Рано утром, по холодку, мы отправились осматривать Гнатову могилу.

Несомненно, это был курган — и его когда-то раскапывали. Кроме нескольких оплывших ям на склонах, видимо, остатков окопов или блиндажей военной поры, с одной стороны в курган далеко врезался глубокий ров, похожий на овражек. Его вполне мог прокопать археолог в те времена, когда еще не было современной техники. Тогда часто приходилось вести раскопки именно так: не срывая всю курганную насыпь и открывая свободный доступ к погребальной камере, а прорывая вручную неширокую траншею. При этом по бокам ее, вполне возможно, могли остаться и другие незамеченные погребения или какие-нибудь предметы похоронного ритуала, спрятанные в самой курганной насыпи.

— Ну как вы считаете? — спросил Непорожний, когда мы, облазив весь курган, зашли к нему в правление.

— Вполне возможно, что это именно гот. Во всяком случае, проверить его надо непременно. Поеду уговаривать начальство. А не удастся, возьму еще оставшиеся две недели отпуска, выбью всеми правдами и неправдами и стану копать сам. Лопаточкой, как это Смирнов делал и другие археологи в старину.

— А зачем откладывать? — вдруг предложил Клименко. — Напишите просто начальству, что задерживаетесь по семейным обстоятельствам, просите предоставить оставшийся отпуск. И начнем копать. Лопаточками.

— Ну зачем уж так по-сиротски, Андрей Осипович, — засмеялся Непорожний. — Выделим вам какой-нибудь захудалый бульдозер. А может, и парочку найдем. — Он повернулся ко мне: — Скреперы вам ни к чему. Бульдозеры станут прямо сгребать землю вот сюда, в эту балочку. Сразу двух зайцев убьем: и курган сроют, и балочку, глядишь, засыпят. Тоже можно будет поле разбить.

Наутро, ровно в шесть, я уселся рядом с веселым чубатым водителем подъехавшего к гостинице бульдозера, Андрей Осипович и Авенир Павлович забрались в кабину второй машины — и мы отправились раскапывать Гнатову могилу.

Я попросил бульдозеристов Василя и Сашко быть как можно внимательнее и не спешить. И не ошибся. Вскоре после того, как острые ножи бульдозеров сняли первые пласты земли у подошвы кургана, стало очевидно: тут уже вели раскопки. Черная земля курганной насыпи во многих местах была перемешана с выброшенной из погребальной камеры желтой материковой глиной.

Я нервничал и то и дело останавливал машины, когда мне казалось, будто среди комьев взрытой земли что-то мелькнуло. Конечно, для трактористов такая работа была весьма утомительной. Все на нервах. Но ребята оказались молодцами, даже не ворчали.

Вскоре после того как мы начали работать, конечно, набежали любопытные ребятишки. Потом подъехал на своей «Волге» Непорожний. Вышел, молча постоял, наблюдая за работой бульдозеров, и, явно не желая нам мешать, вскоре уехал по своим делам.

— А вон и дедка Гнат спешит, — засмеялись ребятишки.

— Здравия желаю! Что же вы без меня начали! — еще издалека закричал запыхавшийся старик.

Подойдя, он козырнул, приложив ладонь к старой кавалерийской фуражке:

— Гнат Степанович Пилипчук. Очень приятно. Меня старуха на базар с утра наладила, так что извиняйте, что немного припоздал.

— Дедушка, а почему этот курган Гнатовой могилой прозвали? — спросил я у него.

— Потому, стало быть, что мой, — гордо ответил он, выпячивая грудь. — Поскольку давно я сюда люблю ходить, посидеть, отдохнуть. И похоронить себя тут завещал, потому и называется он моей могилой.

— Предусмотрительный, — похвалил Клименко. — А где же теперь будет место твоего успокоения? Ведь мы его сроем.

— Весь сроете?

— Весь, до основания. Не жалко?

— Ну раз надо для науки, — великодушно ответил дедок. — Я ж понимаю. Да вы не беспокойтесь, я себе другой подберу. Курганов у нас много.

Ребятам вскоре стало скучно, и они гуськом потянулись в поселок, к пруду купаться. Забавный старикан завалился спать на самом солнцепеке и проспал до обеда. Утром он появился снова и аккуратно приходил потом каждый день, словно на работу.

