в бухте поджег со всех сторон какой-нибудь весельчак, а погасить забыл.

Глухо урча двигателем и плескаясь в воде плицами, подходит паром – старый неказистый колесный пароход с трогательным названием «Любимец Мориона». Поскольку рейс парома от одного причала до другого длится не больше четверти часа, места на нем только стоячие. Поэтому, несмотря на карликовые – по сравнению с океанскими лайнерами – размеры, паром может взять на свои две палубы добрых три сотни пассажиров.

Вскоре причал пустеет, и паром, мелко задрожав всем корпусом, начинает осторожно шлепать плицами по воде. Когда он отваливает от причала, шлепки становятся все чаще и чаще, пока, наконец, не сливаются в один сплошной веселый шум.

Набережная, как всегда в такое время, запружена народом. Можно подумать, что тут собрался весь Морион. Преимущественно это молодежь. Но много и пожилых людей. То и дело встречаются дети. Лица у всех радостные и приветливые. Тут и там слышатся взрывы смеха – веселого и задорного.

– Прогуляемся и мы? – спрашивает Эдвин.

– Конечно! – охотно соглашается Мона, которая уже успела заразиться общим весельем. – Но недолго. А то дядя снова начнет выспрашивать: где? с кем? почему?

Навстречу идет веселая гурьба парней и девушек. Испанского вида парень – черный, как галка, с длинными баками и горбатым носом – аккомпанируя на гитаре, лихо запевает задорную песенку о непостоянной Лолите, а его друзья дружно подхватывают разухабистый припев, который состоит из несколько раз повторяющихся слов: «Ай да Лолита! Проказница Лолита!» Песня в исполнении самодеятельных певцов получается настолько темпераментной, что почти все гуляющие, мимо которых проходит веселая компания, не могут удержаться, чтобы не принять участия в этом импровизированном концерте.

– Ай да Лолита! Проказница Лолита! – самозабвенно выкрикивают они, прихлопывая в такт песне ладошками.

– Эдвин! – подняв в приветствии руку, кричит вихрастый парень из компании певцов. – Бери свою девушку и присоединяйся к нам!

– Куда вы? – отзывается Эдвин.

– На Пуло и обратно! На катере!

– Нет, – машет в ответ рукой Эдвин. – Мы не можем.

– Смотрите – жалеть будете! – доносится из удаляющейся толпы.

– Старый знакомый, – объясняет Эдвин Моне. – Вместе на курсах водолазов учились, приятелями были.

Следом за Моной и Эдвином, едва не наступая им на пятки, сквозь людскую толпу пробирается Бугель. Он настолько поглощен подслушиванием разговора между молодыми людьми, что, забыв об осторожности, сперва ухитряется толкнуть прямую, как жердь, пожилую даму, у которой на согнутой в локте руке висит сухонький сутулый старичок, затем наступает на ногу здоровенному рыжему детине в форме моряка торгового флота. Если дама обошлась коротким замечанием: «Какой увалень!» – то моряку этого показалось мало, и он, взяв Бугеля своей клешней за плечо, разворачивает его на сто восемьдесят градусов, отчего в толпе образуется нечто вроде водоворота, и дружелюбно спрашивает:

– Дружище, тебя учили в школе, что если ты кого-нибудь толкнул, а тем более наступил на ногу, то должен сразу же извиниться?

Бугель, не привыкший к такому непочтительному обращению и к тому же никогда не учившийся в школе, вытаращив судачьи глаза, зло огрызается:

– Че надо?

Он дергается, пытаясь вырваться из железных тисков руки матроса, но не тут-то было.

– Дяде надо, – внятно произносит матрос, – чтобы ты, камбала сушеная, извинился перед ним. Я понятно выразился?

– Понятно, – бурчит Бугель и скрепя сердце глухо выдавливает: – Извини.

– Извинение принимаю. И советую впредь быть повнимательнее и повежливее, – наставительно говорит матрос и только после этого отпускает плечо Бугеля.

Злой Бугель пускается вдогонку за ушедшими вперед Моной и Эдвином. Полученный им урок оказывается как нельзя кстати: теперь, даже спеша, он смотрит не только вперед, но и под ноги.

Между тем Мона и Эдвин приближаются к бару «Прочь грусть!», перед которым, как всегда в это время, отплясывает многочисленная толпа горожан. Из усилителя, стоящего на подоконнике открытого окна, несутся звуки зажигательной самбы. Эдвин наклоняется к Моне:

– Вспомним молодость?

– А почему бы и не вспомнить? – задорно встряхивает головой Мона, уже слегка покачиваясь в такт музыке.

Танцуя, Эдвин ловит себя на мысли, что занят он не столько танцем, сколько Моной. Девушка танцует просто, естественно, без потуг на эффект и в то же время изящно и даже, как думается Эдвину, вдохновенно. Лицо ее в эти минуты кажется ему одухотворенным. «А что, если в ней пропадает дар великой артистки?» – с непонятной тревогой думает вдруг Эдвин.

Танец кончается, и раскрасневшаяся Мона, держась за руку Эдвина и радостно улыбаясь, спрашивает:

– Будем еще вспоминать молодость или хватит?

– Наверное, хватит, – отвечает слегка запыхавшийся Эдвин. – Нам о многом надо еще поговорить.

Когда разгоряченные Эдвин и Мона выбираются из толпы и направляются к дому девушки, Бугель, который все это время с тревогой следил за танцующими и переживал, как бы они не затерялись в этой огромной, беспрерывно движущейся толпе, облегченно вздыхает. Плетясь на некотором расстоянии следом за Моной и Эдвином, он недовольно бормочет под нос:

– Попробуй тут расслышать, о чем они, эти хреновы кладоискатели, базарят… А ведь Вилли, этот умник Вилли, наверняка спросит, о чем они говорили. Сам небось сидит где-нибудь в ресторане и потягивает коньяк, а ты, дурак, бегай тут целый вечер за этими мазуриками, которые до утра могут слоняться по городу. Да еще прислушивайся, о чем они говорят. Прислушаешься тут…

Мона и Эдвин сворачивают в узкий проход между домом с известной всему городу цифрой «1709» на фронтоне и другим, не менее древним – с готическими стрельчатыми окнами – и оказываются в тихом сквере. Поколебавшись какое-то мгновение, следом за ними в сквер проскальзывает Бугель. Молодые люди усаживаются на свою любимую скамейку под акацией, а Бугель, притворяясь пьяным, которого случайно занесло сюда, плюхается на соседнюю. Чтобы не вызвать подозрений, он закидывает голову назад, закрывает глаза и даже время от времени громко всхрапывает. На самом же деле, навострив слух, он весь превращается во внимание.

По верхушке акации проносится резвый ветерок. Воздух заметно свежеет.

– Тебе не холодно? – взяв Мону за руку, спрашивает Эдвин.

– Нет. Почти нет.

– Садись-ка поближе, спиной ко мне, – Эдвин обнимает девушку за плечи и привлекает к себе. – А то, чего доброго, простынешь, и нашу экспедицию за подводными сокровищами придется отложить на неопределенное время. А это нежелательно: до сезона дождей остается чуть больше месяца.

– Что у нас с оборудованием? – усевшись поудобнее, интересуется Мона. – Я могу чем-нибудь помочь?

– Твоя помощь не понадобится. Оборудование – моя забота. Надувная лодка у нас уже есть. А это – самое главное.

– Нам бы хоть один акваланг! – мечтательно произносит Мона.

– Акваланга не будет. Нет денег, – вздыхает Эдвин. – Но я сделал одно хитрое приспособление. С аквалангом его, конечно, не сравнить, но пользу нам оно какую-никакую принести должно. Ну а остальное – маска для подводного плавания, ласты, линьки там разные, тросики – имеется у меня дома. Даже балластный пояс есть. Для ловли рыбы беру несколько самоловов.

– А ночевать где будем? Как насчет палатки?

– Обойдемся без палатки, я видел там подходящую пещерку. При желании ее можно превратить в очень даже удобное жилище. Надо лишь взять с собой по одеялу и простыне, для подстилки натаскаем сухих водорослей.

– Чудесно! Это получше всякой палатки! Мы будем жить там, как настоящие робинзоны! – радуется Мона. Но уже через мгновение в ее голосе слышится неподдельная тревога: – А… а змеи там есть? Я боюсь змей.

– Змеи там не водятся, – успокаивает девушку Эдвин.

– Ну, слава богу! А то я уже… Когда отплываем?

– Наверное, послезавтра. У меня есть знакомый хозяин шхуны. Он же и шкипер этой шхуны. Послезавтра отходит в Донго. Обещал по дешевке подкинуть.

– Это хорошо. Значит, у меня будет достаточно времени, чтобы прикупить кое-что из продуктов. Я ведь получила сегодня девяносто три песо расчетных.

– Мона, ты бы не тратила их. Еще неизвестно, чем кончится наша затея.

– Нет! – решительно отвечает девушка. – Раз начали – никаких колебаний. Будем идти до конца, чем бы это ни кончилось. К тому же… идея эта возникла по моей вине, из-за моей хроники.

– Ну смотри, Мона…

– Ты, Эдвин, об этом не беспокойся. Я давно все обдумала и решила. Завтра с утра иду по магазинам покупать продукты. Кстати! Твоя мама знает, что ты отправляешься на поиски сокровищ?

– Знает.

– И как она относится к этой затее?

– Без особой радости. Но и не перечит. Сказала: делай как знаешь – не маленький.

– Вот и отлично! В таком случае купленные завтра продукты мы отнесем к тебе. А для этого нам придется встретиться. Давай в десять возле магазина «Рог изобилия».

– Договорились, – соглашается Эдвин. – Своим ты ничего так и не сказала?

– Конечно, нет! Как можно? – делает большие глаза Мона. – Если бы дядя узнал, я не представляю, что было бы. Наверное, он запер бы меня в чулане. Я оставлю записку и, как принято говорить, поставлю его перед «де-факто». Разумеется, я поступаю плохо, но иного выхода нет.

– Когда мы вернемся с кладом, дядя, я думаю, простит тебе все твои прегрешения, – спешит успокоить разволновавшуюся девушку Эдвин.

– Будем надеяться, – без особой уверенности соглашается Мона.

Едва ощутимый бриз приносит с вершин хребта Рохо шиферный запах остывающих камней, смешанный с душистым запахом высокогорных трав. Воздух постепенно свежеет.

Бугель по-прежнему изредка всхрапывает, стараясь при этом не пропустить ни одного слова из разговора молодых людей. Предвкушая миг, когда он будет пересказывать этот разговор Рексу, Бугель даже несколько раз хрюкает от удовольствия.

– Ну что, будем расходиться? – Мона встает и зябко передергивает плечами. – Завтра у нас хлопотный день. Надо хорошо отдохнуть.

Вставая со скамьи, Эдвин наступает в темноте на оказавшийся под ногами камушек. Он поднимает его, несколько раз подбрасывает на ладони, затем швыряет в растущие напротив кусты лавра. И в тот же миг в кустах что-то мычит и шевелится.

– Что это? – вздрагивает Мона. – Там кто-то есть!

– Не знаю… – отвечает озадаченный Эдвин. – Сейчас посмотрю.

Подойдя к кустам, Эдвин раздвигает их, но, сколько ни всматривается, ничего не видит.

– Странно, никого там нет, – говорит он, возвращаясь к Моне. – Наверное, это была кошка. Идем, я провожу тебя до подъезда.

 

Какие приятные попутчики!

Порт в Морионе начинается сразу за подступающими к бухте домами. Он появляется внезапно, словно яркий цветной рисунок с обратной стороны перевернутой страницы скучной книги, в которой нет ни слова ни о юге, ни об экзотике. Иногородних такая неожиданная смена декораций обычно ошарашивает. Бывает это так: человек огибает угол ничем не приметного дома или выходит из-под сумрачной арки и вдруг попадает в совершенно иной, феерически яркий мир с высоким густо-синим небом, ослепительным солнцем, сверкающей мириадами слепящих глаза бликов бухтой, стерильной белизной стоящих у причалов пароходов, плавно скользящих по бухте белых яхт.

Солнце приближается к зениту. Оно висит над городом раскаленным добела диском. Однако в порту, как, впрочем, и во всем городе, сегодня жара особо не ощущается: с моря задувает освежающий бриз, принося прохладу, запах водорослей и соли.

Вокруг бурлит обыденная портовая жизнь: погромыхивая, ползают вдоль причалов портальные краны, натужно повизгивают лебедки, деловито снуют по бухте черные невзрачные буксиры, у выхода из бухты толпятся, дожидаясь своей очереди, белые пассажирские пароходы, неповоротливые сухогрузы и изящные клипера. По причалам резво бегают ярко раскрашенные авто– и электрокары, слышатся усиленные рупорами и мегафонами короткие жестяные команды боцманов и вахтенных офицеров, куда-то спешат с одинаково озабоченным видом пожилые стивидоры и молодые торговые агенты, растерянно мечутся обвешанные сумками и чемоданами вечно опаздывающие пассажиры.

Эдвина Мона замечает издали. Он стоит в стороне от толпы в тени большой мохнатой пальмы над лежащими на асфальте большой сумкой и таким же большим рюкзаком.

– Я опоздала? – опуская на асфальт свою сумку, беспокоится девушка. – Неужели мои часы…

– И вовсе ты не опоздала, – отвечает Эдвин. – Это я поспешил. Меня сосед подвез на своей машине.

– Ах, вот оно что! А я уже подумала… – улыбается Мона. И тут же улыбка на ее лице сменяется тревожным выражением. – У меня новость.

– И, конечно, приятная! – усмехается, в свою очередь, Эдвин. Но, видя, что девушка встревожена не на шутку, спрашивает озабоченно: – Что случилось? Дядя что-нибудь заподозрил?

– Хуже… – Мона осматривается по сторонам, словно хочет убедиться, что их никто не подслушивает, и протягивает клочок бумаги. – Возьми вот, посмотри.

Эдвин разворачивает вырванный из школьной тетради лист бумаги. На нем старательно выведенными от руки печатными буквами написано: «Будьте осторожны и разговаривайте шепотом. За вами следят и подслушивают. Доброжелатель».

– Шепотом… – недоуменно пожимает плечами Эдвин. – Глупость какая-то! Где ты это взяла?

– Нашла сегодня в кармане вот этих своих шорт. Ума не приложу, кто ее мог туда сунуть. Неужели Поль?

– Странно, – задумчиво роняет Эдвин, продолжая рассматривать записку. – И в самом деле, кто бы это мог быть? Не хватало еще, чтобы о нашей затее пронюхали какие-нибудь проходимцы. Ты никому об этом не рассказывала?

– Конечно, нет! Мы же договорились…

– И я никому не говорил.

– Значит, нас действительно кто-то подслушал. Но кто?

– Разумеется, недоброжелатель. Или недоброжелатели. Хорошие люди не станут шпионить.

– Ты прав, – соглашается Мона. – Хорошо хоть, что мы не упоминали в наших разговорах название острова. А записку, я все же думаю, написал Поль. Он с самого утра был какой-то странный. Избегал меня. И вообще… старался не разговаривать. А когда тетя засобиралась на рынок и мы должны были остаться одни, он, не сказав ни слова, куда-то исчез, и я больше его не видела.

– Выходит, он тоже следил за нами, – делает вывод Эдвин. – Иначе откуда ему знать, что за нами кто-то следил и даже подслушивал? Впрочем, Поля можно понять: детская привычка во всем видеть тайну. А вот те, другие… С какой целью они шпионили за нами? Или нам хотят помешать, или…

– Или отобрать то, что мы найдем… – смотрит в упор на Эдвина девушка. – Ты это хочешь сказать?

– Да. У нас могут быть непредвиденные осложнения, – дипломатично отвечает Эдвин. – Возможно, даже опасные. И я снова подумал: не лучше все-таки тебе остаться?..

– Остаться? – переспрашивает Мона и, не дожидаясь ответа, решительно заявляет: – Ни в коем случае! Теперь, после этой записки, об этом и речи не может быть. Или мы отправляемся на остров вдвоем, или не едем вообще. Ни ты, ни я! К тому же я склонна думать, что Поль просто неудачно пошутил. Или захотел напугать нас. Не пойму лишь – зачем?

– Мона, тебя не переспоришь, – идет на попятную Эдвин. – Ладно, будь по-твоему: мы едем вдвоем. Но имей в виду – хныкать не позволю.

– А это мы еще посмотрим, кто захнычет первым, – задорно усмехается девушка. – Смотри, как бы самому не пришлось краснеть.

– Ладно, сдаюсь! – поднимает Эдвин руки. – В таком случае ты постой здесь, а я схожу посмотрю, на месте ли судно. И узнаю, ничего ли не изменилось, чтобы не пришлось даром таскать вещи.

Эдвин спешит в отдаленный конец пристани, где обычно швартуются парусники, а Мона, проводив его взглядом, чтобы скоротать время, принимается рассматривать стоящие у пирсов корабли и снующую по пристани публику.

Едва Эдвин оставляет Мону, как от стоящей поодаль группы из четырех мужчин – не то туристов, не то отправляющихся на заработки безработных – отделяется сутулый человек среднего роста с утиным носом на плоском лице и спешит следом за парнем. Стараясь не попадаться на глаза, он издали, раз за разом натыкаясь если не на людей, то на лежащие у их ног сумки, наблюдает за Эдвином. В зависимости от того, видит он своего «подопечного» или теряет из виду, на его лице, круглом и плоском, как медаль, появляется выражение то хитрого благодушия, то озабоченности и даже испуга.

Миновав несколько пирсов со жмущимися к ним судами различных типов, величины и окраски, Эдвин останавливается перед марсельной шхуной с коротким и многозначительным названием «Удача». Шхуна выкрашена в черный цвет, бронзовые буквы местами отстали от обшивки, с реев свисают серые латаные паруса.

– Капитан на судне? – спрашивает Эдвин показавшегося на борту матроса с рябым плутоватым лицом и в надвинутом чуть ли не на самый нос сером берете с помпоном.

– Капитан! – оборачивается матрос. – Тут вас парень какой-то спрашивает!

– Пусть поднимется! – долетает до слуха Эдвина знакомый скрипучий голос.

– Милости просим! – делает шутливый реверанс матрос.

Хотя внешне шхуна выглядит старой, если не сказать древней, на ее палубе царит образцовый порядок и радует глаз идеальная чистота. Сразу видно, что хозяйничает на судне настоящий, знающий толк в морском деле шкипер.

Сидя на старом табурете, в тени рубки покуривает трубку пожилой сухопарый мужчина в надвинутой на один глаз мятой белой капитанке. Все остальное у него черное: черные штаны, черная футболка, черное лицо с острым, как у птицы, носом, черные, глубоко спрятанные под кустистыми бровями глаза. Да и весь он похож на черную галку. Это и есть тот самый, «знающий толк в морском деле» шкипер шхуны «Удача». Его зовут Джино Росси.

Следует заметить, что семидесятилетний Джино – личность, весьма известная. Его знают все – от начальника порта до самого неприметного сторожа. Да и как не знать старика Росси, если на всем побережье полуострова не найти человека более непоседливого и шумного.

Еще большей известностью пользуется шкипер «Удачи» среди пограничников и таможенников. Тут причина его популярности в этих не очень популярных в порту учреждениях кроется не столько в упомянутых выше качествах Росси, сколько в его, если можно так сказать, профессии. Дело в том, что Джино Росси – контрабандист. Контрабандист со стажем – скрытной перевозкой безакцизных грузов он активно занимается больше полусотни лет. Правда, для отвода глаз «Удача» перевозит и тюки с хлопком, и бочки с сельдью, и ящики с апельсинами – все то, что перевозят и другие суда. Но основной груз «Удачи» – безакцизные товары: сигареты, кофе, спирт, бижутерия, ювелирные изделия. Товары преимущественно не громоздкие, но доходные.

– А, синьор Трамп! – не вынимая изо рта трубки, каркает по-вороньи Джино Росси. – Что скажете? Не передумали?

– Нет, синьор капитан. А у вас ничего не изменилось?

– Как и намечалось, отчаливаем в тринадцать тридцать, – отвечает шкипер. Достав из кармана старинный хронометр, уточняет: – То есть… через час и десять минут. При хорошем ветре у острова Чарос будем после полуночи. Как и договаривались, с вас двоих двадцать два песо или десять долларов. Беру любыми. Если нет никаких – отдадите потом.

– Такие деньги у меня есть. Вот возьмите, – Эдвин протягивает шкиперу несколько розовых банкнот. После этого, наклонившись и понизив голос, продолжает: – Синьор Джино, появились некоторые обстоятельства… словом, я не хотел бы, чтобы кроме вас кто-то еще знал, куда мы… то есть я и моя невеста направляемся. Для всех остальных мы плывем в Донго. Вы можете пообещать мне это?

– Тайна? – в глубоко спрятанных под кустистыми бровями глазах Росси зажигаются огоньки любопытства. – Обожаю тайны. Надеюсь, когда-нибудь вы расскажете мне ее.

– Непременно.

– Договорились, – шкипер выдыхает клуб дыма и поднимает к губам палец. – Буду молчать, как гробовая доска. Даю слово старого контрабандиста.

Эдвин еще только спускается по сходням, а Бугель уже чуть ли не бегом спешит к своим компаньонам.

– Ну что? – почти в один голос спрашивают они.

– Похоже, они плывут на «Удаче» в Донго! – радостно сообщает Бугель. Можно подумать, что ему предстоит плыть в Донго с самим папой римским.

– Значит, со старым непоседой Росси… – заключает Вилли Рекс, довольно потирая руки. – Лучше и не придумаешь. Шкипер – мой давний знакомый. Двинем, ребята!

Камбуз, Бугель и Авас подхватывают сваленные в кучу сумки, рюкзаки и портпледы, Рекс берет лишь один легкий чемоданчик, и вся компания спешит к пирсу, у которого стоит «Удача».

– Ты знаешь, кого я видела, как ты ушел? – говорит Мона, когда Эдвин возвращается. В ее словах снова слышится тревога.

– Нет, – ласково усмехается Эдвин. – Но если скажешь, буду знать.

– Поля!

– Ну и что? Мало ли мальчишек болтается в порту.

– Но понимаешь… он явно не хотел, чтобы я видела его. Очень уж быстро шмыгнул в толпу, когда заметил меня. Почему бы это? Странно…

Эдвин бережно поднимает подбородок девушки и ласково заглядывает ей в глаза.

– Мона, выбрось из головы свои тревоги. Все будет хорошо! Судно на месте. В половине второго отчаливаем и в полночь будем на острове. Никто, кроме капитана, не будет знать куда и тем более зачем мы плывем. Капитан, хоть и прожженный контрабандист, – человек честный, слово держать умеет. Так что все должно быть хорошо. Поняла?

– Поняла, – кивает головой Мона.

– Тогда вперед!

Еще издали Эдвин замечает на палубе «Удачи» группу новых, незнакомых ему людей. «Должно быть, тоже пассажиры», – думает он, поднимаясь по сходням.

Один из незнакомцев, расфранченный, будто собрался по меньшей мере на званый ужин, толкует о чем-то в тени грот-мачты с размахивающим руками капитаном. Разумеется, это Вилли Рекс. Трое других – Авас, Бугель и Камбуз, – навалившись на фальшборт, курят и раз за разом плюют в воду, стараясь попасть в плавающую под бортом коробку от папирос. Увидя поднимающихся на борт Эдвина и Мону, они как по команде перестают плеваться и переключают свое внимание на девушку.

– Салюто, синьорина! – каркает Джино Росси. Затем, обращаясь к обоим, говорит: – Устраивайтесь. Есть даже свободная каюта. Могу предложить синьорине.

– Спасибо, капитан, – отзывается Эдвин. – Мы устроимся на палубе – ночи теперь теплые…

– Дело хозяйское, – не настаивает шкипер. Повернувшись к собеседнику, поясняет: – Тоже пассажиры. И тоже в Донго.

