Приступая к очерку жизни кочевников, их обычаев, мы должны предупредить, что обладаем для этого крайне скудным материалом, и эту главу нашей работы признаем весьма слабой. Пропустить ее мы, однако же, не сочли возможным. Нет никакой возможности проследить отличительные черты у печенегов, торков и половцев. Принимая их весьма близкими родственниками, мы не думаем, чтобы быт каждого из этих племен слишком разнился один от другого. Все они были тюрки, все вели кочевой образ жизни, а потому нравы и обычаи их должны быть общие. Они были принесены еще из прародины, из Средней Азии, и оставались неизменны. Культура новых соседей, конечно, действовала на наших кочевников, но влияние едва ли проникало далеко вглубь; оно скользило по поверхности, и только небольшие группы тюрков, поселившихся по городам, могли утрачивать свои основные национальные черты.

Мы уже видели, что народ печенежский распадался на несколько колен, над каждым стоял князь. Константин Багрянородный называет нам таких восемь племен, из которых каждый делился на сорок частей. Но в XI в. мы видим, что печенеги распадаются на 13 колен. Имена их менялись с переменой предводительствовавших ими князей. Это же деление мы находим и у половцев. Это видно из известий нашей летописи. Так, рассказывая о плене северских князей, она указывает, что Игоря взяли Тарголовы, Святослава – Вобурчевичи, Владимира – Улашевичи. Иногда эти отдельные колена она называет чадью: Бостееева чадь, Чаргова чадь. Это подтверждается и позднейшим известием араба Новайри. Он знаете 11 половецких колен. Названия эти постоянно менялись вместе с князем. Колено носило название по имени князя, но наша летопись не знает перемены этих названий. Она знает княжеские тюркские роды, которые оставались, понятно, с теми же именами. Вобурчевичи, Чарговичи собственно значит: князья из рода такого-то. В данное время колено носило имя Вобурчевичей, потому что князь мог быть из этой семьи. Если по его смерти власть переходила к другому, который был бы из другой семьи, то данное колено получило бы название по этой семье нового князя.

Но вот что рассказывает нам Константин Багрянородный: «После смерти князей власть получают их двоюродные братья, потому что у них (печенегов) издревле имеет силу такой закон и обычай – не передавать достоинство сыновьям или братьям, чтобы князья довольствовались властью при жизни, а избирать детей их дядей или двоюродных братьев, чтобы власть не навсегда оставлялась в одном роде, но почесть передавать и боковым линиям; из чужого же рода никто (в это) не входит и не делается князем. Таким образом, выходит, что над коленом не могла властвовать одна семья; княжеское значение передавалось в семьи дядей или двоюродных братьев, но вместе с тем никто из чужого рода не мог быть выбран в князья. Следовательно, над каждым известным коленом власть оставалась всегда в одном роде, но переходила к членам разных его семей. Как будто у кочевников господствовали родовые порядки, но из этого же известия мы видим, что князем делался не всегда старший в роде, а власть переходит и к двоюродным племянникам (детям двоюрод. братьев = παίδς έζαδέλφων), что при господстве родового быта невозможно, ибо тогда княжеское достоинство должно было переходить к старшему в роде.

Дело, выходит, происходило так. Когда умирал князь, то колено, над которым он правил, избирало себе нового по своему желанию из какой угодно семьи этого рода, лишь бы избранный приходился умершему двоюродным братом или двоюродным племянником. Чем больше семей было в данном роде, тем больше было лиц, стоявших к князю в требуемой степени родства, тем многочисленнее были претенденты на власть после его смерти. При таком порядке замещения князей их власть была очень невелика. Она сосредоточивалась в руках народного собрания, носившего название коментон. Все важные дела решались на нем, как во время войны, так и во время мира. На этих собраниях власть князей являлась весьма незначительной. Но не всегда народ избирал вождей из княжеских родов. Бывали случаи, когда власть отдавалась людям незнатного происхождения, выдвинувшимся своими дарованиями, энергией. Таков, например, был Кеген, с такой отвагой боровшийся с тюрками. Он привлек на свою сторону несколько колен и открыто боролся против Тираха, бывшего родовым князем печенегов. Частая смена князей, их многочисленность должны были производить постоянные волнения кочевников, вечную мелкую междоусобную войну.

