Глава первая

Новый председатель КГБ Украинской ССР — «варяг» из Москвы

В начале мая 1987 года меня пригласил к себе Виктор Михайлович Чебриков и без всяких вступлений сказал, что мне придется перейти на другую работу и покинуть Москву. Поработал, мол, достаточно в центральном аппарате, готовься на самостоятельную должность. Застигнутый врасплох, я абсолютно не ожидал подобного поворота в своей служебной карьере, лишь сумел в растерянности ответить, что в принципе, как солдат, готов нести службу, ведь дальше Сибири не пошлют, а там я уже работал.

— Нет, буду рекомендовать тебя председателем КГБ республики. Поедешь на Украину.

Так за считанные минуты коренным образом изменилась моя дальнейшая профессиональная судьба. Я пробовал возразить, что не во всей полноте знаком со спецификой работы в союзной республике, не владею украинским языком, а главное, не знаю всех особенностей «придворной» жизни, ведь она кружится вокруг Политбюро ЦК Компартии.

— Вот и хорошо, что не знаешь всего этого. Не будешь лезть туда, куда не позволяют твои служебные обязанности и куда тебя не будут приглашать.

Председатель КГБ СССР начал давать подробные советы, как вести себя при прохождении согласования кандидатуры в ЦК, ведь назначение председателя КГБ союзной республики входило в номенклатуру Политбюро ЦК КПСС. Чебриков предупредил, чтобы я никому не говорил о состоявшемся разговоре, пока не встречусь с Щербицким, не получу его согласия и, конечно, окончательное «добро» в ЦК.

9 мая, в праздничный день, меня принял секретарь ЦК КПСС Анатолий Иванович Лукьянов, курировавший правоохранительные органы. Он не был на трибуне Мавзолея, так как дежурил в ЦК. Беседа оказалась длительной и поучительной. Лукьянов был хорошо информирован об обстановке на Украине, охарактеризовал высшее партийно-советское руководство, знакомил с настроениями в обществе, особенно в кругах творческой интеллигенции. Он профессионально размышлял о произведениях украинских писателей и поэтов, их политических пристрастиях. Я тогда не знал, что Лукьянов не только известный политик, но и поэт, публиковавший под псевдонимом «Осенев» прекрасные стихи. Естественно, в деталях велся разговор о положении в КГБ республики, о том, почему принято решение заменить председателя, над которым довлели годы работы, когда прошла недавняя полоса арестов представителей творческой интеллигенции.

И Лукьянов, и Чебриков отметили, что нынешнее руководство КГБ Украины отстает от требований центра по претворению в жизнь линии партии на демократизацию, медленно избавляется от всего застойного и шаблонного. Это мешает коренной перестройке органов госбезопасности. Работать по-периферийному, как работали вчера, невозможно сегодня.

На мои сомнения, впишусь ли я в «придворную жизнь», Лукьянов заметил, что в своей жизни насмотрелся на многое. И видел столько интриг, что от «этого уже тошнит». Он сказал Чебрикову, что остался доволен встречей, будет докладывать Горбачеву свое мнение, и, возможно, меня даже не станут вызывать на предстоящее заседание Политбюро ЦК.

При моем назначении определяющей должна была стать предварительная беседа с Щербицким. Крайне любопытно то, что он завизировал необходимые документы к заседанию Политбюро без проведения личного знакомства со мной. Это было явным исключением из номенклатурных правил. Помню, я долгое время размышлял над тем, что мог означать этот жест долголетнего члена Политбюро ЦК КПСС.

Коммунистическая партия в те времена являлась не только руководящей силой в обществе, но и, по существу, государственной управляющей структурой. Личность первого секретаря ЦК в союзных республиках стояла во главе вершины пирамиды реальной власти; глава компартии был к тому же непосредственным политическим руководителем органов государственной безопасности на территории своей республики.

После заседания Политбюро ЦК КПСС, на котором решалась моя дальнейшая участь, в конце дня мы встретились в представительстве (ныне посольство) Украинской ССР в Москве. Щербицкий интересовался моей биографией, карьерным ростом и практическим опытом работы. В разговоре была затронута болезненная для кандидата на высокую республиканскую должность тема — знание украинской «мовы». Мой украинский язык был на уровне бытового, сохранившегося в казахстанских степях в третьем поколении нашей семьи; возможности познать литературный украинский язык не имелось, да и разговорной, даже семейной, практики после окончания средней школы и поступления в российский вуз у меня не было. Главным учителем украинского языка, считавшегося в семье родным, была моя бабушка, которая не умела ни писать, ни читать. Во время нашей беседы Владимир Васильевич все-таки предложил перейти на украинский язык. Хотя мой строгий экзаменатор с иронической улыбкой выставил мне оценку, я до сих пор не могу понять, что она означала:

— В Киеве, на Бессарабском рынке, говорят на таком же диалекте, какой у тебя. Хорошо, что сохранились украинские корни, традиции и типичная фамилия. Иначе появился бы очередной повод обвинить меня в проведении русификации, в моем рвении привлекать в республику руководящие кадры со стороны. Этого добра в свой адрес я наслушался немало. Ну, будем вместе работать? — так закончил беседу первый секретарь ЦК Компартии Украинской ССР.

— При Вашем согласии и доверии.

— Постановление Политбюро ЦК КПСС о твоем назначении председателем КГБ республики состоялось.

Щербицкий передал мне выписку из официального постановления ЦК с цековскими печатями и подписью Горбачева.

Своей благородной внешностью и спокойными манерами ведения беседы с одновременным пристальным изучением собеседника Щербицкий оправдывал рассказанное мне о нем Чебриковым. Они хорошо знали друг друга с послевоенных лет. Оба — боевые офицеры Великой Отечественной войны, вместе начинали партийную работу в Днепропетровске, причем Чебриков находился в подчинении у Щербицкого.

Перед моим отъездом в Киев Чебриков в своем напутствии изложил несколько житейских рекомендаций, как должен вести себя современный руководитель. Не буду затруднять читателя их изложением, но они мне очень пригодились в дальнейшем. К примеру, он наставлял «не возникать» в республиканской прессе и телевидении до тех пор, пока своим трудом не завоюешь уважение и не докажешь, что тебе есть, о чем сказать украинскому народу относительно деятельности КГБ. Твоя должность такова, учил Чебриков, что чем меньше наговоришь, тем лучше для дела. Я следовал этому совету и обозначился интервью в республиканской прессе только через полгода работы в Киеве, хотя журналисты обхаживали с первых дней, и я никогда не избегал общения с ними.

Инструктажа по служебным проблемам Чебриков мне не давал, видимо, доверял и знал по работе мои возможности. Но вспоминаются интересные детали: председатель КГБ СССР по-отечески продолжал давать советы, казалось, по несущественным житейским вопросам. «К тебе будут искать подходы, набиваться в друзья и приятели порядочные и не совсем такие люди. Но при этом не старайся заводить быструю дружбу, не ходи по приглашениям в гости, в рестораны и ни с кем не выпивай. Через полгода определишься сам, и я тебе подскажу, с кем можно поддерживать дружеские отношения». Первым человеком, фамилию которого он назвал мне спустя некоторое время, являлся помощник Щербицкого Константин Константинович Продан. В том, что с этим исключительно порядочным, внимательным, мудрым человеком можно было советоваться и доверять ему, я убедился и сам.

Оказывается, обязанность наставлять «на путь праведный» своих сотрудников является одним из важных качеств руководителя. Недавно я узнал о себе, что тоже учил подчиненных, «как жить». Генерал Подгайный, с которым мы вместе работали в Москве во втором отделе, так писал обо мне: «До сих пор в памяти его наставления сотрудникам отдела. Это были советы, как мы должны вести себя при выезде в периферийные органы, советы дельные, жизненные и весьма ценные: «Будьте проще в общении с местными сотрудниками, не «надувайте щеки», не требуйте к себе особого внимания, не соблазняйтесь на угощения».

Чебриков, уже расставаясь со мной, вдруг спросил:

— А сам-то ты какие для себя главные задачи определяешь в новой должности? Коллектив украинских чекистов очень сильный, могут и не принять.

— Буду стараться исправить ошибки в чекистском коллективе, если они были, и не наделать новых.

Остался ли Чебриков доволен моим ответом, трудно сказать. По его суровому лицу (всегда без эмоций!) нельзя было определить испытываемые им чувства. Однако он мне посоветовал:

— Работай в республике спокойно, не торопись с выводами и не вибрируй. Щербицкий не даст тебе ни малейшей возможности натворить глупостей.

В мае 1987 года, в самый разгар горбачевской политики перестройки, я прибыл в Киев. В председательском самолете Ту-134 летели три пассажира: заместитель председателя КГБ СССР Владимир Петрович Пирожков, его помощник, мой друг Василий Иванович Кравцов, кандидат юридических наук, и я. Жена отказалась от полета: «Слишком большая честь для тебя и меня лететь спецрейсом» — и приобрела билет на вечерний поезд Москва — Киев.

Украинская ССР жила в нормальной трудовой обстановке, в экономическом плане являлась самой мощной после РСФСР союзной республикой с относительно стабильной общественно-политической обстановкой. На Украине исторически формировалась тяжелая индустрия: металлургическая, энергетическая, угольная промышленность, машиностроение, производство шахторудного оборудования. В украинской промышленности до 40 % составляли предприятия военно-промышленного комплекса, где разрабатывались и изготовлялись новейшие образцы вооружений и военной техники, нередко превосходящие зарубежные аналоги. К отраслям оборонной промышленности относилось около 500 режимных и особо режимных объектов, более 2000 других заводов выполняли смежные оборонные заказы. На этих засекреченных предприятиях органами КГБ осуществлялась контрразведывательная работа, велась защита государственной тайны. В республике было сосредоточено до 25 % предприятий химической промышленности всего Советского Союза, а это всегда риск нарушения экологии, повышенная взрыво— и пожароопасность — явные угрозы для жизни людей

В области сельского хозяйства показатели были исключительно высокими, рекордными по сравнению с другими республиками: урожай собирали по одной тонне зерна на каждого жителя 52-миллионной республики, на душу населения приходилось около 80 кг мяса и 450 л молока, что позволяло УССР в этом отношении входить в десятку самых развитых регионов мира.

Эти данные я выделяю потому, что в силу указанной специфики республике уделялось значительное внимание в разведывательных устремлениях и конкретных подрывных действиях иностранных спецслужб. В условиях ведущейся агрессивной «холодной войны» они учитывали своеобразие исторического развития Украины. В частности, обращали внимание на противоречия между восточными и западными регионами, на бывшее в недавнем прошлом вооруженное подполье и наличие значительного контингента репрессированных и враждебно настроенных к советской власти лиц. На Украине, как ни в одной другой союзной республике, установились широкие приграничные контакты с гражданами сопредельных европейских государств, в которых происходили антисоциалистические процессы, поднимали голову контрреволюционные элементы. За рубежом функционировали многочисленные украинские эмигрантские националистические организации, идеологические центры, которые контролировались и финансировались разведорганами западных стран для ведения подрывной деятельности непосредственно против республики.

Органы КГБ учитывали указанные факторы. Это были годы, когда не одно десятилетие наши противники на Западе осуществляли враждебные акции по расшатыванию и развалу социалистического государства. Советский Союз — мощную ядерную державу — нельзя было победить в открытом военном столкновении, а лишь путем, как считали наши недруги, «эрозии социализма», насаждения буржуазной идеологии, устранения от власти коммунистической партии.

В Киеве в день моего приезда состоялось заседание Политбюро ЦК КПУ. Я с заметным волнением наблюдал за входившими в кабинет Щербицкого членами Политбюро — представителями руководящей элиты в республике. Получатся ли у меня, «варяга» из Москвы, нормальные контакты с ними на украинской земле? Ко мне подошла Валентина Семеновна Шевченко, председатель Верховного совета Украинской ССР, единственная во всем СССР такая молодая и красивая женщина среди высокого ранга политиков. Познакомились. Заметив мое волнение, успокоила: «Не волнуйся, все будет хорошо. После заседания Политбюро ЦК я подпишу указ о твоем назначении». Мне было дорого такое неожиданно теплое отношение. Незаметные для других подобные жесты понимания в первые дни моего пребывания в Киеве были особенно важны как добрая поддержка, благословение на совместную работу. Я чувствовал, что начинаю приобретать новых друзей на земле своих предков. Помню, что ко мне не было вопросов после того, как Щербицкий подробно рассказал членам Политбюро ЦК о состоявшемся в Москве решении и его беседе со мной.

После заседания в ЦК КПУ Щербицкий представил меня руководящему составу центрального аппарата КГБ республики. Это было серьезным событием; впоследствии сотрудники делились со мной, что до этого случая первый секретарь ЦК на протяжении длительного времени не посещал здания Комитета. Представление было сугубо официальным: Щербицкий объяснил смену руководителя республиканских органов госбезопасности одной четкой фразой: по этому вопросу состоялось соответствующее решение Политбюро ЦК КПСС, которое поддерживается украинскими партийными инстанциями. Меня несколько удивило, что в своем выступлении перед коллективом он много внимания уделил моему предшественнику Мухе. Позднее мне рассказывали об особой черте характера Щербицкого: он нелегко сходился, а еще болезненнее расставался с близкими ему людьми, с которыми приходилось работать.

Я старался быть кратким: заверил присутствующих сотрудников в том, что с полной ответственностью приступаю к работе в прекрасном коллективе, каким всегда считал чекистов Украинской ССР. Просил не ожидать кадровой революции, работать в обычном трудовом ритме. С каждым руководителем обещал в ближайшее время встретиться, чтобы конкретно обсудить решаемые задачи и перспективу на будущее.

Факт представления меня коллективу Комитета членом Политбюро ЦК КПСС Щербицким имел особое, не только протокольное значение. Такой высокий уровень расценивался как свидетельство внимания к органам государственной безопасности со стороны руководства партийных органов республики. От КГБ СССР киевским чекистам меня представил заместитель председателя Пирожков.

При тогдашнем могуществе коммунистической партии в стране сложилась определенная традиция — представление вновь назначаемых руководителей ведомств. Тогда считалось (и в этом есть какой-то доверительный смысл!), что от этого во многом будет зависеть дальнейший авторитет представляемого. При выдвижении Андропова на должность председателя КГБ СССР, «чтобы приблизить КГБ и ЦК», его представляли коллегии КГБ СССР сразу три члена Политбюро ЦК КПСС, что было исключительным событием.

Но были и исключения. Например, Бакатин описывает, что сам пришел в серое здание КГБ на Лубянской площади. «Вы, наверное, знаете, — сообщил он членам коллегии КГБ СССР, — что час назад состоялось решение Президента о моем назначении председателем КГБ СССР. Кто-нибудь против?» Молчание. «Тогда будем считать, что я приступил к своим обязанностям».

На первых порах в коллективе меня воспринимали с вполне объяснимой настороженностью и ожиданиями перемен. Распространялись коридорные слухи, в том числе и за пределами стен КГБ, что из Москвы прислали нового человека «наводить порядок» в органах госбезопасности республики.

Я старался не делать крутых перемен: поставил задачу привести эффективность работы коллектива к тем критериям, которые вытекали из требований руководства КГБ СССР, как тогда особенно подчеркивали, и в соответствии с установками ЦК КПСС. В остальном я ориентировался на свой опыт управленческой и агентурно-оперативной деятельности, приобретенный в центральном аппарате КГБ СССР.

На новую должность я не прибыл с собственной командой. Со мной оставался работать весь аппарат предшественника: помощник Анатолий Кожемякин, референт Владимир Фетисов, секретарь приемной Вера и т. д. Необходимо было, как я понимал, соблюдать определенный баланс в отношениях с руководящим и оперативным составом, не поучать или осуждать за прошлые провалы в работе, а, найдя единомышленников, внедрять современные, передовые методы.

В оперативной деятельности я был последователен, не боялся принимать решения, в том числе и острые, но в меру осторожен. Понимал, что если где-нибудь допущу промашку или ошибку, то всю вину будут валить скорее на «привезенные» установки из Москвы, чем на мои собственные просчеты.

Надо было знакомиться с руководящими кадрами в областях и, что для меня было важнее, узнать руководителей партийных и советских органов в 25 областях республики. За короткое время я запомнил имена и отчества первых секретарей областных комитетов партии, чем не мог похвастаться в отношении своих подчиненных — начальников областных управлений.

В процессе знакомств были приятные неожиданности. Так, я встретился с Анатолием Ивановичем Корниенко, заведующим отделом организационной и партийной работы ЦК КПУ, с которым познакомился девять лет назад на Кубе на XI Международном фестивале молодежи и студентов. Тогда он возглавлял комсомол Украины и был признанным лидером молодежи. При знакомстве с партактивом на местах тоже были интересные моменты. Первый секретарь Крымского обкома партии Андрей Николаевич Гиренко во время моей командировки в Крым жаловался на особые сложности обстановки в области. Он мне понравился — умница, мой ровесник, и я как-то пошутил: «Андрей Николаевич, слишком не переживай и не убивайся. Готовься, скоро будешь работать в Москве, а второй секретарь обкома партии, Николай Багров, пусть начинает усиленно изучать крымско-татарский язык, он заменит тебя». Бывают же такие неожиданные совпадения! Действительно, так и случилось: Гиренко вскоре был назначен секретарем ЦК КПСС, уехал в Москву и до сих пор искренне считает, что «КГБ все было заранее известно». Мы продолжаем общаться с ним до настоящего времени как хорошие приятели.

Мне повезло с заместителями. Первым заместителем председателя КГБ являлся Василий Моисеевич Евтушенко, высокий профессионал, требовательный и надежный в делах, прекрасно информированный о внутренних процессах в республике. За организацию разведывательной и контрразведывательной работы отвечали кураторы: опытные и авторитетные генералы Леонид Васильевич Быхов, Юрий Владимирович Петров, Георгий Кириллович Ковтун. По-новому раскрывался организаторский талант генерала Владимира Алексеевича Пыхтина, исключительно интеллигентного и порядочного человека, настоящего воспитателя кадров, пришедшего в органы КГБ из ЦК КПУ Со своими заместителями я проработал весь срок пребывания в Киеве; менялись только первые заместители: после Евтушенко ими были Евгений Кириллович Марчук и Николай Михайлович Шама.

