Прошло три недели, в течение которых Клер встретилась с Крумом всего четыре раза. В субботу, укладывая чемодан перед вечерним кондафордским поездом, она услышала зов овечьего колокольчика и сошла вниз по винтовой лесенке.

На пороге стоял низенький человечек в роговых очках, чем-то неуловимо напоминавший представителя учёного мира. Он приподнял шляпу:

— Леди Корвен?

— Да.

— С вашего позволения, имею вручить вам вот это.

Он извлёк из кармана синего пальто длинный документ и подал его

Клер.

Она прочла:

«В Коронный суд,

Отделение завещательных, бракоразводных и морских дел.

Февраля двадцать шестого дня 1932 года.

По поводу прошения сэра Джералда Корвена».

Ноги у неё подкосились, она заглянула в роговые очки, скрывавшие глаза незнакомца, и выдавила:

— О!

Низенький человечек слегка поклонился. Она инстинктивно почувствовала, что он жалеет её, и быстро захлопнула дверь у него под носом. Поднялась по винтовой лесенке, села на кушетку и закурила. Затем положила документ на колени и развернула его. Первая мысль её была: «Какая чудовищная нелепость! Я ни в чём не виновата». Вторая: «Придётся, видно, прочесть эту мерзость».

Не успела она пробежать первую строку: «Сэр Джералд Корвен, кавалер ордена Бани, покорнейше просит…» — как у неё возникла новая, третья по счёту мысль: «Но это же то, чего я хочу! Я стану свободна!»

Дальше она уже читала спокойнее, пока не дошла до слов: «… истец требует взыскать с вышеназванного Джеймса Бернарда Крума, ввиду совершения последним упомянутого прелюбодеяния, возмещение в размере двух тысяч фунтов».

Тони! Да у него не то что двух тысяч фунтов — двух тысяч шиллингов не наберётся. Животное! Мстительная гадина! Неожиданно сведя весь их конфликт к вульгарному чистогану, он не только глубоко возмутил её, но и поверг в панику. Тони не должен, не может быть разорён из-за неё. Она обязана немедленно увидеться с ним! Неужели и ему?.. Конечно, ему тоже послали копию.

Клер дочитала прошение, сделала глубокую затяжку и поднялась. Подошла к телефону, вызвала междугородную и дала номер телефона в гостинице Крума.

— Можно попросить мистера Крума?.. Уехал в Лондон? На своей машине?.. Когда?

Час назад. Значит, едет к ней.

Несколько успокоившись. Клер быстро прикинула: на кондафордский поезд уже не поспеть… Она ещё раз позвонила на междугородную и заказала разговор с поместьем.

— Динни? Это я. Клер. Сегодня вечером не могу приехать. Буду завтра утром… Нет! Здорова. Просто маленькие неприятности. До свиданья.

Маленькие неприятности! Она ещё раз села и перечитала «эту мерзость». О них с Тони, кажется, известно все, кроме правды. А ведь ни ей, ни ему даже в голову не приходило, что за ними следят. Например, этот человечек в роговых очках явно знает её, но она его никогда не замечала. Клер ушла в туалетную и освежила лицо холодной водой. Вот тебе и мельник с реки Ди! Оказывается, играть эту роль не так-то просто.

«Он, наверно, не успел поесть», — спохватилась она.

Накрыв столик в нижней комнате и поставив на него всё, что было в доме съестного. Клер сварила кофе и в ожидании Крума села покурить. Она рисовала себе Кондафорд и лица родных, представляла себе также лица тёти Эм и Джека Масхема, но все оттеснялось на задний план лицом её мужа с его лёгкой, жестокой, кошачьей усмешкой. Неужели она безропотно уступит? Неужели она даст ему восторжествовать и капитулирует без боя? Она раскаивалась, что не послушала отца и сэра Лоренса, предлагавших начать за ним слежку. Теперь поздно: пока дело не кончится, Джерри на риск не пойдёт.

Она ещё сидела в раздумье у электрической печки, когда раздался шум подъехавшей машины и зазвонил колокольчик.

Крум был бледен и, видимо, продрог. Он остановился в дверях, всем своим видом выражая такое сомнение в доброжелательности приёма, который его ожидает, что Клер разом протянула ему обе руки:

— Ну что, Тони, забавная история?

— Дорогая!..

— Вы совсем озябли. Выпейте бренди.

Не успел он допить, как она заговорила:

— Будем рассуждать не о том, чего мы могли бы не сделать, а только о том, что мы должны делать.

Он застонал.

— Мы, наверно, показались им ужасными простофилями. Мне и не снилось…

— Мне тоже. Да и почему нам было не поступать так, как мы поступали? Только виноватый боится закона.

Он сел и подпёр голову руками:

— Видит бог, я сам хочу этого не меньше, чем ваш муж. Я мечтаю, чтобы вы освободились от него. Но я не имел права подвергать вас риску, раз вы не чувствуете ко мне того же, что я к вам.

Клер посмотрела на него и слегка улыбнулась:

— Тони, не будьте ребёнком! Распространяться о чувствах сейчас бессмысленно. И увольте меня от глупых разговоров о том, что вы виноваты. Суть в том, что мы оба невиновны. Подумаем лучше, что делать.