Постоянная война с соседями, борьба дома, делала кочевника с малолетства лихим воином. Быстрота движений их была изумительна. Мы имели случай уже слышать характеристику половцев из уст греческого оратора. Кочевник как бы родился на лошади. Лошадь возит тюрка на войну и кормит его. Она приучена к разным неожиданным быстрым движениям. С криком и воем бросались тюрки в атаку. Регулярная неприятельская конница двигается на них. Тюрки тотчас поворачивают коней, несутся назад, осыпая неприятеля стрелами. Неприятель, расстроивший погоней свои ряды, продолжает их преследовать. Вдруг с боков и с тыла бросаются свежие отряды тюрков, и сабли, и арканы свистят над шеями неприятелей. Засада приготовлялась заранее. Иногда она состояла из двух отрядов, расположенных по обеим сторонам дороги, по которой и заманивали кочевники своих неприятелей. Все приходило в смятение, все сбивалось «в мячь», как выражается наша летопись.

Кочевники имели особый строй. Наученные не из книг, а по обычаю своих отцов, как выражается Анна Комнина, они сзади первого строя ставили резервы. Первый строй состоял из отдельных отрядов, построенных клиньями. Между ними ставились телеги, занятые женами и детьми. Когда сражение не удавалось или перед тюрками были большие неприятельские силы, которых они не надеялись одолеть, они устраивали подвижные укрепления. Они ставили в круг свои телеги, покрывали их бычачьими шкурами, сажали на них жен и детей и отбивали приступы. Трудно было разбить эти преграды; страшных потерь стоило разбить телеги и проникнуть в середину этого оригинального укрепления. Когда неприятель решался их осаждать, они видоизменяли несколько способ защиты: раздвигали немного телеги, и делали между ними извилистые проходы. Часть тюрков занимала телеги. Из проходов выносились неожиданно их отряды, нападали на неприятеля и снова скрывались внутри круга. Но мы видим, что они иногда делали и окопы, за которыми и отбивались от осаждавших их врагов. Этому искусству они, вероятно, научились у греков.

Вооружение степняка состояло из лука, колчана стрел, висящего на плече, сабли, аркана. Некоторые употребляли и копья. Луком они владели превосходно, убивая любую птицу на лету. Как заимствование у них являются и шлемы. Меткости их стрельбы способствовала их дальнозоркость. Путешественник XII в., раввин Петахья, утверждает, что половцы могли различать предметы, если позволяла местность, на день пути. Никакое движение, стало быть, не могло укрыться от степняков. В своих движениях они не останавливались ни перед какими преградами. Для европейских войск нужен был мост или плоты. Европейская конница не всегда решалась броситься в реку. Тюрки переправлялись очень легко. Они брали десяток лошадиных или других шкур, сшивали ремнями их края. Этот мешок набивался сеном. Его привязывали к хвосту лошади. Тюрк садился на мешок, гнал лошадь в реку и благополучно являлся на другой ее стороне. Но они делали и более смелые вещи.

