Хорошо летом, проснувшись к обеду, поваляться в кровати. Поудобнее подложив подушку, смотреть в окно на ветки или редкие облака. Зная, что впереди тебя ждёт завтрак: только надо разогреть сырники, достать сметану из холодильника и отправить чайник на плиту. Но самое приятное – впереди у тебя ещё полтора месяца каникул. Мысли Алёнки перекинулись на её расследование. Выходило, что она права. Основными фигурантами оставались: охотник Аникин, мамин жених Дмитрий и хозяин строящегося комбината. В причастность отца она не верила и эту версию подбросила следствию только для того, чтобы разыскать его и по возможности увидеть.
Да, в её смартфоне хранилось несколько фотографий папы Игоря, но все двенадцатилетней давности, и было бы верхом наивности полагать, что он остался таким же спортивным и подтянутым. Основным подозреваемым виделся Аникин – охотник, имеющий оружие и запросто стреляющий по дичи. Дядя Дима всё же казался неспособным на стрельбу по родителям обожаемой женщины. Вот от владельца комбината, от олигарха, можно ожидать всё, что угодно – отвалил «котлету» баксов киллеру, и принимайте работу, пожалуйста.
Но как ей и Жене действовать? Распутывать версии по очереди или заниматься одновременно всем? Последнее выходило много раз сложнее – она ведь живёт в глухомани, вдали от цивилизации. Вот со дня на день состоится обыск у дяди Димы, и тогда станет ясным: он или нет. Аникин пропадает в лесу, дома почти не бывает, почему? Браконьерничает или прячет следы старого преступления. Но стрельбы из ружья в лесу не слышно… Да, охотник оставался самым крепким орешком из этой троицы.
Но пора идти завтракать, время-то обеденное. Сырники оказались вкусными и без сметаны, и даже разогревания. Чайник отправился на плиту. На улице зажужжал скутер. Женя приехал вовремя. Когда в дверь постучали, девочка спросила:
– Тебе чаю?
– Конечно, я привёз любимый бежевый зефир.
– Это «крем-брюле». Заходи, дверь открыта. Кстати, остался сырник, будешь?
Дверь распахнулась, на пороге стояла звезда журналистики в красных джинсах и розовой футболке. Алёна перестала жевать и молча рассматривала парня.
– Сырник, говоришь? А почему бы и нет, я уже повкалывал в редакции, сдал статью и ещё заметку о работе поликлиники.
Придя в себя, девочка спросила:
– Самоубийца, ты не боишься в таком виде ходить по посёлку, и ещё при этом ездить на жёлтом скутере?
– В посёлке нет явных гомофобов, можно даже гей-парад проводить на улице Ворошилова с концертом и плясками на площади Ленина. Кстати, я написал об этом проблемную статью на целую полосу. А мой вызывающий прикид и есть попытка выявить местных жлобов. А что такого, джинсы купил за тысячу, на распродаже, а футболка валялась с прошлого года?
– Тебе надо после университета оставаться в Москве, здесь тебе тесно, и темы наш народ интересуют явно не твои. Вот что, пиши лучше про рыбалку, тогда процентов пятьдесят мужиков будут тебя на руках носить, или про грибы и ягоды. Ещё актуален лунный календарь посадок!
– Ладно, советчица, я не за этим. Звонил следователь, тебе не дозвонился, ты же маешься в ссылке. Завтра он приедет в посёлок и будет заниматься Дмитрием. Ну а на обратном пути непременно заскочит к малолетнему свидетелю.
– Классная новость. Завтра многое прояснится. Скорее бы, а то лето кончается, а толку пока никакого. Топчемся на месте.
– Не торопись! Ещё только июль! Ты по школе соскучилась или по одноклассникам?
– Да не соскучилась, так, немного. Одичала я здесь, скоро как Маугли буду спать на ветках.
– Кстати, Аникин всё время пропадает в лесу, как настоящий браконьер, просто как Уильям Шекспир в молодости. Я тут случайно наткнулся в магазине на его соседа, ну и спросил между делом, мол, московские знакомые интересуются, никто у нас в посёлке не продаёт дичь, ну мясо лося или кабана. Он говорит, надо ждать осени, а сейчас ничего нет, даже у Аникина.
– Ладно, дождёмся завтрашнего результата, а там посмотрим.
– Тьфу, совсем забыл! – Женя хлопнул себя по лбу ладонью и рассмеялся. – Забыл сказать, завтра приезжает владелец нашего комбината, и я беру у него интервью, ближе к вечеру. И за эту ответственную творческую работу я зашибу приличную премию и ещё гонорар. Так что я твой должник и хочу с тобой поделиться, ведь это ты меня вывела на него, да и интервью в следственном комитете тоже твоих рук дело.
– Супер! Женя, ты молодец, ты сам придумал про интервью. Ну, а если честно, я от доли не откажусь, надоело стрелять деньги у матери. А у кого ещё? У ребят бабушки и дедушки, суют им сотки и пятисотки, а на день рождения отваливают подарки, да такие что закачаешься. А у меня – «иди я поцелую тебя в лобик», кстати что глупая за привычка? Потом открытка с пожеланиями расти большой и умной и белая блузка с балетками для школы.
– Когда что-нибудь узнаешь, позвони, я попробую рассказать олигарху про то убийство!
– Посмотри на его реакцию и не забудь сказать, что мы хотим встретиться с ним и поблагодарить за участие в деле. Спроси, может, его знакомые депутаты сделают депутатские запросы в полицию, и всё в таком роде, он лучше знает…
– Будем надеяться, что, может, завтра найдётся убийца.