– В самом деле? – бесцеремонно разглядывая девушку, расплывается в делано радостной улыбке Рекс. – Какие приятные попутчики! А я боялся, что от скуки сойду с ума на этой посудине. А тут такая женщина!

Против ожидания Рекса, ни его неотразимая, как ему кажется, внешность, ни тем более его манера обращаться к незнакомым людям не производят на девушку ожидаемого впечатления. Нисколько не смущаясь, она спокойно и достаточно внятно отвечает:

– Если вы рассчитываете, что эта… «женщина» будет вас развлекать во время рейса, то должна вас огорчить – вы ошиблись. Для этого вам надо было нанять в цирке клоуна.

– Ну, вот… Мы сразу и обиделись! – щерится в игривой улыбке Рекс, демонстрируя полон рот золотых зубов. – Вы не так меня, миледи, поняли. Я хотел лишь сказать, что ваше присутствие на этом судне будет скрашивать наш скучный рейс. Не больше того.

Давая понять, что она не намерена продолжать этот беспредметный разговор, Мона поворачивается к Эдвину, берет его за руку, и они идут к противоположному борту.

– Ее сердце занято! – комментирует, ни к кому не обращаясь, Рекс.

– Неприятный тип, – удрученно качает головой Мона, усаживаясь на планшир фальшборта. – Из категории людей, которые считают, что они необыкновенно обаятельны и уже одним своим присутствием осчастливливают окружающих.

– Но ты оказалась черствой «женщиной», – копируя голос и тон Рекса, отзывается Эдвин, – и не смогла оценить свалившееся на тебя счастье.

– Не ерничай! – недовольно морщит нос расстроенная Мона. – Ничего смешного. От подобных бодрячков всегда следует ожидать каких-нибудь неприятностей. На собственном опыте знаю.

– Не обращай ты на него внимания! – успокаивает девушку Эдвин. – Не всегда же нам плыть с ними вместе, полдня как-нибудь потерпим…

Над головами, едва не касаясь волос красными лапками, носятся неугомонные чайки. Мона переключает свое внимание на птиц и вскоре успокаивается.

 

Плыть бы вот так целую вечность!

После полудня по палубе «Удачи» начинают бегать, отдавая швартовы, матросы. В чреве шхуны, несколько раз осторожно чихнув, просыпается двигатель. Мелко задрожав, судно не спеша отходит от причала и направляется к выходу из бухты.

На ее середине шхуна проходит под нависшей над ней гигантской белой тушей стоящего на якоре теплохода, от которого пахнуло нагретым железом и масляной краской. Множество солнечных бликов беспорядочно мельтешат по уходящему к небу борту.

Задрав голову и прикрыв глаза от солнца ладонью, Мона зачарованно смотрит вверх. Ее поражает непривычный ракурс, легкое головокружение усиливает впечатление несоизмеримости теплохода и шхуны.

– Издали посмотришь – вроде бы не такое уж и большое судно, – не оборачиваясь, говорит девушка Эдвину, – а снизу вблизи вон какой махиной кажется…

В это время высоко вверху появляется, склонившись над фальшбортом, загорелый молодой человек с симпатичными черными усиками, одетый во все белое. Увидев глядящую на него из-под руки девушку, молодой человек выкрикивает:

– Куда, красавица, путь держим?

– За горизонт! Новые земли открывать! – отвечает Мона.

– А что, разве есть еще неоткрытые земли?

– Раз мы плывем открывать, значит, есть!

– И в самом деле… – спохватывается молодой человек в белом. – Как я сам до этого не додумался? В таком случае мой привет аборигенам! И если подвернется подходящий безымянный островок, назовите его моим именем. Меня зовут Джоном Греем. Слышите? Джон Грей!

– Уж не тот ли вы Джон Грей-повеса, что «силою Геркулеса и стройный, как Дон Жуан»?

– А разве не видно? Он самый! – отвечает молодой человек, и неожиданно над бухтой взвивается его звонкий голос:

– Но сегодня я небогат. И потому я здесь, – молодой человек хлопает ладонями по планширу. – Но недалек тот час, когда вы услышите обо мне новые песни. Счастливого пути!

Последние слова молодого человека долетают уже издали – за это время шхуна успела обогнуть теплоход и теперь направляется к выходу из бухты.

– Неужели это действительно он, Джон Грей? Жаль, что я не успела спросить его о крошке Рите, – находясь под впечатлением этой мимолетной встречи, задумчиво произносит Мона. – Одно время песня о Джоне Грее была самой любимой моей песней:

– О! Так мы еще и поем? – слышится сзади приторно-сладкий голос Вилли Рекса.

– И поем, и пляшем! – с вызовом отвечает Мона. – Вам что больше нравится?

– Нам? – расплывается в слащавой улыбке Рекс. – Нам нравится и то, и другое. Мы ценим искусство. Но лучше пойте дальше.

– Как-нибудь в другой раз, – сухо роняет девушка.

– Ну что ж, в другой так в другой. Нам спешить некуда, – кокетливо поведя глазами, соглашается Рекс и, по-женски виляя задом, удаляется.

Когда шхуна, миновав узкий, как горлышко бутылки, проход, оказывается в открытом море, на ней поднимают паруса и глушат двигатель. И сразу наступает непривычная тишина. Шхуна по-прежнему стремительно несется, подгоняемая попутным ветром, вперед, но теперь слышны только плеск зыби о форштевень да легкое, будто отдаленное гудение ветра в парусах. Такое впечатление, что судно вдруг очутилось в каком-то ином, необычном мире, где нет железа и моторов, где нет шума, лязга, гудения, где совсем другие законы движения, где даже жизнь иная – неторопливая, спокойная, созерцательная.

– Как здорово! – по-детски восторженно восклицает Мона, запрокинув голову и подставив лицо ветру. – Плыть бы вот так целую вечность! Ни о чем не думая, ни о чем не заботясь. А, Эдвин?

– Мона, ты – фантазерка! – снисходительно усмехается парень. – А вообще ты права: что может быть лучше плавания под парусами? Только на паруснике можно ощутить всю прелесть путешествия по морю.

Упругий ветер тихо насвистывает свою нескончаемую заунывную песню в снастях, он осторожно шевелит волосы на головах Моны и Эдвина, приятно освежает их лица и шеи. Стоящее в зените солнце, хоть и жарит вовсю, но из-за близости воды не кажется таким горячим, как на суше. В полуденной дымке медленно тает позади Морион, все меньшим становится маяк, белеющий неподалеку от входа в бухту на рыжем холме.

Справа по борту вырастает из воды небольшой остров Пуло – излюбленное место отдыха морионцев. Остров знаменит своим гигантским тысячелетним платаном, под кроной которого могут укрыться от солнца или дождя несколько тысяч человек. Издали платан похож на огромный зеленый холм, насыпанный по чьей-то прихоти посреди острова.

Миновав остров, шхуна берет курс на запад. Оставшийся за кормой Пуло погружается назад в море. Теперь с трех сторон шхуны безбрежное, покрытое мелкой рябью море и только слева в мерцающей голубой дымке виднеется отдаленный берег полуострова. Эдвин и Мона переходят к левому борту.

Компания Рекса, которую, похоже, не интересует ничто, усевшись кто на чем горазд в тени фока, режется в карты. Оттуда то и дело доносятся крепкие словечки или соленые шутки вперемешку со взрывами ненатурального хохота.

Матросы – на шхуне их помимо шкипера пятеро, – повернув и укрепив паруса, собираются на корме вокруг рябого парня с гитарой. Взяв певучий аккорд, парень наклоняет голову и какое-то время прислушивается к затихающим звукам. Затем, лихо встряхнув бронзовой шевелюрой, с размаху бьет по струнам гитары, отозвавшейся бравурным аккордом, и неожиданно высоким сильным голосом запевает:

Остальные матросы, покачиваясь в такт ритма песни, дружно подхватывают припев:

Матросы еще тянут последнюю ноту припева, а солист уже начинает новый куплет. Поет он раскованно, задорно, бесшабашно, будто и в самом деле бросает вызов океану:

И снова, как бы соревнуясь с запевалой, матросы дружно налегают на припев. А тот, дождавшись окончания припева, подмигивает в сторону стоящего у штурвала Джино Росси и с еще большим вдохновением продолжает:

Подбоченясь и лихо встряхнув головой, припев вместе с матросами подхватывает шкипер. Его резкий, с хрипотцой голос придает песне новую окраску – надрывную и бесшабашную. Над морем, заглушая свист ветра в снастях, разносится:

Даже шумная компания Рекса притихла и с интересом поглядывает на корму. Один Вилли снисходительно улыбается, давая понять, что ему приходилось слышать и не такое.

– Браво! – восхищенно выкрикивает Мона и громко хлопает в ладоши.

Рябой матрос отводит руку с гитарой в сторону и театрально склоняет голову.

– Гран мерси, прекрасная незнакомка! По всему видать, что вы по-настоящему любите море, – говорит он и, подмигнув в сторону Эдвина, добавляет: – И моряков.

Вскоре вдали по левому борту показывается затиснутый между бурыми холмами высушенный солнцем рыбачий поселок с необычным названием Аста. Его домики с красными черепичными крышами и ослепительно-белыми стенами кажутся игрушечными. В крошечной бухте покачиваются на зеленой воде крошечные пестрые кораблики. И поселок, и бухта необыкновенно живописны. Они так и просятся на полотно художника. Вдали за поселком, словно повиснув в воздухе, синеют щербатые вершины хребта Тангерин.

К вечеру люди Рекса, разморенные жарой, ромом и картами, укладываются на палубе, подстелив под себя одеяла. И только Рекс, раскинув ноги и задрав кверху подбородок, дремлет в старом кресле-качалке.

На юго-западе открывается окутанный сизой дымкой маяк мыса Фрир. Издали он похож на поставленный «на попа» цилиндр. И только по мере приближения приобретает очертания изящной средневековой башни и оранжевую окраску.

Из-за мыса, толкая перед собой ватный ком пены, появляется белый пароход с красной ватерлинией и наклоненными назад трубами, которые придают его силуэту эффект стремительности. Пароход делает широкий полукруг, разворачиваясь в сторону Мориона. За его кормой тянется длинный пенистый след.

– «Александр Грин»! – уважительно произносит Джино Росси, приблизившись сзади к сидящим на планшире фальшборта Моне и Эдвину. – Возвращается из Зурбагана.

И будто в подтверждение слов шкипера, пароход, прокашлявшись, гудит громко и радостно. Кажется, он дает всем знать, что возвращается из чудесного края, где белые города, бирюзовое небо, ослепительно-яркое солнце и красивые жизнерадостные люди.

– Он самый, – соглашается со шкипером Эдвин, тоже узнавший знакомые очертания парохода, и, помолчав, добавляет с нотками сожаления в голосе: – Жаль, что Грин его не увидит никогда. Как он, наверное, был бы рад, что сегодня его именем называют корабли…

Александра Грина Эдвин любит с детства. Первая же попавшаяся в его руки книжица в темно-синей обложке – «Избранное» – очаровала и заставила его навсегда увлечься этим обладавшим редкостным даром неудержимого воображения писателем, который силой присущего ему удивительного таланта создал свой, совершенно не похожий на другие светлый и прекрасный мир. Книги Грина обладают необъяснимой магической силой. Достаточно раз прочитать любую из его книг, чтобы после этого хотелось читать ее еще и еще раз, возвращаться к ней постоянно, словно это стихи любимого поэта. Хочется снова и снова посещать чудесные гриновские города, белые и чистые, будто родившиеся из морской пены, полные ярких красок и красивых женщин; хочется вновь и вновь видеть гриновское море с его тающей в голубой дымке далью, которое бороздят пропахшие солью и ветрами стройные парусники, похожие издали на стремительно летящих над самой водой белых птиц; не покидает желание ощутить на своем лице упругий, гудящий в парусах морской ветер, который приносит порой откуда-то издалека пряные запахи далеких южных стран; тянет, наконец, встретиться с гриновскими героями, людьми благородными и смелыми, готовыми в любую минуту прийти на помощь товарищу или стать на защиту слабого. Книги Грина тревожат сердце и будоражат воображение, от них трудно оторваться, как трудно закоренелому курильщику избавиться от своей вредной привычки. В гриновских книгах Эдвин открыл для себя одно удивительное свойство: каким бы мрачным не было иногда настроение, стоит лишь открыть наугад любой его роман или рассказ и прочитать страницу-другую, как тотчас окружающий мир начинает меняться – он вновь, будто по мановению волшебной палочки, расцветает яркими красками и наполняется благоухающими запахами, и от этого на душе становится светло и спокойно, по-прежнему хочется жить, любить людей и быть любимым…

Эдвин не раз с сожалением думал: почему сейчас нет так необходимых людям писателей-романтиков? Именно таких, каким был Грин, этот безудержный мечтатель, умевший, как старое вино, волновать читателя, звать его к светлой, чистой жизни, учивший ценить настоящие, непоказные, счастье и дружбу. Неужели современные писатели разучились мечтать и стесняются высоких и красивых слов? А может, не хотят? Наверное, все-таки не хотят. Им, современным писателям, проще и приятнее рыться в житейском мусоре, если не сказать, дерьме, утверждая при этом, что именно в этом и заключается призвание литератора. Начисто забывая при этом о великой силе мечты. А ведь, как писал другой замечательный русский писатель-романтик Константин Паустовский, именно романтическая настроенность не позволяет человеку быть лживым, невежественным, трусливым и жестоким, потому что в романтике заключена большая облагораживающая сила…

– Да. И судно замечательное, и писатель замечательный! – словно угадав мысли Эдвина, замечает шкипер и, глубоко затянувшись и выпустив облако дыма, продолжает: – Жаль, что давно уже нет таких писателей. Герман Мелвилл, Роберт Стивенсон, Джек Лондон, Джозеф Конрад, Александр Грин – вот, пожалуй, и все настоящие морские писатели. Все остальные… тоже, конечно, писатели. Но не те, что нужны людям… Я хотел сказать, морякам.

– Ну-у-у, – удивленно тянет Эдвин. – Вот уж не думал, что вы читаете книги! – и, спохватившись, что, может, обидел человека, быстро поправляется: – Настоящие книги.

– Ошибаться, – добродушно щуря и без того едва видимые глаза, философски изрекает Джино Росси, – одно из свойств малоопытной молодежи. Почитываем и мы. И надо думать, не меньше вашего. Ежели желаете убедиться в этом, давайте спустимся в мою каюту.

– С удовольствием, – соглашается Эдвин.

– Хоть сейчас, – поддерживает Эдвина Мона.

Каюта капитана оказывается клетушкой два на два метра с узкой, похожей на ящик койкой и двумя привинченными к переборкам полками. На одной лежат судовые документы и навигационные приборы, другая плотно набита книгами. Преимущественно это книги авторов, названных шкипером. Больше всего книг Джека Лондона.

– Вот… это я читаю, – виновато, словно признаваясь в чем-то постыдном, говорит Джино Росси. – Библиотека не ахти какая, можно сказать, корабельная, но все же…

– Ну, что вы! Зря прибедняетесь, – пробежав взглядом по корешкам выстроившихся на полке книг, говорит Мона. – Замечательная подборка. Я ведь тоже люблю читать о море и собрала кое-какую библиотечку…

– Чудесные книги! – почувствовав, что Росси по-настоящему любит книги и ждет похвалы, вторит ей Эдвин. – Сразу видно настоящего ценителя настоящей морской литературы.

– То-то и оно! – довольный похвалой, с усмешкой изрекает шкипер «Удачи». – А вы уж думали, если Джино Росси контрабандист, то ничем, кроме безакцизных товаров, долларов и песо не интересуется. Так ведь? Но я прощаю вас. Вы хорошие ребята, и мне приятно видеть вас пассажирами моей шхуны…

 

Вот так сюрприз!

Вечер наступает неожиданно и стремительно. Тускнея на глазах, неправдоподобно большой медный диск солнца поспешно опускается за нависшую за далеким горизонтом широкую сине-сизую полосу не то дыма, не то тучи. Проходит несколько минут, и солнце исчезает, словно проваливается в бездну.

«А что, если это навсегда? – думает встревоженная видением столь редкого заката Мона. Но тут же решительно прогоняет эту нелепую мысль. – Какая глупость! Быть завтра ветру или непогоде и только».

После жаркого дня вечерний ветерок кажется прикосновением к лицу нежных детских ладоней. И сразу становится легче дышать.

К вечеру, проспавшись, Вилли Рекс и его дружки какое-то время бродят как неприкаянные по палубе. Не найдя иного занятия, начинают пьянку по новой. На сей раз с разрешения шкипера обосновываются в кубрике. Пьянка обещает быть шумной и обильной. На столе появляются несколько бутылок рома, пиво, консервы со шпротами и икрой, копченые угри, апельсины. Все указывает на то, что застолье может затянуться до утра.

Далеко на юге один за другим зажигаются огоньки в окнах раскиданных по берегу рыбачьих селений. Такое впечатление, что вспыхивают звезды далеких таинственных галактик.

Проголодавшиеся за день Эдвин и Мона, усевшись на затянутую брезентом шлюпку, достают из сумки еду – пирожки с фаршем и бутылку лимонада – и принимаются за ужин. Но едва они начинают свою более чем скромную трапезу, как под брезентом, у самых ног Моны, что-то шевелится, сопит и приглушенным голосом гундосит:

– Я тоже хочу есть!

– Ой! – тихо вскрикивает от неожиданности Мона и вскакивает на ноги.

– Ты чего? – недоумевает Эдвин.

– Здесь кто-то прячется! – отвечает напуганная девушка.

– А ну-ка, вылезай! – приказывает Эдвин. – Не то…

– Да тише вы! Раскричались тут… – слышится из-под брезента сдавленное шипение. – Это я – Поль! Не слышите разве?

– Вот так сюрприз! – только и может произнести ошарашенная Мона. Да так и остается стоять с разинутым ртом и широко открытыми от удивления глазами. Впрочем, в сгущающихся сумерках этого никто не видит.

– Как ты здесь оказался? – с трудом приходя в себя, спрашивает Эдвин. – Что ты здесь делаешь?

– Да не шумите вы! – угрожающе шипит Поль, высунув наконец голову из-под брезента. – Не видите, что делаю? Лежу в шлюпке. То есть… плыву вместе с вами. Я тоже хочу искать сокровища!

– Но как ты сюда попал? – продолжает выпытывать Эдвин.

– Как? Как? Просто! – почему-то обиженно гундосит мальчишка. – Залез по канату, который свисал с борта, и спрятался в шлюпке. Вот и все. Вместо того чтобы допрашивать, дали бы лучше поесть чего-нибудь. Нет! Раньше пить, я чуть не подох тут от жажды.

Мона протягивает брату бутылку с лимонадом. Поль хватает ее и, запрокинув голову, пьет торопливо и жадно. Наконец, едва не осушив полуторалитровую бутылку, шумно отдувается и возвращает ее Моне.

– Хорошо-о!

– Возьми вот, съешь, – протягивает Мона пирожок.

– Потом, успеется, – становится озабоченным Поль. Он по-прежнему полулежит под брезентом, и только его голова да руки выглядывают наружу. – Слушайте меня внимательно. Поблизости никого нет?

– Нет никого, – оглянувшись и тоже понизив голос, говорит Эдвин. – Выкладывай, что там у тебя.

– Эта шайка – опасные бандюги. Они собираются отобрать у вас… то есть у нас, сокровища. Если мы их найдем.

Поль с такой уверенностью говорит «мы», как будто его участие в поисках сокровищ – дело давно решенное. Но ни Эдвин, ни Мона внимания на это не обращают.

– Какая шайка? – недоумевает Мона. – Говори яснее.

– Те четверо, что резались здесь в карты. Я слышал все, о чем они говорили.

– Я думаю!.. – иронично замечает Эдвин и тут же переходит на серьезный тон. – Откуда им известно, что мы плывем за сокровищами?

– Не знаю. Но они уже несколько дней следят за вами. А я – за ними и за вами…

– А ты-то как узнал, что мы собрались на поиски сокровищ? – спрашивает Мона.

– Случайно подслушал ваш разговор, – бубнит Поль.

– Спрятавшись в кустах? – догадывается Эдвин. – Это я в тебя камушком попал?

– Угу-у…

– Нехорошо, – наставительно замечает Эдвин. – Ну да ладно. Говори дальше.

– А что говорить? Я все сказал. Если мы найдем золото, они отнимут его у нас. Вот и все. Я потому и поехал, чтобы помочь вам.

– Ой ли? – сомневается Мона.

– Чтоб я так жил!

– Значит, это ты сунул в мои шорты записку?

– Ну-у, я… А что?

– А то, что ты мог бы и на словах все рассказать.

– Да-а… Тебе расскажешь! Сразу началось бы: тебе с нами нельзя! маленький еще! дяде скажу! А сама сбежала.

– Так я хоть записку оставила, – пытается оправдаться Мона. Правда, не очень убедительно.

– И я оставил.

– О чем они еще говорили, эти прохиндеи? – меняет тему разговора Эдвин.

– О многом. Я тут всего наслушался… Это страшные люди, настоящие бандиты. Им убить человека, что раз плюнуть. Ихнего главаря зовут Вилли Рекс.

– Я кое-что слышал об этой банде, – замечает Эдвин. – О них дурная слава ходит. Вот уж не думал, что придется иметь с ними дело…

– Этого еще не хватало! Может, нам лучше вернуться? – в голосе Моны слышатся обеспокоенные нотки.

– Вернуться мы всегда успеем, – рассудительно произносит Эдвин. – Надо как-то узнать, известно ли им, куда мы плывем. Если известно, то… действительно… искать сокровища бессмысленно.

– Мне кажется, они не знают, где мы собираемся искать эти сокровища, – спешит успокоить Эдвина Поль. – Они думают, что вы плывете в Донго. Но вы ведь, по-моему, собрались на Чарос? Так ведь?

– Допустим, – подтверждает Мона. – А ты-то откуда знаешь?

– Я тоже читал хронику о крушении «Сан Антонио». Ту, что на чердаке валялась. А потом ее не стало, вот я и подумал…

– Поня-ятно, – насмешливо тянет Эдвин. – Тебе бы в сыщики. Зря талант зарываешь. Ну да ладно. Вернемся к делам поважнее. Так что будем делать?

– Может, все-таки вернемся? – не то спрашивает, не то предлагает Мона. Так или иначе, но в ее голосе слышится неуверенность.

– Надо подумать… – отзывается Эдвин. – Значит, так. Они знают, что мы плывем за золотом. Но не знают, куда мы плывем. А что, если мы попробуем улизнуть от них ночью? Идея? – спрашивает Эдвин и сам же отвечает: – Идея! И неплохая. Пусть они плывут себе в Донго, а мы останемся на Чаросе. Ну, как?

– Идея неплохая, – соглашается Мона. – Но как ее осуществить? Чтобы сойти на остров, надо к нему пристать. Но если мы будем сходить на берег, то и эти… – Мона кивает в сторону кубрика, – тоже сойдут вместе с нами.

– Не забывай, что у нас есть надувная лодка, – напоминает Эдвин. – А это значит, что нам необязательно приставать к острову. Понимаешь, о чем я? Раз понимаешь, то я пошел к капитану. Без него мы не сможем покинуть незаметно судно. Он человек хороший и, думаю, не откажет нам в помощи.

Над морем висит плотный полог густой синевы. Высоко над верхушками мачт загадочно мерцают мириады звезд, больших и маленьких. По бортам шхуны мерно покачиваются ходовые огни – красный и зеленый. Да еще посреди палубы горит убранный в защитный колпак фонарь, который освещает нактоуз, штурвальное колесо и ноги рулевого в растоптанных башмаках. Снизу из темноты доносится убаюкивающий плеск волн о борт шхуны.

Осмотревшись, Эдвин видит стоящего неподалеку от рулевого шкипера и направляется в его сторону. Проходя мимо, он трогает старика за руку.

– Синьор Джино, надо поговорить. Без свидетелей.

Спустя минуту шкипер подходит к Эдвину, который остановился у фок-мачты.

