Есть люди, которые, зная, что в десять часов их повесят, в восемь могут спокойно играть в шахматы. Люди этого типа всегда преуспевают в жизни, из них выходят хорошие епископы, редакторы, судьи, импресарио, премьер-министры, ростовщики и генералы; им безусловно доверяют власть над своими согражданами. Они обладают достаточным количеством душевного холода, в котором отлично сохраняются их нервы. Такие люди не обладают (или обладают в очень незначительной степени) неуловимыми, но устойчивыми склонностями к тому, что обычно туманно называют поэзией, философией. Это люди фактов и решений, люди, которые по желанию включают и выключают воображение, подчиняя чувства рассудку… о них не вспоминаешь, когда смотришь, как колышутся под ветром колосья в поле, как носятся в небе ласточки.

Во время обеда у Теллассонов Кит Даррант по необходимости вел себя как человек такой породы. Пробило одиннадцать, когда он вышел из большого дома Теллассонов на Портленд-плейс. Он не нанял кеб и пошел пешком, чтобы по дороге все обдумать. Сколько жестокой иронии в его положении! Ему, уже почти достигшему звания судьи, стать духовником убийцы! Презирая слабости, которые доводили людей до падения, он считал все это дело настолько грязным и невероятным, что с трудом заставлял себя думать о нем. И все же он должен взять его в свои руки – из-за двух сильнейших инстинктов: самосохранения и уз крови.

Дул ветер, еще пропитанный теплотой угасшего дня, но дождя все не было. Киту стало жарко, и он расстегнул пальто. Мрачные мысли делали его лицо еще более суровым: тонкие, красиво вырезанные губы были плотно сжаты, как будто для того, чтобы удержать в себе каждую мелькнувшую мысль. Он уныло брел по заполненным людьми тротуарам. То таинственное и праздничное, что приходит вечерами на освещенные улицы, только раздражало Кита, и он свернул на улицу, где было темнее.

Какой ужасный случай! Убежденный в его реальности, Кит не мог себе, однако, представить, как это произошло: убийство существовало в его уме как неопровержимый факт, а не как живая картина. Ларри не имел злого умысла, это несомненно. Но убийство есть убийство, что ни говори. Люди, подобные Ларри, безвольные, порывистые, сентиментальные, склонные к самоанализу, разве они способны на хладнокровно обдуманные поступки? Убитый Уолен вполне заслужил смерть, о нем и думать не стоит! Но преступление… нарушение Закона… отвратительно! Преступление скрыто, и он, Кит, участник этого сокрытия. И все же… предать брата… Разумеется, никто не станет требовать действий от него, Кита! Вопрос лишь в том, что посоветовать Ларри. Молчать и скрыться? Удастся ли это? Может быть… если Ларри ничего от него не утаил. Но эта девушка! Можно ли поручиться, что она не выдаст Ларри, если обнаружится ее связь с убитым? Женщины такого сорта все одинаковы – легкомысленны, безрассудны, переменчивы, как ветер… настоящий бич общества. А что потом? Все дальнейшее существование Ларри будет омрачено этим преступлением, оно будет преследовать его по пятам, куда бы он ни скрылся, висеть на нем тяжким грузом, ожидать удобного момента, когда тайна слетит у пьяного с губ. Об этом подумать страшно. А может быть, ему лучше сознаться? Кит содрогнулся: «Брат мистера Кита Дарранта, видного королевского адвоката…» И дальше – посещение женщины легкого поведения, драка с ее мужем, непреднамеренное убийство, тело, вынесенное из дома и спрятанное под аркой. Какой скандал! Если даже просить помилования, то и тогда пожизненное заключение! Неужели он завтра утром посоветует такое Ларри?

