— Пойдёшь помогать отцу Симеону, на кухню, — рано утром, принеся завтрак и заметив, что юный гость уже не спит, без предисловий, приветствий и каких-либо объяснений велел отец Никита.

— А как же нога? — только и смог слабо возразить Серёжа, протирая заспанные глаза.

— Неужели она отвалится, если ты руками почистишь картошку? — поразился собравшийся было уйти старец.

— Нет, но…

— Вот и отлично. А отец Симеон о тебе там уже позаботится, — бодро ответил старик и, одобряюще улыбнувшись, поспешил прочь, как выяснил потом Сергей, на службу.

Где находится кухня и как выглядит отец Симеон, отец Никита, естественно, уж не сказал. Пожав плечами: «Кто их разберёт, этих монахов?», — Серёжа принялся завтракать. Неспеша закончив трапезу, он увидел лежащую у кровати палку и обувку, похожую внешне на лапти, но значительно выше, чтобы лучше фиксировать ногу, догадался подросток.

Надев их и затянув ремешки, он заметил, что правый сделан чуть жёстче, наверняка с расчётом на его повреждённую ногу. Сделав в мозгу засечку, что надобно непременно поблагодарить отца Никиту за его труд, и взяв вместо посоха палку, Сергей отправился приводить себя в порядок. От отца Фаддея он уже знал, что неподалёку есть освящённый родник, к которому от церкви ведёт тропинка. Найти её оказалось несложно, и вскоре юноша с наслаждением умылся ледяной водой. «Сейчас бы ещё принять душ» — мечтательно думал парень на обратном пути.

Проходя мимо церквушки, Серёжа услышал торжественные голоса: знать, служба ещё не закончилась. От нечего делать, он нерешительно приблизился к дверям избушки, над которыми была вделана небольшая иконка Спасителя.

«Господи помилуй» — сами собой всплыли слова в голове, и парень почувствовал непреодолимое желание перекреститься.

Дивясь происходящему, он робко приоткрыл дверь, заглядывая внутрь. Все батюшки были задействованы в службе. Один, с массивным крестом поверх рясы, воздев руки к небу, нараспев что-то торжественно говорил на полупонятном церковно-славянском языке. Двое батюшек, в одном из которых Серёжа узнал отца Фаддея, стояли рядом. И четверо батюшек, в том числе отец Никита, самозабвенно пели, не обращая внимания, казалось, ни на что.

Захваченный необычным зрелищем, Серёжа так и простоял в дверях до окончания службы. Когда служба закончилась, юноша поражённо признал в главном монахе, который вёл службу и наверняка являлся настоятелем, отца Георгия. А тот, заприметив его, молча подошёл, улыбнулся и перекрестил. «Благословил», как объяснил потом отец Никита.

 

***

В монастыре действительно было всего семь монахов. Небольшой хор составляли отцы Никита, Симеон, Иона и Климент. Последние двое трудились на огороде и скотном дворе соответственно. Выяснилось, что в монастыре держали коз. Откуда они здесь взялись, Серёжа так и не спросил, но факт оставался фактом: в небольшом сарайчике в лесу, недалеко от источника трудился немощный отец Климент, заботясь о трёх козочках и одном козлике. Как Серёжа потом узнал от отца Симеона, во время постов из жирного козьего молока в монастыре заготавливали масло и сыр.

Второй батюшка, что сослужил сегодня настоятелю отцу Георгию, оказался казначеем обители, самым старым из монахов, отцом Афанасием. Могучего телосложения, высокий и седовласый, он будто бы сошёл с древних икон. Спокойный и кроткий взор его выцветших зелёных глаз создавал впечатление, будто древний старец уже одной ногой в Царствии Божием, хотя, наверняка так оно и было. Он был последним из пришедших когда-то с отцом Игнатием монахов, все остальные дожившие до нашего времени старцы, в том числе и отец Георгий, пострижены и рукоположены в священники были уже в скиту.

— Все мы иеромонахи, — сказал юному гостю отец Афанасий, ведя после службы в свою келью. — Все равны перед Богом и друг другом.

— А как же отец Георгий? — любопытно спросил Серёжа, слабо представляя себе, что значит приставка «иеро».

— Он избран нами настоятелем, благословлён на этот подвиг великим отцом Игнатием, — согласился батюшка, но тут же добавил, — но Хиротония, Рукоположение в епископа, по правилам всегда совершается собором, то есть минимум двумя другими епископами. Отец Георгий сразу сказал, что не дерзнёт принять в монастырь новых насельников. Да, надо сказать, никто к нам за последние лет пятьдесят и не просился, — усмехнулся в бороду старец.