– Выкладывай, что там у тебя, – говорить тихо шумливому шкиперу не так просто, но он старается. – Что-нибудь важное?

– Нам грозит опасность, – отвечает Эдвин. – Я только что узнал, что эта четверка подозрительных типов на шхуне оказалась неспроста. Они преследуют нас, меня и мою невесту…

– Ты имеешь в виду Рекса и его братию?

– Их самих.

– То-то я думаю: чего это им вздумалось вдруг плыть в Донго? И непременно на моей посудине. Не завидую я вам. От этих прохиндеев можно ожидать чего угодно, – Росси озабоченно скребет пятерней затылок. – И что же ты хочешь от меня?

– Хочу, чтобы вы помогли нам. Нам необходимо высадиться на Чарос так, чтобы этого не видели эти самые… ваши пассажиры. Похоже, они не знают, куда мы плывем. Они думают, что мы направляемся в Донго…

– Именно так я им и сказал. Как мы условились. Они ведь спрашивали меня…

– И в этом наше преимущество, – продолжает Эдвин. – Но если они увидят, что мы высаживаемся на остров, то и они, конечно, потребуют высадить их.

– Задача-а… – озабоченно тянет шкипер. – Что же тут можно придумать? У меня всего одна шлюпка…

– У нас есть надувная лодка. Следовательно, к острову приставать необязательно. Больше того, можно вообще не останавливаться. Мы можем покинуть шхуну на ходу. Остается сделать так, чтобы эта банда не видела, как мы будем высаживаться. И где мы будем высаживаться.

– Это хорошо, что у вас своя лодка. В таком случае наша задача становится проще. Остается самая малость: устроить ваше бегство со шхуны так, чтобы этого не видели всякие там Рексы. И не только не видели, но и не догадывались, что я с вами в сговоре. Иначе… Впрочем, не будем об этом. Сделаем так. После одиннадцати я со своими ребятами пристану к компании Рекса и постараюсь, чтобы пьянка продолжалась по возможности дольше. А еще лучше, чтобы они проснулись уже в Донго. Придется выставить свою выпивку. Только вот как быть с рулевым? Хотя… рулевой не такая уж большая помеха. Я поговорю с ним, чтобы он не поднимал шума. И все же лодку будешь спускать с левого борта. И грести вначале будешь к югу, к мысу Фрир. В таком случае даже рулевой будет думать, что вы собираетесь высадиться на материке. А как только шхуна отойдет, повернешь на север, к Чаросу. Понял? А когда Рекс спохватится, будет уже поздно, и ему волей-неволей придется плыть с нами в Донго. А потом пусть ищет вас на материке… Ну как, устраивает тебя такой план?

– Вполне! Не знаю, как и благодарить вас, – найдя в темноте сухую жилистую руку шкипера, Эдвин с чувством пожимает ее.

– Не спеши благодарить, – дрогнувшим на мгновение голосом отзывается Джино Росси. – Благодарить будешь потом, когда все закончится. Причем – благополучно. А пока уточним план наших действий. Чарос мы будем проходить в двенадцать с четвертью. Значит, в двенадцать можешь начинать готовиться к спуску своей лодки. С талями, я думаю, вы управитесь самостоятельно. К половине первого чтобы вас на шхуне уже не было. Тебе знакомы эти воды?

– Да. Я бывал здесь. Да и маяк на острове виден.

– Вот и хорошо. Море пока спокойное, поэтому будем надеяться, что и ваше путешествие пройдет спокойно, без неожиданностей.

– Капитан… – виновато говорит Эдвин. – Тут такое дело… На судне объявился «заяц», младший брат моей невесты. Надумал плыть вместе с нами, но побоялся, что мы не возьмем его с собой. И потому пробрался на шхуну тайком и все это время лежал в шлюпке под брезентом. Так вы уж не поднимайте шума… Я заплачу за него. Но потом. Сейчас у меня нет денег.

– Ладно, – снисходительно усмехается в темноте Джино Росси. Можно подумать, что он вспомнил что-то приятное. – Будем считать, что я ничего не знаю. Я ведь тоже когда-то в детстве проделывал такие штучки. Так что… Ну а насчет платы… Я так догадываюсь, что вы собираетесь искать на Чаросе сокровища. Иначе к чему вся эта конспирация. Да и Рекс без причины не увязался бы за вами. Выходит, пронюхали, прохиндеи… Так вот. Если вам повезет и вы найдете клад… то купите мне новые паруса. Если не найдете, то… как-нибудь поставишь старику стаканчик кальвадоса, и будем квиты. А теперь иди. Не надо, чтобы нас видели вместе. Я тоже опасаюсь этого Рекса…

– Спасибо, капитан! – с чувством произносит Эдвин. – Вы хороший человек.

– Ну что? – торопится с вопросом Поль, едва Эдвин появляется из темноты. Мальчишка уже вылез из-под брезента, но держится настороже, готовый в любой миг юркнуть назад.

– Что сказал капитан? – не удерживается от вопроса и Мона.

– Все в порядке, – усаживаясь на борт шлюпки, отвечает Эдвин. – Капитан согласен помочь нам. План таков…

 

Судно на месте!

Утро, тихое и безмятежное. Над сонным морем висит окутанное утренней дымкой солнце – большое, бледное, невесомое.

Юго-западная оконечность острова Чарос. В каких-нибудь ста ярдах от усеянного валунами берега торчит из воды высокий камень, похожий на предостерегающе поднятый кверху большой палец руки. Называется камень Перст Нептуна. Палец словно предупреждает моряков об опасности, которая поджидает их у этого острова.

Правда, опасен не столько Перст Нептуна, который виден издалека, сколько Троячка – три огромных валуна в кабельтове от берега, напоминающих черные лоснящиеся спины уснувших китов. Даже в слабый ветер поверхность воды вокруг Троячки бурлит и пенится – явный признак того, что неглубокое морское дно в этом месте усеяно подводными скалами и огромными валунами. Особую опасность Троячка представляет ночью, в шторм и во время прилива. На этих камнях нашло свой печальный конец не одно застигнутое бурей судно. В том числе и захваченный английскими пиратами в 1685 году испанский галеон «Сан Антонио». Из-за Троячки этот участок моря получил прозвище Гиблое место.

И только лет полтораста тому назад, когда на западном берегу острова был построен маяк, плававшие в этих водах моряки смогли вздохнуть с облегчением.

Между Перстом Нептуна и Троячкой на белесой воде резким пятном чернеет резиновая лодка. Мелкие волны, которые медленно катятся к берегу, с усыпляющим хлюпаньем лениво лижут округлые, туго надутые ее бока.

В лодке двое: Мона и Поль.

Свесившись через борт и приникнув глазами к опущенному в воду небольшому квадратному ящику со стеклом вместо донышка, Мона наблюдает за дном. Она выполняет обязанности обеспечивающего – помогает работающему на дне Эдвину и заодно подстраховывает его.

Поль, свесив на противоположном борту ноги в воду, ловит на самолов – привязанную к пальцу леску – рыбу. На дне лодки, щекоча Моне ступни ног, уже трепыхаются, выпучив глаза и судорожно раскрывая рты, несколько бычков и одна зеленушка-русена. Следить за поплавком нет необходимости – клев Поль чувствует пальцем, – и потому ничто не мешает ему разглядывать остров.

Левую оконечность острова занимает гора высотой около тридцати пяти футов с пологими склонами. На плоской, будто срезанной ножом верхушке этого возвышения еще на добрых сто футов тянется к небу четырехгранная пирамида маяка, оканчивающаяся такой же четырехугольной башенкой с большим окном, глядящим на запад, в сторону моря. К маяку, словно ища у него защиты от ненастья, жмется крохотный домик смотрителя с яркой черепичной крышей и с единственным глядящим на остров окном.

Правее маяка, за серым, без единой травинки пригорком высотой около десяти футов прячется крохотная, хорошо защищенная от волн бухточка, на берегу которой сушится днищем кверху лодка маячника. Еще правее и чуть поодаль, почти на самой южной оконечности острова, вздымается мрачная громада Гранд-форта с массивными пятифутовой толщины стенами из потемневшего красного кирпича с двумя ярусами похожих на мертвые глазницы бойниц. Этими глазницами крепость угрюмо смотрит на узкий пролив Гутан, единственный проход, по которому можно попасть из Патосского моря в Морион, – другого пути туда нет. Издали крепость напоминает исполинскую черепаху, выползшую когда-то из морской пучины на берег погреться на солнце да так и застывшую тут на веки вечные.

Во времена бригов и корветов Гранд-форт со своими двадцатью пушками и шестью десятками солдат гарнизона был надежным стражем на подступах к Мориону, мимо которого не могло проскользнуть ни одно судно. Если же какая-нибудь пиратская посудина и пыталась это сделать в расчете на богатую добычу в Морионе, то после первого же залпа хорошо пристрелянных крепостных пушек она превращалась в щепки.

Позже власти Мориона приспособили форт под тюрьму, в которой содержались преступники со всего полуострова. Сейчас в нем обитают только бакланы и крачки. Да еще привидения, оставшиеся с тех времен, когда в крепости казнили пиратов и прочих преступников. И если привидения ведут себя в Гранд-форте преимущественно спокойно, то этого не скажешь о птицах. Случается, они учиняют такой галдеж, от которого за версту приходится закрывать уши.

Созерцание Полем острова неожиданно прерывает сильное подергивание лески. Так может клевать только очень крупная рыба. Поль замирает в ожидании повторного клева. И рыба снова клюет. Да так сильно, что рука с леской едва не касается воды. И тут же Поль слышит позади себя подозрительное хихиканье сестры.

– Ты чего? – недоумевает он.

Но Мона не успевает ответить – вода у борта пузырится и бурлит, и на ее поверхности появляется голова Эдвина в маске. Шумно выдохнув воздух, он какое-то время часто с наслаждением дышит и только после этого, подняв на лоб маску и сотворив на лице серьезную мину, обращается к Полю:

– Там к твоему самолову акула хотела прицепиться, да только увидела меня и дала стрекача.

– Правда? – делает круглые глаза мальчишка, но, заметив, как Эдвин подмигивает Моне, показывает кулак. – Смотри, как бы я эту акулу за одну штуку не подцепил!

– Ну, что там? – торопится с вопросом Мона. – Судно видел?

– Судно на месте, – отвечает довольный Эдвин. – Остается безделица – найти сокровища. Сколько я пробыл под водой?

– Минуту и сорок секунд. На первый раз очень даже неплохо, – говорит Мона и пододвигается к Полю, освобождая место Эдвину. – Влезай в лодку и рассказывай, как там.

Когда Эдвин, перевалившись через борт, оказывается в лодке, Мона продолжает выспрашивать:

– Как вода?

– Нормальная. Немного холодновата, но работать можно. Глубина – каких-нибудь двадцать футов. Может, чуть больше.

– Что ты там хоть видел, расскажи, – не может удержаться от вопроса снедаемый любопытством Поль. О рыбной ловле он уже позабыл и даже не чувствует осторожного подергивания за леску какой-то мелкой рыбешки. Весь превратившись во внимание, он не спускает с Эдвина широко раскрытых глаз.

– Пока ничего особенного, – сознается Эдвин. – Обломки судна раскиданы на большой площади. К тому же занесены песком. Не так, чтобы уж очень – здесь постоянные течения, – но разглядеть вот так, все сразу, непросто. Пока что определил, где находится корма: она самая высокая. А нам надо установить, где расположен трюм, вернее, его остатки. Там и будем искать. Так что работы непочатый край. Хватит на всех.

Последние слова адресованы прежде всего Полю, который больше всего боится, что ему придется только ловить рыбу, подстраховывать Эдвина и Мону да смотреть, как они таскают на поверхность сокровища.

– Эх, нам бы хоть один акваланг! – упершись поудобнее спиной в тугой борт лодки и закрыв глаза, вздыхает Эдвин. – Вот тогда бы мы развернулись…

– С аквалангом все герои, – пытается подбодрить Эдвина Мона. – А мы вот и без акваланга возьмем да и найдем золото. Сейчас испытаем твое изобретение. Думаю, оно облегчит немного наши поиски.

– Будем надеяться, – отзывается Эдвин.

– Эд, а акулы правда здесь водятся? – успев уже забыть о недавнем розыгрыше, встревает в разговор Поль.

– Акул в этих местах я ни раньше, ни сегодня не видел. А вот осьминог, большущий такой осьминог, должен здесь обитать – попадался когда-то на глаза.

– А на людей они нападают, эти осьминоги? – допытывается Поль, стараясь при этом казаться равнодушным.

– Осьминоги – самые мирные твари, – отвечает Эдвин. – Однако злоупотреблять ихним миролюбием не советую. Последствия могут быть плачевными.

– Понятно, – в голосе Поля слышится разочарование. Можно подумать, что он уже приготовился к схватке с этим страшилищем, но оно оказалось трусливым и не пожелало драться.

– И вообще, – продолжает Эдвин, – в море никого не следует трогать. Кроме, разумеется, глупой рыбы, которую, если она клюет, да еще так настырно, следует подсекать и вытаскивать.

– Фу ты! – спохватывается Поль, и через несколько секунд к немногочисленной компании пойманных рыб присоединяется небольшая, плоская и круглая, как лепешка, камбала с сердито вытаращенными глазками. Несколько раз подскочив, она успокаивается и мирно укладывается на дно лодки у ног Моны.

– Пожалуй, пора, – усаживаясь на борт и свешивая ноги в воду, говорит Эдвин. – Не терпится испытать свое изобретение. Мона, не забудь проследить, сколько я в этот раз пробуду под водой.

Поправив на себе самодельный свинцовый пояс с прикрепленным к нему большим кошелем для находок и ножом в кожаных ножнах, Эдвин несколькими глубокими вдохами прочищает легкие и опускает на глаза маску с овальным стеклом. Затем, взяв из рук Моны пудовый камень с привязанным к нему тонким пеньковым линем и прижав его к животу, делает последний глубокий вдох и уходит под воду.

Несмотря на быстрое погружение, Эдвин успевает многое заметить. Вверху, на поверхности воды, кажущейся снизу серебристым небом, невесомым темным пятном парит только что оставленная все уменьшающаяся лодка. Внизу желтеет покрытое островками колышущихся водорослей песчаное дно. В прямых, квадратных и округленных, хаотично нагроможденных складках дна угадывается творение рук человеческих: куски мачт, бимсы, шпангоуты, реи, кильсоны, пушки и прочие детали развалившегося когда-то на части парусного судна. Местами, где течение посильнее и песок на одном месте не задерживается, эти предметы, полусгнившие, почерневшие, источенные морским червем, выступают из песка наружу; вся эта «география» морского дна помогает Эдвину понять приблизительное расположение остатков погибшего галеона.

Неподалеку со стороны моря темнеет ближайший из камней Троячки. За ним угадываются размытые силуэты двух других камней.

Рядом, на расстоянии вытянутой руки, бесцельно мечется стайка крошечной серебряной рыбки – тарпона. Не обращая на Эдвина ни малейшего внимания, мимо с равнодушным видом проплывает угрюмый групер. «Не будь таким важным, – мысленно обращается к рыбе Эдвин. – А то и не опомнишься, как угодишь Полю на крючок».

В отличие от групера, медлительная рыба-ангел с меланхолической физиономией останавливается и внимательно осматривает неподвижными глазами опускающегося мимо нее нового, незнакомого ей обитателя подводного мира. Не найдя в нем ничего заслуживающего внимания, рыба неохотно виляет хвостом и направляется к ближайшему кусту водорослей.

Наконец Эдвин касается ногами дна, и из-под его черных ласт взметаются желтые тучки потревоженного песка. Эдвин выпускает из рук камень, который тут же частыми рывками уходит вверх, поднимает со дна оставленную в прошлое погружение саперную лопатку и, не переставая внимательно осматривать дно, плывет к камням Троячки, где, по его прикидкам, должно находиться то, что осталось от грузового трюма «Сан Антонио».

«Не иначе как балласт, – догадывается Эдвин, наткнувшись на груду гранитных камней приблизительно одного размера и явно неместного происхождения. – Следовательно, грузовой трюм должен находиться чуть подальше, у подножия скалы».

Проплывая мимо расселины между валуном и свалившимся на него палубным настилом, Эдвин замечает в ней осьминога. Из полумрака настороженно пялятся два больших и круглых, как блюдца, полуприкрытых белыми пленками глаза. «Привет, дружище! – мысленно здоровается Эдвин со старым знакомым, который обитает тут с незапамятных, должно быть, времен. – Все еще живешь? Ну живи, живи. Уж ты-то наверняка знаешь, где тут схоронены сокровища, да только не расскажешь. А впрочем, я и без тебя кое-что уже вижу!» И Эдвин устремляется к подножию ближайшей подводной скалы, на одном из выступов которой тускло блестит кружочек серебристого металла. «Так и есть – испанский талер!»

Монета оказывается увесистой, с замысловатым рельефом. Сунув ее в свой кошель и осмотревшись, Эдвин подплывает к наполовину занесенной песком почерневшей развороченной бочке. Похоже, совсем недавно в бочке кто-то ковырялся. «А что если золото было именно в ней?» – думает Эдвин.

Осмотрев бочку и окончательно убедившись, что не так давно здесь действительно «ступала нога человека», Эдвин оставляет на песке свою лопатку и возвращается назад. Под лодкой уже висит балластный камень с прикрепленной к линю надутой камерой баскетбольного мяча – изобретение Эдвина, призванное хотя бы частично восполнить отсутствие акваланга. Выдохнув остатки воздуха из легких, Эдвин сует в рот торчащую из камеры трубку и осторожно открывает установленный на ней вентилек. Живительный, хоть и отдающий резиной, воздух наполняет легкие.

Закрыв вентиль, Эдвин спешит к месту находки монеты. Подняв оставленную лопатку, он принимается разгребать скопившийся у подножья скалы песок, однако найти что-либо еще не удается. Кроме разве что небольшого, обросшего мелкими водорослями бурого кома песка, скрепленного известью и солями какого-то металла. «Странный ком, – поднимает находку заинтригованный Эдвин. – Здесь должно что-то быть».

Подплыв к балластному камню, Эдвин вдыхает из камеры остатки воздуха, снимает с пояса кошель, крепит его к линю, впихивает в кошель ком песка и подергиванием линя подает Моне сигнал поднимать. И сам вместе с грузом поднимается наверх. Вдохнув с наслаждением свежего воздуха, первым делом интересуется:

– И сколько в этот раз я пробыл под водой?

– Почти семь минут, – взглянув на часы, отвечает Мона. – Не хватило десяти секунд.

– Это уже кое-что! – не скрывает удовлетворения Эдвин. – Впредь надо лишь ставить лодку над тем местом, где предстоит копать. Чтобы не тратить время на плавание к нашему «дыхательному аппарату» и обратно.

– Что нашел? – помогая Эдвину взобраться в лодку, спрашивает Поль. – А песок этот зачем?

– Кое-что… – Эдвин достает из кошеля серебряную монету и протягивает ее Полю. – Да и в этом, как ты говоришь, песке, думается мне, мы найдем что-нибудь…

Эдвин кладет на колени балластный камень и слегка ударяет по нему песчаным комом. После третьего удара ком разваливается на куски, и на дно лодки, поблескивая на солнце, сыплются десятка два серебряных талеров.

– Да мы уже богачи! – восклицает обрадованная Мона. – И это, считай, с первого раза. Если так дело пойдет дальше… – От избытка чувств девушка даже закатывает кверху глаза.

– Вот это да! – вторит сестре Поль, пересыпая монеты с ладони на ладонь.

– То ли еще будет, – задорно подмигивает им Эдвин. – Хотя, по всему видать, здесь кто-то уже поработал. И не так давно. Но мы будем искать. Не думаю, чтобы они все забрали. Нашел же я вот…

Но в последующие три часа ничего больше, если не считать поднятую Полем латунную пуговицу от камзола, искателям сокровищ на глаза не попалось.

Время между тем приближается к полудню. Солнце висит почти над головой и немилосердно припекает. На ровной маслянистой поверхности воды не видно ни одной складки – полный штиль. Сидеть в резиновой лодке становится все невыносимее.

– Ну что? Будем двигать к берегу? – предлагает Эдвин. – Пора подкрепиться. А после полудня, как спадет жара, поныряем еще.

– А за нами как будто кто-то наблюдает с берега, – понизив почему-то голос, говорит Поль. – Какой-то мужик уже минут пять смотрит на нас.

– А-а… это смотритель маяка, – узнает Эдвин человека на берегу. – Я говорил вам о нем. Он тут один на весь остров живет. Странный тип. Похоже, одичал от одиночества. Думаю, вы с ним еще познакомитесь.

Лодка входит в крошечную бухточку и пристает к пологому берегу. Мона и Поль, забрав с собой все, что необходимо забрать, поднимаются по склону на пригорок, а Эдвин остается, чтобы вытащить на берег лодку и укрепить ее на случай внезапного ветра.

Взобравшись на вершину пригорка, Мона и Поль сталкиваются с невысоким костлявым мужчиной лет пятидесяти, одетым в линялую морскую робу и босоногим. Задубевшее на ветру и солнце лицо мужчины покрыто жесткой серой щетиной, на беспокойно бегающие серые глаза надвинута грязная белая кепка.

– У меня вроде как соседи появились, – говорит вместо приветствия бесцветным голосом мужчина. – Надолго пожаловали?

Шедшая впереди Мона приветливо улыбается:

– Здравствуйте! Мы к вам на недельку-другую. Надеюсь, не помешаем. Вы, наверное, смотритель этого маяка?

– Он самый. Смотритель… – сухо отвечает мужчина.

– А можно как-нибудь посмотреть ваш маяк? – первым делом интересуется Поль. – Я никогда не видел маяк изнутри.

Не удостоив мальчишку ответом, маячник продолжает свой допрос:

– Откуда прибыли?

– Из Мориона, – кратко, по-военному отвечает Мона. Собеседник явно не принадлежит к категории общительных людей, с которыми запросто можно перекинуться словом-другим.

– Понятно, – неопределенно кивает головой маячник и, помолчав, задает следующий вопрос: – А сами-то… кто будете?

В это время на пригорок поднимается Эдвин. Обернувшись на звук шагов и едва не столкнувшись с Эдвином нос к носу, маячник что-то невразумительное бормочет, резко поворачивается и, не проронив больше ни слова, быстро шагает в сторону маяка.

– И вправду какой-то он чудаковатый, этот смотритель маяка, – пожимает плечами Мона.

– Можно подумать, что мы без стука ворвались к нему в дом, – добавляет обиженный Поль. – И вообще… я чувствовал себя перед ним невоодушевленным предметом.

– Выходит, прав я был, когда говорил, что это странный тип, – усмехается Эдвин, глядя в спину удаляющегося маячника.

– А что если он тоже ищет золото и видит в нас своих конкурентов? – в голосе Моны слышится озабоченность.

– У меня большие сомнения относительно того, что он знает историю «Сан Антонио», – успокаивает Мону Эдвин. – Хроника-то рукописная, следовательно, в одном экземпляре. И этот экземпляр у нас.

Но у Моны на сей счет свое мнение.

– А почему ты не допускаешь, – говорит она, – что он мог чисто случайно наткнуться на сокровища. Свою монету ты без хроники нашел. А он ведь живет тут, я думаю, не один год.

– А вдруг он действительно отыскал золото и боится, чтобы мы не украли или не отняли его находку? – выдвигает свое предположение Поль.

– Не будем гадать на кофейной гуще, – говорит Эдвин. – Надо при случае потолковать с ним начистоту, и все прояснится.

За разговором о смотрителе маяка кладоискатели не замечают, как подходят к своему жилищу – небольшой пещере под массивным, напоминающим плиту камнем. Рядом с входом в пещеру возвышается столетний дуб. Благодаря его тени в пещере даже в полдень не бывает жарко.

– Берлогу мы, конечно, имеем что надо! – с детской непосредственностью восклицает Поль. – Я мог бы тут всю жизнь прожить.