У Алёнки в глубине уха тихонько звякнул колокольчик, словно пасущаяся на лугу корова слегка дёрнула шеей, на которой он болтался. Девочка перестала улыбаться. Если бы она была мушкетёром, то непременно вызвала бы парня на дуэль, а если бы героиней готического романа – в чай добавила бы яд, а в ужастике схватилась бы за красную бензопилу. Но она всего лишь четырнадцатилетняя девчонка, приходиться действовать заурядными методами:
– Женя, я понимаю, ты боишься конфликта с олигархом. Ну, там папашу выпрут с работы и так далее. Скажи ему, что спрашиваешь будто бы по просьбе знакомых и даже поясни – ты здесь ни при чём!
– Ты считаешь, что у меня поджилки трясутся?
– У меня зазвонил колокольчик. Я тебя предупреждала – никогда не ври мне.
Женя отвернулся и, глядя в занавеску, сказал:
– Да у меня на этой проклятой стройке батя работает, а моя учёба в универе зависит от его заработной платы. Скажи, на что мне жить целый год в Москве, если отца выкинут за мои выходки? Сама знаешь: в посёлке работы нет. Думаешь, Людмиле Александровне нравится ездить в город мыть полы?
– Слушай, я такая же беднота, как и ты, даже ещё хлеще. Но ты ведь знаешь, русские своих не сдают, и я тебя не продам. Олигарх ни за что не узнает, что ты вместе со мной ведёшь расследование.
– Поеду, мне пора.
– Езжай. До завтра. Будем на связи.
Женя отодвинул полную чашку и вышел из дома, не закрыв за собой дверь. Девочка подошла к порогу и не мигая смотрела, как он стянул скутер с подножки, завёл мотор и, не обернувшись ни разу в её сторону, уехал.
Закрыв дверь, она вернулась в свою комнату и достала любимый томик «Графа Монте Кристо», надо было срочно успокоиться и отвлечься от надоедливых мыслей. Вскоре земля, на которую опирался Дантес, подалась под ним, но он успел благополучно отпрянуть, когда груда земли и камней посыпалась в яму… Алёна вскрикнула, но продолжала читать дальше. Вскоре из тёмного отверстия показалась голова, плечи, а затем уже весь человек в лохмотьях выбрался из пролома…
На следующий день Алёнке с утра не спалось. Она поднялась вместе с мамой, но ложиться досыпать после её ухода не захотела. Оделась и стала ждать известий из посёлка. Ближе к обеду не выдержала и залезла на ель – позвонить Жене, беспокоить Михаила Владимировича она не решилась. Журналист был в редакции, но ничего не знал, только видел машину следственного комитета на улице. Следовало дальше ожидать хоть каких-нибудь известий.
Тем временем поселковый участковый инспектор и оперативник из убойного отдела, оставив машину за углом, заходили в здание автомастерской. В боксе стояли две распоротые машины с раскиданными в разные стороны частями, а трое автослесарей перекуривали у входа.
Вошедшие прямо с порога окунулись в клубы дыма.
– Здорово, мужики, а где Димыч? – серьёзно спросил участковый.
– Здрасьте. Был тут, да весь вышел, – пошутил кто-то из слесарей. – А ты что хотел, Макеев?
– Петросяны вы мои. Припомню шуточку, когда чья-нибудь тёща или жена вызовет наряд!
– Да, ладно, не дуйся. В соседнем боксе, с тойотой мается. Как уазик, колёсами ещё дёргает?
– Вот это другое дело. А служебный автомобиль на ходу.
Стараясь не шуметь, они прошли в другое помещение, где в полумраке на подъемнике висела машина. Под ней кто-то старательно копался, подсвечивая себе переноской. Рядом лежали гаечные ключи, ржавые железки и коробки с легкоузнаваемым логотипом.
– Прозоров, ты где? – спросил Макеев, хотя в боксе кроме них и слесаря никого не было.
– Здорово, я тут, – отозвался Дмитрий, не выпуская из рук головку с воротом.
– Выйди-ка сюда.
Пригнув голову, слесарь вышел из-под машины, отряхивая комбинезон.
– А теперь, Дмитрий Сергеевич Прозоров, собирайся и пойдём с нами, – серьёзно сказал участковый, не вынимая правую руку из кармана синей куртки. – К тебе есть серьёзный разговор, давай поскорее и без глупостей.
– Мужики, вы чё?
– Мужики на лесоповале лес валят, – сухо разъяснил незнакомый мужчина, вмешавшись в разговор, и выключил из розетки переноску. – Иди, командир, показывай, где твой шкафчик.
– Да там, в раздевалке, – ошарашенно отвечал слесарь, не отходя от машины, словно ища у неё помощи. – Мне бы тут доделать малость, хватит полчаса, и всё.
– Освободишься, лет через двадцать и докрутишь, – пошутил оперативник.
Дмитрий недоуменно посмотрел на Макеева, словно ища у него защиты, его красноватое от загара и повышенного давления лицо в эти мгновения казалось добрым и родным. Но тот в ответ пожал плечами и отвернулся, равнодушно разглядывая стены ангара.
– Ну у вас и шутки.
– А что так переживаешь-то? – спросил опер, упрямо глядя в перепуганные глаза. – Поджидал, когда придут за тобой? Дождался. Надо было самому к нам притопать, так и на душе легче стало бы, а?