Раз печенеги, посланные в Малую Азию, дошедши до Митилены, решили на своем совете вернуться назад. Дошедши до берега Константинопольского пролива, они увидели, что нет уже судов, перевезших их на азиатский берег. Тогда один из их князей, Каталейм, бросился с конем в воду. Его примеру последовали остальные и благополучно достигли противоположного берега. Но по большей части кочевники для своих набегов выбирали зимнее время, когда реки покрывались льдом, и тогда являлись целыми массами. Главное богатство степняка – стада. Они доставляли ему пищу, питье, кожи для палатки, для одежды, составляли главный его товар. При передвижениях своих они гнали за собой и стада. Припомним, как черные клобуки явились с ними под Киевом. Летопись при каждом удачном походе русских извещает, что они «взяша тогда скоты и овце и кони и вельблуды». Мы видим тут те роды животных, которых разводили половцы: рогатый скот, овец, коней; находим и верблюдов, которые могли доставаться из степей Средней Азии. Благодаря скотоводству кочевники передвигались с одного места на другое. Большие перекочевки совершались с переменой времен года. «Земля кипчаков, – рассказывает Ибн-эль-Атир, – богата пастбищами зимой и летом; в ней есть места, прохладные летом, богатые пастбищами; есть места, теплые зимою, также изобилующие пастбищами – это степи на берегу моря». Когда наступал летний зной, степь была выжжена солнцем, кочевники со своими стадами подвигались к северу; на зиму толпились по берегам моря. Но тяжко приходилось степнякам в суровые зимы. Много скота гибло; трудно было существовать в переносных палатках. Глубокие снега мешали движению. «И бысть же тогда (в 1204 г.) зима люта, – отмечает летопись, – и бысть половцем тягота велика».

Скот был главным товаром у кочевника. Лошади, например, отправлялись в Индию; в одном караване их бывало до шести тысяч; иногда более, иногда менее. Если кочевнику нужно было выкупиться из плена, он пригонял скот. Но вот хан половецкий Бельдуз предлагал (в 1103 г.) за свое освобождение: «злато и сребро, и коне и скот». Откуда же у степняка золото и серебро? Он доставал его в своих набегах грабежом; он брал иногда большие выкупы за пленных; наконец, он вел торговлю. Еще о печенегах арабы рассказывают, что они богаты; что у них есть вьючный скот, стада, утварь из золота и серебра, оружие, пояса, богато украшенные, и знамена. Богатая добыча доставалась русским князьям, когда они грабили половецкие кочевья. Доставались им золото, паволоки, оксамиты; серебряные древки знамен; орьтмами, и япончами, одеждами и узорозьями половецкими русские иногда мосты мостили и топкие места заваливали. В числе добычи бывали и рабы.

Еще в X в. печенеги были посредниками в торговле греков с Русью, Хазарией и Зихией. Они заключали условия о херсонитами и служили им проводниками в торговых поездках и сами привозили им товары. Но дорого стоили эти их услуги. Когда посланник греческий желал проникнуть в землю печенегов, то прежде всего он посылал к ним и требовал в Херсон заложников и проводников. Сейчас же начиналось требование подарков. Заложники, оставляемые в Херсоне, просили подарков для себя и своих жен за то, что оставались сидеть; проводники требовали их за труды свои и своих лошадей. Отделавшись тут, посол двигался к кочевникам. Но лишь только он являлся в их стране, входил с ними в переговоры, они прежде всего требовали императорских подарков. Дары требовались не только для воинов, но для их жен и даже родителей.

Наконец, посол удовлетворил всех, сделал дело, за которым приехал, и возвращается назад. Но в Херсоне он снова должен был заплатить своим провожатым за труды их и их лошадей. Этим интересным сообщением мы обязаны императору Константину Багрянородному. Очевидно, такого рода отношения сохранялись и в то время, когда степи занимали половцы. Невольно припоминаются при этом требования, делавшиеся московским князьям со стороны крымских ханов: «Карачей своих я написал братьею и детьми, – пишет Саип-Гирей Иоанну IV, – а кроме этих наших уланов и князей написал еще по человеку от каждого рода, сто двадцать четыре человека, которые при нас, Калгиных пятьдесят: пятьдесят человек не много. Вели давать им поминки, и земля твоя в покое будет, и самому тебе не кручинно будет». Словом, кочевники оставались кочевниками во все времена, изменялось только их название.