Ориентиры на совершенствование кадровой работы начинали давать результат: оперсостав стал работать раскрепощенно и творчески на конечный результат — делать все зависящее от нас для безопасной жизни граждан Украинской ССР. Внедрился новый стиль при выдвижении командного оперсостава. Кадровый аппарат определился в резерве назначений на руководящую работу. В республике было выделено свыше 300 перспективных сотрудников, с которыми проводилась индивидуальная работа, обращалось внимание на воспитание высоких профессиональных и нравственных качеств. Формирование резерва выдвижения — своеобразной номенклатуры руководящих кадров — стало любимым детищем Пыхтина, который постоянно следил за служебным ростом и моральным обликом отобранных на руководящую работу кандидатов.

В КГБ Украинской ССР при мне проходили службу представители 24 национальностей. Оперативный состав на 97 % состоял из специалистов с высшим образованием. Каждый десятый оперативный сотрудник владел одним-двумя иностранными языками. Как за сорок лет изменился интеллектуальный уровень чекистов Украины, можно судить по таким цифрам: в 1946 году высшее и незаконченное высшее образование имели только 6,3 % сотрудников, среднее — 30 %, незаконченное среднее — 33 %, начальное — 30,7 %.

Именно в это время началось активное выдвижение молодых сотрудников на руководящую работу, на должности с большим объемом работы и ответственности. Мне памятен профессиональный рост в тот период Евгения Кирилловича Марчука, Валерия Васильевича Маликова, Владимира Ивановича Радченко, Леонида Васильевича Деркача, которые в последующем возглавили органы безопасности независимой Украины.

В работе с заместителями я всегда говорил о том, что общей задачей является совершенствование уровня организаторской и управленческой деятельности. Профессионализм сотрудников центрального и областного аппаратов был достаточно высок, проводилась постоянная учеба. Впрочем, и сама действительность требовала от сотрудников «набирать обороты». Для изменения стиля работы я прежде всего покончил с практикой «закручивания гаек», а со временем — с присущими ранее методами неоправданно жесткого административного давления и грубого отношения к кадрам. В таких централизованных структурах, как органы государственной безопасности, со строгой внутренней дисциплиной многое зависит от поступков первого руководителя, его политического и профессионального авторитета, правовых и оперативных знаний, уверенности, убежденности в правоте дела и, конечно, его справедливого отношения к подчиненным.

До приезда на Украину я бывал в служебных командировках в Киеве, Львове, Тернополе, Ивано-Франковске, но глубоким знанием оперативной обстановки, положением дел в центральном аппарате, областных органах безопасности Украины, естественно, в полной мере не обладал. Мои познания ограничивались самыми серьезными разработками против враждебных центров, созданных на территориях проживания украинской диаспоры, а также антисоветской деятельностью экстремистов. В последние несколько лет до прибытия на Украину я занимался другими проблемами, не связанными с республикой, но в секретариате КГБ СССР у меня имелась возможность знакомиться с основными документами, поступающими из Киева.

КГБ Украины — это центральный аппарат в Киеве и управления в 25 областях республики, около 400 городских и районных отделов и отделений со всеми ведущими направлениями чекистской деятельности.

Каждый оперативный работник начинает свою деятельность с выяснения характерных особенностей обстановки на порученном ему участке работы. Сотруднику органов государственной безопасности необходимо зримое видение реального противника, его враждебных замыслов и конечных целей, а также важно правильно использовать необходимые силы и средства для противодействия вероятному противнику. Председатель КГБ не должен являться исключением из этого правила. Я внимательно изучал материалы о зарубежных спецслужбах, западных центрах, ведущих подрывную работу против Украины. По этой тематике имелись многотомные документальные сведения о подрывной деятельности соответствующих служб многих капиталистических государств, разведывательный интерес которых к республике я прослеживал даже в исторической ретроспективе. Например, в 1948 году Совет национальной безопасности США выработал государственную доктрину в борьбе с СССР, в которой содержался раздел, касающийся непосредственно Украинской ССР. «Украинцы — наиболее передовой из народов, которые в настоящее время подчиняются России. Они в основном обижены русским доминированием, а их национал-политические организации активны и известны за рубежом. Поэтому легко можно подойти к заключению, что их в конце концов следует освободить от русского владычества и позволить им самостоятельно устраиваться как независимому государству… Украинцы страдают под русской властью и нужно что-то сделать, чтобы защитить их положение в будущем…» — планировали в американской администрации.

Планы действий спецслужб США предусматривали все «подходящие средства» для поощрения националистических элементов и стимулирования их деятельности по децентрализации СССР, укрепления «независимого украинского национального самосознания».

В другом антисоветском программном документе западных спецслужб под наименованием «Тактические основы демократического движения» указывались категории лиц, на которых западные центры должны опираться в проведении подпольной деятельности против СССР. В стране имеется несколько миллионов человек, в прошлом подвергавшихся политическим репрессиям, среди которых следует искать активистов для привлечения к антисоветскому движению. Не менее важным считалось установление тесных связей с националистическим и религиозным движениями. Одной из конечных целей подрывной борьбы провозглашались поиск и подготовка национальных кадров, способных возглавить работу с «засильем партийной элиты». Спецслужбами Запада насаждались конспиративные методы: создание в нашей стране нелегальных формирований, оказание им технической и финансовой помощи из-за границы для стимулирования враждебных замыслов, изготовления и распространения антисоветских сборников, хроник, листовок. Националистическим элементам рекомендовалось использовать различные безобидные прикрытия, которые могли бы придать видимую законность и легализовать враждебную деятельность, проникать в среду рабочего класса, творческой, научной и технической интеллигенции. Особо отмечалось, что техническая интеллигенция имеет власть в промышленности и в любой момент может парализовать деятельность предприятий или целых отраслей, поэтому в ее среде надо приобретать «национальных союзников» в национал-патриотической работе. Все цели западных недругов сводились к одной: уничтожить СССР как великую державу, чтобы он не мог нести коммунистическую идеологию, претендовать на лидирующую роль в мире и оставался на пороге постиндустриального общества.

К этому времени республиканский КГБ владел закрытыми документами зарубежных ОУН, которые не скрывали главные свои задачи: всячески содействовать увеличению в республике количества инакомыслящих, чтобы выступать «всем миром, украинской протестующей силой против Москвы». В инструкциях ОУН отмечалось, что в условиях проводимой в республике перестройки провозглашаемая демократизация должна стать главным союзником в борьбе за «самостийность» Украины. Открыв быстро и широко шлюзы демократии, Горбачев сам выроет себе могилу, подчеркивали зарубежные учителя.

Для профессиональных контрразведчиков, кроме знания замыслов внешнего противника, не менее важным, а может самым определяющим, является выявление «внутренней базы», той категории населения, на которую могут опереться внутри страны иностранные спецслужбы в реализации своих подрывных планов.

Уже в мою бытность председателем КГБ 1-е управление (начальники генералы Л. Макаров и В. Повжик), 2-е управление (начальник генерал Г. Федяев), 5-е управление (начальник генерал П. Подгайный) провели несколько уникальных операций с добыванием документальных материалов зарубежных спецслужб. После одного из докладов в центр об успешно выполненной работе мне позвонил Крючков с вопросом: «Как это удается вашим сотрудникам добывать такую ценную информацию?»

В целом можно объективно говорить о положительных результатах работы сотрудников КГБ республики на многих направлениях. Так, только за 1987 год Комитетом был проведен огромный объем оперативно-розыскной работы в отношении посетивших Украину 512 дипломатов капиталистических государств, из которых 270 были установленными военными разведчиками. Их разведывательные устремления при посещении Украины направлялись на добывание секретных данных о боевой готовности войск, характеристиках тяжелых баллистических ракет, особенно новых ракетных комплексов на железнодорожной основе, современных кораблей, танков и другой военной техники, которая производилась на Украине и составляла в те годы надежный щит обороны страны.

По структуре, целям и задачам основные оперативные подразделения КГБ Украины — это повторение в миниатюре КГБ СССР. Только в одной союзной республике страны, на Украине, была представлена полноценная разведка (1-е управление), которая обладала возможностями проводить комплекс операций против иностранных спецслужб, добывала политическую, научно-техническую разведывательную информацию, имела в странах главного противника резидентские звенья, закордонную агентуру. Украинская разведка в значительном объеме занималась мероприятиями на таком сложном и специфическом направлении, как подготовка разведчиков-нелегалов и проведение операций с нелегальных позиций.

За годы моей работы высоких результатов добилось подразделение научно-технической разведки. Этим направлением руководил Александр Шарков, талантливый выпускник Киевского университета, прошедший полный курс оперативной и языковой подготовки в качестве разведчика-нелегала.

На нескольких докладных о выполненных разведывательных заданиях Щербицкий писал резолюции: «Отлично. Прошу представить товарищей к государственным наградам». По письму генерального конструктора тяжелых ракет, дважды Героя Социалистического Труда Владимира Уткина несколько сотрудников КГБ Украины за конкретный вклад были отмечены государственными наградами СССР.

Через месяц после моего приезда в Киев было проведено республиканское совещание с руководителями органов безопасности республики. Я изложил конкретные предложения для повышения качества нашей работы.

Важнейшей задачей агентурно-оперативной деятельности КГБ становились предупреждение любых враждебных действий против Украины, предотвращение возможных рецидивов возникновения конспиративного националистического подполья.

Постепенно общими усилиями устранялись негативные явления в системе органов КГБ Украины: замшелый опыт; бытовавшая еще старая психология и вредные привычки в работе отдельных руководителей, накопившиеся с годами; отсутствие реальных результатов, которое прикрывалось увлечением статистическими показателями; бюрократическая практика, сводившаяся к бумаготворчеству, многочисленным проверкам с неизбежными накачками и выговорами, без которых контроль и проверка исполнения считались неполноценными. В областных управлениях КГБ более желательными были приезды московских проверяющих комиссий, страшились своих, киевских.

Начальник Киевского управления КГБ Юрий Меркурьевич Шрамко, работавший до прихода в КГБ заведующим отдела в ЦК ВЛКСМ вместе с В. Семичастным, один из самых уважаемых украинских чекистов, на совещании в Москве отметил, что «новому руководителю КГБ Украины приходится с трудом устранять формально-бюрократические методы управления, которые были у нас». «Не хочу кривить совестью, — самокритично говорил Шрамко, — не так легко отказаться от насаждавшихся длительные годы цифровых показателей в оценке оперсостава: профилактика — цифра, заведение оперативной разработки — цифра. Если план на тридцати страницах, значит, ты — лучший сотрудник, если у тебя план на пяти страницах, значит ты хуже работаешь».

На этом же совещании выступал начальник Крымского управления КГБ В. Видоменко. Он ставил вопросы улучшения координации деятельности различных подразделений органов безопасности, дислоцированных в области. К тому периоду в Крыму были сосредоточены значительные силы органов госбезопасности: 9-е управление (охрана), особые отделы КГБ, находящиеся в союзном подчинении. В действующих приказах отсутствовало четкое регулирование их взаимодействия с территориальными органами КГБ Украины; начальник областного управления КГБ не был осведомлен о деятельности 27 особых отделов военной контрразведки, дислоцированных на территории Крыма. Безусловно, такая несогласованность, отсутствие надлежащей координации и взаимодействия были серьезным упущением со стороны центра и Киева. Видоменко не постеснялся сказать о том, что у руководства органов госбезопасности отсутствует четкость в оценке происходящих политических процессов, задач КГБ в строительстве «демократического государства» на фоне вседозволенности, правового нигилизма Его смелость была оправданной и необходимой для дела.

Чем дольше я наблюдал за повседневной жизнью личного состава, тем больше отмечал творческую активность оперативных работников, которые вносили предложения по улучшению служебной деятельности, все чаще стали высказывать неудовлетворенность стилем руководства в некоторых подразделениях. За время моей работы пришлось расстаться с более чем 60 начальниками разного уровня, которые не соответствовали профессиональным требованиям, угодничали местным партийным лидерам, забыв об этике сотрудника КГБ, срослись с аморальными местными порядками.

Приходилось ужесточать оценки компетентности руководителей, корректировать их способности работать с подчиненными, уважать достоинство своих сотрудников. Мне казался странным существующий порядок, когда при направлении талантливых оперативных сотрудников на руководящие должности в областные органы от них требовали освободить в Киеве квартиры, хотя в них проживали остававшиеся взрослые члены семьи. Кроме того, мне было непонятно недоброжелательное отношение начальства к сотрудникам, которые приобретали садовый участок или легковой автомобиль.

Я встал на партийный учет в первичную организацию инспекции при председателе КГБ Украины, посещал партийные собрания, хорошо знал многих, тогда молодых, пытливых, работающих с особой самоотдачей сотрудников инспекции. С ними под силу было выполнение важных задач в условиях динамичной, стремительно меняющейся общественно-политической, экономической и оперативной обстановки того времени.

Сегодня многим, особенно молодому поколению, трудно себе представить, какую роль в жизни коллектива играли секретари партийных организаций. Особенно умные и энергичные, завоевавшие непререкаемый авторитет своими честными поступками, они деликатно сглаживали противоречия, возникающие порой между конкретными людьми, могли найти доходчивые и убедительные слова для настроя на серьезное задание, помогали в разрешении семейных и общественных проблем, настаивали на поощрении достойных, умели остановить вспыльчивых и пристыдить нерадивых. Именно потому я придавал большое значение работе парткома КГБ и первичных партийных организаций. Освобожденным секретарем парткома КГБ в Киеве был заслуженный разведчик

Повжик. Он работал в резидентурах КГБ в капиталистических странах с жестким полицейским режимом в отношении советских дипломатов. В ноябре 1991 года ему было присвоено генеральское звание. К большому сожалению, он получил повышенные дозы радиационного облучения за рубежом от установленных спецслужбами подслушивающих устройств и рано ушел из жизни.

Уважение к Юрию Черникову, следующему секретарю парткома, было всеобщим. Вскоре его выдвинули на должность начальника Черниговского управления КГБ. На этой беспокойной работе он проявил свои волевые качества и в бурные дни, когда проходила смена руководителей области, показал умение разговаривать с митингующей толпой и успокаивать ее.

Самой высокой похвалы заслуживает разносторонняя деятельность последнего секретаря парткома КГБ Украинской ССР Юрия Семушева.

Заслуженный авторитет Повжика, Черникова и Семушева, их конкретные дела помогли в становлении новых подходов в работе Комитета, улучшении отношений между членами нашего коллектива, а также доброму настрою на решение повседневных задач и, как следствие этого, воспитанию молодых и перспективных сотрудников.

Впрочем, на положительный климат в чекистском коллективе влияли не только добрые наставления, но и такая мера наказания нарушителей служебной дисциплины, как партийное взыскание. Выговор, вынесенный на партийном собрании, имел немалое воспитательное значение. Однажды я встретил своего сотрудника, находившегося в мрачном состоянии. Спросив его, почему он такой хмурый, получил ответ:

— Я схлопотал выговор по партийной линии.

— Конечно, это грустное событие. А за какой проступок?

— За физкультуру…

— Отлыниваешь от сдачи нормативов по физической подготовке?

— Я сказал товарищам, что не посещаю занятия, потому что здоров. Я рассуждаю так: здоровому человеку физкультура не нужна, а больному уже вредна.

— Понятно. А выговор-то за что объявили?

— За мою шутку. Я заявил им, что если бы физкультура была полезна, то в квартире моего знакомого еврея вместо пианино стояли бы спортивные приспособления…

В отношении постановки на партийный учет мною нарушилась сложившаяся традиция: председатели КГБ СССР Андропов, Чебриков, Крючков всегда были в парторганизациях разведывательных подразделений, чем подчеркивалась значимость разведки в системе государственной безопасности. Я же посчитал на данный момент более важной организаторско-управленческую деятельность КГБ. За работу разведки не приходилось беспокоиться, так как ее возглавлял опытный, вдумчивый руководитель с огромным стажем зарубежной работы — генерал Леонид Алексеевич Макаров, который в последующем уехал в Москву одним из руководителей союзной разведки.

Главой инспекции был назначен Марчук, компетентность и организаторские способности которого сказались на повышении общего уровня оперативно-служебной работы не только сотрудников инспекции, но и чекистов во многих областных органах. Мое предложение он воспринял без восторга, так как мог претендовать на освободившееся генеральское место в своем управлении. Пришлось убеждать его в том, что в инспекции ему предстоит заниматься комплексом ведущих проблем обеспечения государственной безопасности на Украине, планировать и контролировать деятельность 25 областных органов КГБ, а это значит существенно расширить личный кругозор, познать особенности обстановки в регионах республики. Думаю, что этот участок работы помог своим опытом становлению Марчука в последующем главой украинского правительства.

В короткие сроки устранить и изжить недостатки, естественно, трудное дело. Нельзя сказать, что многое зависело только от меня, помогали заместители. Но в двух направлениях: усилении требовательности в соблюдении законности и улучшении информационной работы — удалось изменить положение существенным образом.

Когда я стал изучать причины имевших место пусть единичных нарушений законности, то увидел, что исходили они от слишком вольного толкования таких понятий, как «националистические, идейно вредные проявления», «клевета на советский общественный строй». Ни один «сигнал» о каких-либо «высказываниях националистического характера» не оставался без тщательной проверки лица, его допустившего. Ни одно спорное суждение по вопросу истории Украины, высказанное вразрез с официальной идеологической линией, не оставалось без внимания или воздействия (гласного или негласного) со стороны КГБ. Нашумевший труд писателя И. Дзюбы «Интернационализм или русификация» по настоянию идеологов ЦК Украины был признан экспертами и учеными «антисоветским». Согласно действующему Уголовному кодексу, было достаточно доказать лишь факт «хранения и распространения» текста этой широко разошедшейся нелегально книги, чтобы привлечь ее обладателя к судебной ответственности.

На этой зыбкой для закона основе нередко применялись ограничительные меры, профилактические беседы, что приводило к неоправданному вмешательству в события, находящиеся за пределами компетенции органов госбезопасности. В этой деликатной сфере деятельности органы КГБ республики стали работать, опираясь на действующее законодательство, более требовательно и взвешенно.