Траншею, прокопанную кем-то — возможно, Смирновым, — с одной стороны кургана, оплывшую, заросшую бурьяном и похожую на овражек, я решил оставить напоследок. Ее предстояло расчищать лопатами. А пока бульдозеры снимали курганную насыпь с другой стороны.

Не зря я так осторожничал. На третий день нож одного из бульдозеров поддел осколок глиняного горшка. Остановив машины, я начал расчищать землю в этом месте сначала ножом, потом щеточкой.

Это был осколок древнего сосуда, еще ручной лепки. Их тут оказалось немало. Праздновали, наверное, тризну, а потом посуду побили. Хоть и не попалось ни одного целого сосуда, черепки были большие. Нам повезло!

— Может, удастся склеить, получим даже несколько целых горшков во всей красе, с налепными валиками и наколами, — обрадовался я.

— И отпечатков пальцев отчетливых много, — в тон подхватил Клименко. — Будет что показать Задорожному.

От кургана оставался уже небольшой кособокий холмик. Скоро придется взяться за лопаты. Но на следующий день нас поджидал еще один сюрприз: неожиданно наткнулись на человеческий скелет. Василь — здоровенный плечистый хлопец, остановил бульдозер и поспешно выскочил из кабины.

Странно, что скелет был закопан так неглубоко и почти на вершине кургана. Сохранился он хорошо.

— Слушайте, а ведь это, кажется, могила Смирнова, — первым догадался Клименко.

— Он, он здесь лежит, не сомневайтесь, — сказал дед Пилипчук. — Тут его и похоронили, на кладбище поп не пустил.

Авенир Павлович, отвернувшись, начал поспешно вытирать глаза.

Вероятно, это в самом деле были останки Смирнова. Кого еще могли похоронить в одиночестве посреди степи, на вершине древнего кургана? Мы перевезли его прах на кладбище.

Дальше уже предстояло копать лопатами и просматривать каждый комочек земли: вдруг попадется что-нибудь, не замеченное Смирновым при раскопках или отброшенное в сторону грабителями, шарившими в ночной темноте в раскопанной им погребальной камере.

Я поблагодарил бульдозеристов, крепко пожал их перепачканные мазутом руки. Но наутро, к моему удивлению, они снова появились — только теперь без машин, с лопатами в руках.

— Разрешите вам подмогнуть, — смущаясь, пробасил Сашко. — Интересно же докопать до конца.

А Василь добавил поспешно:

— Вы не сомневайтесь, Назар Семенович разрешил.

Мы взялись за лопаты и, как я и предполагал, вскоре добрались до погребальной камеры. Устроена она была, видимо, несколько необычно. Нам попались обломки обгорелых дубовых бревен. Они крошились при неосторожном прикосновении. Только пропитав специальным составом, который я, к счастью, на всякий случай захватил с собой, удалось закрепить и сохранить два куска древнего дуба.

Но как они попали в погребальную камеру и почему были обожжены? Очевидно, похоронный обряд проводился по старым обычаям местных племен, обитавших тут еще до скифов, не так, как было принято южнее, в степи. Для скифов царских, возглавлявших союз племен, такие погребения не типичны.

В зоне же древней лесостепи деревянные срубы в могильных ямах нередко носят следы огня. Поэтому, кстати, некоторые археологи тоже считают обитавшие тут племена предками славян, у которых обряд трупосожжения получил позднее широкое распространение.

Похоронный обряд — не изготовление посуды. Его традиции гораздо прочнее и устойчивей. Но, конечно, и он постепенно менялся под влиянием новых, уже скифских обычаев. Однако эти перемены происходили медленно, растянувшись на века. Поэтому в здешних краях, совсем рядом, поблизости друг от друга, встречаются очень разные погребения.

Сложным и пестрым миром, видимо, была по своему племенному составу Скифия. Тем интереснее разобраться в этой сложности, распутать ее, точнее определить местообитание, изучить быт каждого отдельного племени, входившего в скифский союз.

Какое же место в этом союзе, в давно исчезнувшем мире занимало загадочное племя? Погребение вождя или знатного воина племени, судя по всему, посчастливилось раскопать Смирнову, а теперь обшаривали его и мы, мечтая отыскать еще хоть что-нибудь.

