— Время громких политических процессов кончилось, — давал указания Лаврентию Хозяин. — Отныне наши враги должны уничтожаться без лишнего шума. А еще лучше — перетираться в лагерную пыль. Для этого у нас есть условия. Необходимо осваивать богатства Сибири, Дальнего Востока, северных районов Европейской части страны. Кроме того, нам стало известно, что Ежовым и его кликой в тюрьмы брошено много невиновных людей. Разберитесь! Надо установить процент освобожденных. В-первую очередь это должны быть те, кто обращался с письмами в мой адрес. Если это военные — вернуть им звания. Всем выплатить денежную компенсацию за все годы, проведенные под стражей. Всех выпущенных из мест заключения за государственный счет отправить в лучшие санатории страны. Семьям вернуть прежние квартиры и конфискованное имущество. Надо восстановить в правах членов семей. Еще раз подчеркиваю, что поголовной реабилитации нам не надо. Установите процент, который не повлияет на освоение отдаленных районов страны.
— Что будем делать с Егоровым, товарищ Сталин? Его покалечил Ежов. В настоящее время Егоров ослеп.
— Ай-яй-яй! Я только что хотел дать указание о его освобождении. Слепой Егоров нам не нужен. Пусть тихо умрет в тюрьме естественной смертью.
— Товарищ Сталин, только что закончилось следствие по делу Гулько и других бывших работников спецуправления вверенного мне наркомата. Какие будут указания?
— Гулько нам не нужен. С делами неплохо справляется его зам Власик. Бывших руководителей оперативного управления Румянцева и Голубева накажите, но жизнь сохранить! Остальных — расстрелять! Насколько мне известно, в отпуск из Испании прибыл комиссар твоего наркомата Орлов. Он будет председателем суда. Жихарев пусть подключится, а то в этой работе он еще не участвовал. Третьего члена суда подберешь сам, Лаврентий.
— Что делать с женой Ежова, товарищ Сталин? Она призналась в связях с врагами народа, но все время пишет жалобы в ваш адрес и Генеральному прокурору.
— И что она пишет?
— Пишет всякую чушь. Что во время обыска ее изнасиловали, притом неоднократно. Ценные вещи, находившиеся в квартире, оперативники не заактировали, а поделили между собой.
— Я в курсе этой писанины. Ждал, когда ты это сам доложишь. Что касается ценностей, то они должны попадать в карман государства, а не в карман оперативников.
— Есть ваше указание, товарищ Сталин, о выделении процента конфискованного имущества в пользу оперативников.
— Процента, а не всех ценностей, находящихся в жилище арестованных! Так мы до мародерства дойдем, об интересах государства забудем! Ему — в-первую очередь нужны ценности. А что останется — оперативникам, сексотам, прочим заинтересованным лицам. Этих наказать! Перевести в провинцию на укрепление руководства оперативных подразделений. Пусть там промышляют — там народ победнее…
— У нас еще не закончено дело Постышева, товарищ Сталин. Он связан с Блюхером еще по Гражданской войне. А с Косиором — по работе на Украине. Косиора расстреляли еще до меня. Блюхера убил этот придурок Ежов. К Постышеву применялись методы физического воздействия. Он озлоблен.
— То, что Косиор — враг, доказано. С Блюхером, вероятно, допущен перегиб. Попробуй столковаться с Постышевым. Пусть подтвердит, что Косиор, действительно, изменник. Надо, чтобы Постышев подтвердил, что Блюхера арестовали правильно — за работу на японскую и германскую разведки. Даст такие показания — освободим, пошлем на партийную работу в Туркмению или Казахстан. Будет артачиться — передайте дело в Особое Совещание.
— Как быть с Жихаревым? — спросил вдруг Берия. — Засиделся он у нас в исполнителях. Ему бы управление…
— Есть такая должность — чиновник для особых поручений. На Западе есть, у нас при царизме была. Вот и будет Жихарев чиновником для особых поручений: моих и твоих. Официально назначим заместителем начальника управления, а подчиняться он будет мне и тебе. Будет связующим звеном между нами.
