Компсон Грайс, человек не злой и относившийся к Майклу с симпатией, отправился обедать, раздумывая о своем обещании. Он свято верил, что ничто так не помогает жить, как хорошая еда, и в любом другом случае пригласил бы нужного человека пообедать и вытянул бы из него все, что хотел узнать, за второй или третьей рюмкой коллекционного коньяка. Но Уилфрида он боялся. Поэтому, поглощая камбалу под белым соусом и запивая ее шабли, он решил написать ему письмо, которое и сочинил, сидя в зеленом кабинете своего клуба за чашкой кофе и попыхивая сигарой.
«Клуб „Всякая всячина“.Компсон Грайс».
Дорогой Дезерт,
Учитывая поразительный успех „Леопарда“ и возможность больших тиражей в будущем, мне хотелось бы точно знать, что я должен делать с вашими авторскими, когда придет время их выплачивать. Не будете ли вы добры уведомить меня, собираетесь ли опять на Восток и когда; сообщите мне адрес, по которому я смогу переводить вам деньги. Может быть, вы предпочтете, чтобы я вносил гонорар прямо на ваш текущий счет, под квитанцию банка? До сих пор наши финансовые отношения были довольно несложными, но „Леопард“, несомненно, повысит – и уже повысил – спрос на обе ваши предыдущие книжки, поэтому мне нужно знать, где вы находитесь. Долго ли еще вы собираетесь пробыть в городе? Я, как всегда, буду искренне рад, если вам захочется ко мне заглянуть.
Сердечно поздравляю с успехом и желаю всего наилучшего.
Искренне ваш,
Письмо это, написанное изящным почерком, он адресовал на Корк-стрит и тут же отправил с посыльным. Весь остаток обеденного перерыва он расхваливал своим глуховатым голосом только что выпущенную им канадскую продукцию, а потом, взяв такси, отправился назад в Ковент-Гарден. В приемной его встретил конторщик.
– Вас дожидается в кабинете мистер Дезерт.
– Хорошо! – воскликнул Компсон Грайс, подавив невольный трепет и подумав: «Быстрая работа!»
Уилфрид стоял у окна, откуда был виден край Ковент-Гарденского рынка, и Грайс испугался, когда тот обернулся к нему; лицо почернело, заострилось и дышало горечью; рука, когда он ее пожал, показалась ему лихорадочно горячей и сухой.
– Вы получили мое письмо? – спросил он.
– Спасибо. Вот адрес моего банка. Лучше всего вносить деньги туда и получать от них квитанции.
– У вас неважный вид. Собираетесь в путь?
Да, наверно… Ну что ж, – прощайте, Грайс. Спасибо за все.
Компсон Грайс сказал на этот раз от души:
– Мне очень жаль, что вам так досталось…
Уилфрид передернул плечами и пошел к двери.
Когда он скрылся, издатель постоял, вертя в руках адрес банка. Потом он сказал вслух: «Ох, не нравится мне его вид. Определенно не нравится…» – и взялся за телефонную трубку.
Уилфрид двинулся в северную часть города; ему надо было нанести еще один визит. В музей он пришел как раз, когда Адриану подали его дуврский чай с булочкой.
– Вот хорошо! – сказал Адриан, вставая ему навстречу. – Очень рад вас видеть. Подвигайте к себе чашку, она чистая. Садитесь.
Вид Дезерта и прикосновение его горячей руки испугали Адриана не меньше, чем Грайса.
Уилфрид отхлебнул чай.
– Можно закурить?
Он закурил сигарету и, нахохлившись, молчал. Адриан ждал, чтобы он заговорил первый.
– Простите, что вломился к вам без зова… – сказал наконец Уилфрид, – но я снова собираюсь в дальние края. И хотел узнать, что будет для Динни легче: если я просто исчезну или все-таки напишу ей?
У Адриана стало как-то очень тоскливо на сердце.
– Вы боитесь, что, если с ней встретитесь, не сможете выдержать характер?
Дезерт нервно дернулся.
– Да нет, не совсем. Может, вам покажется это свинством, но мне все так опротивело, что я больше ничего не чувствую. Если я с ней встречусь, я могу ее обидеть. А она настоящий ангел. Вам, наверно, трудно понять, что со мной происходит. Да я и сам не пойму. Знаю только, что мне хочется поскорее уехать от всего и от всех.
Адриан кивнул.
– Я слыхал, что вы были больны, – может, этим и объясняется ваше состояние? Ради бога, не сделайте ошибки, не обманитесь в себе!
Уилфрид улыбнулся.
– Малярия для меня дело привычное. Она тут ни при чем. Вам это покажется смешным, но у меня такое чувство, будто из меня выцедили всю кровь. Я хочу уехать туда, где ничто и никто мне не будет обо всем этом напоминать. А Динни напоминает больше, чем кто бы то ни было.
– Понятно, – грустно сказал Адриан, поглаживая бородку. Потом встал и заходил по комнате. – А вам не кажется, что было бы честнее по отношению к себе и к Динни с ней увидеться?
Уилфрид ответил почти с яростью:
– Повторяю вам, я могу сделать ей больно!
– Вы ей все равно причините боль – слишком уж она цельная натура, ничего не делает наполовину. Послушайте! Вы же напечатали эту поэму намеренно. Мне все время казалось, что для вас этот поступок – нечто вроде искупления. А ведь, несмотря на это, вы предложили Динни стать вашей женой? Я не такой болван, чтобы требовать – женитесь на ней, даже если вы больше не питаете к ней прежнего чувства; но уверены ли вы, что это так?
