В честь десятилетия ВЧК-ОГПУ Жихарев получил третью шпалу в петлицу, что соответствовало званию подполковника, и только что учрежденный знак «Почетный чекист». «Щит и меч», как тогда называли эту награду. Все это Пашка нацепил на висевшую в шкафу форму, которую всего-то надел пару раз. Срабатывала старая привычка «не светиться». Поэтому в повседневной жизни он ходил в защитного цвета френче, таких же галифе и фуражке. В особую жару френч заменяла белая рубашка-косоворотка, белые картуз и брюки, парусиновые тапочки. В ту пору функционировала система закрытых распределителей. На словах она была призвана подрывать частную торговлю и вытеснять капитализм из экономики страны. На деле, она скрывала от народа блага, которыми пользовались власть держащие. На людях они ходили в скромных гимнастерках и шинелях. Дома ели на серебре, спали на кроватях, вытащенных из дворцов аристократии и капиталистов. Длившийся долгие годы конфликт между Кагановичем и Молотовым был порожден тем, что они не поделили мебель одного из великих князей.
Деликатесы и спиртное Пашка получал в распределителе ОГПУ. На даче Хозяина в Зубалово для него всегда был накрыт стол. В московской квартире Сталина его частенько приглашала отобедать хозяйка. Досуг Жихарев коротал в обществе старых приятелей Васи Фомина и Тихона Гавриловича. Новых друзей по службе он не завел. Знал, что откровенничать ни с кем нельзя. Наушничество и доносительство процветали в органах, и поощрялись их руководством.
В обязанности Жихарева входило взятие проб воздуха, воды, пыли в квартире Сталина и на даче, когда он туда выезжал. Позже такие пробы стали брать три раза в день. По ним делался анализ на содержание ядов на месте пребывания генсека. Жихарев сопровождал вождя в поездках на охоту, в другие города. Там делался анализ пищи и напитков, подаваемых к столу Хозяина. В дачный период Пашка завязывал романы с официантками или подавальщицами, как их тогда называли. Однако жениться на них он не собирался: после секса с Танькой Ворбьевой ему не хотелось нарваться на ничего не знавшую дуру и потом мучиться с нее. А именно таких и держали при кухне.
В то же 1927 году Троцкого исключили из партии, а несколько позже выслали в Ташкент, где он прожил до изгнания за границу. Главный противник Сталина в борьбе за власть был устранен. Оказались не у дел и Зиновьев с Каменевым: их вывели из состава Политбюро ЦК. Зиновьева заменили на посту руководителя Питерской парторганизации Кировым. Началось устранение сторонников Троцкого, Зиновьева и Каменева из партийных и государственных органов, массовое исключение троцкистов из партии. Тогда же началась борьба против правых уклонистов — сторонников Бухарина и Рыкова. Не концепция развития промышленности и сельского хозяйства, а боязнь конкурентов на вершинах партийной власти стало причиной этой борьбы. Слушатели рабфака имени Бухарина, слушатели Промышленной Академии, а также Института красной профессуры являлись основным источником пополнения рядов правых уклонистов. Часто бывавший у них, любивший шутку и острое слово, ярко и образно говоривший по-русски, закуривавший махорку или дешевые папиросы из кисетов и жестяных портсигаров Бухарин гораздо больше нравился им, чем говоривший с сильным акцентом сухой и чопорный Сталин. В новом руководителе партии и последующей замене сталинского аппарата видела эта молодежь перспективы своего карьерного роста. Сталин знал об этом не только из доносов. Изредка бывая в этих учебных заведениях, он видел, как встречают его, и как встречают Бухарина. Позже вся эта молодежь прошла через публичное покаяние и «признание ошибок» в первой половине тридцатых годов, чтобы во второй половине тридцатых сгнить в сталинских лагерях. Даже слушателям, зарекомендовавшим себя ортодоксальными сталинцами, не было доверия, поскольку они длительное время находились в «рассадниках вольнодумства». Большинство из них тоже разделило участь приверженцев Бухарина. Борьба же с «правым уклоном» кончилась тем, что Бухарина и Рыкова вывели из состава Политбюро ЦК. Рыкова на посту Председателя совета народных комиссаров сменил Молотов, целиком и полностью обязанный своей карьерой Сталину.