Его келья находилась аккурат напротив общей трапезной. Убрав деревянный засов, он пригласил гостя внутрь.

Комнатка была точно такая же, как и выделенная Сергею, за одним исключением: здесь не было табурета и «кровати», зато стояли друг на друге огромные грубо сколоченные сундуки и закрытые старыми тряпками короба. А в углу у окна располагалась полочка с несколькими иконами и лампадкой.

— Они почти пустые, — обведя взглядом своё богатство, с печалью поведал старик. — Когда-то у меня хранились все излишки братии: запасные подрясники, ткани, что мы с собой взяли, лампадное масло, свечи… Да, давно это было, — тяжело вздохнул он, вмиг превращаясь из величественного старца в опечаленного дряхлого старика. — Да и наш час уже не за горами, но я бы хотел ещё разочек зажечь лампадку. Мне её отец Игнатий подарил, в день Хиротонии, да масло давно у нас закончилось. Чуть-чуть ещё в алтаре припасено, на Пасху.

И он принялся убирать заполненные чем-то короба. Опомнившись, подросток бросился ему помогать. Только потом, освободив крышку нужного сундука, Сергей почувствовал, что на сегодня явно перенапряг ногу: она начала неприятно побаливать.

— Здесь запасы на зиму, — пояснил отец Афанасий, кивнув на с таким трудом снятые короба. — Сушёные ягоды да грибы. Прости: каюсь, забыл про твою ногу.

— Да ничего, — махнул рукой парень, опять ощущая неловкость: ну почему эти монахи такие внимательные?

Старик открыл крышку заветного сундука, содержащего остатки бывших монастырских «сокровищ». Внутри, кроме обычного дачно-огородного инструмента: топорика, широкого рубанка да банки гвоздей, — лежала небольшая шкатулка. Её-то отец Афанасий и вытащил. В ней оказались старые нитки да ржавые иголки. Не успев спросить, зачем старику они сейчас понадобились, Серёжа и сам всё увидел: под подушечкой для иголок в маленьком мешочке оказались три нательных крестика, которые монах и вытряхнул себе на руку.

— Ну, выбирай, — велел отец Афанасий, протягивая крестики мальчику.

Сергей в нерешительности замер. Первый, потемневший и самый невзрачный, был, по ходу, серебряным: почисти, и засверкает не хуже нового. Второй, тёмный и немного позеленевший, — бронзовый. Настоящая дореволюционная реликвия, такие только где-то в книжке он видел. Последний был искусной резьбы деревянный. И как только не истлел за 80 лет? Парень метался в своём выборе: не хотелось выставлять себя перед монахом излишне жадным, но и прогадать он не желал.

— Выбирай по сердцу, — посоветовал старец, терпеливо дожидаясь решения гостя.

— Этот, — решившись, указал Серёжа на бронзовый.

— Ну что ж, быть тебе монахом, — безапелляционно заявил отец Афанасий озадаченному подростку и, взяв нитку потолще, надел крест ошеломлённому гостю на шею. — Смотри, больше не снимай.

— Я никогда и не снимал, — безуспешно стараясь собрать воедино свои мысли, промямлил Сергей.

Немного погодя, Серёжа, наконец, добрался до кухни, где ему предстояло помогать отцу Симеону. Однако кроме добродушного на вид круглолицего батюшки с серой бородкой и седыми волосами, собранными какой-то верёвкой в «конский хвост», здесь же его поджидал и мрачный отец Фаддей. Строго зыркнув на «больного», монах, однако, ничего не сказал, к чему внутренне и даже с каким-то смирением уже приготовился мальчик. Усадив подопечного на табурет, старик ловко расшнуровал ему правый лапоть и, прицыкнув языком, осмотрел немного опухшую ногу.

— Больно? — скорее утверждая, спросил монах.

Серёжа кивнул, не найдя в себе сил соврать. Отец Фаддей лишь вздохнул и попросил отца Симеону подать заранее приготовленный в миске компресс из каких-то трав. Наложив сверху повязку, он велел гостю возвращаться в свою комнату и до вечера не вставать.

— А послушание? — невольно вырвалось у Серёжи.

— На сегодня ты уже своё отбегал, — отрезал грозный монах. — Завтра приступишь.

— Чем же я буду заниматься до самого вечера? — больше для себя проворчал парень, ковыляя из кухни, но, на беду, был услышан.

— У отца Афанасия где-то должно быть Евангелие на русском языке. Он тебе его принесёт. Но с кровати до ужина ни ногой!

Так Серёжа и оказался заперт в своей временной комнате-келье наедине с Евангелием. От нечего делать он действительно стал читать…

 

***

Вечер наступил слишком уж быстро. Подросток, к своему вящему удивлению, так увлёкся Писанием, что с трудом оторвался, когда отец Никита пришёл звать его на ужин.

