Рисунки П. ПАВЛИНОВА

Конечно, заводилой, как всегда, оказался Волошин. В конце обеда он вдруг откашлялся так многозначительно, что все в кают-компании притихли и посмотрели на него.

— Хочу напомнить отважным мореплавателям, что наш «Богатырь» приближается к весьма примечательному географическому объекту, — меланхолично произнес в наступившей тишине Волошин. — По моим подсчетам, сегодня вечером мы должны пройти всего в нескольких милях от острова Абсит. Я не ошибаюсь, Аркадий Платонович? — обратился он к капитану.

— Да, пройдем милях в шести. А что? — насторожился капитан.

— Как «что»?! — воскликнул Волошин. — Само название острова чего стоит: Абсит. Не знаю, как это поточнее перевести с латыни.

— «Не дай бог!» — подсказал Казимир Павлович Бек.

— Пожалуй. Или: «Пусть не сбудется!», что ли?

— Можно и так, — согласился Казимир Павлович.

Он заведует лабораторией биохимии, но, редкостный знаток латыни, давно занимается, как я однажды с удивлением узнал, расшифровкой рукописей Леонардо да Винчи: многие места в них гениальный итальянец нарочно засекретил, опасаясь, как бы его открытия не были использованы потом во вред людям. Казимир Павлович надеялся, что расшифровка этих заметок поможет подобрать такой вид газовой смеси, чтобы, пользуясь ею, можно было бы с простым аквалангом нырять хоть на километр в глубину.

Впрочем, различные увлечения, на первый взгляд, казалось бы, весьма далекие от их основных занятий, были почти у каждого из наших ученых, и я давно перестал этому удивляться. Все на «Богатыре» были интересными людьми и большими оригиналами.

Но, конечно, Сергей Сергеевич Волошин оставался в этом отношении вне конкуренции.

— Веселенькое название, — сказал наш Дед — старший механик. — Вроде как остров Барсакельмес у нас на Арале. В переводе значит: «Пойдешь — не вернешься»… За что же его так окрестили?

— Остров Абсит? — переспросил Волошин. — Ну это же поистине уникальный пиратский сейф! На нем запрятано, по крайней мере, четыре, а может, и семь кладов. Знатоки оценивают их не меньше чем в сто миллионов долларов. Настоящий Остров сокровищ!

Заявив это, Волошин как ни в чем не бывало принялся за компот. Но, разумеется, со всех сторон зашумели:

— Что за клады?

— Расскажите подробнее, Сергей Сергеевич!

Волошин задумчиво повертел в руках стакан с компотом, поставил его на стол, вытер губы пестрым платочком и начал неторопливо, с интонациями опытного рассказчика:

— Кажется, открыл этот остров знаменитый королевский пират Френсис Дрейк. Потом и другие пираты оценили затерянность его в океане, в стороне от морских путей, и нередко заглядывали сюда, чтобы подлатать в укромных бухточках свои потрепанные корабли и припрятать награбленные сокровища. Молва утверждает, будто именно тут были тайники Генри Моргана, которого величали королем пиратов. Более достоверны сведения о кладах, которые позже, в восемнадцатом веке, здесь запрятали пираты Эдвард Робертс, прозванный Ситцевым якобы потому, что отличался редкостной скупостью, и Бич Божий — Александр Скотт со своей подругой Мэри Бластер…

— Пираткой? — не удержавшись, ахнула подавальщица Настенька и, покраснев, поспешила скрыться на камбуз.

— Но самым богатым считается тайник, наполненный баснословными сокровищами уже сравнительно недавно, когда времена пиратов миновали, — продолжал Сергей Сергеевич, проводив ее смеющимся взглядом. — В двадцатых годах прошлого столетия вся Южная Америка, как вы знаете, была охвачена освободительным движением против испанской короны. Одна за другой обретали независимость Мексика, Бразилия, Аргентина. Одним из последних бастионов колонизаторов оставалось так называемое Горное Перу со своей столицей Кито — теперь это Эквадор. В свое время немалая часть богатейших сокровищ, награбленных конкистадорами у древних инков, пошла на украшение пятидесяти семи церквей Кито. Неужели теперь эти ценности попадут в руки «безбожных повстанцев»?! С севера к городу уже приближались войска непобедимого Боливара, с юга — генерала Сан-Мартина. В большой спешке летом 1822 года самые драгоценные украшения церквей и другие сокровища решили вывезти горными ущельями в ближайший порт Гуаякиль. Караваны мулов доставили сюда золотые слитки, мешки с полновесными золотыми дублонами и фамильные драгоценности; распятья, усыпанные крупными бриллиантами, жемчужные ожерелья, платиновые и золотые браслеты с огромными рубинами и изумрудами; сабли и мечи, в эфесы которых были вделаны драгоценные камни. Из городского собора вывезли статую девы Марии, отлитую из червонного золота. Все это привезли в порт, чтобы поскорее переправить в Испанию. Но увы! В Гуаякиле, как на грех, не оказалось ни одного испанского фрегата. Все они были заняты военными действиями против повстанцев. Что было делать?..

Волошин рассказал, как с отчаяния кто-то придумал воспользоваться для вывозки сокровищ каким-нибудь чужим кораблем. Выбор пал на стоявшую в гавани американскую шхуну «Пресвятая дева» капитана Иеремии Бенсона. Был он уже человек немолодой, богомольный, солидный и, по отзывам всех местных купцов, имевших с ним дело, честный. Сокровища погрузили на шхуну, но все-таки капитану не сказали, что это за груз. С выходом в море решили помедлить до утра, надеясь, может быть, что вдруг случится чудо и повстанцев разобьют или хотя бы появится какой-нибудь королевский военный корабль.

Это промедление оказалось роковым. Разумеется, все на шхуне быстро узнали, какой груз находится на борту. Иеремия Бенсон и его матросы не устояли перед искушением. В самый глухой час, перед рассветом, они перебили стоявших у трюма испанских часовых, обрубили, чтобы не задерживаться ни на минуту, якорный канат и швартовы, подняли все паруса, и шхуна воровским призраком выскользнула из гавани в открытый океан. Напрасно палили ей вслед с причалов испанские пушки. Она скрылась за горизонтом, увозя украденные сокровища…

— Можно сказать, дважды украденные, — вставил кто-то на дальнем конце стола. — Получается: «вор у вора дубинку украл».

Волошин кивнул, отпил глоток из стакана и продолжал:

— А через несколько часов в гавань вошел королевский фрегат, которого так ждали. Узнав о случившемся, он поспешил пополнить запасы пресной воды и провизии и бросился в погоню за шхуной. Но где ее искать в просторах Великого океана? На шхуне между тем капитан Бенсон и его матросы тоже ломали головы: куда же теперь деваться с украденным сокровищем? Ведь времена вольного пиратства давно миновали, и по требованию Испании «Пресвятую деву» могли объявить вне закона. Тогда ни одна страна не предоставила бы ей убежища в своих гаванях. Грабителей наверняка бы арестовали и выдали Испании. Капитан Бенсон долго размышлял над картой и решил направиться к уединенному острову Абсит, чтобы припрятать там сокровища, а шхуну потом, заметая следы, перегнать куда-нибудь подальше в другое место и затопить на рифе…

Кают-компания на «Богатыре» огромная, от одного борта до другого, настоящий банкетный зал. Пол покрыт голубым пластиком. Всю стену занимает копия с картины Айвазовского.

Обеды проходят всегда весьма торжественно и степенно. А тут, слушая Волошина, совсем все притихли. Подавальщицы Настенька и Люда старались ходить на цыпочках, чтобы не помешать.

— Так и сделали. По дороге к затерянному в океане островку разделили украденные сокровища, причем, конечно, большая часть досталась капитану. Бенсон рассчитывал не задерживаться на островке, но дележка помешала. Каждый ведь прятал свою долю украденных сокровищ втайне от других, опасался, что подглядели, начинал перепрятывать… Так что шхуна покинула остров лишь на третий день. И это промедление теперь оказалось роковым для грабителей! Вскоре после того, как остров скрылся за кормой, «Пресвятая дева» неожиданно нос к носу столкнулась с отправившимся в погоню за ней испанским фрегатом. Сначала он бросился в погоню наугад, прямо на север, вдоль американского побережья. Капитан фрегата останавливал все встречные корабли и расспрашивал, не встречали ли они «Пресвятой девы». Слыша лишь отрицательные ответы, капитан смекнул, что, видимо, искать беглянку надо где-то в другом направлении. Где? Он склонился над картой, и взгляд его приковала та же одинокая темная точка среди океана. Капитан фрегата решил заглянуть на остров, который назывался столь многозначительно: Абсит — «Не дай бог!». Теперь уйти от преследователей «Пресвятой деве» не удалось. Она была захвачена испанцами. Вся команда ее была тут же повешена на реях. Отложили казнь только двоим — капитану Бенсону и его старшему штурману. Затем испанцы потопили «Пресвятую деву», и та пошла на дно с повешенными на мачтах моряками. А фрегат поспешил обратно в Гуаякиль, надеясь еще успеть принять участие в боевых операциях. Испанский капитан рассуждал здраво: сокровища пока надежно спрятаны в укромном месте, а потом будет достаточно времени и способов заставить заговорить двух пленников, томившихся закованными по рукам и ногам в канатном ящике фрегата…

Я украдкой огляделся, стараясь не помешать. Все заслушались Сергея Сергеевича. Слушал, задумавшись, правда, похоже, о чем-то о своем и по привычке потирая словно всегда невыбритую щеку, начальник рейса профессор Логинов. С насмешливым выражением на обветренном скуластом лице, с хитрыми глазами в узеньких щелочках под лохматыми бровями — но все-таки внимательно! — слушал вечный спорщик Иван Андреевич Макаров, заведующий лабораторией биофизики. А сидевшая рядом его жена Елена Павловна заслушалась совсем по-детски, подперев голову рукой и даже приоткрыв рот…

— Ну дальше начинаются во многом темные события, — продолжал между тем Волошин. — Подплывая к Гуаякилю, роялисты узнали, что опоздали, все побережье уже занято повстанцами, и фрегат повернул на север, к Панаме. Тем временем несчастный штурман якобы не вынес столь долгого заключения в тесном канатном ящике и умер. А капитан Бенсон каким-то чудом сумел будто бы улизнуть от испанцев. Как ему это удалось, навсегда осталось тайной. Во всяком случае, Иеремия Бенсон никогда об этом никому не рассказывал. Двадцать лет он скрывался в маленьком рыбачьем поселке на побережье Ньюфаундленда. Но о зарытом кладе, разумеется, не забыл — терпеливо копил деньги, чтобы снарядить корабль на остров Абсит. Однако он старел, а деньги копились медленно. И Бенсон решил больше не ждать. Узнав, что в соседнем порту некий капитан Бутлер снаряжает бриг в страны Латинской Америки, Бенсон попросил взять его пассажиром. За время длинного рейса он постепенно подружился с капитаном, пригляделся к нему и, выбрав подходящий момент, поведал ему преступную тайну. Он не ошибся в выборе. Капитан Бутлер согласился после выгрузки товаров отправиться на остров Абсит за сокровищами, которые они договорились разделить между собой поровну…

История, которую неторопливо, с подробностями очевидца, рассказывал Сергей Сергеевич, становилась все занимательнее. Похоже, не судьба выпала Иеремии Бенсону воспользоваться краденым богатством. В одном мексиканском порту, куда бриг зашел за водой и продуктами, Бенсон вдруг заболел и через несколько дней умер при довольно загадочных обстоятельствах, якобы от желтой лихорадки. Но перед смертью он успел нарисовать карту острова, пометив условными значками, где спрятан заветный клад. С этой картой капитан Бутлер, найдя себе нового денежного компаньона — некоего Касселя, поспешил на остров Абсит, забыв, видно, что его название переводится и так: «Пусть не сбудется!»

— Что именно там произошло? Кажется, два кладоискателя решили присвоить все сокровища тайком от команды. Они сделали вид, будто приплыли к безлюдному островку, затерянному в океане, совершенно случайно. И раз уж так получилось, решили задержаться тут на несколько дней — пополнить запасы пресной воды, дать команде немножко отдохнуть, а самим поохотиться в джунглях. Отправившись вдвоем на берег, они отыскали по карте Бенсона пещеру, где была запрятана большая часть сокровищ — доля старого капитана, и стали сюда наведываться каждый день, помаленьку тайком перетаскивая их к себе в каюту.

Но проделывать это украдкой на корабле, где все друг у друга на виду, конечно, долго невозможно. Отправившись за очередной порцией сокровищ, они заметили, что за ними следят, и поспешили запутать следы. Но вечером матросы ворвались к ним в каюту и потребовали честного дележа, дав Бутлеру и его компаньону ночь на размышление.

Хитрецы, — рассказывал дальше Волошин, а мы зачарованно слушали его, — использовали эту ночь для того, чтобы бежать с корабля. Они потихоньку спустили шлюпку, доплыли до берега и скрылись в джунглях, где отыскать их было не легче, чем пресловутую иголку в стоге сена. Все-таки матросы целую неделю обшаривали остров, надеясь найти если не беглецов, то хотя бы сам клад. Наконец им это надоело. Они разделили между собой то, что нашли в капитанской каюте, подняли паруса, оставив беглецов доживать здесь свои век Робинзонами с громадным, но — увы! — совершенно бесполезным в первобытной глуши кладом.

Однако Бутлеру удивительно повезло. Побыл он Робинзоном совсем недолго. Всего через месяц к острову в поисках пресной воды и свежей дичины подошла американская китобойная шхуна. Ее случайно завлекла в здешние воды погоня за кашалотами. На берегу моряков поджидал исхудавший человек в лохмотьях. Это был капитан Бутлер. Он рассказал, будто команда его брига взбунтовалась, высадила его на этом пустынном острове, а сама захватила корабль и скрылась. О сокровищах Бутлер, разумеется, не упоминал, как и о том, куда девался его компаньон.

Китобои помогли Бутлеру добраться до родной гавани, где на те деньги, что выручил за крохи сокровища, которые смог украдкой, не вызывая подозрения спасителей, вывезти с острова в карманах, он начал снаряжать новую экспедицию и мечтал на сей раз вернуться уже со всем богатством.

— Но не успел, — сочувственно произнес Сергей Сергеевич и даже вздохнул. — Его свалила болезнь и уже не дала подняться. Перед смертью он рассказал о кладе нескольким своим родственникам и передал им заветную карту. Родственники перессорились, тайна клада стала постепенно известна многим жителям городка. Карт вдруг уже оказалось несколько, причем все разные. И есть весьма веские подозрения, что путаница началась уже с самого начала: умирающий Иеремия Бенсон, видимо, надул своего компаньона и подсунул ему неверную карту…

— Но ведь вы говорили, будто его компаньон — Бутлер, кажется?..

Волошин кивнул.

— Будто он нашел клад по карте, которая ему досталась после смерти Иеремии? — услышали мы размеренный голос капитана и переглянулись: неужели Аркадий Платонович тоже увлекся рассказом Волошина?

— Есть серьезные подозрения, что карта была все-таки фальшивой, а Бутлер с Касселем наткнулись по счастливой случайности на какой-то совсем другой клад, — пояснил Сергей Сергеевич. — Так что история сокровищ Кито запуталась уже совершенно. Кажется, достоверно известно, что никто не мог пока похвастать, будто добрался до главного клада, хотя пробовало счастья немало искателей и многие сложили здесь головы, приумножив зловещую славу острова «Не дай бог!». Так называемые сокровища Кито, видимо, до сих пор находятся на острове в укромном тайнике, так же как и пиратские клады, о которых я упоминал.

— Да, примечательный островок, — сказал с уважением старшин механик, когда Волошин кончил свой рассказ.

— Далеко мы пройдем от него? — спросил я.

— В шести милях, я же говорил, — ответил капитан.

— Далеко. Жалко, ничего не увидишь даже в бинокль, — огорчился механик.

— А если подойти поближе?

Эта мысль всем понравилась, и мы начали упрашивать капитана:

— Аркадий Платонович, давайте подойдем поближе!

— В самом деле, что вам стоит чуть-чуть изменить курс.

— Товарищ капитан!

Как видно, романтическая история, рассказанная Волошиным, увлекла всех.

А сам виновник сидел как ни в чем не бывало и с аппетитом уписывал уже второй стакан компота, не обращая никакого внимания на сердито-умоляющие взгляды капитана.

— Да зачем вам это нужно? — недоумевал капитан. — Ничего там нет интересного, голые скалы. И подойдем мы к нему уже в сумерках, темно будет, ничего не увидишь.

— Ну все-таки! — наседали мы.

— Такой остров! И ведь никогда больше наверняка не будет шансов попасть сюда…

— Хоть несколько снимочков сделаем!

Аркадий Платонович только успевал поворачивать то в одну сторону, то в другую мощную, багровую шею, туго стянутую воротничком. Со своим круглым добродушным лицом и высоко приподнятыми белесыми бровями, придававшими ему удивленное выражение, он сейчас смешно напоминал филина, пытающегося отбиться от напавшей на него средь бела дня стаи крикливых ворон. Я даже ему посочувствовал: какой уже рейс ходит наш Аркадий Платонович по морям и океанам со своенравной компанией ученых, а все никак не может привыкнуть к их неожиданным капризам и «заскокам», но и я не преминул атаковать его:

— И для печати эти снимки будут очень интересны, Аркадий Платонович. Ведь уникальные! Вы подумайте: ни один советский корреспондент еще на острове не бывал.

Мой расчет был точен: к прессе наш Аркадий Платонович относится с каким-то пугливым уважением (я подозреваю, что какой-нибудь журналист причинил ему однажды немало хлопот…).

— Но ведь мы же не будем высаживаться! — попробовал отбиваться капитан, но тут же безнадежно махнул рукой, вытер белоснежным платком взмокший затылок, позвонил на мостик и приказал вахтенному штурману изменить курс так, чтобы пройти возле самого острова Абсит.

— В пределах безопасности, прикиньте там по карте. И в лоцию загляните! — добавил он.

Вахтенный, видимо, довольно живо выразил свое недоумение, потому что капитан многозначительно пояснил, поведя выгоревшими бровями в нашу сторону:

— Ничего, ничего. Эти просят.

А потом, побагровев, буркнул:

— Выполняйте! — и сердито бросил трубку.

