Выбежав на Корк-стрит, Уилфрид поддался минутному порыву. С тех пор как внезапно прервалась их ожесточенная и не очень пристойная драка в Ройстоне и он увидел, как в открытой машине стоит Динни, прикрыв руками лицо, в его отношении к ней наступил перелом. Теперь, когда он снова увидел ее лицо, услышал голос, вдохнул запах ее волос – на него что-то нахлынуло, и он ее обнял. Но стоило ей отойти, как его вновь охватила необъяснимая ярость, и он выбежал на улицу; здесь он по крайней мере мог двигаться и никого не видеть. Уилфрид пошел на юг и смешался с толпой, стремившейся попасть в театр «Его Величества». Он постоял в очереди, думая: «Какая разница, не все ли равно, где быть?» Но когда пришло время брать билет, он выбрался из толпы и зашагал на восток, прошел через пустой, вонявший отбросами рынок Ковент-Гарден и вышел на Ладгейт-Хилл. Запах жареной рыбы напомнил ему, что он с утра ничего не ел. Зайдя в ресторан, он выпил коктейль и съел какую-то закуску. Потом попросил бумагу и конверт и написал:
«Я должен был уйти. Если бы я остался, ты стала бы моей. Не знаю, что я теперь буду делать: брошусь в реку, уеду за границу или вернусь к тебе. Но как бы там ни было, прости меня и верь, что я тебя любил.
Уилфрид».
Он надписал конверт и сунул его в карман, но не отправил. Ему казалось, что никакие слова не выразят его чувств. Он снова пошел на восток. Миновав Сити, где в этот час было пусто, как после газовой атаки, он скоро оказался на более людной Уайтчепел-род. Уилфрид упорно шагал, надеясь, что физическая усталость его успокоит. Он свернул на север и часам к одиннадцати очутился возле Чингфорда, миновал гостиницу и свернул к лесу. Все кругом было залито лунным светом и погружено в тишину. По дороге ему встретилась одна машина, запоздалый велосипедист, две парочки и трое бродяг; потом он сошел с асфальта и углубился в лес. Тут было темно, и только луна серебрила ветви и листья. Измученный долгой ходьбой, он прилег на землю, покрытую буковыми орешками. Ночь была как ненаписанные стихи; отблеск серебряных лучей – игра невыраженных мыслей, зыбких, только краем задевающих реальный мир, беспокойных, текучих, летучих, отливающих призрачным блеском, как сон. Над ним мерцали звезды, по которым он столько раз путешествовал, – Большая Медведица и все ее спутники, – такие ненужные в этом мире домов и людей.
Уилфрид повернулся и лег лицом вниз, прижавшись лбом к земле. И вдруг он услышал гудение самолета. Но густая листва скрывала от него скользящий по небу силуэт. Верно, ночной самолет в Голландию; или английский пилот летает вокруг горящего огнями Лондона, а может, учебный рейс из Хендона на одну из баз восточного побережья Англии. Ему пришлось столько летать на фронте, что больше уже никогда не захочется сесть в самолет. Шум мотора вызвал у него знакомое ощущение тошноты, от которого он избавился только после войны. Гудение стихало, а потом смолкло совсем. Из Лондона доносился глухой рокот, но здесь ночь была тиха и тепла, лишь раз квакнула лягушка, нежно чирикнула птица да где-то ухали, перекликаясь, две совы. Он снова лег ничком и забылся в беспокойном сне.
Когда Уилфрид проснулся, первый луч зари только что прорезал мглу. Выпала роса: тело его онемело и продрогло, но мысли больше не путались. Он встал, помахал руками, чтобы размяться, и закурил. Посидел, обхватив руками колени, пока не докурил сигарету, не выпуская ее изо рта, а когда огонь стал обжигать ему губы, выплюнул окурок с длинным столбиком пепла. На него вдруг напал озноб. Он поднялся и пошел к дороге, но ноги затекли и шагать было трудно. Когда он добрался до шоссе, уже совсем рассвело; зная, что ему нужно в Лондон, он почему-то пошел в обратную сторону. Он шел, тяжело ступая и поеживаясь от озноба. Наконец сел, опустил голову на колени и впал в какое-то забытье. Его пробудил чей-то оклик. Рядом с ним остановилась небольшая машина, в которой сидел румяный парень.
– Вам нехорошо?
– Нет, ничего, – пробормотал Уилфрид.
– Вид у вас неважный. Вы знаете, который час?
– Нет.
– Лезьте сюда, я довезу вас до гостиницы в Чинг-форде. У вас есть деньги?
Уилфрид мрачно усмехнулся.
– Есть.
– Не обижайтесь! Вам надо выспаться и выпить крепкого кофе. Поехали!
Уилфрид встал. Ноги держали его с трудом. Он вскарабкался в машину и привалился к плечу незнакомого парня.
– Ничего. Я вас мигом доставлю.
Его трясло, голова кружилась, и он с трудом соображал, что с ним. Прошло всего десять минут, но они показались ему часами; наконец машина остановилась у подъезда гостиницы.
– Я знаю здесь коридорного, – сказал парень. – Сейчас позову. Как ваша фамилия?