Информирование КГБ СССР и ЦК Компартии Украины по важнейшим проблемам обеспечения безопасности страны и республики считалось одним из показателей общего состояния оперативно-служебной деятельности. Многие докладные записки КГБ Украины рассылались в ЦК КПСС, московские ведомства и министерства. Это важная часть работы КГБ, о чем свидетельствует тот факт, что в наши дни задача информирования Президента и руководства страны спецслужбами закреплена законом. Я старался поставить работу так, чтобы информация содержала сведения о глубинных тенденциях и явлениях в украинском обществе. КГБ стремился сообщать о фактах, которые могли вызвать социальное недовольство, создающих угрозу политической, экономической стабильности, а также о причинах и условиях, их порождающих. Информирование со стороны КГБ давало возможность почувствовать сложные проблемы, выделить болевые точки в жизни населения республики.

Докладные записки Комитета направлялись в ЦК на имя Щербицкого, а по ряду проблем — по адресам руководителей Верховного совета и правительства. Мне было известно, что Щербицкий в начале моей работы проявлял настороженность по поводу того, не будет ли новый председатель направлять дополнительные сведения в Москву о политических или каких-либо деликатных ситуациях в республике помимо тех, о которых докладывали ему. В итоге между нами была достигнута договоренность о том, что текущие оперативные мероприятия Щербицкому письменно докладываться не будут, кроме реализации серьезных операций органов государственной безопасности, которые могли вызывать общественный резонанс в республике. Была выработана технология взаимной информационной связи: резолюции Щербицкого на документах КГБ стали передаваться нам из ЦК. Это помогало узнать оценку партийными инстанциями конкретной информации органов госбезопасности, актуальность затрагиваемых в них проблем. Здесь я хочу отметить такую особенность личности Щербицкого: все указания и резолюции делались им только лично, собственноручно. Я не помню ни одного случая, чтобы резолюции на документах из КГБ готовились его помощниками.

В процессе информирования ЦК Комитетом иногда вносились конкретные предложения о мерах, которые следовало бы осуществить для нормализации обстановки. Высказываемые рекомендации не являлись обязательными для партийных инстанций. КГБ не стоял над партией, как зачастую старались это преподнести наши оппоненты. В ЦК сами решали, как поступать с материалами органов госбезопасности.

Повышалась ответственность за объективность представляемой информации. На мне лежала двойная ответственность: только первое лицо КГБ республики подписывало докладные записки в ЦК КПУ и Москву. Количество направляемых в ЦК документов увеличилось и стало значительным: в 1987 году на имя Щербицкого было адресовано 198 (годом ранее — 36) информационных и докладных записок. В этом же году КГБ УССР информировал правительство и заинтересованные ведомства о предпосылках и назревании аварийных, чрезвычайных ситуаций в промышленности 1150 раз.

Скажу откровенно, что в реализации информационных потоков мне во многом помогало знание работы центрального аппарата КГБ СССР. К примеру, на основе обобщения оперативных данных о поведении иностранцев из капиталистических стран на территории республики вместе с секретарем ЦК КПУ Юрием Ельченко были внесены предложения по улучшению организации приема представителей западного дипломатического и журналистского корпуса. При МИД республики создавался пресс-центр для работы с иностранными дипломатами и журналистами, им предоставлялась возможность получать сведения о жизни республики, а не рыскать по подъездам домов в поисках своих информаторов и «друзей».

Многое в познании действительной обстановки в республике дало мне знакомство с положением дел на местах. За полгода работы я встретился с коллективами областных управлений КГБ Донецкой, Крымской, Днепропетровской, Ворошиловградской, Львовской и Киевской областей, ряда крупных городов в этих регионах. Руководящий состав областных управлений я призывал учиться работать в условиях расширяющейся демократизации и гласности, повышать организованность и исполнительную дисциплину, быть непримиримыми по отношению к отклонениям от законов, ведомственных приказов и инструкций, а также к любым нарушениям прав граждан. Оперативный состав областных управлений ориентировал на глубокое знание общественно-политической обстановки, своевременное реагирование на ее изменения, а также на умение вовремя повернуться лицом к человеку, не прибегая к специфическим методам, особенно уголовно-наказуемого характера.

Не все получалось так, как хотелось, хотя, на мой взгляд, на местах работали напряженно и ответственно.

К концу 1987 года в республике были созданы предпосылки к принятию исключительно важного политического решения: с оперативного учета было исключено более 52 тысяч лиц, находившихся в поле зрения КГБ. Оперативный учет — инструмент политического и правового свойства, непосредственно затрагивающий права и интересы граждан. В картотеку КГБ вносились фамилии тех, кто разрабатывался по подозрению в принадлежности к агентуре иностранных разведок, ранее судимые или профилактируемые за участие в антисоветских организациях, а также за иную противоправную деятельность. К таким лицам применялись ограничительные меры при разрешении им выезда за границу, поступлении на работу в случаях, когда требовался допуск к секретным сведениям, и т. д.

Снятие с оперативного картотечного учета такого числа лиц, не представляющих общественной опасности, свидетельствовало о концептуальной перестройке самих органов госбезопасности в условиях демократизации общества. Могу считать себя причастным к принятию такого принципиального решения.

КГБ республики можно было продолжать будничную контрразведывательную работу, если бы не одно существенное обстоятельство, вызвавшее осложнение оперативной обстановки в республике.

В конце 1987 года в нашей стране произошло не очень известное широкой общественности событие, последствия которого проявились в последующие годы горбачевской перестройки. Решением самого «верха» в порядке индивидуального помилования из мест заключения досрочно освобождались лица, отбывающие наказание за тяжкие государственные преступления. В их числе — особо опасные рецидивисты, антисоветчики, идейные противники существующего советского строя. В пропагандистском плане этот действительно гуманный акт преподносился накануне 70-й годовщины Октябрьской революции как достигнутый позитивный итог политики перестройки, демократизации общества: государство становилось сильным, не боялось миловать врагов советской власти. Запад известили о том, что в местах лишения свободы в нашей стране нет политических заключенных. От досрочно освобождавшихся из заключения лиц требовалось немногое: дать под честное слово подписку о том, что они, получив волю, не будут продолжать какую-либо антиобщественную деятельность. Из числа узников ГУЛАГа были и такие лица, которые отказывались давать письменные обязательства, их пришлось уговаривать, и они были освобождены. Не зря появились, может быть, слишком образные оценки благородного жеста досрочного освобождения из лагерей: «…я всегда удивлялся политике КГБ в отношении политических придурков. Не государственная безопасность, а санаторий! Вместо того чтобы изолировать всевозможных извращенцев — ведь они-то пополняют штат перманентных революционеров — им дают больше и больше прав: Горбачев действует в том же духе».

Согласно этому решению советского руководства, в республику вернулись более 60 человек, отбывавших наказание за враждебные социалистическому строю действия. Вскоре многие из них нарушили данное государству слово и возобновили конспиративную антиобщественную деятельность. Наиболее влиятельные из них стали лидерами оппозиционного движения, продолжили обработку своих единомышленников на основе идей национализма и сепаратизма, создания альтернативных КПСС политических партий и движений.

Органы КГБ республики не скрывали своего отношения к нарушителям слова. В частности, я выступил в республиканской прессе: «…среди освобожденных остаются люди, которые по-прежнему продолжают ориентироваться на установки западных подрывных центров, блокироваться с политическими экстремистами и националистами в других регионах страны, инспирируют проведение антиобщественных акций. Их поведение зачастую приобретает демагогический и провокационный характер, особенно в попытках предстать в качестве неких «новоявленных лидеров оппозиции», «борцов» за национальные интересы и «самостийную Украину». Некоторые спекулятивно пытаются выдавать себя за «жертв застойного периода». Нередко их требования и призывы направлены против задач, решаемых сейчас в стране и республике».

Нетрудно понять и нас, служителей закона, что несоблюдением своих обязательств перед государством эти лица внесли тогда дисгармонию в гражданское общество.

Я могу поделиться некоторыми своими «секретными» наблюдениями, которые вынес из ознакомления со статистикой ведущихся разработок конкретных граждан. Для огромной республики инспираторов антиобщественной деятельности было немного. В восточных областных управлениях КГБ серьезные оперативные дела на подобную категорию лиц отсутствовали: просто не было нарушителей закона, заслуживающих нашего оперативного внимания. Но, как показала дальнейшая жизнь, опасность для будущего нашего государства будет исходить с неожиданной стороны.

Несмотря на относительно благоприятную общественно-политическую обстановку, в КГБ не наблюдалось благодушия и недооценки возможных рисков для безопасности республики. В подписанном мною отчете в Москву и ЦК КПУ о работе КГБ Украинской ССР за 1987 год содержался предостерегающий вывод: «Более скоординированный и ухищренный характер приобрела враждебная деятельность зарубежных антисоветских, особенно оуновских, центров, усилилось подстрекательство националистических элементов против существующего на Украине государственного и общественного строя с конечной целью ее «отрыва от СССР» и образования «самостоятельного украинского государства». В период пика горбачевской перестройки это был крайне настораживающий вывод.

Завершение первого года пребывания на Украине оказалось для меня исключительно памятным. Оно совпало с датой 70-летия создания ВЧК — КГБ (20 декабря 1987 года), которое праздновалось органами государственной безопасности по всей стране. Тогда же мною было дано первое интервью с заголовком «Не создавать врагов там, где их нет» республиканской газете.

Накануне юбилея Щербицкий сказал мне, что на торжественное собрание в Москве собирается пойти Горбачев, но выступать перед чекистами не будет. «А я, — сказал он, — на заседании Политбюро ЦК заявил, что пойду в коллектив своего республиканского КГБ и там выступлю. Подготовьте мне тезисы на три-пять минут». Я ответил, что с участием его помощника Валерия Врублевского такое выступление подготовлено. И поинтересовался: «Почему же Горбачев не собирается выступить перед сотрудниками центрального аппарата в Москве?» Щербицкий помедлил с ответом, закурил (это он делал, как правило, в напряженные минуты) и произнес: «Ну, вы Горбачева еще узнаете…» Впервые так откровенно сказанные Щербицким слова о Генеральном секретаре ЦК КПСС заставили задуматься.

Щербицкий сдержал обещание: в день 70-летия органов КГБ обратился к сотрудникам Комитета с приветствием. По его оценке, в последнее время заметно изменился стиль работы, улучшился морально-психологический климат коллектива, повысилась информированность ЦК, правительства и партийных органов в областях. Оторвавшись от текста, сказал, что его личные опасения в связи с назначением нового председателя КГБ исчезли, и добавил несколько приятных для меня фраз. Это являлось свидетельством доверия к моим делам и начинаниям, без чего трудно было работать в союзной республике.

Мне удалось упросить Щербицкого остаться на праздничный концерт, который подготовила наша художественная самодеятельность. Вспоминаю, когда украинские песни исполнял майор Анатолий Сахно, Щербицкий восхищался и не верил, что поет талантливый оперативный работник, а не профессиональный артист.

К большому сожалению, это была его последняя встреча с сотрудниками КГБ республики.

 

Глава вторая

«Он многое сделал для Украины…»

Я намеренно так подробно остановился на 1987 годе, когда с мая начал работать под руководством Владимира Васильевича Щербицкого. Длительное время я чувствовал его пристальное внимание, он присматривался ко мне. На начальном этапе между нами сложились сугубо деловые отношения, сказывался огромный политический авторитет Щербицкого и разница в нашем жизненном опыте и возрасте.

Первый секретарь ЦК Компартии Украины, по существу, являлся моим постоянным политическим руководителем. Такова была специфика положения органов государственной безопасности во всех союзных республиках: кроме Щербицкого, никто в ЦК или правительстве не имел права решать принципиальные вопросы и знать сугубо секретные оперативные моменты в деятельности КГБ.

В союзных республиках без установления председателем КГБ нормальных и принципиальных отношений с руководством ЦК работать приходилось нелегко. Органы КГБ были союзно-республиканского, двойного подчинения, и неумение строить взаимоотношения с партийными инстанциями всегда отражалось на положении главы КГБ, особенно если он не из местных кадров, а заезжий. Не редкими были примеры, когда по этой причине в союзных республиках менялись председатели.

К моему удовлетворению, рабочие отношения с Щербицким, как я считаю, сложились. На семейную дружбу я не напрашивался, ее не было. По всем вопросам я находил его поддержку, в частности при определении принципиальной позиции КГБ по проблемам пресечения антиобщественной деятельности экстремистов и применения «карательных» функций.

В условиях острой политической обстановки Щербицкий на самом высоком общесоюзном и республиканском уровне высказывал свое позитивное отношение к демократическим процессам. Так, на пленуме ЦК КПУ в апреле 1988 года в своем выступлении подчеркивал, что коммунистическая партия «решительно за гласность, за демократизацию». Он призывал партийные органы на местах обращать внимание на весь комплекс проблем, прежде всего на повышение экономического роста, духовное обновление, развитие национальной культуры, полнее учитывать общественный интерес к историческому наследию, так называемым белым пятнам в истории.

За период нашей совместной работы Щербицкий не пошел по пути политического террора в отношении идейных оппонентов коммунистической партии, не давал установок прибегать к арестам и привлечению известных в республике оппозиционеров к уголовной ответственности. Имели место случаи, когда на заседаниях Политбюро ЦК он бросал такие реплики: «Куда смотрит наш КГБ? Антисоветчик Черновил опять организовал на Львовщине несанкционированный митинг». Щербицкий придерживался господствующего мнения о недопустимости репрессивных мер в обновившейся демократической обстановке в стране. В республике достигать этого было нелегко, ведь отдельные радикально настроенные националисты провоцировали общественные беспорядки, сами напрашивались на скамью подсудимых. Если бы Щербицкий не согласился с линией, проводимой КГБ, то он мог бы легко поменять руководство или же дать указание прокуратуре республики провести соответствующие расследования в отношении конкретных лиц. Здесь же хочу подчеркнуть, что позиция Щербицкого в борьбе с уголовной преступностью, коррупцией, экономическими и должностными преступлениями была твердая, жесткая и принципиальная. Возможно, в большей мере это способствовало тому, что в последние годы его руководства республикой не было громких коррупционных дел среди должностных лиц, махрового взяточничества и других преступлений, процветавших в постсоветский период украинской действительности.

Могу также свидетельствовать, что Щербицкий в то время и в других вопросах был законопослушен. Безусловно, сказывалось существенное изменение обстановки в стране в сторону нетерпимости к нарушениям закона, но от него мне ни разу не поступили указания, например, организовать прослушку оперативно-техническими средствами в отношении кого-либо, как это случилось при Горбачеве в Москве. Кстати, то же самое могу сказать и в отношении Ивашко и Кравчука. Правда, мне довелось видеть телевизионное интервью с Кравчуком, в котором он сказал, что КГБ прослушивал самого Щербицкого, так как в его служебном кабинете при ремонте было обнаружено «много проводов». Конечно же, подобное заявление — полнейший бред экс-президента.

Щербицкий был не только законопослушен, политически прозорлив и честен перед людьми, он еще умел думать о последствиях действий, которые могут нарушить хрупкий мир межнациональных отношений. Приведу яркий пример такого предвидения. В ходе работы по реабилитации жертв сталинского террора сотрудники архивного отдела показали мне представление наркома внутренних дел республики в Москву о награждении государственными орденами сотрудников, отличившихся в 1937 году в «борьбе с троцкизмом и украинским буржуазным национализмом». Все тринадцать фамилий принадлежали лицам одной национальности, но проходили под русскими псевдонимами. Я решил показать этот исторический документ Щербицкому.

— Что ты собираешься с ним делать?

— От органов КГБ общественность требует разоблачения палачей, желает знать имена исполнителей преступлений в период сталинских репрессий. Может быть, стоило бы ознакомить журналистов и членов «Мемориала» с этими архивными материалами?

Щербицкий после долгого молчания спросил:

— Хорошо ли ты знаешь историю Украины? Сколько было погромов на ее территории? Четыре или пять? Если хочешь организовать шестой, показывай журналистам эту архивную бумагу.

После такого урока толерантности мне захотелось положить этот документ в долгий архивный ящик.

Недоброжелатели представляли Щербицкого как сторонника жесткой системы управления, своего рода партийно-государственного ретрограда. По моим наблюдениям, это совершенно предубежденный взгляд. Он был требовательным приверженцем соблюдения личной дисциплины и персональной ответственности. Особенно твердо он отстаивал идейно-политическое единство коммунистов, не любил тех, кто меняет свои идеологические пристрастия, перебегает на сторону идейного противника.

Я уже упоминал про свое первое опубликованное интервью «Не создавать врагов там, где их нет». Оно привлекло внимание Щербицкого не только содержанием:

— Что ты имеешь в виду под таким заголовком? Нет ли здесь намека на то, что до твоего приезда «создавались враги»? Не наделали ли мы раньше ошибок? Не наломали ли мы дров при Федорчуке? — ставил передо мной прямые и недвусмысленные вопросы руководитель республики.

Пришлось объясняться, что эти слова — времен ВУЧК, Манцева.

Можно было наблюдать мучительное переосмысление Щербицким событий недавнего прошлого, когда в республике были допущены гонения на представителей интеллигенции во времена Федорчука. Их взаимоотношения были непростыми. На первых порах Щербицкий с большим доверием относился к прибывшему с благословения Москвы председателю КГБ

Украины. Секретарь ЦК КП Яков Погребняк свидетельствует, что ему «доподлинно известно»: Федорчука перед отъездом в Киев лично инструктировал Брежнев.

Имеются свидетельства того, что Федорчук проводил свою линию без учета национальных особенностей и традиций украинского народа, раздувал мелкие нарушения в идеологических вопросах, часто без достаточных оснований придавал им националистическую окраску. Он неоднократно заявлял, что «мы работаем на весь Союз, никакой Украины в нашей работе не существует». Врублевский явно защищал своего руководителя, когда писал: «Что касается репрессивных мер, то нельзя преуменьшать, но нельзя и преувеличивать реальную власть Щербицкого. Аресты начались еще при П. Шелесте и санкционировались Москвой, которая прислала на Украину Федорчука».

Возвращение «недремлющего ока» в Москву с облегчением восприняли на Украине. Щербицкий так прокомментировал его отъезд из республики: «Вовремя уехал, а то беды с ним еще больше бы набрались».

В общении со мной он не был полностью открытым человеком, скорее сдержанным и корректным. В приватных беседах часто говорил с особой теплотой и любовью о матери (она не хотела переезжать к сыну и жила в Днепродзержинске), а также о внуке и внучке. С юмором рассказывал о том, как во время прогулки на теплоходе по Днепру был затронут вопрос о проводимом Хрущевым эксперименте по разделу обкомов партии на промышленные и сельскохозяйственные.