– Чувства мои не изменились, у меня их просто больше нет. У парии, у шелудивого пса все чувства убиты.
– Вы понимаете, что говорите?
– Прекрасно понимаю. С той минуты, как я отрекся, я знаю, что теперь я пария, – все равно, знают об этом люди или нет. Но оказалось, что и это – не все равно.
– Понятно, – повторил Адриан и застыл. – Наверно, вы правы и другого выхода нет.
– Не знаю, как для других, а для меня – нет. Я изгнан и должен жить один. И не жалуюсь. У меня нет для себя оправдания. – В его тоне звучала холодная решимость.
– Значит, вы хотите знать, как вам меньше огорчить Динни? – очень мягко спросил Адриан. – Этого я вам сказать не могу. К великому моему сожалению, в прошлый раз я дал вам неверный совет. Да и разве можно давать советы? Вы сами должны решать, как вам поступать.
Уилфрид встал.
– Смешно, правда? Меня толкнуло к Динни одиночество. И оно же отталкивает меня от нее. Ну, прощайте, сэр; думаю, что я вас больше никогда не увижу. И спасибо за то, что вы хотели мне помочь.
– Мне очень обидно, что я не смог ничего сделать.
Лицо Уилфрида вдруг озарилось неожиданной улыбкой, которая так его красила.
– Попробую еще разок прогуляться. А вдруг меня осенит, и я пойму, как мне быть. Во всяком случае, поверьте: я не хочу огорчать ее больше, чем нужно. Прощайте!
Чай Адриана простыл, булочка осталась нетронутой. Он отодвинул их от себя. У него было такое чувство, будто он предал Динни, но, господи прости, что же он мог сделать? Какие странные глаза у этого человека! «Будто из меня выцедили всю кровь…» Ох, как это страшно! Но, судя по его лицу, так оно и есть. Уж больно тонкая душевная организация. И дьявольская гордыня! «Собираюсь в дальние края». Будет бродить по Востоку, как Вечный жид; станет одним из тех загадочных англичан, кого встречаешь в забытых богом уголках земли. Откуда они – не говорят, это люди без будущего, живут только сегодняшним днем. Адриан набил трубку и попытался убедить себя, что в конце концов Динни будет счастливее, не имея такого мужа. Но это ему не удалось. В жизни женщины только однажды расцветает настоящая любовь, и у Динни это она и есть. Тут сомневаться нечего. Можно, конечно, прожить и без такой любви, о да, несомненно! Но «песен и золота» уже больше не будет! И, схватив свою потрепанную шляпу, он вышел на улицу и направился было в сторону Гайд-парка, но, поддавшись внезапному порыву, свернул на Маунт-стрит.
Когда Блор ввел Адриана в гостиную, его сестра заканчивала язык одной из собак на своем гобелене и делала последние стежки красными нитками. Она показала вышивку Адриану.
– С него должна капать слюна. Он ведь смотрит на того зайчика. А синие капли будет красиво?
– Лучше серые, на этом фоне.
Леди Монт испытующе поглядела на брата, – тот уселся на маленький стульчик, поджав длинные ноги.
– Ты похож на военного корреспондента – походный стульчик и вечно некогда побриться. Я так хочу, чтобы Динни вышла замуж! Ей уже двадцать шесть. Все это такая ерунда насчет трусости. Они могли бы поехать на Корсику.
Адриан улыбнулся. Эм, конечно, была права, и в то же время как она ошибалась!
– Сегодня приходил Кон, – продолжала его сестра, – он был у Майкла. Никто ничего не знает. А Флер говорит, что Динни все время гуляет с Китом и Дэнди, нянчит Кэтрин и читает книжки, не переворачивая страниц.
Адриан раздумывал, стоит ли рассказать ей о встрече с Дезертом.
– А Кон говорит, что в этом году он никак не может свести концы с концами, – тут и свадьба Клер, и налоги, и беременность Джин, – ему придется срубить часть леса и продать лошадей. Мы тоже сидим без денег. Хорошо, что у Флер их много. Деньги – это такая скука. А как ты думаешь?
Адриан вздрогнул, – он думал совсем о другом.
– Да, никто сейчас ничего хорошего и не ждет, лишь бы кое-как хватало на жизнь.
– Хуже всего иждивенцы. У Босуэлла сестра, которая может ходить только одной ногой, а у жены Джонсона рак, вот бедняга! И у всех что-нибудь или кто-нибудь да есть. Динни говорит, что в Кондафорде у матери столько забот; в деревне такая беднота! Прямо не знаю, как будем жить. Лоренс не может скопить ни гроша.
– Мы сидим между двух стульев, Эм; в один прекрасный день с грохотом полетим на пол.
– Да, наверняка кончим в богадельне. – И леди Монт поднесла свою вышивку к свету. – Нет, течь с него не будет. А нельзя поехать в Кению? Говорят, там все-таки можно себя прокормить.
– Меня бесит мысль, – воскликнул вдруг Адриан с непривычным жаром, – что какой-нибудь выскочка купит Кондафорд и будет устраивать там воскресные попойки!
– Тогда я лучше уйду в лес и буду всех пугать, как леший. Что же это за Кондафорд без Черрелов?
– А очень просто! Есть такая чертова штука, как прогресс, а Англия – колыбель прогресса.
Леди Монт вздохнула и, встав, подплыла к своему попугаю.
– Полли! Мы с тобой пойдем в богадельню.