По крайней мере за час до подхода к острову все уже высыпали на палубу с фотоаппаратами. Тут были не только научные сотрудники, слышавшие рассказ Волошина, но и немало матросов — видно, предания о пиратских кладах уже пошли из уст в уста.

Не было только самого Волошина.

«Вдруг он все это просто сочинил? — подумалось мне. — От Сергея Сергеевича можно этого ожидать. Что, если и никакого острова Абсит вовсе не существует? Что-то он долго не показывается… Как это переводится? Остров «Пусть не сбудется!» или «Не дай бог!»? Чертовщина какая-то. Хотя, впрочем, ведь капитан подтвердил, что он существует, раз согласился изменить курс…»

Потом уже я узнал, что скалистые, обрывистые берега острова, отвесно вздымающиеся без малого на двести метров, почти всегда окутаны дождевыми облаками. Этот серый саван сливается с морем, скрывает их, и они выступают зловещим призраком из серой мглы лишь в последний момент, когда подплывешь к острову совсем близко.

Как опытный актер, Волошин появился на палубе как раз в тот момент, когда на баке кто-то самый глазастый крикнул:

— Вот он, остров! Земля-а-а!

Ветер разметал клочья тумана, открывая обрывистые берега, ощетинившиеся лесом. Вершины скал кутались в облаках. Какое дикое, нелюдимое место! Хотя наступал вечер, даже на палубе было тепло и душно, как в парилке, но при виде этих угрюмых скал я невольно зябко передернул плечами. От них так и тянуло могильным, промозглым холодом… Или это просто наваждение от пиратских историй Волошина?

— Смотрите, крест! — воскликнул кто-то.

— Где? Где?

В самом деле, на вершине прибрежной скалы, почти цепляясь за низко нависшие облака, торчал зловещий черный крест. Наверное, он был огромен, если виделся издалека.

Вокруг наперебой щелкали затворы фотоаппаратов. Капитан честно исполнил обещание, мы шли всего в какой-то сотне метров от мрачных берегов. Но все-таки хотелось приблизиться к ним еще: что разглядишь с такого расстояния?

Многие с негодующим ворчанием поглядывали в сторону капитанского мостика и снова спешили щелкнуть фотоаппаратом, выбирая кадрик получше.

А тут еще стремительно стало темнеть, как и предупреждал капитан. В тропиках ведь сумерек практически нет. Просто солнце вдруг начинает словно валиться в море, а вместо него так же стремительно на небосвод вылезает месяц. В этих местах он похож больше не на серп, как мы привыкли, а скорее на ухват, торчащий рогами кверху. И вот уже солнца как не бывало: над ночным притихшим морем сверкают яркие звезды, и далеко, до самого края горизонта, тянется золотистая лунная дорожка, которую моряки издавна прозвали «дорогой к счастью».

Остров «Не дай бог!» с пиратскими кладами быстро прятался в темноте, навсегда скрывался из наших глаз. Вот уже чуть заметна у подножия закутанных в облака скал светлая полоска песчаного пляжа…

— Что это за крест, Сергей Сергеевич? — окружили мы Волошина.

— Точно неизвестно, но, кажется, его поставила еще в восемнадцатом веке отважная «леди удачи» Мэри Бластер в память о своем дружке Александре Скотте, прозванном Бичом Божьим, — пояснил Сергей Сергеевич тоном уставшего экскурсовода. — А бухточка эта, кажется, называется бухтой Забвения…

И вдруг мы притихли и начали переглядываться. Нет, мне не показалось. Не я один, а все столпившиеся на палубе услышали неожиданный крик!

Снова и снова с тоской и призывной мольбой звучал он над сумрачным морем. А потом вдруг там что-то вспыхнуло, запылало. Над пляжем заметался тревожный огонек…

Кто-то размахивал факелом, подавая нам сигналы.

Это был, несомненно, зов о помощи!

Застопорили машину, потом развернулись и малым ходом осторожно двинулись к берегу, пытаясь отогнать сгустившуюся тьму лучами прожекторов. В их свете все выглядело нереально: полосы тумана, тянущиеся над водой; оскаленные клыки скал; черная фигурка, приплясывающая на песке возле самой воды, исступленно размахивающая руками, а позади нее так же скачет и кривляется черная огромная тень.

— Кто это? — растерянно спросил я у Волошина.

Он пожал плечами.

— Не знаю. Какой-то новый Робинзон. Или вы думаете, будто я его тоже выдумал?

Спустили шлюпку, и матросы, дружно нажимая на весла, быстро погнали ее к берегу. А мы все провожали ее глазами.

Вот шлюпка развернулась… Осторожно, по всем правилам подошли кормой к берегу… Крепкие матросские руки подхватили бросившуюся навстречу шлюпке через пенную полосу прибоя черную фигурку… И вот они уже плывут обратно.

Но тут прожектор погасили, чтобы не слепить рулевого на шлюпке, и она пропала в темноте, показавшейся еще гуще и непроницаемее, чем прежде.

Наконец стал слышен приближающийся мерный плеск весел. И вот уже шлюпка влетела в полосу света, льющегося на воду с палубы и из всех иллюминаторов.

Я с трудом протолкался к борту и увидел среди наших матросов в шлюпке какого-то странного человека, все время встревоженно вертевшего всклокоченной головой. Исхудавшее лицо обросло неряшливой, клочковатой бородой, грязная куртка порвана, ноги босые. Ни дать ни взять в самом деле современный Робинзон!

Кто он? Потерпевший кораблекрушение?

И как мы по счастливой случайности наткнулись на него! Совсем словно американские китобои, спасшие вороватого капитана Бутлера. Может, тот тоже бегал вот так — босиком и в лохмотьях — по этому самому песчаному пляжу?

В эту странную, колдовскую ночь у скалистых берегов всеми забытого островка с таким зловещим названием «Не дай бог!» вдруг оживали старые пиратские предания, в них невольно начинало вериться…

Загадочный незнакомец так ослаб и разволновался, что не смог сам вскарабкаться по трапу. Матросы подняли его на руках на палубу. Некоторое время новоявленный Робинзон стоял, крепко вцепившись в бортовой леер и пошатываясь, словно пьяный, а потом вдруг театральным жестом высоко поднял правую руку и, вглядываясь во тьму, скрывшую из глаз зловещий остров, что-то громко выкрикнул надрывным, срывающимся голосом.

Его тут же окружили медики в белых халатах и повели в лазарет. За ними ушли капитан и начальник рейса.

А мы окружили второго штурмана Володю Кушнеренко, возглавлявшего спасательную экспедицию на шлюпке за этим таинственным Робинзоном.

— Кто он такой?

— Что он кричал?

— Крикнул он: «Они погибли». И в шлюпке все время это твердил, — ответил штурман.

— А кто погиб?

— Черт его знает, — пожал широкими плечами Володя. — Ничего толком не поймешь. Будто было у него два товарища, и оба погибли. Один, Пьер Валлон, якобы покончил с собой, а другой его спутник, Джонни, лежит вроде на морском дне в каком-то стальном гробу…

— Может, спятил с перепугу?

— А ты посиди один на таком островке, тоже наверняка спятишь.

— Да как они сюда попали? С потонувшего корабля, что ли?

— Они французы?

— Нет, кажется, из Бельгии, — ответил неуверенно штурман. — Хотя сам-то он по национальности француз, зовут его Леон Барсак. И приехали они сюда специально, экспедиция у них какая-то.

Тут Володю вызвали тоже в лазарет: он у нас полиглот, знает шесть языков и всегда служит главным переводчиком. А мы остались обсуждать странное появление загадочного незнакомца.

Стреляный воробей, я не стал зря тратить время на фантастические догадки и поспешил уйти с палубы, чтобы держаться поближе к судовому конференц-залу, в просторном холле которого под огромным мозаичным панно, изображавшим тропический остров в красочной манере Гогена, обычно проводились все оперативные совещания.

И не ошибся: вскоре динамики внутрикорабельной связи стали созывать на экстренное оперативное совещание всех начальников отделов. Я тоже поспешил юркнуть в холл и с независимым, сугубо деловым видом уселся в углу.

Несмотря на поздний ночной час, все собрались небывало быстро. Начальник рейса Андрей Васильевич Логинов озабоченно что-то обсуждал с капитаном, а потом поднялся, покосился на меня и, кашлянув, сказал:

— Такое дело, товарищи… Поневоле пришлось вас побеспокоить среди ночи. Надо посоветоваться, как быть. Этот человек, которого мы сняли с острова, — зовут его Леон Барсак, по паспорту он бельгиец, по национальности француз, — пока несколько возбужден, рассказывает довольно бессвязно, но все-таки удалось кое-что выяснить. У них тут якобы целая экспедиция, кроме Барсака, было еще двое, — Логинов поднес поближе к глазам листок бумажки и прочитал: «Пьер Валлон, тоже бельгиец, и Джон Гаррисон, американец». Оба они, насколько можно понять, погибли…

Кто-то громко и многозначительно крякнул. Капитан сердито посмотрел в ту сторону.

— При каких обстоятельствах? — тихонько покашливая, спросил Казимир Павлович Бек.

— Обстоятельства весьма темные, — развел руками Логинов.

— Да что же у них за экспедиция? Что они исследовали?

— Пиратские сокровища, видите ли, приплыли искать! — не выдержал капитан и, сердито засопев, посмотрел с непередаваемой укоризной на Волошина и даже покачал головой.

Тут поднялся такой смех и шум, что Логинов начал стучать карандашом по столу, призывая всех к порядку. Лишь Сергей Сергеевич сидел совершенно невозмутимо.

— Один покончил с собой. А что случилось с другим? — спросил кто-то.

Логинов еще больше помрачнел.

— Тут тоже ничего толком не поймешь, — помедлив, ответил он. — Как уверяет этот Леон Барсак, Джои Гаррисон был инженером, построил какую-то самодельную подводную лодку и нырял в ней у берегов острова.

— Зачем?

— Тоже искал сокровища?

— На дне?

Логинов только пожал плечами и продолжал:

— Неделю тому назад, как уверяет Барсак, случилась какая-то авария, и лодка не всплыла. Гаррисон погиб.

— Н-да, темная история, — задумчиво пробасил в наступившей тишине Макаров. — И что же вы теперь думаете делать с этим подозрительным Робинзоном?

— Для этого мы собрались, Иван Андреевич, чтобы посоветоваться, — укоризненно ответил Логинов и сел, нервно постукивая карандашом по столу.

— Влопались в какую-то уголовщину, — пробурчал Макаров, качая головой.

— Надо сообщать властям! — решительно сказал капитан и встал, одергивая китель. — Остров принадлежит Перу, я обязан сообщить о случившемся властям в Лиму. Или прервать рейс и доставить этого Леона Барсука…

— Барсака, — под общий смех поправил его Логинов.

— Виноват. Доставить Барсака в ближайший перуанский порт и там передать официально властям. А что вы думаете? — повысил он голос, потому что все опять зашумели. — Дело темное. Я не имею права его просто так оставить.

— Мне кажется, с радиограммой пока надо подождать, — рассудительно заметил Казимир Павлович Бек. — Может, Барсак все это выдумал, насочинял после пережитых потрясений. Утром надо отправить на берег людей и попытаться проверить сто рассказ. Ну а если окажется, что его сообщение подтвердится, наш уважаемый Аркадий Платонович, конечно, прав: придется незамедлительно связываться с властями, хотя такая задержка и неприятна.

Тут капитан снова тяжело вздохнул и вдруг неожиданно произнес с какой-то забавной детской обидой в хриплом, прокуренном голосе:

— Втравили вы нас в историю, Сергей Сергеевич…

Опять, конечно, поднялся хохот.

— Можно подумать, что Волошин это нарочно подстроил. Что вы, в самом деле, Аркадий Платонович! — покачал головой Логинов.

— Да, словно заранее знал, кого мы тут найдем.

— А что? С него станется, — хитро подмигнул Макаров. — Я не удивлюсь, если даже выяснится, что Сергей сам всю эту кладоискательскую экспедицию подстроил…

— И двух ее участников к нашему прибытию специально укокошил! — подхватил кто-то.

Все изощрялись в остроумии. А Волошин сидел с таким видом, что в самом деле могло показаться: уж не сам ли он все это подстроил?

Наверняка не одному мне в эту ночь долго не удавалось уснуть. Многие, конечно, вертелись с боку на бок в своих каютах, взбудораженные столь неожиданным появлением странного Робинзона-кладоискателя.

А когда я наконец все-таки заснул, начала мне смутно сниться какая-то чертовщина: красивые пиратки с кривыми саблями, совершенно фантастическая подводная лодка, над которой развевался зловещий черный флаг с черепом и перекрещенными костями…

Проснувшись, я было подумал, что, может, и Леон Барсак с его путаным рассказом да и сам остров «Пусть не сбудется!» тоже просто приснились мне. Я поспешно оделся, вышел на палубу…

Нет, остров-то уж, во всяком случае, не приснился! Тучи немножко разошлись, сегодня он хорошо виден: красноватые скалы, темная бархатистая зелень лесов. Омытая дождем листва радужно сверкала в лучах солнца, прорывавшихся сквозь тучи, все краски были особенно сочны и ярки. Сегодня в острове не было ничего мрачного и зловещего. Даже крест, сиротливо торчавший на скале, вызывал только легкую грусть и какие-то смутные мысли о бренности всего земного…

И Леон Барсак нам вовсе не приснился. Мы его увидели снова за завтраком в кают-компании. Он сидел рядом с Володей Кушнеренко, который что-то тихонько объяснял ему, отвечая на его вопросы.

Наш неожиданный гость сменил свои лохмотья на чью-то курточку с погончиками и на серые брюки, подстриг бороду, причесался и теперь выглядел вполне пристойно. Только исхудалое лицо, по которому он то и дело быстро проводил рукой, словно стряхивая с него что-то невидимое, да лихорадочный блеск глубоко запавших карих глаз выдавали его болезненную усталость.

Никто, разумеется, не лез к нему с расспросами, хотя все и разглядывали его украдкой.

После завтрака на берег отправилась шлюпка, чтобы забрать вещи Барсака. Мне повезло: капитан поручил это опять второму штурману, а у меня с Володей были прекрасные отношения, так что не составило больших трудов уговорить его взять и меня на берег, тем более что людей требовалось побольше. Француз весьма настойчиво объяснил, что хочет сразу забрать все свое имущество и возвращаться на остров еще раз решительно не намерен.

На руль сел боцман, усатый крепыш Петрович. Поплыл с нами и Волошин — как представитель экспедиционного начальства и, можно сказать, знаток здешних пиратских мест.

День выдался солнечный, туман растаял, облака поднялись высоко, так что весь остров выглядел даже как-то радостно и празднично в сиянии сверкающих капель на листве деревьев.

И все-таки, когда шлюпка подошла к берегу и над ней нависли черные, мрачные скалы, увенчанные крестом, опять возникло чувство смутной и непонятной тревоги.

Пристать можно было только в одном месте, на узеньком песчаном пляже, по краю которого росли кокосовые пальмы. Именно тут вчера и бегал Леон Барсак — весь песок был так истоптан, словно здесь прошла громадная толпа. У самой воды валялся самодельный факел, которым француз подавал нам сигналы. От факела еще попахивало горьковатым дымком.

Барсак вдруг покачал головой и что-то горестно пробормотал прерывающимся голосом.

— Что он сказал? — спросил я у штурмана.

— «О, что было бы со мной, если бы вы не заметили моих сигналов! Я погиб бы, погиб, как они…» — перевел тот.

Продолжая тихонько бормотать и горестно покачивая головой, Барсак повел нас по узкой тропе, змеившейся между скал. Камни были мокрые, скользкие, начался дождь…

Крест, который мы видели раньше только с моря, издалека, вдруг так внезапно вырос перед нами за поворотом тропы, что мы невольно замедлили шаг. Он был громаден и словно хотел обнять весь остров своими широко раскинутыми каменными лапами.

А у его подножия раскинулось кладбище — целая рощица маленьких крестов, деревянных и каменных. Многие из них покосились, некоторые совсем упали, только их очертания угадывались в густой траве.

— Значит, раньше остров был населен? — спросил я у Волошина.

— Никогда тут постоянных поселений не было. Почему вы решили?

— А кладбище?

— Оно разрасталось годами… За счет временных обитателей острова, которые непрерывно сменяли тут друг друга, — угрюмо ответил Волошин и, заметив, что я все еще не понимаю, пояснил: — Это все искатели счастья, такие же, как Леон Барсак и его товарищи…

— Погибшие кладоискатели?!

— Ну да.

— Сколько же их тут побывало?

— Как видите, немало. Дьявольское место, видно, тоже не бывает пусто…

Леон Барсак, словно поняв, о чем мы говорили, опять запричитал свой мрачный припев, понятный уже без перевода:

— Они погибли! Они погибли!

Я не мог оторвать глаз от громадного креста. Он был старый, весь оброс густым мхом и какими-то красноватыми лишаями, словно пятна засохшей крови. Его густо оплели лианы, но он стоял прямо и твердо — видно, был рассчитан на века.

— А что, этот большой крест действительно поставила та пиратка, о которой вчера вы рассказывали, Сергей Сергеевич? — поинтересовался я.

— Спросите у Барсака, Володя, может, он что-нибудь знает больше? — попросил Волошин.

Штурман перевел вопрос Барсаку, и тот ответил:

— Кажется, действительно есть такое предание. Во всяком случае, крест поставлен очень давно, вполне возможно, еще кем-то из пиратов. Некоторые из них ведь были очень богомольны и суеверны, старались всячески задобрить небеса и замолить свои грехи.

— Ну за такой крестик этой пиратке, что его поставила, многое отпустится, — сказал один из матросов.

От кладбища тропа пошла вниз. На повороте я оглянулся. Само кладбище уже скрыла из глаз густая тропическая зелень, и только крест-исполин одиноко вздымался над скалами, перечеркнув почти половину небосвода…

Теперь тропа шла через лес, тесно обступивший ее с обеих сторон. Это были настоящие джунгли. Деревья, перевитые лианами, стояли сплошной стеной. Ничего нельзя было толком рассмотреть в переплетении лиан, кустарников, в зеленоватом таинственном сумраке. Из чащи тянуло душной, парной сыростью.