— Давайте спросим у молодых руководителей. Володя, правильно ли мы сделали, что разделили обкомы на две части — промышленные и сельскохозяйственные? — сказал Хрущев, обращаясь к Щербицкому.

— Какой дурак все это придумал? — ответил тот.

Буквально через несколько дней после этого эпизода с Хрущевым он был уволен с должности первого заместителя председателя Совета министров Украинской ССР и снова оказался в Днепропетровске на прежней должности первого секретаря обкома.

Щербицкий говорил о пристрастии к охоте, но я не припомню случая поездки в имевшиеся охотничьи угодья «Заречье».

Сам он неоднократно советовал мне посетить в этом хозяйстве домик Хрущева, но я так и не сделал этого, не заинтересовался ни охотой, ни рыбалкой. Другие увлечения Щербицкого — это футбол и голуби. Он был страстным болельщиком футбольного клуба «Динамо». На стадион стал ходить редко, но помогал этому спортивному обществу и футболистам в решении многих, особенно квартирных, вопросов. Никогда не пропускал матчей между украинским «Динамо» и московским «Спартаком».

В составе Политбюро ЦК КПСС Щербицкий был авторитетным и принципиальным, в нем видели преемника Леонида Брежнева на посту Генерального секретаря ЦК КПСС. Не раз эта тема поднималась в частных разговорах, но Щербицкий (в отличие от Ивашко) не желал покидать республику и видел себя только на Украине. Судя по воспоминаниям кремлевского кардиолога Чазова, даже Андропов высказывался, что было бы хорошо, «если бы на работу в Москву переехал Щербицкий».

После смерти Косыгина Брежнев предлагал Щербицкому занять пост председателя Совета министров СССР. Он отказался, по свидетельству близкого окружения, со словами: «В московские игры я не играю». Своих коллег в Политбюро ЦК КПСС иронически называл «московскими боярами».

Рабочий день Щербицкого был напряженным. Ровно в 9 утра он на боевом посту; совещания, приемы посетителей, телефонные переговоры, документы и так до 21.00. Выработанный устойчивый ритуал — ужин во время просмотра вечерней союзной программы «Время». В таком же режиме дня пребывали и все секретари ЦК: пока В. В. (иногда допускалось такое выражение в отношении Щербицкого) на работе, он мог позвонить в любую минуту.

При выездах в Москву на заседания Политбюро ЦК КПСС (как правило, один раз в неделю) Щербицкий установил порядок его проводов и встреч в аэропорту с участием только трех должностных лиц: председатель КГБ, министр внутренних дел (Иван Дмитриевич Гладуш) и помощник первого секретаря ЦК КПУ (Константин Константинович Продан). Когда возвращался в хорошем настроении, то делился с нами своими впечатлениями о прошедшем заседании. Акцент делал на то, что надлежит конкретно сделать для улучшения положения в республике, где необходимо усилить работу. Иногда, возвращаясь из Москвы, в аэропорту был хмур, немногословен, много курил — не в духе.

В Киеве я приглашался на все заседания Политбюро ЦК КПУ «по должности». Когда решались стратегические и самые важные вопросы жизни республики, Щербицкий выступал кратко, четко, находил в рассматриваемых темах изюминку, задавал тон выступлениям других ораторов. Интересно было слушать его экспромты, импровизации, в них была видна мудрость этого мощного человека.

При реализации в ходе перестройки провозглашаемых реформ Щербицкий имел свои, несколько отличные от горбачевских, взгляды: политические и экономические процессы форсировать немудрено, но необходимо, чтобы они вызрели. Одностороннее увлечение свободным рынком небезопасно. Необходимо помнить, что невидимая рука рынка — это слепая рука. Рвать экономические связи, не проработав им замену, это вовсе не экономический романтизм, а кретинизм.

Хочется привести актуальные и ныне слова Щербицкого: «Когда укрепляется бюрократия, то забываются благие намерения».

Щербицкого волновала дальнейшая судьба коммунистической партии, которой он посвятил свою жизнь. После него в руководстве осталось тяжелое наследие, но надо признать, что аналогичная картина складывалась с руководящими кадрами в целом по стране.

На майском Пленуме ЦК КПСС в 1989 году по инициативе Горбачева произошли изменения в высших партийных рядах: из состава членов ЦК было в разовом порядке освобождено 130 человек. В годы перестройки состав ЦК партии в целом обновился более чем на 80 %. Многим достойным и уважаемым в стране руководителям приклеили ярлыки «консерваторов», «неперестроившихся» и являющихся «тормозом в развитии демократических процессов». Заменой им стали преданные горбачевцы.

На Украине уходили в отставку или переводились на другую работу опытные и достойные люди, много сделавшие для республики в народно-хозяйственном комплексе и партийном строительстве. Последовавшая смена руководящих кадров многим обязана обновленческой линии, проводимой Ивашко, который сам был призван в Москву.

Эти кадры работали с Щербицким, он ценил их и уважал, но многие оказались неготовыми к новым суровым испытаниям в реалиях демократического времени, появления многопартийности и настойчивой оппозиции, оголтелой критики и нападок на коммунистов, возникшего забастовочного движения в рабочей среде. Некоторые руководители провалились на выборах, утратили доверие и поддержку избирателей на местах. Такой поворот приводил Щербицкого к душевному кризису и глубоким переживаниям.

В повседневную текучку оперативной деятельности КГБ Щербицкий не вмешивался. Расстановка руководящего состава Комитета — вот что было главным для него, чему он уделял пристальное внимание; кадровые вопросы он никому не передоверял. Лично беседовал с предлагаемыми кандидатурами на должности начальников областных управлений и руководителей в центральном аппарате. Случаев, когда в ЦК Украины не соглашались с моими представлениями по персоналиям при назначении, не было.

По этому поводу мне вспоминается необычный эпизод. На должность начальника Харьковского УКГБ я предложил кандидатуру Николая Гибадулова. «А что, на начальника Харьковского управления нет кандидатур из числа русских и украинцев?» — спросил Щербицкий. Я рассказал, что мать Гибадулова, украинка, вступила в брак с советским офицером Гибадуловым, который погиб в конце войны. Беседа Щербицкого с Гибадуловым была длительной. По окончании ее Щербицкий хорошо отозвался о Гибадулове, к которому проникся особым уважением, отметил его прекрасный украинский язык. Я упомянул о реплике Щербицкого совсем не в укор ему, он был подлинным интернационалистом.

Хочу несколько слов сказать о чекисте Гибадулове. В числе героических сотрудников он находился на Чернобыльской АЭС с первых дней аварии, длительное время занимался проблемами ликвидации последствий в зараженной зоне. Получив значительные дозы радиации, он ушел из жизни молодым. Мне он запомнился умным, мужественным, красивым человеком. Николай Гибадулов — яркий представитель украинской советской элиты сотрудников органов госбезопасности. Его жизнь отвечает девизу, который я запомнил со студенческих лет: аllis inserviendo ipse consumor (светя другим, сгораю сам).

При назначении Марчука на должность начальником Полтавского УКГБ Щербицкий провел с ним почти двухчасовую беседу. Он высказал удовлетворение этой кандидатурой и просил «таких молодых руководителей держать постоянно в поле зрения». Так и получилось в жизни: примерно через год я рекомендовал Марчука на должность своего первого заместителя, а затем — в состав правительства Украины.

Мне памятны проведенные назначения на руководящие должности многих талантливых сотрудников: Н. Шамы, В. Маликова, В. Радченко, О. Пугача, А. Кожемякина, В. Слободенюка, Н. Горбоконя, Ж. Коваленко, М. Гайдука, Б. Хлевицкого, В. Повжика, Ю. Черникова, Ю. Семушева и других. В последующем некоторые из них возглавили органы безопасности новой Украины. Щербицкий, мудрый наставник, поддерживал выдвижение молодых работников на руководящую работу, давал им главное напутствие: знать и жить заботами республики, выделять главные проблемы, видеть трудности и нерешенные задачи в регионах.

Можно поражаться мудростью и предвидением Щербицкого в оценке и расстановке кадров в республике. Партийные работники отмечают, что при появлении предложений выдвинуть Кравчука он всегда давал отрицательный ответ, отмечая, что не доверяет этому человеку, не может его до конца понять. Высказывал опасения, что он полностью покажет себя, когда придет к власти, возможно, считал прозорливый Щербицкий, не с лучшей стороны.

Пришло время, когда в своих беседах он в осторожной форме стал обращаться к важному периоду жизни человека — выходу на пенсию. Для себя он принял окончательное решение, но, как мне казалось, сверял свои намерения с реакцией ближайшего окружения. Видимо, я был не единственным собеседником, с кем он «обкатывал» предстоящее заявление об отставке. Щербицкий поинтересовался, сохранится ли у него охрана после выхода на пенсию? Как член Политбюро ЦК КПСС, он являлся единственным охраняемым должностным лицом по линии органов государственной безопасности. Председатели правительства, Верховного совета республики не обладали такой привилегией. Я переговорил с Крючковым о настроениях Щербицкого покинуть партийную работу. Договорились о сохранении при нем охраны. В конце телефонного разговора Крючков отреагировал: «Немедленно доложу Горбачеву».

В 1989 году Щербицкий направил в ЦК Компартии Украины заявление с просьбой освободить от обязанностей первого секретаря и члена Политбюро ЦК КПУ. Через несколько дней состоялся пленум ЦК Компартии Украины, который был правомочен решать такие вопросы. На пленум специально прилетел Горбачев. В адрес Щербицкого он произнес достойные слова, отдавая должное его многолетней государственной и общественной деятельности. Среди руководителей союзных республик того периода Щербицкий был настоящим партийным лидером, примером трудолюбия и высокой ответственности, личной скромности и преданности делу. Результаты руководства Щербицкого становятся все значимее, когда наблюдаешь нынешнее положение Украины. В прощальном выступлении Щербицкий имел все основания с чистой совестью сказать, что «интересы партии и благо народа» в своей жизни ставил превыше всего.

Его супруга Рада Гавриловна продолжала работать, преподавала русскую литературу в средней школе. Говорили, что ей предлагали стать директором, однако это не состоялось. «Пока я первый секретарь ЦК, — решил Щербицкий, — моя жена будет работать рядовым учителем».

Находясь на отдыхе, он нередко звонил мне по телефону. Никогда, даже в тактичной форме, не интересовался текущими служебными вопросами. Больше обменивались мнениями о материалах из депутатской почты. Он оставался народным депутатом СССР.

Последняя моя встреча с Щербицким не предвещала тревоги, хотя он выглядел усталым, жаловался на воспаление легких. Тайна его добровольного и сознательного ухода из жизни в возрасте 72 лет останется загадкой. Он не мог вынести и пережить всего того, что творилось в стране, когда рушилось и разваливалось многое, чему он посвятил всю свою жизнь.

Когда мне сообщили о случившемся, я был потрясен, находился в растерянности. Выручил телефонный звонок Рады Гавриловны, которая пригласила меня (они жили этажом выше) обсудить некоторые вопросы его завещания. Его содержание мало кому известно, особенно за пределами Украины.

«1. Это все наши сбережения — 55–60 тысяч рублей в сейфе, которыми ты должна разумно распорядиться (мама, ты, Вовочка, дети).

2. Ордена, медали, грамоты, военный ремень, полевую сумку и военную фуражку прошу сохранить как семейные реликвии… В остальном разберись, пожалуйста, сама. Друзья помогут. Целую тебя, моя дорогая, крепко, крепко.

В. Щербицкий»

С Радой Гавриловной мы разобрались с коллекцией подарочного оружия, среди которого было несколько боевых пистолетов советского и иностранного производства. Один из пистолетов, парабеллум, привели в негодность и оставили на память в семье, для внука.

Прощание с Щербицким из-за бесконечного людского потока были вынуждены продлить на три часа. В небо взмыли сотни голубей, выпущенные добрыми руками его многочисленных почитателей. Когда траурная процессия выехала на Крещатик, вдоль центральной магистрали плотными шеренгами стояли люди, молча отдавая последнюю дань великому человеку, олицетворявшему целую эпоху в жизни Украины.

Щербицкий был сильной личностью, от которой в республике зависели ключевые решения. Когда его не стало, исчез тот священный образ, на который молились одни и ополчались другие. Я проработал с ним всего два года, но уверен, что Щербицкий останется в истории как наиболее масштабная личность среди партийно-хозяйственного руководства республики. За десятилетия, когда Щербицкий находился на высших руководящих постах, объемы промышленного производства выросли почти в пять раз. Практически в два раза увеличилась за это время продукция сельского хозяйства. Численность населения

Украины повысилась с 43 миллионов в I960 году до 52 миллионов в 1990 году.

Академик Борис Евгеньевич Патон, с авторитетом которого мало кто может сравниваться на Украине, так выразился о Щербицком: «Это действительно великий руководитель, честный, порядочный человек, который очень много сделал для Украины. У него, как и у каждого человека, были ошибки, особенности характера, но всю свою жизнь он отдал Украине».

 

Глава третья

Зигзаги выборов на Украине. Обновление депутатского корпуса

С юности выборы депутатов в Советы запомнились мне радостным всенародным праздником. В нашем селе многие старались проголосовать как можно раньше. Кто успевал с рассветом к открытию избирательного участка, становился настоящим местным героем, о них писали в районной газете. Вспоминаются выборы депутатов в Верховный совет Казахской ССР. Я учился в десятом классе, и нас, старшеклассников, привлекали к участию в работе избирательного участка в нашей школе, где мы сопровождали родителей и пожилых людей к урнам для голосования, давали концерт школьной самодеятельности.

Герой Советского Союза, прославленный командир роты автоматчиков панфиловской дивизии во время боев под Москвой Малик Габдуллин избирался нашим депутатом. Тогда он был, если не ошибаюсь, ректором одного из вузов города Алма-Аты, приглашал нас, выпускников, приезжать к нему поступать в институт. Кстати, из нашего 10-го класса, который закончили всего 14 человек, несколько одноклассников решили учиться в вузах Казахстана, но с первой попытки никто не прошел по конкурсу, так как приоритет отдавался подготовке национальных кадров. Нелля Вильгельм, Наина Собко и я стали студентами российских вузов городов Омска и Томска.

В 1987 году я впервые участвовал в избирательной кампании в качестве кандидата в депутаты Верховного совета Украинской ССР. Жители Ружинского и Попельнянского

районов Житомирской области избрали меня в Верховный совет Украины. Мне было интересно работать именно в сельском избирательном округе, встречаться с детства дорогими для меня людьми — сельскими тружениками, механизаторами, животноводами, местной интеллигенцией, выслушивать их беды и выполнять их общественные наказы и личные просьбы. Депутат становился сродни врачу, помогая людям лечить социальные болезни. Вспоминаю, как в одном из районов ко мне на прием пришли более ста человек, которых я принимал с утра и до 10 часов вечера.

Несколько месяцев я был депутатом Верховного совета СССР одиннадцатого созыва от Ворошиловградской (Луганской) области, где избирался в Северодонецком избирательном округе вместо выбывшего депутата. Моими коллегами, депутатами Верховного совета СССР от этой области, были Витольд Павлович Фокин, председатель Госплана, в последующем — председатель Совета министров Украинской ССР; генеральный прокурор СССР Александр Михайлович Рекунков; министр угольной промышленности СССР Михаил Иванович Щадов. Из местных — озорная победительница конкурса молодых доярок стран социалистического содружества в Варшаве. Она шутила, что приезжала в Москву на сессии Верховного совета СССР с торбой сала, домашних колбас и других деликатесов и с мешком писем избирателей. По некоторым письмам я помогал ей готовить депутатские обращения в союзные инстанции прямо в ходе заседаний парламента.

Особенно памятен мне 1989 год. В республике началось выдвижение кандидатов в народные депутаты СССР по новому избирательному закону. Предвыборная кампания впервые приобретала черты острой политической борьбы за законодательную власть, за каждое депутатское место в союзном парламенте. Выборы проводились на демократической основе. До этого времени в избирательном округе выдвигался один кандидат в депутаты, как правило, руководящие лица или передовики производства от «блока коммунистов и беспартийных», сейчас у граждан появилась возможность выдвигать несколько претендентов в народные депутаты. Избиратели стали вольны в своем выборе, кому отдать предпочтение.

Это был первый исторический опыт проведения избирательной кампании в стране во времена горбачевской перестройки. Некоторые историки утверждают, что такую процедуру предлагал Сталин при принятии Конституции СССР, но встретил сопротивление со стороны партийной номенклатуры на местах. Конечно же, избирательные округа продолжали оставаться под контролем коммунистов, но в начавшейся избирательной кампании проявили себя новые достойные, сильные личности, прежде всего из кругов, оппозиционных КПСС.

Повседневная действительность в нашей стране становилась заметно раскрепощенной. Демократические перемены привели к образованию совершенно необычной формы высшей законодательной власти в государстве — Съезда народных депутатов СССР. Это своеобразное и громоздкое «вече» состояло из 2250 депутатов, избранных в ходе свободных и альтернативных выборов. Правда, не обошлось без ложки дегтя: часть народных депутатов, составляющих элиту видных представителей партийных, советских органов и творческой интеллигенции, делегировалась в депутатский корпус партийным списком, без народного голосования.

Обстановка вокруг избирательной кампании народных депутатов СССР держала в напряжении органы государственной безопасности республики. Несанкционированные митинговые баталии не проходили без нашего незримого контроля, процессы анализировались на наличие признаков возможной противоправной деятельности. Таковы были заботы КГБ.

Речь не велась о вмешательстве органов безопасности в выборную кампанию, я всегда был сторонником свободных выборов. Государственная безопасность занималась только своими прямыми обязанностями: пресечение любых незаконных или антиобщественных проявлений, которые могут омрачить или повлиять на ход избирательной кампании. Кстати, именно служба безопасности (СБ) Украины обнародовала тайные подтасовки при подсчете голосов в ходе проведения президентской кампании Ющенко — Януковича. Но в тот период в КГБ республики, в частности, вызывало беспокойство то обстоятельство, что в избирательную кампанию включались лица, ранее судимые за антисоветскую деятельность, подготовленные к оппозиционной борьбе против советской власти, которую они вели зачастую на грани нарушения законов. Эти личности правили бал в выступлениях на митингах; группы поддержки таких кандидатов кочевали из одного публичного мероприятия на другое, их слушали с большим вниманием, чем речи с избитыми, затасканными штампами. Избирательная кампания проходила под лозунгом укрепления Советов, однако немалая часть кандидатов, и не только на Украине, но и в стране, выступали с антикоммунистических и антисоветских позиций.