Но надежды мои были напрасны. Чувствовалось, что все тут уже было копано-перекопано, каждый комочек земли прощупан. Несколько разрозненных костей — три человеческих и пять мелких, принадлежавших, видимо, какому-то животному, верхняя часть человеческого черепа, пробитого в двух местах, да четыре небольших осколка древних сосудов — вот и все, что мы обнаружили в самой камере.

— Наши мужики крепко тут пошуровали, — сочувственно сказал вдруг дед Пилипчук, оглянувшись по сторонам и понизив голос, словно кто-то мог его подслушать в открытой степи. — Я еще хлопцем шмаркатым был, а помню. Он, ученый-то, ценности, какие нашел, к себе в комору перенес. Потом уж они пропали, как он повесился. Может, хозяева прибрали или волостной писарь, что за его вещами приезжал, — кто знает? А скелет-то он, значит, не успел забрать. Мужики не испугались, однако, скелета-то, полезли ночью в могилу. Сторож, правда, был, да совсем никудышный. Даже мы, мелкота, его не боялись, когда на баштане он караулил. Утащим у него рушницу и тащим кавуны! А тут здоровые мужики, чего им бояться? Они его связали для виду и велели молчать, ежели кого узнал. А как не узнать, хоть и темно было? Свои ведь все, соседи. Ну, стали они копаться. Кости, конечно, пораскидали, чтоб спокойнее было. А ученый, бедолага, как утром увидел, прямо за голову схватился. «Что же, — говорит, — вы наделали? Убили вы меня…» Ну, и повесился с горя.

Старик обескураженно покачал головой, громко вздохнул и виновато развел руками:

— Нехорошо, конечно, поступили. Это все куркули затеяли, были у нас такие братья Грищенковы. С ними военный еще приезжал.

— А нашли хоть что-нибудь мужички-то в могиле? — спросил Клименко.

— Сказывали, нашли. Да кто его знает? Открыто, конечно, не похвалялись, да разве скроешь? Слухи разные пошли. На селе ничего не утаишь. Бусы, сказывают, нашли золотые, ожерелье. Корону вроде тоже золотую…

Я не выдержал и застонал, мотая головой.

Дед испуганно посмотрел на меня и поспешно закончил:

— Болтали люди, а может, и не так. Точно, конечно, не знаю. Я же хлопчиком был, пятнадцатый год пошел.

Вечером в гостинице мы говорили о том, какие удивительные вещи могли находиться в Гнатовой могиле и куда их подевали грабители.

— Разграбили, как в свое время богатейшее погребение в Куль-Обе, — сетовал я. — Только там хоть часть украденного удалось разыскать, а тут… И ведь лежат древние золотые украшения где-то, припрятанные в сундучках! Не могли же их расплавить, перелить на какие-нибудь обручальные кольца?!

— Ничего, Всеволод Николаевич, не огорчайтесь, — утешал меня неунывающий Клименко. — Посмотрите, на черепках тоже отпечатки пальцев отчетливо заметны. Дадим их Задорожному сличить с теми, что уже изучены. Если подтвердится идентичность, никаких тогда сомнений не останется, что именно этот курган копал Смирнов. А раз так, не сможет больше ваше начальство возражать, разрешит перенести поиски сюда. Курганов тут много.

«Утешение, конечно, слабоватое», — невесело думал я, разложив вечером на столе наши небогатые находки и прикидывая, как их лучше упаковать. Авенир Павлович пошел перед сном прогуляться. Клименко отправился на прощание поболтать с Непорожним и, как я догадался, попытаться выпросить у него машину, чтобы не трястись до Днепропетровска в рейсовом автобусе.

Делать нам здесь пока было нечего. Мы решили утром уехать. Ведь нужно было еще сличить в Днепропетровске с помощью майора Задорожного отпечатки пальцев древних мастеров на черепках с найденными раньше. Это был последний и единственный козырь, с помощью которого я еще надеялся переубедить ученый совет, чтобы разрешили мне перенести раскопки сюда.

— И вы тоже о ней задумываетесь?

