Утро принесло из мрачных низин и овражков свежесть, да такую по-осеннему прохладную, что пришлось прикрыть окно. Обильная роса не выпускала из дома на улицу, да ведь уже суббота, и можно беззаботно перевести дух и полениться в кресле с чашечкой чая.

Даже на терраске оказалось прохладно, и, завернувшись в пледы, Мила и Лена оставались в комнате после завтрака. Говорить не хотелось, события вчерашнего дня опустошили обоих, эмоции и чувства перегорели в огне переживаний и страха и теперь требовалось время, чтобы восстановить душевные силы, растраченные намедни. Но в то утро мужчины слетались, как луговые мотыльки на красный фонарь.

Первым на улице застрекотал скутер Евгения.

– Иди, встречай, я пойду одеваться.

Алёнка, как была нечёсаная, вышла на приступки:

– Привет! Мы только поднялись.

– Простите, что рано, не смог удержаться, чтобы не приехать.

– Да ты весь промок!

– Такая роса, пока добирался по разнотравью, чуть не смыло волной!

– Тоже мне Ихтиандр. Заходи. Чай будешь?

– Буду, я же весь мокрый и продрог!

Женя заулыбался и в мокрых носках пошлепал по полу. Алёна ответила ему и отправилась ставить чайник, при этом рассказывала о вчерашней встрече с олигархом.

– Молодец, молодец, – время от времени поддакивал рассказчице парень. – Жесть, прямо жесть.

– Всё обошлось, но, главное, оказалось, что к убийству он никакого отношения не имеет. Теперь остался только охотник! Молчун, крепкий орешек, не поймёшь, что у него в голове, не напугаешь и шумихой в прессе.

– Да, надо что-то придумать. У меня пока нет никаких мыслей, кроме одной: он давным-давно ухаживал за твоей бабушкой. А она выбрала Александра Сергеевича. Как тебе такая версия?

– Ужас! Только не сегодня разбирать твои фантазии.

– Согласен! Мои маленькие серые клеточки требуют отдыха. Кстати, я наконец-то получил гонорары и премию за интервью с олигархом и хочу тебя отблагодарить.

– Ты хочешь сказать, что я заработала кучу денег?

– Но не совсем кучу, в прямом смысле слова, но три хабаровских купюры приходятся как раз на твою долю.

– То не гроша, то вдруг алтын!

– Ты – кладезь поговорок.

– А что ты хочешь, у ребёнка бабушка филолог. Я с томиком Даля ходила в детский сад.

– Здорово. Может, после школы тебе податься в журналистику?

– Вчера, когда люди в чёрном везли меня на машине, я дала себе слово, что если выживу, то всю свою жизнь посвящу борьбе с темными силами.

– То есть с орками и гоблинами?

– Перестань, я не шучу, как впрочем, и Толкиен.

Женька заёрзал на стуле.

– Извини, помню, ты хотела новый телефон, может, быстренько смотаемся в город, а?

– Шоппинг?

– А почему бы и нет.

– Я не такая, я жду трамвая.

Алена усмехнулась, показала язык, а после покосилась на дверь, что вела в дом.

– Так спроси у Людмилы Александровны, может, отпустит.

– Пойду поговорю. А ты пока пей чай, согревайся.

– Спасибо, я выйду на солнышко, поскорее обсохну.

– Купюры мои не потеряй…

Взгляды их встретились, они рассмеялись и разошлись. Девочка вошла в дом, мамы не было видно. Милу она нашла в ванной. Мама сидела, поставив локти на раковину, и плакала.

– Ма, ты чего? Что стряслось?

– Всё хорошо. Просто после вчерашнего никак не могу нервы успокоить.

– Ну, тогда тебя не о чем спрашивать.

– А что ты хотела?

– Ну, ты помнишь, Женёк, обещал со мной поделиться деньжищами, что он получил за интервью. Вот, привёз аж пятнадцать тысяч! Я хочу купить себе смартфон, а то хожу как лохушка с древней нокией! Можно, мы с ним быстренько смотаемся в город?

– Да, можно. Только чтобы ты обязательно в шлеме и чтобы он не гнал, а то я знаю… Погоди, я сама его проинструктирую.

Мила вытерла полотенцем мокрое лицо и вышла из ванной. Какие у неё изящные руки, подумала дочка, а интересно, у меня будут такие же или мои щупальца как у родного отца-убийцы? Плохо, когда ты не очень похожа на маму.

Алёнка собиралась не спеша, ожидая, пока оранжевый шар поднимется над вершинами тополей и высушит росу, и тогда будет можно мчаться по лесной дороге, не опасаясь промокнуть. Когда она наконец-то вышла на террасу, Мила протирала пыль, а Женя на улице нежился в тёплых лучах солнца.

– Алена, а когда приедет, олигарх? Я не хочу оставаться с ним наедине.

– Ой, я совсем про него забыла! Ну ладно, мы быстро. А потом, может, он и не приедет, возможно, он хотел меня успокоить, вот и наобещал, а сам всё давно выбросил из головы. Кстати, он вечером гостил у губернатора и теперь отсыпается.

– Ну, езжай. Мне тоже не верится, что олигарх вот так запросто объявится в нашей глуши.

– Может, что-то купить домой?

– Смотри сама.

Вскоре скутер увёз Женю и Лену в город. Мила потихоньку убиралась в доме, и ещё её дожидался огород. А за окном стоял чудесный июльский день. Лето было в разгаре, после тёплых дождей ожидались грибы. В лесу стояла тишина зрелого лета, птицы уже не так активны, как в мае-июне, запахи зрелых трав и хвои разносятся в прогретом плотном воздухе.

