Пенсионерку Зою Ивановну давно мучала бессонница. Не помогал ни травяной чай, ни даже таблетки. Стоило ей начать засыпать, как она представляла, что умрёт: планета будет по-прежнему вращаться вокруг своей оси, время — стремиться вперёд, — а о ней, бедной старушке, не останется никакого следа, даже воспоминаний.
Надо сказать, что Зоя Ивановна давно и планомерно готовилась к своей смерти: купила роскошный платок на голову, выбрала платье, в котором её положат в гроб; скопила немалую сумму, чтобы похороны не были в тяжесть её уже взрослым детям; даже завещание составила, хотя кроме квартиры у старушки ничего особо ценного и не было.
И всё же каждую ночь её мучали одни и те же вопросы: Что будет с её душой? На что она потратила свою жизнь? Что сделала для того, чтобы память о ней не стёрлась раньше, чем истлеют в земле её кости?
Конечно, она всю жизнь проработала на производстве, получила «Ветерана труда», но с тех пор руководство на заводе почти полностью поменялось, и о пенсионерке редко кто из бывших сослуживцев вспоминал. Друзья почти все на том свете, муж, с которым она по молодости развелась, — тоже. Да, у неё были сын с дочерью. В семье сына невестка ожидала третьего, да у дочери подрастали двое внуков. Они навещали старушку, но Зоя Ивановна сомневалась, что дождётся правнучков, так что следующее поколение о ней и знать уже мало что будет.
На тумбочке и столе в комнате старушки было множество икон, хотя сама она в церковь ходила только подать записочки за родных да поставить свечи. И всё же, страшась посмертной участи, она в последние годы усердно молилась, полностью вычитывая утреннее и вечернее правила, читала духовные книги, которых за это время скопилось в квартире немало.
Прошёл ещё год, второй, третий… Зоя Ивановна совсем сдала: еле ходила, часто болела, по полгода лежала в больнице…
И вот, в обычное весеннее утро накануне Вербного воскресенья, старушка, взяв молитвослов, стала читать уже практически выученные наизусть молитвы. «Отче наш…» — она так и не поняла, что заставило её остановиться. Припомнилось всё, что читала про важность и необходимость церковных Таинств, и… Зоя Ивановна зарыдала.
«Как же я дерзаю Его называть Отцом, когда ни разу в жизни не соединялась с Ним в Причастии! Да могу ли я считать себя хотя бы рабой Его, когда не выполняю того, что Христос заповедовал?!»
***
На следующее утро Зоя Ивановна была в освящённой недавно совсем рядом от дома церкви. Перекрестившись, она в нерешительности замерла у дверей, глядя на толпу собравшихся в храме прихожан.
— Вы, матушка, на исповедь? — поинтересовалась заметившая старушку одна из тружениц храма.
Зоя Ивановна кивнула, нервно теребя матерчатую сумку.
Женщина тепло улыбнулась, будто они были давно с ней знакомы, и провела бабушку внутрь.
— Вот видите, очередь, — полушёпотом проговорила провожатая. — Сейчас я попрошу, и вас пропустят вперёд.
Старушка не успела возразить и даже опомниться, а женщина уже к ней вернулась и, заботливо приобняв, проводила сквозь расступившуюся перед ними толпу.
Исповедавшаяся в данный момент молодая девушка уже брала у батюшки благословение, и Зое Ивановне ничего не оставалось, как занять её место, как только девушка отошла.
— Не волнуйтесь вы, матушка, так, я лишь свидетель, — видимо поняв, что она пришла впервые, добродушно подбодрил священник.
Да, из книг Зоя Ивановна знала, что исповедоваться надо Богу, а не батюшке, и всё же присутствие священнослужителя её сильно смущало.
Трясущимися руками достала старушка из кармана сумки очки и развернула сложенную во много раз бумажку с длиннющим списком грехов, что она совершила за всю свою долгую жизнь и которые смогла вчера вспомнить.
— Ох, каюсь, Господи, согрешила… — и она, сбиваясь, принялась зачитывать список.
Её трясло, сердце то и дело сбивалось с ритма, хотя таблетки с утра она выпила. Не слыша со стороны батюшки ни вздоха укора, старушка продолжала читать. Наконец мука закончилась, и священник забрал у неё измятый листок.
— Вы сможете выстоять службу? — разрывая бумажку и возвращая ей, поинтересовался батюшка.
— Я завтракала, — призналась Зоя Ивановна, прекрасно зная, что к Чаше подходят натощак. Старушка не удержалась и, словно в оправдание, добавила, — Мне, чтобы принять лекарства, обязательно надо поесть.
— Ничего страшного. Я вас, матушка, благословлю и так Причаститься.
Он накинул ей на голову епитрахиль и прочитал разрешительную молитву. Зоя Ивановна, следуя указаниям священника, перекрестилась и поцеловала лежащие перед нею Крест и Евангелие, после чего батюшка не забыл её благословить.
Старушка не успела отойти, как около неё опять оказалась уже знакомая женщина. Она виртуозно провела Зою Ивановну между людей к иконе праздника. Пенсионерка без подсказки трижды перекрестилась и приложилась к иконе. После этого труженица храма довела её до скамейки, на которой уже сидели пожилая дама и молодая мамаша с ребёнком лет пяти.
— Присаживайтесь, и не волнуйтесь, молиться можно и сидя, — дружелюбно улыбнулась её провожатая.
Зоя Ивановна, поглощённая той бурей чувств, что всколыхнулись в душе, лишь молча кивнула. В зажатой руке всё ещё были обрывки её позорного списка, из-за которого она чуть не сгорела со стыда на своей первой в жизни исповеди. Но тяжелее всего было признать, что весь этот список и был её прожитой жизнью.
И всё же в её душе появилась необъяснимая радость. Радость прощения, осознание, что хоть раз в жизни у неё нашлись силы поступить правильно и прийти в церковь. Так она и просидела, пока вновь не появилась негласно взявшая её под опеку женщина и, приобняв за плечи, не поставила её в очередь к Чаше, попутно показав, как правильно скрестить руки.
Выходила из церкви Зоя Ивановна совсем иной, нежели пришла сюда пару часов назад. Её старческое лицо озаряла улыбка, и хоть морщины от этого проступили чётче, на вид пенсионерка будто помолодела. Опираясь на клюку, и дивясь тому миру, тому ликованию, что поселились в душе, почти не ощущая своей немощи, Зоя Ивановна засеменила домой.
В эту ночь она уснула, как только голова её коснулась подушки. И, впервые за многие годы, видела сны…