Занятый своими мыслями, я невольно вздрогнул от этого вопроса, вдруг прозвучавшего над самым моим ухом. Андрей Осипович задал его таинственно, приглушенным голосом. Я даже не заметил, когда он вошел в комнату.

— О ком — о ней? — спросил я.

— Об этой дырочке, — Андрей Осипович показал на одно из отверстий в черепе, лежавшем передо мной на столе. — Другая-то дырка — явный пролом, и наверняка уже поздний. Видите, края какие неровные. А эта дырочка весьма интересна.

— Чем?

— Помянули вы нынче про погребение в Куль-Обе. А ведь, помнится, когда его раскопали, нашли в нем сосуд со сценками из скифского быта, как и на Матвеевской вазе. И у некоторых археологов возникло предположение: а не изображены ли это памятные эпизоды из жизни скифского вождя, похороненного в том кургане? И кажется, Дюбрюкс обратил внимание на то, что у найденного в склепе черепа поврежден как раз тот зуб, какой, похоже, врачует у воина скифский лекарь в одной из сценок на сосуде. Так? Не ошибаюсь?

— Да, Шевелев и Дюбрюкс высказали эту гипотезу. Откуда вы знаете такие подробности, Андрей Осипович?

— Читаю всякие популярные книжицы. Подковываюсь, чтобы вам от меня побольше пользы было. Как говорится, ученье — свет, знание — сила, — засмеялся он. — Значит, были такие предположения?

— Были.

— И кажется, оправдались? Говорят, известный рентгенолог, профессор Рохлин, занимающийся изучением болезней древних людей по их останкам, недавно подтвердил это предположение Дюбрюкса и Шевелева?

— Да. Но почему это вас заинтересовало?

— А я по аналогии такую версию разработал: не с подобным ли случаем и мы столкнулись? Не изображен ли на нашей вазе именно этот древний покойничек, чей пробитый череп вы держите в руках. Помните, там среди других сценок есть и такая: знатный воин лежит на земле, а древний лекарь или жрец вроде ему голову долбит? Может, это зарисовка с действительности? Тоже эпизод из жизни вождя, похороненного в здешнем кургане? Заказали специально к похоронам вазу, изобразив на ней памятные эпизоды из его жизни. Возможно?

Я задумчиво кивнул.

— Дырочка-то уж больно аккуратная, — продолжал рассуждать бывший следователь, взяв череп в руки и указывая на отверстие в нем. — По-моему, появилась она явно не после смерти воина. Уж, поверьте, в продырявленных черепах я немножко разбираюсь.

— Думаете — трепанация черепа?

— А что? Операция, конечно, сложная. Но, кажется, и в те времена ее уже умели делать?

— Да.

— Так вот, если бы удалось доказать, что на Матвеевской вазе изображен и портрет, и, так сказать, памятные вехи жизни этого вождя, череп которого лежит перед нами, мы получили бы еще одно весьма веское подтверждение: драгоценности выкопаны Смирновым именно здесь, в Гнатовой могиле.

— Вы думаете, возможно как-то проверить вашу гипотезу?

— Есть у меня в областном управлении еще один старый приятель, — задумчиво произнес Андрей Осипович.

— Тоже маг и волшебник? — засмеялся я.

— Точно, только этот как раз по челюстям и скелетам. Эксперт по судебной медицине. Учился у того самого профессора Рохлина. Сейчас, впрочем, этот Костя Заметаев уже сам профессором стал. Покажем ему, он все выяснит.

На следующий день мы уже были в Днепропетровске. Андрей Осипович сразу отправился с черепом и осколками посуды к своим волшебникам. Вернувшись, привез мне бронь на вечерний самолет в Киев.

— Летите и будьте спокойны, — сказал он. — Вы там берите за горло свое начальство, а я тут стану экспертов теребить, чтобы не тянули с заключениями. Как только бумажки получу, в тот же день ждите меня в Киеве.

Я попробовал было опять заговорить о деньгах ему на дорогу, но Андрей Осипович отмахнулся:

— А вы разве за казенный счет раскопки вели? Что-то я не заметил, когда вы у Непорожнего командировку отмечали. Бросьте, старого следователя не проведете. Почему же мне вы такой роскоши позволить не желаете, чтобы я в Киев за свой счет слетал?