Но из всех известных нам степняков большей способностью к принятию культуры, к усвоению себе более совершенного быта соседей, – были половцы. Мы видели уже, что половцы жили в Тмуторакани. Но ко времени нашествия татар в их руках был уже и Судак. Это, по словам Ибн-эль-Атира, был главный половецкий город, обильный источник их богатства, потому что он на море Хазарском. К нему приходят суда с одеждами и покупают и выменивают на невольниц и невольников, чернобурых лисиц, бобров, белок и другие товары, находящиеся в их земле.

Благодаря этим сношениям роскошная жизнь половецких ханов являлась вполне естественной. Должно быть, она была уже очень заманчива, если венгерские вельможи стали подражать им и вызвали целую бурю со стороны католического духовенства Венгрии.

Вообще же в жизни кочевник был весьма неприхотлив. Главным образом его пища состояла из мяса, молока, проса. Мы не знаем, сеялось ли просо самими кочевниками. Может быть, это был единственный продукт их собственного земледельческого труда. Просо бросалось в кипящую воду. Затем, изрезав мясо на кусочки, клали в этот отвар. Иногда же мясное кушанье приготовлялось гораздо проще. Брали кусок сырого мяса, клали его под седло лошади и гоняли ее до тех пор, пока не вспотеет, а лежащий под седлом кусок не сделается горячим. В таком виде они употребляют его в пищу. Вероятно, как лакомство был рис, сваренный в молоке, и сыр.

Сделав удачный набег, нагрузив свою добычу на лошадь, степняк возвращался в свою ставку и праздновал удачу предприятия. В этом случае первое место занимал кумыс. Любили кочевники выпить, и кумыс действовал на них опьяняюще. Пили они кумыс; раздавались в это время звуки их незамысловатых музыкальных инструментов, и пелись песни, прославлявшие их героев, их знаменитых ханов, старого Шаруканя и Буса, и Боняка, и его сына Севенча Боняковича, и знаменитого Кончака. И сильно действовали эти песни старины на тюрка, возбуждали его на новые подвиги, воспламеняли его любовь к свободным безграничным степям.

Тяжело иногда приходилось половцам, и тогда-то песни имели ободряющее влияние. Сильно стеснил половцев Мономах своими походами, и вот от этой тяжелой эпохи для тюрков сохранились воспоминания о загадочных ханах Отроке и Сырчане. Загнал Владимир Отрока в Обезы (на Кавказ), а Сырчан остался у Дона и рыбой только поддерживал свою жизнь. Остался у него только один певец (гудец) по имени Орев. И посылает его Сырчан в Обезы сказать Отроку: «Воротись, брат, пойди в свою землю: умер Владимир!» И наказывает он Ореву: пой, ты, ему песни половецкие, а если их слушать не будет, траву дай понюхать, евшан. Но захотел хан возвратиться и слушать не хотел. И Орев дал траву ему нюхать. Понюхал Отрок и заплакал. «Лучше костями в земле своей лечь, чем славному быть на чужбине», – сказал он и в степи свои возвратился. От него и родился Кончак, ходивший пешком, носивший котел за плечами. Этот отрывок целиком вошел в нашу летопись и заимствован ею из народных уст. Благодаря близким сношениям Руси с половцами, песни половецкие переходили и к русским.

Мы уже видели, как радушно принимали половцы русских князей, которые в своих домашних невзгодах искали себе приюта в их кочевьях. Вообще постоянная борьба нисколько не уничтожала дружественных отношений между двумя народами. Торговля не прекращалась. Интересный факт сообщает нам летопись. В 1184 г. двинулся Кончак на Русь. Русские князья пошли ему навстречу, перешли Сулу. «Едущим же им и устретоста гости идущь противу себе ис половець, и поведаша им, яко половци стоять на Хороле». Из этого известия видно, что гости-купцы проехали мимо половцев, ибо знали, где они; что половцы не тронули гостей, хотя шли воевать на Русскую землю. Следовательно, эти кочевники совершенно отделяли войну и торговлю и, сознавая ее выгоды, ничем не препятствовали ей.

