В отрыв ушли сразу же после старта.

Впереди лежал ещё почти весь этап, двести сорок пять километров. И любого из этих километров Луи Гери боялся сегодня каждой мышцей своего тела… Проснувшись поздно, Луи никак не мог до конца побороть действия проклятых таблеток от бессонницы. Вечером ему пришлось дважды будить врача и принять двойную дозу. Доктор даже пошутил: «Смотри, так проспишь не только старт, но и финиш». И поначалу всё оправдывало предсказание доктора. Луи совершенно не интересовала предстартовая суета, когда в толчее отгороженного для участников загона каждый по-своему переживал тягость последних минут отдыха. Не интересовала ещё и потому, что в общем списке к этому предпоследнему этапу он числился лишь тридцать седьмым. И не виделось никаких шансов улучшить положение.

В этой гонке Луи не повезло с первого этапа. После трёх проколов буквально за полчаса он устал так, что сбился с трассы и ещё шесть километров отработал зря. Когда же разобрался, где дорога, «поезд» ушёл так далеко, что он едва уложился в лимит времени и чудом не был дисквалифицирован.

Впрочем, сейчас, когда гонка подходит к концу, а у него за плечами ни одной радости — не выиграл ни одного финиша, не взял ни одной горной премии, — он нет-нет да и подумывал, что уж лучше было сойти на первом же этапе. Но кто может знать на старте, что будет на финише!

Взять Ральфа Веста — Луи поглядывал, как вокруг лидера восторженным роем вились поклонники и журналисты. Ему, конечно, интересно думать о завтрашнем дне. Правда, в запасе у Веста лишь две минуты. Но эти две минуты он осторожно, будто стакан с водой, везёт вот уже десять этапов, не снимая жёлтой майки лидера.

Луи думал об англичанине не раз. И после того, как тот поднимался на пьедестал почёта, выиграв этап. И когда сам безнадёжно крутил педали где-то сзади, высматривая в головке «поезда» складную фигурку Ральфа.

«Откуда в нём столько пороха? — думал Луи. — С виду хилый парень. Рафинированный интеллигентик! Таких не любит велосипед! А вот поди ж ты! Лидер! Везёт людям… Хоть бы один прокол! Только однажды что-то случилось с переключателем, и то „техничка“ оказалась рядом. Вест не потерял и пяти секунд. А на меня все беды! Наверно, моему хозяину клуба кажется, что я специально собираю на дороге гвозди и стёкла своими трубками».

Вообще, это была едва ли не самая неудачная французская команда, в которой доводилось выступать Луи. В ней не оказалось настоящего лидера. Семь этапов команда, не покладая рук, работала на тощего и длинного Буше, но он попал в завал и, повредив бедро, сошёл. На этом практически и закончилась команда. Старый Жозеф, менажер, собрав всех перед очередным этапом, сказал:

— Ну что ж! Теперь каждый может показать, на что он способен. Самый сильный и самый удачливый станет «лошадкой». Пробуйте всё. Даже ты, Луи…

Он произнёс последние слова с интонацией, с какой вызывают мертвеца в танцевальный круг.

Но толковых проб не получилось ни у кого. Если сегодня вырывался один, то завтра он откатывался так далеко назад, что говорить о нём как о потенциальном лидере не приходилось.

Луи решил не поддаваться на провокацию менажера. Он редко шёл в головке «поезда» и поэтому никак не мог попасть в отрыв, поскольку право на него надо было заработать тяжелейшим трудом впереди. Уже сама мысль оказаться в отрыве пугала Луи не меньше, чем угроза вывалиться из «поезда». Пылким воображением, а не опытом он зримо представлял себе, как надо работать в отрыве, где каждый старается отправить тебя назад, в «поезд». Сколько придётся выкладываться для других, а они потом бросят тебя, измотанного, где-нибудь в двадцати километрах от финиша!..