Швабра и тряпка были на улице, и, накинув голубой халатик с перламутровыми пуговицам, Мила вышла во двор.

Тем временем Сергей Геннадьевич ехал по таинственной лесной дороге, иногда с опаской поглядывая на навигатор, но больше надеясь на внутреннего поводыря. Раздумывал: а может, не стоило отпускать охрану и он просто погорячился? Но на душе было как-то безмятежно, и оттого он улыбался и упрямо вёл машину вперёд между деревьями. Господи, когда последний раз я был в диком лесу? Не в том окультуренном и вычищенном бору, где изредка ночевал, приехав в район? Даже не помнил. В первые годы, когда он ещё только устраивался в Москве, хватая любые подряды, чтобы заработать лишнюю тысячу зелёных – было совсем не до отдыха. Изредка, в лучшем случае пару раз за лето, он выбирался на шашлык… но это было так давно. Потом наработались нужные связи с серьёзными людьми, и дела пошли в гору, а вместе с ними на него обрушилось богатство и, как тень, неподъёмная ответственность, давившая на плечи и спину, не отступавшая даже когда ложишься спать. Стало совсем не до отдыха на природе.

По днищу машины шелестела трава, а ветки хлестали по стёклам. Нежданно деревья расступились, и машина выехала на небольшую полянку. У кромки леса приютился одинокий дом. Сергей Геннадьевич остановил машину около калитки. Вышел и огляделся. Справа от него стояла старенькая деревянная сторожка с небольшим крыльцом и крышей, засыпанной хвоей и листвой, так что местами на ней уже зеленел мох и росла трава. Старая, с черными подпалинами, ель прикрывала часть дома и двора, аромат хвои приятно щекотал ноздри, как когда-то давным-давно, у родного дома.

За штакетником кто-то ходил в полинялом халате. Сергей Геннадьевич понял, что его не ждут либо он приехал не вовремя. Но он привык идти к цели, поэтому подошел к калитке и поздоровался:

– Здравствуйте! Вы, наверно, мама или старшая сестра Алёны? Мне бы хотелось с нею и с вами поговорить. Я Сергей Геннадьевич Бугрин, предприниматель, со мною вчера встречалась ваша Алёна.

Незнакомка от неожиданности вскрикнула и, на ходу застёгивая халат и бросив мельком на него быстрый взгляд голубых глаз, направилась к дому.

– Здравствуйте. Я поняла, но извините, я совсем не одета. Подождите минуту.

– Можно зайти?

– Да, там открыто. Мы не закрываемся, от кого закрываться-то – кругом лес, если надо и с замком убьют, – из-за двери Мила поддержала разговор. – Только не наступите на ёжика! Он тут всё утро шныряет по траве, дочь его, наверно, забыла покормить!

– У вас ёжик живёт, как здорово. А у нас их нет, но зато полным-полно бурундуков.

– У нас – это где? Вы сами откуда?

– Я родом из Красноярского края.

– Стало быть, сибиряк.

– Да, потомственный.

Через несколько минут за спиной олигарха хлопнула дверь, и, повернувшись, он узрел хозяйку дома. На этот раз она оказалась в бледно-голубом платье со скромным вырезом на груди. Оно шло Миле, и она знала об этом, поэтому действовала наверняка, другого выстрела могло не быть. Смотря немного сверху вниз на гостя, она произнесла:

– Извините за не очень радушный приём, я даже не представилась: Людмила Белкина, мама Алёнки.

– Очень приятно, а может, всё-таки старшая сестра, мне кажется, это вам больше подходит?

– Большое спасибо за комплимент, но я достаточно рано обзавелась дочерью.

– Теперь я хорошо понимаю главную проблему мужского населения вашего района.

– Не пойму, какую?

– Да как же, милая Мила, кстати, разрешите вас так называть?

– Пожалуйста.

– Проблема-то кроется в вашей красоте.

– Вы что, шутите?

– Нисколько. Может, присядем?

– Да, конечно, проходите на террасу, могу угостить вас чаем или кофе.

– С удовольствием выпью кофе. Кстати, я приехал не с пустыми руками. Знаете, дарить веселье – моё призвание. Я в детстве мечтал стать клоуном.

– Не может быть.

– Подождите минуту.

Олигарх вернулся в машину и прихватил с заднего сиденья дюжину пакетов. Войдя на террасу, он передал их в руки растерявшейся хозяйки.

– Кофе по-восточному вас устроит? У нас нет кофе-машины, поэтому я пользуюсь бронзовой туркой.

– Конечно, да что мы выкаем друг другу, а? Пора уже перейти на демократичное «ты», как считаете?

– Давайте попробуем.

На плите зашумел убежавший из турки кофе, и Мила, положив на диванчик гостинцы, бросилась на кухню. Сергей Геннадьевич присел на диван и по-хозяйски обложился подушками, словно собирался сидеть как минимум до второго пришествия. Ему нравился этот старый, но ещё крепкий дом, накрахмаленные занавески на окнах, чисто вымытые доски пола. Всё это напомнило его теперь такое далёкое детство, родительскую обитель, полноводный Енисей и необъятную тайгу с вершинами сопок ясным сентябрьским утром. Он вспомнил, что со своими вечными хлопотами в этом месяце позабыл перевести денег на содержание отцовского дома, и стал забивать в телефон напонимание на понедельник.

Вскоре вернулась хозяйка с двумя чашками:

– С сахаром?