Достигнув полного единовластия, Сталин перестал стесняться кого-либо. Банкеты и праздники устраивались по поводу и без повода. Начала оснащаться предназначенная ему дача в Сочи, принадлежавшая до революции миллионеру-промышленнику. Подумывал Хозяин и о сети дач под Москвой. Все чаще затягивалась охота, переходившая в длившуюся несколько суток пьянку. Все чаще собирались «соратники» в квартире Ворошилова, ставшего членом Политбюро и наркомом обороны. Все чаще после этих банкетов Пашке чуть ли не на руках приходилось доставлять Хозяина домой. Все чаще на банкетах подводили к вождю смазливых женщин, с которыми он до утра уезжал в Зубалово. «Жить надо веселее!» — все чаще говорил Хозяин.
Началось широкое строительство дач для членов Политбюро, наркомов, а за ними и чинов помельче. Появились на этих дачах лакеи в напудренных париках и ливреях, горничные и камеристки в старинных платьях. Уже не на серебре — на золоте ели сильные мира сего. Уже ювелирные изделия, принадлежавшие некогда аристократии, дарились любовницам партийных руководителей. Уже вошло у новой знати в моду заводить любовниц из актрис и балерин. Уже велась борьба между начальством за обладание купленными за границей автомобилями.
Такой образ жизни не мог нравиться жене Сталина — Надежде Аллилуевой, приученной в детстве вести скромный образ жизни, довольствоваться малым. Ей не могли нравиться пьянки, после которых Хозяин становился невменяемым, оскорблял ее, бил детей. Раздражало ее и растущее высокомерие мужа к окружающим. Как-то на 7 Ноября собрались у Ворошилова. Снова лились рекой коньяк и водка. В этот вечер Хозяина прорвало. Он назвал партийные массы баранами, которые идут туда, куда их ведут вожди.
— Поведем на бойню — пойдут! Да еще нас при этом прославлять будут!» — закончил он монолог в ответ на предложение выпить за партийные массы.
— А, что такое русский народ? — продолжил генсек. — Это — сборище воров и пьяниц! Талейран как-то сказал, что каждый народ имеет таких правителей, каких он заслужил. Русский народ заслужил нас. Мы будем жить, как цари. А из этого мерзкого народа пить соки. Со временем, мы вообще ликвидируем его как нацию. Его культуру мы заменим культурой, нужной нам. Его обычаи мы растворим в обычаях других народов. Его традиции мы заменим новыми традициями. Только русский язык оставим, как средство общения между нациями. И то ненадолго — сформируем новый советский язык. А что такое русский крестьянин? Куча говна! Мы крестьян экспроприируем. Превратим их в рабов, чтобы кормили государство и получали ровно столько, чтобы не подохнуть с голода. Если кто-то не захочет — не возьмем его в социализм: пуля или каторга!
— Что ты говоришь, Коба?! — встала побледневшая Аллилуева. — Этот народ дал тебе власть, кормит тебя, верит тебе!
— А ты молчи, когда мужчины разговаривают! — налились
кровью глаза Хозяина.
— Одумайся, Коба! Как ты ведешь себя?! Оскорбляя меня, ты порочишь авторитет вождя, авторитет революционера!
— Пошла вон отсюда! — махнул рукой Сталин.
— Что же вы молчите?! Или тоже разделяете эти страшные взгляды? — обратилась Аллилуева к сидевшим за столом.
Молчание было ей ответом.