– Не пойму, о чем вы?
– Переодевайся и пойдём. Следователь всё расскажет.
Троица гуськом прошла в раздевалку.
– Открывай, – сказал незнакомец.
– Сейчас, – Дмитрий достал из кармана ключ и повернул на один оборот, дверца металлического ящика распахнулась, противно поскрипывая петлями.
– Не возражаешь, если я гляну, нет ли тут оружия, а то сдуру шмальнёшь по нам, оставишь наших деток сиротами.
– Да смотрите, мне нечего скрывать, – приободрённый видом слесарей, ответил Дима, хотя сердце грохотало в груди, словно поршень после разрыва шатуна.
Опер двумя пальцами ощупал карманы и оглядел шкафчик, ничего опасного не имелось.
– Одевайся, пошли.
– А куда? Почему вы не зачитываете мне мои права? – спросил Дима. – Из-за рыжего журналюги пришли?
– Фильмов буржуйских насмотрелся. А мы, брат, не в Америке. У нас следователь разъяснит тебе твои права и обязанности. Зато мы, в отличие от ихних копов, не палим из стволов по людям без особого повода. Усёк, грамотей. Макеев, что за журналист, почему не рассказал?
– Побил он тут одного паренька нашего, с посёлка. Но тот не стал писать заявление, и я отказал в возбуждении уголовного дела.
Оперативник посмотрел в глаза побледневшего слесаря.
– Буйный, значит, склонный к побегу? Не советую.
– Понял, не дурак.
Диму доставили в опорный пункт полиции. Кабинет участкового не блистал чистотой и не отличался порядком. Вдоль стены стояли два бака с бражкой, в углу куча из змеевиков, мешков не понятно с чем, а ещё банки с соленьями. За столом Макеева как у себя дома, расположился Михаил Владимирович, сдвинув на край бумаги участкового. Перед ним в жёлтых обложках лежало три пухлых тома уголовного дела по факту убийства Белкиных. Рядом светился ноутбук и принтер.
– Михаил Владимирович, вот и господин Дмитрий Сергеевич Прозоров! – сказал оперативник, – Права требовал ему зачитать, учтите. Выходит, любит смотреть американские боевики. Молодец!
– Здравствуйте. Да ничего я не требовал, так, пошутил, – как можно равнодушнее ответил слесарь.
– Приветствую. Присаживайтесь, пожалуйста, Дмитрий Сергеевич! Шутник вы наш дорогой! Видите, сколько народу собрали. Вот сюда усаживайтесь и подвигайтесь ко мне поближе, и я вас быстренько допрошу по факту убийства семьи Белкиных, пока, правда, в качестве свидетеля. А дальше как карта ляжет, зависит, дорогой мой, только от вас. Всё понятно?
– О! Фу-у-у, – выдохнул Дима и опустил голову. – А я тут ни при чём, я ничего не знаю.
– Ну, это мне решать, с судьёй и прокурором, кто здесь при чём, а кто нет. Я, Михаил Владимирович Колумбов, следователь по особо важным делам следственного комитета. Знакома вам такая контора, а? Молчите, ну молчите, ваше право. А о том, почему вы ничего не знаете, мы и поговорим. Это только по телеку следаки и опера беседуют на улице или в кафе, но у нас, к сожалению, не сериал, животы у оперов не болят и ноги не отнимаются. У нас здесь не роман про ментов, у нас суровая правда жизни, никто не верит словам, потому всё будем записывать. А камера с решётками на окнах у нас тоже, заметьте, не киношная, а настоящая, с ужасными запахами и железной дверью. А сейчас, пока я буду заполнять протокол, вы почитаете в уголовно-процессуальном кодексе про свои права и обязанности. Читать умеете?
– Умею.
– Тогда держите, братец.
Дима взял в руки книгу в синем мягком переплёте и попробовал прочитать абзацы, отмеченные следователем. Буквы в глазах плясали, а подлые строчки расползались в стороны и ему не поддавались. Но он собрал свою волю в кулак и кое-как дочитал ненавистный текст статьи. Со школы он переносить не мог эти корявые буквы, книги и всё, что с этим связано, его пугали листы бумаги, заполненные убористым шрифтом. Он не понимал, как Мила или Алёнка могли целый день напролёт не отрываться от книг. Нет, это было выше его понимания!
Но импровизированный читальный зал только начинал свою работу. Следом в руках у Димы зашелестел свежеотпечатанный протокол допроса:
– А вот ещё пятьдесят первая статья Конституции Российской Федерации, пожалуйста, внимательно прочтите, а потом надо будет расписаться, что ознакомлены с её положениями, не давать показания против себя и своих близких.
– Угу.
Дмитрий со второго раза прочитал всё написанное, но от этих непонятных слов и оборотов ему стало тошно и до бешенства обидно, и он ещё ниже склонил голову.
– Да клиент-то готов, белеет уже, – тихо сказал Михаил Владимирович, глядя на опера. – Не наезжали, случаем, на пассажира-то?
– Нисколечко, гарантирую, всё, как в аптеке.
– Ох, знаю я вашего зелёного змия на рюмке, намедни одного пациента еле отпоили сердечными каплями. Ну, ладно, надо начинать работать.
– Вы ознакомились с правами и обязанностями.
– Угу.
– Всё понятно?
– Да.
– Расскажите о своих отношениях с семьёй Белкиных.
– Прямо с детства?
– Валяйте с детства.