– Без, я уже съел весь свой сахар.

– Следите за своим здоровьем?

– Да, у меня четыре дочери, от двух жён. Мне надо их поставить на ноги, как впрочем, и жён.

– У вас гарем?

– Нет. Было два брака, от первого дочери Александра и Евгения, они уже большие, им за двадцать. Они с матерью давно живут в Лондоне.

– Ой, как интересно, я первый раз вижу человека, у которого родные постоянно проживают в Лондоне, а чем они там занимаются? Я никогда не была заграницей, и мне, как маленькой девочке, до сих пор кажется, что нам там жить невозможно.

– Дочери учатся в университетах, а бывшая просто тратит мои деньги и по расписанию два раза в неделю мотается вечерами к своему тренеру по фитнесу. Вот такие лондонские дела.

– А нынешняя семья?

– Жена с дочерьми живёт в Ницце, раз-два в месяц они прилетают ко мне в Москву, на свидание. Прямо, как в зону. А девочки мои, Лиза и Настя, погодки, учатся в колледже. Делают успехи в языках и в английской литературе.

– Здорово, Ницца, – сказала Мила, откинулась на спинку стула и мечтательно закрыла глаза. – Это где-то во Франции? Просто как в сказке.

– Да, Лазурный Берег, Средиземноморье. Рукой подать до Италии. На Английской набережной Залива Ангелов полно уютных кафешек и роскошных отелей с видом на море. Да хватит всё обо мне да, обо мне, поведайте, что-нибудь о себе. Кстати, кофе удался.

– Спасибо. О себе что рассказывать? У меня затрапезная жизнь. Сразу после школы поступила в юридический институт, но забеременела и родила Алёнку, учёбу пришлось бросить. Отец ребёнка не помогал и вообще куда-то пропал, вроде остался служить на Севере, но в чём причина, не знаю до сих пор. Когда дочка подросла, я устроилась на работу в наш следственный изолятор.

– Куда? В тюрьму?

– Да, а куда меня мог ещё пристроить отец-фээсбэшник? Где были связи, туда и взяли. А что, совсем неплохо, отстояла смену на вышке – и домой. Я даже восстановилась на юридическом и отучилась четыре курса. Но тут погибли мои родители, мы остались почти без средств к существованию, ну а дальше вы сами всё знаете.

– Может, не скромно, но спрошу: а почему не вышла замуж, если не секрет? Хотя я, наверно, лезу в не своё дело, очень личное?

– Мы здесь народ простой, живём друг у друга на виду, что тут скроешь: да как-то не сложилось. Многие ухаживали, оказывали различные знаки внимания, но что-то не срослось, в отличие, как я вижу, от вас.

– Ты опять перешла на «вы»?

– Случайно.

– Вы меня разговорили, прямо как на исповеди, что-то я расслабился, наверно ваши чары подействовали.

– Скорее здешний воздух, он тут какой-то шальной.

– Внешне у меня всё благополучно и достойно, – сказал Сергей Геннадьевич, поправив джинсы. – А внутри, на самом деле – вакуум, ну, понимаешь: пустота. Знаешь, ещё родители говорили мне, да, наверно, и тебе, – за деньги не купишь участие, заботу или искренние переживания. Любовь приобретёшь, а вот всё остальное, наверно, невозможно.

– Как это «купить любовь»?

– Мила, ты взрослая женщина! Деньги и власть – вот две ноги, на которых в настоящее время держатся женские чувства.

– Не знаю, а я полюбила одноклассника. Вот дура!

– Не кори себя, первая любовь она такая – неземная! Исключение только подтверждает правило. Но не это меня волнует, романы случались у меня постоянно, особенно когда я разбогател. Плохо то, что своих детей почти не вижу, растут далеко, как чужие. Зачем отпустил от себя, не знаю? Когда видимся, начинаю им что-то говорить или даже учить, а они смотрят на матерей, мол, как им реагировать на этого дядю. Вот и получается, что имеется переводчик с отцовского на детский, без серьёзного образования, совсем не знающий жизнь, а определяющий её по богемным сплетням и гламурным журналам.

– Безрадостная картина у вас получилось. Может, ещё кофе?

– А давай, почему бы и нет. Кстати, а где Алёнка?

– Уехала в город со знакомым журналистом покупать новый телефон. Старый у неё весьма древний, весь класс над ней смеялся.

– А может, вам с ней съездить отдохнуть? Не желаете в Грецию, на Мальдивы или поближе, в Турцию?

– Пока нам не до отдыха, мы решили с Алёнкой на следующий год отправиться к морю-океану.

– Деньги – не вопрос. Фирма оплатит, мы должны помогать людям.

– Спасибо, но даже не знаю, что сказать.

– Вот попёрла знаменитая Белкинская гордость. А где вы сейчас работаете?

Мила загремела чашками и ответила не сразу.

– Знаете, в нашем районном ФСБ, слежу за порядком.

– За порядком в районе или в ФСБ? Наверно, там и там?

– Тьфу, неправильно, слежу за чистотой в отделе.

– Офигеть!

– Зарплата небольшая, зато безопасно, кому скажешь, где служишь, сразу успокаиваются и дальше ведут себя без всяких глупостей.

– Так может ко мне, в отделе кадров комбината полно работы, туда как раз ищем специалиста?

– Ну, я кадровиком никогда не трудилась. Вот на вышке с автоматом стояла и порядок наводила.

– Ну, вышек у меня пока нет, извини. Послушай, ну ты же устраивалась на работу, заполняла разные бумажки?