Это сообщение нашей летописи стоит в полном согласии с известием арабского писателя Ибн-эль-Атира, который утверждает, что при половцах велась обширная торговля, и только нашествие татар 1223 г. на некоторое время нарушило ее. «Когда пришли татары, – говорит он, – дорога нарушилась, и не получалось никаких товаров, ни чернобурых лисиц, ни бобров, ни белок, что отправлялось из тех стран; когда же татары ушли, то дорога снова открылась, и стали отправлять товары по-прежнему. Отсюда можно сделать заключение, что иностранцы, являвшиеся для торговли, были принимаемы радушно. Интересное сообщение делает по этому поводу Эль-Бекри о печенегах: когда к ним являются иностранцы, или бежавшие из плена в Константинополе, или другие, то они дают им на выбор: или остаться у них на равных правах и, если желают, выбрать себе жену, или предлагают проводить их на место жительства.

Постоянные военные предприятия, а вместе с ними и опасности заставляют искать себе верных друзей. Для взаимной помощи заключались побратимства. Они заключались не только среди степняков но, вероятно, побратимами являлись степняк и иностранец, какой-нибудь гость, бравший себе проводников из половцев. Особенно часто должны были случаться побратимства между половцами и русскими. Вот как совершался самый обряд заключения побратимства. Половец прокалывал себе палец иглой и выступавшую кровь дает сосать тому, кого он избирает себе в постоянные спутники и друзья, после чего сосавший кровь своего товарища становится для него как бы собственной его кровью и телом. Иногда употреблялся и другой обряд. Желающие вступить в побратимство наполняли напитком медный сосуд, имеющий подобие человеческого лица, пили из него оба, собирающийся в путь и его спутник, и после этого уже никогда не изменяли друг другу.

О религии наших кочевников мы ничего не можем сказать. Дошедшие до нас известия весьма отрывочны, и нет прочных оснований верить им. Абульфеда рассказывает, что половцы занимались астрологией и верили во влияние небесных светил на человека; что они обожали звезды. Никита Хониат утверждает, что половцы приносили пленников в жертву своим богам. Приведенный же арабский питатель говорит, что печенеги сжигают своих мертвых и пленных нностранцев. А Рубруквис сообщает, что половцы хоронили своих мертвецов, насыпали над прахом курган и на нем ставили статую лицом к востоку, держащую у пояса чашу; богатым делают пирамиды, т. е. остроконечные дома; а иногда он видел большие башни из обожженного кирпича; в некоторых местах каменные дома, хотя камней здесь и нет. Есть известие, что князья погребались с несколькими живыми рабами и лошадьми.

Ничего мы не можем сказать и об их семейном быте. Из нашей летописи узнаем, что браки у них могли совершаться в довольно близком родстве. Так можно было жениться на мачехе и ятрови.

Нельзя сомневаться в том, что постоянные близкие сношения с соседними народами давали возможность проникать к нашим кочевникам различным религиям и исповеданиям, которые приобретали последователей.

Оставим черных клобуков. Очевидно, живя на Поросье, составляя часть юрьевской епархии, они находились под неусыпными попечениями духовенства, старавшегося просветить их. Мы не будем говорить о тех случаях, когда печенеги или половцы принимали христианство в силу чисто политических причин. Можно предполагать, что и у себя в степи некоторые из степняков делались христианами. Попытки к распространению среди них христианской религии мы видим в начале XI в. со стороны католических миссионеров. Один из них, Брунон, о котором мы уже упоминали, пробыл у печенегов пять месяцев. Если верить его письму, печенеги обещали будто бы быть христианами, если русский князь не будет их трогать; в противном случае грозили отречься от этой веры. Брунон возвратился к князю и передал ему условия печенегов. Князь будто бы согласился и дал печенегам в заложники своего сына, который и был вместе с новопоставленным епископом помещен в центре земли печенежской. О дальнейшей судьбе этого епископства мы ничего не знаем.