Дима, собрав остатки воли, начал рассказ о давнишнем знакомстве с Милой, ещё в далеком первом классе, о том радостном первом сентября, об учёбе, о её родителях и своих благих намерениях жениться на однокласснице.
– Понятно, а где находились в день убийства?
– Не помню.
– Как «не помню»? Весь посёлок вместе со мной лес прочёсывал, на руках выносили раненых. А он, будущий зять, не помнит, где был. Тебе не стыдно, Дмитрий Сергеевич Прозоров? Ты думай, а вы, – следователь повернулся к оперативнику и участковому, – давайте к его родителям и без протоколов допросов не возвращайтесь. Пусть тоже напрягут память и вспоминают, где сынок пропадал, и ещё зайдите к соседям и с работы притащите пяток, пока мужики по домам не разбежались.
– Начальник, может не надо?
– Надо, Дима, надо. Признаёшься ты сейчас, не признаёшься, все равно придётся народ допрашивать, подтверждать или опровергать твою версию. Ну, слушаю тебя. А вы что тут стоите, обойдусь и без вас, езжайте.
Участковый и оперативник пошли к выходу, следователь кивнул Прозорову, мол, давай, рассказывай.
– Не убивал я, Богом и родителями клянусь.
– Верю, не похож ты на убивца. Кишка у тебя, Дима, тонка. Где был, говори как на духу. Всё равно узнаем, максимум через час. Посёлок маленький, гаечный ключ и то не сопрёшь!
Прозоров молчал, родители были дома, и он понимал, что через несколько минут всё и так всплывёт наружу. Покраснев, он выдавил из себя:
– Пил.
– Что ты говоришь, Дмитрий Сергеевич, не пойму? Повтори.
– Да забухал я. Чё тут не понятного? С Милкой перед этим повздорил, ну и от нервов забухал. Когда из запоя наконец-то выбрался, чуть не очумел, когда услышал, что Александра Сергеевича и Наталью Николаевну, чуть не убили, ну а потом убили, то есть они умерли.
– Верю, Дима, верю. Только скажи – зачем тебе ружьё, ты же не охотник?
– Какое ружье, нет у меня никакого ружья!
– Точно?
– Да, отвечаю.
– Значит, говоришь «отвечаю». Хорошо. А как же мне тебе верить, Дима, если ты в глаза мне врёшь, не просто скромному человеку, а всему следственному комитету. Я же не твой собутыльник, я должностное лицо. И вот сейчас допрошу тебя, и мы поедем с тобой на дачу, а там в малиннике прикопано ружьишко. Да ещё гильзы жёг в костре. Как же мы после с тобой друг другу в глаза-то смотреть будем? А для меня твоя Мила есть потерпевшая Людмила Александровна Белкина. Теперь представь, она прочтёт своими ясными глазками твой допрос и скажет сама себе – как я буду теперь верить этому человеку, уйди с моих глаз долой, Дмитрий, раз и навсегда! А ведь ты старался, много лет ухаживал за ней, на горло во всём себе наступал. Всё бросил, дружбу с одноклассником предал, всё ради неё одной: комсомолки, активистки да просто красавицы, всё ради своих чувств.
Следователь умолк, и было слышно, как он отодвигает стул от стола, желая встать. Дима сидел, опустив голову.
– Не моё это ружьё: отца. Он попросил его перепрятать, оно у него незарегистрированное, он трусил, что у нас будет обыск из-за моей драки с журналистом и его отыщут. Вот я и перепрятал, достал из старой собачьей будки и закопал в кустах, а пустые гильзы пожёг. А какая скотина сдала меня, небось, соседи?
– Какая тебе разница. Отдохни, а я пока запишу твою повесть.
Перенеся на бумагу рассказ о ружье и патронах, и ещё пьянстве в день убийства, Михаил Владимирович оторвал голову от стола, спросил:
– Дмитрий Сергеевич, вы готовы добровольно выдать ружьё и патроны органам следствия?
– Готов.
– Молодец. Сейчас всё запишем и поедем.
Тем временем вернулись опера и участковый с веером допросов, которые вопили об отсутствии Дмитрия Прозорова в посёлке в день убийства Белкиных.
– Всё сделали, может, мы по чайку, а, Михаил Владимирович?
– Оставьте чайник в покое! Придётся ещё раз мотануться к родителям. Дополнительно допросите об отцовом ружье. Будут упираться, привозите на очную ставку, Дмитрий все рассказал о папином ружьишке. Вот его протокол, посмотрите. И потом поедем к нему на дачу, будем оформлять добровольную выемку.
По возвращении полицейских выяснилось, что отец Дмитрия признал ружьё, хранящиеся на даче, своим и не отказывался от того, что просил сына перепрятать его. Супруга Прозорова-старшего дала аналогичные показания.
Вскоре допрос Дмитрия закончился, и чёрный микроавтобус с красной полосой и надписью «Следственный комитет России» отъехал от здания опорного пункта и направился в сторону Незнани.
– Показывайте дорогу, Дмитрий Сергеевич, а понятых прошу быть повнимательней.
Оказавшись на полузаброшенном дачном участке, Дмитрий показал, где зарыто ружьё, которое вскоре откапали. В кострище, среди углей и остатков несгоревшего мусора, отыскали несколько обгоревших гильз, которые разложили в разные пакетики с подписями понятых. Больше ничего не нашли, кроме нескольких мешков с пустыми бутылками из-под алкоголя да ещё консервных банок.
