Одного понимания недостаточно, думал Николай. Он пришел домой после посещения «головешек» или «обугленных», как называл всех выходцев с предгорий Кавказа, и настроение у него сделалось клокочущее. Непременно хотелось поделиться результатом, хотя бы и предрешенным два дня назад после встречи с главой землячества. Все это куда-то ушло. И Гарик, и работа, и сама встреча. Осталась только его победа, которую, по существу, не с кем было разделить. Даже с Виолеттой. Николай согласился бы и на это.

Но жена отсутствовала.

Странно, раньше его раздражало, когда она была дома, да ещё командовала его бытом: куда ставить тапочки, где должен висеть дуршлаг. Программа у неё всегда лежит на второй сверху книжной полке, при этом повсюду предметы её интимного туалета. То, что раньше его раздражало и казалось системой принуждения, теперь выполнялось чисто механически и не вызывало никакого протеста. Привык. Даже вид незакрытого тюбика зубной пасты перестал вызывать раздражение. Он походя нашел крышку и завинтил.

Понимание просто отделяет твои мысли от эмоций, пришел к выводу Иванов, но вызывает чувство изоляции. Он так долго смотрел на офорт с изображением луга, стога сена, колокольни на взгорке и непременных ворон, писарскими галками разбросанных по заштрихованному небу, что зарябило в глазах.

Он попытался вспомнить раннее детство, чтобы составить собственный психологический портрет и разобраться в ощущениях, но, кроме железных качелей в маленьком парке, куда ходили с ребятами из двора подглядывать за взрослыми женщинами, так ничего вспомнить не смог. Был ещё случай на карьере, где они купались и куда приходили солдаты в жаркие летние дни. Однажды солдаты, их было двое, затащили в воду девушку под предлогом научить плавать, но она так яростно отбивалась, что в воде соскользнул лифчик, и она, прикрываясь руками и рыдая, вышла под взглядами загорающих. Коле стало очень стыдно, и он убежал. Долго сидел в кустах и ощущал себя одним в целом мире.

Нет, решил Иванов, надо научиться отделять одиночество от того состояния, когда ты просто один.

И с Виолеттой не стоит спешить. Что такое Вадик? Первый. И всего-то. Да у него, исполнись планы, таких Вадиков будет тьма. Но зачем ему тьма? Тьма не нужна. Нужен быт. Иванову вдруг стало ясно, что именно отсутствие быта порождает нервозность и неспособность правильно оценить ситуацию. А ведь именно от самооценки и оценки окружения зависят наши пристрастия и желания.

Кто я?

Иванов никак не мог идентифицировать себя. А все это двойная мораль. Мужчины и женщины с незапамятных времен мастурбируют, но запрещают это своим детям. Когда мать говорит дочери, что секс — это изнурительная, но необходимая, почти бытовая обязанность мужней жены, разве не готовится этим очередная жертва самца? Большинство предпочитает жить по собственным выработанным правилам и установкам, считая их единственно правильными, но от других ожидают исполнения более суровых, пуританских законов поведения.

Иванов вышел на кухню и посмотрел на пустырь.

Когда-нибудь, вернее, очень скоро здесь закипит жизнь.

Он собрался и вывел Зверя из дома. Бабком у подъезда поздоровался с ним исключительно приветливо. Николай очень доброжелательно кивнул в ответ, а пенсионерку, у которой одновременно с качком сдохла дворняга, отличил особенно, поинтересовался, хочет ли она иметь другую, элитную собачку. Но та отказалась. Бездомных полно. Сходила в ветеранский госпиталь и уже привела Найдочку. Найдочка на сносях, и скоро в квартире прибавление. Наоборот, теперь может поделиться пометом с любым желающим. Не запишут ли её в общество?

Иванов дал согласие.

Они со Зверем пошли на пустырь, и собака выступала особенно царственно. Так, словно совсем забыла недавнюю трепку. На самом деле Зверь ничего не забыл. Его большие по человеческим меркам глаза смотрели на мир чуть грустнее и мудрее, словно в человеческих душах собаке открылась ранее неизвестная истина.

Иванова каким-то образом снова потянуло к месту гибели Евсея. Он быстро и безошибочно определил его по осевшей земле и подумал, что осело неестественно быстро. Вечерком надо отправить сюда качка с лопатой, пусть накидает землицы. Не холмик, этого ещё не хватало, а так… вровень. И утрамбует.

Потом они пошли обычным маршрутом вкруговую. У северного ответвления котлована услышали голоса. Иванов заглянул вниз, туда, где некогда было заложено основание бассейна и даже успели сделать ряд помещений под душевые или раздевалки.

Внизу спорили двое — Малыш и Герасим. Видимо, сегодня им некуда было себя деть, так как остальные отсутствовали, а сносного развлечения эти двое придумать не могли. У них не было Лолитиного плеера, у них не было цели Цветмета, у них ничего не было, кроме времени. И Малыш, ощутив переполненность мочевого пузыря, предложил пари: кто выше пустит струю. Герасим согласился. Переполненности не испытывал, но занять себя было абсолютно нечем плюс имел выигрыш в росте, а влупить в твердый лоб Малыша пять «горяченьких пиявок» одно удовольствие.