 

Похоже, у нас были гости

С утра солнце заметно мутнеет, обволакивается белесой пеленой, увеличивается в размерах. Проходит какое-то время, и на западе, над горизонтом, встает гряда белых причудливых облаков. Такое впечатление, что там вырастает сказочный город с замысловатыми башнями, куполами, пирамидами. Их вершины с каждой минутой становятся все белее, а основания постепенно темнеют. Затем вершины начинают туманиться, терять очертания, лохматиться. От них во все стороны вытягиваются всевозможные дорожки, веники, хвосты. Воздух перенасыщен влагой, неподвижен и тяжел. Все предвещает неминуемую бурю.

Эдвин, Мона и Поль уже по нескольку раз опускались на дно, но все их поиски были безуспешными – даже завалящий талер никому не привелось найти. Впрочем, и предыдущие дни были не намного удачливее. За всю неделю ребятам удалось найти одну-единственную монету. Правда, этой монетой был золотой эскудо. Повезло Моне. Эта находка на какое-то время приподняла настроение кладоискателей.

Впрочем, несмотря на временные, как они сами в шутку говорят, неудачи, молодые люди твердо верят, что рано или поздно золото «Сан Антонио» будет найдено.

Волнение на море между тем усиливается, и кладоискатели все чаще посматривают с тревогой на запад, откуда надвигается ненастье.

Опустившись на дно в последний раз, Эдвин спешит к одной из скал, подле которой он заприметил хаотично наваленную вперемешку с песком кучу деревянных деталей корабля: шпангоуты, брусья, доски. Ему кажется, что там его ожидает настоящая находка. Как любит говаривать Поль, «находка века».

И предчувствие не обманывает парня: расковыряв лопаткой песчаный бугорок, он находит под ним обросший ракушками правильной геометрической формы предмет, напоминающий коробку. «А вдруг это шкатулка, а в ней – драгоценности!» – мелькает в голове Эдвина мысль. Он торопливо отковыривает ножом от находки ракушки и, заметив на очищенной поверхности микроскопическую щель, пытается просунуть в нее острие ножа. После нескольких попыток ему это удается. Сухо треснув, коробочка раскрывается. В ней, в черных истлевших ошметках, которые некогда были красным бархатом, тускло поблескивает тонкой работы браслет в виде свернувшейся в несколько колец золотой змейки с небольшими рубинами вместо глаз.

Эдвин едва сдерживается, чтобы не вскрикнуть от восхищения. «Вот это находка! Вот ошарашу Мону и Поля! – думает он. И тут при воспоминании о Моне в голову ему приходит неожиданная мысль: – Пусть эту штуку лучше найдет Мона. Это доставит ей больше радости. Так и сделаем. Оставлю я эту коробку на прежнем месте и сейчас же направлю сюда Мону. Конечно, она поймет, что коробку я уже держал в руках, и все равно такая находка будет для нее приятным сюрпризом».

Уложив коробочку на прежнее место, Эдвин слегка присыпает ее песком, но не настолько, чтобы невозможно было заметить. Затем, с трудом превозмогая желание глотнуть воздуха, устремляется вверх.

А там, едва его голова оказывается на поверхности, ее тут же накрывает высокой волной. В открытый навстречу воздуху рот Эдвина попадает изрядная порция соленой воды. Мона, свесившись за борт, хватает парня за волосы и подтаскивает к лодке. Вдохнув наконец воздуха, Эдвин виновато улыбается и с помощью Моны и Поля переваливается в подпрыгивающую на волнах лодку. Оказавшись в лодке, он удивленно качает головой:

– Во дает штормяга! Когда же он успел так раскочегариться?

– Да только что… ветер как рванул, так море сразу и вздыбилось, – прикрываясь рукой от летящих в глаза брызг, говорит Поль.

– Жаль! – удрученно выдыхает Эдвин.

– А что? – бросив на Эдвина беглый взгляд и заметив на его лице подавленное выражение, спрашивает Мона.

– Да так… ничего, – неохотно отвечает Эдвин. – Думал, еще поныряем. А тут такое делается…

Ветер, разъяряясь с каждой минутой все больше, срывает с гребней пену и швыряет ее комьями в лицо. Отплевываясь и чертыхаясь, кладоискатели укладывают на дно лодки свое нехитрое снаряжение и что есть мочи гребут к берегу. И делают они это как нельзя своевременно: едва лодка оказывается в спасительной бухте, как на берег обрушивается волна высотой в добрых шесть футов. Ее брызги и пена, подхваченные ветром, летят далеко на сушу.

– Во дает! – выкрикивает Поль. Его глаза сверкают от возбуждения. – Ну и штормяга!

– Лодку придется забрать с собой! – кричит Эдвин. Говорить мешает все усиливающийся грохот волн. – А то, чего доброго, можем остаться без нее!

Впрочем, в бухте, защищенной от моря невысоким мыском, довольно тихо. Лишь небольшое волнение указывает на бушующий рядом шторм.

Стравив из лодки воздух и забрав ее с собой, все трое, подгоняемые порывами ветра, спешат к своему жилью.

Первой в пещеру заходит идущая впереди Мона. Точнее будет сказать, намеревается зайти. Приподняв свисающий над входом клеенчатый полог и заглянув внутрь, она замирает на месте.

– Ты чего? – спрашивает, наткнувшись на девушку, идущий следом Эдвин.

– Похоже, у нас были гости, – говорит растерянная Мона.

Эдвин заглядывает через ее плечо внутрь пещеры и от удивления присвистывает: все вещи, так аккуратно разложенные любящей во всем порядок Моной в нишах и на выступах пещеры, валяются на полу вперемешку с охапками сухих водорослей, которые были тщательно расстелены под стенками в качестве подстилки.

– Можно подумать, что тут побывало стадо свиней, – озадаченно чешет затылок Эдвин.

– И все указывает на то, что эти свиньи что-то искали, – уточняет Мона. – Хорошо, что мы догадались прятать свои находки в другом месте.

– Неужели маячник? – не может поверить Эдвин.

Поль, как всегда, категоричен:

– А то кто же? Его работа! Иначе чего бы он наблюдал за нами каждый день?

– Может, он, а может, и не он… – в отличие от Поля, в голосе Эдвина не чувствуется такой уверенности. – И, чтобы узнать, кто нас все-таки навещал, я прямо сейчас и схожу к маячнику.

Надев непромокаемую ветровку, Эдвин уходит, а Мона с Полем зажигают свечу и принимаются наводить в пещере порядок. Слышно, как снаружи, в ветвях дуба, шумит ветер, но здесь, в пещере, тихо и уютно.

Эдвин возвращается через полчаса. Взглянув на напрягшиеся лица Моны и Поля, он, не дожидаясь их вопросов, говорит:

– Наши дела скверные. Маячник, несмотря на свое странное поведение, здесь, похоже, ни при чем. Во всяком случае, так он меня уверял. Говорит, что видел четырех мужчин, которые сегодня утром появились на острове и расположились в палатке под платаном. Сперва они долго наблюдали за нами в бинокль, расспрашивали маячника о нас: кто такие, когда, зачем, где обосновались. Уверяли, что они – археологи-подводники, прибыли сюда искать какое-то затонувшее в этих водах судно. Затем маячник видел их возле нашей пещеры. Судя по его описанию, мы имеем дело с четверкой проходимцев, которые плыли с нами сюда на «Удаче». То есть с шайкой Рекса. Вот так…

– Нам только этого не хватало! – отзывается Мона.

– Так что надо быть готовыми к любым неприятностям, – продолжает Эдвин. – От этих типов можно ожидать чего угодно. Я не имею права подвергать вас опасности. А потому спрашиваю: мы продолжаем искать сокровища или будем думать, как отсюда выбраться? Силы явно неравные…

– Я за то, чтобы продолжать поиски! – с неожиданной решимостью заявляет Мона. – Тем более что это единственная наша возможность выкарабкаться из нищеты. В случае удачи, разумеется.

– Я – как Мона! – поддерживает сестру Поль и в запальчивости добавляет: – Неужели мы испугаемся каких-то жуликов?

– Я, понятное дело, с вами, – говорит Эдвин. – Искать так искать. Будем вести себя так, как будто этих людей нет на острове. А как быть дальше, покажут время и обстоятельства. Сейчас меня больше смущает смотритель маяка – при виде меня он как будто теряется. Не могу понять причины…

 

Там страшное чудовище!

Утренний воздух чист и прозрачен. Без единой тучки небо кажется вымытым родниковой водой. Маленькие волны лениво накатываются, шурша галькой, на берег и так же не спеша возвращаются назад. Море дышит свежестью и запахом йода. О вчерашнем ненастье напоминают разве что охапки выброшенных за ночь на берег бурых водорослей.

– Какое чудное утро! – запрокинув голову и шумно втягивая в себя чистый пьянящий воздух, восторженно восклицает Поль. – Сегодня-то уж мы обязательно что-нибудь найдем. Точнее, я найду. Это будет находка века!

– Вряд ли, – остужает пыл брата Мона, взглянув на место гибели «Сан Антонио».

– Это почему же? – удивляется Поль.

Все трое – Мона, Поль и Эдвин – поднимаются на вершину холма, откуда открывается великолепный вид на море. Эдвин несет спущенную резиновую лодку, у Поля на плече пара весел и свинцовый пояс, у Моны прочие принадлежности для ныряния: маска, ящик со стеклом, «дыхательный аппарат», насос.

– Потому что наше место уже занято другими… – вместо Моны отвечает Эдвин. Он тоже увидел неподалеку от камней Троячка почти такую же, как у них, резиновую лодку, в которой сидит человек.

Теперь и Поль замечает лодку. Но и после этого не теряет надежды.

– А может, это рыбу кто-то ловит?

– Ага, рыбу, – насмешливо поддакивает Мона. – Вон, смотри… сразу две рыбы всплыли на поверхность. Так что, дружок, плакала твоя находка века.

– Не знаю, как его, а вот моя находка, возможно, и заплачет, – вспомнив об неосмотрительно оставленном на дне браслете, удрученно бормочет Эдвин.

– Ты о чем? – любопытствует Мона.

– А-а… это я так, – отмахивается Эдвин.

Едва Камбуз и Авас появляются на поверхности, как Рекс, не давая им отдышаться, сыплет вопросами:

– Ну, что там? Судно видели? Золото есть? Где сокровища? Почему молчите, как истуканы?

Даже здесь, на море, в лодке, когда кругом ни души, на Рексе неизменная бабочка и белая шляпа.

– Дай хоть воздуху глотнуть! – выпучив глаза и отдуваясь, хрипит Авас. От напряжения его красное лицо и вовсе стало багровым. – Никакого там судна нет.

– Одни гнилые обломки торчат из песка, – добавляет Камбуз посиневшими губами. Камбуз страдает двумя недостатками: он постоянно голоден и плохо переносит малейший холод. А воду сегодня, после вчерашнего шторма, теплой не назовешь.

– Плохо ищете, ребятки! – недовольно ворчит Рекс. – Повнимательнее смотрите. Повнимательнее! Золото должно быть. Раз есть обломки, и раз среди них кто-то роется, значит, золотишко должно быть. Недаром они, – Рекс выразительно кивает в сторону берега, где на вершине холма маячат фигуры остановившихся в нерешительности Поля, Моны и Эдвина, – здесь вертятся. И сбежали они от нас не просто так… Вишь остановились! Стойте, стойте! Теперь вам долго придется там стоять, – ехидничает Рекс.

– Ну что, ребятки, отдохнули? – спрашивает он спустя минуту и, не дожидаясь ответа, продолжает уже требовательно: – Давайте-ка вниз! Нечего тянуть резину. Да смотрите там получше!

Камбуз и Авас с недовольными минами на лицах набирают в легкие побольше воздуха и почти одновременно скрываются под водой. На сей раз, едва оказавшись на дне, Камбуз замечает выглядывающий из песка предмет, напоминающий шкатулку. «А ведь в ней может что-нибудь находиться, – мелькает в тощем мозгу Камбуза. – И, похоже, ее кто-то совсем недавно брал в руки». Камбуз поднимает коробочку и, увидев на ее узкой стороне щель, не без трепета открывает. При виде содержимого коробочки и без того вытянутое лицо Камбуза вытягивается еще больше, глаза расширяются от изумления, а рот непроизвольно открывается, чтобы от того же изумления присвистнуть. Глотнув воды и придя в себя, Камбуз дрожащими руками достает из коробочки знакомый уже нам браслет и, отвернувшись от напарника, поспешно запихивает его себе в плавки.

Авас краем ока все это видит, но как ни в чем не бывало продолжает дальше рыться между обломками гнилых досок.

Управившись с браслетом, Камбуз, словно ничего не произошло, спокойно, касаясь дна руками, скользит дальше, в сторону валуна с лежащими на нем черными от времени и источенными морским червем досками, вокруг которых валяется множество всевозможных пустых раковин и крабьих панцирей. Подплыв поближе, Камбуз замечает, что в глубине темной расселины между валуном и досками что-то шевельнулось. Приблизившись, он заглядывает в расселину. Оттуда на него смотрят, не мигая, два огромных круглых глаза. Камбуз от неожиданности вздрагивает и роняет в песок свой нож. «У-у, гадость! Нет на тебя погибели!» – ругается он мысленно и, схватив первый попавшийся под руку ослизлый обломок доски, с ожесточением тычет им в логово осьминога. Возмездие не заставляет себя долго ждать. В тот же миг из расселины показывается, извиваясь ужом, щупальце и в мгновение ока намертво прилипает к голой ляжке Камбуза своей розовой, похожей на свиной пятачок присоской. Камбуз дергается, изворачивается, наконец бьет по щупальцу кулаком. Но все напрасно. Присоска только сильнее впивается в тело, причиняя жгучую боль. Больше того, к ноге Камбуза, теперь уже другой, тянется еще одно щупальце. Остальными шестью осьминог намертво присасывается к валуну. Он высовывает из расселины свое мешковатое, переливающееся студнем тело, цвет которого на глазах Камбуза из серо-бурого превращается в розовый – верный признак возбуждения, – и в упор смотрит на своего обидчика неподвижными, близко посаженными глазищами. Холодный, потусторонний взгляд жуткого животного загоняет сердце Камбуза в пятки. Камбуз что есть сил тянется к ножу, но достать его не может: спрут не отпускает его от себя ни на дюйм. Видя, что самому с осьминогом ему не справиться, Камбуз жестами подзывает на помощь Аваса. Перестав рыться в обломках судна, тот с любопытством наблюдает за неравной борьбой своего товарища с животным. Когда до сознания Камбуза доходит, что Авас и не думает ему помогать, он в отчаянии, пытаясь крикнуть, открывает рот…

Выждав, когда тело Камбуза перестанет вздрагивать, Авас подплывает к нему, достает браслет, торопливо прячет его во внутренний карман своих трусов-шортов и только после этого, из последних сил сдерживая желание вдохнуть, устремляется вверх.

– Что так долго? Где Камбуз? – напускается Рекс на Аваса, едва тот выныривает из воды. – Золото есть? Что с Камбузом? Говори же! – переходит на крик Рекс, поняв наконец, что случилось что-то неладное.

– Там… Там… – изображая на лице испуг, лепечет Авас. – Там страшное чудовище! Оно схватило Камбуза за ноги! И утащило…

– Какое чудовище? – переспрашивает опешивший от такой новости главарь шайки. – Где? Что ты болтаешь?

– Огромное! И страшное! С такими вот щупальцами! – для наглядности Авас распростирает наподобие рыбака-хвастуна руки, не удерживается на поверхности и хлебает воду. Вынырнув и отплевавшись, продолжает: – Оно схватило Камбуза за ноги и в один момент затянуло в свою пещеру. Я ничем не мог помочь ему…

– Но у вас же были ножи!

– Камбуз свой нож уронил… от страха. А я был далеко от них… и не смог вовремя подоспеть на помощь… – с трудом дыша, объясняет Авас. Вскарабкавшись в лодку, он так и остается лежать на животе. Делает вид, что его может стошнить, то и дело икает, отдувается и отплевывается. На самом же деле он опасается, как бы Рекс не обратил внимания на выпирающий из шортов браслет. Лежа на животе и подложив под себя руки, Авас укладывает его в кармане поудобнее.

Рекс ничего этого не замечает и ни о чем таком не догадывается. Взявшись за весла, он лишь озадаченно тянет:

– Дела-а… – и подкрепляет свою озадаченность соответствующим случаю ругательством.

 

Тебя там ожидает сюрприз

Солнце перевалило за полдень. Море все еще спокойное. Даже ряби не видать на его поверхности. Можно подумать, что, порезвившись вчера вволю, сегодня оно намерено целый день отдыхать. И в воздухе ни малейшего движения. И только со стороны берега, если прислушаться, доносится едва уловимый шум прибоя. Прибой, как ни странно, и в полнейший штиль не прекращается.

На ведущей к бухте тропинке вновь появляются Мона, Эдвин и Поль. На сей раз прибрежные воды пустынны, конкурентов не видать, значит, можно спокойно заняться своим делом. Спустившись к берегу, кладоискатели принимаются надувать лодку. Занятие это не такое уж и сложное, как может показаться: сотня качков ножным насосом, и тугие бока лодки звенят от удара.

– Первой сегодня ныряет Мона, – предлагает Эдвин, когда лодка останавливается на своем обычном месте неподалеку от Троячки. – Внимательно обследуй дно к северо-западу. Мне кажется, тебя там ожидает сюрприз. Должен ожидать… – уточняет Эдвин.

Он не теряет надежды, что люди Рекса не заметили его находку, что она все еще лежит на прежнем месте.

Эдвин остается за подстраховщика, а Мона, застегнув на животе балластный пояс, с камнем в руках вываливается за борт и мгновенно исчезает под водой. Мягко коснувшись песка, оставляет камень и не спеша, внимательно всматриваясь в дно, движется в указанном Эдвином направлении.

На пути ей то и дело встречаются рыбы: крупные – поодиночке, мелкие – стайками. Но в этот раз рыбы Мону не занимают. Все ее внимание сосредоточено на дне: сюрприз, на который намекал Эдвин, может находиться только на дне. Мона теряется в догадках, что имел в виду Эдвин.

Проплыв десятка два ярдов, девушка приподнимает голову и от неожиданности содрогается: ярдах в пяти перед нею, подле валуна со свалившимися на него досками, раскинув руки и вытянув ноги, лежит лицом вниз мужчина в черных, лет двадцать тому вышедших из моды плавках. По его телу ползают крабы и омары, а его волосы, в которые уже нанесло песка, шевелятся, будто живые, от движения воды.

Едва не вскрикнув от ужаса, Мона отталкивается от дна и стрелой устремляется вверх. Вынырнув на поверхность, она энергичными гребками спешит к лодке.

– В чем дело? Почему так быстро? Неужели нашла? – протягивая девушке руку, спрашивает Эдвин.

– Нашла… – приблизившись к лодке, отвечает Мона. – Нашла труп!

– Какой труп? Ты о чем? – не может поверить своим ушам огорошенный Эдвин. Старающийся всегда казаться невозмутимым Поль и тот, вмиг забыв о ловле рыбы, замирает с раскрытым от неожиданности ртом.

Лишь ухватившись за руку Эдвина и сделав несколько глубоких вдохов, Мона отвечает:

– Там лежит мертвый человек! – и указывает пальцем вниз.

– Как мертвый? – почти одновременно вскрикивают Эдвин и Поль.

– Мертвый – и все. Лежит на дне. Рядом с валуном, под которым обитает осьминог.

– Вот уж действительно сюрприз! – качает удрученно головой Эдвин. – Наверное, из тех, что утром ныряли тут. Кто-то из шайки Рекса. Нам только этого не хватало… Надо нырнуть, посмотреть…

Торопливо укрепив на себе снятый с Моны балластный пояс и натянув на глаза маску, Эдвин берет камень и скрывается под водой.

Первое, что бросается в глаза Эдвину, когда он, перевернув, осматривает утопленника, – это два круглых потемневших пятна величиною с циферблат небольшого будильника на его посиневших бедрах. Эдвин поворачивается в сторону расселины и, укоризненно качнув головой, мысленно произносит: «Зачем же ты так? Неужели так сильно донял?» Из глубины расселины, не мигая, виновато смотрят два круглых глаза. «Понятно, он тебя обидел. Конечно же ударил. Это на них похоже. Ну, ладно, живи дальше!»

«Поговорив» с осьминогом, Эдвин возвращается к тому месту, где оставил вчера коробочку с браслетом. Вот и знакомый песчаный бугорок. А вот и коробочка. Лежит почти что на прежнем месте. Но коробочка – это видно уже издали – раскрыта и пуста. Эдвину становится не по себе. «Вот дурак набитый! – ругает он себя. – Дернуло же меня, идиота, оставить на дне такую находку… Ведь это же целое состояние! Рассказать Моне или Полю – засмеют. Лучше, пожалуй, промолчать».

На поверхность Эдвин поднимается медленно, неохотно.

Ни Мона, ни Поль ни о чем его не спрашивают. Мона не оправилась еще от перенесенного потрясения. Присмирел и Поль. Куда только девалась его мальчишеская самоуверенность. Оказывается, поиски сокровищ – это не только увлекательное развлечение, но и опасное, а порой и смертельное занятие.

– Его схватил осьминог и держал до тех пор, пока он не хлебнул воды, – рассказывает, влезши на лодку, Эдвин. – Не иначе как этот человек ткнул осьминога зачем-то палкой – она лежит рядом с его рукой – и поплатился за свою жестокость. Осьминог обиделся и… дал сдачи.

– Что будем делать? – спрашивает Мона.

– Думаю, на сегодня достаточно. Какие могут быть поиски, если всякий раз мы будем натыкаться на этот труп…

– А как же сюрприз? – спохватывается девушка. – Кстати, что ты имел в виду, говоря о сюрпризе?

– Как-нибудь расскажу на досуге… Во всяком случае, не то, что ты увидела, – неохотно отвечает Эдвин.

– Пусть будет «как-нибудь», – соглашается Мона. – А пока – домой! Будем считать, что у нас выходной. Тем более что сегодня, если мне не изменяет память, воскресенье…

– Лодку забираем или оставим здесь? – спрашивает, выпрыгнув первым на берег, Поль.

– Заберем. Теперь здесь ничего нельзя оставлять, – говорит Эдвин. Потом добавляет: – Вы идите, а я стравлю воздух и заберу лодку.

Как только Эдвин поднимается на пригорок, впереди на тропинке, вынырнув из-за кустов, появляются Рекс и Авас.

«А вот и конкурирующая фирма, – думает Эдвин. – И, похоже, намерена вступить в переговоры… Ну что ж, придется пойти навстречу ее пожеланию».

У круглого камня, лежащего подле тропинки, Эдвин останавливается. Он кладет перевязанный бечевкой сверток из лодки на камень, а сам остается стоять, искоса наблюдая за приближающимися бандитами.

Поначалу оба почему-то делают вид, что не замечают Эдвина. И только приблизившись почти вплотную, Авас толкает Рекса в бок и кивает в сторону с любопытством наблюдающего за ними парня.

– А-а, старый знакомый! – изображая удивление, высоко поднимает брови Рекс. – Давно стоим? Кого поджидаем?

– Стоим недавно, – отвечает Эдвин спокойно. – И вы это видели. А поджидаем вас. Хочется знать, что вы вчера искали в нашем жилище, – и, помедлив, уточняет: – В нашей пещере.

Рекс еще выше поднимает брови, давая понять, что он оскорблен в самых святых своих чувствах.

– А ведь это уже поклеп на порядочных людей! Какая еще пещера? Мы люди честные и к такому обращению не привыкли.

– А может, трахнуть его по башке и весь разговор? – деловито справляется Авас, ворочая в карманах здоровенными кулаками.

– Успеется, – театральным жестом руки останавливает своего подручного Рекс. – Сперва нам надо поговорить с молодым человеком, – затем оборачивается к Эдвину. – Надеюсь, вы не против разговора?