— Не сомневайтесь в одном — я сделаю всё, что вы сочтёте нужным.

— По-моему, — с расстановкой произнесла Клер, — я должна поступить так, как потребуют от меня родители.

— Боже! — воскликнул Крум, вскакивая. — Ведь если мы будем защищаться и выиграем, вы останетесь привязанной к нему!

— А если не будем защищаться и проиграем, вас разорят, — отчеканила Клер.

— Чёрта с два! Разорить меня нельзя — можно только объявить несостоятельным.

— А ваша работа?

— Не понимаю, при чём здесь она?

— На днях я видела Джека Масхема. Он показался мне человеком, который не оставит у себя на службе соответчика, не поставившего истца в известность о своих намерениях. Видите, я уже овладела судейским жаргоном.

— Я не стал бы их скрывать, будь мы на самом деле любовниками.

— Серьёзно?

— Вполне.

— Даже, если бы я сказала: «Не надо».

— Вы бы так не сказали.

— Не знаю.

— Так или иначе, речь сейчас не об этом.

— Но о том, что, если мы не будем защищаться, вы сочтёте себя непорядочным человеком.

— Боже, до чего все запутано!

— Садитесь и поедим. У меня только ветчина, но когда сердце не на месте, ветчина самое полезное блюдо.

Они уселись и пустили в ход вилки.

— Ваши родные уже знают, Клер?

— Нет, я сама всего час как узнала. Они вам тоже прислали этот миленький документик?

— Да.

— Ещё кусочек?

Они молча ели ещё несколько минут. Затем Тони встал:

— Благодарю, я сыт.

— Что ж, тогда покурим.

Она взяла у него сигарету и сказала:

— Вот что. Завтра утром я еду в Кондафорд, и, мне кажется, вам тоже следует поехать. Наши должны познакомиться с вами: что бы мы ни делали, всё нужно делать в открытую. Есть у вас поверенный в делах?

— Нет.

— У меня тоже. Видимо, придётся подыскать.

— Этим займусь я. Ах, если бы у меня были деньги!

Клер вздрогнула.

— Простите, что у меня оказался супруг, способный потребовать возмещения ущерба!

Крум сжал ей руку:

— Дорогая, я думал только об адвокатах.

— Помните, как я вам возразила на пароходе: «Порой гораздо ужаснее, когда что-нибудь начинается»?

— Никогда с этим не соглашусь!

— Я имела в виду свой брак, а не вас.

— Клер, а может быть, лучше не защищаться и предоставить событиям идти своим ходом? Вы станете свободны, а потом… Словом, если захотите выбрать меня, я буду здесь; если нет — уеду.

— Вы очень милый, Тони, но я всё-таки должна рассказать родным.

А кроме того… есть ещё куча всяких обстоятельств.

Крум прошёлся по комнате:

— Вы полагаете, что нам поверят, если мы будем защищаться? Не думаю.

— Мы будем говорить только голую правду.

— Люди никогда не верят голой правде. Когда вы едете завтра?

— С поездом десять пятьдесят.

— Возьмёте и меня с собой или мне приехать позднее из Беблокхайт?

— Лучше позднее, чтобы я успела им все выложить.

— Им будет очень тяжело?

— Да, не по себе.

— Ваша сестра там?

— Да.

— Это уже отрадно.

— Сказать, что мои родители старомодны, было бы неточно. Они несовременны, Тони. Впрочем, когда люди задеты лично, они редко бывают современными. Адвокаты, судья и присяжные во всяком случае современными не будут. Теперь отправляйтесь, но дайте слово не гнать машину как сумасшедший.

— Можно вас поцеловать?

— Чтобы, говоря голую правду, сознаться и в этом поцелуе после трёх предыдущих? Целуйте лучше руку, — рука не в счёт.

Он поцеловал ей руку, пробормотал: «Храни вас бог!» — схватил шляпу и выбежал.

Клер придвинула стул к электрической печке, невозмутимо излучавшей тепло, и задумалась. Сухой жар так обжигал глаза, что под конец ей почудилось, будто у неё нет больше ни век, ни влаги под ними. Ярость медленно и бесповоротно нарастала в ней. Всё, что она пережила на Цейлоне до того, как однажды утром решилась на разрыв, ожило с удвоенной силой. Как он посмел обращаться с ней так, словно она девица лёгкого поведения, нет, хуже, потому что и та не потерпела бы такого обращения! Как он посмел поднять на неё хлыст! И как он посмел следить за ней и затеять процесс! Нет, она не сдастся.

Клер принялась методически мыть и убирать посуду. Распахнула дверь, пусть в доме гуляет сквозняк. Ночь, кажется, будет скверная, — в узком Мьюз то и дело кружится ветер.

«Как и во мне», — подумала Клер, захлопнула дверь, вынула карманное зеркальце и вздрогнула — таким бесхитростным и беспомощным показалось ей собственное лицо. Она попудрилась, подвела губы. Затем глубоко вздохнула, пожала плечами, закурила сигарету и пошла наверх. Горячую ванну!