Когда ты уже будешь распотрошённой мочалкой, весь «поезд» прокатится мимо, и даже не найдётся сил схватить кого-нибудь за колесо и остаток пути отсидеться за спиной. Ты останешься на дороге один… Один — и в хвосте… Нет в гонке ничего страшнее одиночества, когда тебя бросил «поезд». Тебе всё равно надо идти к финишу. Чтобы прийти последним под иронические аплодисменты остатков зрителей…

Вот почему Луи так редко видел Ральфа. Он только издали следил за ним и удивлялся: откуда брались в англичанине силы так долго и с таким постоянством держаться впереди?

Улыбчивый, дружелюбный, несколько стеснительный парень, он был полной загадкой для Луи и казался баловнем судьбы, этаким везунчиком, которых, увы, словно кто-то специально, желая подразнить, добавляет в общее стадо велосипедных тружеников.

…Давно за спиной остался парадный старт, а Луи всё ещё красовался в головке «поезда», наслаждаясь восхищёнными взглядами зрителей, с каждым километром всё редевших вдоль тротуаров. Луи чувствовал себя человеком. Равным Ральфу, И даже выше. Так как Ральф висел где-то за спиной, метрах в десяти.

Луи не заметил, как Вест оказался рядом с ним. И по тому, как решительно он двигался вперёд, Луи понял, что время для шуточек кончилось и теперь гонка вступает я свои полные права. Он даже притормозил, пропуская Веста вперёд. Но тот не обратил внимания на его тактичность.

И вдруг что-то шевельнулось в Луи. Возможно, обычное упрямство или скорее безрассудство… Луи и не пытался отдать себе в этом отчёт. Он просто двинулся вслед за Вестом, плотно сев ему на колесо. Дважды Луи выходил вперёд и вёл Ральфа за собой, но когда вперёд выбирался кто-то из сильнейших гонщиков, Луи упрямо приклеивался к колесу Ральфа.

Дважды бельгиец и датчанин пытались уйти от «поезда». Они бросились вперёд, петляя по дороге, словно зайцы, и пытаясь сбить соперников с толку. Но словно запущенная кем-то праща, раскручивалась головка «поезда», а потом медленно, с захлёстом сам «поезд», и все дружно настигали беглецов. Смельчаки откатывались назад отсидеться за чужими спинами. От этих атак, нескольких ускорений и подвернувшихся подъёмов у Луи потемнело в глазах. Он отрывисто дышал, часто разгибался, откидываясь назад, давая отдых плохо разогретым спинным мышцам.

Атака Ральфа застала его именно в такой момент. И он, испугавшись, что созданное таким трудом вдруг может развалиться, отчаянно бросился следом.

Уже потом, когда они остались одни, Луи не раз вспоминал эту минуту отрыва, пытаясь определить, почему им удалось то, что не удалось бельгийцу и датчанину. Наверное, потому, что расслабившийся Луи как-то усыпил идущих за ним гонщиков, коим надлежало во все глаза следить за Ральфом, и они не успели среагировать на бросок Веста. Сам же Луи показался им фигурой настолько несерьёзной, что они замешкались. Замешкались лишь на какое-то мгновение, столь необходимое для осмысления ситуации. Но гонщику класса Ральфа достаточно украсть именно это мгновение.

Он не думал в ту минуту о Луи. Он собрался в единый, готовый к взрыву комок и взорвался. Он вложил всё мастерство, силы, опыт в эти двести метров, которые буквально на глазах, как полынья во время ледохода на большой реке, разделили его и «поезд». Только одно увидел Ральф, когда мельком обернулся после атаки, — гонщика, сидевшего у него на колесе. Он даже не разобрал его номера. Отрыв следовало сохранить, и он хрипло крикнул Луи:

— Вперёд!

Это оказалось ещё одной загадкой их совместного отрыва. Каким образом вымотанный в конец Луи смог провести метров триста, да ещё с такой скоростью своего именитого напарника, — объяснить невозможно. Но усилий Луи хватило, чтобы Вест отдышался. И когда тот повёл тандем, Луи почувствовал опять полную силу Ральфа.