Ему вдруг вспомнились бритые наголо люди с землистыми лицами – то было в Пентонвилле, где он навещал одного заключенного. И Ларри будет среди этих бывших людей! Кит помнил его малышом, только начинавшим ходить, потом мальчиком, которого он опекал в школе; потом и в колледже, где Ларри учился с грехом пополам. Ларри стал взрослым, он, Кит, частенько одалживал ему деньги и при этом читал ему наставления. Ларри на пять лет моложе его, и мать, умирая, поручила ему заботиться о нем. Так неужели же Ларри станет на всю жизнь одним из тех людей в желтой полосатой арестантской одежде, у которых лица – как изъеденные болезнью листья, а вместо волос густая щетина, людей, которых, как стадо баранов, гоняют хамы-надсмотрщики? Джентльмен, его родной брат, изо дня в день, из года в год будет влачить эту жизнь раба, которым все помыкают? Что-то словно оборвалось в душе Кита. Нет, невозможно! Этого он не посоветует. Но в таком случае он должен все проверить, все разузнать, чтобы иметь твердую почву под ногами. Глав-лейн, арка… это где-то здесь, неподалеку. Он огляделся, ища, у кого бы спросить. На углу стоял полисмен, фонарь освещал его массивное лицо; сразу видно – прекрасный служака, сообразительный и наблюдательный. Но Кит молча прошел мимо. Странно, что человеку становится так жутко и не по себе в присутствии Закона. Вот когда дошел до него мрачный смысл происшедшего! Неожиданно Кит заметил, что за поворотом влево начинается Борроу-стрит. Он прошел по ней вперед, пересек улицу, вернулся. Миновал номер сорок два – небольшое здание с вывесками деловых контор у безмолвных окон второго и третьего этажей; внизу окна плотно занавешены… но в одном углу, кажется, чуть-чуть пробивается свет? Куда же отсюда направился Ларри, сгибаясь под тяжестью своей страшной ноши? Ему пришлось пройти только полсотни шагов по этой грязной улочке, узкой и, слава богу, темной и безлюдной! Вот и Глав-лейн. Коротенький переулок, а там… Переулок уперся в арку – кирпичный свод, соединяющий две части какого-то склада. Под ней действительно было очень темно.

– Правильно, сэр! Как раз здесь! – Киту понадобилась вся его выдержка, чтобы спокойно обернуться к говорящему. – Вот тут и нашли тело… оно лежало вот так… А убийцу пока не поймали! Последние новости, сэр!

Маленький оборванец протягивал ему измятую газету, напечатанную на скверной желтоватой бумаге. Сквозь космы спутанных волос смотрели рысьи глаза, а в голосе слышалась нотка собственника, набивающего цену на свой товар. Кит дал ему два пенса и взял газету. Его даже успокоило, что здесь болтается этот юный полуночник: значит, и других влечет сюда нездоровое любопытство. При тусклом свете фонаря он прочитал: «Тайна удушения на Глав-лейн. Личность убитого пока не установлена. Покрой костюма позволяет предположить, что он иностранец». Мальчишка с газетами куда-то исчез, и Кит увидел полисмена, медленно шагавшего по этой улице – к арке. После минуты колебания полисмен остановился. Конечно, только эта «тайна» могла привести его сюда, и он стал внимательно разглядывать арку. Затем он поравнялся с Китом, и Кит увидел, что это тот самый, мимо кого он только что проходил. Как только полисмен заметил белоснежную манишку под расстегнутым меховым воротником Кита, в глазах его погас холодный, оскорбительный вопрос. Указывая на газету, Кит спросил:

– Это здесь было обнаружено тело?

– Да, сэр.

– Пока все остается неразгаданным?

– Не всегда можно верить газетам. Впрочем, не думаю, чтобы расследование подвигалось успешно.

– Как здесь темно. Неужели тут ночуют?..

Полисмен кивнул:

– В Лондоне нет ни одной арки, где бы мы их не находили.

– Мне кажется, я читал, что на трупе ничего не было?

– Ни фартинга. Карманы были вывернуты. В этом квартале живут подозрительные люди – греки, итальянцы… всякие.

Как приятен доверительный тон полисмена!

– Ну что ж, доброй ночи!

– Спокойной ночи, сэр.

У Борроу-стрит Кит оглянулся. Полисмен все еще стоял там, подняв фонарь и всматриваясь в проход, как будто пытался разгадать его тайну.