Официальная пропаганда продолжала утверждать, что в стране нет и не может быть социальной базы для существования противников социалистического строя. Нарождающаяся оппозиция выдавалась за кучку диссидентов или националистов. Никто не мог и думать или предвидеть, что жившие столько десятилетий в условиях существующего социалистического строя граждане страны могут выступать против «реального социализма». Но действительность оказалась иной. С суровостью новых явлений столкнулись в своей практике, прежде всего, органы КГБ. Неформальные общественные объединения в предвыборный период 1989 года в республике провели свыше 1200 сборищ и митингов с участием нескольких миллионов человек. Особенно активны были кандидаты от Руха (Народний рух Украши — Народное движение Украины); их предвыборная платформа содержала до 40 позиций, среди которых были вполне легальные и привлекательные требования: достижение суверенитета, построение правового государства, гарантированные права человека, национально-культурное возрождение и т. д.

Процесс демократических преобразований в стране вышел на такую ступень, которая позволяла на вполне законной основе реализовать провозглашаемые намерения Руха: мирным, парламентским путем прийти к власти, добиваться полной самостоятельности Украины. Руховцы не выдвигали четкой экономической программы, но в своих шумных пропагандистских акциях обрушивались на коммунистов с обвинениями в провале реформ и политики перестройки, в резком упадке социального уровня жизни населения. Сами же не брали на себя и доли ответственности за положение в народном хозяйстве, не отвечали за свои, в ряде случаев нарушающие закон, антиобщественные акции.

Предпринимаемые органами КГБ и МВД попытки пресечения силовыми средствами несанкционированных митингов и демонстраций вызывали озлобленную ответную реакцию, приводили к осложнению обстановки на местах. Экстремистские и националистические элементы именно этого и желали: «чем хуже, тем им лучше».

Оперативные сотрудники выходили на непосредственные контакты с организаторами подобных публичных акций, стремились влиять на них в том плане, чтобы избежать массовых беспорядков, иных преступных проявлений.

Начальник 5-го управления КГБ Подгайный вспоминает, что тогда в нашей стране обсуждались разные подходы к решению проблемы оздоровления и стабилизации обстановки. Но всегда побеждал трезвый подход: силу ни в коем случае применять нельзя. Он пишет о том, что «Н. Голушко придерживался именно этой тактики и проводил ее в жизнь. (Москва в решении наших вопросов советчиком уже не была, ее в это время занимали иные проблемы, которые обусловливались борьбой за столичный престол — прим. авт.) Председатель КГБ Украины неустанно наставлял: «Не закрывайтесь в своих кабинетах, не уклоняйтесь от встреч и дискуссий с митингующими. Говорите с ними, разъясняйте, чем занимаются органы безопасности. Пусть они смотрят вам в глаза и не видят в вас каких-то монстров».

Оперативному составу давались установки «вписываться в процессы демократизации», применять в своей деятельности такие методы предупреждения негативных проявлений, которые были бы понятны и поддерживались населением. Со стороны руководителей КГБ Москвы и Киева оставались твердыми указания не допускать нарушения законности, прав человека, избегать провокационных действий.

Многие представители общественности ликовали по поводу свободных выборов и другого демократического шага, а именно: внедрялась многопартийность, устранялась монополия одной партии при проведении избирательных кампаний. Но в тот период, когда отсутствовала практика жизни общества при демократических и многопартийных условиях, последствий от таких политических нововведений никто серьезно не просчитывал. Я подчеркиваю это как свершившийся факт в истории страны, без всякого осуждения или сожаления, ведь сам как народный депутат СССР голосовал за эти и многие другие демократические преобразования.

Суровая действительность показала, что введение в стране многопартийности для КПСС было губительным шагом. Впервые после ликвидации партией большевиков своих политических оппонентов (социал-демократов, монархистов, эсеров, троцкистов и других «неформалов») со времен Гражданской войны, в жизни КПСС появилась конкуренция со стороны других политических партий, а главное, началось соревнование новых идеологических платформ и новых политиков.

Следует откровенно признать, что руководящие структуры компартии, аппарат исполнительных органов республики (да и КГБ) не были готовы действовать в условиях стремительно развивающихся центробежных процессов. Партийный аппарат превращался в хозяйственный орган, вместо управления идеологическими и духовными процессами, перехвата инициативы на местах, живой связи и разъяснительной работы с населением стал уповать на запретительные меры. На законодательном уровне были приняты известные законы о запрещении митингов, демонстраций без предварительного разрешения местными властями. Вырабатываемые законодательные меры, особенно с упором на запретительные варианты, оставались далекими от провозглашаемых задач обновления советского общества.

Я проводил предвыборную встречу с избирателями в Черняховском районе Житомирщины, когда мне позвонил Щербицкий. В моей служебной машине за сотни километров прекрасно действовала засекреченная телефонная связь, поэтому разговор был откровенным. Щербицкий поручил встретиться с первым секретарем Житомирского обкома партии В. Кавуном и выработать меры к недопущению «несанкционированного митинга» в городе Житомире. Как ему объяснили, кандидат в народные депутаты СССР журналистка Алла Ярошинская и ее команда без согласования с местными властями организуют общегородской митинг. Опасались, что это может вызвать нежелательные эксцессы, тем более что для поддержки Ярошинской прибыло московское центральное телевидение. По указанию ЦК из Киева в Житомир выехали ответственные работники милиции во главе с заместителем министра внутренних дел.

Через несколько минут (Черняховск находится недалеко от Житомира) в областном управлении КГБ я заслушал генерала Жана Коваленко по этому вопросу. Начальник управления доложил, что на призывы к проведению митинга, тем более в выходной день, может откликнуться значительное число жителей города, однако сведений о нежелательных акциях не имеется. Обсудив надлежащие действия с нашей стороны, вместе с Коваленко встретились в обкоме партии с Кавуном. Сейчас уже никто не помнит, что в хрущевские времена Кавун был очень авторитетен, возглавлял союзный совет председателей колхозов. Выслушав речь о напряженной политической обстановке, планируемом применении сил, вплоть до конной милиции и водометов против «незаконного и несанкционированного» митинга, я задал секретарю обкома вопрос:

— Вы действительно намечаете осуществить в ходе избирательной кампании высказанные меры против жителей областного центра?

— Но на этот митинг не было предварительной заявки и разрешения местных властей, чего требует недавно принятый закон, — прозвучал главный аргумент руководителя обкома.

Мною было подчеркнуто, что в конкретном случае Кавун допускает ошибочную ссылку на закон о запрещении несанкционированных митингов. В ходе избирательной кампании действует законодательство о выборах; зарегистрированный кандидат в депутаты наделяется значительными полномочиями, в том числе и правом организовать и выступить на митинге, отвечать за их последствия. Час назад на площади возле универмага вокруг меня собрались сотни жителей, и я выступал, словно на стихийном митинге. Пришлось объявить Кавуну, что в пресечении намечаемого митинга сотрудники КГБ участвовать не будут; но если произойдут и не будут предотвращены антиобщественные проявления, даже хулиганского характера, то начальник УКГБ Коваленко понесет персональную ответственность.

Около 9 часов вечера я вернулся из Житомира и позвонил Щербицкому, который оставался еще на работе. Он снова повторил о необходимости требовать от всех соблюдения законов, не допустить организации несанкционированного митинга в областном центре. Я осмелился ответить, что обком партии без веских оснований нагнетает обстановку, при этом не совсем правильно трактуются законодательные нормы. Щербицкий внимательно выслушал мои доводы, попросил зачитать ему содержание соответствующих статей союзного закона о выборах. Он жестко отозвался о работниках ЦК, которые, как он выразился, «целый день тыкали мне в нос закон о запрещении несанкционированных собраний», и прекратил телефонный разговор. Я так и не понял, правильно ли поступил, когда затеял дискуссию с членом Политбюро ЦК КПСС. Мои раздумья прервал телефонный звонок второго секретаря ЦК Ивашко с вопросом: «Что ты там наговорил В. В.?» Не успели мы обсудить ситуацию, как снова раздался зуммер прямой связи с Щербицким:

— Позвоните в Житомир Кавуну и передайте, чтобы он «не порол дурочку», — так лаконично он сформулировал свое указание.

Впервые без административного вмешательства и мобилизации трудовых коллективов в Житомире собралось несколько тысяч граждан, проявилась высокая общественная инициатива населения города. Все прошло без каких-либо эксцессов. Ярошинская, добившаяся на выборах в народные депутаты СССР победы с большим преимуществом (по-моему, свыше 80 %), и на этот раз оказалась верна собственным убеждениям: она резко выступила на митинге, правда, не против советской власти и коммунизма, а с осуждением «кавунизма».

Но на этом внимание обкома партии к оппозиционному кандидату в депутаты не ослабло. Кавун потребовал опубликовать в печати материалы о дяде Ярошинской как о немецком пособнике в годы Великой Отечественной войны. Следственное дело хранилось в архиве УКГБ Житомирской области. Мне позвонил Коваленко с вопросом, что ему делать, как быть? Кавун требует уголовное дело для публикации статьи в областной прессе. Из дела было видно, что фашисты после занятия

Житомира мобилизовали 15-17-летних юношей для заготовки леса. Построили их в шеренгу, вывели из нее каждого десятого и под угрозой расстрела назначили в службу самоохраны, выдав оружие. Присяги немцам не давали, немецкой формы и знаков различия не имели. К несчастью, юноша, будущий дядя Ярошинской, оказался в строю десятым… После войны, в 1948 году (она к этому времени еще не родилась), он был арестован за пособничество немецко-фашистским захватчикам, а после смерти Сталина был освобожден из лагерей со снятием судимости.

Мною было дано указание ни при каких обстоятельствах не выдавать архивные материалы. Обеспокоенный генерал бросил: «А как же мне в дальнейшем ходить в обком, если я откажусь выполнять указание первого секретаря?» В конечном итоге уголовное дело из архива запросил прокурор области, статья в областной газете была опубликована. О давлении местных властей в ходе избирательной кампании в отношении народного депутата СССР Ярошинской была опубликована разгромная статья в «Литературной газете», в ней же появилась ссылка на то, что КГБ принял участие, в частности, в обнародовании архивных сведений о судимости родственника. Об этой газетной публикации Горбачеву доложил Яковлев, «прораб перестройки». Для проверки нарушений законности в ходе выборов в Житомире прибыла грозная комиссия из Москвы, в ее состав входили работники ЦК и инспекторского управления КГБ СССР. Члены этой комиссии беседовали и со мной; позицию КГБ республики они полностью поддержали.

Уже после выборов я познакомился с Ярошинской. Она поделилась со мной тем, что ее мужу, офицеру в системе МВД, без всяких причин и объяснений более года не присваивают очередное воинское звание, хотя в своем подразделении он был секретарем первичной партийной организации.

После развала СССР Ярошинская не вернулась на Украину, работала в аппарате Президента России — являлась членом Президентского совета. В опубликованных остросюжетных романах «Кремлевский поцелуй. Криминальный транзит», «Кремлевский поцелуй. Полковник знает все», «Босиком по битому стеклу» Ярошинская раскрывает закулисную «президентскую кухню», пикантные подробности частной жизни «небожителей» Кремля, драматическое противостояние «власть — народ». В последние годы проявила себя как общественный деятель. Она увлеклась философией ядерной безопасности (стала кандидатом философских наук, редактором-составителем фундаментальной «Ядерной энциклопедии»).

Когда началась избирательная кампания в народные депутаты СССР, ко мне обратились руководители Ружинского района, где я два года назад был депутатом Верховного совета республики, и сообщили, что несколько трудовых коллективов выходят с предложением выдвинуть мою кандидатуру. Любовь к этому краю Житомирщины пересилила. Я дал согласие баллотироваться по Коростышевскому территориальному округу, куда входили семь сельских районов: Коростышевский, Ружинский, Попельнянский, Андрушевский, Малинский, Черняховский и Радомышльский. Когда надо было принимать окончательное решение, я обратился к Щербицкому. Состоялся откровенный, как мне показалось, теплый разговор. Он сказал, что настало время занять мне место кандидата в члены Политбюро ЦК КПУ, которое традиционно, со времен Балицкого, закреплялось за должностью руководителя КГБ республики. Партийная номенклатура, правительственные чиновники в те годы были расписаны, какого уровня депутатства или членства в ЦК достойна занимаемая должность (не всегда — личность).

Я спросил мнение Щербицкого, как он отнесется к тому, если я сосредоточусь на депутатской работе без вхождения в состав Политбюро ЦК КПУ На его заседаниях я постоянно присутствую, готов выполнить любое партийное поручение. «А как к этому отнесется твое начальство в Москве?» — поинтересовался Щербицкий. Я ответил, что, по-моему, их этот вопрос не волнует. С одобрения Щербицкого я включился в избирательную кампанию по выборам народных депутатов СССР.

Сегодня я мог бы сказать, что предвидел скорое устранение партийного влияния Политбюро ЦК КПУ на органы КГБ, что законодательная власть мне будет ближе по решаемым задачам. Конечно же нет, я не руководствовался такими соображениями, оставаясь коммунистом. Скорее всего, я боялся, что не смогу ответственно выполнять многочисленные обязанности на два фронта: народного депутата и кандидата в члены Политбюро — не потяну плуг (здесь я вспомнил часто употребляемое Щербицким выражение: «Каждый должен тянуть свой плуг»).

В роли кандидата в народные депутаты СССР я снова стал посещать школы, животноводческие комплексы, сахарные заводы — сельская среда, трудолюбивые люди мне были знакомы и дороги с самого детства.

В этот период впервые входило в практику обнародование личной предвыборной программы кандидата в депутаты. В подготовленной программе я отмечал, что выступаю за перестройку и революционное обновление всех сторон жизни государства и общества, дальнейшее развитие социалистической демократии и гласности, подлинное и полное народовластие. Наиболее важным рассматривал свое участие в становлении новой политической системы, возрождении власти трудящихся, расширении суверенитета и прав союзных республик, а также укреплении интернациональной дружбы, сотрудничества и сплоченности всего советского общества, всех наций и народностей. В случае избрания обещал приложить все усилия для решения актуальных для жизни государства и общества задач, каковыми считал следующие. Разработка новых законодательных актов, гарантирование верховенства закона как основной формы политико-правового регулирования общественных отношений, обеспечение равенства всех советских людей перед законом и подчинение всех государственных органов, должностных лиц и советских граждан исключительно закону, разработка и законодательное закрепление принципов законности, правовой защищенности личности, укрепление гарантий конституционных прав и свобод советских граждан, расширение возможностей оказания советским людям правовой помощи и защиты. Совершенствование системы правовой защищенности военнослужащих, сотрудников правоохранительных органов при выполнении ими действий по отстаиванию интересов демократии, социализма, укреплении правопорядка. Принятие нового открытого законодательства, регламентирующего права и обязанности государственных органов, должностных лиц и советских граждан по обеспечению надежной безопасности СССР, охране государственной и военной тайны. Установление

Верховным советом СССР постоянно действующего контроля над деятельностью КГБ, Минобороны, МИД, МВД СССР в области обеспечения надежной обороноспособности и безопасности страны. В применении законодательства — повышение политической и правовой культуры, создание в стране государственной системы юридического всеобуча. Основное в деятельности органов государственной безопасности — воспитание сотрудников в духе законопослушности и создание стойкого иммунитета против любых нарушений принципов социалистической законности и социальной справедливости. Постоянная работа на территории избирательного округа по выполнению наказов трудящихся, затрагивающих решение вопросов продовольственной политики, экологии, переустройства села, превращения сельского труженика в полноправного хозяина на земле.

Таковы были мои взгляды и принципы, высказанные в предвыборной программе в феврале 1989 года, которые я оставляю для собственной памяти и истории.

Система власти и Коммунистической партии Украины дала трещину тогда, когда на выборах сначала в народные депутаты СССР в 1989 году, позднее — депутатов в украинский парламент потерпели поражение многие руководящие работники ЦК, областных, советских и партийных организаций. В стране проиграли на выборах до 40 первых секретарей обкомов. В наши дни сказали бы, что не избрана половина губернаторов и глав субъектов Федерации в России.

К власти приходили отдельные личности, которые были подняты на поверхность демократическими революционными настроениями. Их отличали приоритет собственных интересов, корысть, лицемерие, нахрапистость, отсутствие личной ответственности перед народом. О таких, как они, писал в своем дневнике еще в 1918 году академик Владимир Вернадский: «Ощущаю боль — насколько вредит всему движению низкий моральный уровень украинских политических деятелей».

Оппозиционные депутаты в городском совете Киева получили до 40 % голосов; в Харьковском областном совете — около 70 %. Статистика небывалая и тревожная для коммунистов; избиратели отдавали голоса кандидатам из Руха или независимым депутатам, которые не идентифицировали себя с предвыборными позициями КПСС.

В пролетарском Харькове в ходе выборов народных депутатов СССР одержали победу «заезжие из Москвы» поэт Евтушенко и редактор журнала «Огонек» Коротич.

На заседание Политбюро ЦК КПУ были приглашены все секретари обкомов, когда подводились итоги прошедшей кампании. Я никогда не видел Щербицкого более расстроенным и сердитым. Он понимал, что в республике многие партийные кадры не нашли поддержки у населения, что угрожало, как в последующем и случилось, серьезными последствиями для коммунистической партии. Первый секретарь Киевского горкома партии К. Масик, не набрав голосов, оправдывался тем, что народ проголосовал против партии, а не против «меня лично». «Против меня голосовали чекисты, как это понимать?» — бушевал он на заседании Политбюро. На Киевских курсах усовершенствования руководящих работников количество слушателей школы не превышало двухсот. О таком числе избирателей можно было бы не упоминать, но факт остается фактом: сотрудники КГБ проголосовали против. Масика резко оборвал Щербицкий: «Не отождествляйте себя с партией. А что касается чекистов, то в зале находится председатель КГБ. Критика органов звучит в обществе нисколько не меньше, чем в адрес партийных органов за общее состояние дел в стране. Он недавно приехал в республику. Спросите, как он вел избирательную кампанию и каковы результаты голосования за него жителей Житомирщины?» (За меня подано более 94 % голосов избирателей. На первом месте был Борис Громов, прибывший командующим Киевским военным округом.)