— Есть у нас вопрос по Соловецкому лагерю. Мы считаем, что исправительное учреждение сыграло свою роль. Наркомат предлагает перевести заключенных в другие лагеря, согласно их заявкам на рабочую силу. Администрацию и охрану перебросим в другие регионы страны на вакантные должности. На территории лагеря какое-то время будет комендатура для ссыльных, а потом передадим ее какому-нибудь заинтересованному наркомату. Например, наркомату обороны. Пусть создадут там военное училище.
— Почему ты вдруг забеспокоился об этом лагере?
— Бежал оттуда при Ежове один заключенный. Бежал за границу. Ищут его наши разведчики, но пока найти не могут. Опасаемся утечки информации…
— Когда эта информация появится в западной прессе — тогда этот лагерь и ликвидируем. А пока спокойно собери заявки, распредели администрацию по вакансиям. Новых заключенных туда не направляйте. Такое решение примем по этому вопросу.
Вернувшись на Лубянку, Лаврентий собрал своих новых заместителей и начальников управлений. Основные идеи, выдвинутые Сталиным, были доведены до руководства наркомата.
— Арестованы ли родственники Ежова? — спросил Берия у начальника оперативного управления.
— Арестованы все!
— Все ли? А жена Ежова — Евгения Соломоновна?
— С Ежовой неувязочка вышла. Отравилась накануне…
— Дайте шифровки на места, чтобы все родственники Ежова были уничтожены сегодня ночью. Об исполнении доложить завтра к десяти утра. Кто сидит — того к стенке! Кто на свободе — арестовать и к стенке без суда и следствия.
После совещания нарком предложил Пашке поехать в Загородную тюрьму.
— Мне бы, Лаврентий Павлович, поработать с материалами по делу Гулько и других сотрудников наркомата. Завтра суд, а Орлов после Испании в себя приходит. Еще один член суда не назначен. Придется мне помогать Орлову в ведении судебного заседания.
— Спасибо, что напомнил! Завтра к началу суда приедет третий член. А Орлов, действительно, в Архангельском, в санатории коньяком уже неделю лечится. Как бы не пришлось его в скором времени лечить от другой болезни — хронического алкоголизма. Но не беспокойся: в суде он будет трезвым. Ты меня убедил — поработай с материалами!
На следующий день в Лефортовской тюрьме собрался трибунал. Арестованных привезли туда из Загородной тюрьмы, где они содержались до судебного заседания. Выносить приговоры в Лефортово было удобнее — ближе к крематорию. Привели Гулько. За десять минут прокурор зачитал обвинительное заключение.
— Суд удаляется на совещание, — объявил Орлов, с утра мучившийся похмельем.
— А последнее слово? — дернулся Гулько.
— Какое тебе последнее слово? И так хорош будешь!
Зачитали вынесенный самим Сталиным приговор. «Суки!» — попытался бросится на судей Гулько. Но такие выходки были предусмотрены тюремной администрацией. Перед оглашением приговора рядом с подсудимым ставили не двух, а четырех конвоиров, которые пресекали все нежелательные действия осужденного. Гулько скрутили и потащили к выходы.
— В подвал его! Немедленно привести приговор в исполнение! — приказал Орлов. — Давайте следующего!
Ввели бывшего начальника охраны Сталина — Голубева. Он не дал никаких показаний. В деле были только показания свидетелей — таких же бывших сотрудников наркомата, арестованных по делу Гулько.
— Что же такое? Как судить? Нет его собственных признаний вины! Возвращать дело на доследование? Почему не применяли методы физического воздействия? — недоумевал Орлов.
— Методы воздействия применяли, но не в полной мере. Хозяин не велел. Нечего возвращать дело на доследование! Приговор ему определил уже сам товарищ Сталин, — зашептал Пашка на ухо председателю трибунала.
Вновь загнусил прокурор.
— Я не согласен! Это — ложь! — перебил его Голубев.
— Нас это не интересует! Не перебивай прокурора! — прикрикнул на него Орлов.
Вышли на совещания.
— Какие будут предложения? — спросил Орлов.