Теперь, когда он сам побывал в этом мрачном и заброшенном месте, шансы на успех его плана показались ему гораздо выше. «Карманы были вывернуты!» Это значит, что либо у Ларри достало ума поступить предусмотрительно, либо кто-то ограбил труп до того, как он был обнаружен полицией. Второе более вероятно. Ну и глушь! За те пять минут, которые потребовались, чтобы дойти до арки и вернуться, Ларри мог остаться незамеченным! Три часа ночи – самое глухое время. Теперь все зависело от этой женщины, от того, видели ли Ларри, когда он приходил или уходил от нее, от ее молчания, если обнаружится ее связь с убитым. На улице не видно было ни души, даже в окнах не было света, и тогда Кит принял отчаянное решение, на которое способен лишь тот, кто привык действовать быстро, полагаясь на себя. Надо пойти к этой девушке и увидеть все самому. Он подошел к подъезду дома номер сорок два – такие дома запираются только на ночь – и одним из ключей попробовал открыть дверь. Ключ подошел, и Кит оказался в коридоре с газовым освещением, пол был покрыт линолеумом, слева – единственная дверь. Кит остановился в нерешительности. Надо дать ей понять, что он все знает. Но в то же время нельзя назвать себя. Он – один из приятелей Ларри, не больше! Пугать ее не следует, но надо добиться от нее полной откровенности. Подойти к этой опасной свидетельнице как к стороннице – тонкая задача!

На его стук никто не отозвался.

Не отказаться ли от этой рискованной, требующей напряжения всех нервов попытки докопаться до сути дела? Просто уйти, а Лоренсу сказать, что он ничего не может ему посоветовать? Хорошо, а потом? Нет, что-нибудь сделать необходимо. Кит постучал еще раз. Ответа не было. Кита всегда ужасно раздражали препятствия. Развитию этой черты способствовали условия его жизни. Он нетерпеливо попробовал открыть дверь другим ключом. Ключ подошел.

Из глубины темной комнаты послышался вздох облегчения, и голос с иностранным акцентом произнес:

– Ах, это ты, Ларри! Зачем же ты стучал? Я так испугалась. Зажги свет, дорогой. Ну, входи же!

Ища в полной темноте выключатель, Кит почувствовал, как к нему прижалось теплое полуодетое тело и чьи-то руки обвили его шею. Но в тот же миг женщина отпрянула, и Кит услышал полный ужаса, задыхающийся шепот:

– Кто это?

По спине у Кита пробежала холодная дрожь.

– Не пугайтесь! Я друг Лоренса.

Стало так тихо, что он слышал тиканье часов и движение своей руки, нащупывающей на стене выключатель. Наконец зажегся свет, и у темной занавески, очевидно отделявшей спальню, Кит увидел девушку: она стояла, придерживая у самого подбородка рукой длинное черное пальто, и оттого ее голова с копной коротко остриженных, вьющихся каштановых волос казалась отделенной от туловища. Лицо девушки было так бледно, что испуганные, широко раскрытые глаза – темно-синие или карие – и приоткрытые бледно-розовые губы напоминали мазки акварели на гипсовой маске. Лицо ее поражало той удивительной тонкостью, правдивостью и одухотворенностью, какие придает только страдание. Даже невосприимчивый к красоте Кит почувствовал волнение.

– Не бойтесь, я не причиню вам зла, – мягко сказал он, – скорее напротив. Разрешите сесть и поговорить с вами? – Показывая ей ключи, он добавил: – Если бы Ларри не доверял мне, он не дал бы мне это, правда?

Девушка не шевелилась, и Киту почудилось, что перед ним дух, покинувший тело. И в то мгновение эта дикая мысль не показалась ему хоть сколько-нибудь странной. Он огляделся: безвкусно убранная, но чистенькая комната, зеркало в тусклой золоченой оправе, столик с мраморной доской у стены, плюшевый диван. Больше двадцати лет он не посещал подобных мест.

– Сядьте, прошу вас, – сказал он. – И простите, что я вас напугал.

Девушка прошептала, не двигаясь:

– Кто же вы?

Испуг в ее голосе тронул Кита, и, забыв осторожность, он ответил:

– Я брат Ларри.

Она вздохнула с облегчением, и этот вздох дошел до сердца Кита. Все так же придерживая пальто у подбородка, она подошла к дивану и села. Кит заметил, что ее ноги в ночных туфлях голы. Короткие волосы и наивные испуганные глаза делали ее похожей на высокую девочку. Кит придвинул себе стул и сказал, садясь:

– Извините меня за столь позднее посещение. Но дело в том, что он все рассказал мне.