Игра в «кто кого» захватила Луи и заставила забыть, что где-то за одним-двумя поворотами течёт «поезд», тщетно пытаясь наладить погоню за беглецами. А вспомнив, Луи в лицах представил себе, что творится сзади. Англичане и французы, выбираясь в головку, осаживают «поезд». Им выгодно тормозить: впереди у той и у другой команды идёт по гонщику. Зато бельгийцы и датчане с руганью лезут вперёд, стараясь взвинтить темп. Но слишком мало в этом заинтересованных! Наработавшись впереди во всю силу, они откатываются назад. И в эти секунды французы и англичане сводят на нет все усилия в раскачивании «поезда». Луи злорадно засмеялся, как бы увидев разъярённые лица бельгийцев, удивлённые прытью Луи лица товарищей по команде.

Сидя за спиной Ральфа, Луи не удержался и, привстав, посмотрел вперёд на ровную, как стрела, дорогу. В полукилометре шла полицейская машина, сиренами расчищая путь. С глухим стрекотанием проносились ярко оранжевые «маршалы» и словно вкопанные застывали на перекрёстках, блокируя боковые дороги, в то время как лидеры проскакивали мимо.

Директорская машина шла метрах в тридцати, чётко соблюдая дистанцию, будто оба гонщика и не пытались постоянно менять скорость. Директорская машина как недостижимая мечта — чем больше усилий ты затрачиваешь, догоняя её, чтобы укрыться за корпусом от встречного ветра, тем легче она, упиваясь мощью своих двухсот лошадиных сил, бушующих в двигателе, ускользает вперёд.

Сразу же за лидерами ползла машина главного хронометриста, а за ней виднелись машины обслуживания английской и французской команд. Присутствие «поезда» даже не ощущалось.

Луи невольно шарахнулся в сторону, когда, обогнав их, вдруг резко сбавил скорость один из «маршалов». На его спине висела чёрная грифельная лоска. Белыми буквами было выведено: «3,10». До Луи сначала не дошло значение этих цифр. И только после того, как Ральф обернулся и поднял большой палец правой руки, Луи понял, что «поезд» безнадёжно отстал. Пожалуй, даже попытки погони прекратятся надолго. Теперь «поезд» затаится. Он будет ждать, насколько хватит сил у тех, кто бросил дерзкий вызов. «Поезд» оставит лидеров на съедение километрам и встречному ветру, который крепчает с каждой минутой. «Поезд» будет ждать, пока лидеры сдадутся сами…

Луи не знал, что произошло у них за спиной. Когда они ушли на полкилометра, в пылу борьбы и не заметили, как проскочили железнодорожный переезд. Но когда к нему подошёл весь «поезд», автоматический шлагбаум, словно топором по буксирному тросу, отсёк двух лидеров. Всего сорок секунд был закрыт шлагбаум, пока вихрем пронёсся «Голубой экспресс», но, когда полосатая решётка поднялась вновь, прежнего пыла у «поезда» уже не было. Гонщики, освободившие ремешки на педалях, стали судорожно задёргивать их на ходу, стараясь не ударить колесом о колесо соперника. Потом «поезд» начал медленно, лениво раскачиваться, как будто только что дали старт.

Судьба подарила лидерам гандикап в сорок секунд и позволила уйти так далеко, что измор явился единственным оружием против тех, кто посмел нарушить целостность «поезда».

Первое опьянение свободой быстро прошло. И хотя они катились довольно легко, Луи показалось, что Веста удовлетворило бы больше, окажись на месте Луи кто-нибудь из порядочных гонщиков. Это чувствовалось не только в прохладном отношении к Луи, но и в двух едва заметных, как бы исподтишка, попытках оторваться от соперника. Но Луи готов был поклясться, что это лишь пробные, как бы испытывающие его рывки. Такой гонщик, как Ральф, не мог не понимать, что пройти одному весь предстоящий впереди путь, борясь со всё крепчавшим встречным ветром, безнадёжная затея. Измотавшись, он станет лёгкой добычей «поезда». И, как знать, проиграет не только две золотые минуты, но и десяток минут сверх того.