В течение двух месяцев почти ежедневно я посещал семь районов избирательного округа, благо на машине до любого из них всего час езды. В общении с избирателями я не уходил от острых проблем, был откровенен, не любил формализма, понимал, что пустая болтовня руководителя в конечном итоге порождает недоверие к власти.

Несколько слов о депутатской работе. Я входил в состав комитета Верховного совета СССР по борьбе с преступностью, когда им руководил Ю. Голик. Был активен во встречах с избирателями округа. За время депутатства получил около трех тысяч писем. На каждое ответил. Не скрою, что самому это сделать было физически невозможно, выручали референт Фетисов и мои помощники из местных жителей в каждом районе.

Мне было чем отчитываться перед избирателями: помогали в правительстве республики, особенно в газификации районов. Я нашел поддержку в образовании Брусиловского района, когда обратился в Верховный совет республики. Решение было непростым, так как в стране, наоборот, шло объединение районов, сокращение количества областей. В обращении в Верховный совет я указывал, что избиратели поднимают проблему создания административно-территориальной единицы — самостоятельного Брусиловского района — для компактного переселения на его территорию людей из Народичей, пострадавших в результате аварии на Чернобыльской АЭС. В дальнейшем у населения региона сформировалось милосердное общественное мнение о готовности оказания им всяческой помощи, что способствовало улучшению психологического состояния переселяемых граждан, являлось наиболее оптимальным вариантом компактного размещения эвакуируемых из пораженной радиацией зоны.

1989-й был особенным годом в демократическом развитии страны. Огромную роль сыграли заседания съездов народных депутатов СССР. Для населения страны это было время ожиданий и надежд на новую жизнь. Депутатским корпусом было поставлено столько важных проблем, что разрешение их продолжается и в наши дни. В их числе — демократическое законодательство, переход от плановой экономики к рыночным отношениям, введение многопартийности, свободные выборы, регулировка суверенных прав и экономических отношений союзных республик, национальные, экологические проблемы и т. д. Но главную задачу — укрепление и сохранение Союза — съезд народных депутатов не решил из-за слабости руководства страны, ошибок реформаторской части ЦК во главе с Горбачевым, действий центробежных оппозиционных и сепаратистских сил.

В марте завершилась кампания по выборам народных депутатов СССР, в мае прошел первый съезд, а Украина стала готовиться к республиканским выборам органов власти — от Верховного до областных и местных Советов. В октябре был принят республиканский закон о выборах народных депутатов. Он отличался от союзного законодательства, прежде всего тем, что в республике отказались от такой структуры, как съезд народных депутатов. Закон был новаторским: предусматривались прямые выборы состава Верховного совета УССР в количестве 450 депутатов, отменялась практика выдвижения от политических партий или списком без народного голосования. В законе заложены нормы альтернативности: регистрация не менее двух кандидатов по округам; в предвыборной программе кандидат имел право призывать к изменению (не насильственным путем) отдельных положений союзной и республиканской Конституций; депутатами могли избираться граждане, проживающие на Украине.

Завершение 1989 года стало предвестником сложных политических потрясений в стране. Происходили настораживающие тенденции. В некоторых союзных республиках среди части коренного населения разгорался откровенный националистический угар. Москва — центр Союза — в ряде республик преподносилась как «империя зла», несущая оккупацию и угнетение. В Армении и Грузии были отменены военные парады в дни празднования годовщины Октябрьской революции из-за боязни столкновений с радикальными националистами. Верховный совет Грузинской ССР принял заявление о том, что присоединение в 1922 году республики к Советскому Союзу было незаконным, а ее «священное право» на самоопределение было растоптано «имперской коммунистической диктатурой».

В 1989 году наши «визави» — спецслужбы США — расценивали обстановку в стране как «великое наступление на Советский Союз, которое успешно развивается». По их оценке, 30 тысяч ядерных боеголовок и самая большая в мире советская армия оказались не в состоянии прикрыть территорию своей страны от всепроникающего доллара, который уже наполовину уничтожил российскую промышленность, добил коммунистическую идеологию и разъел советское общество. СССР уже не сможет сопротивляться, его падение аналитики ЦРУ предсказывали в течение двух-трех лет. Крючков вспоминает, что Горбачев оказался недоволен такой информацией КГБ о предстоящем развале Союза, полученной из недр спецслужб противника, и бросил фразу: «Кому нужно так нагнетать атмосферу?»

 

Глава четвертая

Кгб в чернобыльской трагедии

Контрразведывательная работа органов государственной безопасности на объектах ядерной промышленности и энергетики ставилась в качестве важнейшей задачи защиты экономики и обеспечения экологической и радиационной безопасности СССР. Она включала в себя содействие администрации и режимным службам в осуществлении безаварийной и надежной эксплуатации ядерных объектов. Главная обязанность — своевременное выявление слабых, уязвимых мест и предупреждение происшествий, аварий, ошибок в функционировании объектов атомной энергетики (помимо ведомственного ядерного надзора), которые могли угрожать возникновением чрезвычайных ситуаций, могущих нанести вред здоровью и жизни людей. Опыт оперативной деятельности показывал, что даже мелкие отклонения от установленных нормативов при строительстве, нарушения техники безопасности в ходе эксплуатации ядерных объектов требовали немедленного реагирования и принятия надлежащих мер по недопущению тяжких последствий.

Ядерная энергетика в СССР зарождалась из недр военно-промышленного комплекса, где в силу ракетно-ядерного противостояния двух сверхдержав и объяснимой специфики всегда присутствовала оправданная повышенная секретность. Военно-политическая доктрина развития ядерного комплекса страны преследовала важную цель — опередить потенциального противника в создании новых видов атомного вооружения, сдержать тем самым его агрессивность. В этой связи защита государственной тайны и соблюдение режима секретности на ядерных, военных и мирных объектах осуществлялась органами государственной безопасности с повышенной требовательностью.

История украинской атомной энергетики берет начало с 1977 года, со времени ввода в промышленную эксплуатацию первого энергоблока на Чернобыльской атомной электростанции.

В период моего киевского пребывания, на Украине функционировали уже пять атомных электростанций с 15 энергоблоками и еще две АЭС (Ровенская и Хмельницкая) сооружались. В густо населенной республике, территория которой составляла около 3 % общей площади СССР, была размещена четвертая часть общесоюзных мощностей атомных станций, дававших стране до половины электроэнергии.

Работа КГБ Украины в этой сфере имела свою специфику, заключающуюся в том, чтобы все дислоцированные в республике атомные станции относились к объектам прямого союзного подчинения. В связи с этим зачастую возникали проблемы, как разделить союзную и республиканскую ответственность при сооружении и эксплуатации АЭС. Установление контроля за радиационным состоянием оставляло желать лучшего. Приоритет во всех этих направлениях деятельности оставался за союзными министерствами. В тех областях Украины, где имелись ядерные объекты, в управлениях КГБ работали компетентные сотрудники, как правило, с профильной вузовской подготовкой и знаниями радиационных вопросов. На каждой АЭС они отслеживали обстановку в плане предупреждения чрезвычайных ситуаций, пожаров, взрывов, радиоактивных выбросов, исключения диверсионных актов. При получении тревожных сигналов следовал немедленный доклад в экономическое (6-е) управление КГБ УССР, где информация обобщалась и направлялась в КГБ СССР и параллельно в ЦК, правительство Украины, в соответствующие министерства.

Чернобыльская АЭС была второй по мощности станцией атомной энергетики в СССР (вырабатывала 10 % электроэнергии для Украины) и как важнейший стратегический объект находилась в поле постоянного оперативного внимания.

26 апреля 1986 года на Чернобыльской АЭС произошла крупнейшая ядерная катастрофа, ставшая одним из самых трагических событий в истории страны. Ее последствия привели к радиоактивному заражению огромных территорий плодородных земель трех советских республик — Украины,

Белоруссии, РСФСР, где проживало свыше семи миллионов человек. Из зараженной зоны эвакуировано свыше 200 тысяч человек, уничтожены сотни населенных пунктов. Жизнь половины населения Украины могла оказаться в крайней опасности, если бы ликвидаторы аварии, прежде всего шахтеры, не предотвратили прорыв со станции отравленной радиационной воды в могучий Днепр.

Катастрофа настигла и наших братьев меньших. Никто не знал, как поступать с крупным и мелким рогатым скотом, собаками, кошками, ведь их шерсть «светилась». Было забито около 15 тысяч голов крупного рогатого скота, а проблема его утилизации решалась с большими затратами. К концу 1986 года в зоне ЧАЭС пришлось решать участь свыше 20 тысяч бездомных кошек и собак.

Страшным наследием остаются свыше 1000 мест захоронений радиоактивных отходов, сооруженных могильников автомобилей, вертолетов и другой техники.

Еще ранее черной даты катастрофы, в 1983–1985 годах на Чернобыльской АЭС произошло шесть аварий и 63 отказа основного оборудования, что создавало предпосылки возникновения тяжелых последствий. В ходе оперативной работы органами КГБ вскрывались факты некачественного выполнения строительно-монтажных работ, поставок бракованного оборудования, нарушения технологических норм эксплуатации станции и требований радиационной безопасности. Партийные и правительственные инстанции информировались о выявленных слабых местах в обеспечении радиационной безопасности для принятия надлежащих мер. Мне известно, что 6-е управление КГБ СССР (руководители Ф. Щербак и В. Прилуков) до Чернобыльской аварии направило в Политбюро ЦК КПСС свыше 40 аналитических записок об угрожающих ситуациях на действующих АЭС.

За прошедшие годы были опубликованы многочисленные научные исследования в различных отраслях знаний, касающиеся причин и масштабов аварии, поиска путей локализации ее последствий. Об этой техногенной катастрофе появилось множество статей публицистического характера, зачастую основанных не на достоверном анализе, а на эмоциях авторов.

Хочу коснуться отдельных проблем, с которыми сталкивался в своей работе. При напутствии на должность председатель КГБ СССР Чебриков потребовал от меня постоянного внимания к проблемам аварии на Чернобыльской АЭС, которые стали общесоюзными заботами.

В июле 1987 года, буквально через три месяца после моего приезда в Киев, на имя Щербицкого и председателя Совета министров Украинской ССР Масола я направил докладную записку о складывающейся обстановке на украинских АЭС с серьезными заключениями о том, что союзные и республиканские ведомства не сделали должных выводов из уроков Чернобыльской аварии. Мне известно, что Щербицкий при поездке в Москву обсуждал содержание записки с Горбачевым.

Прошел ровно год со времени катастрофы на Чернобыльской АЭС, когда я прибыл на работу в КГБ УССР; завершалось расследование по уголовному делу причин аварии и установление виновников, сотни наших сотрудников вахтовым методом выезжали в закрытую тридцатикилометровую зону для решения разнообразных задач в ходе ликвидации последствий аварии.

В 2001 году Службой безопасности Украины (СБУ) осуществлено издание секретных документов, не известных общественности, освещающих основные направления деятельности КГБ Украинской ССР по предупреждению и ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Предание гласности документальных материалов (большинство из них за моей подписью) о масштабах проводимой сотрудниками КГБ работы на Чернобыльской АЭС до и после аварии стало настоящим шоком для различных диссиденствующих элементов, разоблачало их лживые измышления. Неспроста депутат Верховной рады Украины Степан Хмара, один из ортодоксальных украинских националистов, расценил издание сборника материалов советского периода так: «Органы СБУ просто решили поиграть в демократию».

Если систематизировать сообщения КГБ Украины в высшие органы власти и управления, то видно, что они охватывали широкий круг вопросов, относящихся к контрразведывательному контролю за объектами ядерной энергетики. Они касались фактов отступления от проектов, нарушения технологии строительно-монтажных работ при сооружении энергоблоков; результатов расследования внезапных остановок энергоблоков; возникновения опасных ситуаций в доаварийный период на Чернобыльской АЭС; анализа экономических, экологических, медико-биологических последствий аварии; технического состояния и радиационной безопасности возведенного укрытия (саркофага) на Чернобыльской АЭС.

Документы КГБ освещали социально-бытовые недостатки в обеспечении рабочего персонала при строительстве и эксплуатации станции, основные инженерно-технические и организационно-кадровые вопросы, возникающие в ходе ликвидации аварии на атомной станции. Конечно, КГБ УССР касался проблем Чернобыля в пределах своей компетенции. Необходимо отметить, что многие принципиальные аспекты развития атомной энергетики на Украине ставились Академией наук УССР, ее президентом, академиком Б. Патоном. В частности, ученые указывали на слабое прогнозирование эколого-экономических последствий сооружения АЭС, ошибки в выборе площадок для размещения атомных станций, недостаточную профессиональную подготовку специалистов.

Особенностью информации КГБ, касающейся обстановки на АЭС, являлось то, что она носила не узко специализированный, а комплексный анализ возникающих негативных явлений на ядерных объектах в республике. К великому сожалению, не всегда тревожная информация вызывала надлежащую реакцию.

Начальник экономического управления КГБ УССР генерал Ю. Князев вспоминает, что в первые дни аварии они столкнулись с поразительной ситуацией. Оказалось, что некоторые компетентные ученые-атомщики не решались давать объективные прогнозы, опасаясь вызвать раздражение у партийных руководителей страны. Тем, кто первым дал честную оценку масштабов катастрофы, приказали замолчать. И только сотрудникам из руководящего состава КГБ они не боялись открывать всю правду. «Хочу особо подчеркнуть, что речь идет не об агентуре — ее не было среди академиков и не должно было быть, — отмечал Князев. — Мы стали просто общаться с порядочными людьми, болеющими за свой народ, за государство».

Еще до наступления катастрофы был известен случай, когда сообщения отдела КГБ в городе Припяти о тревожном увеличении чрезвычайных происшествий на Чернобыльской АЭС руководством республиканского КГБ были квалифицированы как дезинформация, а сотрудники, представившие эти сведения, были наказаны по службе.

27 апреля, на следующий день после взрыва на атомной станции, в составе правительственной комиссии из Москвы прибыл член коллегии КГБ СССР генерал-лейтенант Федор Алексеевич Щербак, которому были переданы вышеуказанные материалы. В Москве ответственным за организацию работы по линии органов КГБ по ликвидации последствий аварии на АЭС был назначен первый заместитель председателя КГБ СССР генерал армии Бобков; рабочую группу возглавлял первый заместитель начальника 6-го управления генерал-майор Прилуков.

Сотрудники отдела КГБ в городе Припяти хлебнули сполна с первых минут пребывания в этом ядерном пекле. Начальник отдела Клочко, оперативные работники Суховилин и Богдан через несколько минут после аварии оказались в самом центре АЭС, выясняли обстоятельства взрыва, которые наряду с выводами специалистов-атомщиков легли в основу принимаемых производственных решений о причинах аварии. Все офицеры горотдела КГБ за короткий промежуток времени получили годичную норму радиоактивного облучения и были госпитализированы.

С первых дней работы в Киеве я стал знакомиться с материалами оперативного сопровождения расследуемого уголовного дела, экспертными заключениями и исследованиями многочисленных версий об истинных причинах и виновниках аварии. В ходе оперативных мероприятий отрабатывались разные версии, которых было более десятка.

Основное внимание уделялось отработке следующей версии: не были ли на Чернобыльской АЭС совершены диверсионные действия? Конечно же, для многих заинтересованных лиц самым желаемым результатом явилось бы списание ответственности за взрыв на ядерном объекте на террористов; отмечались попытки увести расследование на эту версию.

Бытовали самые неожиданные предположения о причинах аварии на ЧАЭС. Например, Горбачевым высказано такое мнение: «…я бы предпочел, чтобы никто виноват не был. Ведь существует, к примеру, версия, что взрыву предшествовал подземный толчок…»

Ядерный реактор и реакторный зал (сооружение высотою в 73 метра) были полностью разрушены взрывом, в недрах реактора продолжались неконтролируемые физические процессы. Суммарный выброс радиоактивных отходов был в 500 раз больше, чем в Хиросиме. Температура внутри разрушенного ядерного реактора достигала до 2000 градусов по Цельсию; водозаборник объемом 11 тысяч кубических метров радиоактивной воды был заполнен сверхзагрязненной водой, по радиоактивности превышающей в миллион раз естественное состояние, что в случае прорыва к воде раскаленного графита и ядерных остатков угрожало еще одним мощным тепловым взрывом.

В таких невероятно тяжелых условиях, при высоком уровне радиации приходилось работать ликвидаторам: специалистам-атомщикам, шахтерам, пожарникам, службам КГБ и МВД, вертолетчикам, солдатам срочной службы, которые в первые дни после аварии «вилами» сбрасывали радиоактивные обломки.

Взрыв на Чернобыльской АЭС произошел в результате недостаточного внимания к человеческому фактору, ошибочных и безответственных действий администрации и инженерно-технического персонала станции в сочетании с принципиальными недоработками в системах защиты.

Мучительным для понимания остается такое обстоятельство: на Чернобыльской АЭС перед взрывом проводился нестандартный эксперимент, который был разработан предприятием, далеким от ядерных проблем. Отсутствовал технический инструментальный контроль за запасом реактивности, наиважнейшим параметром, обозначающим безопасность энергоблока. Академик Александров при знакомстве на месте взрыва с этим неплановым экспериментом заключил: «Как будто дьявол руководил и подготавливал взрыв».

Следователь прокуратуры С. Янковский при расследовании уголовного дела пришел к убеждению, что «авария на ЧАЭС — дело рук невежд от атомной энергетики».

Сотрудники КГБ СССР, Украины, многих республик Советского Союза принимали активное участие в ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы, достойно выполняли свои обязанности и гражданский долг. В первое время, наиболее тяжелые дни и месяцы, при ликвидации последствий аварии непосредственно в загрязненной и опасной радиационной зоне из союзного и республиканских КГБ побывали: В. Чебриков, Ф. Бобков, руководители управлений центрального аппарата Ф. Щербак, В. Прилуков, В. Хапаев, Г. Кузнецов, А. Пушкаренко, В. Михайлик; около полутора тысяч сотрудников органов КГБ Украинской ССР; прикомандированные оперативные и технические специалисты КГБ СССР и ряда братских союзных республик.

Специальную работу проводили сотрудники засекреченного подразделения центрального аппарата КГБ СССР, возглавляемого генерал-лейтенантом В. Н. Горшковым, в частности отряд генерал-майора В. С. Орлова. Кстати, Валентин Сергеевич одним из первых чекистов-чернобыльцев получил орден Мужества.