Малыш подошел к стене и отчеркнул куском угля свой рост, потом позвал Герасима.

— Подь сюда… Встань… Не дергай головой.

— Ты чего?.. — не понял сути проделанной операции Герасим.

— Рост отмечаю. Потом вычтем разницу из твоей струи, — объяснил Малыш.

Иванов наверху диву давался. Смышленый мальчик.

Между тем соревнование началось. Уверенный в собственных силах Герасим поднатужился и, чуть откинувшись назад, набрал побольше воздуху. Лицо его побагровело, а быстрая, тугая струя с жужжанием шмеля взвилась вверх и опала, не коснувшись стены. Он или слишком изогнулся, или близко в вертикали расположил инструмент, но первая попытка была неудачной. Израсходовав на неё добрую половину запаса, Герасим стал предельно внимателен, подвинулся ближе и проделал все ещё раз. Шмелиного жужжания уже никто не услышал, однако высота, покоренная соискателем, внушала уважение. Настала очередь Малыша испытать судьбу. Он примерился к стене, отсчитал четыре ступни, расстегнул штаны и набрал в легкие воздуху… Струйка со звоном ударила вверх и, по мере того как он все больше выгибался назад, ползла все выше и выше. Наконец достигла отметки Герасима. Потом начался быстрый спад. Источник иссяк.

— Ха. Подставляй калган, — деловито резюмировал победитель.

— Не буду, — отрезал заика.

— Это почему же?

— Потому.

— А разница? — понял победитель, куда клонит Герасим.

— Ты хотел, а я не оч-чень.

— Зачем тогда спорил?

— Подставляй, раз проиграл, — вмешался Иванов, спустившийся к тому времени на дно котлована.

Увлеченные соревнованием, они даже не заметили наблюдателя. Рядом равнодушно смотрел на мир Зверь.

Герасим нагнул голову и получил «пять горяченьких».

— Можешь погладить, — разрешил Иванов тронуть собаку.

Малыш уважительно почесал Зверя за ухом.

— Пойдем со мной, поможешь кое в чем, — предложил Иванов и, ничуть не сомневаясь, пошел к лестнице, потом оглянулся. — А ты зачем? — спросил строго-безразлично у заики. — Ты тренируйся.

Малыш вышагивал рядом с неимоверной гордостью. Жаль, что остальные не видели. Бабком у подъезда сошелся во мнении: Иванов — правильный мужчина. И порядок наводит, и культурный. Молодежь при нем присмирела. Жаль, у самого деток нет. Несмотря на общую осведомленность о жизни дома, они не имели и не могли иметь полной информации. Например, никто из них не читал докладной записки начальника штаба подполковника в отставке Бубнова Семена Семеновича.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Довожу до Вашего сведения, что, по данным внутреннего и внешнего патрулирования, на 17 апреля сего года выявлено и сдано органам МВД;

Торговцы фальсифицированной водкой — 1

Наркоманы — 2

При осмотре чердака д. 5 по Халявинскому переулку обнаружены два лица без определенного места жительства. При попытке задержания для последующей доставки в О/М один из бомжей сорвался с пожарной лестницы и скончался на месте. Документов не обнаружено, но его товарищ утверждает, что все знали его под именем Фишер.

Подполковник в отставке Бубнов.

P.S. Касательно общества. Считаю своим долгом, как бывший военный специалист, предупредить председателя о своем выходе из общества…

Что ж ты творишь, Николай? Зачем обидели женщину? Я знаю, это не Вы лично, но все это Бокоруки.

Разве не видишь, они уже везде. Среди нас. Спасай свою душу, Коля.

Иванов и пацан вошли в квартиру. — Виолетта!..

Жены не было. Оно и к лучшему. Правда, он так и не научил её оставлять хотя бы записку — это плохо. Хорошо, что Николай врезал замок в маленькую комнату. Сделано было ради безопасности: если приходили люди. Зверя запирали.

Теперь можно было воспользоваться нововведением.

Они прошли в комнату, и Иванов закрыл дверь. Малыш не обратил на это никакого внимания, весь поглощенный разглядыванием картинок на стене; Иванов вырезал из солидных спортивных журналов по бодибилдингу мужские торсы, и теперь уродливые аполлоны занимали полстены. Вторая половина была отдана собакам. В большинстве своем на картинках фигурировали бойцовские и охранные породы, несколько служебных.

— Нравится?

— Очень.

Ему действительно нравилось здесь все. И картинки, и белая гроздь кораллов, и африканская маска на ковре, но больше всего живой Зверь. Но, зная взрослых, дабы игрушку не отняли, пацан проявлял наибольший интерес по нисходящей. Потому потрогал коралл, а затем подошел к маске.