Он ожидал, что она вздрогнет или ахнет. Но она крепко сжала руки, лежавшие на коленях, и спросила:

– Да?

Тревога и раздражение снова овладели Китом.

– Ужасное дело!

Ее шепот был как эхо:

– Да! Ужасное, ужасное!

У Кита внезапно мелькнула мысль, что тот человек, наверное, упал мертвым как раз здесь, где сидит он. И он замолк, глядя в пол.

– Да, – прошептала девушка, – здесь. Я все время вижу, как он падает!

Как это было сказано! С каким непонятным и трогательным отчаянием! Что в этой женщине, которая вела дурную жизнь и принесла им такую большую беду, вызывало у него невольное сострадание?

– У вас такой юный вид, – проговорил он.

– Мне двадцать лет.

– Вы… любите моего брата?

– Ради него я пойду на смерть.

Нет, нельзя было сомневаться в искренности ее голоса, в искренности этих глубоких глаз славянки, темно-карих, а не синих, как ему показалось вначале. Либо жизнь этой женщины еще не успела наложить на нее свой отпечаток, либо страдания последних часов и, может быть, привязанность к Ларри стерли следы прошлого, – но лицо ее было прекрасно. И сидя перед этим двадцатилетним ребенком, Кит, сорокалетний, многоопытный мужчина, в силу своей профессии знакомый со всеми сторонами человеческой натуры, чувствовал себя неуверенно. Немного запинаясь, он сказал:

– Я пришел выяснить, что вы можете сделать, чтобы спасти его. Слушайте и отвечайте на мои вопросы.

Она сжала руки и тихо сказала:

– Хорошо! Я отвечу на все ваши вопросы.

– Этот… ваш… муж был дурной человек?

– Ужасный!

– Сколько времени вы не видели его до того, как он вчера пришел к вам?

– Полтора года.

– Где вы жили с ним?

– В Пимлико.

– А кто-либо здесь знает вас как миссис Уолен?

– Нет. Я приехала сюда после смерти моей девочки. С тех пор вела плохую жизнь. Я живу одна. У меня нет знакомых.

– Если его опознают, то полиция станет разыскивать его жену?

– Не знаю. Он никому не говорил, что мы женаты. Я была слишком молода. Он, наверное, со многими поступал так, как со мной.

– Как вы думаете, известен он полиции?

Она покачала головой:

– Он был очень хитрый.

– Какое имя вы теперь носите?

– Ванда Ливинска.

– Так вас звали до замужества?

– Ванда – мое настоящее имя. А фамилию Ливинска… я себе придумала.

– С тех пор, как вы переехали сюда?

– Да.

– Ларри до вчерашнего вечера когда-нибудь видел этого Уолена?

– Ни разу.

– Но вы рассказали Ларри, как он обращался с вами?

– Да. И кроме того, Уолен первый кинулся на Ларри.

– Да. Я заметил у Ларри ссадину. Кто-нибудь видел, как Ларри пришел к вам?

– Не знаю. Ларри говорит, что нет.

– А как вы думаете, видели его, когда он нес… это?

– Я смотрела в окно. На улице никого не было.

– А когда он возвращался?

– Никого.

– Может быть, видели, как он уходил утром?

– Вряд ли.

– А вам кто-нибудь прислуживает?

– Каждое утро в девять часов приходит уборщица. Она бывает здесь не больше часа.

– Она знает Ларри?

– Нет.

– У вас есть друзья, знакомые?

– Нет, никого. Я люблю быть одна. А с тех пор как встретилась с Ларри, и вовсе никого не вижу. Ко мне давно уже, кроме него, никто не приходит.

– Сколько времени?

– Вот уже пять месяцев.

– Вы сегодня выходили из дому?

– Нет.

– Что же вы делали?

– Плакала, – с пугающей простотой ответила она и, сжав руки, продолжала: – Из-за меня он в опасности. Я так боюсь за него.

Успокоив ее жестом, Кит сказал:

– Посмотрите на меня!

Она устремила на него свои темные глаза. Накинутое на плечи пальто распахнулось, и Кит увидел, как от волнения дергалось ее горло.

– Если случится худшее и поиски преступника приведут полицию сюда, вы уверены, что не выдадите Ларри?

