Десятая штука

— Конечная остановка, джентльмены! — чиркнул по ушам Терентия голос водителя автобуса.

— Подъем, Терри! — подтолкнул Терентия сидевший сзади вьетнамец Кванг.

Поблагодарив водителя, и получив от него

традиционное пожелание прекрасного дня, Терентий вышел из автобуса. Он вдохнул мартовский морозный, но уже с привкусом весны воздух. Закурив, взглянул на часы. Как всегда — без трех минут семь. От остановки до огромного заводского корпуса двести метров голубеющего в лунном свете снега с сине-зелеными пятнами травы на проталинах. Впереди, обгоняя друг друга, бежали к заводу работяги. Как всегда, лидировал бывший капитан южновьетнамских командос Кванг. Его пытался обойти бывший афганский моджахед Фархад. Они, петляли, словно уклоняясь от пуль. Их старался догнать китаец Сук. По паспорту, он — уроженец Гонконга, хотя почему-то очень плохо говорит на южно-китайском диалекте и прекрасно владеет северным. Следом кучно бегут, поднимая снежные брызги карибские негры-убийцы и торговцы наркотиками с Барбадоса и Ямайки. В Канаде они пережидают, когда истечет срок давности привлечения их к уголовной ответственности за преступления, совершенные на родине. Завод — не единственный источник их доходов. Они подторговывают по мелочи наркотиками, оружием, краденными вещами. Со временем вернутся домой. Большинство — ненадолго: месяц-два покрасоваться перед родней и друзьями — каким крутым стал. Потом свяжутся с перекупщиками наркотиков, и потечет по открытому ими каналу сначала в Канаду, а оттуда в США поток кокаина или еще какого-нибудь зелья. Кто-то купит приличный дом, переправит из Канады купленный по дешевке «джип», начнет сам скупать продукцию наркоплантаций и переправлять ее на материк. Кто-то, «погуляв» несколько дней, обретет вечный покой на местном кладбище. Его достанут ножи и мачете родственников тех, кого он сам некогда отправил в мир иной.

Негры бегут, растопырившись, не давая обогнать себя индусам и цейлонцам. Одни из этих мечтают подкопить деньжат и вернуться домой в милую жаркую Индию богатыми людьми. Тогда они откроют собственные заведения, найдут работников, а сами будут распоряжаться и подсчитывать барыши. Хотя многие хотят жить еще более спокойно, открыв ростовщическую контору. Но для этого нужно накопить десять тысяч долларов. Именно внеся в залог эту сумму, в Канаде можно взять на откуп магазин или бензоколонку. Тогда денежный поток увеличится, а родная Индия станет еще ближе. Еще лучше подкопить пятнадцать-двадцать тысяч. Мир везде одинаков — чтобы получить торговую точку в доходном месте, надо дать взятку чиновнику фирмы, от которой будешь торговать… Правда, среди индусов немало и таких, кто понял, что лучше жить не работая в Канаде, чем за пиалу риса в день вкалывать на своем клочке земли от зари до зари. Было время, когда на Цейлоне и в Южной Индии поднялись целые деревни. Крестьяне продавали свои наделы, летели самолетами, плыли на судах в Канаду. Здесь достаточно было заявить, что ты — представитель одной из низших каст или преследуешься по религиозным и этническим мотивам. Тогда вожделенный вэлфор — ежемесячная финансовая помощь канадского правительства был в кармане. Чем больше семья — тем больше пособие. Отныне не надо было гнуть спину под палящим солнцем, не надо бояться ростовщика. Отныне можно было позволить себе каждый день курятину, можно одеть жену и дочерей в шелк, купить им золотые украшения. Телевизор, видео, стереосистема, о которых в прошлой жизни не приходилось даже мечтать, обосновывались в гостиных. И все это не ударяя пальцем о палец!

Лидировавший в группе индусов Мохендра первые шесть лет своего пребывания в Канаде смеялся над работавшими иммигрантами. За эти годы ему пришлось поработать лишь два часа. Тогда семья не рассчитала и купила дорогущий видюшник. Чтобы прокормиться до следующего чека из департамента по занятости, Мохендре пришлось потаскать картонные коробки на разгрузке грузовика с кофе. На вырученные деньги он купил десять килограммов риса, несколько килограммов замороженных куриных крылышек. Жена сбегала в отделение Красного Креста, притащила рыбных консервов, макарон, бобов, сахара. Дома еще оставались не съеденные продукты полученные ранее в Армии Спасения, католических и лютеранских церквях. Словом, выдержали. Нынче все по-другому, нынче — кризис. Размер вэлфора уменьшается год от года. Гораздо меньше подают в Красном Кресте, Армии Спасения, храмах, а квартирная плата повышается каждые полгода. Да еще старшей дочери исполняется пятнадцать лет. Брачный возраст по законам провинции Онтарио. Надо зарабатывать на приданое. Правда, в Индии много состоятельных людей, мечтающих, чтобы их сыновья жили в Канаде. Жениха для дочки подберет индийская община, имеющая связи с далекой родиной. Разумеется, о парне из высших каст даже мечтать не приходится. Однако и в крестьянской среде нынче немало богатых. Вот и притекут денежки. Но приданое — тысячелетняя традиция! Как бы не был беден человек, он обязан собрать приданое деньгами, носильными вещами, обувью, теле-видео-радиотехникой. Поэтому приходится Мохендре бежать каждое утро, тыкаясь лицом в пропахшие потом кожаные куртки негров. Каждый норовил пробить свою карточку в автомате до 6.00. Если автомат пробивал шесть часов и одну минуту, не оплачивалось полчаса рабочего времени.

Терентий никогда не бегал. Шел, правда, быстрым шагом, успевая проглотить коктейль из табачного дыма и свежего воздуха. Когда подходил к автомату, там уже не было толкотни, препирательств, хриплых негритянский воплей с надрывом: «Move, man! Move!» Шесть ноль-ноль — карточка пробита. Несколько шагов — куртка и сумка с завтраком летят на стеллаж с барахлишком рабочих. Одновременно Терентий успевал вытащить из нее фартук и защитные очки с прикрепленными к ним затычками для ушей. Несколько шагов — выхвачена из ящика связка с шестью парами перчаток, а сам Терентий на рабочем месте. Сирена — перчатки уже надеты. Несколько движений рук — узел для мотора грузовика смонтирован, подогнан четырьмя ударами молотка. Удар по двум большим черным кнопкам. Агрегат разворачивается на девяносто градусов, уплывает к роботу, который начинает сваривать его. На обратной стороне агрегата Терентий уже смонтировал еще узел. Есть несколько секунд перевести дух, пока идет сварка. Так, два узла в минуту, тысяча сто — за смену. Это была не самая тяжелая работа, которой пришлось заниматься Терентию за три года пребывания в Канаде. Попахал он грузчиком, постоял у электропечи в пекарне, поработал упаковщиком на фармацевтической фабрике, мыл котлы и прочую технику в еще одной пекарне, доставлял клиентам горячую пиццу, разносил по домам рекламу. Но и эти виды работы были не столь плохи. Приятели Терентия попали в прачечную, обслуживавшую больницы. Им пришлось в сорокоградусной жаре перепачканное кровью, блевотиной и дерьмом белье, среди которого иногда попадались ампутированные конечности. Физически была легкой работа на парфюмерной фабрике. Одно плохо — так пропитаешься различными шампунями, что потом три часа надо стоять под душем, вымывая их из кожи. Была еще «непыльная» работенка: разгребать мусор на свалке, отделять подлежащие утилизации металлические изделия, бумагу, пластик, материю от того, что надлежало запахать в землю. Временами находили падаль, временами — человеческие трупы. Без энтузиазма вспоминал Терентий, как еще полгода назад, весь мокрый он мыл стокилограммовые котлы из стали, огромные пластиковые ванны, вагонетки. И все это при температуре плюс сорок! По субботам-воскресеньям бывало легче. Завод останавливался на выходные. Работали лишь ремонтные службы и вспомогательный персонал. В эти дни шла разморозка морозильных камер и ледяной воздух из них попадал прямо в цеха. На улице палило солнце, температура в заводских помещениях была близка к нулю. Тогда Терентий убирал еще и мэрию маленького городка. Так, вкалывая по двенадцать часов в день, он собрал девять тысяч долларов. Сейчас он добивал десятую штуку, работая по девять часов в день с одним выходным.

Сварен первый узел, за ним — второй, и пошла продукция по транспортерным лентам от одного рабочего места к другому, обрастая новыми и новыми деталями. На протяжении всей технологической линии замелькали огни сварки, разметались снопы оранжевых искр, повис сизый дым. Канадцы гордятся чистотой своего воздуха. Даже в промышленных зонах с сотнями предприятий но свеж, напоен ароматами скошенной травы. Все образовавшиеся в процессе производства дымы, пар, газы затягиваются специальными уловителями в систему воздухаочистки. Что-то заглатывается сразу, что-то клубится в цехах, оседая в легких работяг. Чиркают время от времени по лицу и волосам искры, прожигают (сколько их уже выбросил Терентий) футболки, попав на пропитавшиеся маслом места.

К своей работе Терентий относился философски, повторяя в трудную минуту: «Не солдат с автоматом сюда гнал! Сам в Канаду приперся — теперь терпи!» Однако подчас со злостью вспоминал он еще советских журналистов и чинуш из министерств, расписывавших североамериканские «заводы будущего». Там, по их словам, все делали автоматы и компьютеры, а в цехах стоял запах роз и орхидей. «Обували вас, как хотели! — размышлял Терентий. — При всей автоматизации производственных процессов всюду ручной труд. Не для того эти умные машины, чтобы облегчить жизнь работяге, а чтобы высосать из него последние соки!» Сам Терентий только раз попал на такой завод. Поработал там денек, облизнулся — мечта! Ни шума, ни дыма, ни искр. Дюжина технологических линий производивших двери автомобилей, бамперы, крылья и прочее, упиралась в стоявший прямо в цехе железнодорожный состав из двенадцати вагонов. Терентий проверял качество продукции. Провел рукой по детали, нет вмятин и выбоин — на стеллаж с готовой продукцией. Если есть — на стеллаж с браком. Забил полностью стеллаж — подъехал работяга на электрокаре. Хорошие детали забросил в вагон, плохие — увез на переплавку. Могли бы хозяева поставить электронику для технологического контроля, но работяги дешевле обходятся.

— Куда состав? — поинтересовался тогда Терентий у бригадира.

— В Портленд, в Штаты. Там собирать автомобили будут. Оказывается, дешевле изготовлять детали в Канаде, а саму сборку осуществлять в США. И дай Бог! Все мы боимся, как бы не перевели завод в Мексику. Здесь квалифицированный рабочий получает двенадцать баксов в час. Там — тридцать семь центов в день, и готов при этом ноги целовать хозяину. Ведь на таком же мексиканском предприятии заработная плата составляет двадцать центов в день.

Нынче в Канаде над всеми висит угроза безработицы. А ведь еще недавно владельцы мелких бизнесов чуть ли не за рукав тащили к себе людей просто гулявших по улице — лишь бы работали. Теперь приткнуться куда-нибудь очень сложно, и выбирать не приходится. Согласно закону, иностранцев берут только туда, где не хотят работать канадцы. А канадцы хотят работать даже с радиоактивными материалами. Видел Терентий и другое — кварталы сплошной безработицы, половина населения которых уже к полудню пьяна в хлам. Видел он и побирающихся, некогда благополучных людей, раздавленных кризисом. Терентий наблюдал нищих во многих странах. В Турции, в Египте, в Святой земле — в Иерусалиме тянулись за подаянием холеные, никогда не знавшие труда руки. Там эта публика поколениями занимается нищенством, передавая от дедов-прадедов внукам-правнукам свое ремесло и места попрошайничества. Никогда не забудет Терентий старую еврейку в Иерусалиме, которая завершив свой «рабочий день» аккуратно складывала банкноты, а мелкую разменную монету швыряла горстями в воздух, осыпая денежным дождем себя и прохожих. В Канаде было иначе. Конечно, попадались представители «династий», но большинство стали побирушками сравнительно недавно. Одни, окончив «работу», прихватывали в магазине бутылочку и, сев в собственную машину, ехали домой, где их ждал ужин. Другие в ночлежку-шелтер, где их тоже ждал ужин, чистая постель, а утром завтрак и сухой паек на целый день. Эти могут позволить себе выпивку лишь на следующее утро. Появление в шелтере в нетрезвом виде категорически запрещено и карается изгнанием оттуда. Для начала на две недели. Если бродяга снова проштрафится — его изгоняют из ночлежки навсегда. Немало в Канаде и таких, кто решил жить на улице, перебиваясь зимой в раздаваемых полицией пуховых спальных мешках. Жестко спать, заедают вши, если подали мало — приходится искать в урнах объедки. Зато — свобода, полная независимость от общества, отсутствие каких-либо обязанностей. Видел Терентий таких в Германии и во Франции, и даже в благополучной Швейцарии. Там они держались все вместе. Здесь, в Канаде каждый существует отдельно, полагаясь лишь на себя самого. Только в одном случае канадские нищие сбиваются в кучу — когда не хватает на выпивку.

— Вольно без работы гулять, — вспоминал

Терентий слова Некрасова, глядя на мордоворотов, трясущих пустыми стаканчиками с призывом подать.

Терентий никогда не подавал нищим. Гуляя по Торонто в один из своих немногих выходных, он увидел такую картинку. К сидевшей на лавочке молодой китаянке примостился седобородый, краснорожий и упитанный бродяга.

— Не будет ли у вас четырех долларов на кофе старому больному человеку, мэм? — пробасил он окутывая воздух перегаром.

— Я бы подала, будь уверена, что вы будете пить именно кофе, — ответила та.

— Разумеется, кофе, мэм! Кофе, кофе и только кофе!

— По-моему, вы предпочитаете более крепкие напитки, — неуверенно произнесла китаянка, открывая сумочку.

На обратном пути Терентий вновь наткнулся на седобородого. Тот, вероятно, расколол китаянку не только на «кофе», но и на «сэндвич», и теперь блаженствовал с бутылкой пива в руке. Рядом валялась пустая 50-граммовая бутылочка из-под виски.

— Пьет открыто, не боится, — подумал Терентий. — А чего ему бояться? Задержит полиция? Сто баксов штрафа за распитие в неустановленных местах он никогда не заплатит. Больше чем на сутки за это его не посадят. Все — крыша над головой, да еще помоют и покормят бесплатно. Принудительных работ дадут не больше двух суток и то — вряд ли, поскольку кризис.