– Поговорим, – соглашается Эдвин. – Но при условии, что мы оставим в покое такие понятия, как порядочность и честность. И для начала я хотел бы все-таки знать, зачем вы устроили этот погром в нашей пещере? Что вы там искали?

Маска вальяжности медленно сползает с лица Рекса.

– Мы искали найденное вами золото! Где вы его прячете? – неожиданно резко и напористо говорит он.

– Во-первых, никакого золота у нас нет, – подчеркнуто спокойно отвечает Эдвин. – И вы совершенно напрасно рылись в наших вещах. Мы здесь отдыхаем, а не золото ищем. А во-вторых, по какому такому праву вы требуете от нас какое-то золото?

– И все-таки я долбану его разок по кумполу, – потирая волосатые руки и плотоядно разглядывая Эдвина, говорит Авас.

– Закройся! – прикрикивает на него Рекс. Он мерит Эдвина надменным взглядом и, посчитав, что этого достаточно, дабы внушить к себе если не страх, то хотя бы уважение, с апломбом произносит: – Мы – сотрудники Морионского археологического департамента. И прибыли сюда, чтобы удостовериться, не занимаются ли здесь некоторые подозрительные личности вроде тебя и твоей компании незаконными поисками этих… археологических экспонатов. Вот! Так что, если вы нашли что-то ценное, и прежде всего золото, то должны немедленно отдать его нам. Я ясно выразился?

– Яснее некуда, – говорит примирительно Эдвин. – Но тут вот какая заковыка… Если вы действительно работаете в археологическом департаменте Мориона, то наверняка должны знать, что этот остров, равно как и его прибрежные воды, не входят в административный округ Морион. Но вы этого не знаете, следовательно… Хотя, – неожиданно идет на попятную Эдвин, – не исключено, что вы и в самом деле работаете в археологическом департаменте. В таком случае, где ваши служебные удостоверения? Покажите их!

– Чево показать? – морщит лоб Авас, силясь понять, о чем идет разговор. – Что он хочет, этот умник?

– Умник хочет получить по шее! – криво усмехается Рекс. – Авас, покажи молодому человеку свое удостоверение.

Авас подносит к лицу Эдвина тяжелый кулак и для большей убедительности крутит им из стороны в сторону. Впрочем, ожидаемого впечатления такая демонстрация силы на Эдвина не производит. Он лишь отодвигает правую ногу назад, готовясь к ответному удару.

– А вот тут… мое удостоверение, – веско произносит Рекс и выразительно хлопает по карману пиджака, в котором, судя по тому, как он оттопыривается, лежит тяжелый револьвер.

– Документы убедительные, – соглашается Эдвин. – Но кое-что и у нас имеется. Так что… давайте не будем пугать друг друга. Лучше скажите, зачем это вы своего коллегу… археолога оставили на дне?

– Зачем? – кривится в циничной ухмылке Рекс. – Об этом при случае спросите его самого. Что еще?

– Еще хотелось бы знать, кто из вас подобрал сегодня на дне старинный золотой браслет? Он был в маленькой такой коробочке…

– Что за браслет? – Рекс вперивается в Аваса подозрительным взглядом выпученных глаз. – О каком браслете он толкует?

– Ничего не знаю! – пожимает плечами бывший боксер. – Не видел я никакого браслета. Врет он все! Может, Камбуз?..

– Ладно, с этим мы разберемся позже, – говорит Рекс и, обращаясь к Эдвину, продолжает: – А теперь отвечай на наш вопрос: где найденное вами золото?

В это время, будто сговорившись, с одной стороны появляются Мона с Полем, с другой – смотритель маяка. Увидев их, Рекс с ленцой, в которой слышится неприкрытая угроза, говорит:

– Разговор на этом не окончен, в ближайшее время поговорим более основательно, – затем, галантно приподняв шляпу, с фальшиво-радушной улыбкой приветствует приближающуюся девушку: – Мое почтение прекрасной Моне!

Не дождавшись ответа, Рекс, а за ним Авас удаляются в сторону форта.

 

Ну что, пташка, попалась?

Раннее утро. Море и остров окутаны туманной дымкой. Едва видимый сквозь нее бледный диск солнца кажется огромным и невесомым. Таким же невесомым, как бы парящим в воздухе сказочным сооружением выглядит издали маяк. Огромный и громоздкий форт и тот в этом тумане утратил присущие ему черты тяжеловесности и превратился в нечто легкое и расплывчатое, почти воздушное. Остров погружен в тишину и безмятежность, даже неугомонные чайки не смеют нарушать своим мельтешением и криками это зачарованное состояние природы.

– Сегодня будет замечательный денек! – выбравшись из пещеры и осмотревшись, восклицает восхищенный увиденным Эдвин. – Пойдем сегодня пораньше, пока конкуренты спят.

– Могли бы и мы поспать еще чуток! – недовольно ворчит Поль и натягивает на голову одеяло.

– Похоже, я ошибся! – доносится в пещеру враз упавший голос Эдвина. – Конкуренты-то сегодня как раз и не спали.

– Ты о чем? – выглядывает наружу Мона.

– А вот… посмотри сама, – указывает Эдвин на лежащую подле входа в пещеру надувную лодку. – Вишь, как постарались!

– Вот негодяи! – качает головой девушка, разглядывая изрезанную ножом лодку. – И что же нам теперь делать?

– Не знаю. Попробуем заклеить…

– Боюсь, что нам уже не придется больше искать сокровища, – сокрушенно вздыхает Мона. – Не даст эта бандитская свора.

– Поживем – увидим, – раздумчиво произносит Эдвин. – Во всяком случае, на одного их уже меньше.

– А че там смотреть? – высовывает из пещеры непричесанную голову Поль. – Будем искать сокровища, и все тут! А если что, то у меня имеется вот это! – и достает из кармана своих шорт устрашающего вида самопал. – Так может долбануть, что башку насквозь продырявит. Сразу еще на одного меньше станет…

– Где ты это взял? – приходит в ужас Мона. – У тебя ведь этого раньше не было!

– А теперь есть! У ребят одолжил. Я знал, что эта штука может тут пригодиться, – отвечает Поль. Обращаясь к Эдвину, интересуется: – Что скажешь?

– Скажу, чтобы ты спрятал свою мортиру подальше и никому не показывал.

– Ладно, спрячу, – обиженно бубнит мальчишка, запихивая самопал назад в карман. – Вы еще спасибо скажете мне за эту штуковину.

– Ну что ж, пока не начались военные действия, попробуем все же заклеить лодку, – говорит Эдвин. – Без лодки нам тут нечего делать.

– Клеить так клеить, – соглашается Поль и начинает распаковывать загодя припасенную коробку с клеем, лоскутками резины и кусочками наждачной бумаги.

После часа работы выясняется, что клея на всю лодку не хватит. Да и резиновых заплат маловато.

– Надо сходить к смотрителю маяка, – предлагает Эдвин. – Может, у него что-нибудь найдется.

Сходить к маячнику вызывается Мона – она меньше других занята в починке лодки.

Приближаясь к дому смотрителя маяка, Мона издали замечает, как в единственном его окне показывается и тут же исчезает чья-то голова.

«Хорошо, хоть он дома, – думает девушка. Но, когда она стучит в дверь, изнутри ей никто не отвечает. – Странно, – передергивает плечами Мона. – Начинаются загадки. Точнее, загадки продолжаются».

Выждав минуту, она стучит снова. Теперь уже изо всей силы. Проходит еще немало времени, прежде чем за дверью слышится наконец шаркание ног, а за ним притворно недовольное бормотание:

– Кто это там высаживает мне дверь? Вздремнуть не дадут спокойно!

«Это когда же ты успел вздремнуть?» – мысленно передразнивает маячника девушка. Вслух же говорит:

– Месье, откройте! Я к вам по делу.

– А-а… это вы! – приоткрыв дверь, удивленно таращит глаза смотритель маяка. Можно подумать, что на острове множество других женщин. – Какие там у вас ко мне дела? Заходите, рассказывайте.

– У нас катастрофа. Местного масштаба, – говорит Мона, входя следом за хозяином в небольшую комнатку, старательно выбеленную известью, с единственным смотрящим на остров окном. – Эти прохиндеи, которые называют себя подводными археологами, порезали нам ночью лодку.

– Этого от них следовало ожидать, – указывая Моне на покрытый верблюжьим одеялом топчан, а сам садясь на колченогий табурет, говорит маячник. – Это они могут… Вы бы лучше с ними не связывались.

– Вы их знаете?

– Немного… Понаслышке. Публика неприятная, – неохотно отвечает смотритель маяка. – Значит, вам порезали лодку. И что же вы от меня хотите?

– Мы израсходовали весь резиновый клей. У вас, случаем, не найдется немножко?

– Х-м… клей… – думая о чем-то другом, бормочет маячник и неожиданно меняет тему разговора. – А вот тот парень… что с вами… ну, который постарше… кто он такой?

– Эдвин, что ли? Никто. То есть парень… и все, – застигнутая врасплох, не совсем уверенно отвечает девушка. – А что?

– Да ничего… Я просто так… А кем он тебе приходится… брат, жених, муж?

– Пока жених. Но, надеюсь, будет мужем. Мы с ним дружим почти с детства… А вам-то… зачем вам это?

Маячник, покусывая сухие губы, какое-то время рассеянно скребет пятерней заросший щетиной подбородок, затем неожиданно требовательно спрашивает:

– Как его зовут?

– Эдвин. Эдвин Трамп, – отвечает девушка, озадаченная подозрительным интересом маячника к своему возлюбленному.

Беспокойно бегающие глаза маячника расширяются.

– Повтори! – требует он, подавшись вперед.

– Эдвин Трамп. А в чем, собственно, дело? Почему он так вас интересует?

– Придет время – узнаешь, – скороговоркой отвечает маячник, как бы давая понять, что по-прежнему не намерен пускаться в откровенность. – Ты мне лучше скажи вот что: у него, у Эдвина Трампа, отец есть?

– Нету у него отца. Сколько я его знаю, он живет с матерью.

– Понятно… – скорее всхлипнув, чем вздохнув, глухо произносит смотритель маяка. – Так ты насчет клея? – после минутного молчания спохватывается он. – А вот клея-то у меня как раз и нет. К большому сожалению. А вообще… – маячник снова начинает скрести щетину на подбородке, – послушайте хороший совет: бросьте вы это занятие. Поиски сокровищ, я имею в виду. Вряд ли вы найдете тут что-нибудь… кроме неприятностей.

– Почему? – вскидывает голову девушка. – Мы уже кое-что нашли. Пока что мелочи, но все же…

– Но вы же ехали сюда не за мелочами, надо полагать? А большего вы тут ничего не отыщете…

Поняв, что дальнейший разговор бесполезен, Мона встает и, кивнув головой на прощание, уходит.

«Прав был Эдвин: действительно, странный тип, – думает девушка, покидая домик смотрителя маяка. – И скользкий какой-то. Все загадками да недомолвками…»

Занятая мыслями о маячнике и разговоре с ним, Мона идет не спеша, опустив голову и не глядя по сторонам.

Туман постепенно рассеивается, и очертания окружающих предметов становятся все более четкими. Едва ощутимый северный ветерок приятно освежает шею и спину. Над морем, не уставая кричать, без толку кружатся прожорливые чайки. Под ногами то и дело шмыгают, шурша сухой травой, ящерицы. Не дожидаясь вечера, стрекочут непонятно где цикады.

Спустившись в небольшую ложбину, Мона вдруг слышит впереди чьи-то стоны. Она поднимает голову и в ярдах двадцати перед собой видит, как на тропинке, скрючившись и держась обеими руками за ногу, катается на земле Бугель. Осмотревшись и не увидев вокруг ни живой души, Мона, не раздумывая, бросается на помощь пострадавшему. Его лицо, круглое и плоское, с широким утиным носом искажено жуткой болью. Из похожего на щель рта сквозь стиснутые зубы вырываются стоны, переходящие временами в собачий вой.

– Что с вами? Где болит? Что случилось? – спрашивает, наклонившись над Бугелем, Мона.

– Нога! Моя нога! – скривившись пуще прежнего, с трудом выдавливает из себя пострадавший.

Мона присаживается перед Бугелем на корточки, закатывает на ноге штанину и принимается осторожно ощупывать ногу. В это время за ее спиной из-за большого валуна появляется грузная фигура скрывавшегося там Аваса. Широкими шагами он подкрадывается сзади к Моне, одной лапищей хватает ее за волосы и одновременно другой с силой зажимает рот. Мона с перепугу дергается, пытается вывернуться и встать на ноги. Но не тут-то было: у Аваса самое малое двести тридцать фунтов веса и бычья сила. К тому же едва появился Авас, как «пострадавший» Бугель мгновенно выздоравливает и, изловчившись, хватает отчаянно сопротивляющуюся девушку за ноги, не позволяя ей подняться.

Во время борьбы с девушкой пиджак Аваса распахивается, и из внутреннего кармана на какое-то мгновение показывается на свет божий золотой браслет. Бугель его замечает и по привычке старого вора-карманника незамедлительно реагирует: как бы потеряв равновесие, он на какое-то мгновение прилипает к Авасу, неуловимым движением руки вытаскивает у того браслет и переправляет в свой карман.

Не проходит и минуты, как обессиленная Мона лежит в сухой траве со связанными руками и ногами и кляпом во рту.

– Ну что, пташка, попалась? – злорадствует запыхавшийся Авас. – Теперь-то ты расскажешь, где вы прячете золото!

Отдышавшись, Авас для пущей надежности завязывает грязным носовым платком Моне глаза, после чего взваливает ее на плечо и, свернув в маслиновую рощу, ходко шагает в сторону Гранд-форта. За ним, воровато озираясь по сторонам, семенит Бугель.

При этом Бугелю не терпится посмотреть на свою добычу. Он едва сдерживает себя, чтобы не вытащить браслет из кармана. Несколько раз ощупывает его через ткань, наконец не выдерживает и, повернувшись к идущему впереди Авасу боком, на какую-то секунду достает браслет из кармана брюк. То, что он видит, заставляет его мысленно ахнуть.

«Если это продать, может на несколько лет хватить. Надо только надежнее припрятать», – думает Бугель, стараясь не отставать от Аваса.

 

Вы нам – золото, мы вам – девку

Бесцельно повертев в руках порожний тюбик из-под клея, Эдвин рассеянно бросает его в сторону. Затем смотрит на часы, и выражение озабоченности на его лице становится заметнее.

Еще раньше стал проявлять беспокойство Поль. Несколько раз он порывается что-то сказать. Наконец спрашивает:

– Эд, сколько уже нет Моны?

– Сорок минут.

– Многовато. Тебе не кажется?

– Кажется.

– Так я схожу посмотрю, в чем там дело.

– Сходить надо, – соглашается Эдвин. – Но пойду я. Ты покарауль пещеру.

Даже не пытаясь, по своему обыкновению, перечить, мальчишка в знак согласия лишь молча кивает головой.

Смотритель маяка встречает Эдвина у раскрытых настежь дверей своего домика. Встречает с улыбкой, в которой трудно определить чего больше: радушия или смятения.

– А-а, это ты! Ну, заходи, заходи. Гостем будешь.

– Где девушка? – пропустив мимо ушей приглашение хозяина, спешит с вопросом Эдвин. – Она ведь была у вас?

– А что? Почему ты спрашиваешь? – вопросом на вопрос отвечает маячник. – Ну, была. Конечно, была. Но ушла. Да зайди ты на минуту. Мне надо кой о чем порасспросить тебя.

Если бы Эдвин не был так встревожен и взволнован, он наверняка обратил бы внимание на суетливость смотрителя маяка, на его беспричинную заискивающую предупредительность. Но Эдвину не до того, чтобы проявлять интерес к чьему-либо поведению, и он нетерпеливо спрашивает:

– Когда она ушла?

– Минут двадцать назад, – не переставая ощупывать парня изучающим взглядом, отвечает маячник. – А что, собственно, случилось?

– Да уж случилось… Мона не вернулась в пещеру. Куда она могла пойти?

– Откуда мне знать… – простодушно пожимает плечами маячник. Потерев по привычке подбородок, неуверенно добавляет: – Хотя… Впрочем, это только моя догадка. Тут неподалеку… вон там, в ложбине… вертелись двое этих самых… ваших конкурентов, то есть «археологов». Боюсь, как бы не они утащили девчонку. Подозрительные типы…

– Вы их знаете?

– Да уж знаю… – неохотно отвечает маячник и тут же спрашивает сам: – Эта девушка, Мона… она твоя невеста?

– Пока невеста, – уходя, говорит через плечо Эдвин.

Смотритель маяка стоит, не двигаясь, на месте, он смотрит вслед удаляющемуся парню до тех пор, пока тот не скрывается за поворотом тропы. На его лице за эти несколько минут промелькнула целая гамма чувств: тревога, нежность, злость, жалость, отвращение…

Поль, не дожидаясь, когда Эдвин вернется, выходит ему навстречу.

– Ну что? Где Мона?

– Она была на маяке, но давно уже ушла. Минут двадцать назад. Я схожу к палатке «археологов». Может статься, что они ее похитили.

– Я с тобой.

– Пошли.

Время приближается к полудню. На севере над горизонтом встает гряда белоснежных облаков, похожих на взбитую мыльную пену. Долетающий с моря нежный ветерок осторожно шевелит листиками маслиновых кустов. Над Гранд-фортом тревожно мельтешат чайки, оглашая остров жалобными криками.

Приблизившись к раскидистому платану, Эдвин и Поль останавливаются в растерянности.

– А палатка-то тю-тю! – удивленно присвистывает Эдвин. – Драпанули «археологи». И, по-видимому, неспроста…

– Ты думаешь, Мона у них? – упавшим голосом произносит Поль. – Где же их искать теперь?

– Кажется, сейчас узнаем, – заметив прикрепленный к стволу платана белый листок бумаги, оживляется Эдвин. – Вон видишь – как будто послание нам оставили.

– Ты прав, – вернувшись с запиской и пробежав ее взглядом, говорит Поль. – Это их рук дело. Смотри, что тут накарябано: «Девка у нас. Вы нам золото – мы вам девку. На раздумье даем сутки. Завтра в полдень ждем ответ здесь же». Что будем делать? – протягивая записку Эдвину, спрашивает Поль.

– Надо подумать… Остров большой, тут много всяких пещер. Да и крепость немаленькая, – рассуждает вслух Эдвин. Поразмыслив, добавляет: – У нас впереди сутки времени – что-нибудь придумаем…

 

Вы посмотрите: она нас пугать вздумала!

– Привет красавице Моне! – с наигранной галантностью щерится Вилли Рекс, отчего его красное лицо с круглыми навыкате глазами становится похожим на морду кота, минуту назад обильно пообедавшего. – Приносим наши извинения за причиненные неудобства…

Авас и Бугель только что притащили девушку на второй этаж форта в небольшой каземат с единственной крошечной амбразурой, через которую врываются неумолчный шум прибоя и назойливые вопли чаек, развязали руки и ноги, сняли с глаз повязку и вытащили изо рта кляп.

«Кричать здесь бесполезно, все равно никто не услышит», – было первым, о чем подумала Мона, поднимаясь на ноги. Поэтому решает держаться стойко и твердо, не давая бандитам причины думать, что она их боится. Едва выпрямившись, она тут же молча пинает с силой Бугеля в пах. Зажав руки между ног и сложившись вдвое, Бугель вертится волчком и со свистом втягивает сквозь стиснутые зубы воздух.

– За что? – хрипит он, корчась от боли.

– За то, что ты, мразь вонючая, прикинулся больным, сыграв на моем женском чувстве милосердия. Понял? – с трудом сдерживая в себе клокочущую ярость, объясняет Мона. – Вот и поболей теперь по-настоящему.

– Я бы посоветовал быть посдержанней, – тоном, в котором уже слышится угроза, говорит Рекс. – Смотри, как бы не пришлось жалеть о своем геройстве…

– Что вам от меня надо? – решительно подступает Мона к Рексу. – Выпустите меня отсюда сейчас же!

– Чего она тут раскомандовалась? – неподдельно удивляется Авас. – Может, долбануть ее по башке, и все дела?

– Дай ей и за меня! – шипит все еще согнутый буквой «г» Бугель.

– Вам бы только долбать! – ворчит на подручных Рекс и тоном, каким обычно не в меру любящие мамы обращаются к своим ненаглядным чадам, продолжает: – Она нужна нам целой и невредимой. Девочка должна рассказать дядям, где спрятано найденное золото. Ты ведь скажешь нам, куда вы его упрятали? Не правда ли? – встретившись с твердым взглядом потемневших от ненависти глаз девушки, Рекс перехода к угрозам. – А если не скажешь, то мы сначала потешимся с тобой вволю, а потом – чик-чирик, – Рекс выразительно проводит ребром ладони по своему горлу, – и наше вам с кисточкой! Ну, так что, скажешь, где золото?

– У нас нет никакого золота! – решительно заявляет Мона. – Мы не нашли его. Но даже если бы и нашли, то я все равно вам этого не сказала бы. И знайте: за все эти ваши проделки вам придется ответить!

– Вы посмотрите: она нас пугать вздумала! – таращит глаза оклемавшийся малость Бугель. – Сейчас я тебя…

Подскочив к Моне, он протягивает руку с намерением ухватить ее за волосы. Но Мона, державшая правую руку за спиной, неожиданно делает резкий взмах, и Бугель, отпрянув назад, оторопело смотрит на свое запястье, по которому расползается красное пятно.

– Вилли, эта стерва порезала меня! – визжит он, не отрывая взгляда от все увеличивающегося пятна крови. – Вилли, что ты смотришь? Застрели ее!

Мона отступает в угол, где на нее нельзя наброситься сзади, и выставляет перед собой руку с небольшим сверкающим кинжалом.

– Если кто-то еще попытается дотронуться до меня, он тут же останется без глаз. Имейте в виду, этот нож очень острый. А потом я убью себя, – стараясь не выдавать волнения, веско произносит девушка. И хотя дрожь в голосе унять Моне не удается, ее речь производит на бандитов впечатление. Даже Авас, не говоря уже о Бугеле, озадаченно дернув головой, делает на всякий случай шаг назад.

– Даже так! Ну что ж… – цедит сквозь зубы Рекс. Его брови от удивления поднимаются высоко вверх и напоминают приклеившиеся ко лбу две пиявки. Можно подумать, что главарь бандитов только теперь по-настоящему рассмотрел девушку. – Мы уважаем решительных людей. И в знак уважения сделаем вот что… Мы запрем тебя в этой конуре без воды и жратвы. А через сутки-вторые ты сама будешь просить нас, чтобы мы выслушали тебя. Или все-таки сейчас расскажешь?

Не дождавшись ответа, Рекс напускается на Бугеля, который, поскуливая, продолжает бережно держать перед собой пораненную руку:

– Да не ной ты! Тоже мне… мужчина. Авас, перевяжи эту неженку чем-нибудь.

Вскоре Рекс с подручными выходят из каземата. Сперва они запирают дверь на неизвестно где найденный замок, а потом еще заваливают ее всем, что попадается на глаза: досками, бревнами, расщепленным лафетом и даже небольшой чугунной пушкой. После этого Рекс дает распоряжения своим дружкам. Сначала – Авасу:

– Ты будешь стеречь эту сумасшедшую девку. Далеко не отходи. Кто бы ни приближался – бей и гони. И близко никого не подпускай, – затем обращается к Бугелю: – А ты… Да перестань охать! Ты последи за этими кладоискателями. Не спускай с них глаз. И постарайся подслушать, о чем они говорят. Но будь осторожен. Если увидишь, что они идут сюда, беги на помощь Авасу.

– А ты? – спрашивает Авас.

– Я – в Асту. Меня там один человек должен ждать. У меня с ним встреча назначена, – перехватив насмешливый взгляд Бугеля, прибавляет: – Деловое свидание. И очень важное. Заодно харчей прикуплю. Да и акваланг не мешало бы раздобыть. Возможно, эти кладоискатели и вправду не нашли золота, и нам самим придется порыться на дне. По-настоящему порыться. Все поняли? Смотрите мне! Чтобы без глупостей.