В этом лесу царила зловещая, какая-то кладбищенская и в то же время настороженная тишина. Не перекликались птицы. Но в траве все время что-то шуршало, потрескивало, будто подкрадывалось и подползало…

И гневно попискивали и звенели москиты, атакуя нас целыми тучами.

— Ух, кто-то меня ужалил! — вскрикнул молодой круглолицый матросик, хватаясь за шею. — Пчела, что ли?

— Это тут такие муравьи… с крыльями, — не очень уверенно перевел штурман пояснения Барсака.

— Крылатые муравьи? — удивились матросы.

— Да, есть такая нечисть в тропиках, — сказал, обмахиваясь сломанной веткой, Волошин.

— Во, черт! Никогда про таких и не слыхали!

— Ну и островок!

— Да как же они тут жили?

— А что, охота, брат, пуще неволи.

— Где стоит их хижина, всегда продувает ветерок, так что там муравьев нету, — перевел штурман ответ Барсака.

В самом деле, вскоре тропа вывела нас в небольшую долинку, полого спускавшуюся к морю. Сначала мы услышали шум прибоя. Потом джунгли поредели, в просветах между кустами сверкнуло море. От него потянул бодрящий ветерок, дышать стало легче. Мы повеселели и прибавили шагу.

Барсак остановился и, широко взмахнув рукой, громко выкрикнул что-то.

— Вот и наш дворец! — перевел штурман.

Убогая, покосившаяся хижина стояла на пустыре среди кустов. Стены ее были кое-как, на скорую руку, сколочены из разных досок, на некоторых из них еще сохранились черные фирменные надписи, выдавая, что когда-то они были ящиками. Покатая крыша из пальмовых листьев. Кругом валяются ржавые консервные банки, битые бутылки, груды всякого мусора.

Барсак пригласил нас зайти в хижину, но мы лишь заглянули в дверь и предпочли остаться на свежем воздухе. Там тоже все было навалено в полнейшем беспорядке. На шатком самодельном столике рядом с транзистором и киноаппаратом громоздилась грязная посуда. В одном углу на полу грудой навалены детективные романы, судя по пестрым, крикливым обложкам. Полутьма, вонь, тучи мух.

— Давайте пока перекурим на ветерке, — предложил Володя Кушнеренко, снимая фуражку и вытирая платком затылок. — Как, Сергей Сергеевич?

— Да, особенно тут задерживаться нечего, — согласился Волошин. — Переведите ему.

Выслушав, что ему сказал штурман, Барсак согласно закивал и вдруг поманил нас куда-то за угол хижины. Недоумевая, мы пошли за ним и увидели среди кустов невысокий оплывший бугорок неправильной формы, уже начавший густо зарастать травой. Барсак простер над ним руки и начал что-то торопливо, со слезой говорить, то и дело закатывая глаза к небу.

— Вот здесь он лежит… Мой дорогой, несчастный друг Пьер, — едва успевал переводить Володя Кушнеренко. — О, как мы были потрясены, вернувшись в тот день и увидев, как он лежит с простреленной головой на грязном полу хижины! Недаром остров носит такое зловещее название: «Не дай бог!» И я не ошибся: то была лишь первая жертва. А потом несчастный Джонни! Нырнул и не вернулся. Я остался один. И он лежит там, на дне, в своем стальном гробу. А бедный Пьер — здесь, под этим холмиком, вдали от родного дома… с простреленной головой. О!

Опять он начал причитать:

— Они погибли! Они погибли! — Это мы уже все понимали без перевода.

— А что же они своего товарища на кладбище-то не отнесли? — неодобрительно покачал головой боцман. — Похоронили кое-как. А теперь надрывается.

Штурман строго посмотрел на него и, конечно, переводить не стал.

— Да и пойди теперь проверь, с какой стороны у него голова там прострелена, — подхватил один из матрссов. — Дело темное, сам ли он себе пулю в лоб пустил или…

— Разговорчики! — оборвал штурман.

Мы сели в тени, у стенки хижины, словно на деревенской завалинке, и закурили.

Эта долина, похоже, с моря почти не видна: от штормовых волн и ветров, так же как и от посторонних взоров, ее надежно закрывали три скалы, торчавшие из воды неподалеку от берега.

— Весьма уютное пиратское гнездышко, — одобрил Волошин, поглядывая вокруг. — А почему они не поселились на том пляжике, где мы его нашли? Ведь оттуда можно следить, не появится ли корабль, и сигнал подать в случае нужды.

— Там нет воды, — перевел Володя лаконичный ответ кладоискателя.

— А почему же они на той стороне, в хижине Ларсена не поселились? Наверное, она еще цела? — спросил Волошин.

— Мосье Волошин о нем слышал? — перевел штурман вопрос удивленного француза.

— Что это еще за Ларсен? — поинтересовался я.

— Тоже фигура любопытная, — усмехнулся Сергей Сергеевич. — Тут вообще, можно сказать, заповедник всяких оригиналов. Этот Ларсен прожил на острове в одиночестве двадцать лет, уединившись якобы в поисках «божественного откровения», а на самом деле, видимо, втихомолку разыскивал клады.

— И не нашел?

— Нет. Во всяком случае, умер он в 1912 году таким же нищим, как сюда и приехал.

— Веселенький островок! — с чувством произнес Володя Кушнеренко и, надевая фуражку, добавил уже командирским тоном: — Ну надо закругляться, а то начальство ругать будет. Доставим этого искателя кладов на борт с его имуществом, и пусть Аркадий Платонович сам решает, как с ним быть.

Барсаку тоже явно не хотелось задерживаться в своем мрачном «дворце». С помощью матросов он начал торопливо запихивать в мешки, которые мы принесли с собой, раскиданные но всей хижине вещи. Он валил вместе в один мешок перепачканную и мятую одежду, транзистор, позеленевшие от плесени ботинки, инструменты, какие-то альбомы — матросы только качали головами да переглядывались.

— А что же рации я не вижу? Неужели у них не было? — сказал, озираясь, штурман и начал расспрашивать Барсака.

Тот смутился, начал вроде оправдываться, весьма красноречиво разводя руками.

— Говорит, не захватили они рацию, потому и не мог он подать сигнал бедствия, — пожимая плечами, сказал Волошину штурман. — Многое, говорит, в спешке забыли: спасательные нагрудники, запасные баллоны для аквалангов, даже сахар — пришлось пить кофе без сахара.

— Да, настроены они были явно весьма легкомысленно, — согласился Волошин. — Посмотрите, какие убогие инструменты.

Один увесистый узел Барсак пожелал нести непременно сам, пояснив:

— Тут мой дневник и личные вещи…

Другой аккуратно увязанный тючок он торжественно вручил боцману, внушавшему ему, видимо, своими усами наибольшее доверие.

— Что в нем, Петрович, не знаешь? — спрашивали матросы.

— Может, клад? Гляди, он с него глаз не сводит.

— Какой клад, — буркнул боцман, разглаживая усы. — Похоже, камни какие-то, кирпичи…

— Сувениры, значит…

Наконец сборы были закончены. Барсак первым решительно зашагал прочь, даже не прикрыв дверь опустевшей хижины и ни разу не оглянувшись на убогую могилу «своего бедного друга Пьера». Это походило на паническое, поспешное бегство.

Мы торопливо шли за ним через джунгли, отмахиваясь от летучих муравьев, потом мимо мрачного кладбища, осененного громадным крестом… И до чего приятно было увидеть с высоты перевала сверкающий в лучах солнца безбрежный океанский простор и стоявшее на якоре наше белоснежное изящное судно! Мы сразу еще прибавили шаг, почти побежали по петлявшей среди скал тропе.

Когда мы вернулись на судно, штурман и Волошин рассказали обо всем, что видели на берегу, капитану и начальнику рейса. Логинов задумался, а капитан, покачав головой, опять укоризненно сказал Волошину:

— Ну втянули вы нас в историю, Сергей Сергеевич. Придется связываться с властями.

Тут же отправили подробную радиограмму в Лиму. Ответ на нее пришел лишь к вечеру, и капитан расстроился еще больше.

Перуанские власти просили нас задержаться на острове до прихода катера с полицейским чиновником. Они обещали выслать катер незамедлительно, как только утихнет шторм, уже третий день бушевавший, оказывается, у побережья материка. Этому чиновнику нам и надлежало передать спасенного кладоискателя. А пока нам весьма любезно разрешалось заняться как на самом острове, так и в его прибрежных водах любыми научными исследованиями — с одной-единственной просьбой: «Зная, как великолепно оборудовано ваше судно для производства сложнейших подводных работ всех видов, надеемся, что вы сможете поднять со дна затонувшую лодку или хотя бы подтащить ее на мелководье», чтобы полицейские чины по прибытии могли бы се осмотреть и проверить показания Леона Барсака.

Прочтя все это, капитан опять с такой укоризной посмотрел на Волошина, что я уже приготовился снова услышать сакраментальное:

— Ну и втравили вы нас, Сергей Сергеевич…

Но капитан лишь махнул рукой и понурился.

— Какой-то мудрец сказал, будто неудобство — это лишь неправильно воспринятое приключение, — как ни в чем не бывало наставительно произнес Волошин. — И наоборот: приключение — это правильно воспринятое неудобство. Все зависит от точки зрения.

Логинов мрачно посмотрел на него и хотел сказать, видимо, что-то весьма ядовитое, но Сергей Сергеевич поспешил продолжить:

— Мне кажется, разумнее рассматривать нашу вынужденную задержку возле этого острова как счастливый дар судьбы. Ведь иначе бы мы сюда никогда не попали и не получили бы столь любезного разрешения на исследования в здешних краях. А между тем биологи мне говорили, этот островок весьма для них интересен. Верно, Андрей Васильевич?

— Пожалуй, — пробормотал Логинов, и лицо у него посветлело. — Каждый островок, изолированный в океане, — естественный заповедник эволюции. А этот особенно интересен, его животный мир похож на среду Галапагосских островов, а во многом и отличается, самобытен…

— Вот видите, — поспешил подхватить Волошин уже двумя нотами выше. — Мы должны радоваться, что судьба привела нас в этот биологический рай!

— Ну уж и рай…

— И нам, скромным инженерам и техникам, подвезло, — не унимался Волошин. — Тоже задачка интересная предложена.

— Думаете поднять эту лодку? — спросил капитан.

— А почему же нет? Чай, не линкор, поднимем. Завтра поныряем, обследуем.

— Только не вздумайте искать клады, Сергей Сергеевич! — строго сказал Логинов и погрозил ему пальцем.

— Помилуйте, шеф…

— Ну уж об этом я позабочусь, — грозно сказал капитан.

А наш Аркадий Платонович шутить не любит. Несмотря на свою весьма сухопутную, даже в капитанской форме, и добродушную внешность, он умеет держать на судне строжайшую дисциплину, и все это незаметно, без криков и распеканий.

Можно было не сомневаться: шарить в пиратских тайниках этого острова с таким многозначительным названием никому из нас не придется…

Утром Волошин со своими помощниками отправился искать затонувшую подводную лодку. Я упросил его взять и меня.

— Леон Барсак просит быть осторожнее: тут, говорит, много акул, — озабоченно предупредил Сергея Сергеевича Володя Кушнеренко.

— Ничего. Скажите, у нас есть чем защититься… Но все-таки поблагодарите его за предупреждение.

Действительно, у Волошина в его лаборатории новой техники можно отыскать приборы решительно на любой случай жизни. Его то и дело донимают ученые мужи самых различных специальностей, столь щедро представленных на «Богатыре», и Сергей Сергеевич никогда никому не отказывает, внимательно выслушивает самые необычные просьбы и тут же берется их выполнять со своими Эдисонами — так он называет своих деловитых помощников и ассистентов, которые постоянно табуном ходят за ним, ловя на лету идеи шефа, смотрят на него влюбленными глазами и стараются подражать ему во всем. Все они такие же спортивные и подтянутые, как Волошин, все любят одеться слегка пижонами. Но и работать они умеют самозабвенно, как и Сергей Сергеевич, в этом им не откажешь.

Перекидываясь лаконичными репликами, совершенно непонятными для непосвященных, Эдисоны натащили в шлюпку целую кучу замысловатых приборов, один вид которых, по-моему, должен был привести акул в содрогание. На руль снова сел боцман. Провожаемые завистливыми взглядами и шутливыми напутствиями оставшихся на борту, мы отплыли.

— Попросите его поточнее показать, где именно последний раз погружалась лодка, — сказал Волошин Володе Кушнеренко.

Барсак стал объяснять так длинно, сбивчиво и путано и с таким смущенным видом, что меня начали одолевать сомнения: а была ли вообще на самом деле эта подводная лодка? Может, он выдумал всю историю ее гибели. Но зачем, с какой целью?

— Он говорит, последний раз видел, как лодка погрузилась вон примерно против того мыса, — переводил штурман. — Метрах в двухстах от берега. Но куда она поплыла, в какую именно сторону, он не знает. Гаррисон ему лишь сказал, что хочет обследовать получше береговой склон. Он должен был всплыть через полтора часа, больше ему не хватило бы воздуха. Но прошло уже два часа, а лодка не появлялась. Тогда Барсак забеспокоился, сел в резиновую лодку и начал плавать вдоль берега. Ему показалось, что в одном месте на поверхности воды вроде расплывалось слабое маслянистое пятно, но он не может за это поручиться точно.

— А почему он не попытался нырнуть и поискать товарища под водой? — спросил Волошин. — У них же были акваланги.

— Они не захватили запасные баллоны с кислородом, он уже рассказывал, — перевел Володя ответ смутившегося Барсака.

— Да, в самом деле, он поминал об этом…

— Так что воспользоваться аквалангом он не мог. Только надевал маску, опускал голову под воду, свесившись через борт лодки, и таким образом пытался рассмотреть что-нибудь под водой. Но тщетно…

— Я думаю, — буркнул Волошин.

— Он плавал вдоль берега до вечера, пока не стало темно. А потом понял, что искать лодку уже бесполезно, и вернулся в лагерь. Он остался один, остался один, — меланхолически перевел Володя горестные причитания Барсака.

— Ясно, — вздохнул Волошин. — А где же он видел маслянистое пятно, в каком именно месте?

— Кажется, на траверзе той одинокой скалы и метрах в трехстах от берега, если ему не изменяет память. Он просит извинить его, но ведь мосье Волошин должен понимать, что ему тогда было не до точных наблюдений и измерений…

Волошин вздохнул, покачал головой и сказал:

— Ладно, боцман и вы, Володя, останетесь с ним в шлюпке, будем искать сами. Давайте отсюда и начнем. Мы, пятеро, поплывем цепью, держась друг от друга в пределах видимости. А Петя с Олегом будут прикрывать нас с тыла на случай появления акул. Ясно? Ваше дело следить только за акулами, лодка вас не касается, ее ищем мы. Понятно?

— Понятно!

— Бросайте якорь.

Мы встали на якорь и надели акваланги, потом один за другим осторожно, чтобы не привлекать плеском акул, перевалились через борт шлюпки и погрузились в теплую, прозрачную воду. Сергей Сергеевич роздал всем устрашающие приборы и подал сигнал нырять.

Глубина здесь не превышала пятнадцати метров, и мы, держась на таком расстоянии, чтобы не терять друг друга из виду, рассыпались цепью и поплыли над вершинами торчавших повсюду коралловых кустов.

Последний раз я нырял, когда «Богатырь» проводил научную работу возле небольшого безымянного островка в группе Малых Антил. Там, в Карибском море, кораллы были совсем другие — гибкие и мягкие, так называемые роговые. А здесь, как потом мне объяснили наши биологи, начиналась уже индо-тихоокеанская коралловая область, продвинувшаяся именно возле этого островка далеко на восток, чем, кстати, тоже были интересны для ученых его воды. Кораллов здесь было так много, что местами они сплошь покрывали дно, образуя густые заросли.

И акул тут действительно оказалось немало. Первую мы увидели уже минут через десять — небольшую белоперую акулу в окружении стайки юрких рыбешек-лоцманов. Нападать на нас она, видимо, вовсе не собиралась, но я все-таки с опаской поглядывал в ее сторону.

И вдруг увидел, как Волошин, плывший вторым слева от меня, резко пошел на глубину.

Что он там заметил?

Я не выдержал и последовал за ним. Шлейф из серебристых воздушных пузырьков, вырывавшихся из клапана его акваланга, мешал мне смотреть, я поспешил нырнуть немного правее и глубже.

Дно тут обрывалось уступом. И на его крутом склоне я увидел лежащий на белом коралловом песке словно игрушечный кораблик.

Конечно, он был вовсе не игрушечным, длиной почти в три метра. Но именно потому, что при таких размерах у него были иллюминаторы, рубка и ограждение над палубой, как у большого, заправского корабля, он и выглядел игрушкой или большой моделью, так что я даже не сразу понял, что ведь это и есть затонувшая подводная лодка!

Волошин уже возился возле нее, придерживаясь за край рубки. Я рванулся к нему так быстро, что заломило в ушах от слишком резкого перепада давления. Не хватало еще, чтобы лопнули барабанные перепонки!

Я поспешил сбавить скорость и плавно опустился на дно рядом с Волошиным.

Лодка лежала на левом боку. Я заглянул в один из четырех иллюминаторов, попробовал посветить фонариком, но ничего не увидел. Внутри лодки царила гробовая тьма, свет фонарика не мог разогнать ее, отражаясь в стекле мертвенным, холодным блеском.

Вокруг затонувшей лодки собрались все ныряльщики — и те, что должны были следить за акулами, — постукивали по ее бортам, заглядывали в иллюминаторы, обменивались знаками, понимать которые можно было как угодно.

Так мы размахивали руками и обменивались знаками, словно на собрании глухонемых, и, конечно, думать забыли об акулах.

И вдруг какая-то тень скользнула по дну… За ней вторая, третья…

Я поднял голову — и обмер. Прямо на нас неторопливо плыли три рыбы-молота!

В первый момент они показались мне невероятно большими, просто огромными. Но и в самом деле эти редкостные акулы были не маленькие, длиной метра по четыре, не меньше.

Волошин уже двинулся им навстречу, поспешно беря наизготовку один из своих аппаратов…

Но пускать его в ход, к счастью, не понадобилось. Акулы, словно звено тяжелых бомбардировщиков, все так же неторопливо и величественно проплыли над нами, не обращая на нас никакого внимания, и голубоватыми тенями растаяли в глубине.