Помнил Терентий и американские телепрограммы. Там принялись бороться с попрошайничеством, которое, как и в Канаде, все больше стало походить на вымогательство. Особенно запомнился сюжет: белая старушка подала пожилому негру. Не успела она отойти, как тот достал из сумки бутылку виски и со счастливой улыбкой сделал большой глоток. «Не подавайте на улице! — предупреждали американцев. — Ваше подаяние будет пропито или потрачено на наркотики. Если вы действительно хотите помочь нуждающимся, передавайте ваши деньги муниципальным органам. Они решат вопросы бесплатного питания, бесплатной раздачи продуктов и хозяйственной утвари неимущим». Терентий, когда имел лишние деньги всегда использовал эту форму помощи. Он не проходил мимо девчат из «Армии Спасения», ежившихся в легких шинельках под пронизывающим торонтским ветром. Они стоят на главных улицах города, на станциях метро, собирают на подарки для бедных людей к Рождеству и другим праздникам. Скольких спасла эта Армия от пожирания отбросов из урн, от воровства и разбоя! Трудно Терентию пройти мимо аккуратных старичков и старушек в черных пиджаках, к которым приколоты ордена, полученные много десятилетий назад на побережье Нормандии, в полях Европы, джунглях Новой Гвинеи и Филиппин. Это — ветераны Канадского Королевского Легиона собирают на подарки и материальную помощь однополчанам. Тем, кто уже совсем немощен и плох. Стоит капитан Шотландского пехотного полка Беверли Скотт, благодарит жертвователей, прикалывает им на плащи и куртки красные матерчатые маки. Помнит капитан, что на другом конце Торонто догорает от рака бывший солдат его роты Эндрю МакКовен. Приятно будет старику Эндрю получить, может быть, последний в его жизни подарок. Ему очень важно знать, что его кто-то еще помнит. Да и небольшая сумма денег тоже не помешает. На Красный Крест Терентий тоже всегда отстегивал. Сколько раз случалось обращаться, когда ему пришлось покинуть родину.

Сирена! Первый брейк — пятнадцатиминутный перерыв. Вот и пролетели первые три часа. Работяги потянулись в туалет, оттуда — на второй этаж, в кафетерий. Терентий выдернул из сумки пару бананов. Расправившись с ними, подошел к столу, на котором стояли корзиночки с пакетиками кофе, како, чая, сахара, сливок. Все это — бесплатно, за счет фирмы. Заварив стаканчик черного кофе, Терентий прошел с ним в курилку. Сидевшие за большим столом вьетнамцы, потеснились, дав ему удобно устроиться в мягком кресле. Люди всегда уважали Терентия. Уважали за то, что моментально осваивал любую работу. Уважали за то, что прожив в Канаде меньше многих, владел английским гораздо лучше их. Уважали за то, что умел за себя постоять. Везде и всюду находится человек, считающий себя самым крутым. Дал с таким слабину — считай, пропал. Начнут доставать и другие. Сумел дать отпор — никто уже прискребаться не станет. В первые дни работы на Терентия налетел убийца с Ямайки. Терентий сразу заприметил двухметрового наглого негра, расталкивавшего всех на своем пути. Попытался он толкнуть и Терентия, да налетел на твердое, словно из стали, плечо. Терентий резко выбросил вверх указательный палец.

— Удар этим пальцем — и человек на кладбище. Запомни это, — медленно и отчетливо сказал он.

Сделав шаг мимо ошарашенного негра, Терентий резко обернулся. Решивший, что сейчас последует удар, негр дернулся назад, оступился и сполз по стене.

— Я надеюсь, ты знаешь, что такое кладбище? — также отчетливо спросил Терентий.

— Да, босс, знаю! Мертвые там! — срывающимся голосом завопил негр.

— Точно! — ответил Терентий и медленно пошел прочь.

Это произошло во время брейка. Еще через три часа во время обеда к Терентию подошел один из ямайских.

— Скажи, босс, чем ты занимался в России? — спросил он.

— У меня было много профессий, — ответил Терентий.

— А не был ли ты, случайно, командос?

— Съезди в Россию и узнай! — последовал ответ.

Все, в том числе и спрашивавший, дружно расхохотались. Терентия приняли.

Гудок. Надо идти на рабочее место — через минуту конец перерыва. Терентий загасил окурок в пепельнице, двинулся к выходу. Вот он у своего агрегата. Сирена. «Пошла писать губерн6ия!» — снова замелькали руки Терентия.

— Привет, Терри! Как ты сегодня?

— Спасибо, мэм! Прекрасно! — проводил Терентий краем глаза хозяйку завода — двухсоткилограммовую сорокалетнюю англичанку.

Еще не старая женщина раскормила себя до такого состояния, что уже не может передвигаться самостоятельно. Однако каждый день она объезжает все цехи на электромобиле. Не смотря на толстоту, она отнюдь не ленива. Каждого из тысячи рабочих знает по имени, в курсе, кто на каком месте работает. В отличие от большинства толстых людей она совсем не добрая. Частенько после ее посещений завода на рабочей карточке того-то из сотрудников появляется буква f, что означает forget — забыть. Позавчера был четверг — день платежа. Взглянув на выданный бригадиром чек, Терентий выругался:

— Вот суки! Опять за час работы не доплатили! Так, что литр вина или три пачки сигарет, или семь гонконгских футболок шиш получишь.

За час, а то и два работы в неделю недоплачивали всем. Все про себя матерились, но молчали. Лишь новенький афганец Ахмед пошел с таким чеком к хозяйке. Недоплаченные деньги ему вернули, а букву f в карточку вписали. В пятницу о нем уже никто не вспомнил.

В Канаде нельзя критиковать начальство, задавать ему лишние вопросы. Терентий вспоминал, как еще в «совке» на профсоюзных и прочих сборищах ругали начальство, а оно всегда говорило: «Спасибо за критику!» Попробуй в СССР уволь кого-нибудь за критику! Правда, время от времени увольняли: тех, за кого «попросил» КГБ или у кого нашла коса на камень с уж очень большим начальством. И то: сколько перед этим воспитывали, увещевали, подыскивали работу в другом месте. Здесь, в Канаде, вякнул не то — иди, отдыхай! Чинушам, сидящим в офисах еще хуже. Могут не один год проработать бок о бок, а сказать другу лишь несколько слов, и то — по службе. Такого стукачества Терентий не видел даже в Израиле, а советская хохма: «Ты начальник — я — дурак. Я — начальник — ты — дурак» стала здесь нормой жизни. Хорошо лишь то, что никто не лезет тебе в душу, никто не вызывает на откровенные разговоры, никто ни к чему не призывает. Твой внутренний мир и душевный покой защищены сложившимися столетиями моральными устоями: «Не задавай лишних вопросов! Если человек захочет, он сам тебе расскажет».

— Эге, сирена! Быстро эти три часа пролетели. Пора обедать, — направился в кафетерий Терентий.

Он загрузил в одну из многочисленных микроволновок пластиковую коробку со вторым блюдом — рыбным филе с овощами. Заварив стакан чая и стакан кофе, принялся за салат из зелени и креветок. Только на одном, сверхсовременном заводе Терентий видел столовую самообслуживания, где продавались супы и вторые блюда. На остальных предприятиях работяги приносили харчишки с собой. Разогревали их в микроволновках, запивали напитками из банок, купленных в установленных в кафетериях автоматах. Терентий не пил этих напитков. От них у него начинали сыпаться волосы. Подкрепившись, он посетил курилку. По сравнению с брейком, там прибавилось народа. Все разбились по национальным признакам: китайцы с китайцами, испанцы с испанцами и так далее. На этом заводе Терентий был единственным русским. Рядом с ним примостился тоже единственный ливиец, черный как сапог Бесли Ломбарди. Бесли хотелось поговорить, и Терентий решил дать ему такую возможность.

— Скажи, Бесли, если, конечно, хочешь, откуда у тебя итальянская фамилия?

— О, Терри, это — целая история, — осклабился ливиец. — Моя мать — местная, с юга. Отец — итальянский генерал, один из сподвижников Бенито Муссолини. Меня родители нарекли Гитлером. Я с гордостью носил это имя, поскольку отец всегда утверждал, что Гитлер — очень хороший человек. Отец дал мне приличное образование и деньги. Повзрослев, я открыл собственный бизнес и процветал. Потом к власти пришли «красные». Они начали зажимать предпринимателей, особенно — полукровок. Двинул я в Германию. Думал: с моим именем королем там буду. Прилетел во Франкфурт-на-Майне. Офицер на паспортном контроле взял у меня паспорт и, даже взглянув в него, спрашивает:

— Ваше имя?

— Гитлер, — отвечаю я и дружелюбно улыбаюсь.

Побагровел офицер, швырнул куда-то мой паспорт, нажал на кнопку. Прибежали солдаты с автоматами. Офицер им что-то сказал. Ткнули меня дулом под ребра. Я согнулся. Они меня, будто больного, под руки притащили к себе в караулку. Там еще по шее дали. «Вы, — орут, — над немецким народом издеваетесь. Мы вас ближайшим рейсом назад, в Ливию отправим!» Насилу упросил их заглянуть в паспорт. Отпустили, но сказали: «Советуем сменить имя. Оно сейчас в Германии не популярно!» Покрутился я в Германии. Прекрасная страна — куда лучше Канады! Но не хотят нас там. Наелись турками и югославами. Дунул я в Италию. Как-никак — родина отца. Вроде — и моя! Имя, правда, сменил. Хотел взять Муссолини — в честь героя нашего народа. Однако итальянцы отказались дать мне это имя. Сказали, что непопулярен сейчас этот герой. Тогда я стал Бенито — так Муссолини звали. Затолкнули меня итальянцы в лагерь беженцев под Римом. Оттуда меня в Канаду вытащили. За годы пребывания здесь мое имя из Бенито трансформировалось в Бесли. О, гудок! Надо идти…

— Итак, Терентий Федорович, последние три часа пошли. Сегодня — суббота. Завтра денек отдышимся, — сказал себе Терентий, приступая к работе. — Ну а сегодня вечерком у нас шоппинг. Что мы имеем в графе расходов?

Терентий жил, не отказывая себе, но и не шикуя. Надо было собрать десять тысяч долларов, чтобы чувствовать себя уверенно. Будет эта сумма — можно будет открыть свой бизнес. Имеешь десять тысяч на счете в банке и постоянную работу — можно взять ссуду на покупку жилья. За девяносто девять тысяч, а то и меньше, если поторговаться, можно отхватить квартиру в таун-хаусе — длинном 2-3-этаэном доме. Каждая квартира имеет 2–3 этажа. На каждом этаже санузел. Имеется гараж на 2–3 машины. В комнатах простор, есть огромная кухня, второй выход на небольшой собственный участок. Каждый хозяин квартиры обустраивает его на собственный вкус. Кто-то ставит песочницу и качели для детей, кто-то разводит цветник, кто-то выращивает овощи, кто-то ставит шезлонг и зонтик от солнца. Платить надо девятьсот баксов в месяц — возвращать кредит банку. Зато это — уже твое! И работаешь ты на себя, а не на домовладельца. Разница между выплатами банку и квартплатой невелика, поскольку в Канаде она высокая. Поначалу Терентий лоханулся. Снял квартиру с двумя спальнями. Казалось бы, живи и радуйся! В квартире два санузла, в подвале — гараж, где каждый жилец имел место для машины, на первом этаже — бассейн, сауна, гимнастический зал, а вокруг дома — парки, тянущиеся на десятки километров. Одно плохо: за квартиру надо платить восемьсот баксов в месяц. Прожил Терентий пять месяцев и нашел жилье подешевле: однокомнатную квартиру в центре, рядом с метро. За шестьсот пятьдесят «зеленых» в месяц. Можно было бы за полтысячи снять подвал, но Терентий решил, что это ниже его достоинства. Можно, конечно, влезть в долги и купить квартиру в билдинге — многоэтажном доме. Но это — уже сто тридцать — сто сорок тысяч. Можно даже купить в кредит виллу, но Терентий сам этого не хочет. Ведь в этом случае за старье двадцатых годов надо платить 150–170 тысяч. К тому же выкладывать большие деньги на ремонт этого этих «хором». Многое подгнило, обветшало, требует замены. Хозяева подкрасят-подмажут — и молчок! Риелтор знает все эти хитрости, но тоже молчит. Ему лишь бы получить комиссионные. О другом жилье Терентий не мог пока даже мечтать. Лишь на следующей неделе он добьет десятую штуку. Тогда можно будет уже конкретно подумать о будущем. Есть три варианта. Во-первых, купить жилье и продолжить работу на заводе. Во-вторых, открыть свое дело. В-третьих, махнуть на запад, в Ванкувер, завербоваться на лов лосося. Тяжеловато — три месяца в море. Зато зарплата десять тысяч в месяц. Конечно, хотелось бы отдохнуть смотаться в Штаты, во Флориду, пока там не жарко. В этом случае отпадает первый вариант. Сейчас не принято ходить в отпуск. Съездишь куда-нибудь на три дня, вернешься, а на твоем месте уже другой! Да и в Ванкувере ждать не станут. Открыть свое дело? Опасно! В Торонто ежедневно открываются сотни мелких бизнесов. Столько же закрывается — кризис. Но что об этом думать сейчас? Главное — за квартиру уплачено, деньги жене с сыном в Россию отправлены. Посылку с их заказами отослал в прошлом месяце…

Однако — короткий гудок. Смена окончена. Теперь — быстро одеваться! Терентий первым пробил свою карточку. К концу смены в промышленную зону приходят сразу четыре автобуса: с разных линий метро и один загородный. Если поспешить, можно успеть на автобус, привезший работяг ко второй смене. Терентий с сожалением видит, как от остановки трогается нужный ему автобус.

— Чертов водитель! — хрипит рядом креол Хуан. — Теперь пятнадцать минут ждать!

Водители английского происхождения никогда не ждут. Отправляются с конечной остановки минута в минуту по расписанию. Также минута в минуту по расписанию прибывают они на остановки по пути следования. На сей раз работягам повезло. Автобус притормаживает: за рулем итальянец Роберто. Пару потерянных минут, пока усаживаются уставшие рабочие, он наверстает в пути. До конечной остановки Ройял Йорк час езды.

— Привет, Роберто! Спасибо! — входит Терентий.

— Привет, босс! Как ты сегодня?

— Спасибо, прекрасно! Как у тебя?

— Спасибо! Тоже неплохо.

Терентий бросает в кассу рядом с водителем маленький картонный билет, опускается на сиденье и засыпает. Спит, как всегда, без снов. Через сорок минут просыпается. Автобус уже на проспекте Ройял Йорк. Летом проспект утопает в зелени. Стоящих на нем домов не видно. Сейчас нет листвы, и Терентий любуется виллами. Проплыл квартал домов в колониальном стиле, за ним — приземистые, широко размаханные американские бунгало, следом — швейцарские шале с крутыми высокими крышами, немецкие «хаусены» с белыми в черную полосу стенами и, наконец, облицованные серым камнем, увитые плющом постройки в английском стиле.

— Станция Ройял Йорк! Конечная остановка, леди и джентльмены!

Снова слова благодарности от пассажиров и пожелание пассажирам прекрасных выходных от водителя. Удобна система транспорта в Торонто. Как минимум, одна из конечных остановок наземного транспорта — станция метро. Заплатил за проезд в автобусе или трамвае — в метро уже ничего не платишь. Заплатил за вход в метро — ничего не платишь в наземном транспорте. Станции метро и остановки автобусов — единое целое. Чтобы сделать пересадку пассажиру надо лишь спуститься по эскалатору. Для входящих в метро с улицы — отдельный вход. Конечно, с улицы можно «просочиться» на остановку автобуса и оттуда бесплатно нырнуть в метро. Но это — опасно. Если поймают — придется платить восемьсот долларов штрафа. Поэтому зайцев на транспорте нет. Да и сам проезд не очень дорогой — доллар тридцать центов. При умении за эти деньги можно объехать весь город.