Но нет никакого основания предполагать, чтобы русское духовенство не действовало и со своей стороны. Впрочем, этот вопрос покрыт мраком: нет никаких данных ни за, ни против. Что были случаи крещения половцев, видно из кириковых вопрошаний. Там между прочим находим такое правило: «Молитвы оглашенные творити: болгарину, половчину, чюдину, преди крещения 40 дний поста, ис церкви исходити от оглашенных». Может быть, пример Игоря Святославича, имевшего в кочевьях половецких священника, совершавшего службы, не был единственный. Припомним родственные связи половецких ханов с русскими князьями. Весьма возможно, что благодаря таким близким отношениям среди половцев находились желающие принять христианство и действительно принимали. Ипатьевская летопись говорит, что великий князь половецкий Бастий крестился в 1223 г., явившись просить помощи у русских против татар. Если Бастий действовал тут под влиянием страха, то у нас есть примеры принятия христианства другими ханами, когда не действовали подобные побуждения. Так, по известию Никоновской летописи, в 1132 г. в Рязани принял христианство князь половецкий Амурат, в 1168 г. в Киеве – князь Айдар. Как ни опасно доверяться этому источнику, но в сопоставлении с раньше приведенными фактами его сообщения приобретают вероятность.

Мы не знаем, в силу ли подражательности или по своему христианскому исповеданию некоторые ханы носили христианские имена. Встречаются, например, Данило Кобякович, Юрий Кончакович, Глеб Тириевич, Роман Кзич. Но попадаются с христианскими именами и простые тюрки, не княжеских родов. Таков Василий, явившийся из степей в 1147 г. на помощь Святославу Ольговичу.

Интересна легенда «о пленном половчине», показывающая, как отражались религиозные верования русских на половцах. Был у одного киевлянина пленный половец. Содержался он в оковах. Долго хозяин ждал выкупа, наконец, предложил половцу выпустить его с тем, что он заплатит ему выкуп, возвратившись в свои кочевья. Поручителем за себя кочевник согласился взять св. Николая. Освободившись из плена, степняк забыл об обещании. Однажды ему явился св. Николай и напомнил о своем поручительстве, пригрозив бедой. Но это напоминание прошло бесследно. Поехал однажды половец в поле. Вдруг явился святой угодник, стащил его с коня и тряся сказал: «Не говорил ли я тебе, окаянный: повези выкуп тому христианину, так как ты дан мне на поруки, а ты скоро забыл мои слова; еще раз тебе говорю: пожалей сам себя, повези выкуп! если забудешь, увидишь, что тебе от меня будет!»

Несколько дней спустя был съезд князей и вельмож половецких. Приехал и наш половец. Вдруг среди собрания невидимая сила стащила его с коня и начала бить, причем слышался голос: «Говорил я тебе, окаянный, повези выкуп!» «Страшно же бяше, братие, видити мучение его: овогда бо бе главою потчен о земле, овогда же от земля восхыщен и о землю разражен, иногда же бяше глава его междю ног его, и ктому невидимо аки батоги бияше его сила божиа, единако глаголюще: “повези на собе искуп христианину оному”»! Устрашенный половец, оправившись от наказания, взял два табуна лошадей и направился в Киев. Он сначала пришел в церковь и пожертвовал небольшое стадо в ее пользу; потом внес выкуп своему хозяину.

Эта легенда интересна, как рисующая нам отпошения русских и половцев. Интересен также факт, что св. Николай пользуется глубоким уважением среди татар и в настоящее время. В юртах татар сибирских вы очень часто встретите образ этого Святого. Татары говорят: «Велик русский бог, Никола»! Другая легенда рассказывает нам о принятии христианства и даже о вступлении половцев в монашество в Киево-Печерском монастыре вследствие чуда одного святого, который был некоторое время у них в плену и чудесным образом освобожден.