Мы не стали ждать, пока они передумают. По знаку, поданному Сергеем Сергеевичем, быстренько прервали наш импровизированный митинг глухонемых на дне Тихого океана и одни за другим, теперь уж то и дело озираясь вокруг, начали всплывать.

Пока мы ныряли, погода испортилась. Солнца уже не было и в помине. Все небо затянули тучи, повисли на вершинах скал, укутывая угрюмый Остров сокровищ серым покрывалом. Моросил дождь.

Вынырнули мы довольно далеко от шлюпки. Но штурман и боцман, остававшиеся на ней с Барсаком, заметили нас и, подняв якорь, поспешили к нам навстречу.

— Ну что? Нашли? — нетерпеливо крикнул штурман, из-за плеча которого высовывался приплясывающий от нетерпения Барсак.

Мы успокаивающе помахали им руками, но это, конечно, лишь подогревало их нетерпение и любопытство.

Минут через десять мы уже выбрались из воды, могли больше не опасаться нападения акул и, поскорее освободившись от аквалангов, поспешили наконец отвести душу после вынужденной тягостной немоты.

— Да, есть лодка.

— Что же с ней случилось?

— Корпус, по-моему, целый, я с обоих бортов смотрел, Сергей Сергеевич.

— А трещину в носовом иллюминаторе ты не заметил?

— Где?

— По левому борту.

— Ну, может, она появилась уже потом, после удара о дно.

— Как бы не так! Дно-то песчаное.

— Ладно, мальчики, гадать подождем, — остановил их Волошин. — Вот поднимем ее и все выясним. А поднять ее можно красиво, — добавил он, и по его тону, как и по ставшему вдруг далеким, отсутствующему взгляду, было ясно, что Сергея Сергеевича уже захватывают инженерные идеи и расчеты.

Штурману, пришлось вторично повторить вопрос Барсака.

— Он спрашивает: сможете ли вы поднять лодку?

— Конечно.

— А когда?

Волошин пожал плечами:

— Хоть завтра. За нами дело не станет. Но, вероятно, подъем придется отложить до прибытия представителей властей…

Вернувшись на «Богатырь», мы поспешили по каютам, чтобы переодеться в сухое, а потом, когда Волошин доложит о результатах подводных поисков начальству, Володя Кушнеренко, Барсак и я договорились встретиться с ним в курительном салоне, чтобы узнать, что решат насчет подъема лодки.

Я переоделся, зашел в лазарет, где мне закапали в уши подогретого камфарного масла, чтобы не разболелись от слишком быстрого погружения на глубину, и направился в курительный салон. Как всегда, в этом уютном салоне, излюбленном не только курильщиками, собралось немало народу. Казимир Павлович Бек играл в уголке в шахматы с радистом. Рядом Леон Барсак тихонько беседовал с Володей Кушнеренко, в ожидании Волошина пуская дым под потолок — виноват, забыл, что на судне никаких «потолков» нет, а есть только подволок.

Сергей Сергеевич вскоре появился и сказал, что, как он и предполагал, решено отложить подъем лодки до прибытия представителей перуанских властей, чтобы все было законно, как полагается.

— Бедный Джонни, придется ему еще некоторое время лежать в этом ужасном стальном гробу, — перевел штурман слова помрачневшего француза.

— Что поделаешь? Ему уже все равно, — философски пожал плечами Волошин, усаживаясь в глубокое кресло и вытягивая длинные ноги. — Володя, спросите у него, пожалуйста, за каким все-таки чертом полез Джо Гаррисон в эту проклятую подводную галеру? Чего он искал на дне?

Володя Кушнеренко начал переводить вопрос Леону. Тот несколько раз кивнул и начал что-то торопливо объяснять, поглядывая то на штурмана, то на Сергея Сергеевича. Мне послышалось знакомое имя: Френсис Дрейк — или я ошибся? Нет, не ослышался, штурман начал переводить:

— Он говорит, у Джонни была своя идея… Он искал на дне какое-то серебро королевского пирата сэра Френсиса Дрейка, так, кажется…

— Ах, вот в чем дело, — понимающе кивнул Волошин. — Серебро Дрейка! Конечно.

— Вы знаете об этом? — обрадовался Володя. — А то я думал, может, не так понял. Какое-то серебро на морском дне… Говорит, Гаррисон был уверен, будто это и есть тот самый остров Ла-Плата — Серебряный, что ли? — который открыл якобы Френсис Дрейк.

— Все понятно, ясно, — кивнул Сергей Сергеевич. — Действительно, есть предположение, будто этот остров первым открыл Дрейк. Но насчет серебра… Довольно наивная идейка. Впрочем, нужно, видимо, объяснить почтенной компании, что это за дрейковское серебро и Ла-Плата? — он вопрошающе огляделся, и все, конечно, оживились:

— Расскажите, Сергей Сергеевич!

— Ну, кто такой был Френсис Дрейк, вы, конечно, знаете. Один из самых прославленных пиратов в истории, он знаменит не только мужеством, но и своими поразительными по дерзости и неожиданности выдумками. Ну вот, скажем, его панамская авантюра… Испанский король считал тогда недавно открытый Новый Свет своим поместьем, а Тихий океан — придворным озером. Каждую весну из Америки отправлялись два каравана судов, нагруженных награбленными сокровищами. Одна армада — ее официально называли «Серебряной флотилией» — вывозила серебро, медь, табак, индиго, сахар из Мексики. Другой флот — «Золотой» — грузил в портах Картахена и Портовело на Панамском перешейке богатства, привезенные караванами мулов через джунгли из Перу. Обе флотилии встречались в Гаване и оттуда уже плыли в Испанию вместе. Пересекать океан отдельным кораблям строжайше запрещалось! А нападать на такую армаду пираты, конечно, не решались. Им оставалось подкарауливать отдельные корабли в прибрежных водах Вест-Индии или совершать грабительские набеги на маленькие и слабо защищенные городки и селения. Так продолжалось, пока в здешних водах не появился Френсис Дрейк. Он решил не размениваться на мелочи, а сразу, одним махом, сорвать банк. Дрейк задумал опередить «Золотую флотилию» и ограбить береговые склады, где уже были приготовлены все сокровища для погрузки на суда. Несмотря на множество непредвиденных помех, Дрейк все-таки выполнил свой рискованный план, вернулся в Англию с богатой добычей и был пожалован за это в адмиралы.

Опять все заслушались, притихли.

— Пятнадцатого ноября 1577 года Френсис Дрейк отправился в новое плавание. Он знал, что теперь буквально за каждым его шагом следят, испанские шпионы. И Дрейк принял все меры, чтобы они узнали и доложили кому следует, что пять кораблей, выходивших в этот ненастный осенний день из Плимута, направляются со строго секретным заданием в далекую Александрию, к берегам Египта. Так и сообщил в Мадрид испанский посол в Лондоне Бернардино де Мендоса. Об истинной цели плавания не знали толком даже пайщики, вложившие деньги в экспедицию Дрейка, а среди них была сама королева Елизавета. Тайна хранилась свято, о том, что королева внесла в фонд пиратской компании четыреста фунтов стерлингов, стало известно лишь в 1929 году, когда английские историки добрались до секретных архивных документов.

Корабли Дрейка вышли в мере и скрылись в дождливой мгле. И для всех оказался полнейшей неожиданностью тревожный перезвон колоколов, вдруг разбудивший через три месяца на другом конце земли безмятежно спавшую Лиму — новую столицу испанского вице-короля в Перу. Перепуганные гонцы принесли сюда невероятную весть: несколько часов назад в гавань Кальяо ворвались неведома откуда взявшиеся английские пираты, разграбили девять кораблей, только что нагруженных и готовых к отплытию, и с богатейшей добычей так же внезапно скрылись в безбрежных просторах Тихого океана.

Володя Кушнеренко зловещим шепотом неумелого суфлера переводил все это Барсаку, который слушал весьма внимательно, время от времени подтверждая рассказ Волошина кивками.

— В этом дерзком замысле снова проявился сатанинский гений Френсиса Дрейка. Опять он нанес удар там, где меньше всего ожидали: тайком прокравшись через Магелланов пролив и зайдя с глубокого тыла. Теперь он решил уже не грабить и береговые склады, как во время панамской авантюры, а перерезать морские пути в Тихом океане, по которым к этим складам подвозили без всякой охраны богатейшие сокровища из портов Боливии и Перу.

Поначалу казалось, что сама судьба на сей раз ополчилась против дерзких смельчаков. Тихий океан встретил англичан таким свирепейшим штормом, что у адмирала Френсиса Дрейка остался от флотилии всего один-единственный корабль «Золотая Лань». Но он, не задумываясь, напал сначала на Вальпараисо, где разграбил не только все подвернувшиеся в гавани корабли, но и сам город, заставив жителей в панике бежать в горы, а затем ворвался в порт Кальяо — безмятежно распахнутые морские ворота столицы вице-короля Лимы. Его ничуть не смутило, что в гавани было тридцать испанских кораблей, а у Дрейка всего один. Грабя целые города, пиратский адмирал не брезговал и одиночными кораблями, имевшими несчастье подвернуться ему по пути. Когда пираты под покровом ночной темноты украдкой входили в гавань Кальяо и готовились взять на абордаж ничего не подозревавшие испанские корабли, англичане случайно подслушали разговор скучавших на вахте матросов на палубе одного из галеонов. Испанские моряки болтали о недавно покинувшем гавань королевском галеоне «Кахафуэго» — по их словам, этот корабль буквально перегрузили сокровищами, так что они даже опасались, как бы он не перевернулся, попав в шторм. Адмирал Дрейк не забыл случайно подслушанной болтовни и, благополучно завершив набег на гавань Кальяо и выйдя в открытое море, бросился вдогонку за перегруженным «Какафуэго». И вскоре догнал его и взял на абордаж, не встретив никакого сопротивления от совершенно ошеломленной команды. Когда же изумленный капитан галеона немножко пришел в себя и робко спросил: «Как понимать это внезапное нападение? Разве между Испанией и Англией объявлена война?» — ничуть не смутившийся пиратский адмирал преспокойно ему ответил, что нет, капитан может не беспокоиться, обе великие державы продолжают, слава богу, жить в мире и согласии между собой и никакой войны пока не предвидится, просто, дескать, в свое время испанцы отняли у него лично, у Дрейка, любимый корабль и теперь он-де просто возмещает убытки…

Леон Барсак, слушавший с большим вниманием перевод штурмана, тут вдруг громко рассмеялся и что-то сказал, восхищенно кивая головой и поглядывая на Сергей Сергеевича. Тот остановился и вопрошающе посмотрел сначала на француза, потом на штурмана.

— В чем дело, Володя?

— Он говорит, мосье Волошин рассказывает с таким знанием самых интимных подробностей, будто сам служил на пиратском корабле Дрейка, — перевел штурман под общий смех (Барсак упорно произносил фамилию Сергея Сергеевича на французский манер, с ударением на последнем слоге, что звучало весьма непривычно и забавно).

— Захваченный галеон, — продолжил Волошин, — в самом деле оказался буквально перегружен сокровищами. Пиратам досталось множество драгоценных камней, тринадцать ящиков серебряных монет, восемьдесят фунтов червонного золота, двадцать шесть бочек еще не чеканенного серебра — в общем, всего свыше полутора тысяч тонн.

В дальнем углу кто-то не выдержал и присвистнул.

— Но теперь перегруженной сокровищами оказалась «Золотая Лань», а ей предстоял весьма неблизкий и полный всяческих опасностей путь к родным берегам. Надо еще раз отдать должное славному адмиралу. Он умел не только лихо грабить, но и при необходимости легко пожертвовать награбленным. Дрейк приказал отобрать самые редкостные драгоценности и золото, а серебро выбросить за борт. Это и было сделано возле какого-то островка, его в честь этого события назвали Ла-Плата — Серебряным островом… Целых сорок пять тонн серебра в слитках и монете, представляете?

— Вы думаете, это и был остров Абсит, Сергей Сергеевич? — догадался я.

Волошин пожал плечами:

— Трудно гадать. К сожалению, ни сам адмирал и никто из его офицеров никому не сообщили координаты Серебряного острова. И видимо, не случайно. Весьма возможно, что они и на самом острове припрятали часть награбленных сокровищ — так сказать, «средней» ценности, выбрасывать которые было все-таки жалко, и рассчитывали потом вернуться за ними, поэтому и засекретили местоположение своего Серебряного острова. Но, насколько мне известно, Френсису Дрейку уже не довелось больше побывать в здешних водах.

— Он погиб? Или его поймали испанцы?

— Нет, в тот раз отважному адмиралу удалось с богатством и славой вернуться в Англию. Понимая, что обратный путь через Магелланов пролив или вокруг мыса Горн для него закрыт, там «Золотую Лань» наверняка станут караулить испанские фрегаты, Френсис Дрейк снова остался верен своей гениальной дерзости. Сначала он отправился на север, рассчитывая таким путем обогнуть Америку, и открыл мимоходом Калифорнию, до которой еще не успели добраться по суше испанцы. А потом взял да и пересек Тихий океан, затем Индийский, обогнул с юга Африку и стал вторым после Магеллана кругосветным путешественником или, вернее, после Эль-Кано. Сама королева — «Великая Лисси», как ее любили называть моряки, выехала его встречать, закатила пиратам роскошный банкет прямо на палубе «Золотой Лани» и тут же произвела адмирала в рыцари, так что отныне его стали величать не иначе, как «сэр Френсис Дрейк».

Постепенно в салон набралось уже много любопытных. Заглянул Макаров, насмешливо сказал:

— Э, да тут общесудовое собрание кладоискателей! — и сам тихонько начал пробираться к одному из свободных кресел.

— Снарядившей его секретной компании Дрейк привез невиданные барыши, — продолжал Волошин. — На свой пай королева Елизавета получила четыре тысячи семьсот процентов чистой прибыли! Да, кроме того, пиратский адмирал подарил ей, уже от себя лично, из своей доли, золотую корону, украшенную прозрачными изумрудами величиной с палец, она не преминула появиться с ней на ближайшем же придворном балу перед глазами испанского посла, поспешившего с горечью донести об этом в послании королю. Сэр Френсис Дрейк потом совершил еще немало удивительных подвигов. В 1585 году он повел в далекие воды Вест-Индии уже целый пиратский флот и снова вернулся с богатой добычей; еще через год совершил поразительный по дерзости набег на испанский порт Кадикс. Позднее Дрейк участвовал в разгроме Непобедимой армады, которую отправил испанский король на завоевание Англии. Затем он вновь принялся за старое пиратское ремесло и опять в 1595 году отправился в тайный рейд к берегам. Нового Света. Возможно, сэр Френсис навестил бы снова и загадочный Серебряный остров, если бы не умер в открытом океане на борту «Золотой Лани» от жесточайшего и скоротечного приступа дизентерии.

— Н-да, довольно прозаический конец для столь героической, как вы утверждаете, жизни, — насмешливо процедил, почти не разжимая тонких губ, Казимир Павлович Бек. — Впрочем, любая смерть есть смерть.

Леон Барсак, которому штурман, видимо, перевел эту сентенцию, вдруг громко рассмеялся и начал что-то говорить, наклонившись к Володе поближе, потом неожиданно вскочил и бросился к двери.

— Что он сказал?

— Куда он побежал? — зашумели вокруг.

— Не знаю, — недоумевал штурман. — Сказал, что этот Джо Гаррисон, который погиб в подлодке, верил, будто именно здесь Дрейк побросал серебро за борт, его-то он и искал на дне. А потом вдруг добавил: «Он кое-что нашел. Подождите, я сейчас вам покажу…» — и убежал. Наверное, к себе в каюту пошел.

Мы все были заинтригованы, но ждать возвращения Барсака пришлось не слишком долго. Он появился на пороге. — всклокоченный, нервный, держа под мышкой сверток каких-то бумаг, а в руках — небольшую шкатулку и что-то, видимо, тяжелое, завернутое в пеструю тряпку.

Я бросился ему помочь: узел в самом деле оказался тяжелым, видимо, его-то и тащил тогда от хижины до шлюпки боцман под настороженными взглядами Барсака и веселые насмешки матросов.

Француз сел, принесенные бумаги небрежно положил прямо на пол, на шахматный столик перед собой бережно поставил шкатулку, но тут же сдвинул ее в сторону. И, приняв из моих рук увесистый узелок, положил его перед собой и начал с видом заговорщика разворачивать пеструю тряпку.

То, что мы увидели, напоминало как бы большую приплюснутую лепешку из непонятного вещества. Она была серого цвета, но с какими-то вкраплениями, тускло сверкавшими, когда Барсак поворачивал загадочную лепешку.

Что это могло быть?

Я наклонился поближе, увидел, что серая лепешка — это кусок известняка, а тускло сверкающие вкрапления в нем…

— Это что — серебро? — воскликнул я.

— Позвольте, позвольте, — оттеснил меня в сторонку Волошин. — Ну конечно! Когда-то несколько таких «пластов», пока они не обросли известняком от длительного пребывания на дне, представляли собой содержимое бочонка весом в двадцать килограммов. Один такой бочонок переносил на себе раб-индеец, два составляли уже поклажу вьючного осла.

Выслушав от Володи перевод этих объяснений, Барсак подтверждающе кивнул, придвинул к себе шкатулку, открыл ее, достал оттуда несколько серебряных монет…

— Пиастры, — сказал Волошин, и слово это заставило всех переглянуться, оно словно донеслось к нам откуда-то из «Острова сокровищ» Стивенсона.

— Барсак говорит, что Джо Гаррисон нашел эти спаявшиеся с известняком монеты на дне, — переводил пояснения француза штурман. — Он подверг их электролитической обработке — и монеты засияли как новенькие…

Пиастры в самом деле, казалось, лишь вчера вышли с монетного двора. Среди них не было и двух одинаковых: все неправильной формы, некоторые даже почти квадратные.

— Каждая отсекалась от серебряного бруска и вручную клеймилась знаком креста, видите? А это королевский герб, — пояснил Волошин. — Грубость чеканки, видимо, объяснялась тем, что в Испании их перечеканивали заново, уже пользуясь более совершенной техникой. Так что пиастры эти явно местные, а не привезены из Испании…

Волошин поднес монету поближе к глазам и начал что-то рассматривать на ее ребре.