Терентию опять повезло. Едва он спустился на платформу, подкатил поезд. В ярко освещенных вагонах работают кондиционеры, а пассажиры стоят в них только в часы пик. Прозвучал музыкальный сигнал. Забегали лампочки на входами: двери закрываются. Теперь можно и почитать. Когда-то Терентий экономил на газетах. В каждом вагоне на сиденьях всегда можно было две-три газеты, оставленные другими пассажирами. Теперь брошенная газета — редкость. В связи с кризисом люди стали меньше покупать: экономят каждый цент. Предпочитают читать в работающих допоздна библиотеках, узнавать новости из телепрограмм.

Терентий раскрыл роман Юрьенена «Вольный стрелок». К сожалению, этот талантливый писатель неизвестен большинству россиян.

— Станция Пейп, — прошелестел репродуктор.

В Торонто все станции имеют названия улиц, на которых они расположены. Удобно пассажиру — вышел из метро — знает, на какой улице находится.

У двухэтажного дома многоквартирного дома стоит вечно хмельной хозяин, грек Джим Цораклидис. У него два доходных дома и собственная вилла, подвал которой он сдает квартирантам. Еще недавно семья Цораклидисов владела еще магазином и строительной фирмой. Разорилась сначала фирма, затем магазин. Теперь их единственный источник доходов — квартплата. Приветствия и традиционный вопрос:

— Как дела?

— О, Терри, только ты один платишь в срок! Остальные или задерживают плату, или не платят совсем. Кончилась Канада! — отхлебнул Цораклидис виноградной водки из бутылки, которая всегда при нем, и пошел разбираться с жильцами первого этажа.

Вот Терентий на втором этаже, в блистающей чистотой квартире. Душ, а после него, как говорил Александр Васильевич Суворов: «Укради, но выпей!» В серебряную чарку — память об отце — налит коньяк «Наполеон-де-Валькур». За ним в рот Терентия последовали кружок лимона и ломтик лосося. «Завтра — выходной — можно позволить. Теперь включить телевизор и посмотреть, что у нас на обед», открыл холодильник Терентий. На обед Бог послал ему салат из перца паприка, суп из свежих шампиньонов, кусок пиццы и виноград… Немногие иммигранты позволяют себе так питаться. У них, да и у многих рядовых канадцев — ежедневное блюдо — сосиски с отварной картошкой. Китайцы вообще жрут отбросы. В Чайна-тауне цены на продукты низкие, но продовольственные товары с гнильцой, с давно истекшим сроком годности. Есть, конечно, и другие китайцы — не рядовые. Эти тихой сапой прибрали к рукам экономику Торонто и блаженствуют теперь в 3-4-этажных виллах в тихих зеленых районах. Перед такими хоромами красуются три-четыре дорогие машины: «Знай наших!» Хозяева этих домов держат собственных поваров и посещают престижные рестораны типа «Золотой Пекин». У них все четко. Отстегивают миллионы китайской общине. От нее деньги уплывают в Поднебесную или идут на адаптацию прибывших в Канаду китайцев. А их только в Торонто ежедневно приезжает до шести сотен. Для них всегда находится работа. И разборки между ними всегда проходят тихо, без привлечения полиции. Был Ли Чан — и пропал. Куда девался? Никто о нем не вспомнит. Правда, теперь не тот прошел китаец, что еще пару лет назад. Любой из них теперь скажет, что Канада должна поделиться своей огромной территорией с другими. Что они — китайцы — несут благо всему человечеству, осваивая просторы Канады. Правда, осваивают они только Торонто и Ванкувер. От экономики они перешли к политике. Внедряются в органы управления, вытесняя оттуда канадцев. И сейчас на экране телевизора репортаж о результатах выборов шефа торонтской полиции. Дожали прежнего начальника, вынудили уйти в отставку. Конечно, преступность возросла. Терентий помнил времена, когда в убийство в Торонто совершалось всего раз в месяц. Для мегаполиса с 3-миллионным населением — немного. Тогда даже неудачная попытка ограбления лавчонки считалась преступлением недели. А репортаж о ней завершался вопросом: «Когда же наша доблестная полиция избавит нас от разгула преступности?» Сейчас убивают еженедельно, а подобные вопросы ушли в прошлое. Полиция старается: восемьдесят процентов преступлений раскрывается в течении суток. Как правило, уже на следующие сутки виновные арестовываются. Многое делается полицией по профилактике правонарушений. Не ее вина, что число преступлений растет. Здесь много причин, в том числе иммиграция. Канадцам с детских лет прививается законопослушность. При этом главной обязанностью школьника является знать, понимать и уважать права других людей. Но как вдолбить это в голову человеку, прибывшему в страну из «каменного века»? Заразила, например, такого гонореей проститутка. Он начинает отлавливать жриц любви и топить их в озере Онтарио. А шефа полиции долбят на каждом заседании городского совета по борьбе с преступностью. Особенно старалась его председатель — китаянка Сьюзен Енг. Когда же старик подал прошение об отставке, оказалось, что уже готов приказ о назначении на его должность той же Сьюзен. Тогда поднялся весь белый Торонто. Пошли демонстрации, пикетирование департамента полиции. Добились проведения выборов на эту должность. В противовес «китаёзке» выдвинули свои кандидатуры четверо белых. Слава Богу, сегодня избрали начальником департамента шефа криминальной полиции. По крайней мере, — работника, а не болтуна-политикана. Сейчас он говорит с экрана телевизора, что сделает открытой статистику по преступлениям, совершаемым представителями разных рас и национальностей. Почему-то много лет эта статистика была засекречена: боялись обидеть черных и цветных. А этот режет, что преступление имеет и «цвет кожи и национальность». То-то у Сьюзен личико вытянулось. Хотя и «русские» бывают разными. Есть ребятишки, приехавшие с крутыми миллионами, купившие себе виллы и «ролс-ройсы», а телохранителям, привезенным из России, — «мерседесы». Есть открывшие мелкие магазинчики, ресторанчики, мастерские и вкалывающие в них с утра до ночи. Есть слой выходцев из России, живущих за счет вновь прибывших: посредники, переводчики, просто аферисты. Но большинство иммигрантов прозябает. Особенно — интеллигенция. Ни Канаде, ни Штатам, ни Европе не нужны «русские» врачи, инженеры, ученые. Не говоря уже о творческой интеллигенции: музыкантах, художниках, писателях. Нелегко приходится и воротилам, поднявшимся в свое время на российском дефиците, кооперативах, совместных предприятиях. Здесь всего полно, и никому ничего не нужно. Привезенные такими десятки и сотни тысяч долларов не дают возможности жить на банковские проценты. Поэтому приходится пахать и таким, проклиная Канаду. В последнее время едет много молодежи: без денег, без профессий, без каких-либо знаний. В России она подторговывала, где-то подворовывала. Здесь надо вкалывать. Однако молодняк предпочитает поворовывать. Вот и сейчас репортаж: вяжут «русских», воровавших в супермаркетах. Компанией в шестнадцать человек наворовали на двадцать пять тысяч — немного! В Штатах опять крушение поезда и наводнение. В Канаде гробанулся самолет местной авиакомпании. В России — пьяные рожи.

Но вот с теленовостями и обедом покончено. Теперь — шоппинг. Сегодня — суббота. Супермаркет «Ноб хиллз фарм» работает до позднего вечера. Это — огромный продуктовый магазин с умеренными ценами. Терентий скользнул взглядом по аквариуму с живыми омарами (дорого) и направился к 100-метровому прилавку. Тридцать метров в нем отведено под мясной отдел, — тридцать — под колбасы и ветчины, тридцать — под сыры, десять под полуфабрикаты из птицы. Даже прожив в Торонто много лет, Терентий не переставал восхищаться этим прилавком. Лежат на протяжении трех десятков метров сыры из разных стран и ни один из них не повторяется. То же в других отделах. Терентий купил итальянского сыра, канадской ветчины, немецкой салями. Последовал отдельный прилавок с молочной продукцией. Одного масло несколько десятков сортов. Отоварившись, Терентий миновал отдел фруктов и овощей, занимающий пол-этажа. Он купит их по соседству с домом. Там тоже лежат горы ананасов, апельсинов, винограда. Только выбор больше, а качество выше. Правда, цены чуть дороже. Теперь — к лифту. В подвальном этаже кофе, чай, бакалея, кондитерские изделия, консервы, парфюмерия, бытовые товары, продукты для животных. Терентий взял рижские шпроты, крабов, черный хлеб, гречку, соленые огурчики, греческую халву с фисташками. Снова лифт. На пути к кассам в тележку загружены полуфабрикатами: рыбными шницелями, бифштексами, мороженым. Все остальное, вроде бы, есть. На выходе свободно: работают все двенадцать касс. Однако Терентий лопухнулся. Пристроился к старушке, у которой товара-то было на трояк. Бабка достала мешочек с одноцентовыми монетками. Покуда старушка отсчитывала три сотни монет, а кассирша-китаянка их пересчитывала, прошло столько времени, что можно было бы расплатиться за две с верхом груженые тележки.

Окончен первый рейс. Купленное размещается в холодильнике и навесных шкафах. Теперь за фруктами и зеленью. Фруктовый магазин работает круглосуточно — вдруг у кого-нибудь в три часа ночи душа потребует ананасов. Однако Терентий хочет закончить с шоппингом именно сейчас. Куплена молодая картошка, салат, укроп с петрушкой, корзинка персиков и корзинка клубники. Можно было бы купить черники или малины, но дорого. Это — как и омары — после десятой штуки. Тогда и шампанского можно будет выпить! А пока — анализ бутылок в доме. Для себя — французский коньяк, для гостей — джин «Гордон», поскольку не все пьют коньяк.

Закончены покупки. Теперь обязательная часовая прогулка по проспекту Данфорт. Жизнь здесь кипит до глубокой ночи. Один ресторан сменяет другой. Между ними переливаются витрины магазинов. Вдоль тротуара припаркованы машины. Чего здесь только нет! Около сорока процентов машин — японские: «тойоты», «нисаны», «хонды», «сузуки». Не увидишь здесь «лимузинов», «ягаров», «порше». Богатые люди развлекаются в других местах. Вечер теплый, у многих машин откинут верх. Молодежь форсит — ездит с ветерком и музыкой, рвущей барабанные перепонки.

Когда-то и у Терентия была своя «тачка» — старенькая «хонда». Купил он ее за сто баксов, вложил еще три своих, чтобы довести до ума. Возил на ней пиццу, пока не врезался в машину Терентия цейлонец на огромном «олдсмобиле». Сам Терентий не пострадал, но машину пришлось отправить на свалку. Нежданно-негаданно отвалила страховая компания девятьсот долларов за машину, а самому Терентию — шесть сотен на поправку здоровья. Он тогда «слегка покосил», что временно утратил трудоспособность. Новую машину покупать не стал. Развозка пиццы давала возможность прокормиться и рассчитаться за квартиру — не более. К тому же не нравилась Терентию эта работа. Хозяин платил хорошо: двенадцать долларов в час. Остальное добиралось чаевыми. Вот это и претило Терентию. Да и подавали по-разному. Однажды, в новогоднюю ночь заказали пиццу квартировавшие в прогнившей халупе бандитского вида мексиканцы. Заказали на двадцать баксов и на чай отвалили двадцадку: «Мы — гуляем, а ты, босс, — работаешь!» В ту же ночь привез Терентий пиццу богатым китайцам. Не знал тогда, что для таких, как он, существует специальный вход, вперся в парадный. Открыла хозяйская дочь, отчитала, дескать «со свиным рылом — в калашный ряд», дала на чай пять… центов.

Сейчас Терентий не имел машины. Чтобы к шести утра добраться до завода, надо встать в четыре. Лучше подремать в автобусе. Магазины все рядом, можно донести покупки на руках. Выбраться куда-нибудь на природу? Можно договориться с кем-то из знакомых, заплатить за бензин. Однако Терентий приглядывался к машинам: ведь будет у него со временем не завод, а что-то другое.

На рестораны Терентий не глядит. Побывал во многих, начиная от русских «Династи Стар» и кончая китайским «Мандарином». Надо было расшифровать рецепты приготовления фирменных блюд, на случай если придется открывать свое дело. Вообще-то, Терентий рестораны не любит: сам поработал поваром и знает, что к чему. Вот, например, окно видно, как цейлонец-помощник повара раскладывает по тарелкам чипсы своей темно-коричневой лапочкой. А ручонки после туалета, поди, не вымыл…

Окончен моцион. Остаток вечера проходит в готовке салатов на неделю. Терентий поглядывает при этом в телевизор. Фильмы — старье. Все было просмотрено еще в России шесть лет назад. Отрывается Терентий лишь на одиннадцатичасовые новости. Есть что-то новенькое. Рыдает с экрана дюжий хипарина. По лету его ротвейллер порвал болонку, а заодно и ее хозяйку. Тогда хипарина держался иначе. Гневно блистая очами, угрожал натравить своего пса на всякого, кто вякнет. Вчера по приговору «собачьего суда» — органа рассматривающего правонарушения, совершенного животными, — пса умертвили. Ну а его владелец, в соответствии с приговором, обязан оплатить лечение болонки и хозяйки, выложить последней круглую сумму за временную потерю трудоспособности, уплатить штраф за плохое содержание и воспитание животного. «Теперь я вынужден продать мой дом!» — размазывает по лицу слезы хипарина. Следом репортаж о группе подростков решившей покататься на новеньком «джипе», подаренном одному из них на семнадцатилетие. Севшая за руль девица развила скорость триста пятьдесят километров в час. В результате «джип» — всмятку. Двое из компании — в морге, трое — в критическом состоянии доставлены в больницу. А вот репортаж про «русских» ребятишек — обезврежена шайка угонявшая «джипы» и переправлявшая их в Россию. Двадцать один автомобиль возвращен владельцам в результате этой операции полиции. Ну да хватит информации! Пара персиков на сон грядущий и спать!

Воскресное утро Терентий начинает с чашки черного кофе, бутербродов с сыром, салатом и ветчиной. Перед началом программы телевидения на русском языке он успевает спуститься на первый этаж, загрузить в стиральную машины грязное барахлишко. Российские и канадские новости перемежаются рекламой «русских» бизнесов. Пролетели полчаса. Терентий переключает телевизор на другой канал. Там тоже сейчас начнется получасовая «русская» передача. Пока крутят клип с песней Аллегровой, он перебрасывает барахлишко из стиральной машины в сушильную и возвращается к телевизору. В этой программе интервью, экономические обзоры (очень важно знать, куда вложить деньги и как их сберечь), новости искусства, снова песни и реклама.