Оставшись одна, Мона опускается на кирпичный пол. Обхватив коленки руками, она долго сидит неподвижно, стараясь успокоиться и осмыслить случившееся. Но успокоиться после такого потрясения при всем старании не удается: обида, возмущение, злость клокочут в груди, не позволяют сосредоточиться, взять себя в руки. Тогда Мона встает и принимается за обследование места своего заточения. Она читает нацарапанные в прежние времена узниками крепости надписи на стенах – преимущественно жалостливые и печальные. Затем начинает бесцельно рыться в куче мусора, сваленного в одном из углов каземата, но ничего заслуживающего внимания там не находит…

 

Ты должен спустить свои шорты

Одолев добрую сотню ступенек закрученной спиралью чугунной лестницы, маячник взбирается на верхнюю площадку, на которой находится главное маячное оборудование: большая керосиновая лампа и совмещенная с нею сложная система огромных оптических линз. Отсюда, с высоты ста тридцати футов, горизонт отодвигается вдаль сразу на добрый десяток миль, а остров становится виден как на ладони. Смотритель подносит к глазам бинокль, который постоянно лежит здесь на полке рядом с инструкцией по работе маяка и сводом морских сигналов, и начинает медленно водить им по острову, бормоча под нос:

– Куда же они запропастились, эти чертовы «археологи»? Странно, но их нигде не видать… Ага! – спустя несколько минут оживляется маячник. – Выходит, они были в крепости… Никак сам Рекс появился… И куда же он топает? К крепостному причалу? Так и есть. Странно… Подает сигналы рыбачьему боту. Значит, хочет попасть на материк. Что ж, это хорошо… Остаются двое… А вот и второй показался… А этот куда направляется? Странно, в кусты зачем-то лезет… Ах, вот оно что! Не иначе как собрался подслушивать, о чем станут говорить ребята… Следовательно, третий остался стеречь девушку. Вот теперь все более-менее понятно: Рекс зачем-то подался на материк, Бугелю поручена роль шпиона, Авас остался в форте за сторожа около девушки. А что если я схожу к форту и попробую выведать, где они ее там упрятали? Может, удастся вытащить ее оттуда…

Делая вид, что он бродит по острову просто так, ради прогулки, маячник не спеша шагает вдоль крепостной стены, громко насвистывая какую-то бравурную мелодию. И в то же время, украдкой посматривая на окна, бойницы и амбразуры, внимательно прислушивается, не прозвучат ли из них какие-нибудь звуки. Но, кроме назойливого писка мельтешащих над морем чаек да шума прибоя, ничего не слышит. И все же от своего намерения маячник не отступает. Он и дальше продолжает неторопливый обход крепости, шурша ногами в рваных сандалиях по жухлой трескучей траве и не переставая насвистывать одну и ту же мелодию.

И его настойчивость в конце концов вознаграждается: когда он проходит под стеной, обращенной к морю, то краем глаза замечает, как из небольшой бойницы верхнего яруса вылетает какой-то предмет – поначалу маячнику кажется, что это стриж, – и с глухим стуком падает у него за спиной в траву. Обернувшись, смотритель маяка видит, что упал кусок битой черепицы. Следом за ним из той же бойницы вылетает еще один обломок черепицы. И сразу же в ней появляется конец деревянной палки. Кто-то изнутри отчаянно колотит этим концом по краям амбразуры.

Маячник подходит к стене, встает на цыпочки и, сложив ладони рупором, кричит:

– Мона, это ты?

– Да, это я! – доносится в ответ приглушенный голос. Кричать громко девушка, по всей вероятности, опасается: может услышать стражник. – А вы кто?

– Я смотритель маяка.

– Передайте моим ребятам, что меня похитили и заперли здесь, на втором этаже.

– Хорошо! – кричит в ответ маячник. – Передам. Не падай духом. Мы освободим тебя.

Маячник решает, не медля и минуты, идти к кладоискателям. И даже делает несколько шагов. Но неожиданно останавливается: «А что если я попробую разведать, как она охраняется, эта девушка. Может, мне самому удастся ее освободить».

Пройдя несколько десятков шагов вдоль стены, маячник сворачивает в небольшие арочные ворота, хорошо изученными за десяток лет ходами поднимается на второй этаж и осторожно, часто останавливаясь и прислушиваясь, приближается к каземату, в котором должна находиться девушка. Выглянув из-за очередного выступа стены, он видит сидящего неподалеку на куче кирпичей Аваса. Прикрыв глаза и привалившись спиной к стене, тот усердно дымит сигаретой и сплевывает раз за разом на пол.

Дверь напротив завалена кучей всевозможных предметов, преимущественно тяжелых.

«Значит, девушка за этой дверью, – делает вывод смотритель маяка. – Ишь, как забаррикадировали! Одному с этой баррикадой не управиться… Надо идти к ребятам. Сообща что-нибудь придумаем».

Чтобы не попасться на глаза Бугелю, маячник идет к пещере, в которой обитают молодые кладоискатели, окольным путем, вдоль берега. И только дойдя до бухты, сворачивает вправо.

– Никак, к нам гости! – издали заметив приближающегося к пещере смотрителя, восклицает Эдвин. Помешивая ложкой в котелке, он что-то варит на костерке перед входом в пещеру.

– Кто? Мона? – выскакивает из пещеры обрадованный Поль. При виде маячника его лицо приобретает прежнее, постное выражение. – А-а… это вы… Здравствуйте!

– Никак, ушицу варите? – шумно втянув носом воздух, осведомляется гость.

– Как раз сварилась, – говорит Эдвин, снимая котелок с огня. – Присаживайтесь, где видите. Можем угостить.

– Нет, ребята. Спасибо. У меня к вам дела поважнее. Я…

– Вы узнали что-нибудь о Моне? – перебивает маячника Поль.

– Не так громко, – кладет руку на плечо мальчишки маячник. – Не так громко… – повторяет он и кивает в сторону растущих рядышком кустов. – Насколько я знаю, мы тут не одни… Я знаю, где девушка. Я только что разговаривал с нею.

– Где же она? – почти одновременно спрашивают Поль и Эдвин.

– Не торопитесь! – поднимает руку в предупредительном жесте смотритель маяка. – Всему свое время. Раз уж я пришел сюда, то расскажу вам обо всем. Но только после того, как ты, – обращается он к Эдвину, – исполнишь одну мою… прихоть.

– Пожалуйста! – не медлит с ответом парень. – Что я должен сделать?

Несколько секунд поколебавшись, смотритель маяка неожиданно (во всяком случае, для Эдвина и Поля) требует:

– Ты должен спустить свои шорты! – и торопливо прибавляет: – Плавки тоже.

У Эдвина от изумления вытягивается лицо, и он не сразу находится, что сказать. С трудом взяв себя в руки, оторопело выдавливает:

– Это… еще… зачем?

Поль отворачивается и, зажав рот рукой, прыскает от смеха.

– Надо, значит, – невозмутимо отвечает маячник.

– Нашли время стриптизы устраивать, – брезгливо роняет Эдвин. Про себя же думает: «Не иначе как повредился умом на своем маяке!»

– Я не знаю, что такое стриптиз, – примирительно говорит маячник, – но шорты тебе придется снять. Вместе с плавками. Если ты, конечно, хочешь знать, где твоя девушка. Ну, так как?

Видя, что делать нечего, что прихоть этого странного человека придется выполнить, Эдвин глухо бубнит:

– Ну, и как это сделать… спустить шорты?

– Очень просто. Повернись ко мне правым боком и опусти шорты с плавками ниже ягодиц.

Поль, чтобы не быть свидетелем позора Эдвина, скрывается в пещере. А Эдвин, подняв глаза к небу, торопливо спускает шорты и плавки и потому не видит, как, заметив на ягодице парня большую коричневую родинку, маячник вздрагивает, а по его лицу пробегает нервная гримаса. Но он тут же, стараясь не выказать волнения, преувеличенно бодрым тоном говорит:

– Вот и все! А ты подумал уже невесть что… Просто невинный каприз пожилого одинокого мужчины. То есть… Ну да ладно. Поговорим об этом позже. А теперь к делу.

Смотритель маяка жестом руки подзывает к себе Эдвина и выглянувшего из пещеры Поля и, когда они приближаются, шепотом говорит:

– Имейте в виду, что за вами следят и подслушивают. Даже в эту минуту. Где-то рядом в кустах прячется один из «археологов». Так что говорить надо как можно тише. Мона заперта в одном из казематов второго яруса Гранд-форта. Я знаю в каком. Ее охраняет этот здоровила… Как его? Ну, вы знаете. Кстати, ихнего главаря на острове нет. Подался зачем-то на материк. Надолго ли – не знаю. Я берусь вам помочь. Теперь я просто обязан вам помочь. Я потом объясню… Словом, так. Прежде всего нам надо как-то отвлечь хоть на полчаса сторожа. Только пользуясь его отсутствием, мы сможем освободить девушку. Идти в крепость придется нам троим, одному там с заваленной дверью не справиться. Да и ломик надо прихватить – дверь еще и на замок заперта. Ломик у меня найдется… А теперь давайте думать, как отвлечь сторожа…

– Мне кажется, – не совсем уверенно начинает Поль, – я кое-что придумал. По-моему, нам это удастся. Только прежде надо удостовериться, на месте ли шпион. Я сам и проверю…

Минут через пять Поль возвращается весь в пыли и паутине. Это свидетельствует о том, что большую часть пути ему пришлось пробираться ползком.

– Сидит в кустах. Тут… неподалеку, – сообщает торопливо мальчишка. – Хорошо, что мы говорили тихо. Теперь слушайте, что я придумал. Давайте поближе…

Когда Поль кончает говорить, Эдвин удивленно качает головой:

– Тебе бы в разведке работать, спецоперации планировать.

– Отлично! – коротко одобряет план Поля маячник. – Начинаем действовать.

Похлебав заметно остывшей ухи, старик спешит к своему маяку.

 

Одному все золото не утащить

Когда смотритель маяка скрывается из виду, Поль нарочито громко, словно обращаясь к глухому, спрашивает:

– Эд, что он хотел, этот маячник?

– Интересовался, где мы спрятали золото, – нисколько не заботясь о том, что их могут подслушать, громко отвечает Эдвин.

– А ему-то оно зачем, наше золото?

– Кто его знает… Говорит, что беспокоится о нас: как бы Рекс со своей шайкой не отобрали у нас нашу находку.

– Тебе не кажется подозрительным, что этот тип стал заботиться о нас? – не унимается Поль. – А что если это бандиты подослали его к нам? Хотят с его помощью выведать, где мы прячем наше золото. Ты хоть не проговорился?

– За кого ты меня принимаешь? – отзывается Эдвин.

– А он ведь, чудак, и не подозревает, что золото лежит всего-то в двух кабельтовых от его маяка, – заливается радостным смехом мальчишка. – Не знает, что к востоку от его дома есть пещера, полная сокровищ! А все-таки здорово, что мы отыскали такой неприметный тайник! Пещера ведь совершенно незаметна с суши. Да если маячник и наткнется случайно на нашу пещеру, один он все равно в нее не проникнет. Чтобы сдвинуть глыбу, которой мы завалили вход, надо самое малое два человека, – радуется Поль. – Не видать ему нашего золота как своих ушей!

– И все равно, как стемнеет, золотишко придется перетащить в другое место, – в голосе Эдвина чувствуется озабоченность. – Боюсь, что Мона может расколоться, девушка все-таки… Но этим мы займемся вечером. А сейчас давай-ка подремлем после обеда.

Умолкнув, ребята слышат неподалеку в кустах шорох и треск сучьев и понимающе перемигиваются.

Возвратившись к себе, смотритель тотчас взбирается на верхнюю площадку маяка, вооружается биноклем и начинает осматривать остров. И делает это как нельзя кстати: из кустарника, растущего подле пещеры кладоискателей, выбирается Бугель и, пригибаясь и спотыкаясь, со всей прытью, на какую он способен, спешит к Гранд-форту.

Увидев запыхавшегося Бугеля, Авас насмешливо спрашивает:

– За тобой гонятся? Может, привидения?

– Никто за мной не гонится, – отмахивается Бугель.

– Тем лучше. Покарауль-ка малость. Выйду воздуха свежего глотну.

Бугель нерешительно топчется, порываясь что-то сказать. Авасу это начинает надоедать, и он резко спрашивает:

– Ну, в чем дело? Выкладывай!

– Да тут… Понимаешь… Короче… – никак не может начать Бугель и вдруг решительно выпаливает: – Бросай эту девку к чертовой матери и айда со мной! Есть дела поважней.

– Это куда еще? – недоумевает Авас.

– За золотом! Куда же еще? – говорит трепещущим голосом порозовевший от возбуждения Бугель. Кивнув в сторону двери, за которой томится Мона, он продолжает: – Я знаю, где они спрятали найденное золото. Я только что подслушал ихний разговор. Но сам я не справлюсь: вход в пещеру закрыт большим камнем. Да и одному мне все золото не утащить. Ну что, идешь?

– А девка? – колеблется Авас.

– Да черт с ней, с девкой! – не отступает Бугель.

– А Рекс? Что он скажет, когда вернется? – нерешительно переминается с ноги на ногу Авас. Хотя по всему видно, что его чувство долга на исходе. И выразительнее всего говорит об этом жадный блеск его глаз.

– Да плюнь ты на Рекса! Нашел, кого бояться! – все больше распаляется и становится напористее Бугель. – Когда у нас будет много золота, тогда чихали мы на всяких Рексов. Тогда я найму этого Рекса к себе в лакеи. А впрочем, если мы отыщем золото, Рекс нам только спасибо скажет. Ну, так что?

– А-а… была не была! – решительно взмахивает рукой бывший боксер. – Пошли!

Как только маячник замечает со своего наблюдательного пункта, что Авас и Бугель, появившись из-за восточной стены Гранд-форта, спешат к северной оконечности острова, он тотчас спускается вниз и, прихватив с собой ломик, едва ли не бегом направляется к пещере кладоискателей.

– Ребята, поторопитесь! – еще издали машет рукой смотритель молодым людям. Те без лишних слов присоединяются к нему, и все трое устремляются к крепости.

Вблизи Гранд-форт вовсе не кажется таким мрачным и неприступным, как издали. В его стенах из пазов и щелей торчит сорная трава, растет дрок и даже вьется местами плющ. Все это придает крепостным стенам схожесть с декорацией, на фоне которой того и гляди начнется разыгрываться спектакль из жизни пиратов. Такое ощущение, что сейчас из-за угла появятся артисты в старинных одеяниях и начнется захватывающее представление. Поль, малость приотстав, даже заглядывает за ближайший выступ стены: не прячутся ли там артисты.

Дверь в каземат, в котором заперта Мона, завалена основательно, но дружными усилиями маячник, Эдвин и Поль довольно быстро ее освобождают – и от замка, и от баррикады. Мона, оказавшись на воле, на радостях всех целует. Даже смотрителя маяка.

– А ведь это я придумал, как тебя спасти! Не веришь? – не может удержаться, чтобы не похвастаться, Поль.

– Ты у меня молодчага! – радуется Мона за брата и еще раз целует его.

– Что делаем дальше? – спрашивает Эдвин, когда иссякают радостные восклицания. – Куда направимся?

– Конечно, в нашу пещеру! – на правах героя дня отвечает за всех Поль. – Куда же еще?

– Послушайте меня, ребятки… – берет слово смотритель маяка. – Дело зашло слишком далеко. Бандиты будут не на шутку озлоблены. Следовательно, вдвойне опасны. А потому предлагаю всем идти ко мне. У меня вы будете более защищены. Там можно хотя бы запереться. Пусть ненадолго, но все же… Так что забирайте из пещеры самое необходимое и топайте в мой домик. Как-нибудь разместимся.

Тем временем Авас и Бугель методично, фут за футом обследуют северную часть острова, где, по их прикидкам, должна находиться пещера с заваленным входом. Но даже ее подобия там нет и в помине. Бугель начинает неестественно суетиться, потом вызывается сходить к маяку и для большей точности отмерить необходимые два кабельтовых шагами.

– А вдруг мы не там ищем, – бормочет он. – Искать наобум… дело такое… ненадежное.

Уверенности в голосе Бугеля явно не чувствуется. А уточнить расстояние от маяка до мнимой пещеры он предлагает единственно для того, чтобы оттянуть неминуемое возмездие: он еще раньше понял, что кладоискатели сыграли с ним злую шутку.

И только туго соображающий Авас не расстается с надеждой найти заветную пещеру.

Проходит добрых полчаса, прежде чем Бугель с делано озабоченным лицом, бормоча что-то под нос, определяет «точное» местонахождение объекта поисков. Правда, там, где, по его расчетам, должна находиться пещера, валяются несколько громоздких валунов и множество камней поменьше. Но всю эту территорию Авас и Бугель осмотрели уже со всей тщательностью раньше.

– Давай, давай, Авас! Ну-ка, отодвинь вот этот валун. Вот так! Сейчас найдем, – голосом, полным фальшивого оптимизма, подбадривает товарища Бугель. Сам же лихорадочно соображает, как бы выйти целым из этой неприятной истории. И ничего лучшего не придумывает, как повторить недавнюю проделку с Моной, – прикинуться пострадавшим и вызвать к себе сочувствие.

Карабкаясь на один из валунов, Бугель делает вид, что подвернул ногу и упал. Но то ли несколько перестарался, то ли не рассчитал свои возможности, то ли нога подвернулась больше, чем следовало, падает он по-настоящему. К тому же на спину. Его куртка при падении распахивается, и из ее внутреннего кармана вываливается золотой браслет в виде змейки. Бугель этого не видит. Да и не до браслета ему сейчас.

– Авас, помоги! – вопит он, корчась от боли.

– Ну, что там еще? – ворчит Авас, перевернув наконец с трудом большущий валун, под которым, как того и следовало ожидать, никакого лаза в пещеру не оказывается.

Авас наклоняется над пострадавшим товарищем, и, первое, что он видит, – это свой браслет, который, как он считал, где-то утерял. Из-за этой потери Авас несколько последних часов не находил себе места и поносил себя и свою рассеянность последними словами. То, что браслет мог украсть его товарищ, ему и в голову не приходило! И вот браслет преспокойно лежит на подкладке пиджака Бугеля и нестерпимо сияет под солнечными лучами.

Авас берет браслет правой рукой, а левой хватает Бугеля за грудки и поднимает его на ноги. Поднеся браслет к посеревшему от боли лицу товарища, зловеще спрашивает:

– Ты где это взял?

– Пусти, дурак! – хрипит Бугель, барахтаясь в цепкой руке Аваса. – Ты что, не видишь, что я спину повредил!

– Ах, так ты еще и спину повредил? – злобно шипит в лицо Бугеля Авас. – Так я сейчас тебя полечу…

Удерживая Бугеля за ворот рубахи, он неторопливо прячет браслет в карман брюк и освободившейся рукой со всего размаху бьет подельника в лицо. Даже не вскрикнув, Бугель как подрубленный валится на спину. Его голова, глухо ударившись о камень, подскакивает наподобие мячика. Глаза, удивленно уставившиеся в небо, становятся неподвижными, а из раскрытого рта извивающейся змейкой выползает тонкая струйка крови…

 

Откуда у тебя эта штука?

День клонится к вечеру, и солнце жарит уже не так старательно. Круглые пухлые комки ватных облаков неподвижно висят над островом. Мелкая рябь на поверхности воды указывает на то, что где-то далеко отсюда бушует шторм.

К источенному водой, ветром и временем старому причалу из гранитных глыб, к которому уже в наши дни кто-то прикрепил несколько автомобильных шин, подходит небольшой рыбацкий катер с пооблупившимися бортами. С катера на причал спрыгивает Вилли Рекс, носатый матрос с обиженным выражением на лице подает ему две клеенчатые сумки, и катер, фыркнув мотором и вспенив под кормой воду, тотчас отваливает.

Какое-то время Рекс стоит, осматриваясь по сторонам, в надежде, что покажется кто-нибудь из его подручных и поможет нести сумки. Но остров пустынен, будто вымер. Одни лишь чайки кувыркаются в воздухе и нарушают тишину своим назойливым писком.

– Хоть бы один кретин показался! – ворчит Рекс, пнув с досады одну из сумок ногой. Но, вспомнив, что никому не назвал точное время возвращения, вешает сумку потяжелее, ту что с харчами, на плечо, другую, с легким аквалангом, берет в руку и не спеша направляется к низким арочным воротам – входу в Гранд-форт со стороны пролива Гутан.

Расстояние от причала до ворот чуть больше сотни ярдов. Но преодолеть его, да еще с грузом, не привыкшему к труду Рексу оказывается не так просто. Когда он, отдуваясь и пыхтя, приближается к воротам, пот с его лба катится градом. Впрочем, удивительного в этом ничего нет, если учесть, что облачен Рекс в неизменную белую тройку, а на его голове тоже неизменная белая шляпа. Оказавшись наконец в прохладе форта, Вилли бросает сумки на пол, снимает шляпу и долго вытирает красное, как помидор, лицо большим клетчатым платком.

– Что они там делают, эти недоноски? – все больше почему-то закипая злостью, недовольно бубнит Рекс. – Хоть бы один показался!

И тут в его голове возникает неожиданная идея: посмотреть, чем в его отсутствие занимаются компаньоны. Оставив сумки на полу, он поднимается на второй этаж форта и направляется к каземату, в котором должна сидеть взаперти Мона. Еще издали Вилли видит, что дверь в этот каземат открыта настежь, а вокруг нее валяются раскиданные кем-то доски, бревна, камни, лафет и пушка. Даже не заглянув в каземат, Рекс понимает, что девушки в нем нет. А заглянув, убеждается в этом окончательно. Недоброе предчувствие закрадывается в сознание главаря шайки. Вначале он хочет крикнуть, позвать Аваса. Но тут же передумывает.

«Хорошо бы все-таки увидеть, что они делают», – решает Вилли.

Стараясь идти как можно тише, Рекс медленно приближается к помещению, в котором они устроили свое временное жилище. Подойдя на цыпочках к неплотно прикрытой двери, осторожно приоткрывает ее и просовывает в образовавшийся проем голову.

В просторном помещении с двумя выходящими во двор зарешеченными окнами без стекол (вероятнее всего, бывшем кабинете бывшего коменданта крепости) все на прежних местах: у стены валяются несколько надувных матрацев, в одном углу свалены в кучу надувная лодка, весла и прочие принадлежности для плавания, в другом углу лежит заменяющий стол неизвестно как попавший на остров большой картонный ящик из-под холодильника. На вбитом в стену гвозде висит одежда.

У окна в своем мешковатом костюме, делающим его владельца похожим на медведя, стоит, прислонившись плечом к стене, Авас. Он вертит перед глазами золотой браслет и с умильным выражением на одутловатом лице любуется тонкой работой и изяществом. Впрочем, Рексу так только кажется. На самом же деле Авас прикидывает, за какие деньги можно будет загнать эту штуковину.

Затаив дыхание, Рекс добрую минуту наблюдает за этой сценкой. В конце концов ему это надоедает, и он резко открывает дверь. Авас от неожиданности вздрагивает, но тут же, взяв себя в руки, быстро прячет браслет в карман пиджака.

– Это ты, Вилли? – с деланым удивлением таращит он глаза. – А мы уже перестали тебя ждать. Думали, завтра воротишься.

Пропустив мимо ушей слова Аваса, Рекс с холодком в голосе спрашивает:

– Где девка?

– Сбежала, стерва! – торопливо и не совсем убедительно отвечает Авас. – Кто бы мог подумать – сама отворила дверь и смоталась. Я только на минуту отлучился. Ну, сам понимаешь… по нужде. Возвращаюсь – дверь настежь, а ее нету.

– Так уж и сама? Сбежала? – кривит в ехидной усмешке полные губы Рекс. – А если по правде?

