На следующий же день мы выехали в Карадаг. Василий Павлович раздобыл в одной из экспедиций грузовик — фургон с брезентовым верхом. Плыть морем в Феодосию на нашем катере он не разрешил.

— Постараемся найти какое-нибудь суденышко на Карадагской биологической станции, — обнадежил он нас.

Мы уложили в кузов акваланги, мешки с имуществом, сняли заднюю стенку фургона и, удобно улегшись на вещах, смотрели, как убегает назад дорога. Скоро скрылись из глаз белые домики Керчи. Потом и гору Митридат заслонили окрестные холмы. Вокруг расстилалась степь.

В стороне от дороги маячил большой покатый холм. Он приметен издали и так велик, что даже не верится, что создали его человеческие руки. Это знаменитый Золотой курган, могила безвестного скифского вождя. Даже сейчас, спустя десятки веков, когда земля на его вершине сильно осела, он достигает двадцати с лишним метров. Почти шестиэтажный домина!

Неподалеку от него виднелся второй курган, поменьше. Он называется Куль-Оба. Раскопав его еще в прошлом веке, археологи нашли богатое скифское погребение. Оружие, золотые сосуды и драгоценные украшения, положенные в могилу вождя, теперь выставлены в одном из залов Эрмитажа. Я видел их на снимках в книгах и решил непременно побывать в Эрмитаже, когда попаду в Ленинград.

С другой стороны дороги уходила к далекому горизонту целая вереница курганов. Их называют одним общим именем Юз-Оба, что означает в переводе «сто холмов». Это не могильники, а сторожевые курганы. С их вершины воины наблюдали, чтобы из степных неоглядных просторов не налетали внезапно на Пантикапей скифы на горячих, полудиких конях.

— А правда, их сто или меньше? — спросила Наташа. Кратов сидел в кабинке, и ответить ей было некому.

— Слезь да посчитай, — уклончиво предложил Михаил.

До самого края неба раскинулись поля уже убранной пшеницы. А когда-то вся эта степь была разбита на участки, разгорожена каменными оградами. Здесь гнули спины рабы, выращивая хлеб, которым кормилась далекая Греция. Профессор рассказывал нам, что, по античным источникам, из Боспора ежегодно вывозилось в Грецию четыреста тысяч медимнов хлеба. В переводе на современные единицы измерения это почти семнадцать тысяч тонн!

Каждое поместье было в те времена маленькой крепостью. Всегда нужно было опасаться набега скифов. Но и в своем доме-крепости хозяин никогда не чувствовал себя спокойно. Рабы тоже были ведь в основном из пленных скифов. Они работали только под угрозой оружия и в любой момент могли восстать. Так они и сделали по зову Савмака.

Мы беседовали об этом, подпрыгивая на мешках, как вдруг машина резко затормозила. Уж не авария ли? Но дорога впереди была пустынна.

— Вылезайте-ка, разомните ноги! — пригласил нас Кратов, выбираясь из кабины.

Когда мы соскочили на землю и окружили его, он сказал:

— Место, кстати сказать, историческое.

Вокруг не видно ни курганов, ни развалин. Только степь до самого горизонта.

— А это разве не памятник? — укоризненно сказал профессор, взмахнув рукой.

Там, куда он показывал, дорогу пересекал невысокий земляной вал. Перед валом тянулась едва заметная канава, почти сравнявшаяся с землей. Неужели это остатки древних укреплений?

— Конечно, — оживился Кратов. — И даже самых древних! Этот оборонительный вал, вероятно, существовал еще до появления греков на крымских берегах. Он пересекает весь Керченский полуостров с севера на юг и стал как бы естественной границей Боспорского царства. А построили его, видимо, еще киммерийцы, легендарные обитатели Крыма в самую древнейшую эпоху, о которых мы почти ничего не знаем, их впоследствии вытеснили отсюда скифы.

Машина тронулась дальше.

Вал тянулся через всю степь, теряясь в пыльной дымке жаркого для. Мы пытались представить себе события двадцативековой давности. Кто знает, может быть, именно здесь, под защитой этого вала, восставшие рабы Савмака готовились отразить грозный натиск тяжело вооруженных воинов-гоплитов, которых привел Диофант, чтобы покарать мятежников. Греческие воины были опытны, закалены в боях и вооружены, конечно, гораздо лучше восставших рабов.

Бой этот, так говорилось в письме, был проигран. Савмак здесь, видно, и попал в плен. А может быть, его ранили в бою.