Полдень. Закончены передачи на русском и стирка. Теперь — отдых. В парк сегодня Терентий не пойдет: там еще лежит снег. Там будет прекрасно в мае-июне, когда все в цвету. В парках чистота, асфальтированные дорожки, скошенная трава. На полянах установлены столы, лавки, барбекю, чтобы посетители могли перекусить. А вот распитие спиртных напитков, как и вход в парки в нетрезвом состоянии категорически запрещено. Штраф до ста долларов даже за банку пива! Русские, правда, нашли вход. В бутылку из-под «кока-колы» заливается водка, закрашиваемая «колой». Сиди и блаженствуй! Едут мимо полицейские на лошадях или велосипедах и удивляются. На столе безалкогольные напитки, а публика ведет себя так, словно хорошо приняла на грудь. Но подъехать и выяснить, в чем дела, у полицейских нет полномочий. Никто не нарушает, не матерится (по-английски). Ведут себя несколько экспансивно? Что ж, глубины русской души непостижимы для канадцев. Словом, парки на конец весны. Туда же и купание и рыбалка на озере Симко. Природа там такая же, как в родной Терентию Карелии. На сотни километров раскинулись сосновые и пихтовые леса, примостившиеся на покрытых мхом гранитных скалах. Извилистые заливы с чистейшей водой выводят к огромной глади, по которой, словно рукой самого Господа, рассыпаны островки. Какой только рыбы нет в этом озере! От бассов из семейства карповых до угрей и форели. Заходят и лососи из Северного Ледовитого океана, с которым Симко соединяется системой рек и речушек. А грибы? Выйдешь на поляну — ступить некуда: сплошные шляпки моховиков и козлят. Есть еще и маслята, лисички, сыроежки, грузди. Но король здешних мест гриб «оленьи рога». Канадцы называют его «лесным кораллом». Вкус у него как у белого, однако, этот гриб надо сначала хорошо отварить, а уж потом — на сковородку. Раздолье русскому человеку в этих лесах, поскольку сами канадцы предпочитают покупать в магазинах шампиньоны.

Однако озеро Симко — на лето. Туда же и Ниагарские водопады и пляжи на озере Онтарио. Сейчас путь Терентия лежит в центр Торонто. Вот он на главной улице города — Янг-стрит. Это — самая длинная улица в мире. От берега Онтарио она тянется тысячу шестьсот километров до побережья Северного Ледовитого океана. Янг всегда была деловой улицей. Кварталы двухэтажных домов, где на первом этаже магазин, а на втором живут его хозяева, упираются в джунгли небоскребов. Строят канадцы с размахом. Могут угробить шесть тонн золота, чтобы покрыть им окна 100-этажного «билдинга». Каких только камней не используют для отделки: от лазурита до красной яшмы и малахита. В холле одного из таких небоскребов Терентий обнаружил двухэтажных дом и кусок улочки с фонарями — осколок прошлого столетия.

На витринах груды золота. Есть нашейные цепи толщиной с якорную, браслеты длиною от запястья до локтя. Но это — для негров. Богатые канадцы покупают в бутиках Гуччи и Тиффани. Там у дверей стоят полицейские, а двери — сталь толщиной в две ладони. Средние канадцы предпочитают драгоценностей сейчас не покупать. Бедные сами несут в скупку последнее. В ювелирных магазинах, тем не менее, полно народа. Золото здесь дешевое, и его покупают цветные или выходцы из России.

Тряпье и обувь Терентий предпочитает покупать на Янг. Здесь цены выше, чем в других местах, но торговцы отвечают за лейбл и качество товара. На магазинчиках в других районах надписи: «Лучший», «Главный», «Великолепный», «Всемирно-известный». А глянешь и таким Ближним Востоком повеет… Прочтешь вывеску: «Нижайшие цены» — вообще волком выть захочется! Склепан весь товар «рабами» в Таиланде или народными умельцами из Чайна-тауна, а цены как фешенебельных магазинах «Бэй» или «Сирс». Сейчас предприимчивые торговцы лепят на китайское дерьмо лейблы «Сделано в Италии» или «Сделано в Канаде». Конечно, когда речь идет о Чайна-тауне, они не грешат против истины. Действительно эти поделки сработаны на территории Канады. Но кем и как?

Полюбовавшись индийскими полудрагоценными камнями, заглянув в пару магазинов кожаных изделий (к следующему сезону потребуется куртка на меху), Терентий свернул с улицы Янг. Несколько сот метров пути и он в Китае. Вывески и указатели с названием улиц на китайском. Льется мелодичная китайская музыка. Висит лающий китайский говор. Движется поток желтых лиц. Пованивает подгнившими продуктами. Терентий присмотрел здесь пару монет семнадцатого века. Недорого: обе всего за десятку. Так и есть — не проданы. Рядовому китайцу сейчас не до коллекционирования — прокормиться бы. Богатые здесь не бывают — брезгуют. Брезгуют они и белыми, но стремятся жить в кварталах для белых — престижно.

Монеты куплены. Надо посетить европейские антикварные магазины. Сегодня Терентий не пойдет на Антикварный рынок. Там в десятках магазинах есть, в том числе и великий Фаберже. Туда Терентий пойдет после десятой, а еще лучше — одиннадцатой штуки. Цены круты, но товар стоит того. Сейчас, вновь минуя Янг, Терентий идет на Церковную улицу. Там, в лавочках бывших советских евреев тоже кое-что можно найти по сходной цене. Лавки на Церковной улице стены увешаны иконами семнадцатого-девятнадцатого веков. Пробивается кое-где алыми пятнами шестнадцатый век. Там же этюдик Левитана. В витринах поблескивает золото советских орденов, сквозь которое тускло мерцает серебро солдатских «георгиев». Навалены ассигнации Российской империи, николаевские червонцы, золотые пятерки. Есть кузнецовский фарфор. Есть и Фаберже, причем цены на него выше, чем у канадцев. Сколько же всего этого в сверкающих дорогих магазинах и грязных лавчонках Канады, США, Израиля, Европы! Велика Россия — вот уже век раздергивают ее, разворовывают, разбазаривают, — а все конца не видно!

Вечер Завершен обед — салат из крабов, суп из аспарагуса, купленные в русском магазине пельменчики, мороженое. Выглажено барахлишко, собран сумарёк на завтра. Просмотрены вечерние теленовости. На сей раз Терентия интересует прогноз погоды — опять утром минус! У Терентия час до «отбоя». Можно почитать, можно выписать проститутку.

За годы, проведенные в Канаде с Терентием жили три женщины. Первая — Роза из Израиля. Страстная, порывистая, амбициозная девушка. Получая «вэлфер», устроилась танцовщицей в ночной клуб. Подрыгала там с годик ножками, подзаработала деньжат, поняла, что Канада ей не светит, и вернулась в Израиль. Второй была Рая — крымская татарка. Ей не дали статуса беженца. Сказали: «Украина — демократическое государство, и вы — крымские татары должны строить его вместе с другими народами, а не бегать по Канадам». Рая тоже получала «вэлфер» и нелегально подрабатывала в ресторанчике — жарила чипсы. При всей своей скрытности она имела неосторожность болтануть кому-то сколько получает и где работает. Донесли тут же! Иммиграционная полиция пришла за ней прямо на рабочее место. Присудили к штрафу в пять тысяч долларов, месячной отсидке и депортации из страны. Спасибо адвокату — выручил. Штраф платить не пришлось, сидеть не пришлось. Дали месячный срок, чтобы убралась из Канады восвояси. У Раи были кредитные карточки нескольких крупных супермаркетов. Набрала она по ним товара в кредит (килограммов сто посылками отправили) и убыла в свой Бахчисарай. Ох, обрывали потом эти супермаркеты телефон Терентию. Пока он не сменил номер. Третьей стала филиппинка Исабель. Как она была ловка в постели, чего только не выделывала! Но старым добрым способом Терентию так и не дала.

— Видишь ли, я — девственница, — объяснила как-то Исабель.

— Да ты что? Вы же там, на Филиппинах с девяти лет по постелям богатых туристов шастаете! — изумился тот.

— Верно! Но время от времени мы подшиваемся — восстанавливаем девственность. Это — дорого. Расходы оплачивает сутенер. Однако с богатого туриста за такое развлечение берется гораздо больше, чем стоит операция. Перед отъездом в Канаду я подшилась за свои деньги. Теперь ищу богатого человека, который, если и не женится, будет содержать меня долгое время. А главное — поможет получить канадское гражданство.

С месяц назад Терентий встретил Исабель в магазине для богатых людей на Авеню-роуд. Она была в соболиной шубке, с усыпанными брильянтами часами «Ролекс» на руке, в высоких швейцарских ботфортах. Сзади плелся замшелый от старости канадец.

Расставшись с Исабель, Терентий подсчитал, что куда дешевле вызывать по телефону проституток. Сейчас он развернул бесплатный еженедельник «Глаз» для сексуально-озабоченных.

— Так, — начал читать объявления Терентий.

— Голубоглазая блондинка тридцати шести лет, любящая балет и оперу, театры и музеи, поездки в романтические путешествия ищет мускулистого партнера для орального секса». «Двум молодым людям — блондину и брюнету двадцати трех лет — требуется персона с шатеновыми волосами и зелеными глазами, двадцати — двадцати шести лет для любви, дружбы и совместного ведения хозяйства. Особ женского пола просим не беспокоиться!» Вот и до моего агентства добрались! Кого сегодня будем выписывать: голландочку или датчаночку? Однако! Сто баксов за полчаса! Еще месяц назад брали семьдесят… И у них кризис! Придется потерпеть до десятой штуки. Тогда — Юрьенен!

Терентий раскрывает книгу и уносится в тот далекий мир, так давно им покинутый. Замелькали перед его глазами янтарные пляжи Куршской косы, готика Клайпеды, боры и поля Литвы, чащи Белоруссии. Вновь резанули оставшиеся там проблемы. А здесь? Проблем не меньше. Не так сложно сейчас уехать оттуда, как выстоять здесь. Эмиграция — вещь нелегкая. Кто не выдерживает ее трудностей, возвращается в тот далекий, нелепый, но родной мир. Кто-то, как Терентий, борется за свою десятую штуку. Бредет ранним утром по темным улицам, мерзнет, дожидаясь на мартовском морозце автобуса. Потом, пригревшись, дремлет, пока по ушам и мозгу не чиркнут слова:

— Конечная остановка, джентльмены!

 

Черный стол

Наша фирма занимала пару прокуренных комнатух в центре. Меня угораздило попасть в один кабинет с нашим генеральным директором, восседавшим за большим черным столом. Коллегам из соседней комнаты повезло больше: могли перекинуться друг с другом парой слов, а то и «запустить» свежий анекдот. Мы же ломали глаза многочасовым «общением» с компьютерами под неусыпным взглядом нашего Николая Платоновича, прозванного сотрудниками ЭнПэ. Вообще-то Платоныч был человеком не вредным и не занудным. Сам мог к месту пошутить. Так же, без излишней нудятины, расставался он с работниками. Просто давал конверт с баксами и говорил: «С завтрашнего дня фирма не нуждается в ваших услугах». Правда, платил генеральный хорошо, поэтому искать другую работу смысла я не видел.

В один из сентябрьских дней ЭнПэ вошел в кабинет с женщиной:

— Знакомьтесь, господа: наша новая сотрудница, Любовь Федоровна.

Любовь Федоровна была двадцатипятилетней шатенкой с серо-голубыми глазами. Слегка полноватые губы придавали ее утонченному лицу особый шарм. Я отметил высокую грудь, холеные руки с несколько длинноватыми пальцами, точеные ноги, упиравшиеся в обтянутый мини-юбкой чуть полноватый, но аккуратный зад. Нитка жемчуга подчеркивала изящество розовой шеи.

Наши столы оказались рядом. Любовь Федоровна пахнула горьковато-сладким ароматом духов и включила компьютер. Я еще раз невольно залюбовался ею. Особенно, когда она отбросила прядь волос, обнажив ушко, украшенное жемчужной клипсой. «Как приятно было бы поцеловать это ушко… — пронеслось у меня в голове. — А потом можно и пониже…»

— Извините! Можно воспользоваться вашей зажигалкой? Забыла свою дома, — вырвал меня из грез приятный голос новой сотрудницы.

Я поднес ей огня. Прикуривая, она коснулась моей руки. Тепло прикосновения блаженно растеклось по запястью и раскатилось по всему моему телу. Оно было столь приятным, что я расслабился и уронил зажигалку. Смутившись, бросился ее поднимать. И… смутился еще больше. Мой взгляд скользнул по женским коленям и уперся в белую полоску трусиков. Я быстро поднял зажигалку и уставился в дисплей. Передо мной мелькали не цифры, а белая полоска в обрамлении розовых бедер, и все это на черном фоне стола… Николая Платоновича.

— Сергей Валерьянович! — услышал я зов генерального. — Как у нас обстоят дела на объекте М-70?

Когда я возвращался от стола ЭнПэ, мой взгляд упал в вырез любиного жакета. Мне открылась красивая грудь, завершавшаяся крупным соском. Я вновь представил Любу на черном столе начальника. Она лежала, прикрыв глаза, а я поцеловал ее грудь. Вот уже коснулся языком соска, который стал набухать. Люба застонала…

— Полностью с вами согласен, Любовь Федоровна, — прорвался сквозь мои мечты голос Платоныча. — Молодец! Всего полдня у нас трудитесь, а рассуждаете, словно проработали в нашей фирме всю жизнь. Далеко пойдете!

Оказалось, что шеф стоит за спиной у Любы и внимательно слушает, что она говорит ему, показывая на диаграммы. Во мне даже шевельнулась ревность, когда я увидел, как девушка коснулась затылком живота стоявшего за ее спиной начальника. Правда, как мужчину мы уже давно всерьез не воспринимали ЭнПэ. После гибели жены в автокатастрофе пару лет назад он «ушел в работу» и совершенно не реагировал на наших красоток. «Эх, Люба, — подумал я. — Обломаешься ты с шефом. Зря кокетничаешь, время тратишь. Взяла бы лучше меня. С женой я давно развелся, с последней подружкой недавно расстался».

— С соседом нормально работается? — кивнул Платоныч в мою сторону.

— Полное взаимопонимание, — ответила Люба и подарила мне такой взгляд, что я забыл про и мимолетную ревность, и про ЭнПэ, и про работу…

Люба проработала у нас неделю. Казалось, что за это время я изучил все уголки ее тела, знал каждую родинку на нем. Девушка была благосклонна ко мне. Однако нам не удавалось остаться наедине. Незадолго до конца рабочего дня Платоныч отправлял ее в другие фирмы, либо оставлял меня после работы для подготовки каких-нибудь документов. Наконец, нам представилась возможность… В тот вечер генеральный уехал на переговоры с партнерами. Сотрудники быстренько смотались по домам. Мы с Любой остались в конторе совсем одни. Она всматривалась в свой дисплей, составляла какие-то таблицы. Я ждал удобного случая, чтобы потолковать с ней.

— Сергей, посмотри! Я что-то не могу выйти из этой программы, — попросила меня Люба.

— Это довольно просто, — я встал за ее спиной и потянулся к клавиатуре.

Любина голова уперлась в мой живот, потом нежно потерлась о него. Это было явным приглашением. Мои губы коснулись ее губ, и она ответила на поцелуй, приоткрыв рот. Я гладил упругую грудь, крепкий обнаженный живот, колени, целовал обнаженные плечи и шею.