– Виноват во всем Бугель! – оправдывается Авас. – Прибежал тут, понимаешь, раскричался: пошли со мной! Брось ты эту девку! Я и без нее знаю, где они прячут золото. Я, мол, подслушал тех… пацанов. То есть ее дружков… Ну я… и пошел.

При упоминании о золоте глаза Рекса загораются жадным блеском.

– Ну и?..

– Что «ну и»?

– Золото нашли? Где оно?

– В том-то и дело, что никакого золота там не было, – сердито бубнит Авас. – Наврал все Бугель. Только вот зачем ему это надо было – ума не приложу. Может, его подкупили эти… кладоискатели. Ну, а когда я вернулся, девки уже не было…

– Поня-ятно, – потускневшим голосом тянет Рекс. – А Бугель-то сам где? Где эта старая калоша?

– Бугель, говоришь? – Авас опускает голову и нервно жует губы. – Нет Бугеля…

– Как? И Бугеля нет? Куда же он девался?

– Ты не поверишь, Вилли, – горячится, стараясь говорить как можно убедительнее, Авас, – но он, когда мы искали золото и лазали по валунам, поскользнулся, упал на спину и треснулся затылком о камень. Загнулся моментально. Даже не пикнул. Я к нему – а он уже готов.

– Вот как… Упал, значит… – отрешенно роняет Рекс.

– Видать, невезуха нас преследует, Вилли, – не понимая, куда гнет вожак, поддакивает ему на всякий случай Авас. – Смотри сам: то Камбуз погиб нелепо, то Бугель окочурился по-глупому, то девка эта чертова сбежала… Не фартит нам, Вилли. Наверное, зря мы сюда приперлись…

– Не везет, говоришь… И девки нет, и Камбуза нет, и Бугеля нет… И золота, конечно, нет, – раздумчиво кивает головой Рекс. И неожиданно, словно проснувшись, пронизывает Аваса пристальным взглядом. – А что это ты рассматривал так внимательно? Откуда у тебя эта штука?

– Какая штука? Что я рассматривал? – прикидывается простачком Авас. – Где? Когда?

– Когда я пришел, – с угрожающим спокойствием отвечает Рекс. – Дай-ка ее сюда.

– Ничего у меня нет! – переходит на высокие ноты Авас. – Тебе померещилось! Что ты пристал ко мне?

– Дай сюда, – протягивает руку Рекс. И вдруг срывается на визг: – Давай сюда! Кому говорят!

– Ничего я тебе не дам, – неожиданно спокойно заявляет Авас. – Почему я должен все отдавать тебе? Пошел к черту!

В подтверждение своих слов Авас решительно отталкивает протянутую руку Рекса своей левой. И тут же, то ли по привычке, то ли осознанно, бьет своего вожака коротким правым крюком в челюсть. Бьет не сильно. Но и этого достаточно, чтобы не ожидавший ничего подобного Рекс валится мешком на пол. И даже, подобно мертвецу, вытягивает ноги. Авас по инерции делает шаг вперед. Посчитав, что разъярившийся Авас собирается двинуть его еще и ногой, Рекс, долго не раздумывая, выхватывает из кармана пистолет и лежа, не целясь, стреляет ему в грудь. Авас, словно наткнувшись на невидимую преграду, резко останавливается. Он поднимает кверху глаза, будто пытаясь что-то вспомнить, и медленно оседает на пол, в то время как Вилли, потирая челюсть, так же медленно поднимается с пола. А, поднявшись, неожиданно, со злостью, со всего размаху пинает раненого в горло ногой. Тот, мотнув головой и икнув, растягивается на полу во весь свой большой рост. Рекс наклоняется над своим компаньоном и с брезгливой миной достает из кармана его пиджака золотой браслет. Окинув добычу оценивающим взглядом, он удовлетворенно хмыкает и кладет ее в свой карман.

– Вилли, помоги мне… – цепляясь непослушными руками за ноги Рекса, с трудом произносит деревенеющими губами Авас. – Спаси меня! Вилли, я помираю… Помоги…

– Я не Иисус Христос, чтобы воскрешать мертвых, – кривится в злорадной усмешке Рекс. – Пошел к дьяволу! – и еще раз бьет дружка, теперь уже бывшего, ногой. На сей раз по тянущимся к нему рукам.

Авас, издав еще несколько нечленораздельных звуков, затихает, а Рекс гадливо сплевывает на пол, отходит в сторону и принимается чистить носовым платком измаравшийся при падении костюм.

 

У него нет больше патронов!

Вечером, чтобы взбодрить себя после расправы над Авасом и спокойно уснуть, Вилли Рекс за один прием осушил семисотграммовую бутылку портвейна и потому всю ночь спал мертвецким сном. Просыпается он, когда солнце уже висит над маяком и ярко освещает бывший кабинет коменданта форта. В голове Рекса тяжело и мутно, во рту сухо и кисло. Первое, что он делает, проснувшись, достает, привстав, из сумки новую бутылку портвейна и полулежа выпивает добрую половину ее содержимого прямо из горлышка. Затем минут десять лежит неподвижно, дожидаясь, когда бодрящая влага разойдется теплым потоком по телу. И только после этого начинает чувствовать себя способным двигаться. Но вставать не спешит.

«Что же это получается? – предается размышлениям Рекс. – Похоже, я остался один на этом дурацком острове? Получилось скверно… Людишки хоть и были никчемные, но все-таки с ними было удобнее. И как-то спокойнее. Ну да ладно… Не будем опускать руки. Еще не все потеряно. У меня ведь есть пистолет. А это кое-что да значит… Придется поработать в одиночку. Действовать надо решительно. Сегодня же разберусь с этой шпаной окончательно. Отправлю всех на тот свет, и дело с концом, – Рекс достает из-под набитой сухими водорослями подушки пистолет и, вынув обойму, пересчитывает патроны. – Та-ак… Пять штук… На всех по одному и еще один останется. Нормально. И все же надо было патронов прихватить больше. Ну да ладно, как-нибудь управлюсь. Не впервой. Сперва грохну старших, а мальчишку оставлю напоследок. Он и расскажет все».

Теперь, когда все решено и основательно обдумано, Рекс встает со своего ложа – надувного матраса, накрытого старой мешковиной. Еще раз отхлебнув из бутылки несколько глотков портвейна, он делает с десяток энергичных взмахов руками, что должно означать зарядку, хлюпает водой из пластиковой банки в лицо и, не вытираясь, одевается. Одевается долго и тщательно, будто собирается на торжественный прием или, по крайней мере, в гости. Осмотревшись и не найдя на себе никакого изъяна, Рекс напяливает на голову шляпу и покидает свое жилище.

В полутемном коридоре он едва не натыкается на тело мертвого Аваса, которое сам же вчера с трудом вытащил сюда из комнаты. Прямо вытянувшийся, с распростертыми руками и запрокинутой головой, Авас похож на человека, крепко уснувшего после обильной выпивки. Рекс чертыхается и, брезгливо пнув ногу мертвеца, за которую едва не зацепился, идет дальше. «Тоже мне… деляга, – злорадно усмехается он. – Кого вздумал провести? Меня? Как бы не так!»

Попав из мрака форта под лучи успевшего уже изрядно раскалиться солнца, Рекс невольно жмурит глаза. Так, с закрытыми глазами, он стоит на месте добрую минуту. Затем встряхивает головой, словно прогоняя какое-то назойливое видение, и решительно направляется к пещере, в которой живут молодые кладоискатели. Пистолет на всякий случай перекладывает из внутреннего кармана пиджака в наружный боковой, поближе к руке.

Метрах в десяти от входа в пещеру Рекс останавливается и, сунув руку в карман, повелительно кричит:

– Эй вы! Выходи по одному!

Ответа нет, и через минуту Вилли кричит снова, но не так уверенно:

– Эй, кто там? Выходи сюда!

Не дождавшись ответа и на сей раз, Рекс вынимает из кармана пистолет и, взяв его на изготовку, подкрадывается к входу в пещеру. Заглянув внутрь и никого там не увидев, он громко ругается. Пиная ногами лежащие предметы, заходит в пещеру. Какое-то время привыкает к полумраку и осматривается. Увидев лежащую в дальнем углу недавно заклеенную резиновую лодку, принимается кромсать ее со злости ножом. Изрезав в лапшу лодку, то же самое делает с висящими на вбитом в стену металлическом стержне штормовками и, судя по всему, брюками Эдвина. Отведя таким образом душу, Рекс покидает пещеру.

После этого он поднимается на ближайшую возвышенность и осматривает остров. Остров пустынен, вокруг ни живой души. Это обескураживает Вилли. Он настроился на решительные действия, а противников нет… Но вот Рекс замечает какое-то движение у домика смотрителя маяка. Присмотревшись, приходит к выводу, что кроме хозяина там есть и другие люди.

«Так, значит, они там укрылись… Получается, что этот маячник на ихней стороне. Ну что ж, тем хуже для него – придется и с ним сделать то же самое, что и с остальными, – как о чем-то обыденном размышляет Рекс, шагая к маяку. – Впрочем, его так или иначе пришлось бы шлепнуть – было бы глупо оставлять в живых свидетеля. И главное – не тянуть. Убивать надо быстро, не раздумывая. Девчонку – тоже. И по возможности первой. Она, по всему видать, самая решительная среди них. Пацана последним прикончу… Четыре трупа на раз, конечно, многовато, ну да ничего… Когда золото будет у меня, то с ним следы я уж как-нибудь замести сумею. Возможно, уже сегодня удастся попасть на пароход, идущий в Бразилию или Аргентину. А там ищи-свищи! И заживет дядя Вилли по-настоящему, в полное свое удовольствие, не зная ни горя, ни забот. Да-а, это будет жизнь! Сплошной курорт!»

В этом месте размышления, представив себя в ослепительно-белом костюме в окружении услужливых черных метисов, Рекс мечтательно усмехается. Но тут же, вспомнив, куда и зачем идет, снова становится серьезным и решительным.

Подойдя к домику, Рекс достает пистолет, а свободной рукой резко толкает дверь. Она, как того и следовало ожидать, заперта изнутри. Рекс требовательно стучит в дверь кулаком, затем колотит ногой. Наконец, разбежавшись, пробует высадить ее плечом. Но дверь оказывается на совесть сколоченной, с надежным запором.

– Чего надо? – слышится из-за двери голос маячника.

– Открой! – требует Рекс. – Мне надо поговорить с твоими гостями. Или пусть они выйдут сюда.

– Они не хотят говорить с тобой, – отвечает смотритель и, помолчав, прибавляет: – Выбрось пистолет, тогда они выйдут.

– А больше они ничего не хотят? – деловито осведомляется бывший вожак бывшей банды. – Может, заодно и голову мою подать им вместе с пистолетом?

Внутри домика воцаряется молчание. Выждав малость, Рекс идет к окну. Но и через окно проникнуть в дом нет никакой возможности: оно надежно зарешечено. Решетка из арматуры, и совладать с ней без газорезки или хотя бы молота не получится.

– В последний раз предлагаю: откройте дверь! – выкрикивает Рекс. – Иначе я буду говорить с вами по-другому!

– Эй ты, Бульдог! Или как там тебя? Не пугай пуганых! Смотри, как бы мы с тобой не поговорили по-другому! – доносится изнутри срывающийся мальчишеский голос.

– А тебе, щенок, я обрежу уши и тебя же заставлю их съесть! – грозится Рекс. Осмотревшись, деловито прибавляет: – Ладно. Сидите там. Сидите подольше. Сейчас вы запоете у меня по-другому. Волками завоете!

Рекс поднимает лежащий под стеной дома кусок доски и, продолжая с едкой ухмылкой приговаривать: «Сейчас вы у меня завоете!» – просовывает его в дверную скобу. Теперь все, кто находится в доме, оказываются в западне: дверь, которая открывается внутрь, заперта снаружи, и открыть ее без посторонней помощи пленники не смогут.

Убедившись в надежности запора, Рекс засовывает пистолет за брючной ремень, снимает пиджак и вешает его на растущий рядом с домом куст шиповника, а сам спускается к морю. Насобирав там большую охапку слежавшихся водорослей, тащит ее к дому и бросает под дверь. После нескольких ходок дверь чуть ли не доверху оказывается заваленной водорослями. Минуту-другую Рекс отдыхает, злорадно посматривая на свою работу. Затем находит в карманах зажигалку и пытается поджечь водоросли. Сделать это с первого раза ему не удается: водоросли не успели еще как следует просохнуть. Но Рекс от своей затеи отступать не думает. Найдя обрывок газеты и надергав сухой травы, он снова пробует поджечь водоросли. На сей раз это ему удается. Правда, горят водоросли неохотно, зато дымят усердно.

Вскоре дым начинает проникать сквозь невидимые щели внутрь дома. Совсем рядом за дверью слышно потрескивание сухой полыни и дрока, которые не перестает собирать и бросать под дверь ошалевший от злобы Рекс.

– Ну что ж, пора перебираться в верхние апартаменты, – обращается к своим гостям смотритель маяка. – Там воздух почище.

Все четверо сидят под стенкой, в которой проделано окно, их не видно снаружи, и нельзя попасть из пистолета.

– Можно идти, – выглянув в окошко, говорит Эдвин. – Он отошел собирать сухую траву.

Через металлическую дверь, соединяющую домик с маяком, осажденные проникают на дно большущего мрачного колодца.

– Будьте осторожны, – предупреждает маячник, стараясь не греметь массивным засовом на двери. – Берегите лбы.

Света, проникающего сюда через несколько пробитых в толстой стене на разной высоте крошечных оконец, едва хватает на то, чтобы можно было разглядеть стоящие на цементном помосте белые пластмассовые канистры с керосином и ведущую вверх винтовую чугунную лестницу.

Лестница оказывается на удивление гулкой, и потому приходится подниматься медленно и ступать мягко. Но вот наконец лестница оканчивается, и все четверо, один за другим попадают через небольшой люк на верхнюю площадку маяка. Тут им приходится жмурить глаза от изобилия солнечного света. Кроме бетонного пола и жестяной крыши вокруг стекло в массивных дюралевых рамах. Осажденные сваливают на пол принесенные с собой куски кирпича, штукатурки, поленья, бутылки, железяки – «предметы для метания с маяка», как высокопарно назвал весь этот хлам Поль.

Едва мальчишка оказывается на маяке, как его глаза загораются блеском любопытства. Забыв на время, что вынудило его сюда попасть, он широко раскрытыми глазами рассматривает оборудование. Больше всего его занимает стоящая на похожем на бочку возвышении большая керосиновая лампа с круглым пузатым стеклом и установленная перед ней огромная, замысловатой формы линза.

Смотритель маяка тем временем приподнимает оконные рамы со стороны суши, и в успевшее уже нагреться под солнечными лучами помещение вливается свежий воздух.

Тотчас все осторожно выглядывают в оконный проем. Рекс их, понятное дело, не видит. Ему и в голову не приходит, что в домике никого уже нет, что все его обитатели находятся в маяке. Он видит лишь наружную дверь маяка, тоже металлическую, которая также загодя надежно заперта изнутри. Ее-то Рекс и считает единственной дверью, ведущей в маяк.

– А ведь он один! – удивляется Эдвин. – Где же остальные?

– Одно из двух: или сбежали от своего атамана, или атаман их укокошил, – заключает маячник. – Если бы они были с ним, он всю эту дрянь сам не таскал бы. Это точно.

– Тем лучше для нас, – повеселевшим голосом говорит Эдвин.

– Остается вынудить его побыстрее израсходовать патроны.

– Значит, надо «завести» его, – говорит Поль. – Сейчас он у меня откроет пальбу. Сейчас…

Мальчишка берет из принесенной кучи мусора кусок кирпича и, прицелившись, бросает его в приближающегося к домику Рекса. Кирпич со стуком падает у самых ног бандита. Испуганно отпрянув, тот роняет свою траву и затравленно осматривается.

– Эй ты, Бульдог! – задиристо кричит Поль, высунув наружу голову. – Постой еще чуток на месте! Я хочу вышибить тебе…

Поль не успевает закончить фразу, как Рекс выхватывает из-за пояса пистолет и стреляет навскидку вверх. Но еще на какое-то мгновение раньше Эдвин с силой дергает мальчишку за плечо, и тот едва удерживается на ногах. Пуля мягко тюкается в жестяную крышу маяка и оставляет в ней крошечное круглое отверстие. Мона заметно бледнеет, и у нее нервно дергается щека.

– Поль! – внушительно произносит Эдвин и показывает кулак. – Тебе говорили быть поосторожнее?

В ответ Поль лишь неловко усмехается.

– Ребята, не надо зря рисковать, – говорит смотритель. – Сделаем лучше вот что…

Он берет у Моны панаму, надевает ее на палку и медленно высовывает в окно. Тотчас внизу хлопает выстрел, и почти в то же мгновение и в панаме, и в крыше маяка появляются дыры.

– Хорошо! – довольно потирает руки маячник. – Уже двух патронов нет.

– Знать бы, сколько их у него… – замечает Мона. Она сидит на корточках под стеной и нервно теребит в руках поднятый с пола лист бумаги с какими-то каракулями.

– Не думаю, что много, – говорит смотритель маяка и снова поднимает на палке панаму. На сей раз выстрела не слышно. – Ага, – скупо усмехается маячник, – понял, что к чему. В таком разе вернемся к прежней тактике.

В Рекса летит всякий хлам, но тот больше не отвечает, а, отступив назад, терпеливо дожидается, чтобы кто-нибудь высунулся наружу и стал хорошей мишенью.

– И все же я заставлю его израсходовать хотя бы еще один патрон, – говорит Поль и вытаскивает из кармана свой самопал.

– Эта штука стреляет? – недоверчиво смотрит на него хозяин маяка.

– Еще как! Сейчас сами увидите.

– Если это действительно стреляет, то, смотри, не попади в него, – говорит на полном серьезе маячник. – Этот обалдуй нужен мне живым.

– Ладно уж, будь по-вашему… – говорит смотрителю Поль и хвастливо прибавляет: – А то я мог бы запросто башку ему продырявить.

По просьбе Поля маячник, чтобы отвлечь внимание Рекса, высовывает в окно панаму на палке, а сам Поль тем временем, выглянув наружу, определяет, где находится противник. И тут же, чиркнув спичечным коробком по прикрепленной к стволу с крошечным отверстием спичке, быстро поднимается и направляет свое грозное оружие вниз. Тишину разрывает трескучий выстрел, и сразу за этим рядом с Рексом кверху взметается фонтанчик песка. Рекс по-козлиному подскакивает и делает широкий прыжок в сторону.

– Ах, вы так?! – не то удивленно, не то угрожающе выкрикивает он. И тотчас в ответ гремят один за другим два выстрела. Но ни одна из выпущенных пуль никому вреда не причиняет – обе попадают в стену пониже окон.

– Хорошо! Уже четыре патрона тю-тю! – радуется мальчишка. Выдув из ствола самопала остатки дыма, он веско прибавляет: – Сейчас заряжу по-новому и еще раз шандарахну.

Но стрелять Полю больше не приходится. После того как Эдвин попадает в Рекса увесистым куском штукатурки, разозленный главарь несуществующей шайки бандитов выпускает свою пятую и последнюю пулю, которая делает в крыше маяка еще одно, третье, отверстие. После этого в Рекса летит все, что попадает под руку, но стрельбы в ответ больше не слышно. Совсем осмелев, высовывается из окна Эдвин, за ним – Поль и даже Мона. Маячник давно уже, не прячась, наблюдает за Рексом.

– Все, ребята, – говорит он. – Осаду мы выдержали. У него больше нет патронов. И больше он нам неопасен. Тем более что по своей природе он труслив, как заяц.

– Что будем делать с ним? – спрашивает Эдвин.

– Надо, наверное, поймать его и сдать полиции, – предлагает Мона.

– Поймать мы его, конечно, поймаем. Но сдавать никому не будем, – твердо, как о чем-то давно решенном, говорит смотритель маяка. – Сперва поговорить с ним должен я. У меня с ним старые счеты, и пришла пора по ним платить…

Это произносится таким тоном, что никто и не думает перечить маячнику. Хотя никто и не понимает, о чем идет речь.

– Ну что ж… пошли! Выйдем через наружную дверь, снаружи закрыть ее никак не возможно, – говорит смотритель и первым спускается в люк.

 

Ведь это я – Френк Трамп!

– Ну что, отстрелялся? – скользнув по Рексу пренебрежительным взглядом, осведомляется смотритель маяка. – Крышу чинить кто будет?

Сунув руки в карманы штанов, Рекс исподлобья смотрит на недавних своих пленников. От былой вальяжности и аристократического лоска некогда грозного вожака банды не осталось и следа: к недавно еще белой, а теперь грязно-серой рубахе понацеплялись сухая трава и водоросли, бабочка сбилась набок, раскрасневшееся лицо в грязных разводах, со лба стекает пот, волосы растрепаны, а на макушке красуется большая плешь.

– Ваше счастье, что я мало взял патронов, – цедит сквозь зубы Рекс. – А то бы вы у меня… Ну да ладно. У меня для вас еще кое-что имеется.

Рекс вынимает из кармана руку, в которой появляется с сухим щелчком лезвие самооткрывающегося ножа, и, угрожающе поводя глазами, продвигается вперед. Но тут же останавливается: из-за спины маячника выходит Эдвин с пожарным багром на длинной ручке. Багор он держит наподобие пики – наперевес. Рядом с ним становится Поль с самопалом в руке.

– Еще один шаг – и я на этот багор намотаю твои кишки, – сдержанно произносит Эдвин. – Бросай нож!

– А я сделаю в твоей башке дырку величиною с орех! – прибавляет Поль. – Сейчас же брось нож!

Несколько помедлив, Рекс неохотно закрывает свой нож и кладет его на лежащий рядом камень. Поль забирает нож и прячет его в свой карман, а Эдвин тем временем несколькими взмахами багра раскидывает кучу тлеющих водорослей, сухой травы и хвороста. Дверь не сгорела, но обуглилась основательно. А еще больше закоптилась.

– Ладно, ваша взяла… – осознав безвыходность своего положения, кривит в жалкой усмешке тонкие усики Рекс. – Считайте, что сегодня вам повезло… Но разговор не окончен. Мы продолжим его в другой раз.

– Нет, Вилли! Мы продолжим его сейчас, – выступает вперед смотритель маяка. – У нас ведь есть о чем поговорить, Вилли? Или ты не узнаешь меня, своего старого друга? А ты присмотрись-ка получше… Ведь это я – Френк Трамп!

При этих словах Эдвин удивленно переглядывается с Моной и Полем. Еще неожиданнее реагирует на слова маячника Рекс. У него отвисает челюсть, и он едва не теряет дара речи.

– Как?.. Неужели?.. Ты… – только и может добыть из себя Рекс.

– Вижу, узнаешь все-таки… – продолжает между тем смотритель маяка сухим голосом. – Так, может, вспомнишь заодно, по чьей милости я получил десять лет каторги? Не можешь? Память коротка? Ну что ж, попробую помочь тебе освежить ее. Мальчик! – оборачивается к Полю смотритель. – Верни этому пустоголовому его нож. Нам необходимо выяснить наши с ним отношения на равных, по-мужски. Не так ли, Вилли? Конечно, так! – сам же отвечает маячник, не дожидаясь, что скажет Рекс. – Остальным это видеть необязательно. Поэтому мы спустимся вниз, к берегу, а вы останетесь здесь. Ну что, ты не понял? Давай, топай вниз!

Прежде чем последовать за спускающимся к морю Рексом, маячник оборачивается к Эдвину и, неловко усмехнувшись, говорит:

– Если… в случае чего… ну, ты понимаешь… то на столе под клеенкой лежит сложенный вдвое лист бумаги. Почитаешь, что там написано. Непременно прочитай!

Спустившись на узкую галечную полосу, с одной стороны которую лижут волны прибоя, а с другой возвышается холм, на котором стоит, устремившись в небо, маяк, Вилли Рекс и Френк Трамп становятся друг против друга на расстоянии какого-нибудь десятка шагов.