По этому подозреваемому всё сходилось тютелька в тютельку. Но для завершения проверки версии причастности Дмитрия Сергеевича к убийству Белкиных следовало ещё провести экспертизу ружья и найденных гильз, сравнив с обнаруженными на месте происшествия три года назад. А вдруг?
Михаил Владимирович не стал задерживать и сажать в камеру Дмитрия, доказательств его причастности к убийству – кот наплакал, но на всякий случай – отобрал расписку о неразглашении тайны следствия. На том и расстались. Весь посёлок прилип к окнам, выглядывая на улицу в надежде узнать, что происходит.
Слесарь оставил мотоцикл на работе и из опорного пункта пошёл домой пешком, сесть за руль в такой день он просто не мог. Всё, к чему он шёл столько лет и практически посвятил всю жизнь, рухнуло со звоном поминальной посуды, как сосульки в солнечный март.
Тем временем комитетский микроавтобус наконец-то оставил в покое пыльные улицы посёлка и направился в сторону города. Заметив отъезд, многие жители вздохнули с облегчением, а кто не без греха? Но, проехав с десяток километров, машина свернула в лес и на лесной дороге посадила попутчицу – Милу, спешащую с автобуса.
– Здравствуйте, дорогая Людмила Александровна! Садитесь, – позвал следователь. – Ведь мы торопимся к вам, пообщаться, уж если выбрались в такую даль, то надо отработать всё по полной.
– Здравствуйте! Замечательно, что меня подкинете, а то я и так сегодня набегалась.
– Ну, мы тоже, не отдыхали, вот у вашего благоверного изъяли ружьецо, да поболтали с ним по-дружески.
– Ну и какой результат вашей болтовни? Об этом можно говорить или нет?
Мила посмотрела на оперативника, который молча улыбался и кивал на следователя.
– Не только можно, но и нужно.
Но переговорить не удалось, машина выскочила из леса на поляну и вырулила к сторожке. Алёнка настежь распахнула дверь.
– Здрасьте! Я думала, с ума сойду, пока вас дождусь!
– Привет, малышка! А вам, Людмила Александровна, хочу сказать, что невозможно простому мужчине устоять перед вашими очами.
– О чем вы, Михаил Владимирович? Я до сих пор не замужем, в отличие от вас.
– Да, такое со мной приключилось однажды в сентябре.
Следователь вылез из машины и, закурив, пошёл к лавочке у дома. Опер с водителем остались около машины и травили друг другу анекдоты.
Присаживаясь, Михаил Владимирович смахнул паутину и, поворачиваясь к идущим следом Миле и Алёне, принялся рассказывать:
– Шучу-шучу я, и как всегда неудачно. Ну да ладно, теперь о серьёзном, поплыл ваш ненаглядный дядя Дима. Всё рассказал, например, про то, как бухал четыре дня и ночи, когда убили ваших близких, и прятался герой-любовник на даче у родителей. Там мы при понятых, в общем, как положено, извлекли из земли ружье и так далее и тому подобное. Конечно, я завтра назначу экспертизу, сравним те гильзы, с места происшествия, и эти, но шансов, я думаю, ноль. Так что Дима ваш, скорее всего, не причастен к убийству!
– Никакой он не мой, – поправила следователя Мила, – я ему ещё не жена.
Он умолк, нагнулся и смахнул пальцами пепел с замшевого ботинка. Распрямил спину и посмотрел на Милу, обе лесные жительницы молчали и не сводили с него глаз, Алёнка, правда, еле сдерживала улыбку.
– А чаем поят в этом доме или надо превратиться в Белоснежку, и ждать, когда семеро гномов приютят беженку? Или здесь уже есть своя Белоснежка, а?
Мила стряхнула с себя оцепенение:
– Да какая я Белоснежка, да и гномов в наших лесах не сыщешь, поставлю чайник сама.
Она ушла, покачивая бёдрами. Михаил Владимирович поднялся и, махнув рукой, крикнул водителю:
– Игорь Николаевич, отвези за ради бога Саню в город, а потом вернись за мной, я здесь чай попью и допрошу людей! Хорошо?
– Да без вопросов, Михаил Владимирович, всё будет в лучшем виде, – ответил водитель, открывая дверцу машины.
– Получается, наш дядя Дима совсем не виновен? – спросила девочка.
– Чист, как стёклышко!
– Ну и хорошо, одной версией стало меньше, будем работать с другими, так, Михаил Владимирович?
– Будем работать, – механически повторил следователь, кивая в такт словам. – Ты для чего хочешь стать следователем?
– А это здесь при чём?
– А притом, отвечай! Я хочу знать. Видишь, время восьмой час, домой я попаду часов в одиннадцать, тебе это зачем? Ты девочка, у тебя должна быть любовь, муж, семья, дети, внуки.
Алёнка опешила и села рядом. Сорвав стебелёк мятлика, резко собрав метёлку, спросила:
– Петушок или курица?
– Петушок!
– Правильно! Вот и я хочу, чтобы любое зло наказывалось, особенно если обижают бедных и слабых, а их часто некому защитить, как нас с мамой. Богатый наймёт себе дюжину адвокатов, армию юристов, потом бандитов, отыщет продажных полицейских или даже следователей, кого ещё?
– Ну, уж давай по полной: прокуроров, судей. Потом, ещё забыли – политиков!
– Вот-вот, а я хочу защищать беззащитных. Потому и буду следователем, чтобы все сказали: Белкина нас защитит, она ученица Колумбова и знает, что делать.