— Меня так долго не ласкал мужчина! — прошептала Люба.

Подхватив на руки, я отнес ее на черный стол генерального. Стукнулись об пол сброшенные Любой босоножки. Она откинула мини-юбку. Целуя ее ноги, я снял черные трусики и бросил их куда-то на бумаги начальника. Поцелуй за поцелуем продвигался я от колена все выше. Люба постанывала, временами впивалась в мои волосы своими хорошенькими пальчиками.

— Как сладко! — простонала Люба, обмякнув на столе. — Ласкай меня! Ласкай еще!

Я вновь прильнул к Любе. В поцелуе освободился от брюк, просунул руки под любины ягодицы, раздвинул их.

— Иди ко мне! — проворковала девушка…

Я давно не испытывал такого блаженства. Жаль, что кончили мы, хотя одновременно, но быстро. Действительно, она, как и я, давно не имела партнера.

— Хочу еще! — потребовала Люба.

— Что здесь происходит? — в дверях стоял ЭнПэ. — Я забыл протокол взаимных поставок с партнерами. Где он? Да вы, Любовь Федоровна, на нем сидите. Чем это от него пахнет и почему он мокрый? Как я поеду с таким документом?! Любовь Федоровна, одевайтесь и живо за компьютер! Вы, Сергей Валерьянович, свободны!

Я довольно долго ждал Любу на улице. Наконец она вышла из здания. Несколько раз промокнула губы бумажной салфеткой, брезгливо бросила ее в урну.

— Как шеф? Бунтует? — подошел я к ней.

— Не очень, — ответила Люба, закуривая. — Я получила от него интересное предложение. Сейчас мы едем на переговоры с партнерами. А тебе лучше уйти…

Теперь Любовь Федоровна восседает за столом справившего себе отдельный кабинет ЭнПэ. Став первым заместителем генерального директора, она «воспитывает» сотрудников куда круче, нежели Платоныч. Ну, а я третий месяц сижу на пособии по безработице…

 

Облом

Сергей откинулся в кресле «Боинга». Сколько же лет он не был в России: шесть или семь? Да помотало его по Штатам, пока не получил гражданства и не осел в Юте. Теперь у него постоянная работа, небольшой, но свой дом и первый за время его пребывания в США отпуск. Ждет ли его оставшаяся в Москве Татьянка? Сергей был уверен, что ждет, хотя и не звонил ей пару лет. Так, уж получилось. Поймет Татьянка. Она всегда понимала его. Ждала, когда он, словно прекрасный принц, примчится за ней и увезет за синие моря в чудную страну Америку. Для этого и летел Сергей в Россию.

* * *

Они познакомились на берегу Черного моря. Стоял ослепительный июнь. Женщины с интересом поглядывали на мощные плечи и торс Сергея, покрытые бронзовым загаром. С неменьшим любопытством бросали они взгляды и на то, что находилось ниже.

Пережив несколько мимолетных увлечений, он, наконец, нашел нужную ему женщину. А может быть, она нашла его… Как и Сергей, Татьяна была врачом. Вроде, и немного потанцевали, поговорили в баре, а чувствовали себя как старые знакомые. Сергей пригласил ее в свой номер, где всегда водились коньяк, шампанское, хорошие итальянские вина. Немного выпив, они вышли на балкон. Ласковый южный ветерок пролетал по листве деревьев, принося с моря запах воды, перемешанный с ароматами субтропических цветов. Серебряная луна нарисовала на море четкую дорожку. Ковер звезд в ночном небе раскинулся над ними. Сергей обнял Татьяну за плечи.

— Какая красота! Как чудесно! — прошептала женщина, прижавшись к Сергею.

— Татьянка! Милая моя! — коснулся он губами ее ушка.

— Сереженька, я всю жизнь ждала тебя, — гладила Таня его волосы.

Он взял Татьянку на руки и внес в комнату. Поглаживая Сергея, женщина расстегивала его рубашку. Тот прильнул к ждавшим поцелуя губам, заскользил языком по Татьянкиной верхней десне. Она, тихо постанывая, ласкала язычком его язык. Освободив Сергея от рубашки, Татьянка повела пальчиками по его плечам, лопаткам, позвоночнику, чуть покалывая их ноготками. Сергей погладил обнаженную спину Татьяны, расстегнул молнию на ее вечернем платье. Татьянка сбросила платье легким движением тела, еще сильнее прижалась к Сергею, крепкими, но уже чуть покрытыми жирком животом и грудью. Женщина положила голову на плечо Сергея, стала нежно покусывать его шею. Он вновь поцеловал ее в ушко, принялся ласкать языком каждую складку ушной раковины. Татьянка вскрикнула, увлекая за собой Сергея, легла на постель. Слегка покусывая ее шею, опустился к груди. Покрыв поцелуями каждый ее милиметр, Сергей обхватил губами небольшой твердый сосок и стал поигрывать с ним языком. Затем он несколько раз провел языком под грудью. Продолжая ласкать эту грудь рукой, Сергей принялся за другую. Он слегка покусал сосок и стал слизывать проступившую между Татьянкиных грудей испарину. Потом, целуя живот, достиг пупка. Повертев в нем языком, Сергей прошелся по животу до ложбинки между грудями и вернулся назад. Повторив это несколько раз, Сергей начал покусывать живот партнерши, пока не уперся в отделанную кружевом резинку трусиков. Он провел щекой по ставшему влажным материалу. Татьянка вскрикивала все громче, сжимала пальцами пряди волос Сергея. Тот опустил трусики. На него пахнуло интимным антиперсперантом, чем-то телесным, но очень приятным. Зарывшись носом в душистую полоску оставленных на лобке шелковистых волос, Сергей нащупал языком заветную складочку…

— Коньяк, виски, джин, вино, пиво или сок, сэр? — вывел его из сладких воспоминаний голос стюардессы.

— Кстати о виски, — подумал Сергей, осушив небольшую бутылочку. — Татьянка тогда была замужем…

* * *

Татьянка тогда еще была замужем, и они либо урывками встречались у него на квартире, либо он приезжал к ней в больницу во время ее ночных дежурств. В то дежурство Сергей принес бутылку виски.

— Ой, зачем ты потратился? Спирт есть, — воскликнула Татьянка. Попробовали виски, сделали вывод — гадость, запили спиртом. Он быстро сбросил то немногое, что было на нем одето по августовской жаре.

— Как ты соскучился! — провела Татьянка по низу его живота. — Подожди! Я тебк массаж сделаю. У меня был тяжелый день, и я еще не совсем готова.

Сергей положил руки на стол, опустил на них голову. Он сразу ощутил на затылке нежные, но сильные Татьянины пальчики. «Тибетский, воротниковый», — определил он разновидность массажа. Татьянка массировала Сергея, расслабляя одни и возбуждая другие центры его нервной системы. Ее руки перешли с плеч на грудь Сергея, пробежались по ней, стали тихонько поглаживать соски. Татьянка прижалась к возлюбленному. Под халатом у нее ничего не было. Сергей почувствовал шелк ее волос. Она поигрывала ими, гладя лобком кобчик Сергея.

— Я больше не могу! — простонал врач.

Он поднялся и бережно положил Татьянку на стол. Она прикрыла свои серо-зеленые глаза, забросила ножки на плечи Сергея. Постанывая, женщина принимала его поцелуи, которыми тот покрывал ее колени, икры и особо чувствительные места под коленями. Сергей приподнял Татьянины ягодицы, пощекотал пальцами между ними, приготовился слиться с ее горячим и ждущим телом…

— Ваш завтрак, сэр! — стюардесса поставила на столик перед Сергеем поднос.

Сергей скользнул глазами по аппетитно разложенной снеди, остановил взгляд на вазочке с взбитыми сливками.

* * *

Тогда Татьянкин муж уехал в командировку на целых две недели. Суббота и воскресенье оказались в распоряжении возлюбленных. К Сергею Татьяна приехала с большим пакетом снеди.

— Мой перед отъездом накупил, — пояснила она. — Здесь взбитые сливки. Я их обожаю! Даже придумала, что делать с таким большим количеством. Скушай ложечку, вторую. Вкусно? Теперь ложись в постельку на животик. Будет еще вкусней!

Что-то прохладное облепило спину Сергея. Он почувствовал, как прохлада исчезает, уступая место горячему Татьянкиному язычку. Вылизав лопатки, она несколько раз прошлась языком от складок между ягодицами до шеи. Сергей уже больше не мог лежать на животе. Со сладостным стоном он перевернулся на спину. В губы ему уперлась покрытая густым слоем сливок Татьянкина грудь. Сергей мгновенно очистил ее языком и продолжал ласкать. Татьяна бросила несколько горстей сливок на живот Сергею. Приникла к нему, щекоча рукой сосок, лаская другой рукой и волосами самое сокровенное возлюбленного…

— Вау! — резануло по ушам Сергея

С экрана нависшего над салоном телевизора девушка с овечьими глазами рассуждала о преимуществе тампонов «Тампакс».

— Где они девиц с такими лицами набирают? — подумал Сергей. — Хоть тампоны, хоть женские гигиенические прокладки — все релкамирующие девушки на одно лицо, с пустым бездумным взглядом. А когда они появились в Москве…

* * *

Когда они появились в Москве, Татьянка только что развелась с мужем. Это событие она отмечала в оставленной бывшим супругом квартире, на самом верху 12-этажного дома неподалеку от Таганки. Они пили шампанское, любуясь раскинувшимися по берегам Яузы остатками старой Москвы. Татьянка бросила на Сергея призывный взгляд. Целуя ее виски, он помог снять бархатное платье изумрудного цвета, нитку жемчуга с шеи. Татьянка прижалась к Сергею, холодя его кожу кружевом эротического белья и горяча животом своего тела. Сергей целовал ее плечи, руки до самых пальчиков, ладошки, локотки, предплечья, подмышки, снова плечи. Скользнув щекой по шелку и кружевам, он коснулся Татьянкиной ножки. Покусывая ее, он снял с любимой колготки и вдруг заметил на левой ее ноге свежий серповидный шрамик.

— Откуда это? — удивленно спросил врач.

— Мой, бывший, придурок во время нашей последней поездки на дачу вздумал ревновать. Толкнул меня на старые доски. Я напоролась на гвоздь. Крови было! Потом он мне ноги целовал, умолял простить… Иди ко мне, Сереженька! Помоги раздеться до конца! — позвала Татьянка.

Освободив ее от «эротики», Сергей с удивлением обнаружил торчавший из возлюбленной шнурок.

— Это наши, женские дела, — поняла его недоумение Татьянка. — У меня «критические дни» начались раньше обычного. Вероятно, перенервничала во время развода. Есть место, где я — девственница. Там еще никто не бывал.

Татьянка повернулась спиной к Сергею и легла на бок. Она закинула руку за голову, погрузила пальчики в кудри Сергея и прошептала:

— Смелей, любимый! Не бойся…

— Уважаемые дамы и господа! Наш лайнер произвел посадку в аэропорту «Шереметьево-2», — вернул Сергея к действительности голос стюардессы. — Московское время…

* * *

Перехватив взгляд пожилой американки, направленный на его вздувшиеся в районе ширинки джинсы, Сергей перевел стрелки часов и направился к выходу.

— Милая, милая, моя Татьянка — мысленно обращался Сергей к любимой, когда такси несло его к Таганке. — Ты поняла меня, когда я уезжал. Поймешь, почему я не писал и не звонил. Но теперь все хорошо. У нас домик, кое-какие сбережения в банке, на автостоянке аэропорта города Солт-Лейк-Сити нас ждет, хоть и слегка подержанный, но свой «Джип-Ларедо». Не беда, что я провалил Штатах экзамен на врача. Санитар скорой помощи тоже кое-что может. Назад полетим через Париж. Ты всегда мечтала побывать там. Потом на несколько дней остановимся в Нью-Йорке… Вот и мост через Яузу. Дверь на балконе у Татьянки открыта. Слава Богу — дома!

Сунув водителю бело-зеленую банкноту, Сергей подхватил сумку и пошел к подъезду, возле которого собралась небольшая толпа.

— Че случилось, Сяменовна? — протяжно спросила кого-то из толпы высунувшаяся из окна старуха.

— Да врачиха-алкоголичка с двенадцатого этажа с балкона выбросилась, — ответили ей. — Допилась!

Почуяв недоброе, Сергей раздвинул толпу. Его взгляд пробежал по полам поношенного халата и уперся в серповидный шрамик на левой ноге…

 

Витёк

В тот год мать с сыном решили отдохнуть от суеты курортов. Они забрались на турбазу в поволжской глуши. Лето стояло отвратительное и на базе отдыхало лишь несколько человек. Впрочем, это и было нужно матери с сыном. Казалось, что им двоим принадлежит огромное озеро, в зеленой глади которого отражался темный могучий лес и плывшие по небу в погожие дни белоснежные облака.

Мать купалась в любую погоду, заплывая на середину озера. Сын, Витек, терпеливо ждал ее на берегу.

— Эй, пацан! Что это за чудак купается? Вода-то — ледяная… — спросил Витька один из обретавшихся на базе рыбаков и зябко передернул плечами.

— Вообще-то этот чудак — моя мама, — гордо ответил мальчик.

После этого рыбаки обратили внимание на невысокую, неприметную на первый взгляд женщину. Начали приглашать: кто вдвоем порыбачить, кто погулять в лесу (опять же вдвоем), кто распить бутылочку портвейна. Мать быстро отшила всех ухажеров. «Рыбак — тот же алкоголик, только с удочкой, — сказала она сыну. — А у нас самих дома, в Москве такой сидит».

Оставшийся в Москве Олег Александрович сожительствовал с матерью уже лет десять. Он появился в доме, когда Витек был совсем маленьким. Именно Олег Александрович складному, широко шагавшему мальчику прозвище Циркулёк, много возился с ребенком, прощая тому шалости и подковырки. Бывало, спрашивает Витек:

— Олег Александрович, кем были ваши предки?

— Дворянами, — не ожидая подвоха отвечает тот.

— Вот почему вы ничего не умеете делать! — со смехом вскрикивает мальчуган.

Мать сначала любила Олега Александровича за его манеры, галантность, статную фигуру, мужской темперамент. С годами темперамент стал угасать, а Олег Александрович лысеть. Все чаще он приходил домой пьяный, кричал с порога: «Лидия! Водки!» Выпив стакан, набрасывался на Лидию и, не раздевшись до конца, страстно «любил» ее. Затем засыпал тяжелым хмельным сном. Лидия смотрела на него облезшего, часто вскрикивавшего во сне, и чувство любви постепенно вытесняло чувство жалости. Позже это чувство стала вытеснять брезгливость. Тогда Олег Александрович после выпитого уже не набрасывался на Лидию, а до утра сотрясал храпом оконные стекла. Два последних года он нигде не работал, перебивался случайными заработками, да писал какой-то мифический сценарий. К Витьку, которого поначалу таскал пот театрам и музеям, сожитель охладел. Все чаще отстранял тянувшегося к нему мальчишку. Все чаще недоуменно глядел на мать Витек. Все чаще задумывалась Лидия: нужен ли ей Олег Александрович? Узнав, где собирается провести отпуск Лидия, привыкший к Крыму Олег Александрович поскучнел. Оказалось, что ему предстоит большая работа на даче у матери: крышу перекрыть, изгородь поправить, парники починить…

— Ты и починишь, и поправишь, и перекроешь, — грустно усмехнулась Лидия.