— Думаю. Что надо дать двадцать лет заключения в лагере, плюс пять лет поражения в правах. Руководство лагерей знает, что не следует уничтожать прибывших с такой формулировкой приговора.
— Ты согласен? Спросили третьего члена суда — бесцветного комиссара второго ранга, недавно переведенного в Москву из провинции.
— Согласен, согласен, — послушно закивал тот головой.
Объявили приговор. Четверо охранников были наготове, ожидая, что Голубев полезет драться. Однако он ограничился поклон и с усмешкой сказал:
— Спасибо!
— Не нас — Хозяина благодари! — икнул Орлов и повернулся к прокурору. — А ты, брат, пять минут — не больше — читай свои заключения!
Остальных осудили быстро. Ту же меру наказания, что и Голубеву, определили Румянцеву — бывшему начальнику оперативного управления НКВД. Всех прочих ждал расстрел.
— Ну как в Лефортово? — спросил Лаврентий, когда Жихарев вернулся в наркомат.
— Румянцев и Голубев свое барахлишко на теплые вещи в общей камере меняют. Остальных уже шлепнули. Ладно, пойдем с Постышевым толковать.
Берия и Пашка спустились в подвальный кабинет наркома. На лавке лежал Постышев. Горбоносый брюнет, каких появилось в аппарате НКВД после перевода Лаврентия, лупил Постышева бамбуковой палкой по пяткам. Берия что-то по-грузински приказал горбоносому. Тот перестал бить Постышева и отвязал его от лавки.
— А теперь пошел вон! — велел парню нарком уже по-русски.
Кряхтя, Постышев сел на лавке, попытался пошевелить пальцами ног, но застонал. Берия протянул ему портсигар.
— Курите, гражданин Постышев. Не пойму я: кто вы такой?
— Коммунист я, гражданин Берия. Коммунист… — затянулся папиросой бывший председатель Совета Народных Комиссаров Украины.
— Если вы коммунист, должны быть честны и откровенны. Должны разоружиться перед партией. Расскажите о ваших отношениях со шпионами Блюхером и Косиором!
— Оба были честными коммунистами. Они никогда не были шпионами!
— А вот Косиор во всем признался и сообщил следствию, что хотел завербовать вас.
— Косиор расстрелян… Применяли к нему те же методы, что и ко мне. Вы под пытками заставили его дать такие показания.
— Аналогичны показания Блюхера.
— Устройте мне очную ставку с ним! Я не верю, что Блюхер мог дать такие показания.
— Экий вы человек, Постышев! Все вам докажи! Может быть, еще и документы представить? Вам говорит нарком внутренних дел — поэтому надо верить!
— Как можно верить наркому пытками вырывающему показания? Как можно верить наркому, швырнувшему в тюрьмы десятки тысяч людей?
— Ну, это было при Ежове! Сейчас мы освобождаем очень многих. Готовы освободить и вас. Но для этого вы должны подтвердить, что Блюхер и Косиор — шпионы! Выбирайте: возвращение к жизни, к работе, к политике или допросы, суд, приговор!
— Значит, вы предлагаете мне сделку с совестью, гражданин Берия?
— О какой совести ты говоришь? — вспыхнул Лаврентий. — Скольких ты сам послал на смерть и в лагеря, когда работал на Украине?
— Да послал, зато гораздо больше вытащил из ваших лап!
— Я даю тебе ночь на размышления! Или подпишешь то, что мы тебе продиктуем и получишь хороший пост в Средней Азии, или тебе будет очень плохо.
— Как бы плохо мне не было, я не опорочу своего доброго имени!
— Это сделаем мы! Кто ты сейчас такой? Враг народа! С этим клеймом и умрешь! И дети, и родственники твои с этим клеймом умрут!
— История меня реабилитирует!
— Хватит дискуссий! Иди, думай!
Постышев категорически отказался дать ложные показания. Его пытали еще полгода. Наконец, Хозяин сказал:
— Хватит! Кончайте с ним!
До 1940 года сидел в тюрьме слепой Егоров. Как-то Берия вспомнил о нем и запретил кормить. В соответствии с указанием Сталина, его бывший соратник умер естественной смертью — от голода.