– Ну ты закрутила. Согласен с тобой и за слова такие уважаю. Ты мне сразу понравилась, знаешь, что хочешь и, главное, стремишься к чему-то.
– А что бывает по-другому?
– Не притворяйся. Да, конечно, у тебя в классе все, как ты, особенно детишки из обеспеченных семей?
– Ну у нас в классе богатых нет, но есть такие ребята, которым, правда, всё по фигу, лишь бы в компьютере посидеть или на каком-нибудь гаджете побродить с базукой.
– Вот так бывает, иногда бьёшься-бьёшься, а получается пшик! А ты ночей не спишь, в отпуск не ходишь, хочешь, чтобы всё было в ажуре. А на выходе получается, тебя ожидают чудовища, готовые с потрохами продаваться за гамбургер или блестящую блузку, лишь бы тепло и сытно, а ещё никто не беспокоил по пустякам со всякой совестью.
– Вы о чем, Михаил Владимирович? Я тоже иногда замечаю в людях что-то от зверя – шерсть или клык.
– Да, так бывает, а знаешь, Алёна, скажу тебе: не так страшен человек, который кого-то подкупает, страшен, тот, кто соглашается продаться. Особенно, когда очень близкие предают тебя. Вот тогда и появляется у людей что-то от неземной бестии, хвост или, например, рога.
– Я тоже стану таким зверем, когда вырасту? У меня появится тёмная шерсть?
– Ну, да, если ты, того, отдашь свою душу за деньги или шмотки, перестанешь бороться со злом, примешься думать только о себе и своём благополучии.
– Спасибо, дядя Миша. Я разгадала, куда ведёт дорога и та лестница.
– Молодец, размышляй о нашей жизни, ты стоишь на верном пути, – следователь отдышался и продолжил говорить совсем, как прежде. – Учись хорошо, будь человеком, и из тебя вырастет классный следак. А вот что ещё, пока нет твоей мамы, скажу тебе: есть другая новость, которую я получил буквально вчера вечером.
Он загадочно улыбнулся и хитро посмотрел на молчавшую девочку.
– По твоей просьбе установлен скрывающийся от любимых женщин целых четырнадцать лет неуловимый папа Алёны Белкиной.
Следователь замолчал и вокруг них повисла тишина. Алёна услышала, как скрипит на ветру старая ель, и кузнечики в траве не умолкали ни на секунду. Тут ещё где-то рядом, на террасе, зашумел чайник.
– Маме будем говорить или нет?
– Давайте, может, она обрадуется и скажет нам спасибо? А дядю Диму, думаю, она больше даже на порог не пустит.
– Только есть маленькое «но».
– Какое «но»? Вы узнали, что он каннибал или как там, а вот, вспомнила – педофил?
– Ну об этом рано говорить, мы его ещё не допрашивали, и сведения не запрашивали. Дело в том, что три года назад он был в отпуске и приезжал в ваш посёлок. Да что в этом плохого, спросите вы, я отвечу: как раз в те роковые дни, когда всё случилось. И после каждое лето приезжал. Только в этом году пока ещё не отметился.
– О Боже, вы хотите сказать… нет, не может быть.
– А почему нет, ты сама говорила об этой версии, но я не был осведомлён о личной жизни Людмилы Александровны Белкиной. А тут человек с Севера, возможно, с отмороженной головой, сидит в полярную ночь, у него депрессия, и он размышляет, кто ему испортил личную жизнь, а? Да не пугайся, с Димой разобрались и с ним разберёмся, может, он совсем и ни при чём, а просто так совпало, в жизни всякое бывало, и не такое распутывали.
– Но если он приезжал в посёлок и не раз, то почему не пришёл ко мне, то есть к нам с мамой?
– Это ты сама спросишь у него, когда представится случай. Его родители ждут сыночка со дня на день в отпуск, ну и мы с ним непременно встретимся. Обещаю.
Алёна молчала, следователь не мигая смотрел на солнце, уходящее за горизонт, его золотые лучи пробивались сквозь листву, разливая на вечернюю землю остатки света и тепла.
– Сколько лет заката не замечал, даже не помню. Забыл, что есть такая красота, и ещё самая простая жизнь: деревья, трава, солнце, а ночью настоящие звезды, – кому-то рассказывал Михаил Владимирович, возможно, сам себе, или просто пытался оправдаться перед кем-то за свою нынешнюю жизнь.
– Только маме не говорите о том, что его подозреваете, хорошо, Михаил Владимирович.
– Да, товарищ младший следователь Белкина, клянусь. Замечательная у вас лавочка, уходить не хочется.
– Дедушка сделал.
– Добрые, видать, руки были у Белкина.
– Прошу к столу, уже и курица готова! Мойте руки и ужинать! Михаил Владимирович, никаких отговорок!
Они вошли в дом. Мама накрыла стол, в центре сиротливо смотрелся в хрустальной вазе букетик полевых цветов.
– Накрой заварной чайник, – попросила мама.
Алёна встала и накрыла полотенцем белый запотевший чайник.
– Приятного аппетита!
– Жаркое удалось, Людмила Александровна! Хотя, когда весь день на пустом чае, проглотишь и камень, – похвалил хозяйку следователь.
– Вы меня захвалите, все, что успела собрать на скорую руку. Хорошо, хоть курица была разморожена.
– Мамочка, ты превзошла себя.
Мила улыбнулась:
– Спасибо! Может, ещё кусочек? Мужчина должен есть много, как и подросток.
– Вы так думаете?