Незаметно пролетели три недели. Лидия с сыном вернулись в Москву. Олег Александрович не встретил их на вокзале. В пустой запыленной квартире на столе лежала записка: «Я связал жизнь с другой женщиной, — писал Олег. — Неделю назад мы поженились. Спасибо за все. Ключи от квартиры завезу позже». Витек не стал спрашивать, почему мать бессильно опустилась на стул, и мелко затряслись ее плечи. Он погладил Лидию по голове и спросил:

— Мам, помнишь наше озеро?

— Конечно же, помню! — уткнулась в него мать. — Оно всегда будет нашим.

Так и повелось с тех пор. Когда бывало трудно, кто-нибудь всегда вспоминал про их озеро. И текли воспоминания о том счастливом времени, когда у них была бескрайняя гладь воды, могучий лес и плывшие по небу белоснежные облака.

С детства Олег Александрович приохотил Витька к спорту. Пока был при деньгах, водил Циркулька в секцию верховой езды. Позже ее сменила секция фехтования: там тренировали бесплатно. На бокс Витек записался сам, уже после ухода Олега Александровича. За год до окончания школы пришлось распрощаться и с боксом. Настали времена, когда абсолютно за все надо было платить. Пришло новое увлечение — Иринка из соседнего подъезда. Незаметно пролетел этот последний школьный год, незаметно пролетели три месяца, отделявшие недавних школьников от армии.

Витек с пятью пацанами-москвичами оказался в запыленном военном городке в Забайкальских степях. Их, только что успевших принять присягу, окружили прокопченные солнцем парни, которых можно было принять либо за партизан, либо за беглых зэков.

— Откуда, сынки? — спросили они вновь прибывших.

— Из Москвы… — неуверенно ответил кто-то.

— Прилетели к нам грачи: пидарасы-москвичи! — грянули служивые.

— Как служить будем: по уставу или как полагается? — спросил новичков младший сержант.

— В чем разница? — ответил вопросом на вопрос Витек.

— Если по уставу, то через месяц службы ты сам в петлю полезешь, — сказал младший сержант. — А если как полагается, то все деньги и посылки будете отдавать нам, «старикам». Кстати, сегодня же напишите домой, чтобы родители слали вам шоколад и хорошие сигареты… Каждому «старику» положен денщик. «Старик» его уму-разуму учит, тот ходит за «старика» в наряды, белье его стирает, койку заправляет. Словом, делает все, что от него потребуют. Вопросы есть? Нет? Тогда в баньку!

Не прошло и пятнадцати минут, как в баню влетел младший сержант. Опрокидывая ногами тазики, из которых мылись новички, он погнал их одеваться, подстегивая ремнем зазевавшихся. Вместо своей новой формы молодые увидели груду вылинявшего тряпья и разбитых сапог. Зато «старики» щеголяли в обновках.

— Перешьешь! — бросил Витьку споротые погоны младший сержант. — На кого я похож «сынок» в новой форме?

— На холуя! — с ненавистью ответил Витек.

Внезапным ударом младший сержант сбил парня с ног, а когда тот попытался подняться, ударом ноги втолкнул его в баньку. За младшим сержантом потянулись остальные «старики».

— За холуя ты мне сейчас отсосешь, а потом я подумаю, что с тобой делать, гнида московская! — начал расстегивать брючата младший сержант.

Вспомнив, чему учили в боксе, Витек резко поднялся и мощным ударом вмял своего мучителя в стену. Еще кого-то Циркулёк достал ногой. Больше он ничего не помнил.

Полгода пролежал Витек на госпитале с проломленным черепом, отбитыми почками, порванной селезенкой. Когда он пришел в себя, вокруг закрутилось начальство. Пожаловал командир роты.

— Что же ты, парень, натворил? С сослуживцами подрался. Напал на твоего командира отделения, избил его. За такие дела под трибунал отдают…

— Может, не надо, товарищ капитан? — вступил в разговор прапорщик по кличке Петрович. — Зачем парню жизнь портить? Есть показания, что он с грузовика по собственной неосторожности упал. Ну, и он это подтвердит врачам, или если из прокуратуры придут. Как, Витек, договорились?

Тот согласно покачал головой. Он уже понял, что в армии тот прав, у кого больше прав.

Когда Витьку разрешили ходить, он встретился с парой москвичей, прибывших вместе с ним на службу в автомобильный батальон. Они попали в госпиталь с дистрофией и теперь только-только начали ходить. Парни рассказали о последних событиях в части. Их родители присылали деньги и посылки со сладостями, которые тут же отбирались старослужащими. Поэтому над этими новобранцами издевались не сильно. «Деды» объедались на глазах у голодных ребят присланными тем деликатесами. Самих же «салаг» заставляли в огромных количествах поедать горчицу, чтобы в столовой лишний кусок не съели. Временами «деды» «гоняли порнуху» — заставляли этих парней сношаться друг с другом. Остальным, у кого родители не могли часто присылать деньги и продукты пришлось куда тяжелей. Школьного приятеля Циркулька — Андрейку изнасиловали вшестером на третью ночь его пребывания в части. Он повесился за час до рассвета. Били тогда всех «салаг» — москвичей. Потом в наказание измерили окружность голов и затянули по этим меркам ремни на животе у каждого из них. Так заставили проходить неделю. Затем, внимание «дедушек» переключилось на второго школьного друга Витька — Валерку. Несколько месяцев кряду его трахали каждую ночь по очереди несколько «стариков». Издевались при этом, как могли. Били за то, что повел глазами. Били за то, что, вымыв ноги «деду», поперхнулся использованной для этого водой, которую его заставили выпить. Били за то, что из изорванной прямой кишки постоянно сочилась сукровица. В ту ночь, когда Валерка стоял в карауле, «деды» пили в мастерской. За ним пришел командир отделения — младший сержант, которого «избил» Витек. У «стариков» чесались руки «вмазать» Валерке за то, что «самовольно» оставил боевой пост. Такое уже случалось. В этот раз парень был начеку. Войдя в помещение, он сорвал автомат и длинными очередями расстрелял «дедов». Затем, заперев дверь, одиночными выстрелами добил тех, в ком еще теплилась жизнь, и застрелился сам. Тогда-то и заметалось начальство. Еще одного москвича покалечил взводный. Придрался, что парень плохо пол в квартире у командира и стукнул служивого табуреткой по голове.

— Нет, — подвели итог парни. — В ту часть мы больше не вернемся! Подадимся в бега, но служить не будем!

Из госпиталя Витька забрал Петрович. Он не погнал солдата в казарму, а выделил ему небольшой закуток в мастерской. Началась у Витька «пахота». Днями мотались они с Петровичем на машине. Куда-то что-то отвозили, где-то что-то получали. Не стесняясь Витька прапорщик поигрывал пачками денег.

— Кушать все хотят! — ухмылялся он.

Витьку поначалу перепадали плитки шоколада. Оказалось, что «деды» отстегивают Петровичу из отобранных у «салаг» посылок. На втором году службы Витька Петрович начал рассчитываться с ним деньгами. А когда парень сам стал «стариком», каждый вечер наливал ему стакан разведенного спирта. Витек никогда не задумывался, что и куда они везут. Единственно о чем, было, забеспокоился, что перестал реагировать на женщин. Но это беспокойство быстро прошло. Все больше и острей донимала его мысль: «Скорей бы

кончился день, скорей бы налил Петрович стакан».

В Москву Витек вернулся пустым. Все, что дал ему Петрович под дембель, пропил долгой дорогой домой. У матери к тому времени дела пошли лучше. Завод, на котором она работала, встал на ноги, и Лидия своевременно получала неплохую зарплату. Кроме того, у нее умерла тетя и полученная в наследство квартира давала хороший доход от сдачи в наем.

Два или три дня «гулял» Витек, не выходя из дома. Отъедался, а главное — пил вволю. Правда, как-то вспомнил об Иринке — бывшей однокласснице.

— Совсем пропала девка, — вздохнула мать. — И замужем побывать успела, и развестись успела, и полученную при разводе жилплощадь пропить успела, и от триппера с трихомонозом полечиться успела. Сейчас то у родителей живет, то украдет у них что-нибудь, пропьет и неизвестно где обретается. Держись от нее подальше, сынок!

Иринка не заставила себя ждать. Только мать ушла на ночную смену, в дверь вкрадчиво позвонили. Витек поначалу не узнал в потрепанной женщине с опухшим лицом и грязными волосами ту, свою Иринку. Все же, не смотря на предостережения матери, в квартиру пустил. Женщина жадно зыркнула взглядом по выставленной на стол бутылке. Витек налил ей полстакана. Плеснул и себе. Потом они лежали в постели, и от вымывшейся Иринки пахло маминым шампунем. Она целовала его, гладила теплыми, чуть влажными ладонями.

— Знаешь, Иринка, — сказал Витек. — Ты не обижайся, но я после армии ослаб. Не могу сейчас с женщиной… Потом, как отдохну, приду в себя, у нас получится.

— Обязательно получится, Витенька, — проворковала Иринка. — Давай еще выпьем!

Затем они снова лежали в постели, лаская друг друга. Так и уснули. Еще пару ночей приходила Иринка к парню, чтобы покинуть незадолго до прихода с работы матери. Затем Витек проснулся один. Он не нашел ни Иринки, ни маминой кожаной куртки, ни продуктов в холодильнике.

— Говорила тебе — дураку: не связывайся с этой пропащей! — подвела итог мать. — В милицию идти или морду ей бить? Так, украденное того не стоит. Денег она взяла — мелочь: я тебе на сигареты оставила. Куртку я к осени новую хотела купить. Продуктов, вот, жалко. С рынка их перла. Ну, да мы себе новое наживем, а ей откуда взять?

Витек встретил Иринку через год. Ее били ногами пятеро молодых мужиков около пивнухи, куда он зашел опохмелиться.

— Витенька! Спаси! — протянула к нему руки Иринка.

— Не лезь, Циркуль! — обернулся только что отслуживший на флоте знакомый Витька — Антоха. — Эта сучка нас всех триппером заразила.

Витек быстро допил пиво и не стал ждать, пока за мужиками приедет милиция, а за Иринкой — «скорая помощь».

С работой у Витька не клеилось. Всюду нужны водители, да отовсюду гнали его из-за пристрастия к водке. Наконец он совсем бросил работать.

— Деньги от сдачи бабы-пашиной квартиры есть. На них и буду кормиться, — объявил он Лидии.

— Эх, парень, ты своим пьянством и себя, и меня в гроб вгонишь! — вздохнула мать. — Доведешь меня до могилы, что будешь делать? Кому ты такой нужен?

— Не бойся, мам! Я после тебя на сороковой день за тобой уйду, — ответил тот.

Чего только не делала Лидия. И кодировала сына, и заочно лечила его по методикам разных докторов, и в церкви отмаливала, и разную гадость в водку подливала. Ничего не помогло. Уже по две «поллитры» ежедневно вливал в себя парень. Бывало, не хватало и этого. Тогда он шел к пивнухе, и кто-то из встреченных там знакомых угощал его.

В тот вечер никого из приятелей Витек в заведении не застал. Он мрачно ходил среди разбавлявших пивко водкой компаний, с тоской смотрел на выпивку. Какие-то чернявые мужички окликнули его, протянули стакан с водкой. Циркулёк поблагодарил и, зажмурившись от удовольствия, влил содержимое в себя. Земля поплыла у него из-под ног, темная мгла окутала сознание парня.

Витек не помнил, сколько времени пробыл в «отключке». Временами сознание возвращалось к нему. Тогда парня снова окружали какие-то люди, и он снова проваливался в небытие. Очнулся в прокуренной комнате, заполненной какими-то человеческими обрубками. Обрубки покуривали, что-то жевали, переговаривались между собой.

— Э, да у них всех нет ног, — отметил про себя Витек.

Почуяв недоброе, он провел рукой по ногам и уткнулся в пустоту. Откинув вонючее одеяло, увидел, что вместо ног у него две короткие, по самые ягодицы, забинтованные культи. Из истерики его вырвали чернявые мужики, лица которых были знакомы.

— Слезами горю не поможешь. Крепко ты был пьяный, совсем «кривой»! Мы тебя насилу из-под электрички вытащили. Жизнь тебе спасли. Потом, знаешь, сколько баксов за твое лечение заплатили? Теперь отрабатывать надо! Одевайся! — швырнули ему камуфляжную форму, тельняшку и голубой берет.

— Ребята! — взмолился тот. — Мне бы до дома доехать. Я с вами рассчитаюсь. Сколько скажите — заплачу!

— Хватит канифолить мозги, бомжина! — дали ему ногой в солнечное сплетение. — Дом у него! Кинуть нас хочешь! А ну, тварь, одевайся!

Витька вытянули по спине милицейской дубинкой, ударили по печени. После этого он уже ни о чем не просил.

— У тебя какая кликуха? — спросили его.

— Циркуль…

— Будешь и у нас Циркулем! — хохотнули в ответ.

Началась работа. Циркуль стоял в переходе между станциями метро. Ему хорошо подавали, принимая за инвалида чеченской войны. Там же крутились «работодатели» — брат с сестрой. Они периодически выгребали у Витька собранные подаяния, решали возникавшие проблемы с милицией. Они собирали подопечных и везли их после работы «на хату» — комнату, где обретались полтора десятка безногих. За работу кормили, утром давали бутылку пива, в обед — то же, вечером — стакан водки. В двух соседних комнатах крутились хозяева: парни и девки, возившие калек по вагонам метро. Большинство инвалидов были бомжами и считали, что им повезло: крыша есть, кормят сытно, выпить дают. Кое-кто тосковал по воле. Однако после того, как один из новеньких потребовал бабу, за что был забит ногами до смерти, все помалкивали. Лишь сосед Витька Сергей как-то сказал:

— Неизвестно, сами мы под электричку попали или нас хозяева под нее положили. Эх, дурак я — накануне свадьбы в Москву поехал. Хотел невесте подарок сделать… А теперь нужен ли я ей?

Так текли дни, а за ними — месяцы. Однажды не поднимавший глаз Циркуль почувствовал на себе пристальный взгляд. Он хотел сказать что-то вызывающее и осекся. Перед ним стояла мать.

— Витек, родненький! — бросилась она к сыну. — Я тебя уже полгода где — только не ищу! Все глаза проплакала, пока тебя ждала!

— Вот что, мама, — смахнул слезу Витек. — «Пасут» меня. Сейчас хозяева обедают, но вот-вот должны вернуться. Бежим отсюда!