– Конечно.

– Значит, навык есть, и давай срочно восстанавливайся в институте, нам нужны толковые юристы. Учёбу мы тебе оплатим, конечно, заключим с тобой договор, отразим, что тебе надо отработать после диплома три года и так далее. Согласна?

– Да, а почему нет. Надо только с Алёнкой поговорить.

– Да, я уже понял, она девушка серьёзная.

– Да просто атас. Как мне с ней тяжело. Поставила перед собой цель и идёт к ней, не сворачивая, как баран на новые ворота. Я пыталась её отговорить от расследования этого убийства, мол, дочка следствие обойдётся без нас. А она ни в какую, говорит мне «не буду», а сама исподтишка занимается этим делом. И я решила присоединиться к ней, чтобы хоть как-то контролировать и влиять на её замыслы. Вот так она и очутилась на площади перед вашим офисом.

– М-да, Алёнка подняла шум на всю Россию, даже вчера вечером губернатор выяснял, уладил ли я конфликт с бедным ребёнком или нет?

– Мы, наверно, вам сильно навредили?

– Да нет. Даже как-то радостно, что вернулись времена на Русь-матушку, даже одиночка, если стоит за правое дело, может горы свернуть. При советах-то отправили бы в психушку, и все дела, а там бы вашу девочку и вас превратили в овощ и всё.

– Не пугайте меня! Может, перекусим, а то что я вас пою пустым кофе? Скажете потом, вот хороша хозяйка, ушёл от неё голодным.

– Да можно пару бутербродов. Посмотрите в пакетах, там все есть. И почему-то в вашем лесу подозрительно молчит телефон?

– У нас нет приёма, приходится Алёнке залезать на ёлку. Но вам не советую, ещё сорвётесь, костей не соберёте.

– Может это и хорошо, что сотовые умолкли – отдохну без звонков.

Мила и Сергей Геннадьевич принялись за приготовление бутербродов с грудинкой и бужениной и даже не услышали, как на террасу зашли Алёна и Женя.

– Какие люди в Голливуде, здравствуйте, Сергей Геннадьевич, – поздоровалась девочка. – А я прикупила себе новый телефончик, точнее смартфончик. Интернет, молодёжный дизайн, два номера и всё такое.

– Здравствуйте, молодёжь, поздравляю с покупкой! Я тоже не с пустыми руками, видите, мы тут бутербродами балуемся. Будете?

– Конечно! Но лучше бы плюшками… кстати моя мама печёт суперпироги.

– Здравствуйте, Сергей Геннадьевич! Вы меня помните?

– Здравствуй, тебя, кажется, Женя, зовут?

– Да, я брал у вас интервью. Вы ещё мою метафору похвалили.

– Помню-помню, я там что-то ещё осветил своим прожектором, подобно крейсеру «Аврора», в октябре семнадцатого года.

– А может, хватит перебиваться сухомяткой, давайте лучше обедать, есть целая кастрюля зелёных щей? – посмотрев на гостей, спросила Мила и, получив согласие, вышла на кухню.

– Ура! Я иду помогать маме. Женя, доставай тарелки, у нас толпа гостей. Аж, целых два.

Сразу после обеда Сергей Геннадьевич уехал, оставив после себя кучу подарков и главное – хорошее настроение. Алёнка уткнулась в новый телефон, и окружающий мир перестал для неё существовать. Женя, подобно рыжему коту, потёрся рядом ней, а потом помог помыть посуду Людмиле Александровне и, видя, что на него никто не обращает внимания, засобирался восвояси:

– Я поехал! До связи!

– Женька, досвидос! Респект за телефон!

– До свидания, Евгений! – крикнула на прощанье Мила. – Приезжай, непременно приезжай!

Воскресенье и понедельник прошли тихо и дали возможность Белкиным прийти в себя. В первый рабочий день недели Мила отпросилась на работе, чтобы съездить во вторник в отдел кадров стройки и выяснить условия новой работы.

Алёнка позвонила следователю, как договаривались, и оказалось, папика полицейские доставят в город только в среду. Оставалось ждать.

Во вторник Мила отправилась в посёлок к девяти часам. У неё сложилось ощущение, что весь отдел ожидал только её. Начальник любезно принял будущую подчинённую, огласил размер заработной платы, она на порядок больше прежней. Сотрудники с нескрываемым любопытством разглядывали новенькую, кто-то доброжелательно улыбался, а кто-то напротив, шептал с укором: «Что он в ней нашел?» Белкина с трудом прятала счастливую улыбку и радостные глаза – ей так хотелось сказать докучающей бедности последнее прости-прощай.

В среду Мила отправилась в город увольняться. А Алёнка ближе к обеду вскарабкалась на ель и набрала номер телефона следователя:

– Алло, Михаил Владимирович, это я, Лена Белкина.

– Привет! Подожди, я выйду, – в телефоне раздались шорохи и даже, как показалось девочке, грохот от падающего на пол стула.

– Алло, а он приехал?

– Да, доставила полиция твоего единокровного. Вот битый час сидим разговариваем. Но пока мне трудно понять врёт – не врёт. Ты ко мне сейчас сможешь приехать?

– Если только на метле, да и ту мама забрала.

– Будь дома, собирайся, я пошлю за тобой машину.

– Я не готова с ним встречаться, вот так неожиданно!

– Лена, то ты умоляешь меня найти твоего папу, а теперь не желаешь с ним встречаться. Ты определись, наконец! Послушай его хотя бы из-за двери, обманывает он или нет. У меня-то нет колокольчика в ухе. А надо решать вопрос с его задержанием, понимаешь? У человека решается судьба: отправляться к зекам в камеру или идти домой.