Луи даже показалось, что он распознал сильнейшее качество Ральфа как гонщика — умение быстро вживаться в ситуацию и в быстро меняющейся обстановке находить место, наиболее ему выгодное.

Ральф какой-то мягкой, поглощающей манерой умел подчинить другого своим задачам и заставить его полностью работать на себя.

Так в окружении пяти служебных машин они довольно дружно петляли по узким зелёным улочкам городов. По боковым второстепенным шоссе, больше похожим на аллеи. Сиротливо крутили педали на широких автострадах, словно катились по полю аэродрома. Но на главных магистралях трасса долго не задерживалась, и они вновь ныряли в боковые дороги, покрытие которых было куда хуже, чем на автострадах, да и профиль напоминал сердцещипательную трассу скоростного аттракциона в каком-нибудь заштатном Луна-парке.

Главный подъём ещё лежал впереди — единственная и самая большая горная премия на этом этапе. Дорога мучительно долго тянулась вверх — график, показанный тренером, напоминал пик, прочерченный пером осциллографа при осмотре больного сердца. Да нет, пожалуй, острые зубцы графика напоминали скорее куски стекла на заборе, через который он так часто в детстве таскал яблоки.

Впрочем, какими бы страшными ни выглядели на графиках высот острые зубы пиков, дорога, ведущая в гору, будет — проверил на собственной шкуре — гораздо страшнее.

Перед самым подъёмом ещё раз проскочил «маршал» с доской, на которой стояло уже «6,30».

Впервые за всё время, что они шли вместе, Вест улыбнулся Луи и вновь показал большой палец, поднятый кверху. Луи пожал плечами — он не верил, что отрыв так велик. Потом Луи знал, что плохо ходит в горах и что на главном подъёме их тандем непременно развалится. Вест, конечно, уйдёт вперёд, а он останется один корчиться на дороге, пока его не поглотит «поезд». Он хотел сказать об этом Весту, но не знал английского языка, так же как и Вест — французского. Десяток интернациональных выражений — это было всё, что было в их языковом арсенале. Но Луи чувствовал, что таким словам сейчас не место. Здесь нужно не столько передать смысл, сколько дать почувствовать отношение одного к другому.

Он молча махнул рукой в сторону подъёма. Вест понимающе кивнул и тремя короткими жестами правой руки поманил его за собой. Он не дал Луи больше ничего «сказать» и решительно полез вверх. Луи решил держаться за ним, пока хватит сил, а потом… Потом уж лучше сойти.

Луи однажды видел, что происходит с предметом, когда его кладут под большой формовочный пресс. И ему всегда казалось, что подобное же происходит с гонщиком на подъёме: усталость давит так же беспощадно.

Когда они вышли на крутой поворот — это было где-то на второй трети подъёма, — Луи даже потерял способность реагировать на боль и расстояние. Он жалостливо обернулся. И вдруг на противоположном склоне увидел длинную цепочку гонщиков, словно застывших на фоне жухлой горной зелени.

«Так близко?! — испуганно подумал Луи. — Ну вот и всё. Это конец».

Он даже не попытался осмыслить, что расстояние, которое «поезду» ещё надлежало пройти, они уже оплатили самой дорогой ценой. Но мысль, что «поезд» здесь, за спиной, напрочь отняла последние силы. Он сразу же отвалился от Веста и завихлял по дороге, подобно зверьку, готовому вот-вот забраться в норку.

Луи с отчаянием посмотрел на удалявшуюся спину Веста и совсем перестал работать. И в эту минуту Вест оглянулся.