— Теперь я поняла: вы — кучка прожженных политиканов! Вам плевать на народ! Для вас ничего нет кроме ваших корыстных интересов. Вы погрязли в пьянстве и вседозволенности. Вам не место в партии. Я сделаю ваш заговор достоянием народа! Сделаю все, чтобы вас изгнали с ваших теплых местечек! — с этими словами жена генсека направилась к выходу.
Сталин вышел на кухню, кивком головы велев Пашке
следовать за ним.
— Глупая женщина! — раскуривая трубку, сказал Хозяин. — Но если она осуществит свои намерения — всем нам не поздоровится! То, что она сейчас сказала — должно навсегда остаться с ней. Мы сейчас поедем в Зубалово, продолжим там, а ты, Жихарев, останься с ней! Смотри, чтобы она не натворила глупостей! Чтобы никому, ничего не болтала! В случае чего — докладывай, понадобится — приезжай в Зубалово! Сделай все, чтобы молчала! Вот тебе ключ от квартиры — пригодится.
Накидывая шинель в прихожей, Пашка слышал, как Хозяин сказал собравшимся:
— Засиделись мы у Клима! Поехали теперь ко мне, в Зубалово!
Открыв ключом Хозяина дверь, Пашка застал Аллилуеву в спальне. Нервно кусая губы, она быстро что-то писала.
— Павел? Как вы сюда попали? — вздрогнула она, почувствовав взгляд Жихарева на своем затылке. — Неужели вас прислали убить меня?!
— Нет, просто товарищ Сталин просит вас забыть все сказанное им.
— Такое нельзя забыть! Ведь это — фашизм!
— Пустое это! Кто старое помянет — тому глаз вон! Забудьте! Товарищ Сталин сам не рад случившемуся. Он места себя не находит — просит вас простить его.
— Не верю! Я уже давно ему не верю!
— Поверьте! Право же, поверьте! Поедем в Зубалово! Он вас там ждет.
— Нет, Павел! С этим человеком у меня все кончено!
— Отдайте мне, что писали! Уничтожим это! Забудем эту скверную историю и испорченный праздник! — протянул Пашка руку к бумагам.
— Уничтожить?! Нет! Разве вы не понимаете, что эти шарлатаны обманывают народ? Навязывают ему самое настоящее рабство?!
— Отдайте бумаги! — приблизился Пашка к Аллилуевой.
Сжимая бумаги в левой руке, та попыталась правой рукой открыть ящик туалетного столика. В один прыжок Жихарев оказался рядом и ударил жену генсека ладонью по виску. Она беззвучно упала на кровать. Собрав листки, Пашка положил их в карман шинели. Затем он открыл туалетный столик и обнаружил в нем браунинг. Выстрелив из него в висок Аллилуевой, Жихарев вложил оружие в руку убитой. Затем, захлопнув дверь, он спустился по лестнице. Охрана, привыкшая к его частым посещениям этой квартиры, беспрепятственно пропустила Пашку. В его распоряжении был автомобиль. На нем Жихарев прибыл в Зубалово. В кабинете он передал бумаги Хозяину, сообщив ему о кончине жены.
— По-другому никак нельзя было? — спросил Сталин.
— Никак нельзя! Уговаривал до последнего, пока она за браунингом не полезла! Не сделай я это, худо было бы мне сегодня, а вам — завтра!
Утром Хозяин, Ворошилов и Жихарев вернулись в Москву. Сталин открыл дверь. Прошли в его кабинет, выпили по рюмке коньяка. Затем Хозяин прошел в спальню.
— Клим! Павел! Скорей сюда! Какое несчастье! — раздался его крик.
На похоронах жены Хозяин плакал. Однако Пашка видел, как сквозь слезы вождь наблюдает за поведением присутствовавших, отмечает: кто приехал выразить соболезнования, а кто — нет. После похорон он назвал Пашке фамилии руководителей, не явившихся на гражданскую панихиду и на кладбище. Жихарев подтвердил, что эти люди, действительно, отсутствовали. Через несколько лет всех их расстреляли. А Пашка через месяц после похорон получил четвертую шпалу и стал по старорежимным понятиям полковником.