– Ладно, собираюсь, но заходить в кабинет не буду.

– Считай, что машина за тобой уже вышла.

Алёнка спустилась на землю, ноги не шли, и она уселась под зелёным сводом старой ели. На далёких небесных часах миновала минута, затем вдогонку ещё одна. Сердце продолжало испуганно колотиться, словно она пронеслась по школьному стадиону десяток кругов. Даже через полчаса она всё ещё ощущала, что никак не может отдышаться.

Ей не давали покоя два обстоятельства: первое, это грядущая встреча с отцом, которого она ни разу в жизни не видела, и, второе, причастен ли он к убийству Белкиных. Хотя последнее девочку особенно не беспокоило, ведь она сама «высосала из пальца» эту версию, только для того, чтобы найти среди белого безмолвия Игоря Жукова. Да и внутри неё сидела нерушимая уверенность – папа не причастен, и этому знанию, взявшемуся непонятно откуда, она слепо верила.

И вот отец рядом, в городе, в двадцати километрах от неё, в кабинете знакомого следователя, и даже в какой-то мере судьба его зависит от поведения сумасбродной девчонки, которую он когда-то бросил, даже ни разу не взглянув на неё. И первое, что сейчас являлось на ум, – месть. Пусть глупая, но такая естественная и объяснимая. Почему она, невинная девочка, оказалась брошенной, чем она, собственно, виновата перед ним, его родными и близкими? Почему они не любят её, и их не было рядом, когда она болела, и в самые тяжёлые времена, когда нечеловеческие испытания барабанили в дверь? Жестоко изранили бабушку и дедушку, и их надо было спасать, а потом хоронить, целый посёлок собирал по крохам деньги для Белкиных. Да, она может упросить, встать на колени перед Михаилом Владимировичем с просьбой арестовать её горе-отца, или просто обмануть, сказав, что колокольчик всё-таки прозвонил по Жукову. Пусть и он хлебнёт горя в этой жизни, почувствует, что не бывает случайностей в жизни и за всё надо платить, даже за юношеские утехи.

Алёна стояла у калитки, всматриваясь сквозь зелень, едет или нет посланная за ней машина, и понимала, что никогда она не сделает плохо никому ни-ког-да. Науке прощать её обучили безвинно пострадавшие родные и добрые книги, и теперь, вместо бездонной злости и подлого раздражения, она ощутила как где-то внутри неё зародилась неведомая сила, подымающая до мерцающих звёзд, могучая до дрожи в руках.

Вскоре пришёл полицейский уазик, и они помчались в город. Водитель молчал, был не доволен, что вместо положенного обеда его сослали в глухомань за какой-то девчонкой. Алёна по дороге позвонила Жене и упросила его приехать за ней в город.

Вот и знакомое здание, щиты на ограде. Её провели в соседний кабинет. Вскоре в дверь ворвался Михаил Владимирович.

– Привет! Как дела?

– Нормально, готова на всё, но встречаться с ним не собираюсь. Лучше расскажите, если можно, какие он дал показания.

– Всё как обычно: когда учился, когда крестился. После моих вопросов рассказал, что ещё в школе у него приключилась первая любовь к твоей матери, ну, значит к Людмиле Александровне. После его призвали в ряды российской армии, где он узнал, что она ему изменила, забеременела от какого-то городского парня. Жуков сразу перестал ей писать и даже порвал все фотографии. А знаешь, кто ему рассказал, о неверности твоей мамы?

– Нет, но догадываюсь.

– Говори, если ты всезнайка, а не ребёнок.

– По моим данным… Дима Прозоров, друг и одноклассник.

– Верняк! Тебе надо ехать на «Поле Чудес», глядишь, нахаляву денег заработаешь. Так вот, после этих событий господин Жуков принял решение не возвращаться домой и остался служить по контракту, потом поступил учиться заочно в институт и стал офицером. А сейчас, дамы и господа, леди и джентльмены, в соседнем кабинете нас ожидает капитан Жуков!

– То есть получается, он совсем-совсем не верит, что я его дочь, так?

– Да, я даже в протокол допроса занёс: «Алёну Белкину своей дочерью не признаю и не считаю». А ещё «…согласен добровольно пройти исследование на полиграфе, так как не причастен к убийству Белкиных».

– Во как! Но он хоть чуть-чуть похож на меня, тьфу, то есть я на него?

– Да, не переживай, похожа. Генетическая экспертиза вам не нужна!

– А зачем он тогда приезжал в посёлок, если меня не признает и с моей мамой не общается?

– Говорит, хотел посмотреть на Людмилу Александровну и на тебя, чтобы ещё раз убедиться, что ты не его ребёнок.

– Какой ужас! Оценивал меня, как собаку, Жуковской породы я или нет, или так, простая дворняжка. Похоже, я его породе не подхожу.

– Ладно, не голоси, времени в обрез. Я приоткрою дверь и ещё разок задам вопрос о его причастности к убийству, а твоя задача послушать ответ. Хорошо?

– Дайте мне хоть пять минут, дядя Миша, я успокоюсь. Думаете легко в первый раз увидеть и услышать родного отца! Все поджилки трясутся.

– Лена, прошу тебя, соберись. Вот на, попей водички, она хорошая, минеральная.

Зубы девочки стучали о край стакана, но через пару минут она собралась с духом и кивнула дядя Мише, что готова.

