Заброшенная двухэтажка на окраине провинциального городка. Он любил здесь бывать. Сидеть на крыльце или, выдернув несколько плохо заколоченных досок, забраться через окно в сам дом, чтобы скрыться от взглядов редких прохожих.

Наверно, дом когда-то был общежитием. Длинный коридор, восемь комнат и общие кухня и санузел. Второй этаж ни чем не отличался от первого, разве что туда было труднее забраться: лестница давно прогнила, часть ступенек провалилась, да и остальные могут в любой момент под тобою рухнуть. Он раз уже ободрал ногу, неосторожно наступив на гнилую доску, которая не замедлила сломаться под его весом. Благо, успел тогда среагировать. Пришлось говорить воспитателям, что не заметил колодца. Его потом две недели не отпускали гулять.

Детский дом. Он смутно помнил жизнь до него. У него не было фотографий родителей, хотя он очень надеялся найти их в своей квартире, в которую ему вход пока был закрыт. Ещё два года и один день. Именно тогда он станет совершеннолетним и сможет вернуться в квартиру матери. Квартиру его детства.

А ещё он собирался найти отца. Он знал, что в его свидетельстве о рождении числится только мама. Иногда она снилась ему. Улыбающаяся и молодая. Ему едва исполнилось семь, когда она умерла. Он не был на похоронах, не знал, где находится её могила. Его забрали раньше, когда мама слегла. Её определили в больницу, а его — во временный приёмник. Он помнил её жаркие слёзы и обещания, что она его обязательно заберёт, как поправится. Но этого не случилось. В первый класс он уже пошёл здесь, в детском доме.

«Домашний мальчик». Его шпыняли за то, что он слушался воспитателей, насмехались, когда он, забывшись, вспоминал о доме. Сейчас он понимал, что ребята просто завидовали. От многих отказывались ещё при рождении, они никогда не знали домашнего уюта, но каждый втайне мечтал о том, что за ним придут его опомнившиеся родители и заберут отсюда. Но никто не приходил. Почти никогда. За девять лет, что он прожил в детском доме, он мог по пальцам пересчитать тех, кого действительно забрали. Это были счастливчики, избранные. «Это должен был быть я», — читалось на озлобленных завистью детских лицах. С каждым днём, с каждым месяцем надежда обрести семью у его товарищей таяла. Постепенно, незаметно, но однажды наступает момент, когда подросток понимает, что уже никому не нужен. «Слишком взрослый», «больной», «некрасивый», «сложный характер»… И некуда выместить свои злость и отчаяние, как только на младших, у которых ещё есть хоть малюсенький, но шанс…

Теперь он это понимал. Но тогда он был маленьким мальчиком, который обиженный и в слезах бежал и жаловался воспитателям. За это его избивали. Пока однажды он не попал в больницу. Васька, старший из его неприятелей, не рассчитал силу и сломал ему руку. Он, скуля от боли, полчаса лежал в туалете, пока его не услышала ночная нянечка, делавшая обход. Тогда он впервые соврал. Сказал, что упал. Он до сих пор не знает, что заставило его тогда это сказать: боязнь, что мальчишки изобьют ещё сильнее; неожиданное «прозрение» или испуганные глаза Васьки, когда тот понял что «перестарался с мелким». В любом случае, он так и не выдал взрослым обидчиков.

Тот день стал поворотным в его жизни. И, скорее всего, именно тогда закончилось его наивное детство. Вернувшись с загипсованной рукой, он повторно подвергся допросу нянечек и воспитателей, потом был психолог, но и ей он ничего нового не сказал. Упал и всё. А синяки не новые, они были, просто ещё не зажили. «Закрылся».

А следующей ночью заглянул Васька. Ничего не сказал, просто кивнул и пожал руку. Совсем по-взрослому.

С той ночи он перестал, засыпая, плакать о маме. Он повзрослел. Он принял свою новою, такую чуждую для него жизнь. Жизнь, когда сначала надеешься на чудо, потом разочаровываешься и проклинаешь весь мир и, в конце концов, просто ждёшь, когда тебе исполнится восемнадцать и ты сможешь, наконец, покинуть это Богом забытое место.