— Ага! — удовлетворенно сказал он. — Вот и еще одно доказательство: латинское «Р», значит, их чеканили здесь, в рудниках Потоси.

Монеты пошли по рукам.

До сих пор все рассказы Сергея Сергеевича о пиратских сокровищах, несмотря на их занимательность, носили, конечно, довольно отвлеченный характер, словно он просто пересказывал нам какой-то увлекательный приключенческий роман. И даже неожиданное появление на борту «Богатыря» живого кладоискателя не придало этим историям большой достоверности: — мало ли какие чудаки странствуют по белу свету, порой с еще более удивительными целями?..

Но теперь… Теперь, когда у меня на ладони лежали самые настоящие пиастры и я чувствовал тяжесть этих тусклых, неправильной формы пластинок с неровными краями и видел собственными глазами грубо выбитый на них королевский крест, истории о пиратских кладах вдруг приобрели полнейшую и неопровержимую достоверность!

— Да, но они, конечно, не имеют никакого отношения к Френсису Дрейку. — Мы все насторожились, услышав эти слова Волошина. — Монеты явно гораздо моложе — вероятно, уже семнадцатый век. Вот это, несомненно, четыре мараведиса, похоже, времен правления Филиппа Третьего…

Барсак что-то быстро проговорил.

— Он говорит, вы прямо эксперт по кладам, настоящий знаток, — перевел Володя и, смутившись от общего смеха, поспешно добавил: — Нет, он в самом деле восхищается, не подшучивает над вами, Сергей Сергеевич.

— Очень приятно слышать, — кивнул Волошин. — Но что он думает насчет этих находок?

— Он говорит: Джо Гаррисон ошибался… А он, Барсак, никогда не верил, что именно у берегов этого острова Дрейк выбросил на дно серебряных слитков на сотни тысяч английских фунтов. Эта находка, конечно, относится к более позднему времени, вы правы. Вероятно, Джонни посчастливилось наткнуться на остатки какого-то корабля, затонувшего возле острова… Сначала он нашел на дне небольшой якорь, — потом Барсак покажет его, если хотите: он запакован с вещами, — а затем уже заметил монеты. Или, может, это даже была лишь одна небольшая шлюпка, на которой перевозили на берег сокровища с какого-то пиратского корабля. Она наткнулась на риф и затонула. Но эти находки подтверждают, что сокровища сюда, несомненно, привозили, на этот остров Абсит! И что искать их следует, конечно, не на морском дне, а на берегу…

Жестами, которые показались бы жадными, не сопровождай он их веселой улыбкой, Барсак поторопил, чтобы ему вернули все монеты. Быстро, но бережно и аккуратно сложив все в шкатулку, он отодвинул ее в сторону вместе с пестрым узелком и начал разворачивать принесенные бумаги.

Это оказались карты. Все они были совершенно одинаковы, на каждой я увидел уже ставшие хорошо знакомыми очертания острова Абсит. Зачем их ему столько?

Володя переводил слова Барсака, жестом ловкого фокусника показывавшего карты всем присутствующим.

— Вот копии той самой карты, на которой перед смертью капитан Иеремия Бенсон пометил условными значками, где именно спрятал похищенные им сокровища Кито. Господин Барсак предлагает любую из этих карт каждому желающему. Было время, говорит он, когда за некоторые копии этой карты понимающие люди платили по двадцать тысяч долларов. Но он готов уступить за два доллара… или за два рубля, все равно.

— Я с удовольствием приобрету уникальную карту, — откликнулся Волошин. — Но хотелось бы получить такую копию, по которой сокровища было бы полегче найти, чтобы они не были закопаны в слишком неудобном месте…

Барсак расхохотался, когда штурман перевел ему эти слова, и начал выкрикивать что-то еще оживленнее, заговорщицки подмигнув Сергею Сергеевичу.

— Он говорит, что такого покупателя, как мосье Волошин, немыслимо обмануть, — торопливо переводил Володя. — Конечно, он прибережет для мосье Волошина самую лучшую копию — такой вариант, где сокровища нечестивого капитана Бенсона лежат на виду, почти прямо на поверхности земли, нужно только нагнуться, чтобы взять их. О, тут есть варианты на любой вкус! Спешите, джентльмены, выбирайте.

Барсак пустил карты по рукам, и тут я увидел, что они вовсе не одинаковы, как мне показалось сначала. На каждой карте был действительно изображен один и тот же остров Абсит. Но условные значки, которыми, видимо, были помечены места, где следовало искать «сокровища Кито», на каждой карте располагались в совершенно разных местах!

На одной карте указывалось, будто клад запрятан в пещере почти в самом центре острова. На другой — в тайнике прямо на берегу, среди скал. Что за чепуха!

— Да, вероятно, таких «копий» насчитывается уже несколько десятков? И все разные, — насмешливо заметил Казимир Павлович Бек, передавая карты дальше.

— Наверняка не меньше, — подхватил Макаров. — Если бы заняться и собрать их вместе, получился бы прелюбопытнейший атлас. Есть ведь такие атласы, кажется, Сергей Сергеевич? Ты ведь у нас дока в этих вопросах.

— Есть, — засмеявшись, подтвердил вместо Волошина Володя Кушнеренко и, слегка смутившись, добавил: — Я сам не удержался, купил такой атлас три года назад в Нью-Йорке. Конечно, не для того, чтобы какие-то клады искать, а так, ради интереса. Выпустил его некто Коффман, так и называется «Атлас сокровищ». И рекламка какая на суперобложке — будь здоров: «На картах этого атласа указано местонахождение трех с лишним тысяч кладов. Любой может быть ваш!»

Тут Барсак не выдержал и начал дергать увлекшегося штурмана за рукав, требуя перевода.

— Ну, этот Коффман большой ловкач, — сказал Волошин. — Он, кроме атласа, выпустил еще и книгу (она тоже называется весьма заманчиво — «Тысяча один забытый клад») и уж наверняка загреб денег куда больше, чем, по слухам, зарыто на острове.

— Барсак говорит, что этот Коффман на вырученные деньги уже создал «Поисковую ассоциацию». Она не только успешно торгует атласами, но и снабжает желающих специальным снаряжением для поисков кладов — аквалангами, электромагнитными искателями, какими-то «подводными роботами», — перевел Володя. — Есть у них и специальные эксперты, которые выезжают по вызовам…

— Вот видите, — засмеялся Макаров. — Дело на широкую ногу поставлено. Погодите, доберутся они до этого островка, живого места тут не останется. В самом деле, мы должны тебе быть благодарны, Сергей Сергеевич, что попали сюда вовремя, пока здесь все не испоганили шустрые кладоискатели и можно еще хоть какие-то научные исследования провести…

Покосившись на француза, Макаров вдруг спохватился и, смущенно крякнув, вполголоса под общий смех поспешно попросил у штурмана:

— Вы уж не все ему переводите, Володя. Разумеется, о присутствующих искателях кладов я ничего плохого сказать не хочу.

— А что ж вы думали, будто этот самый капитан Иеремия Бенсон вам действительно подарит карту, собственноручно пометив на ней все тайники? — вдруг неожиданно подал голос капитан.

Мы даже не заметили, когда он вошел в салон и тихонько пристроился в кресле у самой двери. Наш Аркадий Платонович все делает обстоятельно и не спеша. Вот и сейчас он уселся поудобнее, закинул ногу на ногу и неторопливо, со смаком начал раскуривать одну из своих трубок — их у него не меньше дюжины красуется на специальной подставке в каюте, на письменном столе.

— Не такой он, конечно, был простак, чтобы это сделать, — рассудительно продолжал капитан. — Наверняка всучил своему компаньону на всякий случай фальшивую карту для отвода глаз. Ведь, кажется, он вскоре после этого и умер, как вы рассказывали, Сергей Сергеевич?

— Э, да вы, оказывается, тоже увлеклись этими кладоискательскими историями, Аркадий Платонович. Вот уж не ожидал! — укоризненно сказал Казимир Павлович.

Капитан так явно смутился, громко посасывая незажженную трубочку, что Волошин поспешил к нему на помощь.

— Вы совершенно правы, Аркадий Платонович, — сказал он. — Капитан Бенсон умер на руках своего компаньона и при весьма загадочных обстоятельствах…

— Конечно, его отправили на тот свет. Отравил, наверное, компаньончик, — зашумели все наперебой.

— Иеремия все-таки его объегорил, успел фальшивую карту ему подсунуть перед смертью.

— А потом уже пошли эти карты размножаться, как грибы после теплого дождичка!

— Конечно, кто станет сам указывать, где он клад запрятал?! Попробуйте сами, поищите…

Прошел день, второй. Мы все стояли на якоре возле мрачного островка. Обещанный катер что-то не появлялся.

Глазеть на затянутые облаками скалы сквозь пелену не прекращавшегося ни днем, ни ночью дождя стало утомительно. На берег разрешалось высаживаться только ученым, старавшимся использовать каждый час вынужденной стоянки.

У нас на «Богатыре» двадцать шесть разных научных лабораторий, свой вычислительный центр с электронными машинами — настоящий плавучий институт. Рейс в юго-восточную часть Тихого океана рассчитан почти на полгода. Мы должны в этом интереснейшем районе продолжить исследования, начатые в 1968 году экспедицией на судне «Академик Курчатов».

Особенно интересна для ученых эта часть Тихого океана тем, что тут, у берегов Южной Америки, вечно борются между собой мощные течения, причудливо перемешивая теплую и холодную воду. От этого здесь создаются совершенно уникальные природные условия: из глубин океана в верхние слои воды постоянно поднимаются богатые питательные вещества, вызывая пышное цветение мельчайших водорослей — морского сена. На этих пастбищах откармливается столько рыбы, что перуанские и чилийские рыбаки получают невиданные уловы, «снимая» с каждого квадратного километра до пятидесяти тонн превосходных анчоусов, как в лучших прудовых хозяйствах.

Хорошенько изучить во всех тонкостях условия, способствующие такой высокой продуктивности моря, и должна наша экспедиция. Тут предстояло много интереснейшей работы и для биологов, и для химиков, и для океанографов, и метеорологов. Программа научных исследований была намечена весьма жесткая, расписана буквально по часам. И вдруг такая непредвиденная задержка возле затерянного в океане островка! Понятно, что руководство экспедиции не на шутку встревожилось.

Но природные условия на острове Абсит и в прибрежных водах оказались действительно так необычны, что и тут для представителей всех наук нашлось немало интересного. Геологи целыми днями, не обращая внимания на дождь, лазали по береговым скалам. Метеорологи радовались, что могут впервые провести здесь регулярные наблюдения за капризной погодой.

Островок находился на самом стыке теплых и холодных течений, и океанографы, плавая вдоль его скалистых берегов со своими хитроумными приборами и беря пробы воды с разной глубины, так увлеклись, что вечерами их приходилось буквально созывать на борт «Богатыря» долгими требовательными гудками. Они готовы были вести исследования всю ночь напролет.

Все, конечно, рвались на берег, вдруг захотели помочь ученым. А те, посмеиваясь, установили строгую очередь да еще выбирали из добровольцев самых крепких и сговорчивых.

Я тоже упросил Макарова взять меня в одну из этих вылазок на берег. Он согласился, хотя и покуражился немного, грозно предупредив:

— Но только, чур, по сторонам не глазеть, никаких кладов не высматривать, а работать честно.

Высадившись на берег, мы поднялись по знакомой тропе к заброшенному кладбищу. В этот ненастный, дождливый день, без проблеска солнца, оно выглядело особенно мрачно и печально. Набухшие водой тучи, казалось, зацепились за верхушку исполинского креста да так и повисли навсегда над кладбищем.

За перевалом мы сошли с тропы и углубились в джунгли. Каждый шаг тут давался с трудом. Тяжелая сырость, сочащаяся по ветвям, льющаяся за воротник вода… Ноги вязнут в хлюпающей грязи, идешь словно по набухшей водой губке.

Моросит дождь, а дышать трудно. Воздух липкий, густой, застойный, будто в оранжерее. И кругом могильная тишина, не пролетит, не пропоет птица, только монотонно шелестит и шелестит дождь.

Мне вдруг подумалось, что природа здесь ведь совсем не изменилась с пиратских времен. Когда «джентльмены удачи» высаживались на остров, чтобы припрятать награбленные сокровища, так же глухо вдалеке шумел прибой, а в лесу было душно и сыро, шелестел в листве вечный унылый дождь, и тучами вились над головой злющие летающие муравьи.

Невольно я начал даже озираться по сторонам, словно опасаясь пиратской засады…

Неподвижные лианы жадно обвивают деревья и свисают сверху тесно переплетенными космами. Деревья сгрудились, обнявшись, словно вцепились друг в друга мертвой хваткой. Сделаешь шаг — и путь преграждает лиана. Второй шаг — проваливаешься в яму, замаскированную раскидистыми ветками каких-то невиданных папоротников.

А дальше приходится перелезать через трухлявый ствол упавшего дерева, чтобы тут же напороться на преграду из предательских острых шипов, раздирающих в клочья одежду и до крови царапающих кожу. А каждая ранка, полученная в этих тропических джунглях, потом наверняка превратится в болезненную и долго не заживающую язвочку.

Если же добавить сюда тучи вьющихся над головой москитов, свирепых летающих муравьев, еще какой-то бесчисленной мелкой нечисти, то быстро пропадет всякое желание искать сокровища в этом сыром зеленом аду.

Удовольствие от вылазок на берег получали только наши биологи. Их все восхищало: и летающие муравьи, и москиты, и огромные ящерицы игуаны, весьма устрашающие на вид, похожие на доисторических чудищ. При нашем приближении они не проявляли ни малейшего страха, а начинали грозно покачивать головами, вызывая нас на бой. Можно было подойти к ним и даже схватить за длинный скользкий хвост.

Как и на недалеких отсюда Галапагосах, на острове Абсит причудливо смешивалась фауна умеренных широт и экваториальная. Рядом с игуанами тут можно было увидеть греющихся на камнях морских львов, а осенью, говорят, сюда даже заплывают из Антарктики пингвины.

Животные на этом островке вели себя вопреки всем законам здравой логики. Не только игуаны, но и птицы фрегаты с огромными крыльями, и морские львы, греющиеся на прибрежных скалах, подпускают к себе людей почти вплотную. На острове нет хищников, поэтому местные звери просто не привыкли бояться и спасаться бегством.

А в джунглях один из наших исследовательских отрядов случайно наткнулся на большое стадо кабанов. Кабаны сначала атаковали биологов, так что многие поспешили забраться для безопасности на деревья, а потом обратились в бегство. Ученые уверяли, что это были вовсе не дикие кабаны, а одичавшие потомки самых обыкновенных домашних свиней, завезенных сюда кем-то из искателей кладов. Еще пираты, китобои и кладоискатели завезли сюда коз и коров, все они тоже давно одичали, не подпускают человека близко, в отличие от местных животных, диких, так сказать, испокон веков!

— Ну не проклятый ли остров?! — не преминул повторить по этому поводу Леон Барсак.

Он не выражал ни малейшего желания сойти на берег, предпочитая отсыпаться в отведенной ему каюте или бродить из одного салона в другой, даже на палубу выходил редко. Искусственный климат, создаваемый во всех внутренних помещениях «Богатыря» превосходными кондиционерами, казался ему гораздо приятнее опостылевшей сырой оранжерейной духоты.

Улучив, когда у Володи Кушнеренко выдавался свободный момент, я с его помощью заводил с французом беседы, хотя штурману уже надоели обязанности переводчика.

Я пытался расспрашивать его о приключениях, пережитых на острове «Не дай бог!», осторожно заводил речь о погибших товарищах. Но ничего не получалось, видно, детектив из меня неопытный. Леон сразу мрачнел, начинал нервничать, отвечал туманно, сбивчиво и спешил уйти. Нет, тут явно было что-то нечисто. Эти расспросы были ему явно не по душе, и я поскорее прекращал их, опасаясь быть слишком назойливым.

Гораздо охотнее Барсак рассказывал нам с Володей живописные подробности всяких своих прежних путешествий.

— Я большой авантюрист, странствующий рыцарь Романтики! Я любитель тайн и не нахожу покоя, пока не разгадаю их до конца. Меня интересует судьба пропавшего без вести путешественника, корабля, почему-то не вернувшегося из плавания. В поисках тайн я исколесил весь мир, побывал в Африке и в Южной Америке и вот забрался сюда… О, поверьте мне, тайн здесь вполне достаточно! Пожалуй, даже больше, чем нужно.

Иногда, увлекшись, он даже начинал громко декламировать свое любимое стихотворение «Бродяги» канадского поэта Роберта Сервиса, прозванного «Джеком Лондоном в поэзии». Оно мне тоже так понравилось, что я даже пытался его довольно неуклюже перевести, а потом отыскал по возвращении в Москву отличный перевод в одном журнале:

Порой к нам присоединялся Сергей Сергеевич. Он, растравивший всех пиратскими историями, вроде тоже совсем не интересовался островом, с утра до вечера как ни в чем не бывало продолжая работать у себя в лаборатории или в отлично оборудованных мастерских, которыми всегда любит похвастать. На берег он больше не сходил, раза два нырнул было с аквалангом, но остался недоволен:

— Слишком много акул. А пугнуть их биологи не дают, нарушу, говорят, им естественную картину.

Сегодня утром мне опять удалось упросить Володю хоть полчасика погулять на палубе со мной и с французом. Только мы разговорились, из двери рубки выглянул озабоченный Волошин.

Увидев нас, он вышел на палубу, потянулся, так что хрустнули косточки. За ним появился Казимир Павлович Бек — видимо, они только что освободились после оперативной летучки.

— Давайте хоть пройдемся, Казимир Павлович, — пригласил Волошин. — А то скоро совсем ходить разучимся. Тем более тут такая милая компания. Побеседуем за клады, как говорят в Одессе. Очень полезно после совещания!

— Когда же наконец вы будете поднимать лодку? — в какой уже раз повторил свой вопрос Барсак.

— Задержка разве за нами? — развел руками Волошин.

— Бедный, бедный Джонни. Лежит там… в этой ужасной консервной банке, — мрачно перевел штурман и покачал головой, точь-в-точь как Барсак.