– Всё, я пошёл, будь через минуту за дверью моего кабинета. И прошу без глупостей. Не забывай для чего мы здесь собрались.

Прижавшись к стене, девочка стояла у чуть приоткрытой двери и вслушивалась в то, что происходит в кабинете. Она ничего не видела, вся превратившись в одно большое ухо.

– Ну, мы практически закончили наш допрос, и мне осталось задать вам ещё пару вопросов и занести их вместе с ответами в протокол. Так вот, вы каким-либо образом причастны к убийству семьи Белкиных, произошедшему три года назад? Когда вы видели Белкиных в последний раз?

Пауза была недолгой. Достаточно спокойный голос за дверью ответил:

– Я уже вам говорил, Михаил Владимирович, зачем ещё раз?

– Отвечайте, так положено по методике расследования умышленных убийств. Вы же офицер и, я надеюсь, понимаете, о чем я говорю.

– Хорошо. Надо так надо. Я не причастен к убийству Белкиных, родителей моей одноклассницы Милы. Да, действительно, три года назад я приезжал тайно в посёлок, чтобы посмотреть на неё и её ребёнка. Дома их не оказалось, соседи сказали, что они в лесной сторожке вместе с родителями. Я поехал туда и незаметно спрятался под елью. Видел несколько раз Наталью Николаевну, она стирала на улице и вешала белье, поливала огород. Рядом бегала девочка в розовых шортах, наверно, Лена, дочь Милы. Я просидел там до вечера под деревом, мельком видел Милу и её отца, не помню его имени-отчества. Когда стемнело, я вернулся в город, переночевал в гостинице «Дворянская» и утром уехал к родителям, в Велегожск. Об убийстве узнал через несколько дней из выпусков теленовостей и газет.

– Хорошо.

Алена стояла и плакала, и молодой следователь, что всё время был рядом, опасаясь громких всхлипываний, осторожно прикрыл ей рот ладонью. От неё пахло табаком и чужим человеком. Девочку начало подташнивать, к счастью, допрос закончился, и она рванулась в кабинет, где разрыдалась, укрывшись за пыльную штору.

А в кабинете Игорь Жуков прочитал протокол и начал подписывать листы. Михаил Владимирович напоследок спросил:

– Собираетесь к Людмиле Александровне или сразу в Велегожск?

– Зачем к ней? – в недоумении ответил капитан, и после, посмотрев в глаза следователя, почему-то добавил: – Пока не знаю.

– Странный вы какой-то человек, Жуков, вроде выросли в соседнем посёлке, а я с вами будто живу на разных планетах, и у нас нет ничего общего. Я на Земле, а вы на холодной Луне, с лунным зайцем.

– Почему я странный?

– У вас есть дочь или точнее сказать – у вас есть ребёнок, которого вы не считаете своим, но который считает вас родным отцом, как, впрочем, и весь посёлок, а вы даже не собираетесь с ним увидеться и поговорить. Я не понимаю, почему? Как вас не подозревать?

– Это не ваше дело, но я не буду хамить и возмущаться, утверждать, что вы лезете в мою жизнь, вы следователь и можете меня запросто арестовать или как там это у вас называется, засадить или поместить в камеру! Ну, а потом всё выясните и, конечно, отпустите, даже извинитесь передо мною, но моя жизнь уже будет сломана, поэтому я вам отвечу – мать этого ребёнка мне изменила, то есть предала меня. Вы можете это понять? Поэтому у меня нет уверенности, что Алёна моя дочь. Я же говорил, что мой друг одноклассник мне об этом рассказал. А ему сообщили друзья из посёлка. Всё просто и понятно! Никаких тайн и сказок!

– О, знакомый господин Дмитрий Прозоров! И вас не удивляет, почему он мне хорошо известен?

– Возможно, за годы моего отсутствия, он превратился в преступника или хулигана? Я не знаю, я ничего не понимаю, что здесь происходит. Поймите, я с ним общаюсь очень редко, ну пару раз в год созвонимся и всё, – Жуков поднял глаза и внимательно посмотрел на следователя. – Вы что ли его тоже подозреваете в убийстве, но почему, какое он имеет отношение к Миле и её родителям?

– Да все эти годы он упорно добивался руки и сердца Людмилы Александровны! Обивал пороги, использовал все возможности! Но её родители возражали против брака. Оттого мы тоже его отработали на причастность к зверскому убийству.

– Подождите… так он говорил, что она бледная мымра, зазнайка и ботаничка, а получается сам, того… любил её.

– Того-того, господин капитан. Он с ума сходит до сих пор, совсем недавно предлагал ей руку и сердце. Не знаю, что я сейчас делаю и для чего, но молчать я не собираюсь: вам бы хоть поговорить с Людмилой Александровной. Да и девочка ищет отца, ну не верите, что она ваша дочка, тогда проведите генетическую экспертизу, она не стоит великих денег, а где, я вам подскажу.

– Я подумаю, обещаю, что подумаю. А знаете, Михаил Владимирович, сейчас с моих глаз как пелена спала. Просто я не могу так сразу принять решение. Мы на Северах никуда не спешим, как-никак все малость замороженные.

– Главное, чтобы не отмороженные на всю голову.

– Разрешите идти?

– Идите, но имейте в виду, что можете нам ещё понадобиться. До свидания.

– Прощайте. Хотя я готов, как это там говорится, – оказывать помощь следствию.