Украинские оперативно-следственные группы месяцами находились в Чернобыльской зоне, возглавляемые генералами В. Евтушенко, Ю. Петровым, Л. Быховым, Г. Ковтуном; начальниками ведущих управлений КГБ УССР Ю. Шрамко, Ю. Князевым, Л. Макаровым, Н. Гибадуловым, Ю. Барковым, В. Слободенюком и другими.

Все ликвидаторы, по существу, побывали на атомном фронте. Через него прошли также секретари ЦК Компартии Украины (Ивашко, Гуренко), Киевского обкома и облисполкома (Плющ), главы украинского правительства (Масол, Фокин), руководители ряда ведущих министерств.

Коллега из МВД, первый заместитель министра Дурдинец, руководил штабом МВД по ликвидации последствий аварии с апреля 1986 по август 1989 года, в последующие годы он возглавлял Министерство по вопросам чрезвычайных ситуаций и защиты населения Украины.

От прокуратуры республики для проведения расследования в первые дни аварии на Чернобыльскую АЭС прибыл будущий генеральный прокурор Украины Потебенько, с которым мне довелось взаимодействовать все годы службы на Украине.

Из Москвы прибывали высокие комиссии во главе с председателем правительства СССР Рыжковым, его заместителями Маслюковым, Щербиной, постоянно находились выдающиеся советские ученые-атомщики Александров, Лигасов, Велихов и другие. Кстати, ликвидаторы аварии отмечают, что приезды к ним Рыжкова были наиболее результативными, незабываемыми. «Человек большого личного обаяния, он имел мужество отвечать честно на самые трудные вопросы».

Не оставались в стороне и советские разведчики (1-е Главное управление КГБ СССР, которое тогда возглавлял Крючков). В соответствии с их заданиями по тематике ликвидации ядерных аварий работали резидентуры за границей; научно-техническая разведка осуществляла целевое добывание соответствующих материалов в интересах ликвидации последствий катастрофы.

Благодаря усилиям советской нелегальной разведки за несколько лет до аварии на Чернобыльской АЭС был получен уникальный доступ к иностранным документам по проектированию и безопасной эксплуатации атомных станций. Разведке удалось вывезти несколько чемоданов документации по данному вопросу.

Хотелось бы выделить работу украинских разведчиков во главе с А. Ширковым. С первых дней аварии была создана специальная группа для обеспечения ликвидаторов аварии мировым опытом дезактивации, образцами специальной техники, используемой за рубежом при ликвидации атомных аварий. Однако, хотя угроза ядерной катастрофы приобрела международный характер, вышла за границы Советского Союза, иностранные державы не спешили делиться своими методиками ликвидации последствий ядерных аварий.

Я неоднократно бывал на месте аварии, в том числе при посещении Чернобыльской АЭС Горбачевым.

В декабре 1987 года вместе с начальником Киевского УКГБ Ю. Шрамко мы подводили итоги работы и ставили задачи сотрудникам Чернобыльского отдела КГБ во главе с полковником А. Миргородским. Отдел сформировали в составе оперативных сотрудников, которых прикомандировали из всех регионов страны. Это были молодые, профессионально подготовленные «мифисты» (МИФИ — головной институт этого профиля), преданные порученному делу, — настоящая гордость советских органов государственной безопасности. Вспоминаю, как после совещания ко мне подошел молодой сотрудник и обратился с доверительной просьбой перевести на работу в любую точку страны по причине грозящего ему мужского недуга от ядерной передозировки. С болью приходится упоминать об этом, но такова жизнь.

Многих сотрудников приходилось заменять по медицинским показаниям. Но не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь из оперативного состава отказался от выполнения служебных обязанностей в этой зоне повышенного риска для здоровья. Мы потеряли тридцатилетнего капитана Юрия Решетникова, мастера спорта по волейболу, который получил облучение во время проходки вместе с шахтерами туннеля к разрушенному реактору.

В Киеве с самого приезда я стал свидетелем нападок и обвинений, обрушившихся в адрес В. Щербицкого. Демократы упрекали его в нарушении прав человека; «спасатели» украинской культуры и языка — в проведении политики насильственной русификации; национал-радикалы — в борьбе с украинским национализмом. И вот самый несуразный упрек: в сокрытии истинного положения на Чернобыльской АЭС при организации первомайских празднований в Киеве, под «ядерным чернобыльским солнцем». Я имею собственные аргументы по этому поводу. Если бы в первые дни чернобыльской драмы Щербицкий владел объективными, научно обоснованными сведениями об опасном для жизни населения ядерном излучении, то не согласился бы на проведение массовой первомайской демонстрации, не сделал бы заложником любимого внука, который стоял рядом с ним и его супругой Радой Гавриловной во время демонстрации на праздничной трибуне. Кстати, соответствующие центральные службы страны (которые засекретили всю информацию) накануне первомайских праздников сообщили украинским властям о нормальном радиоактивном фоне. Генеральный прокурор УССР Потебенько вспоминает, что глава Государственного комитета СССР гидрометеорологии Израэль тогда заявил: «…ни разу — я подчеркиваю, ни разу! — уровень радиации не приближался до тех показателей, которые угрожали здоровью человека».

Аварии на атомных объектах, их последствия и главное — методы ликвидации засекречивались в тот период во всех государствах, где они происходили. С 1945 по 1990 годы в США случилось около 300 инцидентов на АЭС и с ядерным оружием. Многое тщательно скрывалось.

Не отставали в этом и наши союзные ведомства. Молчали средства массовой информации. О последствиях испытаний ядерного оружия на Семипалатинском полигоне страна узнала из выступлений народного депутата СССР, известного казахского поэта Олжаса Сулейменова. Авария на Челябинском объекте «Маяк», гибель у берегов США советской атомной подводной лодки — эти горестные события тогда не предавались публичной огласке. А кто в СССР (может быть, кроме КГБ) знал о случае, когда после планового ремонта на одной из атомных электростанций страны в самом взрывоопасном месте был обнаружен оставленный разводной гаечный ключ?

Некоторые политики обвиняют Горбачева, который на заседании Политбюро ЦК якобы настаивал на усилении режима секретности всех вопросов, касающихся Чернобыльской катастрофы.

Мне было известно, что советские ученые-атомщики и медики в начальный период не владели сведениями о глобальных масштабах последствий аварии на ЧАЭС, а ведь им первыми в мировой практике (не в теории, а в суровой действительности) пришлось столкнуться с такой крупной техногенной катастрофой. Как начальник Дежурной службы КГБ СССР, куда немедленно поступала информация о происшествиях на всей территории страны, в числе первых я прочитал шифротелеграмму КГБ Украины от 26 апреля о случившемся пожаре и взрыве на Чернобыльской АЭС. Она была чисто информационной, не особо тревожной. Авария ядерного реактора на атомной станции стала восприниматься как трагедия лишь после того, как на место взрыва прибыли ведущие специалисты-атомщики из Москвы. Мы, в свою очередь, выполняли срочное поручение: ксерокопировали для направления на Украину более тысячи экземпляров методического пособия Министерства здравоохранения СССР по вопросам профилактики и лечения лучевой болезни. Можно представить нашу неосведомленность, неготовность к таким происшествиям, если даже надлежащих медицинских инструкций в достаточном количестве не имелось.

В Киеве в соответствии с должностью я, естественно, стал владеть обширной оперативной и официальной информацией о положении дел на Чернобыльской АЭС и остальных украинских АЭС. Могу с полной ответственностью заявить, что прозвучавшие в адрес Щербицкого, председателя Совета министров Ляшко и председателя Верховного совета Украинской ССР Шевченко обвинения в сокрытии правдивой информации об аварии или непринятии ими надлежащих мер по защите населения от влияния радиации не имеют под собой ни правовых, ни чисто человеческих оснований. Подобные обвинения исходили от известных в республике национал-радикалов, которые на волне митинговщины безответственно спекулировали этой темой, создавали личную карьеру и придавая значимость собственной персоне. Близкие к Шербицкому люди отмечали, что после трагедии Чернобыля он сильно изменился, заметно сдал физически и морально. Чернобыль стал для него тем незримым тяжелым крестом, который он нес до самых последних дней своей жизни.

Волевая и решительная Шевченко, несмотря на успокоительные заключения специалистов «не допускать панических настроений», тут и там поднимала вопрос о принятии мер по защите населения, в первую очередь детей, призывала к немедленному вывозу школьников из Киева на юг. Позволю сослаться на свидетельство осведомленного в событиях вокруг аварии генерала Князева: «Валентина Семеновна, вы знаете, что я не имею права докладывать вам напрямую, но получена исключительно важная информация от ведущих атомщиков Украины и Союза. Они считают, что необходимо срочно принимать масштабные меры по эвакуации сотен тысяч людей на расстояние гораздо больше, чем 30-километровая зона». Князев сообщил ей, что ученые советуют также вывезти из Киева беременных женщин. Та в ответ воскликнула: «Ой! Да у меня же невестка скоро должна рожать!»

Уже подчеркивалось, что действующие в республике атомные станции были союзного подчинения. Тогдашний министр энергетики Украинской ССР Виталий Скляров, авторитетный и высококомпетентный энергетик, отмечал, что руководство республики «никак нельзя было привязать к аварии» и если бы имелась «малейшая возможность свалить вину на республику, сидеть мне в темнице впереди Брюханова» (директор ЧАЭС Брюханов был арестован).

Щербицкий внимательно относился к информации КГБ в адрес Политбюро ЦК по разнообразным проблемам Чернобыльской АЭС. В опубликованном СБУ сборнике секретных документов можно видеть его четкие и деловые резолюции, например: «Лично т. Кочуре Б. В.: проследите, если по линии МАЭ не будут срочно приняты действенные меры, надо поручить сделать это через ЦК КПСС. Прошу доложить. Щербицкий. 18.12.86 г.». «Ознакомить (лично) секретарей ЦК; тов. Кочуре Б. В. прошу проследить по АЭС. Щербицкий. 21.10.88 г.».

Для себя я считал важной всестороннюю поддержку медиков Военно-медицинской службы КГБ, которые под руководством докторов медицинских наук М. Захараш, И. Диденко, Н. Ивановой и других разработали новое направление в медицине — сорбционную терапию при профилактике и лечении лучевой болезни. Впервые в клинической практике успешно применили сорбционные методы детоксикации и квантовой терапии при лечении подвергшихся радиации лиц и уменьшении медико-биологических последствий влияния облучения на чернобыльцев. Все работы велись в сотрудничестве с учеными Украины — НИИ ядерных исследований, общей и органической химии, генетики, онкологии. Комплекс указанных медицинских исследований и достижений медиков Украины удостоен государственной премии Совета министров СССР.

В Совет министров СССР докладывалась информация (за подписями академика Е. Патона, министра здравоохранения Романенко и моей), что институтами Академии наук УССР и

Военно-медицинской службой КГБ УССР выполнен большой объем работ по медико-биологической оценке, профилактике и лечению методом энтеросорбции лиц, получивших высокую дозу внешнего облучения при ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Новые методы лечения могут использоваться в мирное время, а также в условиях военного периода для профилактики и лечения лиц, находящихся в зоне повышенной радиационной опасности.

Я не перестаю гордиться достижениями небольшого коллектива медицинской службы КГБ Украины. И не только я.

Результаты достижений медиков я использовал сполна в своей депутатской деятельности. Врачи Военно-медицинской службы обследовали жителей районов моего депутатского округа в Житомирской области. В выходные дни медицинские работники с применением современного медицинского оборудования и новых методик проводили консультации и лечение жителей, осуществили полную диспансеризацию детей.

И последнее об атомной проблематике: если исходить из решаемых органами госбезопасности задач в этой области, то возникает вопрос о прямой или косвенной доли ответственности КГБ Украинской ССР за случившееся на Чернобыльской АЭС. Моя точка зрения такова, что любая нестандартная ситуация на ядерном объекте (в данном случае не предусмотренное регламентами проведение экспериментов на Чернобыльской АЭС) должна всегда находиться в поле повышенного внимания оперативного состава госбезопасности.

Правительство СССР, а в последующем и независимой Украины для ликвидации последствий Чернобыля направляли тысячи человек, лучших специалистов, огромные финансы и технические средства. Коллективами самоотверженных людей управляли опытные руководители, вплоть до союзных министров и маршалов родов войск. Если бы не героизм огромного числа ликвидаторов аварии на ЧАЭС (свыше 600 тысяч), то последствия катастрофы могли быть неизмеримо трагичнее для украинского, русского и белорусского народов: Украина была не в состоянии сама справиться с таким «лихом».

Недавно в далеком от Чернобыля сибирском городе Кемерово, в парке возле здания областной администрации, я видел прекрасный памятник кузбассовцам — участникам ликвидации аварии на Чернобыльской атомной станции. Он сооружен по инициативе губернатора Тулеева, и благодарные сибиряки в пяти тысячах километров от места ядерной катастрофы поминают подвиг тех сотен тысяч советских людей, которые боролись с этой ядерной чумой.

Становится обидным за нынешнее российское правительство, которое не обращает внимания на сообщения средств массовой информации о тяжелом положении участников ликвидации аварии: отсутствии у них квартир, надлежащего медицинского лечения и лишении ранее существовавших льгот.

Интересы государственной безопасности страны заносили меня в период тех трагических событий в опаленный радиацией «рыжий» лес Чернобыля, к самому эпицентру ядерного взрыва, когда мы с начальником Киевского УКГБ генералом Шрамко однажды вынуждены были войти в самую опасную зону разрушенного реактора, чтобы удостовериться в справедливости поступавших данных о выходе из строя большинства технических датчиков. Мы выполняли свою обязанность докладывать в Москву очередную проверенную и объективную информацию о положении дел на пораженном ядерном реакторе, тлеющем человеческой болью. После такого визита Шрамко пережил коматозное состояние. А я впервые тогда попал в госпиталь, чем заслужил приезд в Киев начальника и главного кардиолога Военно-медицинской службы КГБ СССР. Они с интересом знакомились с анализом моей крови и содержанием в ней радиоактивных соединений и тяжелых металлов.

Жива скорбящая память о павших героях, заслонивших собой путь радиоактивной опасности. Одной из таких жертв стал В. Ивашко, получивший запредельную дозу радиации. Не сдаются живущие на украинской и российской земле герои, которые в момент опасности не думали о себе, не ставили перед государством никаких условий при выполнении своего долга, граничащего с подвигом. Жива светлая память о них и наших делах!

 

Глава пятая

Владимир Ивашко: драма руководителя и коммуниста-демократа

Владимир Антонович Ивашко прожил недолгую, но яркую и плодотворную жизнь ученого и государственного деятеля. Вот основные ее этапы: заведующий кафедрой Харьковского университета, кандидат экономических наук, суровые испытания в Афганистане, при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Первый секретарь обкома партии, секретарь ЦК КПУ, с сентября 1989 года — первый секретарь ЦК КП Украины, народный депутат СССР, член Политбюро ЦК КПСС до 26 августа 1991 года.

Я познакомился с ним в 1987 году во время посещения управления КГБ в Днепропетровске. Ивашко тогда возглавлял партийную организацию крупнейшей в республике области, пятимиллионной по численности населения, исключительно значимой по интеллектуальному и производственному потенциалу в стране. Он проживал в гостинице, там же остановился и я. При первой встрече мы проговорили с вечера чуть ли не до раннего утра. Наши оценки современной обстановки и социально-политического положения оказались близкими, разговор был откровенным, чему способствовала присущая ему особая приветливость, доверчивость и доступность в общении с людьми.

В ходе перестройки страна ожидала освежающих перемен. Многие из руководящего эшелона Коммунистической партии СССР и государственной безопасности искренне приветствовали пришедшего к власти молодого Горбачева в надежде на осуществление нового реформаторского подхода ко многим сторонам жизни, требующим капитального ремонта. Поэтому призыв к перестройке, отходу от застарелых идеологических догм возбудил творческую энергию и в самом обществе.

С Ивашко я общался достаточно близко, когда он вскоре переехал в Киев и стал вторым секретарем ЦК. Особенно тесно сотрудничал с ним, когда он возглавил Компартию Украины после выхода на пенсию Щербицкого. Меня восхитил его сознательный выбор во время избирательной кампании в Верховный совет Украинской ССР, когда он смело решил баллотироваться в сложнейшем по социальной напряженности районе Киева, где конкурентами стали до десяти кандидатов, являвшихся известными в столице личностями. В отличие от Ивашко молодые будущие лидеры Коммунистической партии Гуренко и Кравчук предпочли тогда избираться в сельских округах. Так было спокойнее, особенно Кравчуку, который уже пережил разочарование, получив «черные шары» на выборах в народные депутаты СССР.

Результаты республиканских выборов в Верховный совет Украинской ССР 1990 года наглядно показали неэффективность и непривлекательность призывов КПСС, особенно в сфере экономических реформ. Это встревожило думающих членов партии, которые понимали, что появилось недоверие части населения республики к политике горбачевской перестройки.

В соответствии с новыми законами оппозиционные партии впервые на равных с коммунистами участвовали в выборных кампаниях и получили достаточно высокую народную поддержку. В западных областях республики руховский блок фактически завоевал законодательную власть, получив абсолютное большинство депутатских мест. Национал-радикальные депутаты постепенно захватывали инициативу в украинском республиканском парламенте, настойчиво проводя в жизнь свои планы и замыслы через принятие правовых актов.

Будучи, по сути, либеральным политиком, на первых порах Ивашко допускал ошибки в оценке своих политических оппонентов. До выборов он относился к идеологическим противникам коммунистов, по его выражению, как к «политическим пустоцветам», которые ведут «пустопорожние разговоры» и не способны выдвигать и реализовать конструктивные программы. После провала выборов в западных областях руководству партии пришлось серьезно задуматься и пересмотреть свои взгляды на оппозицию не только на Украине.

Помощник Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева Шахназаров образно, «на глаз» охарактеризовал сложившийся к тому времени в стране расклад политических сил на Съезде народных депутатов СССР: «треть — радикалов и прочих, от анархистов до монархистов; треть — наших; остальные выжидают».