Он не надеялся. Он знал, что забрать его некому.

Также в детском доме были дети, которых забирали от плохих родителей. Часто через какое-то время за ними приходили бабушки или тётки и они возвращались в семью. «Социальные сироты», «дети улицы». Такие держались особняком. Их не трогали — они могли за себя постоять. Им завидовали, но меньше. Их жизнь зачастую была полуголодной, нищей, жестокой, безрадостной, но у них были родные, их навещали, их забирали…

А его жизнь до детского дома была, с точки зрения приютских ребят, отказников, идеальна. Полная любви и света. Это их злило, давало повод задеть, унизить, оскорбить, ударить. Так было до той памятной ночи. А потом… Потом Васька взял его под свою защиту.

— Эй, Серый, ты здесь? — раздался с улицы знакомый голос.

Парень, споткнувшись о валяющуюся на полу ножку стула, поспешил к окну.

— Привет! Как жизнь на свободе?

— Да ничего, течёт помаленьку.

Это и был тот самый Василий. Бывший недруг, а теперь лучший и единственный друг. Полгода назад Васе исполнилось восемнадцать и он три недели назад, после сдачи экзаменов, получил, наконец, заветные ключи от своей двушки. Как узнал в своё время Сергей, друг тоже не был отказником. Он выжил в аварии, где потерял всех родных. Выжил, но родственников, которые взяли бы его к себе, не нашлось, и он оказался в приюте, а потом — в их детском доме. За год до того, как туда попал сам Сергей. Вася был старше и быстро сориентировался. Он догадался сказать остальным, что его просто перевели из другого детского дома, и его приняли. Небольшая ложь, так облегчившая ему жизнь.

Сейчас вся их бывшая банда поминала его последними словами. Андрюха, Димон и Жека отлично знали, как сложно получить от государства положенную жилплощадь. Пределом мечтаний детдомовцев была отдельная однёшка в новом районе. Но, как показывал их опыт, о такой роскоши приходится только мечтать: чаще приютским спихивали комнату в старой шахтёрской коммуналке или убитую квартиру в хрущовке. Кроме того, на их памяти некоторые ждали своей очереди по году, а то и дольше. А Васька получил всё и сразу.

— Слышал, ваш класс тоже устраивал выпускной. Кстати, как результаты ОГЭ? — запрыгивая в окно и вальяжно усевшись на подоконнике, спросил Вася.

— Да так, можно было и лучше, — неохотно признался Сергей.

— Двоек же нет? — усмехнулся друг.

— Неа, — покачал он головой, — по математике даже четвёрка.

— Вот и отлично. Учись, не позорь там меня.

Несмотря на свой пробивной характер, друг учёбой никогда не пренебрегал. Да и, надо сказать, давалась она ему полушутя. Сергей всегда намного больше тратил времени на домашние задания, да и зачастую зубрить приходилось, а друг раз прочитал — и готово.

— Ты-то сам уже определился, куда поступать будешь? — поинтересовался подросток. В их детском доме ребята в основном шли в техникум после девятого класса, Вася был одним из редких исключений.

— Ага, в университет.

— Неужели набрал? — удивлённо посмотрел на него Серёжа.

Вася гордо выпрямился и кивнул. Друг ещё в восьмом классе решил, что будет геологом и целенаправленно шёл к этой мечте. Несмотря на опасения и отговоры преподавателей, взял на ЕГЭ не только основные предметы (русский и математику) и обществознание, но и необходимые ему химию и физику. Сергей знал, что друг сдал всё, но вот хватило ли ему для поступления набранных на экзаменах баллов оставалось неясным.

— А ты как: решился продолжить учёбу? — по-братски спросил Вася.

— Навряд ли, — Сергей окинул взглядом пыльную мрачную давно нежилую комнату. — Я с этим ОГЭ-то еле справился. Наверно, как все, в техникум поступать буду. В принципе мне без разницы: день рождения всё равно летом, так что ключи мне должны день в день дать. Сомневаюсь я насчёт одиннадцатого класса. А вдруг зря два года потеряю?