— Настоящие?

Иванов кивнул.

— Сам нырял?

Иванов снова кивнул.

— А это мне подарили в одном африканском племени, — кивнул он на маску. — Вырастешь — учись, становись профессионалом. Профессионалы везде нужны, — сказал он правильные слова.

Врет, подумал Малыш, кораллов сейчас в магазине навалом, а маска гипсовая, ещё и лакировка халтурная.

— А хочешь такого щенка иметь? — Иванов кивнул на Зверя.

— Не врешь, дядя?

Николая покоробило такое обращение, однако сдержался.

— Тебе, видимо, много обещали, но слово не держали. Я не из таких… А вообще кем хочешь быть?

— Не космонавтом точно.

— Это почему же?

— На земле дел много.

— Хотел бы быть таким? — Иванов кивнул на тот участок стены, где располагались культуристы.

— Ничего не выйдет, у меня конструкция другая и рост…

— Не конструкция, а конституция. Давай-ка раздевайся, поглядим на твою «конструкцию». У меня друг — тренер в клубе.

С этого бы и начинал, подумал Малыш.

— Триста и вперед, — сказал он.

— Чего… триста? — не понял Иванов.

— Или плеер, — поменял цену пацан, расстегнул две верхние пуговицы, обнажив цыплячью шею. — За проститутов хмыри больше берут. Я по-соседски.

Иванов окончательно растерялся. С одной стороны, это хорошо, что мальчик оказался с душком, опытный, с другой — разнесет, такого не запугаешь. Видно, нынешняя улица дает законченное воспитание.

Тупиковую ситуацию разрешил настойчивый звонок в дверь. Можно было не открывать, но тогда времени на решение вопроса «триста или плеер» не оставалось. Николай сделал знак Малышу держать язык за зубами и вышел в коридор.

На пороге стояла знакомая хозяйка эрделя в слезах.

— Ну что же это делается… Совсем невозможно на станцию сходить. Опять этот кобель левую заднюю порвал. Только заживать стало… Вы же говорили. Взносы собрали.

— Успокойтесь. Я сейчас.

Это было совсем ни к чему. Сначала продавщица, потом эта истеричка Ольга Максимовна, за ней Бубнов. Так может все рухнуть не начавшись.

Иванов позвал Зверя и пристегнул поводок.

Малыш увязался с ними. Хозяйка эрделя просто не обратила на него внимания — не до того. А Иванову второй свидетель был как раз. Этот случай он уже не упустит ни за что.

Они добрались до госпиталя почти бегом. Если люди слегка запыхались, то Зверь чувствовал себя великолепно. А ещё ему передался общий нервозный настрой. Нервничал хозяин, нервничала и жаждала крови женщина, предвкушал азарт и острые ощущения мальчишка.

— Вон он! — указала женщина. — Гадина! Они почти одновременно увидели кобеля палевого окраса с темными пятнами на лбу и боках, с длинной свалявшейся шерстью на грязном брюхе. Кобель где-то спер мосол и теперь, уединившись от остальной стаи бездомных, в одиночестве наслаждался желтым от старости гигантом с остатками хрящей и жил. Увидев людей и Зверя, бегущих по его территории, напрягся и заворчал. Принцип — кто смел, тот и съел, — неукоснительно соблюдавшийся в братстве госпитальных собак, мог быть нарушен или подтвержден прямо сейчас. Он боялся, но добычу отдавать не хотел. Во-первых, сам чуть не пострадал, когда отбивал кость на ближайшей городской помойке, а значит, на чужой территории, во-вторых, зачем им его еда. Зверь, он вон какой ухоженный, не то что месяц назад, а больше претендентов не видел. Так почему, скажите, ему делиться? Нет. Пес подгреб под себя мосел и оскалился. Похоже, что его предупреждение подействовало. Люди остановились и о чем-то заговорили.

— Ну что же вы? Вот. Это он. Я точно знаю. И морда его, и цвет… Гадина, — выкрикнула хозяйка эрделя.

Иванов отстегнул поводок:

— Ну, Зверь, взять его! Фас!

Палевый сделал ошибку. Ему бы бежать, поджав хвост. Мудрствования в такие минуты ещё никому не приносили удачи, а он, помня поведение бывшего собрата совсем недавно, вдруг выгнулся над мослом и яростно залаял на человека.

«Чего ты лезешь, мы сами со Зверем разберемся, бабу ещё визгливую притащили с собой… Зачем?» — думал палевый, заходясь в лае. Он даже привстал над добычей.

И напрасно.

Зверь воспринял движение как угрозу хозяину.

Мощно оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, он бросил свое тело вверх и вперед, одним прыжком покрыв расстояние до палевого, и сомкнул чемоданоподобную пасть на загривке. Сдавил сразу и без размышлений. Шейные позвонки хрустнули, как капустная кочерыжка, и рот начал наполняться сладкой, теплой кровью.

Палевый не успел даже испугаться.