Я только отправил материал в набор, когда раздался телефонный звонок. Голос показался на редкость знакомым, но я не мог вспомнить, кому он принадлежит. А звонивший спросил:

— Как живется?

— Спасибо, стараюсь… — неопределенно ответил я, мучительно пытаясь представить лицо человека, находящегося на другом конце провода.

Говоривший легко угадал мое состояние.

— Ну что, Джек Лондон, терзаетесь в догадках? С такой памятью на голоса только и распутывать старогужское дело…

Вторую фразу он мог уже не произносить — достаточно было Джека Лондона. Так меня называл только один человек — Дмитрий Алексеевич Нагибин.

— Дмитрий Алексеевич! Где вы? Откуда? Какими судьбами?

— Тихо, тихо, не спешите. Так сразу на все вопросы не ответишь, — засмеялся Нагибин. — А я тут, в Москве. Хотелось бы увидеться, если у вас есть время.

— Есть время?! — хмыкнул я. — Хоть сейчас!

— Давайте сейчас.

— Вы где?

— У Юрия Долгорукого. Время к обеду, быть может, и посидим в «Арагви»?

— Не смею отказаться.

— Сколько времени требуется Джеку Лондону на сборы?

— Голому собраться — только подпоясаться! Через пятнадцать минут буду у основателя Москвы.

Выскочив из машины почти на ходу — остановка в этом месте была запрещена, — я начал искать глазами знакомое лицо. Мне навстречу, улыбаясь, шел коренастый полковник, и это был он, Дмитрий Алексеевич Нагибин. Я широко развел руками, стараясь одновременно и выразить свое изумление, и сердечно обнять. Отстранившись, я не удержался от восклицания:

— Как понять, товарищ фельдмаршал?

— А так и понимать. За парадность прошу простить — был у начальства по случаю представления в звание и возвращения в органы.

— Значит, все обошлось?

— Скорее, пережилось. Впрочем, соловья баснями не кормят. А я голоден. Честно говоря, был бы рад с вами немножко выпить. Потом на работу?

Ресторан, как обычно в обеденные часы, был переполнен.

— Ну, рассказывайте, как живете, как поиск и как пишется книга, — когда официант отошел, спросил Нагибин и забросил в рот очередную «казбечину».

— Плохо. Как говорит Суслик, «исключительно плохо»!

— Кто такой Суслик?

— Наш общий знакомый — Сизов Алексей Никанорович.

— Поздравляю, Андрей! Точнее не скажешь. — Нагибин от души рассмеялся: — Суслик, да и только! Сразу весь облик его вспоминается.

Дмитрий Алексеевич сделал жест языком, как бы облизывая губы — ну точь-в-точь Суслик. Мы оба рассмеялись.

— А плохо-то почему?

— Дмитрий Алексеевич, дорогой, газета вообще молотилка, а спортивная и того хуже. Если ты ошибешься на два миллиона рублей, рассказывая о проектной смете новой гидростанции, никто, кроме начальника строительства, и слова не скажет, а вот, поди, одну десятую секунду не тому засчитай — сотни писем! В спорте, как и в литературе, понимают все! — Я махнул рукой. Нагибин успокоил:

— Бросьте, Андрей. Все идет прекрасно. Квартиру получили?

— Уже знаете?

— Привыкаю к старой службе. Она у нас на информации зиждется.

— Как же случилось, что вы опять в органах?

— Так и случилось. Из запаса вызвали, наговорили кучу комплиментов об опыте, заслугах… Будто их не было, когда шел другой разговор — крутой и несправедливый. Ну да кто старое помянет — тому глаз вон!

— Когда уезжаете в Таллин?

— Не уезжаю вообще. Остаюсь работать в центральном аппарате.

— Прекрасно! — не удержался я от восклицания.

— Я бы сказал, интересно, — сдержанно поправил Нагибин.

— А у меня плохо, ой как плохо! — опять заныл я. — Ничего не успеваю, мелкая суета затирает, и нет времени заняться Старогужьем всерьез. Кстати, хорошо, что мы с вами увиделись, — я завтра на пять дней уезжаю с хоккейной командой в Австрию, а потом в Прагу…

— Наслышаны, — улыбнулся Нагибин.

— Ну, Дмитрий Алексеевич, тогда что же вы меня расспрашиваете? Может быть, вам уже известно и кто предал старогужское подполье?

— Пока нет, — слегка нажал на слово «пока». — Но у меня есть согласие руководства помочь вам разобраться в этом деле.

— Помочь мне! — хмыкнул я. — Это я должен помочь вам.

— Не будем считаться, Джек Лондон, свои же люди…

Мы проговорили три часа. Записав рабочий телефон Нагибина, я вернулся в редакцию в отличном настроении. Вадька сразу же мне его испортил.

— Шеф свирепствует. В сданном тобой материале нашел фактологическую и грамматическую ошибки. Сказал, что подарит тебе ко дню рождения учебник русского языка.

— А фактологическая какая?

— Не помню. Мелочь. Ты же знаешь его память.

— Нашел — и славно! Он ведь тоже за что-нибудь деньги получает.

Я сел к столу и выволок из нижнего ящика кипу пришедших самотеком материалов, плохих и непрофессиональных, до которых по этой самой причине руки не доходили. Принялся их разбирать, но работать не хотелось. Сказав Вадьке, что у меня болит голова, я собрался домой.

— Надо закусывать лучше, — бросил мне в спину Вадька. — И не забудь про шефа!

Но я был уверен, что второй раз сегодня шеф обо мне не спросит: инструкцию на поездку я уже получил, паспорт и деньги лежали в кармане, а билет будет у начальника команды, и я возьму его прямо в Шереметьевском аэропорту.