Глаза ее заблестели. Она встала и подошла к камину:

– Посмотрите сюда! Я сожгла все, что он мне подарил, даже его фотографию. У меня не осталось ничего.

Кит поднялся.

– Очень хорошо! И еще один вопрос: вы… известны полиции как… ну, из-за вашего образа жизни?..

Она отрицательно покачала головой, пристально глядя на него своими печальными правдивыми глазами. Киту стало стыдно.

– Я был вынужден спросить это. Вы знаете, где живет Ларри?

– Да.

– Вам не следует больше бывать у него, а он не должен приходить к вам.

Губы у нее задрожали, но она покорно кивнула головой. Потом подошла вплотную к Киту и заговорила почти шепотом:

– Пожалуйста, не отнимайте его у меня совсем. Я буду очень осторожна. Я не сделаю ничего, что может повредить ему. Но я должна видеть его хоть изредка, иначе я умру. Прошу вас, не отнимайте у меня Ларри! – Она схватила его руку обеими руками и сжала ее. Кит ответил не сразу:

– Можете на меня положиться. Я повидаю брата и что-нибудь придумаю. Но я все сделаю сам, понятно?

– Вы пожалеете меня, не правда ли?

Она поцеловала ему руку, и прикосновение ее мягких, влажных губ вызвало у него странное чувство, покровительственное и вместе с тем недоброе, с оттенком чувственности. Он отдернул руку. Как бы получив предупреждение не быть такой настойчивой, Ванда робко отступила. И вдруг насторожилась и застыла на месте, чуть слышно прошептав:

– Тише! Там кто-то есть!

Она бросилась к двери и погасила свет.

Почти одновременно раздался стук в дверь. Кит почти физически ощутил страх Ванды. Ему тоже стало страшно. Кто же это? Она сказала, что, кроме Ларри, никто не бывает здесь. Но тогда кто же это? Стук повторился, на этот раз громче! Кит почувствовал у щеки ее дыхание: «А если это Ларри! Я открою!» Отступив к стене, он слышал, как она отперла дверь и тихо сказала: «Кто там? Входите!»

На противоположной стене дрожала полоска света. Голос, уже знакомый Киту, ответил:

– Это я, мисс! У вас открыта входная дверь. Следует запирать ее после наступления темноты.

Боже, опять этот полисмен! А виноват он, Кит: не закрыл дверь с улицы, когда входил! Он услышал робкие слова Ванды: «Благодарю вас, сэр!», шаги удаляющегося полисмена, стук затворяемой двери. Потом Ванда снова очутилась подле него в темноте. Теперь, когда он не видел ее, ее молодость и миловидность, все то, что раньше смягчило его, уже не могло умерить его раздражения. Все они одинаковы, эти женщины, все лгут!

– Вы же сказали, что неизвестны полиции! – сказал он резко.

Ответ был как вздох:

– Я думала, что они не знают, сэр! Я очень давно не… не выходила. С тех пор, как встретила Ларри.

Отвращение, бурлившее где-то в глубине души, теперь снова поднялось в Ките, когда он услышал эти слова. Его брат, сын его матери, джентльмен, достался этой девке, связан с ней теперь душой и телом из-за этой проклятой случайности! Ванда снова зажгла свет. Быть может, она чувствовала, что темнота против нее! Да, ничего не скажешь, хороша! Это нежное лицо, совсем белое, если бы не губы и темные глаза, так детски трогательно, в нем такая удивительная доброта!

– Я ухожу, – проговорил он. – Но помните: Ларри не должен приходить сюда, и вам нельзя ходить к нему. Я завтра увижу его. Если вы действительно его любите, то будьте осторожны, очень осторожны.

– Да, да, буду! – вздохнула она; Кит пошел к двери. Она стояла у стены и только повернула голову, глядя ему вслед; ее лицо, с выражением голубиной кротости, лицо, на котором жили только глаза, казалось, молило вместе с этими глазами: «Вглядитесь в нас. Мы ничего не таим. Все, все в нас открыто».

Кит вышел.