Когда поезд подходил, на платформе появились хозяева. Они крутили головами в поисках Циркуля. Его выдал не снятый голубой берет. В вагон влетел парень. В другую дверь втерлась его сестра. Мать встретила хозяина ударом ноги в живот, а когда тот согнулся, еще одним ударом ноги в голову вышвырнула из вагона. «Осторожно, мама!» — крикнул Витек. Сестрица кралась к ней с длинным шилом. Циркуль впился девке зубами в ногу. Лидия обрушила ей на голову тяжелую сумку, в которой оказались банки с консервами. Еще одним ударом она выбросила деваху на платформу, на начавшего подниматься парня. Двери закрылись, и хозяева лишь проводили взглядом поезд, умчавший Лидию с сыном.

Только попав в свою квартиру, Витек понял, сколь дороги ему мать и дом, и как долго не вспоминали они об их озере. Отныне оно стало постоянной темой разговоров. Циркуль часто рисовал по памяти это озеро. Рисовал он и Забайкальские степи. Рисовал и Москву: ноги, ступающие по камню подземного перехода, да мрачную комнату, набитую безногими людьми. Как и прежде, стал выпивать по две бутылки в день. Мать уже не перечила.

Вновь частым гостем стал Олег Александрович. Он то расходился, то вновь сходился со своей, уже второй, женой. Витек был рад его визитам — тогда доза выпивки увеличивалась. Правда, к разговорам об озере мать с сыном Олега Александровича не допускали.

Однажды Олег Александрович пришел раньше обычного и сильно расстроенный. Он сказал, что Лидию прямо с работы увезли в больницу, и что врач хочет поговорить с сыном.

Прочитав вывеску у входа в отделение больницы, Витек понял, отчего в последнее время мать столь сильно похудела. Отчего силы так часто покидали ее, отчего она вскрикивала от внезапно нахлынувшей боли. Врач сказал, что хотя редко, но бывает, когда больной годами не знает о поразившем его раке. В этом случае, болезнь дает о себе знать лишь, когда ее смертоносная деятельность почти завершена, а дни больного сочтены.

Витька проводили в палату. Лидии только что сделали обезболивающий укол, и она пребывала в благостном состоянии.

— Нет, Циркулёк, нельзя мне умирать! На кого я тебя оставлю? Я должна еще жить! Куда меня положили?

— В хирургию, — неуклюже соврал Витек.

— А помнишь наше озеро? — спросила мать.

— Конечно, мама! Я тебе даже картинку с ним принес!

— Циркулёк полез в сумку, откуда выкатилась пара апельсинов и еще какая-то снедь, купленная Олегом Александровичем по дороге в больницу.

— Вот! Нашел! — положил он на простыню вырванный из тетради листок. Лидия была мертва…

Витек покончил с собой на сороковой день после смерти матери. Он отравился карбидом. Рядом с умершим нашли рисунок: окруженное лесом озеро, над которым плыли белые облака.

 

На шлёпку

— Выходи, мировая контра! — лязгнул засовом комендант уездной ЧК товарищ Питухновский.

Босые, раздетые до грязного обветшавшего белья, стянутые колючей проволокой мужчины и женщины выходили из подвала. Прикомандированные к ЧК красноармейцы подсаживали их в большие дроги, размещали на лавках напротив друг друга.

— Словно на загородную прогулку везут, — простонал кто-то из приговоренных.

— На купания! — уточнил, ухмыльнувшись, товарищ Питухновский.

В начале революции было хорошо. Еще работал металлургический завод. Осужденных за контрреволюционную деятельность везли туда. Со смотровой площадки товарищ Питухновский сталкивал их в мартеновский ковш, в расплавленную сталь. С воплем летел контрик в огненную массу, окутывался дымом, превращался в факел, а затем в горстку пепла. Так казнили юнкеров и преподавателей юнкерского училища, офицеров, находившихся на излечении в госпитале, полицейских и жандармов. Потом завод встал — кончилось сырье. Контру стали расстреливать в подвалах ЧК, грузовичком возить на пристань и сжигать в пароходной топке. Затем кончился уголь для парохода и бензин для грузовичка, а в ЧК поступил приказ экономить патроны. Вот и везли каждое утро приговоренных за город. Там на обрывистом берегу «шлепал» их по головам совей любимой дагестанской шашкой товарищ Питухновский, а красноармейцы кидали убитых в воду.

Ненависти к своим жертвам товарищ Питухновский не испытывал. Просто он всегда хорошо и быстро работал. Второе не всем нравилось.

— Ты бы погонял их перед смертью. Уж очень легко они у тебя умирают. Чик — и в реку! А они должны помучиться — понять, что бороться с советской властью не только бесполезно, но и больно, — как-то сделал замечание комиссар ЧК.

— Руби сам! — протянул ему шашку комендант. — У меня нет времени с ними возиться — дел по горло!

— Да я по политической части… — сразу стушевался тот.

— Все вы по политической части, — сплюнул ему вслед товарищ Питухновский. — Зажираться стали, забывать, что революция в белых перчатках не делается.

Товарищу Питухновскому никто не возражал. Не только приведение приговоров в исполнение — все хозяйство ЧК было на нем. Нужны кому-то сапоги или френч, часы или маузер, кокаин или спирт — все шли к нему. Вот и сейчас подбежал парнишка-следователь, попросил три бутылки шампанского.

— Выдам, когда вернусь, — ответил комендант и осклабился даме, из-под пропитанной гноем повязки на левой руке которой проглядывало почерневшее мясо. — Больно ручке, графинюшка?

Эту женщину арестовали несколько дней назад. Как ни бились с ней — никого не выдала. Товарищ Питухновский вошел в следственную камеру, когда графинюшку только что вынули из ванны, где шпарили кипятком.

— Сейчас мы ей иголки под ногти забивать будем, — раскинул на столе орудия пытки следователь.

— Зачем же портить такие ноготки? — спросил товарищ Питухновский.

Он быстро сделал кинжалом несколько надрезов и содрал, как перчатку, кожу с руки графинюшки вместе с ногтями. Когда женщину привели в чувства, комендант взялся за ее другую руку. Тут-то она дала показания на трех барынек и собственную свекровь — мать погибшего еще в 1916 году графа-улана.

Их арестовали ночью, а уже утром товарищ Питухновский снес старухе голову. Барынек же поместили в просторной комнате на верхнем этаже. Шастают туда сотруднички, глазенками блудливо зыркают, второй день клянчат шампанское — барынькам носят.

Приглашали к ним и товарища Питухновского, но тот на шлепках повидал столько женских тел, что в последнее время совсем перестал на баб реагировать. Однако комендант не сильно горевал об этом. Все у него было: власть, барахло, выпивка, множество красивых вещей, изъятых из господских домов. Одну из стен своей комнаты в здании ЧК увешал товарищ Питухновский саблями, шашками, ятаганами, прочим коллекционным оружием. Правда, кое-что приходилось отдавать для награждения товарищей, отличившихся в борьбе против контрреволюции, а также для отправки в Москву. Свою же любимицу — украшенную кубачинской чернью «дагестанку» комендант берег. Он вообще любил кубачинское серебро. Вытащил товарищ Питухновский из нагрудного кармана принадлежавшую некогда графу-улану походную фляжку, покрытую черным замысловатым узором. Глотнул коньяка, закурил извлеченную из портсигара, тоже кубачинской работы, толстую персидскую папиросу. Когда-то иранский шах подарил большую партию таких папирос императору Александру III. Прознал про то живший в городе купчина первой гильдии. Специально съездил в Персию. За огромные деньги скупил все остатки: «Знай наших! Только государь-император, да я такие папиросы курят!» Давно сгнил купчина на кладбище, давно уехали его сынки в далекий Париж, а товарищ Питухновский все эти папироски курит — их прежнего хозяина поминает.

Об одном жалел товарищ Питухновский: запишись он в большевики хотя бы за месяц до революции — был бы сейчас не комендантом, а председателем ЧК. Власть бы имел куда больше, а шлепками бы не занимался. Хотя этой работой он был не сильно обременен: не больше двух десятков в день. Поусердствовали как-то товарищи, шлепнули всех сидевших в подвале ЧК. После этого четверть чекистов мобилизовали на фронт. Никто из них не вернулся. «Пал смертью героя в борьбе с мировым капиталом», — сообщили о каждом из них с передовой. С тех пор чекистское начальство предпочитало держать подвалы полными — и сотрудников сбережешь, и перед центром отчитаешься: «Работаем!»

— Все? — товарищ Питухновский вскочил на коня и пересчитал увозимых на казнь. — Как положено: все двенадцать.

Пыхнув папиросой, он выехал со двора. За ним с папиросами в зубах пара чекистов в черных кожанках, следом в окружении конников приданного уездной ЧК эскадрона — окутанные дымом дроги. Это красноармейцы раскурили самокрутки, сунули их в рты курильщикам: «Пускай подымят напоследок!»

На главной улице, когда-то Императорской, ныне — Карла Маркса, было пусто. Завидев выехавшую со двора ЧК процессию, редкие прохожие попрятались в подворотни. Лишь ветер нес обрывки листовок, да шелуху от семечек под копыта коней.

Хоть с крупной контрой давно покончили, товарищ Питухновский был начеку. Он положил руку на деревянную крышку кобуры с маузером. Картинно заложили руки за отвороты кожанок, сжали под ними наганы чекисты. Ощетинились карабинами окружившие дроги конники, всматриваясь в плотно занавешенные окна. На дрогах царило полное безразличие: все знали, куда их везут. Только графинюшка вскрикивала от боли на каждой выбоине.

За городом, неподалеку от обрыва колготились группки людей с баграми и веревками. Родственники приговоренных ждали, когда завершится казнь, чтобы выловить тела близких и по-христиански предать их земле. Случалось, товарищ Питухновский вклинивался на коне в эти группки, выталкивал несколько человек, гнал их в город, чтобы кого через месяц, кого через неделю, а кого и раньше привезти на обрыв.

— Вот и приехали, — размышлял товарищ Питухновский, берясь за шашку. — Начнем с графинюшки — намучилась! Потом Дашку-мещанку, которая языком трепала, что в Питере расстрелянных чекистами скармливают хищникам в зверинце. За ней классово-чуждых: попа с дьяконом и пару инженеров. После — трех рабочих, отказавшихся пойти на коммунистический субботник, да трех крестьян, что хлеб сдавать не захотели. Надо же, всегда выходит, что половина «ликвидированных» — рабочие и крестьяне, для которых революция делается! А питерцы правильно поступают, что расстрелянных зверью отдают. Нет человека — нет дела! Кстати, перво-наперво, как вернусь, дела этих сегодняшних сожгу. Потом Костьке три бутылки шампанского «Вдова Клико» надо выдать. Ох, непорядок! Барыньки, конечно, ребят должны «обслуживать». Это им — как исправительные работы. А вот шампанское на них переводить — не дело! Все равно, когда ребятам надоедят или забеременеют — сюда привезем. Сегодня председатель ЧК на губернском партактиве. Завтра вернется — непременно про этот непорядок доложу…

Доложить комендант не успел. К вечеру казачий корпус белого генерала Мамонтова прорвал фронт и овладел городом. Товарищ Питухновский не успел скрыться, и был растерзан толпой.

 

Шаманский корень

Ненаучная фантастика

В тот день Семен Петрович ехал в трамвае по сибирскому городу, в котором жил. Его внимание привлек сидевший неподалеку мужчина в черном дорогом костюме, внешне похожий на японца. Однако не успел Семен определить национальную принадлежность незнакомца, как в вагон вломились трое полупьяных парней, искавших на кого бы «обидеться».

— Ну, ты, чмо, чего расселся? — приблизилась троица к «японцу».

— Не надо бы так, парни! — подошел к ним Семен Петрович. — Человек вам в отцы годится…

Кулак просвистел рядом с его лицом. Хоть и успел Петрович увернуться, перстень на пальце ударившего ободрал кожу у него на подбородке. За время службы в десанте Семена кое-чему научили. Три коротких удара, и троица улеглась на полу.

— Спасибо, мой друг! Однако — это лишнее, — улыбнулся «японец», — Сейчас выходим! В моем офисе я остановлю кровь и обработаю вашу рану.

Обитый оленьими шкурами офис больше напоминал шаманский чум, о чем Семен Петрович тут же сказал хозяину.

— А я и есть шаман. Самый настоящий, потомственный, — ответил ему новый знакомый. Мое племя в тайге живет. Нас всего триста человек осталось. Мне там работы мало. Зато здесь — полно! Лечу, снимаю сглаз, порчу, проклятие, помогаю восстановлению семей, привораживаю. Давай, однако, лечиться.

Шаман обмакнул птичье перо в горшочек с какой-то жидкостью. Что-то прошептал над ним и провел Семену по подбородку. Тот почувствовал легкое жжение, а затем очень приятное ощущение. Глянул в протянутое старинное зеркало: никакой ссадины. Словно не дрался.

— Денег не надо, — угадал его мысли знакомый. — Ты сделал доброе дело, я должен добром отплатить тебе. Расскажи о своих проблемах, попробую тебе помочь.

Петрович имел всего лишь одну проблему. Но достала она его — хуже некуда! Его член был маленький — всего три сантиметра. Сколько издевательств и шуток было по этому поводу в школе, а позже в армии. Сколько романов с женщинами кончилось крахом. Едва увидев его член. Они начинали хихикать, а то сразу говорили:

— Убери своего малыша! Маловат он для меня!

Те немногие, которые ложились с Семеном в постель, прерывали половой акт и уходили оскорбленные. Проститутки соглашались заниматься с Петровичем только минетом, да и то не больше одного раза. Не интересно им было даже за деньги. Дорогие импортные снадобья не давали никакого эффекта. Всевозможные методики по увеличению детородных органов, широко рекламируемые в по телевидению и в прессе, на поверку оказывались шарлатанством.

Выслушав Семена Петровича, шаман сказал, что это для него — не проблема. Он дал две плоские бутылочки из-под коньяка, наполненные золотистой жидкостью. В одной было средство для увеличения члена, в другой — для уменьшения. Колдун предупредил, что принимать зелье надо осторожно, понемногу. Разумеется, Семен не внял его совету, и едва переступив порог своей квартиры, осушил заветную бутылочку до дна. Пол поплыл у него под ногами, а перед глазами замелькали звезды, тучи, олени. Когда очнулся, увидел на полу обрывки брючат, а затем — его. Это было нечто невероятное! Вдоволь налюбовавшись произведением природы, Петрович сфотографировал его во всех ракурсах, затем себя. К вечеру фотографии были отосланы по Интернету в Москву, на пяток порностудий. Ну, а сам решил оторваться по полной и направился в ресторан «Тайга». Пригласив на танец самую красивую девицу, он тут же прижался к ней.

— Ого! Это у тебя фаллоиммитатор? — провела она рукой по его красавцу.

— Нет, он у меня такой от природы…

— О, как бы я хотела попробовать его на вкус, — проворковала девица и потащила Семена Петровича из зала.

В кустах она опустилась перед ним на колени и поспешно принялась расстегивать молнию его широченных «докерсов». Вскоре освобожденное орудие вывалилось из джинсов и, толкнув девчонку в лоб, опрокинуло ее.

— Ой, нет! В рот он мне не влезет, а в других местах ты меня разорвешь! — спотыкаясь, припустила из кустов девица.