— Тебе решать, — пожал плечом Вася. — Я не считаю, что два года у меня потеряны. Даже то, что ключи пришлось ждать — ерунда. Зато я буду тем, кем хотел. Ты что, до сих пор не определился?

Серёжа посмотрел мимо друга в окно, где ещё стояла одна рама. В пыльном и мутном стекле как в зеркале отразилась его растерянная физиономия. Тёмно-русые давно не стриженые волосы обрамляли лицо, на котором выделялись серые глаза. В конце месяца в детдом придёт парикмахер и их всех вновь подстригут под машинку. Может попросить, чтоб оставили подлиннее, в конце концов, он уже взрослый и ему могут пойти навстречу. Вон Васька вообще за последний год отрастил волосы чуть ли не до плеч, и ему никто из воспитателей ничего не сказал.

— О чём задумался? — лениво вырвал его из размышлений друг.

— Да так, надоело быть, как все, — от души с обидою выплюнул парень, поднимая оставленный бывшими хозяевами табурет и садясь на него.

— Так не будь, у тебя есть на это все шансы, — хмыкнул Вася.

Друг всегда отличался догадливостью. Вот и сейчас в его тёмно-синих глазах промелькнуло понимание.

— Парни? Они тебя достают?

Сергей поджал губы, но всё же ответил. Всё-таки Вася был больше, чем друг. Он считал его чуть ли не своим старшим братом:

— Просто игнорят, считают предателем, как и тебя.

— Завидуют, — констатировал приятель. — Не обращай внимания. Перебесятся.

— Тебе легко говорить. А что будет, если я раньше их перееду в квартиру? Ещё пристукнут в каком-нибудь переулке.

— Не переживай, я же до сих пор жив.

— Тебя-то они уважают, даже если и обижены, а я с вами всегда так, за компанию был, — не согласился Сергей, изучая свои ботинки.

Неожиданно Вася расхохотался. Просто так, без какого-либо повода. Сергей не выдержал и недоумённо поднял на друга глаза.

— Что раскис, как девчонка? Прости, просто ты напомнил мне того маленького мальчика, которого привели когда-то воспитатели на мою голову. Ты до сих пор не понял, что каждый сам за себя? Они могут хоть лопнуть от зависти, но ведь мы все с самого начала знали, что у тебя есть квартира. Вот я — другое дело, на меня они могут злиться. Так что просто не бери в голову. Захотят общаться — сами подойдут.

— Прости, просто напрягает их бойкот, — Сергей вздохнул. Ему стало гораздо легче, что поделился с другом бедой, хотя и стыдно, что переживает, как маленький.

— Если скучно, обрати внимание на девчонок, — посоветовал Вася.

— Кстати, а ты работу будешь искать? — решил сменить тему Сергей.

Друг неопределённо повёл плечами:

— Зачем? За десять лет неплохо пособие набежало. Вроде ещё дополнительную стипендию начислить должны. В общем, до конца учёбы как-нибудь проживу, если жировать шибко не буду. А там уже по специальности устроюсь.

— Какое пособие? — удивился Сергей.

— По потере кормильца. Её на сберкнижку перечисляют и потом отдают, как из детдома уходишь. Я всё на карточку перевёл — удобней. Сейчас поступлю, возьму справку, и мне сказали, что почти до конца учёбы продолжу его получать, как зарплату. Тебе тоже должны переводить, неужели никто не говорил?

— Возможно, — кивнул Серёжа.

— Просмотри, наконец, законы. Как ты собираешься жить, если не знаешь, что и почему тебе положено? — возвёл глаза к потолку Вася.

— Зачем? Ты же есть, — честно ответил подросток.

— Разбаловал я тебя, — с театральным сокрушением произнёс друг. — Ладно, беги, а то Лариса Степановна ворчать будет. Встретимся через неделю на этом же месте.

— Замётано.

И они разошлись. А через двадцать минут Серёжа поднимался уже в свою комнату. Вахтёрша осуждающе покачала головой, закрывая на засов двери детского дома.