— И, как прошло послушание? — будто не зная, чем гость занимался весь день, спросил по дороге в трапезную батюшка.

— Я… меня отец Фаддей… — замялся Серёжа, приостанавливаясь у дверей в обеденный зал. — В общем, я не справился, — выпалил он, отводя взгляд.

Однако старик не стал его упрекать, а, напротив, осторожно приподнял его лицо за подбородок, заставив вновь посмотреть на себя, и добродушно улыбнулся. В проницательных глазах старика было столько тепла, что парень на время даже дышать позабыл.

— Ты правильно сделал, выполнив повеление отца Фаддея. Он твой врач, и его распоряжения для тебя в данной ситуации должны быть важнее всех прочих.

— Если бы я его изначально послушал и сидел в храме на скамейке, он бы не запретил мне помогать отцу Симеону, — признался Серёжа ласковому батюшке и, что куда ценнее, самому себе.

— Я рад, что ты это понимаешь, — ободряюще сжал его плечо старик. — Но Господь попустил это к твоей же пользе. Вижу, Евангелие пришлось тебе по душе.

Сергей лишь кивнул, не в силах выразить того чувства, что переполняло его после чтения Книги. Будто невидимая стена, до этого надёжно закрывающая его от какого-то другого, таинственного и непознанного им мира, начала разрушаться. И ещё в его сердце поселилось упорное, но нелогичное, чувство, будто всё это он когда-то уже знал и даже видел (!).

— Евангелие можешь оставить себе, — вырвал его из размышлений голос отца Никиты. — Отец Афанасий не против. За много лет ты первый, кто читает на русском.

К счастью, отвечать на это странное заявление не пришлось. Перекрестившись, старик открыл двери и пропустил гостя вперёд. За длинным столом собралась вся монастырская братия. Помолившись, монахи чинно принялись за еду, будто вкушали не обычную картошку с малосольными огурцами, а минимум какой-то заморский деликатес. Не имея привычки «хлопать клювом», Сергей в момент смёл всё то, что было на его тарелке. Не шибко наевшись, он был искренне благодарен отцу Симеону, который молча положил гостю добавки.

После ужина монахи, а с ними за компанию и Сергей, опять помолились и незаметно разошлись по своим кельям, взяв у отца Афанасия приготовленные им щепки для лучин.

— А как вы зимой? — не удержавшись, спросил он лично сопровождающего его настоятеля.

— Всё также, — пропуская его в келью, ответил отец Георгий. — Для церковных лампадок используем топлёное масло. Одно время у нас было больше десятка коз, но сейчас братии мало, и мы оставили только трёх. Молока аккурат на наши нужды хватает.

— И куда вы лишних дели?

— Отец Климент отвёл их в деревню. Ночью привязал к воротам для новой братии нашего старого монастыря. Уж не ведаю, когда его восстановили, но эта новость была самая прекрасная за многие годы.

— А почему вы тогда не вернулись? — удивился Сергей.

— Я уже говорил о принесённом нами обете, — с улыбкой произнёс старец. — Бог даст, братия нас отыщет.

— Вы просто собираетесь сидеть здесь и ждать?! — не поверил Серёжа. — Отец Климент же мог оставить записку или карту. Кто вообще, кроме случайно сбившихся с маршрута туристов, которым никто всерьёз и не верит, знает, что вы живы?!

— Бог знает, — просто ответил батюшка.

— А толку? — усмехнулся наивности старика парень.

— Нам этого достаточно, — ничуть не смутился его тоном монах. — Я верю, Он не даст последнему из нас умереть без Причастия.

— Там, вроде, должно использоваться вино, — вспомнил какие-то отрывочные сведения об этом Таинстве Серёжа. — Как вы без него обходитесь? Здесь же нет винограда.

— Да, виноградное было бы идеально, — мечтательно протянул отец Георгий, вспоминая первые времена в скиту, когда у них ещё были несколько бутылок для Таинства. — Но вино можно делать не только из винограда. Мы собираем малину.

— А всё же, если вы останетесь здесь совсем один, неужели вы и в этом случае будете совершать службы, и жить, как сейчас?

— Я буду молиться, — серьёзно ответил батюшка. — Но этого не случится. Ты приведёшь к нам братию.

— Я? — со всем возможным скепсисом изогнул он бровь.

Чудны е всё-таки эти отшельники: один утверждает, что он станет монахом; второй — что приведёт сюда братию из какого-то неизвестного ему деревенского монастыря. Но спорить подросток не стал: хочется людям заблуждаться — их воля, а он всё равно выберет сам свой путь. И явно тот не будет связан с монастырём.