В коридоре перед входной дверью он остановился. Ему не хотелось снова встретиться с полисменом. Совершая свой обход, тот, вероятно, успел уйти далеко. Подумав так, Кит осторожно повернул ручку, выглянул на улицу. Никого. Он помедлил, решая, куда идти – направо или налево, потом быстро перешел улицу. Справа раздался чей-то голос:

– Доброй ночи, сэр.

У подъезда одного из домов стоял все тот же полицейский! Этот субъект, конечно, видел, как он выходил! Кит от неожиданности вздрогнул и, пробормотав: «Доброй ночи», – поспешно пошел прочь.

Он прошел добрых четверть мили, и лишь тогда неприятное ощущение испуга уступило место желчному раздражению – его, Кита Дарранта, приняли за постоянного посетителя проститутки! Как все это гадко и отвратительно! Он казался себе загрязненным, мозг его словно застыл, ожидая, пока снова обретет способность четкого логического мышления. Он, разумеется, узнал все, что ему было нужно. Опасность оказалась меньше, чем он предполагал. Глаза этой женщины! Она, безусловно, предана Ларри и не выдаст его. Да! Ларри должен бежать в Южную Америку, на Восток – куда угодно. Но Кит не испытывал облегчения. Мысли его то и дело возвращались к плохонькой, безвкусно убранной комнатке, где обитала эта печальная любовь, где чувства были заперты, как в клетке, в желтых стенах среди мебели, обитой красной материей. Какое лицо у этой женщины! И преданность, и искренность, и редкая, трогательная красота в окружении тьмы и ужаса, в этом гнезде порока!..

Темный проход под аркой, уличный мальчишка, его веселое восклицание: «Его еще не поймали!» Потом – ее обнаженные руки, закинутые ему, Киту, на шею, приглушенный от страха шепот в темноте. И снова ее детское лицо, обращенное к нему так доверчиво… Кит внезапно остановился. Что с ним творится, черт возьми! Что за нелепая пляска воображения, что за непонятная, жуткая эксцентричность? И в ту же минуту реальность повседневной жизни, сила рутины снова завладели им и смели все. То был страшный сон, что-то нереальное! Смешно! Он, он, Кит Даррант, оказался втянутым в такое темное и необычайное дело.

Кит подошел к Стрэнду, улице, по которой он каждое утро ходил в суд на свою ежедневную работу, солидную, почетную, упорядоченную. Нет, все это просто чудовищный кошмар! Он исчезнет – стоит только сосредоточиться на знакомых предметах, читать вывески магазинов, смотреть на лица прохожих. Вдали, в самом конце проспекта, виднелась старая церковь, а еще дальше неясно вырисовывалось здание суда. Послышался звук пожарного колокола, и мимо промчались лошади – сверкающий металл, дробный стук копыт, хриплые голоса. Это происшествие было реальным и безобидным, приличным и привычным! Из-за угла, покачивая бедрами, вышла женщина и подмигнула ему: «Добрый вечер!» Даже это было обычно, даже с этим можно мириться. Прошли двое полисменов, ведя под руки пьяного, который отбивался от них и отчаянно бранился. Зрелище успокаивало, оно было заурядным событием, которое вызывало лишь любопытство, неудовольствие, отвращение. Стал накрапывать дождик, и Кит с удовольствием почувствовал его капли на лице: дождь тоже был чем-то реальным, знакомым, тем, что случалось каждый день!

Он стал перебираться через улицу. Уже прошел последний омнибус, и кебы мчались теперь с бешеной скоростью. Реальная, обычная опасность, которой человек подвергается так часто всякий день, отвлекла его от мрачных мыслей. В лицо ему бил дождь, мимо проносились экипажи, и, пересекая Стрэнд, Кит вновь обрел уверенность в себе, стряхнул с себя странное ощущение чего-то, что держало его как в тисках, и решительно направился к углу, чтобы свернуть домой. Но, войдя в темный переулок, он опять остановился. Полисмен на другой стороне тоже свернул сюда. Не может быть… да нет же! Какая глупость! Они так похожи друг на друга, эти ребята. Абсурд! Кит стремительно зашагал вперед и вошел в дом. И все же, поднимаясь по лестнице, он не удержался, приподнял край шторы и выглянул на улицу. Полисмен торжественно шествовал ярдах в двадцати пяти от дома и, очевидно, ни на что не обращал внимания.