Не случись этого, Луи, несомненно бы, слез с велосипеда и рухнул на придорожный вал, на мягкую постель из мелких цветов и пригнутых ветром трав. Взгляд Веста буквально обжёг его. В нём был приговор — ничтожество! Собрав последние силы, Луи заработал вновь. Он встал с седла и, переваливаясь из стороны в сторону, начал толчками гнать машину вперёд уже не за счёт силы мышц, а за счёт веса собственного тела.

К своему изумлению, он заметил, что фигура Веста стала быстро расти.

«Вест почти остановился! — с ужасом подумал Луи. — Ну вот и ему конец».

Когда он поравнялся с Ральфом, тот пропустил его вперёд, и вдруг неожиданно Луи почувствовал сильный толчок в спину. Собственно, он не мог быть сильным. Но когда ты, кажется, только волей всевышнего движешься вперёд, даже толчок руки измученного соперника подобен реактивному двигателю.

Луи обернулся. И они встретились с Вестом взглядом. В нём не было усталости. В нём была смешинка. Он кивнул, будто отдал приказ: вперёд! И начал толкать Луи в спину и под седло. Луи пытался возразить, но Вест лишь издал какое-то непонятное, звериное рычание…

Так, подталкиваемый в спину, Луи и выбрался на вершину. Впереди спуск. И тут уж мало было равных Луи по мастерству скоростного кружения на спусках горных дорог.

Он глубоко вздохнул, с секунду покатился по инерции и вдруг припал к рулю, как к роднику. Взглянув под руку, он увидел Веста, который тоже позволил себе лишь мгновение отдыха.

Луи ринулся вниз по узкой стёжке вслед за директорской машиной, стремившейся освободить гонщикам путь. Но, думая о том, что делается сейчас по другую сторону вершины, Луи набирал скорость, интуитивно рассчитывая виражи. Он почти плечом касался стен, выложенных из грубого горного камня. Правда, он не видел этих стен — они сливались в бесконечную пёструю завесу, отделявшую его от всего мира. Скорость, будто неосторожный мазок художника, уничтожила реальный рисунок мелькающих предметов: и дома, и скот на склонах, и людей, приветливо машущих с крыльца.

На одном из последних виражей, когда Луи показалось, что скорость уже падает, он ослабил внимание и чуть не поплатился за неосторожность. Оказавшаяся на дороге горсть песка подсекла переднее колесо, и он едва удержал равновесие. А испугался по-настоящему лишь выскочив на широкую ленту шоссе, стрелой уходящую по цветущей и тихой долине.

Но даже на испуг у него не оказалось времени. Ральф вылетел из-за спины, словно весь спуск шёл с ним колесо в колесо, и, подхватив Луи, стремительно повёл вперёд. Так, зачастив в смене лидеров, они начали утомительный спурт. Каждый понимал без слов, что «поезд» сделает то же самое. У того, кто выбрался наверх, хватит сил, отдохнув на спуске, попробовать переиграть ситуацию.

На бесконечной ровной дороге они потеряли ощущение времени. Луи даже не мог прикинуть, сколько проработали в этом бешеном темпе, сменяя друг друга. Ему казалось, что и отрыв, и страшный подъём — всё это было давным-давно. По крайней мере, не сегодня.

Луи с тупой яростью готов был ринуться в новую смену лидера, когда вдруг почувствовал, что Вест сел. Да-да, это было не тактическое соображение — снизить скорость. Это была обычная усталость. Усталость, сразу передавшаяся Луи. Усталость, усиленная чувством голода.

Он пошарил рукой в задних карманах майки и нашёл там лишь несколько завалящих зёрен сушёного изюма. Ухватив изюмины непослушными пальцами, он кинул их в рот, неестественно высоко запрокинув голову. И тут Луи увидел, как Вест тоже обшаривает карманы. Они пусты… Трясёт бидон — он пуст. Ральф остервенело выбрасывает его далеко в сторону от дороги и угрюмо продолжает путь. Луи понимает, что обоих сейчас мучает одно — голод. И это чувство будет расти с такой быстротой, что вскоре захватит целиком и будет невозможно думать ни о чём, кроме еды.