Жуков встал и направился поскорее из душного кабинета. Он прошёл по коридору мимо кабинета с приоткрытой дверью и с нескрываемым облегчением оставил здание. Дверь за спиной закрылась, и он словно возвратился в настоящий мир из таинственной пучины, таящей опасность на каждом шагу.

Алёнка в щель незакрытой двери видела, как крепкий мужчина в новых джинсах и голубой футболке с дурацкой надписью «Я не пью и не курю! Я на Севере живу!» вышел из кабинета Михаила Владимировича. Через несколько секунд хлопнула входная дверь. Что-то неуловимо знакомое промелькнуло в его лице и фигуре…

Игорь Жуков вышел из здания следственного комитета и районной прокуратуры и с удовольствием продышался. День выдался ужасный – с самого утра домой нагрянули полицейские, потом добирались до следователя в соседнюю область, а после самое ужасное – бесконечный допрос с вопросами, выворачивающими душу на изнанку, протоколами. Как тут не занервничаешь, когда тебя подозревают в убийстве двух человек. Но теперь это всё позади, остался только растревоженный рой воспоминаний пятнадцатилетней давности. Да немного побаливала голова, и утомление давало о себе знать. Но вот – свежий воздух и ласковое июльское солнце. Выйдя за шлагбаум, он сразу позвонил родителям:

– Мам, привет, у вас там всё нормально? …Что у меня? Всё хорошо, да допросили свидетелем и отпустили, да-да. Нет, сегодня я никуда не поеду… Даже на такси… И переночую здесь в гостинице, а завтра приеду. Нет, к тёте Зое я ночевать не пойду, и не уговаривай. Всё-всё, привет отцу, скажи ему, пусть займётся снастями, как только вернусь, поедем на рыбалку. Пока, у меня садится аккумулятор на телефоне, целую.

Гостиница была рядом, в старинном соседнем доме, с белой лепниной и коваными фонарями, он напоминал маленький провинциальный Зимний дворец Санкт-Петербурга. Игорь прекрасно помнил о ней, поскольку уже не раз останавливался в её номерах, когда приезжал в город. Он повернулся на каблуках и быстрым шагом направился к входу, в эту минуту ему хотелось только борща и жареный кусок мяса, а после принять душ и проспать до утра на хрустящих простынях.

Алёна вышла следом и, проводив взглядом отца, пошла на стоянку, где её дожидались жёлтый скутер и его хозяин.

– Привет! Ну как прошла встреча с отцом?

– Здравствуй, совсем не как в сериале или в индийском кино.

– Почему?

– Я так и не решилась к нему подойти.

– Почему?

– Ну что ты заладил «почему» да «почему»? Не знаю. Поехали домой. Хочу почитать «Графа Монте-Кристо», роман меня успокаивает. Я вообще думаю, что романы пишут для того, чтобы можно было надолго сбежать от тошной повседневности.

– Поехали, держи шлем.

Но в этот раз побег задерживался. Из дверей здания выбежал Михаил Владимирович и, найдя взглядом друзей, закричал:

– Лена, ты куда? А мне ничего так и не сказала, – и, оглядевшись по сторонам, спросил тихо: – Звонил?

– Да нет, я бы сразу сказала, – помолчав несколько секунд, добавила: – Михаил Владимирович, можно я поеду, плохо мне.

– Я так и думал, что ты расклеишься. Езжай, конечно! Доедешь на этом самокате или, может, нормальную машину вызвать?

– Доеду, заодно голова моя хоть немного… проветрится.

– Я позвоню, а может, даже заеду завтра, если немного со своими делами разгребусь, – и Михаил Владимирович виновато улыбнулся.

– До свидания, поскорее приезжайте, я вас со своим ёжиком познакомлю, – сказала Лена и помахала рукой на прощанье.

– Совсем ещё ребёнок, – сам себе под нос пробурчал Михаил Владимирович, улыбнулся чему-то неведомому и вернулся в кабинет к осточертевшим за день бумагам.

Они ехали около самой обочины, попутные машины без труда обгоняли их, обдавая выхлопными газами. Водители иногда сигналили или моргали фарами, но Женя не торопился. Скутер с трудом вёз двух пассажиров, напрягая изо всех сил своё доброе китайское сердце. Алёнка держалась за водителя и думала о странной встрече, о которой мечтала с малых лет. Было не ясно – радоваться или печалиться от случившегося сегодня. Мечта идиота былась? А нужно ли было её исполнять? Может, так легче, просто не думать, не мечтать и, следовательно, не страдать, а просто жить, радуясь каждому дню и встречной улыбке. Как вот эти сосны и ели, тополя и березы. Злость на отца как сквозь землю провалилась, наоборот, теперь она чувствовала внутри себя щемящую пустоту, из-за которой хотелось лить слёзы. Хорошо, на тебе шлем, никто не увидит, что происходит за тёмным стеклом.

Приехав в сторожку, ребята пили чай. Женя не спешил, лето давно перевалило за экватор и безнадёжно скатывалось к осенним холодам, через месяц уже надо перебираться в общагу, в Москву. Он представлял, как зимой будет вспоминать этот вечер, как тёплое солнце скользит по верхушкам деревьев, от прогретой земли стелется чарующий аромат зрелых трав, они сидят на лавочке, а напротив Алёнка с опухшим от слёз лицом и красными глазами. Её волосы скатались в шлеме, и теперь крупные пряди сосульками свисали на лицо, как у Венеры кисти Боттичелли. Заходящее солнце подсвечивало их, искрясь в волосах:

– Ты удрала из Уффицы?

– Откуда? Женя, ты сдурел?