Скрыться удалось, наверное, немногим. Но и их по пятам преследовали воины Диофанта, пока не прижали к морю и не заперли в крепости Тилур. Дальше отступать было некуда. И все-таки вожаки мятежа скрылись. Куда? Удастся ли нам это узнать?

— Ребята, море! — воскликнула Наташа, отрывая меня от дум.

В самом деле, дорога незаметно привела нас к самому берегу моря. Значит, скоро Феодосия. Промелькнули белые коттеджи лагеря автотуристов, выстроившиеся цепочкой вдоль берега… Широкий песчаный пляж, заполненный отдыхающими. Машина повернула направо, и море снова стало удаляться.

— Поехали прямо на Коктебель, — сказал Михаил, бывавший здесь раньше. — В Феодосии задерживаться не будем, и правильно.

Меньше чем через полчаса мы уже были в Планерском. Небольшой поселок прямо на шоссе, а весь промежуток между морем и дорогой тесно застроен санаториями и домами отдыха. Как-то странно показалось вести научные исследования в таком многолюдном месте.

Одно мне только понравилось: большая темная гора с острой вершиной, нависшая над поселком. Она напоминала профиль сказочного богатыря, сраженного в бою и упавшего навзничь головой в море. Это и был Карадаг.

Мы наскоро перекусили в чайной, а потом уселись вокруг нашего начальника в тени машины.

— Подумаем, что нам делать, — сказал Василий Павлович, расстилая на коленях карту. — Здесь устраивать лагерь мне, признаться, не хочется. Это будет не работа, а пикник. Да и вряд ли крепость стояла на берегу Коктебельской бухты. Правда, тут существовало античное поселение. Следы его нашел под водой еще до войны профессор Орбели, большой энтузиаст и, в сущности, зачинатель подводной археологии. Но это типично греческое поселение, а не крепость, в которой оборонялись восставшие скифы и тавры. Для нее, конечно, выбирали место более неприступное. Скорее всего, искать ее следует в одной из бухточек Карадага. Давайте-ка перебираться на биостанцию! Начнем танцевать оттуда.

Михаилу явно не хотелось покидать Планерское.

— Чудит старик, — буркнул он, усаживаясь на мешки. — Тут вечерами отдохнуть можно, на танцы сходить, в теннис поиграть. А то совсем одичали, верно, Светлана?

— Да, потанцевать было бы не вредно, — вздохнув ответила вместо Светланы Наташа.

Но тут в кузов влез Василий Павлович, и мятежные разговоры прекратились.

— Чтобы не терять времени, я хочу вам дать некоторое представление о месте, где будем работать, — сказал Кратов, усаживаясь рядом со мной. И пока мы ехали по горной дороге, петлявшей из стороны в сторову, он рассказывал о Карадаге. Оказывается, гора эта некогда была вулканом. Миллионы лет назад здесь текли потоки раскаленной лавы и, шипя, сползали в море. Когда вулкан утихомирился и лава застыла, тут образовался целый горный массив из причудливого нагромождения высоких хребтов, обрывистых скал и глубоких ущелий. Некоторые из этих ущелий выходят к морю, образуя небольшие бухточки. Их нам и предстояло исследовать в поисках развалин таинственного Тилура.

В поселке с веселым названием Щебетовка мы свернули с шоссейной дороги на разбитую проселочную. Она скоро привела нас к берегу моря, где прямо на крутом обрыве, над морем, словно висело белое здание биостанции.

Был уже восьмой час вечера. Мы разбили палатку на склоне горы за огородами, разожгли костер и взялись за приготовление ужина.

Рано утром Василий Павлович отправился на биостанцию и часа через полтора вернулся с известием, что на целую неделю нам дали изящный белый кораблик, которым мы еще вечером залюбовались с горы.

Он оказался рыбачьим тралботом, переделанным специально для недалеких экспедиционных плаваний. Все на нем было крошечное: кубрик с четырьмя койками, капитанский мостик и миниатюрный камбуз. Команда состояла всего из трех молодых загорелых ребят — капитана, моториста и матроса. Звали их Сергей, Женя и Валя.

Наш капитан уверенно вел судно. Перед нами, сменяя друг друга, открывались картины, одна изумительнее другой.

Красноватые мрачные скалы вздымались высоко над нашими головами и, казалось, в любую минуту были готовы сорваться и с тяжким грохотом обрушиться на палубу. Одна скала совсем откололась от горы и повисла над морем, удерживаясь в неустойчивом равновесии вопреки всем законам тяготения. Другая поднималась из воды, словно гигант, мрачно закутавшись в плащ до самых бровей. Она так и называлась — Иван Разбойник.