— Н-да…

Все помолчали.

— А хижина Ларсена, значит, на том берегу острова находится, спросите у него, Володя. Там он, кажется, и похоронен, возле своей хижины? — спросил Волошин и удивленно посмотрел на француза, вдруг совершенно неожиданно почему-то засмеявшегося, когда штурман перевел ему вопрос.

— Он просит его извинить, но, дескать, не мог удержаться, — пояснил штурман. — Говорит, его насмешила ассоциация, по какой, видимо, задал вопрос мосье Волошин.

— Какая ассоциация? — удивился Сергей Сергеевич.

— Ну как же… Ведь несчастный Ларсен погиб, отравившись гнилыми консервами, говорит он. А он, Барсак, только что сравнил с консервной банкой стальной гроб, в котором покоится на морском дне бедный Джонни…

— Ах, вот в чем дело, — усмехнулся Волошин. — Но это вышло совершенно бессознательно.

— Конечно, конечно, — перевел Волошин. — Он говорит, что Ларсен действительно похоронен возле своей хижины. Но могила его, к сожалению, не сохранилась. Во всяком случае, они не смогли ее найти.

— А как это он отравился? — поинтересовался я.

— Глупейший несчастный случай, — ответил Волошин. — Ларсен всю жизнь был вегетарианцем, а тут какая-то очередная экспедиция неудачливых кладоискателей, покидая остров, подарила ему несколько ящиков мясных консервов — не везти же их было назад в Европу? И старик, видно, пожадничал на дармовщинку: просидев отшельником двадцать лет на полуголодной овощной диете, взял да и решил оскоромиться, открыл банку консервов. А они оказались испорченными. Так вот нелепо он и помер. А до этого двадцать лет тут разгуливал нагишом, подражая Адаму и не обращая внимания на летучих муравьев и москитов, и собирался прожить до ста сорока лет, не меньше. И прожил бы! Жизнь вел здоровую, спокойную. Размышлял о несовершенстве мира да копал себе потихоньку ямку за ямкой, твердо надеясь рано или поздно отыскать сокровища древних инков. Спешить, он считал, ему было некуда.

— Каких инков? — переспросил я. — Вы имеете в виду сокровища Кито? Их искал Ларсен?

— Нет, Ларсен искал совсем другой клад. Будто бы еще в шестнадцатом веке, спасаясь от беспощадных конкистадоров, жрецы инков переправили сюда, на остров, ценные священные украшения из своих древних храмов. Их-то и надеялся отыскать Ларсен.

— Откуда же Ларсен узнал о вывезенных сокровищах?

— Уверял, будто было ему указание свыше. Открылась ему якобы эта тайна в мистических видениях, которыми он давно увлекался. Чтобы их вызвать, Ларсен пил настойку пейотля, приготовляя ее из мексиканских кактусов по секретным рецептам ацтекских жрецов, хранившимся в большой тайне. Ел с медом грибы теонанакатл, почитавшиеся волшебными у древних майя. Эти сильнодействующие природные наркотики и помогли Ларсену, как он уверял, «общаться с душами великих древних народов», которые и открыли ему свои сокровенные тайны. Но, к сожалению, все, что он нашел за двадцать лет, — это одна-единственная монета, испанский дублон конца восемнадцатого века, — вероятно, она просто вывалилась из кармана какого-нибудь другого кладоискателя…

— О, оказывается, мосье Волошин великолепно осведомлен не только в истории пиратства и кладоискательства, — перевел тут Володя Кушнеренко восторженную тираду Барсака. — Барсак говорит, что он все больше восхищается разносторонностью и широтой познаний мосье Волошина. Правда, мосье Волошин, судя по его тону, кажется, не разделяет взглядов покойного Ларсена? Но в сокровища древних инков верил и настойчиво искал их здесь после покойного Ларсена такой трезвый и деловой рационалист, как сэр Дуглас Маккольм. И он тоже пробовал волшебные грибы и свидетельствует в своей книге, что его при этом посетили видения из жизни древних народов Америки.

— Подождите! — взмолился я, с трудом дождавшись паузы. — Объясните мне, ради бога, кто такой этот Дуглас Маккольм.

Мне показалось, будто что-то хотел сказать Казимир Павлович Бек, но его опередил Волошин:

— Был такой знаменитый английский автомобильный гонщик, погиб в катастрофе несколько лет назад. Он тоже увлекся мистическими откровениями Ларсена и пытался отыскать здесь сокровища древних инков, организовал в тридцать девятом году специальную экспедицию на остров.

— Черт возьми! — восхитился я. — Какая пестрая компания! Кто только тут не побывал: Дрейк, пираты и «леди удачи», похитители церковных сокровищ, мистики, а теперь еще, оказывается, жрецы древних инков и какой-то автомобильный гонщик…

— «Какой-то», — вдруг совершенно неожиданно прервал меня Казимир Павлович Бек и укоризненно покачал головой. — За свои выдающиеся достижения в автомобильном спорте — а он два раза ставил мировые рекорды и сам же дважды побивал их, — тоже своего рода рекорд! — пока трагически не погиб в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году во время ужасной катастрофы, — так вот, за свои выдающиеся спортивные достижения Дуглас Маккольм был удостоен в Англии рыцарского звания. А вы говорите «какой-то».

Я удивленно посмотрел на Казимира Павловича, и он пояснил:

— Я вообще увлекаюсь автомобильным спортом. И даже сам иногда принимаю участие в гонках…

— Вы?

— А почему бы и нет? И неплохо знаю, осмелюсь сказать, историю этого спорта.

Казимир Павлович сутуловат, медлителен в движениях, всегда задумчив и немного рассеян. Беседуя, он любит расхаживать, заложив за спину руки, и, пожалуй, больше всех на «Богатыре» похож на традиционного «кабинетного затворника». Но я-то знал, как обманчиво это впечатление! Так чего же я теперь удивился? Почему бы не увлекаться автомобильным спортом человеку, который ныряет на целый километр в глубины океана в обычном акваланге, предварительно разгадав секреты зашифрованных записей в старых рукописях гениального Леонардо да Винчи и на себе испытав в лаборатории разные варианты газовых смесей для дыхания под водой? Ей-богу, от подобного человека можно ожидать любых сюрпризов!

«И все-таки как удивительно и неожиданно раскрываются с новых сторон давно знакомые люди!» — подумал я. И, словно прочитав мои мысли, Сергей Сергеевич с улыбкой сказал:

— Теперь ваш пестрый список нужно еще пополнить. В эту причудливую и темную историю таинственного Острова сокровищ впутались и мы, ученые: страсти разгораются! Азарт кладоискательства захватывает даже таких стойких и закаленных людей, как всеми уважаемый доктор химических наук Казимир Павлович Бек.

— Ну уж нет, Сергей Сергеевич, увольте, — остановил его Бек. — Сколь ни занимательны ваши пиратские истории, меня они — извините за откровенность — мало волнуют. И вся эта кладоискательская философия мне совершенно чужда, как, думаю, впрочем, и каждому ученому. Мы исследуем законы природы, а тут весь расчет на слепой случай, на подачку судьбы, точно в лотерее. Не понимаю, как вы можете даже в шутку этому сочувствовать. Сэра Маккольма я уважаю только за его мужество и выдающиеся спортивные достижения. А слабости — у кого не бывает?

— О да! Сэр Дуглас Маккольм заслуживает всяческого уважения, — поддержал Бека Леон Барсак, внимательно слушавший перевод штурмана. — Он был смелый человек, очень смелый. И все-таки убежал отсюда, не выдержал ужасов этого ада! — перевел его слова Володя.

Барсак выкрикнул это, резко вскочив и погрозив кулаками горам, укутанным в серый облачный саван, но тут же успокоился и совсем другим, деловым тоном продолжал, наставительно подняв палец:

— Вся беда, что он не на ту лошадку поставил. Если бы сэр Дуглас вместо поисков мифических кладов древних инков, в которые я тоже совершенно не верю, с такой же энергией взялся за поиски сокровищ Кито… я уверен, что с его настойчивостью и педантизмом он наверняка бы добрался до них.

— Никогда в жизни! — вдруг решительно произнес Сергей Сергеевич.

Мы все так удивились, что Володя даже не сразу перевел слова Волошина французу.

— Почему мосье Волошин так думает? — поинтересовался Барсак.

— Да потому, что никаких сокровищ Кито никогда не существовало, — преспокойно ответил Волошин.

Представляете, как мы все опешили!

— Позвольте, Сергей Сергеевич, но ведь вы же сами рассказывали эту историю с такими живописными подробностями, что все загорелись и стали умолять капитана подойти поближе к острову, где эти сокровища якобы спрятаны, — сказал Бек. — А теперь вы же преспокойно заявляете, что их вовсе никогда не существовало! Как это понимать?

— Очень просто, — ничуть не смутился Волошин. — Я тогда пересказал вам историю, показавшуюся мне занимательной. Но разве я уверял, будто она истинна? Ведь нет? Так сказать, за что купил — за то и продал. Просто хотел поразвлечь вас и, признайтесь, своей цели достиг, даже с лихвой, ибо именно благодаря моему рассказу мы попали на этот таинственный остров и получили редкостную возможность познакомиться с мосье Барсаком и оказать ему помощь. Что же касается достоверности преданий о сокровищах Кито, то своего мнения по этому вопросу я ведь пока не высказывал. Но если хотите знать, то я в них совершенно не верю.

— Ну знаете ли! — только и смог выговорить возмущенный Казимир Павлович.

А француз, внимательно выслушав перевод этого поразительного заявления, вдруг расхохотался до слез и, восторженно глядя на Сергея Сергеевича, попросил штурмана перевести, что мосье Волошин ему нравится все больше и больше.

— Он, Барсак, чувствует, что у них с мосье Волошиным родственные натуры, — со злорадством в голосе добавил Володя.

Но Волошин невозмутимо ответил:

— Весьма польщен.

— Однако господин Барсак все-таки хотел бы, чтобы мосье Волошин аргументировал свою точку зрения.

— Пожалуйста. Спросите его: разве он не читал статью Гарри Райсберга? Мне кажется, она должна быть ему известна.

— Разумеется, он ее читал, — перевел Володя ответ.

— Так вот, скажите ему, пожалуйста, что я полностью согласен с точкой зрения Райсберга.

— Сергей Сергеевич, но мы-то ничего не знаем об этой статье! — взмолился я. — И кто этот Райсберг? Расскажите нам хоть в самых общих чертах.

— Ладно, только давайте перейдем в салон, — предложил Волошин. — Все-таки искусственный воздух в этих краях и прохладнее, и даже свежее природного.

Мы согласились и охотно последовали этому предложению. Только Казимир Павлович сказал, что его ждут дела, и ушел.

— Ну этот Гарри Райсбсрг — фигура тоже весьма любопытная, только в другом роде — профессиональный искатель сокровищ, — сказал Сергей Сергеевич, усаживаясь в кресле и с наслаждением вытягивая ноги. — Во время войны он служил в диверсионных подводных войсках военно-морского флота США, поднабрался там опыта, а после демобилизации решил его применить для поиска затонувших кораблей.

— И как — удачно?

— В общем да. У Багамских островов он отыскал на дне среди рифов остатки крупного испанского галеона, затонувшего, кажется, в шестнадцатом веке. Гарри поднял со дна окованный железными листами сундук, а в нем оказалось полсотни небольших слитков золота, десяток изящных золотых статуэток и несколько сот пиастров. Потом ему снова повезло, он нашел солидный груз — серебряных слитков на месте гибели у берегов Флориды другого испанского галеона. А позднее предприимчивый кладоискатель расширил поле своей деятельности и на сушу, начал обшаривать острова Карибского моря, долгое время служившие пристанищем для пиратов. И представьте, нашел на одном островке, расположенном между Гаити и Пуэрто-Рико, весьма солидный клад, припрятанный тут, видимо, в самом начале восемнадцатого века известным пиратом Эдвардом Тичем по кличке «Черная борода». Распродажа на аукционе сокровищ из этого клада принесла Райсбергу что-то около миллиона долларов. Побывал Гарри и здесь, осмотрел остров трезвыми глазами профессионала и пришел к твердому выводу, что никаких сокровищ Кито вообще не существовало. Их попросту выдумали. Гарри Райсберг не поленился съездить в Кито, провел форменное следствие, как заправский детектив, — и убедился, что, скажем, «двухметровая статуя девы Марии с младенцем на руках, отлитая из чистого золота», до сих пор преспокойно стоит в соборе, откуда никто никогда ее не вывозил. Оказалось, что ни в одном архиве вообще нет никаких письменных сведений о вывозке ценностей из Кито. Очевидно, это просто легенда. Райсберг обратил внимание и на многие слабые места в преданиях о сокровищах Кито: слишком невероятная встреча в океане воровской шхуны и преследовавшего ее фрегата, путаница с картами. Почему испанцы, даже не допросив, поспешили повесить всех матросов? Как удалось бежать от них Бенсону? Вопросов действительно возникает немало. Напомнил он также и о том, что весьма схожую историю рассказывают и о столь же мифических сокровищах Лимы, только там похитителем называют некоего английского капитана Китиига, а местом, где он якобы запрятал украденные ценности, — остров Кокос. Так что Гарри Райсберг весьма убедительно развенчал навсегда легенду о «похищенных сокровищах» в своей интересной статье, она была несколько лет назад напечатана в журнале «Джиографик мэгэзин»…

— Господин Барсак знаком с этой статьей. Но он просит спросить у мосье Волошина: знает ли он о дальнейшей судьбе Гарри Райсберга?

— Кажется, он погиб во время одной из своих кладоискательских авантюр.

— Гарри Райсберг погиб именно здесь, на острове Абсит, — переводил штурман. — Хотя он и утверждает в своей статье, будто сведения о сокровищах Кито — чистейшая выдумка, Райсберг почему-то в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году снова приплыл сюда на своей шхуне «Удача», специально оборудованной для поисков сокровищ. Он высадился вот здесь, в бухте Забвения, несколько дней вел исследования в горах, а потом вдруг исчез, пропал без вести. Только через три дня его изуродованный труп удалось отыскать в джунглях. По официальной версии, Гарри Райсберг погиб, сорвавшись со скалы… Но многие считают, что обстоятельства его гибели остаются загадочными и подозрительными… Вероятно, Гарри Райсбсрг был убит. Но кем? Это так и осталось неизвестным. Может быть, в лесу притаились беглые преступники или одиночка-кладоискатель? Возможно, они и убили Гарри Райсберга, повздорив из-за клада. А может, Райсбергу снова выпала удача, он сам нашел клад и был злодейски убит кем-то из спутников? Косвенным подтверждением тому может служить продажа на аукционе в Чикаго через два года после этих событий нескольких редких драгоценностей. Они были якобы найдены на одном из островков Вест-Индии кладоискателем, пожелавшим остаться неизвестным…

— Да, конечно, я читал об этом аукционе, — оживился Волошин. — Там еще продавалась цепь длиной в три метра из двух тысяч звеньев. А к ней был приделан в виде брелока золотой дракон, служивший футляром для золотой зубочистки и ложечки для ковыряния в ушах. Эту драгоценную безделушку сделал для какого-то знатного мандарина безвестный китайский ювелир, видимо, в середине восемнадцатого века.

Барсак подтверждающе кивал, слушая перевод штурмана. В самом деле, этот искатель приключений и наш неугомонный Сергей Сергеевич понимают друг друга с полуслова! Пожалуй, скоро им и переводчик не понадобится — во всяком случае, для бесед о пиратских сокровищах и кладах…

— Было там еще продано довольно много разных монет, посуда, любопытные украшения, несколько слитков золота, — продолжал Волошин.

Но тут штурман перебил его, переведя слова Барсака:

— Так вот, ходят упорные слухи, будто таинственный аноним был членом команды «Удачи» и все это привезено вовсе не из Вест-Индии, а отсюда, с острова Абсит…

— А что же, вполне возможно, — согласился Волошин. — Может, Гарри Райсберг в самом деле наткнулся тут на какой-то из кладов, опыта и чутья у него было для этого достаточно. А потом его пристукнули, как это принято у пиратов. Но все равно, конечно, эти ценности, что продавались с аукциона, никакого отношения к легендарным сокровищам Кито иметь не могут и по времени изготовления, и по своему составу. Хотя я допускаю, что Райсберг мог отыскать один из малых пиратских кладов — скажем, какой-нибудь тайник Эдварда Робертса, прозванного за свою поразительную скупость Ситцевым, как я, кажется, уже рассказывал. Ведь повезло же в 1875 году Бобу Глауэру — матросу со случайно зашедшего на остров китобойца. Бобби пошел на охоту, даже не помышляя о кладах, и, сорвавшись со скалы, свалился прямехонько в яму, на дне которой оказалась груда золотых монет! Матрос набил ими полные карманы, насыпал в шапку. Но — увы! — когда он с товарищами попытался найти эту яму с кладом снова, то ничего у них не вышло, сколько ни блуждали они в джунглях.

— Барсак говорит, что китайский дракон на золотой цепочке никак не мог попасть в тайник Ситцевого Эдварда, — перебил увлекшегося Волошина штурман. — Эпохи разные. К тому же этот скупердяй вряд ли оставил на острове хоть одну монету. Известно, что остаток своей жизни он преспокойно провел на Ямайке в большой роскоши и почете, так что наверняка вывез сам все награбленные денежки. Бобби Глауэру подвернулся чей-то другой клад…

— Резонно, — склонил голову Волошин.

— Но, может, Гарри Райсбергу удалось добраться до одного из тайников Александра Скотта и его подружки Мэри? Ведь вскоре после его смерти она угодила на каторгу, так что сама вывезти укрытые на острове сокровища не могла. А дочка ее искала эти тайники, но так и не нашла.

— Сергей Сергеевич, опять! Вы-то понимаете друг друга с полуслова, но не забывайте и о нас с Володей, — попросил я. — Расскажите подробнее об этой пиратской чете, а то и в прошлый раз только заинтриговали, мимоходом упомянув о них. А тут еще какая-то пиратская дочка объявилась.