– Да, так было испокон веков.
– Тогда, пожалуй, добавьте, – согласился Михаил Владимирович. – Грешен, люблю поесть. Разве по мне не видно?
Вилки стучали по тарелкам в полной тишине.
– Игорь Жуков найден органами следствия, – сказал следователь в никуда, глядя себе в тарелку.
Мила смолчала, только нож неприятно заскрипел по тарелке. Выдержав пару минут, Алёна спросила как ни в чём ни бывало:
– А кто это?
– Твой отец, – ровным голосом ответила мама.
Алёнке сразу перехотелось ещё что-то спрашивать и, выйдя из-за стола, она стала молча доставать чашки для чая.
– Я, пожалуй, поеду, чай как-нибудь в другой раз.
– Оставайтесь, машина ещё не пришла, – попросила Мила.
– Я пройдусь, подышу. Знаете, Людмила Александровна, когда слишком хорошо, это тоже плохо. Боюсь, часто после такого жди от судьбы подвоха.
– Вам виднее, но мне искренне жаль, что наш ужин закончился. От нас с Алёной ещё что-то требуется?
– Пока нет. Если что, я позвоню.
– Михаил Владимирович, до встречи. Не забывайте про наше дело.
Дверь неприятно хлопнула, а следом калитка, вся прелесть сказочного вечера исчезла. Мила обернулась: всё как всегда – недоеденный ужин, тарелки, чашки с чаем, конфетница с отбитым в детстве краем. Только что всё было иначе и в одну секунду разлетелось, даже не оставив осколков на память.
Мила посмотрела в окно: следователь закурил, клубы синего дыма зацепились за ветку берёзы, обволакивая листву. Михаил Владимирович постоял и, не оборачиваясь, побрёл по дороге прямо в лес. «Обернись, – подумала хозяйка, – ну, пожалуйста!». Но он шёл, немного сутулясь, и она чувствовала, даже знала наверняка, что он хочет повернуться, но всё же не посмеет. Если бы это случилось, в ту же секунду она выбежала бы на улицу и, схватив за фалды пиджака, больше никуда не пустила. А дальше будь что будет.
Следователь вскоре скрылся за деревьями.
После ужина Алёнка воспользовалась маминой усталостью, – Мила улеглась на диван и с головой накрылась пледом, – полезла на ёлку. Поднявшись вверх до заветных сигналов уверенного приёма, она набрала на телефоне номер журналиста, он взял трубку:
– Алло, Женя, приветик, как дела?
– Привет, я был на комбинате, в целом всё неплохо, завтра заеду и всё расскажу. А у вас что? Как обыск, нашли ружье? Где он был во время убийства? А следователь к вам заезжал? Тут весь посёлок стоит на ушах, только об этом и говорят.
– Был, недавно уехал. Да, дядя Дима признался, что прятал ружье, и показал, где прятал.
– А где он был во время убийства?
– Да бухал, он оказывается запойный! Приезжай завтра, я тебя буду ждать.
– Приеду. До встречи.
– Пока.
Женя появился в лесу, как и обещал – утром, ровно в десять. Алёнка намаялась, поджидая, пришлось переделать все домашние дела: заправила кровать, помыла посуду после завтрака, протёрла пыль и даже полила овощи, хотя это следовало делать ближе к вечеру.
Журналист привалил скутер к штакетнику, он никогда так не делал, и приветливо помахав рукой, поспешил к девочке.
– Алёна, здравствуй!
– Привет! Иди в дом, если хочешь, поставь чайник, а я скоро.
– Достал меня этот чай, может, по мороженому?
– Да без вопросов.
Она убрала лейку под лавку, вытряхнула из сандалий набившуюся землю, помыла в ведре ноги и вытерла их насухо тряпкой, сохнувшей на штакетнике с самых выходных. Вот теперь можно и обуться в приличную обувь. Она натянула кроссовки и поспешила на терраску.
Женя привычно сидел на стуле, облокотившись на руки, и смотрел в одну точку. На столе лежало мороженое, а на плите шумел чайник. Две чайные пары ожидали водохлёбов, а в блюдце с вишнёвым вареньем в отчаянье барахталась невесть откуда взявшаяся оса.
– Приветики!
Женя повернулся на голос. Он был в голубой рубашке с узким галстуком, старательно повторявшим все изгибы сорочки.
– Как денди лондонский одет – и наконец увидел свет! Что за повод: едешь делать предложение невесте или редактор назначил тебя своим первым замом?
– Да нет, просто в галстуке я выгляжу посолиднее.
– Понятно, рассказывай, что было вчера.
– Меня приняли в обеденное время. К редакции подкатил огромный чёрный «мерседес», и меня, как олигарха, с помпой доставили в офис. Я сидел на заднем сиденье и, как крутой, вытянул ноги, и все дела: кожа-музон. Еду, прохожие, водители, останавливаются и пялятся на машину, а я сижу спокойненько за тонированным стеклом.
Женя вытянул ноги и попытался развалиться на стуле, но последний не выдержал и предупредительно заскрипел.
– Кончай хвалиться, что было дальше?