Машина с английским менажером догнала их внезапно. Из окна целиком вылез Бенджамино — седой, взъерошенный старик, которого многие в «поезде» считали давно выжившим из ума. Выпуклые, почти навыкате глаза и удивительная манера кричать именно в те минуты, когда следовало говорить тихо, делали его едва ли не самой эксцентричной фигурой гонки.

Бенджамино что-то прокричал Весту, тот кивнул и, в свою очередь, что-то крикнул менажеру. Луи не понимал слов, но понял, о чём идёт речь. Вест просил есть. Нет еды, нет сил, спазмы терзают желудок…

Но Бенджамино развёл руками и показал на следовавшую за ними машину главного судьи. Ни о какой еде не могло быть и речи: любая передача продуктов вне зоны питания — дисквалификация. Вместо питания английский менажер стал давать какие-то длинные и громкие указания, на которые Вест не обращал внимания. Он лишь изредка поворачивался к менажеру, словно спрашивая — ты ещё здесь? Наконец английская машина обслуживания отвалилась назад. И они вновь остались вдвоём.

Сквозь очередной маленький городок прокатились с триумфом. У дверей кафе и баров толпились весёлые, беззаботные люди, радостно приветствовавшие лидеров криками. Особенно своего земляка Веста. И в руках у многих были кружки прохладного пива, которые они поднимали высоко над головой, как бы провозглашая тосты в честь будущих победителей.

Чертовски приятная процедура!.. Но Луи думал о большом, в полбатона, сэндвиче, который держал в руках толстяк, стоявший на повороте у самой дороги. Луи пожалел, что заметил толстяка слишком поздно, иначе наверняка выхватил бы у него булку. Огромный сэндвич всё никак не шёл из головы, хотя городок давно остался позади.

Теперь Вест сидел за спиной и почти не шёл вперёд, Луи бесило, что Вест, прокатившись первым весь город и накрасовавшись досыта, теперь оставил ему самую чёрную и неблагодарную работу. И злость придавала Луи силы. Не меняясь местами с Вестом, он тащил его вперёд с такой скоростью, что боялся, как бы Вест вот-вот не отстал. На мгновение даже мелькнула шальная мысль бросить его. Но потом вспомнил, что произошло на подъёме, и невольно покраснел.

Луи, откинувшись, посмотрел назад. Ральф ехал с бледным лицом, стиснув зубы, растирая грудь и живот то одной, то другой рукой. Луи понял, что Вест обречён. Он машинально повторил жест Ральфа и вдруг нащупал в нагрудном кармане какой-то плоский кусок. Луи подумал, что это грудная мышца, которую от боли и усталости он просто не ощущает. Тем не менее мокрой от пота перчаткой он залез в карман и вынул оттуда смешанный с хлебными крошками, раздавленной долькой апельсина большой ломоть белого куриного мяса. Луи не поверил своим глазам. Растёртое мясо казалось куском бумаги. Он поднёс его к носу, чтобы убедиться хотя бы по запаху, что это мясо. Но в нос ударил лишь запах пота.

Луи оторвал зубами несколько толстых волокон и разжевал. Он почувствовал, как ласковое тепло разлилось по всему организму, как спазмы, терзавшие желудок, сразу утихли. Судорожно глотнув несколько раз, он понял, что теперь сил хватит до самого финиша. И он не только дойдёт, но уже никто не остановит его на пути победе.

«Чьей победе?» — вдруг поймал себя на мысли Луи. И оглянулся. Вест, следивший за ним долгим взглядом и видевший, как тот рвал зубами кусок мяса, сглотнул слюну и опустил голову.