Некоторые скалы напоминали своими очертаниями то льва перед прыжком, то женщину с ребенком на руках, то каменные ворота. И каждая имела свое имя.

Мы обогнули скалу Парус и вошли в Сердоликовую бухту. Здесь чувствовалась близость Планерского, на пляже виднелось много загорающих.

Это подтвердил и наш капитан:

— Дальше бухт нет, это последняя. А вон там, за мысом Мальчин, уже Коктебельская бухта.

— Ну что же, — сказал Кратов. — Отсюда и начнем!

— Есть! — браво ответил Сергей и скомандовал как заправский капитан: — Стоп машина! Отдать якорь!

Женя, как игрушечный чертик в коробке, исчез в своем люке, а Валя торопливо побежал на нос. Мерный рокот мотора стих, и в наступившей тишине мы услышали, как с веселым плеском упал в воду якорь. Начинался новый этап наших поисков и приключений.

За два дня мы обшарили почти все дно Сердоликовой бухты до глубины двадцати метров — и не нашли ничего, никаких следов древних поселений.

Нырять здесь было необычайно приятно. Дна бухты покрыто гравием и галькой, а берега скалистые. Поэтому вода всегда кристально-чистая, точно в роднике, — стоишь на трапе и каждый камешек виден далеко внизу, на глубине пятнадцати метров. Начинает невольно казаться, что между дном и тобою нет никакой преграды и ты сейчас сорвешься и полетишь на эти камни с высоты пятиэтажного дома.

При каждом погружении мы встречали множество рыбешек. Больше всего попадалось зеленушек. Это небольшие, очень красиво раскрашенные рыбки — ярко-зеленые или синие, иногда с красными и желтыми пятнами, которые придают им какой-то «тропический» вид. Наверное, их предки забрели в Черное море из далеких теплых океанов, потому что, как рассказывали нам наши моряки, узнавшие, в свою очередь, это от ученых-биологов, зеленушки не переносят холодной воды и на зиму впадают в спячку, забираясь в расщелины скал и больших камней.

Другой интересной особенностью этих рыбешек являются очень острые и крепкие зубы, каких нет ни у кого из других обитателей Черного моря. Пестрыми стайками плавая у самого дна, они сгрызали с камней наросшие ракушки. При нашем появлении они совершенно не пугались и даже не прерывали своего занятия.

На песчаных участках дна кормились наши старые знакомые барабульки-султанки. У этих рыбешек смешная, сильно скошенная голова, похожая на нож бульдозера. Султанки и действуют как маленькие бульдозеры, ловко разрывая головами песок в поисках рачков и крабов. Мы научились издали узнавать места кормления барабулек по легкой мути, которую они поднимали своими «подкопами».

Встречались и более крупные рыбы. Светлана однажды нырнула в большую стаю резвящейся кефали, и, по ее уверениям, каждая рыбина была чуть ли не в полметра величиной. Дважды я видел акул. Но они держались вдалеке и поэтому вовсе не казались большими и не вызывали тревоги.

Мне привелось видеть, как охотится морской ерш-скарпена. Уродливый, зловещий, грязновато-бурого цвета, весь ощетинившийся колючими плавниками, он неподвижно лежал на дне в тени камней, почти сливаясь с рыжеватыми кустиками цистозиры. Он замер, как убитый, жили только его тупые, злые глаза. Мимо проплывала барабулька. Мгновенный бросок — и она исчезла в прожорливой пасти скарпены. А эта гадина, которую недаром рыбаки называют «помесью жабы с драконом», снова замерла в засаде, поджидая новую добычу.

Вид у скарпены какой-то доисторический: вся она покрыта шишками и буграми непонятной грязноватой раскраски, глаза тусклые, мрачные, угрожающие. В кипящей ухе он оказался бы куда приятнее, хотя бы на вкус. Но я поостерегся его трогать, вспомнив рассказы рыбаков о ядовитых колючках. Они у него в спинном плавнике. Голыми руками его не возьмешь, а остроги или ружья у меня, увы, не было.

Да и с убитым морским ершом, как ни заманчиво добыть его для ухи, нелегко справиться под водой. Насадить его просто на кукан, как других рыб, нельзя: пока доплывешь до берега, весь непременно исколешься. Единственный выход — тут же, прямо под водой, остричь у него все ядовитые колючки. Но не станешь же для этого брать с собой ножницы на морское дно!

Теперь, когда «Алмаз» с опытными рыбаками плавал далеко, нам приходилось самим добывать себе свежую рыбку к обеду и ужину. Этим занимались дневальные, ныряя в маске с подводным ружьем. Но и остальные не упускали случая загарпунить зазевавшуюся рыбешку.