— Пожалуйста, с удовольствием, если не заскучает наш гость, ведь ему-то наверняка все это давно известно. Что и говорить, семейка весьма колоритная! Судьба и свела их необычным образом. Произошло это летом тысяча семьсот шестьдесят второго года. Английский фрегат «Йоркшир», на котором вторым штурманом служил Александр Скотт, подобрал в Бискайском заливе шлюпку. В ней оказался лишь один человек в бессознательном состоянии. Поначалу его приняли за юношу, но потом выяснилось, что это девица. И притом девица весьма боевая: череп и кости — «Веселый Роджер», — наколотые у нее на руке, свидетельствовали, что она принадлежала к преступному клану пиратов. Ну о прошлом этой дамы, которая назвала себя, очнувшись, Мэри Бластер, существуют противоречивые версии. По одной, более романтической, она якобы стала пираткой, чтобы отомстить за смерть молодого мужа, незаслуженно, по злому навету, будто бы брошенного королевскими чиновниками в темницу. Но, наверное, справедливей другая версия: рано потеряв родителей, Мэри еще девочкой попала в служанки к одной сварливой старухе, пятнадцати лет влюбилась в какого-то матроса и была за это с позором выгнана на улицу. Переодевшись мальчишкой, она поступила юнгой на тот корабль, где плавал ее возлюбленный, а потом попала к пиратам и сама стала «леди удачи», пока судьба не забросила ее, единственную спасшуюся после свирепого шторма, в шлюпку, так счастливо подвернувшуюся на пути английского фрегата…

Видно было, что Барсаку прекрасно известна эта романтическая история, но все равно он слушал с большим интересом, что нашептывал ему на ухо штурман.

— Более достоверна ее дальнейшая судьба. Подозрительную авантюристку с пиратским клеймом на руке хотели было передать властям, но в нее неожиданно влюбился второй штурман. Он даже обвенчался с ней, объявив своей женой перед богом и людьми и не убоявшись всеобщего презрения коллег и сослуживцев. С офицерскими погонами Александру Скотту пришлось расстаться. Он перешел служить штурманом на захудалые купеческие суденышки, да и то часто менял их — видимо, отовсюду его выживали. Наконец ему это надоело: очутившись в очередном рейсе у берегов Панамы, Скотт неожиданно объявил команде, что решил стать пиратом, и предложил желающим присоединиться к нему. Многие так и сделали, остальных высадили на берег. Обычаи пиратского братства были уже давно детально разработаны в целый неписаный кодекс. Пища должна быть одинакова для всех, и каждый может пить вина вволю. Капитану полагается отдельная каюта, но каждый имеет право в нее зайти в любое время. Вся добыча будет делиться поровну, однако капитан, квартирмейстер — он следующий по старшинству, потому что на пиратских кораблях у капитана помощников не бывает, а также боцман, плотник и главный канонир получат сверх того дополнительную долю…

Сергей Сергеевич перечислял все это с видом бывалого пирата…

— Вскоре новоявленные «джентльмены удачи» захватили хорошо вооруженный испанский корабль, подняли на нем черный пиратский флаг, и с тех пор Александр Скотт превратился в Бич Божий, как его стали называть. Во время боя, говорят, к штурвалу всегда становилась его жена. Пиратская чета несколько лет наводила ужас на все западное побережье Южной и Центральной Америки. А своей укромной базой они сделали якобы этот уединенный островок. Здесь проводили кренгование — очищали днища судов от наросших ракушек и водорослей, чтобы не замедляли ход. Здесь занимались ремонтом, отдыхали и, разумеется, до поры до времени припрятывали награбленные сокровища. Мэри Бластер участвовала не во всех набегах. Иногда она оставалась на острове, чтобы ухаживать за ранеными пиратами, пока кровавый Бич Божий рыскал по морям в поисках добычи, к тому же у нее в тысяча семьсот семидесятом году родилась здесь дочка. И вот настал день, когда Бич Божий не вернулся из очередного набега; напрасно поджидала его жена, вглядываясь в морскую даль. Потом уже она узнала, что два королевских фрегата подкараулили пиратский корабль и загнали его на мелководье. Пытаясь спасти товарищей, Александр Скотт во время жестокой абордажной схватки вызвал на поединок командира испанцев дона Альвареса Мендоза. Но ему не повезло: испанец оказался лучшим фехтовальщиком, выбил из рук у него саблю, а пистолет пиратского вожака дал осечку… И отрубленная голова Бича Божьего повисла зловещим украшением на бушприте испанского корабля.

Штурман переводил, поглядывая в окно, и вдруг сказал:

— Простите, Сергей Сергеевич. Шлюпка возвращается с берега. Похоже, там что-то случилось.

Мы подошли к нему и тоже заглянули в широкое окно салона. В самом деле, от берега к «Богатырю» торопилась шлюпка.

Что случилось?

Мы поспешили на палубу. Шлюпка уже подошла к самому борту. Вместе с матросами в ней была Елена Павловна, жена Макарова. Рядом они выглядят довольно забавно: высокий, грузный, плечистый, с широким, обветренным лицом Макаров напоминает повадками добродушного медведя, а Елена Павловна — худенькая, коротко остриженная — похожа на подростка, особенно в пестрой клетчатой рубашке и джинсах, которые обычно носит в рабочие будни. Она биолог, работает в отделе Логинова и все дни проводит за изучением экзотической живности в лесах Абсита.

Елена Павловна сидела на кормовой банке, крепко прижимая к груди какой-то сверток.

— Смотрите, они что-то нашли, — сказал Волошин.

— Эй, на борту! Спускайте люльку! — крикнул рулевой.

С борта спустили люльку — нечто вроде корзины, сплетенной из канатов. Матросы помогли забраться в нее Елене Павловне, не выпускающей из рук таинственного свертка.

Что в нем могло быть? Неужели они наткнулись на клад?!

Возле трапа собралась уже большая толпа.

Стрела плавно перенесла люльку с Еленой Павловной и опустила на палубу. Мы обступили ее.

— Осторожнее! — вскрикнула Елена Павловна, поднимая сверток над головой.

Подоспевший Макаров всех растолкал, подхватил жену огромными ручищами и, как ребенка, вынул из люльки.

— Клад нашли, Елена Павловна? — спросил я.

— Что? — не поняла она. — При чем тут клад?

— А что же вы нашли?

Она начала осторожно развертывать сверток, с которого все не сводили глаз… В нем, тщательно завернутая в несколько тряпок и брезентовую куртку, оказалась стеклянная банка. Горловина ее была завязана марлей, а в банке сидела какая-то маленькая зеленоватая птичка и, нахохлившись, склонив голову набок, сердито посматривала на меня.

— Кто это? — растерянно спросил я.

Что-то было не так в этой странной птичке, только я сразу не мог уловить, что же именно. Хохолок на голове, крепкий, характерно изогнутый клюв…

— Это попугай? — спросил кто-то.

И тут Макаров растерянно пробасил:

— Слушай, а где же у него крылья?

В самом деле — теперь я понял, чего не хватало этой необычной птичке: у нее не было крыльев! Вместо них торчали только два куцых пера, придававших попугаю забавный и жалкий вид.

— Живой! — радостно вскрикнула просиявшая Елена Павловна. — Боже, а я так боялась… Это же уникальный вид!

— Где вы его нашли?

— Возле самого берега. Они там, видно, гнездятся в скалах. Надо его скорее устроить…

И, прикрыв опять тряпкой банку с бескрылым попугаем, торжественно держа ее перед собой обеими руками, Елена Павловна в окружении ученых поспешила в лабораторию.

Мы переглянулись.

— Вот вам и клад, — сказал Волошин и засмеялся. — Что вы так ошеломленно на меня смотрите, Николаевич? Это нашему гостю такое в новинку, а вам бы уже пора привыкнуть к тому, что наш брат ученый порой делает весьма странные открытия, Ну что же, пошли и мы?

— Что вы, Сергей Сергеевич! — возмутился я. — Вы же остановились на самом драматическом месте.

— Ладно, пошли в салон, доскажу эту романтическую историю.

Мы вернулись в салон, закурили, и Волошин продолжал рассказ о пиратской семейке:

— Овдовевшая Мэри Бластер воздвигла, по преданию, на помин души своего мужа и всех товарищей-пиратов, нашедших себе могилу в волнах, этот громадный крест, что так назойливо торчит перед нами, наводя на грустные мысли, и поклялась перед ним на коленях жестоко мстить. Она уже грабила, не разбирая, всех подряд: испанцев, англичан, французов, наводя, пожалуй, еще больший ужас, чем покойный супруг. Но тут уж и все ополчились против нее, и в 1779 году Мэри Бластер поймали соотечественники — англичане. От смертной казни ее спасло лишь то, что с ней была девятилетняя дочка Анни. Ее вместе с дочкой сослали пожизненно на каторгу, на остров Тасманию, где она и умерла нераскаянной. А пиратская дочка вышла там замуж за сержанта из охраны, некоего Арчибальда Кента, дождалась, когда он вышел в отставку в 1795 году, и попыталась отыскать «фамильные» сокровища. Она отправилась в Штаты и сколотила нечто вроде акционерной компании кладоискателей. Ей дали денег, помогли снарядить судно, и супруги Кент отправились на нем на остров Абсит. Однако клад они не нашли. Никакой карты у них не было, на каторге Мэри Бластер, конечно, могла лишь на словах, весьма туманно и приблизительно, описать дочери, где находятся тайники. Но прошло слишком много лет. Анни уже не узнавала места, где бегала маленькой девочкой. Пришлось после тщательных поисков вернуться ни с чем. Через несколько лет пиратская дочка затеяла еще одну экспедицию, но так до острова и не доплыла: ее маленькая шхуна пропала без вести в океане, видимо угодив в свирепый шторм.

Француз, внимательно слушавший перевод, что-то громко произнес, театральным жестом прижав обе руки к сердцу.

— Он говорит, бедная Анни предчувствовала свою гибель, — перевел штурман. — Перед отплытием на остров она якобы сказала друзьям: «Осквернить святой крест!.. Небеса не простят такого богохульства»… Мистика, — добавил Володя уже явно от себя.

Волошин засмеялся и сказал:

— Сокровища пиратской четы наверняка до сих пор покоятся где-то в укромных тайниках острова — ни мать, ни дочка их забрать не смогли…

Тут неожиданно Леон Барсак начал громко смеяться, хитро поглядывая на Волошина, словно задумал хорошую шутку. Мы, недоумевая, смотрели на него и сами невольно начали улыбаться.

— В чем дело? — спросил Сергей Сергеевич.

— Он говорит, что ему доставляет большое удовольствие, и свою очередь, охладить энтузиазм мосье Волошина ушатом холодной воды, — перевел штурман. — Дело в том, что никаких сокровищ, якобы припрятанных на острове Бичом Божьим и его достойной супругой, тоже вовсе никогда не существовало!

Хорошо, Казимир Павлович ушел. Представляю, как бы он вознегодовал, услышав это.

— Я ценю остроумие мосье Барсака, но мне хотелось бы, в свою очередь, услышать достаточно убедительные подтверждения его точки зрения, — сказал штурману Волошин.

— Он говорит, что дочка явно ничего не знала о кладах, якобы припрятанных преступными родителями, иначе нашла бы их наверняка. Судя по ее поведению, это была просто ловкая авантюристка. Она выдумала всю эту историю и морочила голову доверчивым простакам своими россказнями о кладах, чтобы выманивать у них деньги. Уж если Анни не нашла клада, то можно не сомневаться, говорит он, — его вообще не существовало, пираты все давно пустили по ветру. Все она выдумала, и недаром ее перед гибелью мучила совесть: Анни считала, что ложью осквернила память отца, надругалась над крестом, который воздвигла в его честь Мэри Бластер…

Тут Барсак снова вдруг, вроде бы совсем не к месту, коротко хихикнул, но мы сразу поняли почему, как только Володя перевел его слова:

— Впрочем, вполне возможно, Бич Божий вовсе и не был ее отцом. Анни его, вероятно, тоже себе просто присвоила. Да и вовсе не исключено, что всю биографию своей мамаши-каторжанки она тоже сама сочинила покрасочнее. Во всяком случае, английские историки до сих нор по могут найти в архивах никаких документов о судебном процессе над пираткой Мэри Бластер. Вполне возможно, ее сослали на каторгу за какую-нибудь вульгарную уголовщину, а вовсе не за пиратские похождения. Может, она просто отравила пьяницу муженька за то, что слишком часто ее поколачивал…

Волошин, усмехнувшись, покачал головой.

Француз, словно опасаясь, чтобы его не перебили, продолжал еще быстрее:

— Конечно, какие-то, пусть даже не столь богатые, как уверяет молва, пиратские клады на острове были припрятаны. Десятки тысяч уединенных островков затеряны в океане. Однако ведь почему-то именно с этим молва так упорно связывает историю о припрятанных сокровищах…

Волошин кивнул.

— Но ведь с тех пор сколько людей здесь копалось! — сказал Барсак. — Кто-то подсчитал, что только за последние два века на острове побывало не менее пятисот искателей кладов. А он совсем невелик: две мили в длину, полторы в ширину. Они же перекопали его весь, тут ямы на каждом шагу! Так что никаких кладов здесь уже давно нет, разве только кто-нибудь из пиратов не продал душу дьяволу за то, чтобы тот наделил украденные сокровища чудесной способностью оставаться невидимыми и не даваться никому в руки!

Волошин о чем-то задумался, рассматривая берег, отороченный белой каймой прибоя. День выдался ветреный. По небу низко ползли облака странной, причудливой формы, цепляясь за вершины гор. Иногда в разрывах между тучами ненадолго прерывалось солнце, но дождь все не прекращался.

Я воспользовался наступившей паузой и поспешил задать вопрос, давно вертевшийся на языке:

— Скажите, Леон, но если вы не верили ни в пиратские клады, ни в сокровища древних инков и, уж во всяком случае, тоже, видимо, сильно сомневались в достоверности преданий о сокровищах Кито, что же в таком случае вы-то надеялись отыскать на острове? Ради чего мучились и рисковали жизнью?

— Мы играли беспроигрышно, — неожиданно ответил француз. — Кто-то, кажется мосье Макаров, остроумно заметил, что предприимчивый Коффман сумел получить за свой липовый атлас больше денег, чем можно рассчитывать их отыскать в каком-либо пиратском тайнике. Мы решили последовать его примеру и тоже застраховаться от весьма вероятной неудачи с кладами. Каждый из нас вел подробный дневник: я — на бумаге, Пьер Валлон все снимал своей кинокамерой, а Джонни наговаривал впечатления на магнитофон. Даже если мы и не найдем никаких сокровищ, что весьма вероятно, решили мы, то, во всяком случае, сможем увлекательно рассказать о своих приключениях на острове «Не дай бог!». Верно? Вернувшись в Бельгию, мы собирались издать книгу и выступить с серией рассказов по телевидению. А потом, чем черт не шутит, нас вполне бы могли пригласить и в Америку: там любят сенсационные передачи и хорошо за них платят. Но кто же мог предвидеть, чем все кончится?! Пьер с простреленной головой закопан в липкую грязь, а бедный Джонни до сих пор лежит на дне в ужасной плавучей консервной банке… Хотя, впрочем, я-то жив и вовремя унес ноги. И только я могу рассказать, как все случилось. Ну что же, это будет наверняка сенсационная история!

И на исхудавшем, нервно подергивавшемся лице его вдруг промелькнуло такое алчное выражение, что как-то уже не захотелось больше ни о чем расспрашивать. Мы разошлись…

Еще два томительных дня прошло в неопределенности. Ученые продолжали исследования. А мы скучали, бродили по палубе, разглядывая сквозь завесу дождя мрачные берега, осененные зловещим крестом, и злились, потому что в голову лезли настойчивые мысли о кладах и припрятанных сокровищах…

Да Волошин еще подзуживал! То расскажет с таинственным видом еще какую-нибудь пиратскую историю. Или вечером вдруг выкрикнет за твоей спиной на темной палубе противным скрипучим голосом, подражая знаменитому попугаю одноногого Джона Сильвера:

— Пиастры! Пиастры! Пиастры!..

На заседании ученого совета Логинов сделал сообщение, вызвавшее сенсацию. Оказывается, нелепый бескрылый попугай (их поймали уже несколько) действительно представляет большой интерес для науки.

Логинов объяснил, что подобные виды птиц и насекомых порой встречаются на отдельных островах, в прибрежных районах, где часто дуют сильные ветры. В таких местах природа весьма своеобразно приходит на помощь своим питомцам, лишая их в процессе приспособительной эволюции крыльев, чтобы не унесло ветром в открытый океан, навстречу неминуемой гибели. На Галапагосах, оказывается, живут редкостные бескрылые бакланы, а на Кергеленских островах — бабочки без крыльев.

Но удивительный попугай особенно заинтриговал ученых тем, что схожий вид, как сказал Логинов, только с крыльями, обитает, кажется, еще лишь в одном месте на Земле — на восточном берегу Африки. Как же он попал на остров Абсит с противоположной стороны земного шара? Хотя, конечно, крыльев эти птички лишились уже здесь, все равно такое дальнее переселение остается загадочным.

Поразительный все-таки остров! Птицы тут без крыльев, а муравьи, прячущиеся от ветра в лесных зарослях, наоборот, с крыльями!

Нет, ученые здесь не скучали. Волошин возился себе в мастерской. Один раз и он сделал вылазку на берег, пробыл там совсем недолго и никаких кладов, разумеется, не искал, а проводил испытания каких-то своих новых приборов.

Так и тянулось время, и мы жили как бы в двух разных мирах: Волошин и другие ученые — в реальном и привычном мире научных исследований, а кое-кто — в каких-то призрачных мечтаниях о кладах…

Капитан сердился и уже дважды приказывал радисту запросить: когда же придет катер? На второй запрос с берега наконец ответили, что он вышел.

А еще через день мы увидели его и своими глазами. Небольшое, но, кажется, отличное суденышко — спасательный катер, способный плавать в любую погоду, — встало на якорь возле «Богатыря».

Вскоре с катера к нам приплыли гости — черноусый щеголеватый молодой капитан в огромной фуражке, щедро разукрашенной золотыми позументами, и пожилой, хмурый и усталый на вид, лысеющий мужчина в помятом сером костюме. Он предъявил удостоверение инспектора морской полиции и официальное письмо с просьбой передать ему бельгийского подданного господина Барсака, а также все обнаруженные при нем вещи.