Вскоре после гибели жены Сталин сказал:
— Дача в Зубалово пусть останется детям! Мне с ними жить неудобно: разные у нас интересы. Мне нужна одна дача рядом с Москвой. Там я буду принимать людей и работать. Нужна еще дача подальше от Москвы. Там я буду отдыхать и проводить конфиденциальные встречи.
После этого появились дачи в Кунцево (ближняя) и в Рублево (дальняя). Летом Хозяин выезжал на дачу в Сочи. Там уже подрастали сосновая роща и фруктовый сад, разбитые вокруг дома. Небольшие комнатки утопали в коврах, блестели хрусталем, переливались красками старинного фарфора. Подвал был забит винами, привезенными из царских погребов в Ливадии. Метрах в ста от главного особняка построили дом для охраны и прислуги. Чуть ниже по склону горы возвели строение для «студентов» — узкого круга партийной знати, приезжавшей «учиться у Сталина». Первоначально планировалось, что гости не будут надолго приезжать к Хозяину: врачи предписали ему покой и мацестинские ванны. Чтобы вождь мог вести относительно подвижный образ жизни построили кегельбан и биллиардную. Там долго по вечерам стучали шары и кегли. Сначала Сталин играл сам с собой. Потом начал приглашать Пашку. Тот все время поддавался. Вскоре Сталину, возомнившему себя первоклассным игроком, захотелось общепризнанного успеха.
— Дай-ка шифровку Климу, чтобы приехал на недельку и кого-нибудь с собой прихватил! А то мне даже в биллиард сыграть не с кем, — бросил вождь Пашке как-то после игры.
Получив шифровку, прикатили Ворошилов с Молотовым. Без приглашения приехал Берия, возглавивший к тому времени Компартию Грузии, навез с собой кучу местных наркомов. Притащили председателя Совета Народных комиссаров Абхазии Нестора Лакобу. Пару дней шли биллиардные баталии. Разумеется, чемпионом всегда был Хозяин. Второе место всегда занимал Берия, который, действительно, играл хорошо. Лаврентий первый почувствовал, что «спартакиада» затягивается и скоро надоест вождю.
— Есть чудесное место. Называется Холодная Речка, — обратился он к Хозяину. — На завтра мы подготовили там небольшой пикник по-грузински. Просим пожаловать!
Следующим утром кортеж машин направился к Холодной Речке. Берия с Лакобой во главе стаи грузинских и абхазских наркомов ждали Хозяина со свитой. Пока готовился шашлык из форели — главного деликатеса тех мест — Сталин пошел размяться по берегу. Внезапно он застыл, указывая в воду. В омутке под ним стояла двухметровая рыбина. Начальник охраны Власик выстрелил ей в голову из нагана — угодил прямо в глаз. Прямо в одежде бросился в реку грузинский нарком земледелия и пока все поздравляли Сталина с удачной находкой, вытащил рыбину из воды. Жихарев видел, что грузин отцепил рыбу с крючка, но вида не подал.
— Примите и мои поздравления, товарищ Сталин! — вытянулся он.
— Не меня — Власика поздравлять надо! Налейте ему стакан чачи! — велел Хозяин и обернулся к Лаврентию. — У нас ведь пикник по-грузински?
— Так, учитель! Коньяка и русской водки не брали. Будет только чача и наше вино. И все-таки никто эту рыбу не видел! Сколько народа ходило, а никто не видел! А вы приехали — и увидели. Так, и в жизни, товарищ Сталин — тысячи людей не увидят то, что увидит один гениальный человек.
Приспел шашлык из форели. Сталин, Берия, Ворошилов и Молотов сели на холмике. Ниже расположились наркомы и прочие чины. Пара наркомов под пашкиным руководством прислуживала четверке.
— За Кобу! — поднимал стаканчик Молотов.
— За Кобу! — подхватывали Берия с Ворошиловым.
— За Кобу! — тут же поднимал стаканчик Берия.