Они ехали так какое-то мгновение, словно в тревожном ожидании событий, которым суждено перевернуть мир. Луи с зажатым в мокрой перчатке куском курицы. И Ральф — Луи ощущал на затылке его взгляд — сзади, всё тяжелее оседая в седле.

Луи придержал машину. Они поравнялись и поехали рядом. Луи откинулся назад и, бросив руль, покатился как мальчишка на улице, щеголяющий своей смелостью. Он разорвал руками кусок курицы и большую — почти две трети — часть протянул Ральфу. Тот посмотрел на Луи внимательным взглядом. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Ни одной искры не вспыхнуло в глазах. Лишь когда он протянул руку за мясом, челюсти непроизвольно сделали глотательное движение.

Ральф медленно, волокно за волокном, жевал куриное мясо, стараясь то ли продлить удовольствие, то ли боясь, что пища, столь страстно желаемая, вызовет новые спазмы в желудке.

Так они и ехали с минуту под удивлёнными взглядами из судейской машины. Ехали, будто на короткой загородной прогулка, решив из озорства перекусить на ходу.

Потом Луи и Вест разом дружно припали к рулям и так же молча заработали вновь.

«Хоть бы поблагодарил, — как-то равнодушно подумал Луи. — Всё-таки я ему отдал самый большой кусок…»

Теперь Ральф напоминал гоночную машину, только что заправленную высокооктановым бензином. Не говоря Луи ни слова, он полез вперёд и, не давая себя подменять, начал наращивать скорость. «Маршал», проехавший с доской, ещё больше убедил обоих гонщиков, что решение Веста заработать в полную силу весьма своевременно. «Поезд» приблизился к ним на три с половиной минуты. Это известие подхлестнуло и Луи. Они неслись, экономно прижимаясь к заборам, длинным рядом зелёных декоративных кустов, к стенам домов, чтобы укрыться от встречно-бокового ветра и хоть на йоту, ещё на одну йоту увеличить и без того высокую скорость.

Лозунг «До финиша 20 миль» появился внезапно — зелёной лентой ом переметнулся над дорогой. Вест, не оборачиваясь, показал на него поднятой рукой. Луи ответил таким же жестом. Потом мелькнул следующий знак — «До финиша 10 миль». Потом — «До финиша 5 миль».

Когда пошла последняя миля и они каждый по-своему начали в лихорадке наращивать почти финишную скорость, Вест поравнялся с Луи. Показав растопыренные пять пальцев и проведя ладонью по горлу — «До финиша пятьсот метров» — понял Луи, — он согнул ладонь в крутую скобу. «Разворот перед финишем на 180 градусов, — расшифровал жест Луи. Затем Вест приложил к губам палец — «Надо быть осторожнее» — перевёл Луи. Он согласно кивнул головой.

Но когда они подлетели к крутому повороту — Вест впереди, оказалось, что Луи понял Ральфа не совсем точно. Ральф остановился и, балансируя на колёсах, жестом показал Луи, чтобы он первый выезжал на аллею городского парка, в трёхстах метрах по которой лежал финиш.

Аллея шла сквозь сплошной многорядный людской коридор. Луи ещё толком не понимал, что происходит. Как взведённая пружина, готовый к финишному спринту, он осторожно косил взглядом на Веста, ожидая от него коварного броска — вполне обычного явления на финише.

Когда до белой линии и клетчатого флага осталось с десяток метров, Луи не выдержал и рванулся в спринте, ещё не веря, что выигрывает этап. Он боялся, что именно сейчас, на последних метрах, может кто-то или что-то отнять у него победу.

Французский механик с помощью десятка восторженных зрителей уже снимал Луи с машины, когда тот оглянулся. Вест спокойно переезжал белую линию, улыбаясь во весь рот и скромно покачивая рукой в приветствии. И только он, Луи, знал, что этот жест адресован не зрителям, приветствующим своего кумира, — этот жест адресован только ему, Луи Гери, человеку, который поделился куском курицы.