– Ничего не поняла, Маугли ты и есть Маугли, хотя нет, вернее, лесная нимфа или по-славянски берегиня, которая ничего не ведает кроме своего дерева или ручья.

– Жень, у тебя всё нормально с головой? Не пугай меня.

– Да всё у меня в ажуре, не дрейфь. Я сравнил тебя с одной прекрасной дамой, изображённой на картине, на которую можно посмотреть лишь в галерее Уффицы, во Флоренции, а Флоренция, как известно, в Италии.

– Да, в доме, в котором пшеница хранится, в доме, который построил Джек. Давай разъезжаться. Я пойду отдыхать, скоро приедет мама. Она тебе нужна?

– Да собственно нет. Отнесу посуду на терраску и поеду, – Женя повернулся к солнцу и запел: – Лето прошло-о-о! Ты где тепло-о-о?

– Давай, будем на созвоне.

– Хорошо, только скажи, а по отцу-то колокол не позвонил?

– Нет, только по мне.

Женя уехал, но, через десять минут вернулся, – встретил Милу и довёз её с остановки до сторожки.

– Ещё раз до свидания!

– Пока!

Мила опустилась на лавочку рядом с дочерью, положив сумки на траву.

– Как прошёл день? Огурцы полила?

– Нет.

– Почему?

– Я сегодня видела своего отца. Может, ты скажешь, что это не повод?

– Он что приезжал сюда?

– Нет, он был у дяди Миши, и тот попросил меня проверить, зазвонит или не зазвонит.

– Ну и как?

– Конечно, нет, ты что, ещё сомневалась? Получается, ты любила человека способного убить?

– Да нет, успокойся, что с тобою?

– Мама, мне плохо. Я не знаю радоваться или плакать. Не зна-ю.

– Ты говорила с ним?

– Нет, я не решилась. Это плохо?

– Значит, так нужно, тебе подсказало твоё сердце. Ну и что он рассказал Михаилу Владимировичу?

– То, что ты мне не говорила, наверно, стеснялась. Что ему в армии наврали, мол, ты ему изменяешь, и меня родила от какого-то городского парня. А он, такой гордый, порвал все связи и остался служить на Севере.

– А кто оклеветал меня, он сказал?

– Мама, успокойся. Вспомни, с кем он служил из наших поселковых ребят, и к кто к тебе не равнодушен? Теперь ты догадалась?

– Ну, я и раньше подозревала, но мне не верилось. То есть у меня не было доказательств. О Господи, что ж такое творится на земле…

Мила поднялась и, закрыв лицо руками, отошла к ели, спрятавшись среди по-вечернему тёмных веток. Они прикрыли беглянку, словно дерево опустило свои колючие лапы на её плечи.

Алёна не знала, что делать, она вернулась в дом и, не раздеваясь, только скинув кеды, легла на кровать, достав из тумбочки «Графа Монте-Кристо». Пожелтевшие страницы зашуршали… В камере Фариа наступила полная тишина. Тюремный врач осмотрел тело покойного:

– Вы можете быть спокойны, – сказал, наконец, доктор, – он умер, ручаюсь вам за это.

Но комендант начал возражать и требовать исполнения всех формальностей, предписанных законом. Послышались торопливые шаги, скрип двери, и вскоре в камеру доставили жаровню и железо. В полной тишине послышался треск прижигаемого тела, и тяжёлый, отвратительный запах проник сквозь стену. Эдмонд покрылся холодным потом, и ему показалось, что он сейчас потеряет сознание…

– О Боже! – бедная девочка завизжала, зримо представив сцену в тюрьме, – Дочитаю как-нибудь потом, а на сегодня мне хватит своих переживаний!

* * *

Но почему-то, едва она опустила голову на подушку, вспомнилась дедушкина сказка: «Преодолел двенадцать гор и перевалов князь Всеслав и пришёл с Верною Охотою к башне самого Змиулана, царя и повелителя всех змей на земле.

Постучал дятел в дверь – глядь, а кованые замки сами размыкаются, двери железные отворяются. Удивился чуду князь Всеслав и вошёл с друзьями в башню, дивятся они лавкам и столам из малахита и змеевика, золотой и серебряной посуде сплошь в рубинах и яхонтах, расписанным стенам и потолкам.

– Рты зря не разевай! – кричит князь. – Давай успевай!

Без труда набрали они золотой пыли на самом верху башни. Вышел наружу князь – за его спиной поднялся шум и суета, то одним махом двери закрываются и замки сами собой запираются. Глядит: Верная Охота вся осталась в заколдованной башне змеиного царя. Вот какую хитрую ловушку приготовил Змей Змеевич со своей роднёй князю Всеславу и его охоте! Разлучили-таки витязя с верными друзьями!

Но никто не сдаётся: рвётся наружу Верная Охота – ревёт, скулит, дерётся, кто зубами, кто когтями ломают крепкие двери и замки. Выхватил князь свой острый меч и давай дверь рубить, но ей хоть бы что. Тогда стал он замок молотить, да клинок изломался. Постоял-постоял, подождал-подождал князь Всеслав и с горем в сердце отправился в обратный путь один-одинёшенек.

С трудом преодолел витязь двенадцать гор и долин. В оборванной одежде, охваченный грустью по Верной Охоте, которая нещадно давила на грудь, подходит Всеслав к родному городу. Глядит по сторонам и диву даётся: в столице чужие солдаты хозяйничают. Его верная дружина и вся родня по темницам распихана, закована в железные кандалы. Даже родная мать в светёлке заперта, а у ворот стража с саблями наголо».