— За Кобу! — тут же подхватывали Молотов и Ворошилов.
А Коба сидел пьяненький и самодовольно поглядывал по сторонам.
— Молодец, Лаврентий! В хорошее место привез — красивое! — наконец молвил он.
— Коба, а почему бы тебе не построить здесь дачу? — спросил Молотов, которому самому в это время строили особняк в Никольском.
— Конечно, Коба! Непременно надо построить! — поддержал Ворошилову, которому только что построили дачу.
— Я не царь, чтобы иметь столько резиденций.
— Вы — вождь и учитель нашего народа! Вы — продолжатель дела великого Ленина! Вам должны быть созданы все условия для работы и отдыха, — сладко улыбнулся Берия.
Через несколько лет в этом месте была воздвигнута дача для Сталина. Ну а на следующей день после посещения Холодной Речки компания отправилась морем в Пицунду. Подали некогда принадлежавшие царю катера, специально перевезенные из Крыма. Поначалу дождило. Поэтому расположились в каюте. Выпили немного коньяка.
— Иди, Жихарев, посмотри, как погода! Дождь кончится — скажешь, — отослал Пашку Сталин.
Через полчаса ветер утих, дождь кончился, о чем Пашка доложил вождю.
— Пойдемте, подышим свежим воздухом! — распорядился он. — Врачи говорят, что морской воздух полезен для здоровья.
Первым выскочил из каюты Лакоба. Он был расстроен, став объектом издевательств и насмешек. Следом вышли, посмеиваясь, Сталин, Ворошилов и Молотов. Задержался в каюте Берия. Он прожег папиросой дырку в новом картузике Лакобы, хитро подмигнув при этом Пашке, затем тоже вышел наружу. Выпив стакан коньяка, и закусив парой ложек черной икры вывалился на палубу и Жихарев. Когда прибыли в Пицунду, Лакоба заметил дырку в середине картуза. Бросив гневный взгляд на Берию, он швырнул головной убор в воду. Обслуга быстро развела костер и расстелила скатерти под корнями реликтовой сосны.
— Кто разрешил жечь костер в заповеднике?! — вывалился откуда-то старик-грузин.
— Кто такой? — икнул уже принявший Хозяин.
— Я — объездчик заповедника. Нельзя посторонним здесь находиться! Предъявите документы!
— Покажите документы — налейте ему стакан! — велел вождь.
— Все равно нельзя посторонним в заповеднике находиться! — упорствовал старик, осушив стакан.
— Налейте ему еще стакан! — распорядился Сталин.
— Костры жечь нельзя! Слушай, а где я тебя видел? — обратился старик к Кобе.
— В газете ты меня видел. Налейте ему еще стакан!
После третьего стакана старик обмяк, сел на песок и, привалившись спиной к сосне, захрапел. Двое дюжих молодцов из охраны оттащили его за дюну.
— Вот так решают вопросы люди, знающие диалектику, — улыбнулся Сталин.
Снова начался разгул. Продлившийся до глубокой ночи. Обратно возвращались на автомобилях, приехавших за компанией по берегу.
— Молодцы! Хорошее место нашли — красивое и спокойное, — похвалил вождь.
— Придется тебе, Нестор, раскошелиться — построить дачу, за которую не было бы стыдно нашему народу, — обнял Лакобу Берия.
Прошло немного времени, и от Берии посыпались жалобы, что Лакоба саботирует строительство дачи в Пицунде. Каждый приезд в Москву Лаврентия сопровождался жалобами на своеволие Лакобы, на невозможность работы с ним. Во время очередной встречи с Лаврентием Пашка передал ему пакетик со своим изделием. Вскоре было объявлено о кончине Лакобы. Дачу же быстро достроили. Несколько лет спустя молодая вдова Лакобы была изнасилована и растерзана на Лубянке, а тело покойного извлекли из могилы и под улюлюканье толпы на свиньях отвезли на свалку.