Рядом с русскими на поле просвещения кочевников истинами христианской религии трудились и католические миссионеры. Мы имели случай указывать, что это дело специально возложено было на миноритов. Хотя по документам видно, что деятельность их в степях относится к XIII в., но возможно, что они ходили в землю половецкую и раньше. Неизвестно, насколько успешно шло дело их проповеди в южнорусских степях, но половцы, поселившиеся в Венгрии, делались христианами.

Но рядом с христианскими действовали и другие влияния. Когда печенеги явились в Европу, то столкнулись с хазарами, у которых свободно существовали иудаизм, магометанство, христианство и язычество. И магометане, и иудеи не преминули, конечно, подействовать на новый народ. Кроме того, постоянные сношения со Средней Азией, со странами, в которых исповедовался исламизм, могли повести к распространению его и среди кочевников. До нас дошло известие арабского географа XI в. Эль-Бекри; оно не может быть принято во всей своей силе, но показывает, что попытки проповеди исламизма среди кочевников предпринимались. Он рассказывает, что после 400 г. хиджры (1009–1010 г.) к печенегам прибыл мусульманский юрист и начал проповедь. Многие, в числе 12 000, уверовали. Остальные начали укорять их. Началась междоусобная война. Неофиты одолели, и остатки побежденных также приняли ислам.

Изложение князю Владимиру своей веры хазарами (иудеями). Миниатюра из Радзивилловской летописи

Половцы, вероятно, также не избежали стараний соседей обратить их в магометанство. Такими близкими соседями были болгары на Волге, еще с X в. сделавшиеся магометанами. В существовании сношений враждебных и мирных, торговых между половцами и болгарами можно быть вполне уверенным. Гиббон говорит, что большая часть куман (половцев) были язычники, и только немногие были магометане. Иудаизм, кажется, имел среди них также своих последователей. Так, Плано Карпини в числе подданных татар указывает куманов-брутахов, исповедующих иудейскую религию.

В конце XII и особенно в начале XIII столетия отношения между русскими и половцами принимают более и более мирный характер. Борьба продолжается, но и количество набегов становится меньше, и перевес в борьбе видимо переходит на сторону Руси. Культурное влияние соседей делало свое дело. Среди половецких степей чувствуется как будто какой-то переворот в самом политическом строе. Прежде мы видим набеги, предпринимаемые всевозможными мелкими князьями половецкими. В конце XII и начале XIII в. известия летописные группируются главным образом около Кончака, его сына, Юрия Кончаковича, и Котяна. Остальные князья стушевываются. Кончак ведет борьбу с Русью, делает на нее походы. О мелких набегах других ханов не слышно. Перед разгромом 1223 г. мы видим на всем пространстве степей только двух половецких ханов, Юрия Кончаковича и Котяна, из которых первый «бе, по выражению летописи, болийше всих половець». Проглядывает как будто усиление власти ханской среди кочевников. Есть даже намеки на борьбу двух ханов половецких из-за власти. В одном из них можно подозревать нашего Юрия Кончаковича.

Будучи в близком родстве с русскими князьями, приняв на себя русское имя, может быть, усвоив даже их образ жизни, не чуждый влияния соседних культурных народов, он мог задаться целью ввести среди половцев иной политический строй, мог стремиться к созданию тюркского государства, к подчинению своей власти мелких князьков. В этих планах он мог находить поддержку и со стороны своих русских родственников, которым выгоднее было иметь дело с одним Юрием Кончаковичем, склонным к русской культуре, чем с массой диких половецких князьков. То же самое можно сказать о Котяне. Он был тесть Даниила Галицкого, который называл его «батюшка». Этот человек был также, по-видимому, не дюжинный. Мы с ним еще раз встретимся. А что половцы были способны к культуре, что из них могли быть видные политические деятели, – это мы увидим в нашей последней главе.