В тот же день погрустневший Барсак перебрался со всем своим имуществом на катер. Не знаю, чем он огорчался: оттого что расстается с приятной компанией и удобной каютой или все-таки у него было нечисто на душе и он опасался допросов полицейского инспектора?

А на следующее утро — всего за каких-то три часа — и без особых происшествий матросы под руководством Волошина подняли с помощью надувных понтонов затонувшую подводную лодку и отбуксировали ее прямо к песчаному пляжику.

Правда, был один напряженный момент, когда возле всплывшей лодки вдруг появилась целая стая белоперых акул — кто насчитал их сорок, а некоторые даже пятьдесят штук!. Они начали кружить возле нас, словно не желая отдавать свою законную добычу…

Сергей Сергеевич предусмотрительно расставил вокруг места работ таинственную аппаратуру — во всякие «химические пустяки», по его выражению, вроде ацетата меди он не верит. Когда появились акулы, Волошин приказал всем аквалангистам выйти пока из воды, включил свои аппараты, и акул словно ветром сдуло! Ни одна больше даже близко не появлялась до самого ухода «Богатыря».

Полицейский инспектор попросил Сергея Сергеевича принять участие и в осмотре лодки — в качестве технического эксперта. Посоветовавшись с Логиновым и капитаном, Волошин согласился.

Вернулся он на борт усталый, непривычно серьезный и даже мрачноватый и в ответ на все наши расспросы только коротко сказал:

— Ну рассказывать в деталях, как извлекали из нее то немногое, что осталось от бедняги Гаррисона, я не стану. Галера оказалась весьма примитивной, вся сшитая на живую нитку из разнокалиберных деталей и неудобная: лежал он там скорчившись, даже повернуться не мог — в самом деле, точно в гробу.

— А что с ним случилось все-таки?

— Пустяк. Заело краник воздухопровода. Гаррисон, видно, не сразу это заметил. А когда попытался провернуть кран, то лопнула проржавевшая труба, в лодку вода хлынула, ну и… — не договорив, Сергей Сергеевич махнул рукой и, сутулясь, ушел в каюту.

Вечером к нам приехали гости: капитан, инспектор и Барсак, чтобы подписать официальные документы, поблагодарить за помощь и попрощаться.

Барсак был так опечален и так искренне, с новой силой переживал гибель товарища, что мне стало стыдно за свои подозрения. Лодка погибла действительно от нелепого несчастного случая. Наверное, и о самоубийстве Пьера Валлона Барсак говорил правду. Судя по его рассказам, тот был неврастеником и вполне мог, не выдержав тропических мук, пустить себе пулю в лоб.

А сам Барсак? Пожалуй, я именно потому и относился к нему с подозрением, что впервые в жизни встретил подобного, почти профессионального искателя приключений и сенсаций, гоняющегося за ними по всему свету. Конечно, он был авантюристом, но по-своему честным и бескорыстным. Фигура колоритная и для нас совершенно непривычная, как и герои его любимых стихов:

— Ну, слава богу! Угостим их прощальным ужином, и можно наконец уходить, — удовлетворенно проговорил капитан, подписывая вслед за Сергеем Сергеевичем документы.

Обвались вдруг небо или пойди внезапно ко дну наш «Богатырь» при полном штиле и ясной погоде, нас бы это потрясло наверняка меньше, чем дальнейшие необыкновенные события!

Когда мы очень мило поужинали и гости уже начали растроганно прощаться, Волошин вдруг встал и торжественно объявил, что должен сделать официальное заявление.

Все притихли, не сводя с него глаз.

— В чем дело, Сергей Сергеевич? — нахмурился Логинов.

— Дело в том, что я нашел клад, по всей видимости припрятанный на острове Абсит в восемнадцатом веке пиратом Александром Скоттом, известным также под кличкой Бич Божий, и его женой Мэри Бластер, — как ни в чем не бывало произнес Волошин.

— Ну что вы, право, Сергей Сергеевич! — рассердился капитан. — Какой клад? Надо все-таки знать место и время для шуток.

— Я вовсе не шучу, Аркадий Платонович, — пожал плечами Волошин. — Я действительно нашел клад. Считаю необходимым официально уведомить об этом представителей властей и прошу их взять ценности под свою охрану.

Невозможно описать, что тут началось.

— Где вы нашли клад?

— Побойтесь бога, Сергей Сергеевич, вы даже не вылезали на берег!

— Где он?! — слышалось со всех сторон.

— Там, — преспокойно ответил Волошин, кивая куда-то в сторону берега, затаившегося в ночной темноте. — Я его не трогал, оставил в таком виде, в каком он простоял века…

— Простоял? — недоуменно переспросил кто-то.

— Да. Потому что это — крест. Огромный крест из чистого серебра, который все вы хорошо видели даже отсюда, с борта «Богатыря».

Каким все это ни казалось невероятным, по тону Сергея Сергеевича было видно, что он в самом деле вовсе не шутит.

Посовещавшись между собой, капитан катера и полицейский инспектор, неуверенно поглядывая на Волошина, предложили:

— Может быть, сеньор профессор будет так любезен подтвердить свое заявление фактами?.. Может быть, он даже согласится, несмотря на позднее время, отправиться для обследования креста?.. Конечно, сейчас темно, идет дождь. Но если крест действительно сделан из серебра, то они, как официальные представители власти в данный момент на острове, обязаны немедленно принять меры…

— Пожалуйста, — охотно согласился Волошин, когда штурман перевел эту просьбу. — Только надо взять побольше фонарей, а то там, в скалах, сам черт ногу сломит. А дождь тут надолго, он и утром будет. Зачем откладывать?

Необычную экспедицию снарядили быстро. Я настоял, что в ней непременно должен участвовать представитель прессы. Никто из ученых, кроме Волошина, на берег не поехал. Но, поколебавшись, все-таки не выдержал и присоединился к нам Аркадий Платонович.

В двух шлюпках мы переправились на берег и высадились на уже знакомый песчаный пляж. А оттуда гуськом двинулись по тропе на кладбище, к загадочному кресту. У каждого в руках мигал фонарик.

Странное это было шествие в ночи, под шелестящим дождем, среди мокрых скал. И заброшенное кладбище в зыбком свете наших фонариков предстало перед нами в какой-то мрачной, колдовской призрачности. От скачущих лучей света кресты на могилах неудачливых кладоискателей, казалось, вдруг ожили и начали метаться, словно пустились в дикий, исступленный танец.

Но тот громадный крест, ради которого мы сюда пришли, стоял крепко, твердо, неколебимо. Замшелый, обросший за века лишаями и густо обвитый лианами, он был величав и мрачен.

Крест из серебра? Чепуха какая!

Сергей Сергеевич подошел к кресту, неторопливо, словно опытный хирург перед операцией, приготовил инструменты — сходство усугублялось тем, что он при этом натянул резиновые перчатки, — а потом, с разрешения капитана перуанского катера, как старшего официального лица, начал осторожно счищать наросший мох…

Все мы завороженно следили за ловкими и точными движениями его рук.

Вот мох счищен. Под ним открылась темная поверхность. Конечно, это камень, никакое не серебро…

Но Волошин продолжал расчистку… И вдруг в свете наших фонариков под его руками что-то сверкнуло! Еще раз… Вот сверкнуло снова…

— Надо взять кусочек для анализа, Казимир Павлович его быстро проделает. Но это, несомненно, серебро, — сказал Волошин, опуская руки и отодвигаясь в сторонку, чтобы дать нам рассмотреть получше. — И серебро высокой пробы!

Один за другим мы подходили к кресту, словно молитвенно прикладываясь, и разглядывали тускло сверкавший квадратик металла посреди расчищенной площадки. Да, это был, конечно, металл!

— Крест отлили, потом покрыли черной смолой. Он быстро оброс мхом и лишаями и приобрел древний и почтенный вид, — пояснил Сергей Сергеевич. — И проделала это, видимо, Мэри Бластер, решив после гибели мужа понадежнее припрятать сокровища из прежних тайников. А всех свидетелей она по пиратскому обычаю наверняка отправила потом на тот свет, чтобы не проболтались.

Он несколько раз притопнул ногой и добавил:

— Я не удивлюсь, если в основании этого крестика найдется еще тайник с драгоценными камнями…

И тут вдруг Леон Барсак издал какой-то дикий, безумный вопль и бросился ничком прямо в липкую грязь к подножию креста! Он колотил по земле руками и так и захлебывался в рыданиях. Это была форменная истерика, и его поспешили отправить в лазарет.

Волошин быстро отпилил от креста небольшой кусочек металла для анализа и начал складывать инструменты.

— Сколько же в нем тонн будет? — переговаривались моряки.

— Много!

Капитан перуанского катера и полицейский инспектор о чем-то вполголоса совещались, то и дело озабоченно поглядывая на крест. Испанского языка я, к сожалению, не знаю, но, судя по интонации, они повторили сакраментальную фразу нашего капитана: «Ну и втравили вы нас в историю…»

Володя Кушнеренко подтвердил это, пояснив:

— Озабочены, не знают, как быть. Считают, надо теперь возле креста охрану ставить…

— Ну и задали вы всем забот, Сергей Сергеевич, — сказал я. Волошин только ухмыльнулся и начал неторопливо вытирать руки, словно подражая легендарному Понтию Пилату.

— Но как же вы до этого додумались, Сергей Сергеевич?

Наконец-то выдалась свободная минутка, чтобы задать этот вопрос.

Мы стояли с Волошиным на палубе и в последний раз любовались мрачными берегами острова «Не дай бог!». Уже с раннего утра по всему судну началась та веселая деловитая суета, какая всегда предвещает близкий выход в море. Приятно было наблюдать, как оживает «Богатырь», пробуждаясь от унылой дремоты. Повсюду снуют матросы, на широком столе в штурманской рубке уже разложены карты тех манящих краев, куда нам предстоит держать курс. Скоро мы отплываем!

— Вы спрашиваете как? — повторил Сергей Сергеевич. — Пожалуй, теперь уже нелегко восстановить в деталях весь мыслительный процесс. К тому же большая часть его протекала интуитивно, где-то в подсознании. Я мог бы ответить вам, как сэр Исаак Ньютон на вопрос о том, как его угораздило открыть закон всемирного тяготения…

— И что же он сказал? Любопытно.

— «Я просто много думал об этом…» Собственно, так можно сказать о любом открытии. «Неотступное думанье» — вот в чем секрет.

— Но все-таки не сразу же вас осенило.

— Разумеется, — согласился Волошин. — Как и Леон Барсак — бедняга, он чуть вчера не рехнулся, — я тоже в глубине души считал, что нет все-таки дыма без огня. Не случайно же именно об этом острове идет такая слава! И почему его так зловеще окрестили? Ну можно назвать открытый тобою остров в честь любимой женщины, это я понимаю. Или в ознаменование какого-то события, наконец. Но назвать свое детище «Не дай бог!» или «Пусть не сбудется!»? Сделано явно с целью, с каким-то потайным смыслом. И кто его так назвал? Уж конечно, не Дрейк, с чего бы тот давал латинские названия? Тут был чей-то хитрый замысел, с намеком!

Сергей Сергеевич покачал головой, задумчиво помолчал, чему-то усмехнулся и продолжал:

— Конечно, лингвистические рассуждения еще ничего не доказывают, И очень меня злило, что никак не могу понять скрытый намек. Долго я ломал голову. О чем только не передумал! О крупных находках кладов на острове ничего не известно, а ведь их не скроешь. Чтобы попасть на остров, непременно нужен корабль, — а для него — команда. И если уж золото действительно блеснет, редко свидетели такого события разойдутся тихо и мирно… Но ведь должны быть запрятаны богатые клады на острове! Ну, сокровища Кито, конечно, весьма сомнительны, я уже объяснял, Однако ведь Бич-то Божий в самом деле много лет пиратствовал в этих водах. Была у него здесь, на острове, укромная база — значит, существовали и тайники! И Мэри после его гибели сюда частенько наведывалась, не случайно именно с ее именем молва связывает этот крест…

Крест-тайник был нам отчетливо виден. Сегодня он уже не выглядел таким мрачным и одиноким: у его подножия, словно в почетном карауле, торчали двое часовых в черных блестящих дождевиках…

Мы с Волошиным переглянулись и улыбнулись.

— Да, так вот этот крест… Тут вот трудно уже объяснить, как осенила догадка. Знаете, как бывает: возишься, возишься с какой-нибудь машиной — ничего не получается. А потом вдруг что-то щелкнуло, сцепилось как надо, замкнулось — и пожалуйста, заработала! В данном случае, пожалуй, роль такого «замыкания» сыграли, как ни странно, скептические возражения Барсака. Помните, он говорил, что весь остров давным-давно перекопан кладоискателями, и если спрятаны на нем какие-то сокровища, то не иначе как дьявол наделил их чудесной способностью быть невидимыми и никому не даваться в руки? «А ведь это идея!» — подумал я. А тут еще память подсказала остроумную ситуацию, положенную в основу давно читанного отличного рассказа Честертона. Там описывается убийство, которое никак не могут разгадать из-за своеобразного психологического ослепления, что ли. Многие, оказывается, видели убийцу, выходившего из дома, но никто его не заметил только потому, что он был в форме почтальона. Привычная, примелькавшаяся одежда сделала его словно невидимым — кажется, рассказ так и называется: «Невидимка»…

— Остроумно!

— Очень. И вот вам польза начитанности! Произошло у меня в мозгах нужное сцепление, мысли лихорадочно заработали… Где может быть спрятано сокровище, если весь остров ископан кладоискателями? Только у всех на виду, где никто его искать не будет, и в таком виде, что и мыслей даже об этом ни у кого не возникнет, — вот самый надежный тайник. Припомнил еще слова пиратской дочки, о которых упомянул Барсак, — ну об осквернении креста и о наказании за богохульство. Леон их толковал, конечно, неправильно. А на самом деле Анни, видимо, знала, где ее мать запрятала сокровища, только рука у нее не поднималась взять их, и она все оттягивала, медлила, выманивая пока деньги у доверчивых простаков. А потом не успела, погибла. Так что расчет у Мэри Бластер был дьявольский, но правильный. Ведь все искатели кладов — люди весьма суеверные. Ни одному из них в голову не пришла бы кощунственная мысль потревожить такой крест. Мы — первые настоящие атеисты, попавшие на остров. И только я, как самый убежденный атеист и скептик, свободный от всяческих суеверий, мог взглянуть на зловещий крест трезвыми и непредубежденными глазами. Так я и сделал, и, как видите, не ошибся.

— Но все-таки как вы решились повести нас ночью туда, не проверив сначала свои предположения? Это было рискованно.

Сергей Сергеевич ничего не ответил, по вид у него был такой хитрущий, что я насторожился.

— Нет, не трогали вы креста раньше, никаких следов там не было… Хотя, позвольте, позвольте! Конечно, вы сначала проверили, но зачем вам трогать? Так вот что за «испытание аппаратуры» вы там устраивали?! А она у вас такая, что позволяет видеть сквозь стены, ни к чему притрагиваться не надо, уж я-то знаю, видел. Здорово! Сергей Сергеевич, а ведь вам, наверное, полагается какая-то доля найденных сокровищ? Как вы считаете: дадут?

— В Англии, по-моему, до сих пор действует старый закон, по которому любые найденные сокровища, владелец коих неизвестен, принадлежат королевской фамилии и должны быть незамедлительно «доставлены к районному приемщику». В Соединенных Штатах правила помягче. Там министр финансов должен определить, какая часть найденных сокровищ пойдет в казну, а что останется у нашедшего клад. Если же он найден за пределами трехмильной прибрежной полосы, то власти вообще не имеют никаких прав на него. Не знаю, какие законы существуют на сей счет в Перу. — Сергей Сергеевич с интересом посмотрел на меня и спросил: — А вы действительно думаете, Николаич, будто я стану претендовать на свою долю в пиратском наследстве?

Я замешкался — нет, такое, конечно, в голову мне не приходило, и в этот момент раздался басовитый отвальный гудок, перекрывший все шумы и голоса.

Якоря уже были подняты. Весело прозвенел телеграф в ходовой рубке. Наш «Богатырь» медленно и величаво двинулся в открытый океан. С катера нам прощально махали и приветствовали певучими, протяжными гудками. Барсак тоже пытался махнуть рукой, бессильно почти повиснув на бортовом леере. Да, для него это оказался тяжелый удар…

Ничего тут не сделаешь, ему остается лишь повторить вместе с любимым поэтом:

— Что же, как говорил старик Гораций: «Плыви по благодатным морям, устремляя свой взор на все, что достойно мудрого и добропорядочного человека…» — с чувством произнес Волошин, когда наступила тишина, нарушаемая лишь приятным шелестом разрезаемой волны за бортом.

Удивительный остров с таким зловещим, но, к счастью, для нас не оправдавшимся названием «Пусть не сбудется!» серым призраком исчезал за пеленой дождя. А мы уплывали навстречу солнцу и ясной погоде, наверняка навстречу новым приключениям и открытиям.

Нам действительно довелось в этом плавании повидать много интересного и пережить немало приключений, я еще надеюсь рассказать о них. А пока, немножко забегая вперед, — знаете, что оказалось самым сенсационным и удивительным? Находка клада? Как бы не так!

Теперь остров Абсит то и дело упоминается в научных журналах на всех языках. Только в прошлом году на нем побывало шесть научных экспедиций. И все из-за бескрылых попугаев!

Особенно привлекает ученых загадка их происхождения. Как попали на остров крылатые предки этих попугаев с другого конца Земли? Может, их завез кто-нибудь из пиратов? Но не могли же они за два-три столетия лишиться крыльев и превратиться совсем в другой вид, неужели эволюция может идти такими скоростными темпами? Или… Или же затерянный в океане островок посещался людьми — и притом выходцами из Африки! — уже в далекой древности?

А может, предки загадочных попугаев все-таки прилетели сюда сами через два материка и океана, когда еще имели крылья?

Загадок, как видите, немало. И пожалуй, привезенные нами с Острова сокровищ странные птички (три пары их отлично прижились в просторной вольере) скоро затмят славой пиратского попугая одноногого Сильвера, хотя, как ни бился Сергей Сергеевич, ему так и не удалось научить их кричать:

— Пиастры! Пиастры! Пиастры!