В тот вечер тусовавшиеся в ресторане девчата рвались танцевать с Семеном. Все терлись об него, пара даже кончила во время танца. С несколькими он уединялся в кустах. Однако любопытство сменялась ужасом, когда девчонки видели его махину. Словом, «снять» удалось только тершуюся у ресторана потрепанную проститутку. Даже та поразилась размерам и потребовала дополнительной платы. Когда же Сеня захотел второй раз, она ахнула:

— Что ты! Я после тебя на гинекологов больше потрачу, чем заработала. Так, ты меня разворотил!

Зато дома его ждала телеграмма из Москвы. Руководство порностудии сообщало, что уже забронированы билет на самолет, номер в гостинице и просило вылететь ближайшим рейсом.

В аэропорту произошло несчастье. Вор прорезал сумку, висевшую на плече Петровича, и украл бутылочку с зельем для уменьшения члена. Эта потеря обнаружилась только в самолете…

В столице Семена поначалу ждал успех. Он снялся в семи порнофильмах и пяти комиксах для журналов. Заработал невиданные даже для Сибири деньги. Потом произошел облом. Артистки категорически отказались работать с ним. Разные правозащитные организации ополчились против фильмов с его участием, обвиняя продюсеров и режиссеров в жесткости. Повсюду стали распространяться слухи, что такого члена в природе быть не может, и весь киноматериал наработан с помощью компьютерной графики. Студия расторгла контракт с Петровичем, а другие, старавшиеся всеми правдами и неправдами переманить его, теперь слышать о нем не хотели. Откровенно говоря, ему и самому поднадоела жизнь порнозвезды. Женщин он перепробовал всяких, включая негритянок и мексиканок. На ноги встал прочно. Теперь бы жену или постоянную подругу, да кто возьмет с такой махиной? И здесь судьба снова свела Семена с шаманом. Они встретились, едва прилетев в родной город. Оба решили, пока ждут рейсового автобуса из аэропорта, пивка попить. За разговором колдун поведал, что возвращается из Америки, где лечил наших бывших граждан. В сумке у шамана был запас зелья. Петрович у него и того, и другого купил. Пара флаконов — всего 100 долларов. Зайдя в туалет, Сеня заперся в кабинке, и хлебнул немого. Вновь завертелись перед глазами звезды, тучи, олени. Когда очнулся, обрадовался: чуть больше среднего — то, что надо!

Счастливый он вышел на остановку. Тут его какой-то тип плюгавый окликает:

— Мужик! Я у тебя из сумки пару месяцев назад бутылку вытянул. Думал, коньяк. Выпил, «отрубился», очнулся — отпал: хрен маленьким, как у ребенка, стал. У тебя что в «пузыре» было? Меня теперь ни одна баба не хочет!

— Ничего, — ответил Петрович. — Сейчас я тебя вылечу!

Сгреб он этого плюгаша и влил ему в рот весь флакон для увеличения размеров члена. Тот обмяк, впал в отключку. У него в джинсах что-то зашевелилось. Затрещали они, разлетелись в клочья. Вывалилась такая же громадина, как и у Семена Петровича была. Женщины с визгом врассыпную. Кто кричит: «Полиция!», кто: «Ох, какой большой!» Однако далеко не отходят: всем любопытно. Вор уже оклемался, с изумлением свой член разглядывает. Толпа растет. Сквозь нее пара полицейских пробилась.

— Который тут член показывает? Э, да он в розыске как вокзальный вор числится! — с этими словами сержант защелкнул наручники: один браслет на руке, другой на члене жулика. — В таком виде далеко не убежишь!

Первым делом Семен поехал к шаману. Предложил ему организовать промышленное производство снадобья. Да только тот отказался. Сказал, что корень, из которого настойка делается, так и называется шаманским. Только шаман его в тайге найти может. Не посвященному этот корень просто не откроется. А мне, говорит, по тайге шляться некогда: людей лечить надо!

Вышел Петрович от шамана, смотрит: стоит на автобусной остановке дамочка, ладненькая такая блондиночка. С виду — домашняя, хоть обручального кольца нет. А главное, прикинул Семен, под габариты его нового члена подходит. В этот момент подкатил автобус. Дамочка в него впорхнула. Семен Петрович следом за ней, — навстречу новой жизни.

 

ВИП-круизы

В фирме, где работал, Владимир Гаврилов слыл половым гигантом. Вольдемар, как называли его сослуживицы, переспал с ними всеми, и дамы были им очень довольны. Правда, в силу его небольшого оклада никто из них не желал поддерживать с ним длительные отношения, а тем более выходить за него замуж. Зато если у кого-то вдруг загуливал муж или уходил бойфренд, Гаврилов был тут как тут. Он отлучался в научно-техническую библиотеку, туда же отпрашивалась и сотрудница, которой необходимо было сочувствие. Начальство не возражало. Затем к даме возвращался муж или появлялся новый любовник — и Гаврилов вновь на какое-то время оказывался в свободном поиске.

Внезапно в компании произошли изменения. Ее купил лысый толстячок, которого сразу же прозвали Мюллером за сходство с актером, сыгравшим эту роль в знаменитом сериале «Семнадцать мгновений весны». Вместе с Мюллером в фирму пришла в качестве вице-президента его жена — сорокалетняя холеная дамочка, лет на двадцать моложе босса. Валентина Алексеевна — супруга хозяина поначалу хотела сократить должность Гаврилова за ненадобностью. Однако, узнав о его способностях, решила оставить Владимира на месте. Зато пара девиц, попытавшихся строить глазки шефу, сразу же оказались безработными. Вместе с тем, окружающие видели, что у Мюллера с женой разлад, и они с трудом терпят друг друга.

После очередного совещания, на котором у супругов вспыхнул скандал, босс вызвал Гаврилова.

— Валентине Алексеевне необходим отдых, — сказал он. — Ну, а чтобы ей не было скучно, вы будете сопровождать ее во время ВИП-тура в Таиланд. Вашу поездку полностью оплачивает фирма. Оформление необходимых бумаг она тоже берет на себя. Ваше дело — собрать чемодан. Заграничный паспорт, надеюсь, у вас имеется?

Приключения начались в первый же день на небольшом курортном острове, где они остановились. Валентина Алексеевна позвонила по телефону в номер Владимира и велела зайти к ней. Гаврилов нашел вице-президента лежащей на огромной кровати, совершенно голой, потягивавшей «бакарди» со льдом.

— Жарко! — сказала она. — Раздевайся и ты. Посмотрим: что ты за Гаврилов.

— Может быть, не надо? — пронеслось в голове у Владимира, однако, мужское естество моментально взяло верх, и он грациозно сбросил с себя летние брюки, рубашку-гавайку, а за ними и плавки.

— Ого! — глянула на его причиндалы Валентина Алексеевна. — Ложись на спину! Я хочу сверху…

Следующие две недели Гаврилов и вице-президент занимались любовью. Они делали это и в его номере, и в ее: на кроватях, диванах, столах, креслах, полу, в джакузи и даже в океанской воде. Занятые собой, любовники не обращали внимания на пару занимавших номер соседей — предпринимателей средней руки откуда-то из провинции. Впрочем, тех, кроме экзотической выпивки, похоже, ничего больше не интересовало.

По возвращении в Москву, выйдя из здания аэропорта, Валентина Алексеевна, даже не попрощавшись, села в присланный за ней «Мерседес» и укатила домой.

— Могла бы за любовь хотя бы до метро подбросить, — мрачно посмотрел вслед удалявшейся машине Гаврилов. — Ох, Валя, накажет тебя Бог за высокомерие…

Наказание последовало на следующий день. Гаврилова вызвал к себе Мюллер. У него в кабинете находились Валентина Алексеевна, адвокат фирмы, и… пара соседей по Таиланду — тех самых «провинциальных бизнесменов». Правда, сейчас оба были не в потертых шортах, а в дорогих костюмах.

— Я вас, как людей, отправил отдохнуть за счет фирмы, а вы чем в Таиланде занимались? — Мюллер вытряхнул на стол фотографии из большого пакета. Глянув на них, Гаврилов едва не упал в обморок. Перед ним поплыли кадры, где он занимался любовью с Валентиной Алексеевной: в его номере и в ее номере, на кроватях, диванах, креслах, стульях, полу, в джакузи и даже в океанской воде.

— Есть еще видеокассеты, но это — для суда. Я давно предполагал, что эта мадам, — шеф кивнул на супругу, — мне не верна. Поэтому отправил в круиз сотрудников частного детективного агентства. К сожалению, мои подозрения оправдались… Я подаю документы на развод. Вы, Валентина Алексеевна, с сегодняшнего дня из фирмы уволены. Ваши акции остаются в компании. Согласно брачному контракту, все совместно нажитое имущество остается за мной. В соответствии с этим документом, вы утрачиваете право проживания в нашей квартире в Москве, на дачах в Московской области, на Кипре и на Канарских островах. В качестве акта доброй воли я купил для вас однокомнатную квартиру на первом этаже пятиэтажного дома, постройки тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Район, где вы теперь будете жить, удаленный — два часа езды до центра. Зато рядом с домом премиленький отстойник городской канализации. Сейчас вас туда препроводят господа из детективного агентства. Да, джентльмены, проследите, чтобы эта плотоядная особа не трогала драгоценности. По брачному контракту они тоже являются моей собственностью. Все свободны! А вас, Гаврилов, я попрошу остаться.

Когда побелевшая, судорожно хватавшая ртом воздух Валентина Алексеевна удалилась в сопровождении детективов и адвоката, Мюллер закурил дорогую сигару «Шерман». Он не предложил Гаврилову даже сесть. Далее босс сказал, что не вышвыривает Владимира из фирмы только потому, что тот ему еще нужен. Шеф добавил, что секс-гиганту предстоит через недельку съездить в ВИП-тур в Швецию. В этой поездке будет находиться некая Светлана Федоровна — заместитель префекта, от которой зависит, получит ли фирма в собственность приглянувшийся Мюллеру кусок земли. Босс заявил, что у него последняя надежда на Гаврилова, поскольку единственно, в чем нуждается одинокая дама — это могучий мужик-трахальщик.

— Смотри! — предупредил Мюллер. — Оплошаешь — вылетишь с работы. Да так, что если в Москве и устроишься, то только тележки на базаре катать…

Светлана Федоровна сама подошла к Владимиру уже в отеле, в шведской столице Стокгольме.

— Ты, что ли, Гаврилов будешь? — спросила эта богато одетая дама, оценивающе оглядев его с ног до головы. — Как разместишься в номере, заглядывай ко мне. Я — в шестьсот пятнадцатом.

Переодевшись в свой лучший костюм, Владимир зашел в номер Светланы Федоровны. Та открыла дверь и юркнула в ванную, откуда раздался плеск воды.

— Я сейчас, — донеслось из-за двери. — А ты пока плесни нам выпить. Мне джин с тоником — посмотри в баре. Себе много не наливай — терпеть не могу пьяных мужиков!

Владимир вошел ванную с двумя высокими стаканами выпивки. Светлана Федоровна призывно раскинулась в небольшом бассейне и была несколько разочарована.

— Ты что, в костюме и галстуке лезть в бассейн собрался? — иронически спросила она.

Быстро сбросив одежду, Гаврилов погрузился в теплую воду. Женщина что-то хотела сказать, но он впился в ее губы, погружаясь в ждущее его тело.

Все свободное время от экскурсий время пара проводила в объятиях друг друга. Вернувшись в Москву, они продолжили в квартире Светланы Федоровны. В понедельник ее шофер доставил Владимира в офис фирмы. Через пару часов Гаврилова вызвал Мюллер. Босс пребывал в прекрасном расположении духа. Он только что получил вожделенный участок, а также еще несколько интересных для компании предложений. По этому поводу он даже налил Гаврилову немного коньяка. Тот попробовал заикнуться насчет прибавки к зарплате хотя бы пары тысяч.

— С чего бы вдруг? — помрачнел шеф. — Ты по заграницам катаешься, в самых дорогих отелях бесплатно живешь, баб красивых трахаешь. Достаточно! Иди, работай! Да, на наших девчат не очень-то себя расходуй. Может быть, еще понадобишься.

Мюллер быстро развелся с Валентиной Алексеевной и так же быстро женился на девушке лет двадцати — Насте. Через полгода после свадьбы он вызвал Владимира.

— Вот какое дело, — сказал босс. — Настя в Италию, на Лигурийское море собралась, а у меня, как назло, очень важные деловые переговоры. Молодежь нынче отвязная пошла. Мне бы не хотелось, чтобы жена за рубежом с кем-то из наших или из местных спуталась…

— Ну, а меня вы не боитесь?

— С тобой если что и случится — то ты для Насти вроде фаллоимитатора, не больше! Зайди к моему референту, получи путевки.

Поначалу Настя держалась высокомерно, но, увидев на пляже плохо умещавшиеся в плавках гениталии Гаврилова, позвала его к себе в номер. Там она разлила по фужерам мартини, и, щебеча какую-то светскую чушь, с любопытством поглядывала на «дружка» Гаврилова, который все больше наливался силой в предвкушении секса. Наконец Настя не выдержала. Она спустила с Владимира плавки и обомлела:

— Ой, какой большой! Я такого еще не видела, — и разочарованно добавила: А у моего Мюллера — с мизинчик…

Не успел вернувшийся из Италии Гаврилов войти в квартиру, как раздался телефонный звонок.

— Ну, что, натрахался с этой малолетней зассыхой? — звенящим от ревности голосом спросила Светлана Федоровна.

— Да куда там! Мне Мюллер голову за такие штучки отвинтит. Так, время провели… — соврал Владимир.

— У тебя есть все шансы избавиться от Мюллера. В префектуре вводится должность консультанта по связям с промышленными предприятиями и фирмами. Работа — не бей лежачего. Оклад, правда, небольшой — как у тебя. Но доберешь льготами и привилегиями. С этого места прямой путь в правительство Москвы, а то и в депутаты. Словом, увольняйся и переходи ко мне! Есть еще одно предложение: думаю, хватит тебе в холостяках гулять.

Утром Владимира вызвал Мюллер.

— Запала на тебя Настя, — мрачно сказал он. — Не думал, что так случится…

— Вам не о чем беспокоиться. Я перехожу в префектуру, — Владимир положил на стол босса заявление об увольнении.

— Зачем же так? — почесал лысину Мюллер. — Работа там — не бей лежачего. Можешь вполне числиться консультантом на общественных началах. Да и дело к тому идет, что придется тебе жениться на Светлане Федоровне. Для нашей фирмы это — прекрасный вариант. Я тебя назначу референтом по общим вопросам. Две тысячи рублей к окладу прибавлю, как ты хотел…

— Если еще и жениться, то делайте меня менеджером по общим вопросам и удвойте зарплату. Кроме того, я — не гопник какой-нибудь. Поэтому передайте мне десять процентов акций, которые принадлежали вашей бывшей супруге!

— Ну, ты и нахал! Пять процентов еще могу дать.

— Восемь! — парировал Владимир.

— Семь!

— Семь с половиной!

— Уговорил, — проворчал Мюллер и порвал заявление Гаврилова.