– Черт! – пробормотал Уилфрид.
– Эй, Джордж! Я нашел этого джентльмена на дороге. Ему, видно, нездоровится. Отведи его в приличную комнату. Налей грелку погорячее, уложи в постель и хорошенько укрой. Свари ему крепкого кофе и смотри, чтобы он его выпил.
Коридорный осклабился:
– Больше никаких приказаний не будет?
– Будет. Измерь ему температуру и пошли за доктором. Послушайте, сэр, – сказал он Уилфриду, – вы можете на него положиться. Лучше ботинки никто не чистит. Дайте ему за вами поухаживать и не беспокойтесь, все будет в порядке. А мне пора двигаться. Уже шесть часов.
Он подождал, глядя, как Уилфрид, спотыкаясь, входил в гостиницу с помощью коридорного, и уехал.
Коридорный ввел Уилфрида в комнату.
– А вы сумеете сами раздеться?
– Да, – пробормотал Уилфрид.
– Тогда я схожу добуду вам грелку и кофе. Будьте спокойны, постели у нас сухие. Вы, видно, всю ночь провели на улице?
Уилфрид сел на кровать и ничего не ответил.
– А ну-ка, давайте, – сказал коридорный. Он стащил с Уилфрида пиджак, потом жилет и брюки. – Вы, я вижу, здорово простыли. Белье-то насквозь сырое. Можете встать?
Уилфрид покачал головой.
Коридорный скинул с кровати покрывало, стянул через голову Уилфрида рубашку, потом снял с него нижнее белье и закутал его в одеяло.
– Ну вот, еще немножко потерпите, и все будет в порядке. – Он опустил голову Уилфрида на подушку, уложил его ноги поудобнее и накрыл сверху еще двумя одеялами. – Теперь лежите, я вернусь минут через десять, не позже.
Уилфрида так трясло, что он не мог собраться с мыслями; зубы выбивали бешеную дробь, не давая ему выговорить ни слова. Он услышал голос горничной, потом еще какие-то голоса.
– Во рту он расколет его зубами. Куда еще можно поставить?
– Попробую сунуть под мышку.
Кто-то вставил ему под мышку термометр и придержал его рукой.
– У вас, часом, не тропическая лихорадка, сэр?
Уилфрид помотал головой.
– Вы можете приподняться и проглотить немножко кофе?
Крепкие руки приподняли его, и он выпил кофе.
У него сорок.
– Господи! Ну-ка пододвинь ему к ногам грелку, а я позвоню доктору.
Уилфрид видел, с каким страхом смотрит на него горничная, боясь подхватить заразу.
– Малярия, – сказал он вдруг. – Не заразно. Дайте сигарету. Там, в жилете.
Горничная сунула ему в рот сигарету и дала прикурить. Уилфрид затянулся.
– Е-еще! – попросил он.
Она снова вложила ему в рот сигарету, и он затянулся еще раз.
– Говорят, в лесу есть комары. Они вас ночью кусали?
– Это у меня в кр-р-рови…
Теперь он дрожал меньше и смотрел, как горничная ходит по комнате, складывает его одежду, задергивает шторы, чтобы свет не падал ему в глаза. Потом она подошла к кровати, и он улыбнулся ей.
– Еще глоточек горячего кофе?
Он покачал головой, снова закрыл глаза и, дрожа от озноба, поглубже зарылся в одеяло, чувствуя на себе взгляд горничной и снова слыша чьи-то голоса.
– Фамилии нигде не найду, но, видно, он из благородных. В кармане – деньги и вот это письмо. Доктор придет минут через пять.
– Ну что ж, я его обожду; правда, работы у меня хоть отбавляй.
– Да и у меня тоже. Скажи про него хозяйке, когда пойдешь ее будить.
Он видел, что горничная смотрит на него с почтением. Еще бы: незнакомец, из благородных, да еще и болен непонятной болезнью! Ну чем не событие для этой простой души! Голова его утонула в подушке, и ей были видны только загорелая щека, ухо, прядь волос и зажмуренный глаз под темной бровью. Он почувствовал, как она робко дотронулась до его лба пальцем. Горит как огонь!
– Может, сообщить кому-нибудь из ваших близких, сэр?
Он покачал головой.
– Доктор сию минуту придет.
– У меня это продлится два дня. Сделать ничего нельзя все равно… хинин… апельсиновый сок…
Снова начался жестокий приступ озноба, и он замолчал. Вошел врач; горничная стояла, прислонившись к комоду и покусывая мизинец. Она вынула палец изо рта и спросила:
– Мне остаться, сэр?
– Да, побудьте здесь.
Пальцы доктора нащупали его пульс, приподняли веко, разжали ему зубы.
– И давно вы этим страдаете, сэр?
Уилфрид кивнул.
– Ладно. Полежите тут и глотайте хинин, – больше я ничем помочь вам не могу. У вас довольно сильный приступ.
Уилфрид кивнул.
– Они не нашли у вас визитных карточек. Как ваша фамилия?
Уилфрид помотал головой.
– Ладно. Не беспокойтесь. Примите вот это.