– Рекс, мне хотелось бы знать одно, – не спеша открывая складной нож с деревянной колодкой, говорит смотритель маяка, – тебя когда-нибудь мучила совесть при воспоминании о том, как вы со мной поступили? Или нет?

– Я не знаю, что это за штука такая, совесть, и с чем ее едят, – пробует храбриться Рекс. Но, увидев в руке маячника широкое лезвие ножа, тут же трусливо лепечет: – Слушай, Френк, давай забудем старое… Чего не бывало в юности? На вот, возьми это, – Рекс вынимает из кармана золотой браслет и бросает его к ногам Трампа. – Это все, что у меня есть… За эту штуку можно выручить неплохие деньги. Старинная работа…

Смотритель маяка поднимает браслет и, даже не взглянув на него, швыряет далеко в море, где синяя вода указывает на большую глубину. (Будем надеяться, что этот браслет никому больше в руки не попадет и нам не придется писать когда-нибудь продолжение этой повести.)

– Вилли, ты не откупишься даже всем золотом мира, – говорит маячник, всматриваясь в Рекса хмурым взглядом. – Слишком много ты со своим отцом задолжали мне. Вы исковеркали мою жизнь. Мою и моей семьи. Вы отняли у меня сына. Ведь там, наверху, – это мой сын. Видел, какой парень! Не чета тебе, недоноску. А из-за вас я его двадцать один год не видел… Такую вину, Вилли, можно искупить только кровью. Я уже не говорю о тех муках, которые мне пришлось испытать по вашей милости на каторге…

Неожиданно стоявший, казалось бы, безучастно Рекс, опустив по-бычьи голову и выставив перед собой руку с ножом, бросается на маячника. Но застать врасплох Трампа, который не забыл коварный нрав своего противника, ему не удается. В самое последнее мгновение маячник делает шаг вправо, оставив левую ногу на месте, и зацепившийся за нее Рекс плашмя шлепается на гальку.

– Да-а, не изменил ты, Рекс, своим гадким привычкам, – удрученно качает головой Френк Трамп и, вместо того чтобы броситься на спину своего врага, отступает на несколько шагов в сторону и брезгливо добавляет: – Полежал и будет! Вставай!

Не говоря ни слова, Рекс встает на ноги и, делая вид, что не замечает маячника, нагибается, чтобы отряхнуть свои замаранные брюки. По истечении нескольких секунд, посчитав, что в этот раз ему удалось усыпить бдительность Трампа, Рекс снова, даже не выпрямившись, кидается вперед. Но маячник начеку, хотя по-прежнему не пускает в ход своего ножа. Он лишь повторяет свой маневр. С той разницей, что на сей раз делает шаг влево.

И снова Рекс поднимается, отплевывая набившийся в рот песок, а Трамп не препятствует ему в этом. На его месте Рекс наверняка, не мешкая и секунды, повалился бы на своего недруга, чтобы всадить ему нож в спину.

Вскочив на ноги, Рекс вновь атакует Трампа. Теперь он не налетает опрометчиво, а наступает, размахивая перед собой ножом в вытянутой руке. Но маячник внимательно следит за движениями Рекса и всякий раз уклоняется от острого лезвия.

Наконец, воспользовавшись тем, что Рекс размахнулся в пылу сражения слишком сильно и его рука оказалась за плечом, Трамп подскакивает к нему почти вплотную и колет ножом в бедро. Взвыв от боли и злобы, Вилли начинает еще яростнее размахивать ножом. Но толку от этого мало, а сил уходит много. И Рекс начинает понимать это. Теперь он замирает на месте с вытянутым перед собой ножом в ожидании, когда его противник сам пойдет вперед.

И противник идет вперед. Подскочив, Трамп делает замах ногой, намереваясь выбить из руки Рекса нож. Вилли, чтобы избежать удара, поднимает руку вверх, чем немедленно пользуется маячник: продолжая движение вперед, он валится всем телом на противника и одновременно всаживает нож под левые ребра Рекса. Но и сам получает смертельную рану: теряя равновесие, Рекс взмахивает руками, и его нож, вопреки всякой логике, вонзается по самую рукоять Трампу в бок…

 

Знай, Эдвин, я – твой отец…

– Не надо никакого врача… Я не дождусь врача. Жить мне осталось самую малость. Я это чувствую… И в дом меня не надо нести, я не хочу в дом – там душно и темно… Вот здесь, в тени, и положите меня, – с трудом, сквозь стиснутые от боли зубы произносит смотритель маяка. Из-под его задравшейся кверху рубахи выглядывает широкая окровавленная повязка из старой простыни – ее только что с помощью Эдвина наложила Мона.

Маячник полулежит в тени маяка, прислонившись спиной к его стене. Перед ним на корточках сидит Мона. Эдвин поддерживает его за плечи. Поль тем временем приносит большую охапку водорослей, которую не успел сжечь Рекс, и расстилает ее рядом с раненым. Затем выносит из домика старое байковое одеяло и покрывает им водоросли. После этого все трое поднимают смотрителя и бережно укладывают на эту неприхотливую постель.

– Вот и отлично… Так мне будет хорошо. Не знаю, как и благодарить вас, – устало усмехается смотритель. – А теперь садитесь поближе и внимательно слушайте. Мне многое надо вам рассказать…

Хотя Френк Трамп обращается ко всем троим, но смотрит только на Эдвина. Смотрит пристально и жадно, словно хочет его образ унести с собой в могилу. Эдвин, Мона и Поль усаживаются на сухой траве вокруг раненого, и тот, собравшись с силами и мыслями, начинает:

– Для начала у меня к вам просьба: не оставьте маяк без огня. Ночами тут часто ходят корабли, и, если не загорится маяк, сами знаете, что может статься. Инструкция по обслуживанию маяка – наверху. Вы видели ее. Керосин – внизу в канистрах. Ничего сложного – ребенок может управиться… И сегодня же сообщите в Управление навигационной службы, чтобы прислали нового смотрителя… В тумбочке спрятана небольшая рация. Подключите ее к аккумулятору и можете передавать. Рация настроена на волну управления…

Говорить маячнику трудно. Он делает частые паузы, как будто забыл некоторые слова и теперь мучительно их вспоминает. Отдохнув и поудобнее вытянувшись, он продолжает:

– Теперь о главном. Клад вы искали напрасно. Я давно нашел его. Однажды, после сильной бури, я увидел на берегу несколько выброшенных волной золотых монет и сразу догадался, что где-то неподалеку от берега находится подводный клад. Так оно и было – через неделю я отыскал его. А затем чуть ли не полгода таскал клад понемногу из воды и прятал в другом месте.

Шагах в десяти к востоку от домика у самого берега лежит круглый валун. Внизу напротив него есть небольшая пещера. Вход в нее виден только в отлив. Да и то едва-едва. В этой пещере на выступе вы увидите бочку и несколько канистр. В них находится золото и серебро. Я закончил переносить его только месяц тому назад. Пока думал, что с ним делать, тут и вы объявились… Теперь оно ваше. Да, да, ваше. Но все сразу не забирайте, чтобы не влипнуть еще в какую-нибудь неприятную историю… Сейчас возьмите ровно столько, сколько вам необходимо на первый раз. Остальное заберете потом. Здесь золото спрятано надежнее, чем в швейцарском банке…

– Но почему вы все это отдаете нам? – не может удержаться, чтобы не спросить, Мона.

– Действительно, почему? – вторит ей Эдвин.

– Не торопитесь, сейчас все узнаете, – переведя дыхание, говорит смотритель и, неопределенно поведя рукой, продолжает: – Прежде я должен рассказать кое-что о себе. Только вот… не знаю, с чего начать…

– Начните сначала, – советует Поль.

– Ты прав, – соглашается маячник. – Конечно, надо начать сначала. Так вот… Двадцать три года тому назад я, тогда еще двадцатидвухлетний паренек, женился на чудесной девушке Анне. Было это в Морионе. Через год у нас родился мальчик, которого мы назвали Эдвином, – заметив, как напрягся Эдвин, маячник легонько пожимает его руку. – Это не совпадение… Знай, Эдвин, я – твой отец. Ты ведь слышал уже, что меня зовут Френк Трамп. Я не оговорился, а вы не ослышались. Все верно, здесь нет обмана. Да и зачем мне вас обманывать. Ты, Эдвин, конечно, удивился, когда я вынудил тебя спустить шорты. Наверняка подумал: рехнулся мужик! Но я не рехнулся. Я всего лишь хотел увидеть родинку на твоем бедре. Я хотел удостовериться, что не ошибся, что ты мой сын. Я ведь приметил тебя еще тогда… когда ты был здесь с ныряльщиками. Очень уж ты похож на свою маму… И только теперь окончательно убедился, что вижу своего сына…

Волнение мешает маячнику спокойно говорить, и он, устало прикрыв глаза, затихает. Эдвин, весь напрягшись, нервно покусывает губы. Чувствуется, что его душевное смятение достигло предела. Мона пытается успокоить его продолжительным ласковым взглядом. Овладев собой и собрав остатки скудных сил, старший Трамп возобновляет свой рассказ:

– Дальше было так… В те времена в Морионе дела с работой обстояли неважно, и через год после твоего рождения я уехал на заработки в Донго. Там начиналось большое строительство. Поначалу все шло хорошо. Я неплохо зарабатывал и регулярно отсылал деньги домой. Но вскоре по своему мальчишескому недомыслию попал в плохую компанию. Точнее, в шайку проходимцев, главарем которой был отец этого самого Вилли Рекса, Говард Рекс – человек, у которого за душой не было ничего святого. Вилли тоже был лишен каких бы то ни было человеческих качеств, но он – всего лишь бледная тень отца. Я и оглянуться не успел, как стараниями Говарда Рекса и его сынка Вилли настолько был втянут и впутан в их грязные дела, что выкарабкаться оттуда уже не было никакой возможности. Рексы Рексами, но всему виной, конечно, была моя глупость, доверчивость и слабоволие, которые они умело использовали. Я бросил работу и перестал отсылать домой деньги. Теперь я всецело зависел от Рексов…

Со стороны пролива Гутан доносится протяжный сиплый пароходный гудок. Смотритель маяка, приподняв слегка голову, говорит, обращаясь скорее сам к себе:

– «Мальорка» идет в Морион. Я их по голосам давно всех знаю, – и тут же спохватывается: – Так о чем это я? Ага… А потом получилась такая вот история. Это убожество Вилли Рекс в пьяной драке пырнул ножом сына какой-то важной шишки. Рана оказалась смертельной. Вилли запахла если не петля, то большой срок. И что, вы думаете, они сделали? Они напоили меня до беспамятства, надели на меня окровавленные брюки и рубаху Вилли, сунули мне в карман его нож и вызвали полицию… Свидетельские показания против меня на суде давали оба Рекса, хозяин бара, где это случилось, и некоторые участники шайки Говарда Рекса. Так я вместо Вилли угодил на десять лет на каторгу…

С семьей я давно не поддерживал никаких связей, а как попал на каторгу, и вовсе стало не до родных. Нет, о семье я никогда не переставал вспоминать и думать, но мне было стыдно напоминать о себе. И, даже выйдя на волю, вернуться домой после стольких лет отлучки я не мог. Как бы я смог смотреть в глаза Анны или сына, которых я так по-свински оставил одних на произвол судьбы? Тем более что у меня не было никакого оправдания… Во всем был виноват я один. А потому решил, что будет лучше навсегда исчезнуть с их глаз и даже памяти…

С каждой минутой Трампу-старшему труднее говорить. Паузы между словами становятся все длиннее, а голос – все более тихим и хриплым. Снизу доносятся шум прибоя и ритмичные всплески набегающих на берег волн. Над головами беспрерывно на что-то жалуются постоянно голодные чайки, у которых всегда одна забота: где и как раздобыть пищу. Поскрипывает оставленное открытым наверху в маяке окно.

– И все же однажды, лет десять тому назад, я приезжал в Морион. Посмотрел издали на наш дом, увидел Анну. Но подойти и заговорить так и не посмел. Тогда же, чисто случайно, получил место маячника на Чаросе и очень этому обрадовался – жить среди людей мне было невмоготу. Маяк стал для меня спасением…

Да! Четвертую часть золота отдайте Анне. Пусть хоть на старости поживет по-людски. Остальное разделите между собой. И вот что, Эдвин. Непременно попроси от моего имени у мамы прощения. Скажи, что виноват я перед нею, но, если может, пусть простит меня и не поминает лихом. Обязательно попроси. Слышишь?

Разволновавшийся маячник успокаивается только после того, как Эдвин, положив свою руку на руку отца, говорит:

– Обещаю! Передам все слово в слово.

– Вот и хорошо… Значит, можно прощаться. Я уже чувствую… свой конец, – шепчет смотритель. Едва заметно улыбаясь, он слабеющей рукой касается Поля, Моны, Эдвина.

– Отец! – проникновенно произносит Эдвин. – Как тебя благодарить за все, что ты сделал для нас?

– Не надо благодарить. Это я должен благодарить тебя… За слово «отец». Для меня оно дороже золота. Спасибо, сынок! Наклонись ко мне…

Эдвин наклоняется к отцу, и тот прижимает щеку сына к своим губам.

– Прощай! – из последних сил шепотом выговаривает маячник. – Жаль, что мы так мало общались с тобой…

– Прощай, отец! – едва сдерживая слезы, дрожащим голосом отвечает Эдвин. Шмыгает носом Поль. Отвернувшись, вытирает глаза Мона.

– Заройте меня в маслиновой роще… Рядом с могилой моего предшественника… Вы увидите ее там… – помолчав, Френк Трамп едва слышно выдыхает: – Какой сегодня чудесный день…

Неожиданно лицо умирающего напрягается, будто ему вспомнилось вдруг что-то еще очень важное и невысказанное, по телу волной пробегает крупная дрожь, и он, тяжело всхлипнув, широко открывает устремленные вверх помутневшие глаза. Там, в бездонной синеве необъятного неба, распластав свои широкие крылья, плавно парит вольная морская птица альбатрос…

 

А все-таки чудесная штука эта жизнь!

Шлюпка, приблизившись к причалу, разворачивается и после нескольких гребков веслами осторожно упирается кормой в автомобильную шину. Эдвин, Мона и Поль бросают в шлюпку свои рюкзаки и сумки, после чего и сами перебираются в нее. Управляет шлюпкой совсем юный, разбитного вида матросик. На его курносом лице снисходительное выражение превосходства.

– Как капитан? Жив-здоров? – интересуется Эдвин.

– А что с ним может статься? – пожимает плечами матросик и, вспомнив где-то слышанную фразу, прибавляет: – Над такими людьми, как наш капитан, время невластно.

«Удача» с обезветренными парусами мерно покачивается на зыби в полуторакабельтове от берега. На ее борт кладоискатели поднимаются по веревочному шторм-трапу. У борта их встречает сам шкипер Джино Росси в своей неизменной белой капитанке и черной футболке, с потухшей трубкой во рту.

– А-а, туристы-авантюристы! А я-то думаю, кто это машет так отчаянно. Добро пожаловать на борт старушки «Удачи»! – выкрикивает шкипер своим резким скрипучим голосом. – Да вы, я погляжу, загорели не хуже негров. Чувствуется, отдохнули что надо.

Сказав все необходимые для таких случаев слова, шкипер широким жестом приглашает гостей на судно:

– Располагайтесь, где видите. Вся палуба в вашем распоряжении.

– Спасибо, капитан! – отвечает за всех Эдвин и, улыбнувшись, прибавляет: – У вас широкая натура.

– Широкая душа, – поправляет Эдвина Джино Росси. Выждав, когда никого из матросов поблизости не остается, спрашивает, кивнув в сторону острова: – Ну, как? Улов есть?

– Кое-что есть, – отвечает Эдвин. – Не так, чтобы уж очень, но… На эту тему было бы удобнее поговорить в каюте. Вы меня приглашаете?

– Какие могут быть вопросы? – радушно разводит руками шкипер. – Прошу!

– Вы пока выбирайте подходящее место и располагайтесь, а я на минуту отлучусь, – обращается Эдвин к Полю и Моне и спускается следом за хозяином на нижнюю палубу.

В каюте Росси Эдвин кладет на столик горсть золотых монет, которые он отсчитал для этого еще на острове.

– Это, капитан, обещанное вознаграждение. Здесь вам на новые паруса, на новую грот-мачту – старая, я вижу, скоро перегниет – и краску: пора уже придать «Удаче» более нарядный вид.

– Ну-у, спаси-ибо! – морщится в довольной улыбке шкипер. – Вот это обрадовал старика! Так вы действительно нашли что-то?

– Как видите.

– Молодцы, ребята! Я рад за вас. А что с вашими преследователями? Ну, этими… Рексом и его компанией? Где они? Когда вы смылись с «Удачи», они тут такой шухер подняли! Я уже думал, несдобровать нам…

– Они все погибли, – неохотно отвечает Эдвин.

– Как! Неужели вы их?.. – привстает со своего стула Росси.

– Ну, что вы! Куда нам с ними было тягаться… У них ведь пистолет даже был. Нет, эти типы сами друг дружку уничтожили. Не знаю, как это у них там вышло, но… А самого Рекса убил – кто бы вы думали? – смотритель маяка. Вот так! Но самое неожиданное во всей этой истории то, что этот смотритель маяка оказался моим отцом. Представляете! Кто бы мог подумать…

– Не может быть! – удивленно таращит глаза шкипер. – Вот так новость! Действительно, кто бы подумал. Как он там?

– Тоже погиб. От руки того же Рекса. Они друг друга…

– Надо же… – сочувственно вздыхает Джино Росси. Помолчав, говорит: – А ведь я его знал. И даже как-то гостил у него на маяке. Хороший был человек, справедливый. Вот только скрытный. И немногословный. Да-а, чего только в этой жизни не бывает…

– Синьор Росси, – говорит, вставая, Эдвин, – у меня к вам просьба. Нам не хотелось бы, чтобы еще кто-то кроме вас знал, чем мы занимались на Чаросе. Хорошо?

– И не будет знать! – прикладывает руку к сердцу шкипер. – Если старик Росси иногда много говорит, это вовсе не означает, что он может сболтнуть лишнее.

– Вот и хорошо.

Когда Эдвин поднимается наверх, шхуна уже на всех парусах резво несется курсом на Морион. За время разговора Эдвина со шкипером Поль и Мона успели расположиться у борта в тени латаного фока. Устроились на разостланных одеялах.

Передав в общих чертах свой разговор со шкипером, Эдвин устраивается рядышком. В налитом густой синевой небе висят местами круглые комья похожих на вату облаков. Сухой ветерок, нежно обдувающий лица, приносит с материка едва уловимые пряные запахи лавровых и апельсиновых рощ. Убаюкивает, создавая впечатление полета, легкая килевая качка. Ни к кому не обращаясь, Мона задумчиво говорит:

– Ну, вот мы и богаты… А что дальше?

– Как что? – приподнимает голову Эдвин. – Теперь мы можем осуществить свои мечты. Вот у тебя… какая заветная мечта?

– Стать врачом, разумеется, – говорит Мона. И уточняет: – Судовым врачом. Хочу плавать на большом корабле и лечить матросов. А если придется, то и пассажиров. А попутно смотреть на мир.

– Ну, и в чем дело? – пожимает плечами Эдвин. – Теперь перед тобой открыты двери всех учебных медицинских заведений мира. Учись, где заблагорассудится. Можешь даже поехать в Оксфорд или Москву. С такими деньгами ты будешь всюду желанным студентом.

– А я так и сделаю, – как о чем-то давно решенном говорит Мона. – Вот только Оксфорд и Москва мне не нужны – не хочу с вами надолго разлучаться. А потому я поступлю в наш, Морионский медицинский колледж, стану врачом-терапевтом. А еще… построю в Морионе домик, красивый и уютный, в который можно будет возвращаться после рейсов. И в таком месте, откуда будут видны весь порт и все корабли, которые заходят в порт.

– А может, мы вместе будем строить этот домик? – осторожно осведомляется Эдвин.

– Ну, конечно, вместе! – спешит исправить свою оплошность Мона. – Прости, Эд! Я просто забылась.

– То-то! – снисходительно усмехается Эдвин. – Вдвоем мы построим не просто красивый, а самый красивый в Морионе дом. На меньшее я не согласен. А ты, Поль, на что потратишь свои деньги?

– Я? – часто хлопает глазами мальчишка. – А сколько… вы мне дадите?

– Как это – сколько! Твоя четвертая часть. Ты же слышал, что сказал маяч… что сказал мой отец.

– Правда?! – по-мальчишески простодушно радуется Поль. – Вот здорово! Ну, раз так, то я сделаю вот что: окончу штурманскую школу, а потом куплю себе небольшое судно, возможно даже парусное, как, например, вот эта «Удача», и буду плавать по всему миру. Хочу увидеть все моря и страны. Попутно буду открывать новые земли, если такие остались, проводить научные исследования, заниматься подводной археологией и киносъемкой, писать статьи и книги. Словом, хочу стать вторым Жаком Ивом Кусто. Ну как?

– Мечта – что надо! Я даже начинаю уже завидовать тебе, – без тени иронии говорит Эдвин.

На палубе появляется Джино Росси. Подойдя, он говорит:

– Захотите кушать – скажите, у меня для вас кое-что найдется.

– Обязательно скажем, – отвечает Мона и, когда шкипер уходит, обращается к Эдвину: – Ну, а о своей мечте ты нам расскажешь?

– Моя мечта? – Эдвин на короткое время задумывается. – Представьте себе, я тоже мечтаю купить корабль. Но, побольше. И тоже парусный – барк или клипер. Парусник – это же здорово! – все больше воодушевляется Эдвин. – Только подумать: судно обходится без мазута, без керосина, без бензина. На нем нет вони, оно не загрязняет море. Не слышно грохота машин. Не пойму, почему теперь так мало используются парусные корабли. Единственный их недостаток – меньшая скорость и зависимость от ветра. Зато какая экономия на угле или горючем! А экология! Все это с лихвой покрывает убытки от задержек в рейсе… Свое судно я сделаю круизным. Буду возить по миру туристов. А попутно и грузы. Не хочу быть привязанным к каким-то одним портам… И врачом на свое судно я возьму тебя, Мона. Пойдешь?

– Ты еще спрашиваешь?

Эдвин с чувством пожимает руку Моны. Девушка в ответ одаривает его очаровательной улыбкой.

– Но только и мне, – продолжает Эдвин, – придется прежде окончить вместе с Полем штурманскую школу. Я хочу быть не просто владельцем корабля – я хочу быть его капитаном. Я хочу стоять на мостике в белом кителе и белой фуражке и отдавать в рупор команды. А пассажиры будут смотреть на меня и говорить: «Посмотрите на этого капитана, какой он спокойный и мужественный! Настоящий морской волк! С таким капитаном можно плыть куда угодно».

– А мне разрешишь хоть разок постоять на твоем мостике? Чтобы и на меня посмотрели пассажиры и сказали: «А это жена этого мужественного капитана. Не правда ли, замечательная пара!»

– Ради этого я готов не отпускать тебя с мостика с утра до вечера! – улыбается Эдвин. Подняв взор к небу, по которому медленно проплывают к северо-востоку невесомые пушистые облака, он прочувствованно говорит: – А все-таки чудесная штука эта жизнь!

– Особенно, когда есть деньги, – тихо, ни к кому не обращаясь, замечает Поль. – А как быть тем, у кого их нет?

– Поль, ты способен на что угодно навести тень, – журит брата Мона. Но, помолчав, прибавляет: – А вообще… ты навел меня на хорошую мысль: часть своих денег я передам в морионский дом престарелых.

– А я – в фонд безработных! – вторит Моне Эдвин. – На пособия по безработице.

– А я… А я… – не может определиться Поль. – А я в штурманскую школу часть своего золота отдам, для поддержки самых бедных курсантов. Вот так!