– Не даёшь повспоминать приятное. Я впервые чувствовал себя олигархом или даже главным редактором крутой газеты, или, на худой конец, известным писателем, которого везут для вручения Нобелевской премии. Ну, ладно, ещё с вечера я скинул в пресс-службу по «мылу» вопросы к олигарху, поэтому по беседе не переживал. Приехал, меня провели в кабинет, а там кожа и золотые орлы: на стене, на столе, даже на полу, аж в глазах зарябило от золотых клювов. Этот олигарх меня ждёт. Говорит, есть пятнадцать минут и всё. Я взял в себя в руки пробежался по вопросам, а он мне просто в руки вручил листы с ответами, и, мол, давай вали, аудиенция окончилась… Тут я ему и говорю, мол, у нас в посёлке три года назад трагедия и т. д. и т. п., мол, потерпевшие хотят с вами встретиться, чтобы поблагодарить за участие и попросить помощи в расследовании, мол, зная ваши связи в высших сферах. Говорю и сам глаз не свожу с него, вот глазки у него заблестели, вроде как стало ему интересно. Молчит, наверно, вспоминал, а потом говорит, нет, мне это неинтересно, извините, да я деньги обещал, найдут – дам, без разговоров, а пока, прощайте и до новых встреч. Я хотел уже уходить, а он мне вдогонку, если хотите, можете постажироваться в пресс-службе моей компании, нам нужны молодые и въедливые. Так и сказал «въедливые», откуда он вспомнил такое слово, до сих пор не пойму.
– Значит, отказал, ну ладно, ему же хуже.
– Ты что задумала?
– Да погоди, когда будет опубликовано интервью?
– Забыла, когда выходит еженедельник, в пятницу, я его уже сдал редактору. Фото на всю первую полосу и ещё полторы полосы с интервью. Мне уже звонили из городской газеты и даже из области, хотят сделать перепечатку. Не часто олигархи спускаются с небес к нам, грешным обывателям.
– Лучше бы они там и оставались.
– Лена, не злись. Ты просто завидуешь моему успеху.
– Я рада за тебя, но пойми, о моей встрече ты не договорился. А зачем ты туда пошёл? Вылетело из головы? Давай я тебе скажу – договориться о моей встрече, чтобы я смогла проверить его причастность к убийству. Ты понимаешь, версия-то не отработана.
– Алёна, я старался, и глаза у него блестели, между прочим. Но пойми – ведь это олигарх, бывший депутат Государственной думы, а не какой-то директор ООО «Рога и копыта»!
Девочка молчала, так они съели мороженое. После вышли в сад, и она рассказала о вчерашних следственных действиях.
– Ну, я поеду, а то вдруг меня кто-нибудь ищет?
– Конечно, езжай, звезда ты наша. Только помоги мне!
– Да, но что требуется?
– Привези мне большой лист, как его там – «А три».
– Да без вопросов, только зачем он тебе?
– Всё сам увидишь.
– Ладно, пока. Да, ещё не забудь рассказать Людмиле Александровне о моих успехах.
– Обязательно, не успеет она войти в дом, как я примусь вещать о тебе. Езжай в посёлок, воображало-зазнавало.
– Ты иногда превращаешься в невыносимую девчонку.
– А ты, а ты… А у тебя спина белая. Сам такой! О, постой, мне надо в посёлок смотаться, на почте получить заказное письмо.
– Откуда дровишки?
– С Севера, вестимо. От папиного командира.
– Поехали.
Через полчаса в руках девочки оказался конверт. Она присела на стул для посетителей и бесцеремонно вскрыла бумагу. Ещё несколько дней назад она бы с трепетом вчитывалась в каждое слово послания, но только не сейчас. Пробежав глазами по блеклым строчкам, узнала, что до капитана Жукова, который служит в данной воинской части, доведена информация о том, что его разыскивают возможные родственники. Слово «возможные» оказалось прикрыто кавычками.
– Отвези обратно возможную родственницу капитана Жукова, – попросила Алёна.
– Хорошо хоть ответили.
– Низкий поклон от меня командованию части.
– Не умничай, никто не может вмешиваться в семейные дела, даже министр обороны. Ты что ожидала, что ему прикажут признать тебя дочерью? А он возьмёт под козырёк?
– Да нет, это, наверно, глупо.
– Тогда держись получше, и поехали, капитанская дочь.
* * *
Вот и снова в голове звучит сказка любимого деда: «Ничего не ответил родным князь, только вздохнул и молча вышел из горницы. Вскоре Всеслав со своей Верной Охотой отправился искать медведицу. Через несколько дней в глухой чаще лесной окружили зверя. Почуяла медведица беду, в ноги князю повалилась, слёзно взмолилась:
– Помилуй, не меня, а моих деток, что прикажешь – всё исполню!
– Хорошо, давай своего молока! – говорит Всеслав.
Вскорости дала медведица князю молока, да ещё медвежонка подарила. Поспешил князь во дворец, отдал супруге медвежье молоко. Сверкнула княгиня злыми глаза, но делать нечего – умылась молоком. Пришлось сделаться притворно ласковой и весёлой, но ненадолго. Спустя несколько деньков, вновь занедужила красавица и просит князя:
– Любимый, я больна! Сослужи мне службу, принеси мне львиного молока – и я не стану больше хворать, буду песни весёлые распевать и тебя все дни напролёт забавлять!
– Не грусти, я скоро буду, молока ещё добуду.
Так жену заверил князь и отправился собираться в дальний путь. Но тут старушка-мать со всей родней, боярами, купцами, горожанами и крестьянами вот что удумали: прямо на площади грохнулись на колени перед князем и давай слёзно умолять:
– Княже Всеслав, останься дома. Не верь супруге, смерть твою она спит и видит! Где это видано и слыхано – лечиться молоком львицы? Выпиши самых лучших лекарей из-за границы!»