После отмены 6-й статьи Конституции партийная номенклатура стала понимать, что безраздельная монопольная власть КПСС сильно пошатнулась, поэтому многие стали переходить в органы советской власти, пересаживаясь из партийных в депутатские кресла. Действующая реальная власть перетекала в законодательную ветвь — Верховный совет УССР. Политбюро ЦК КПУ могло его контролировать только при условии формирования коммунистического парламентского большинства.

Для завоевания позиций в законодательной власти партийные функционеры должны были учиться на ходу и парламентаризму, и умению овладевать массами, и побеждать своих конкурентов в ходе открытого диалога и свободных выборов. После выборов ситуация в республике для коммунистов оказалась трудной, но не была критической: приложив усилия, они завоевали парламентское депутатское большинство.

Первый секретарь ЦК Ивашко в июне 1990 года на альтернативной основе без особых сложностей избирается председателем Верховного совета УССР, сосредоточив таким образом в своих руках партийную и законодательную ветви власти в республике. Он оказал огромное влияние на развитие событий тех дней, убедив коммунистов отдать треть руководящих постов в парламенте депутатам от Народной рады.

Ивашко «под себя» сформировал постоянный руководящий орган — президиум Верховного совета, включив в его состав и коммунистов, и представителей оппозиционных кругов. Тогда в парламентской жизни республики стали звучать фамилии В. Гринева, И. Юхновского, Д. Павлычко, Л. Танюка, А. Емца и других украинских депутатов. Его действия — это не только поступки зрелого политика, но и порядочного человека — так отозвался об этом его шаге народный депутат СССР Валерий Грищук, известный киевский ученый. Как-то я поинтересовался у Владимира Антоновича, зачем ему нужен такой заместитель в Верховном совете, как харьковский профессор Гринев, слабый организатор, похвалявшийся своим тесным общением с московскими диссидентскими кругами? Он мне разъяснил: «Нужны свежие люди, я его хорошо знаю и могу им управлять». В последующем многие продвинутые им на высшие посты депутаты от оппозиции сыграли в разрушении Союза такую роль, о которой коммунист Ивашко и подумать не мог.

Кроме формирования руководящих звеньев в парламенте, он начал кампанию по существенной замене партийных кадров, особенно в областях. Уходили закаленные трудовыми испытаниями коммунисты, воспитанные при двадцатилетнем пребывании у власти Щербицкого; это были авторитетные и достойные областные руководители, но многие из них, когда Щербицкого не стало, зримо потускнели в своей деятельности. Во многом эта перемена была вызвана объективными причинами.

Ивашко, проводя кадровые преобразования, стал вести самостоятельную политику, спешно добиваясь того, что явно бросалось в глаза, — широкого обновления руководящих советских работников в обкомах и облисполкомах. Кстати, это соответствовало общей тенденции в стране и аналогичным действиям самого Горбачева.

На Украине происходило ранее небывалое явление — добровольная подача заявлений об отставке некоторыми крупными партийными руководителями. В атмосфере ведущихся нападок на Коммунистическую партию, когда и сами коммунисты «били по собственным штабам», и оппозиционеры травили партийных и советских руководителей за преувеличенные привилегии, отказались от своих постов первые секретари областных партийных организаций: Донецкой — Винник, Ворошиловградской — Ляхов и другие. Умелые руководители, они отдали много физических и душевных сил для развития своих регионов. Вынуждены были покинуть свои должности первые секретари Черниговского обкома — Герой Социалистического Труда Палажченко, Харьковского обкома — Мысниченко, опытнейший хозяйственник, полный сил и энергии, при нем область вошла в число ведущих по промышленным и сельскохозяйственным показателям в республике. За короткий срок на Украине было заменено 16 первых секретарей обкомов Компартии (из 25 по числу областей), сменились каждый третий председатель облисполкома, каждый второй из министров, председатель Совета министров и пять его заместителей. Мысниченко честно указывал, что основным мотивом его ухода с ответственной партийной работы послужило то, что он не видел выхода из создавшейся в стране кризисной, ухудшающейся с каждым днем общественно-политической и экономической ситуации. Непродуманность навязанных руководством государства политических и экономических реформ, отсутствие практических механизмов применения перестроечных процессов в общественной и хозяйственной жизни вызывали отрицательный эффект, особенно в удовлетворении материальных запросов людей. В такой напряженной атмосфере многие честные коммунисты, не вынося психологического давления и морального террора, под разными предлогами старались отойти от активной общественной жизни.

Резкую оценку поведения таким партийным руководителям, «сдавшимся без боя», дал в ярком выступлении на пленуме ЦК партии тогдашний член ЦК КПУ Леонид Кучма. «Сегодня стало модным уходить в отставку целым бюро областных комитетов. Но, товарищи, где же ваше чувство собственного достоинства? В странах с развитым самосознанием должностные лица уходят в отставку, скажем, уличенные в супружеской неверности. В нашем же случае речь идет не о безвинном для народа увлечении, а о преступной бездеятельности, попустительстве и безответственности, которые привели к повсеместной разрухе».

В настойчивом проведении ротации партийных кадров Ивашко требовал от руководителей повышения морального облика, недопущения нарушений партийных и этических норм поведения в обществе, злоупотребления служебным положением и пренебрежения законом. При назначении новых руководителей в качестве главных критериев оценки личности он высоко поднимал планку: «приоритет ума, культуры, взвешенности, рассудительности перед болтовней, скоропалительными суждениями, безграмотными рецептами». Партийными лидерами избирались яркие личности — честные, высокие профессионалы в своих гражданских сферах, но часто без партийного опыта и умения воздействовать на общественно-политические события, хотя бы в масштабах одной области.

Ивашко достались в наследство не только указанные сложнейшие кадровые, но и экономические проблемы, которые становились причиной проявлений массового недовольства со стороны населения республики.

Чтобы укрепить влияние Компартии, обновить политическую систему, «сверху» было принято решение о концентрации власти Генерального секретаря ЦК КПСС и Президента СССР в одних руках, о совмещении постов первых секретарей обкомов с должностями председателей облсоветов. Произошло сращивание партийного и государственного аппарата, что нарушило систему управления на местах, привело к вялости и неэффективности власти. Но в повседневной жизни на местах по-прежнему надеялись на командно-административные и силовые методы управления.

В западных областях Украины схема совмещения должностей первого секретаря и председателя облсовета после провала коммунистов на выборах оказалась вообще нереализуемой. В республике эту процедуру удалось осуществить только в 15 областях из 25. Среди населения нарастало разочарование, что сказывалось на настроениях в обществе, приводило к пассивности, безразличию, потере социальных ориентиров и надежд на улучшение жизни.

Партия все больше была вынуждена заниматься хозяйственными проблемами, экономикой, что в условиях падения объема производства и роста дефицита не добавляло коммунистам ни авторитета, ни дивидендов.

Я вспоминаю свое выступление на знаменитом киевском заводе «Арсенал». Конференц-зал не вместил всех желающих, многие толпились в коридоре. Меня забрасывали такими острыми вопросами, которые год-два назад оценивались бы, по меньшей мере, как тенденциозные или провокационные. Тогда широко распространялись различные слухи о бегстве Щербицкого за границу, переводе им за рубеж значительных денежных средств, немало возникало вопросов о предательстве руководителями республиканских органов интересов трудового народа.

Страдали не только партийные активисты, но и люди с ярко выраженной гражданской позицией. Так, по долгу службы и из общения с народным депутатом СССР Борисом Олейником я знал, что в отношении его националистические элементы прибегали к различным нападкам: готовили подложные письма «трудящихся» о нем как «враге нации», требовали депортировать из Украины как «агента Кремля», советовали не покупать произведения этого талантливого украинского поэта.

Нарастали тревожные симптомы несбалансированности экономики страны, которая могла привести к общему разрушению народно-хозяйственных связей между республиками. Руководители ЦК, Совмина республики использовали партийные, хозяйственные и даже личные контакты для поддержки экономики республики, содействовали крупным предприятиям в заключении хозяйственных договоров, чтобы не утратить наработанные десятилетиями межреспубликанские и межотраслевые отношения.

Республика впервые ощутимо столкнулась с превратностями дикого рынка. Кое-кому в союзных республиках уже не хотелось по-братски делиться продукцией, распределяемой ранее в стране при плановом хозяйствовании. По данным Госкомстата УССР, на долю России приходилось более 55 % общего объема ввозимой на Украину продукции: 96 % нефти и попутного газа, 50 % цветных металлов, 75 % рыбы и рыбопродуктов. Республика нуждалась, например, в 60 % леса, за счет собственных запасов могла обеспечиваться газом менее трех месяцев, и, между прочим, дефицит Украины во внешнеэкономических связях покрывался за счет валютных ресурсов России.

Вместе с тем продолжался диктат союзных ведомств, с которым попытался открыто бороться председатель Совета министров УССР Масол. Он отмечал недостаточную компетентность союзных чиновников, у которых десятилетиями стояла одна задача: взять максимум продукции из республик. Это не позволяло уделять достаточное внимание социальным заботам, обновлению основных производственных мощностей, бережному использованию природных богатств республик.

На Всесоюзном совещании представителей рабочего класса выступила народный депутат СССР Ванда Венгловская, избранная в том же, что и я, Коростышевском избирательном округе № 449. Молодая, талантливая и смелая ткачиха Житомирского текстильного комбината показала, что в ходе экономической реформы перестройка хозяйственного механизма практически не коснулась конкретного производства. В текстильной отрасли в республике стало не хватать сырья, ранее поступавшего без задержек из республик Средней Азии. От рубля получаемой прибыли предприятию оставалось менее 20 копеек. Пример из этой отрасли не показателен для Украины с ее огромным потенциалом тяжелой промышленности, но и в металлургической и угольной промышленности стали наблюдаться дестабилизирующие явления.

В условиях наметившегося распада союзнических хозяйственных связей все громче раздавались голоса о необходимости утверждения экономического суверенитета республики, максимального учета и соблюдения ее национальных интересов, выживания за счет собственных возможностей.

Ранее на республиканском потребительском рынке было более или менее благополучно, но в ходе перестройки неожиданно резко возрос дефицит повседневных промышленных и продуктовых товаров, табачных изделий. В то время как в Москве и Киеве велась пропаганда реформ, политики перестройки и обновления, при посещении своего избирательного округа я видел в селах опустевшие прилавки магазинов.

Обстановку стали накалять порой курьезные случаи, говорящие о том, до какого состояния были напряжены нервы и терпение населения. В рождественские праздники 1990 года произошел «черниговский инцидент», когда в рядовом транспортном происшествии столкнулись принадлежащая облисполкому «Волга» и частный автомобиль. В ведомственной машине обнаружились мясо, колбаса, спиртное. Водитель скрылся. Образовавшаяся толпа граждан негодовала, увидев разбросанные на асфальте деликатесы. При недостатке продуктов питания такого повода было достаточно для взрыва возмущения людей — организации многодневных массовых митингов в Чернигове, одном из самых спокойных областных центров. Это происшествие, на первый взгляд бытовое, обнаружило остроту политической ситуации, накопившееся недовольство жителей города тем, что перестройка не дает результатов. Горожан не покидала тревога, которая была вызвана не только ухудшением снабжения, но и общим усложнившимся внутренним положением, обострением межнациональных отношений в стране. На митингах высказывались ранее не звучавшие призывы к ликвидации партийных организаций, созданию независимой печати. Критическое положение спасал начальник управления КГБ Юрий Черников, который выходил в толпу к митингующим и отвечал на злободневные вопросы. В результате людского возмущения в Чернигове своих постов лишились первый секретарь обкома и председатель облисполкома.

Обстановка в органах КГБ была непростой, являлась отражением происходящих в украинском обществе политических процессов. Всем хотелось получить прагматичные советы, каким путем идти вперед, как жить дальше. В апреле 1990 года я попросил Ивашко встретиться с руководящим составом центрального аппарата КГБ. Перед сотрудниками КГБ предстал руководитель новой формации, с коммунистическими и демократическими убеждениями, четкий и твердый в определении надлежащих действий и постановке насущных для жизни республики задач. Мы отметили его высокую эрудицию, мягкий украинский юмор, отсутствие показной важности собственной персоны, что выгодно отличало его от некоторых других тогдашних руководителей с элементами «гетьманизма». Ивашко с тревогой и озабоченностью говорил о переживаемых на Украине сложных этапах революционных преобразований. Многие противоречия и недостатки, проявившиеся сейчас, возникли давно, но не решались годами. В связи с подготовкой очередного съезда в самой компартии начались дискуссии с различными подходами коммунистов к дальнейшему ходу перестройки, вызванные главным образом появившимися негативными явлениями в экономике, сепаратистскими и националистическими тенденциями в западных областях республики.

Ивашко призвал сотрудников КГБ усилить оперативную деятельность по предупреждению фактов экономического саботажа, в борьбе с контрабандой на границе, стремлением спекулянтов вывозить за кордон дефицитные товары и продукты, разбазариванием национального богатства республики «как в розницу, так и в кредит». Конечно, такими преступными действиями занимались далеко не рядовые труженики, колхозники или рабочие, а зарождающаяся рыночная мафия. Требования Ивашко к КГБ совпали с решением высшего законодательного органа — Верховного совета СССР, — возложившего на органы госбезопасности страны задачу борьбы с экономическим саботажем, контроля целевого использования гуманитарной помощи, а также оказания содействия в реализации программы по обеспечению населения продовольствием и товарами первой необходимости. Скажу откровенно, сотрудники КГБ республики не испытали великого энтузиазма наделением такими полномочиями, тем более что задача борьбы с экономическим саботажем не была подкреплена кадрами, все делалось в рамках существующего штатного расписания.

Этой сферой деятельности с большим размахом занимались в милиции тысячи специалистов по борьбе с хищениями социалистической собственности.

Комитет республики сосредоточился на другой, более близкой по компетенции непосредственной задаче, касающейся государственной границы Украинской ССР, которая уже приобретала качественно новый характер. Благодаря политике демократизации и международным договоренностям, без бюрократических проволочек оформлялись документы на выезд жителей приграничных областей в сопредельные государства. Но, к сожалению, появилась и категория путешественников, которые стремились использовать упрощенный переход государственной границы в корыстных, спекулятивных целях. Управления КГБ в западных областях докладывали, что в условиях обострения социально-политической обстановки из-за продовольственных трудностей увеличились выезды жителей областей в приграничные государства с целью незаконного обогащения.

В западных областях действовала региональная мафия, которая находила возможности «добывать» и с нарушением законов переправлять в соседние страны (особенно в Польшу) товары, пользующиеся там спросом. Наряду с этим, польские граждане пользовались правом приобретать на любую сумму в твердой валюте различные товары, изделия из золота и драгоценных камней. Так, только в 1990 году из Львовской области, которую посетило до 900 тысяч поляков, при местном дефиците были вывезены десятки тысяч телевизоров, сотни тысяч электробытовых товаров.

Органы безопасности Закарпатской области установили преступную группу, которая изготавливала и реализовывала приглашения на посещение Югославии частными лицами. При обыске были изъяты около тысячи фиктивных приглашений, поддельные печати муниципалитетов ряда городов Австрии, ФРГ, Югославии, иностранная валюта, восемь легковых автомашин, два пистолета. По согласованию с Ивашко в Закарпатье была командирована группа сотрудников 2-го (контрразведка) управления КГБ Украины, вместе с ними — специальный корреспондент «Радянсько! Украши» М. Дорошенко.

Ивашко поддерживал КГБ республики, который поставил заслон нарушениям законности при выездах за рубеж, пресекал деятельность местных воротил и преступных группировок в западных приграничных областях.

Сотрудниками контрразведки было установлено, что регулярными поездками за границу стали злоупотреблять секретари обкомов и райкомов, работники исполкомов, сотрудники правоохранительных органов, представители теневой экономики. Местные чиновники установили теплые отношения с пограничными и таможенными службами, пользовались безвизовыми поездками и бесконтрольным пропуском вывозимых товаров выше установленных норм. Местная таможня превратилась в «проходной двор» для партийной номенклатуры; отмечен случай, когда три секретаря райкома партии одного из районов обеспечивали бесконтрольный выезд через границу каравана из восьми автомобилей с контрабандными товарами. В числе постоянно выезжающих в Югославию (с контрабандным товаром на автомобиле с обкомовскими номерами) оказался сын первого секретаря обкома партии. Югославский синдром легкой наживы приводил к тому, что на рынке за рубежом работник областного комитета партии торгует дефицитными консервами, а сотрудник областной прокуратуры — копченой колбасой.

По материалам КГБ журналист Дорошенко опубликовал несколько статей о «высокопоставленных туристах». В приграничных областях они вызвали невиданный резонанс, обсуждались в трудовых коллективах. Ксерокопии газетных статей не просто распространялись, ими торговали.

Изучив представленные КГБ Украины материалы, Ивашко созвал Политбюро ЦК КПУ, в заседании которого участвовали первые секретари обкомов партии и председатели облисполкомов всех областей. Политбюро ЦК приняло решения по наведению надлежащего порядка в пограничных и таможенных службах, пресечению коррупции в партийных, советских и правоохранительных органах. От занимаемых должностей были освобождены первый секретарь обкома, председатель облисполкома, десятки должностных лиц в райкомах, райисполкомах и правоохранительных органах Закарпатской области. Вспоминаю упрек Ивашко, высказанный в адрес присутствующих на Политбюро руководителей областей. «Вы что, сами не видели творившихся безобразий?! И только один орган в республике, именно КГБ, обеспокоился положением дел». До Ивашко таких острых заседаний Политбюро ЦК КПУ и массовых наказаний партийных работников не припоминаю.

Мне было приятно прочитать в газетных публикациях о том, что сотрудники управления КГБ по Закарпатской области оказались на высоте и «не поддались искушению использовать свое положение в обход очередей за паспортами и валютой, чтобы полакомиться «югославским пирогом».

Подводя итоги работы КГБ по борьбе с экономическими преступлениями в приграничных областях, отмечу, что в течение года был пресечен контрабандный вывоз из республики товаров на сумму около трех миллиардов рублей. Ивашко на пленуме ЦК КПСС сказал похвальные слова в адрес КГБ Украины, что случалось не часто.

На общем фоне ухудшения условий жизни в республике происходило увеличение социальной преступности. В 1990 году правоохранительными органами МВД, КГБ было ликвидировано около двух тысяч преступных группировок, порожденных в значительной степени сложным экономическим положением. Нарастала агрессивность, техническая оснащенность, вооруженность преступных элементов, их сращивание с теневой экономикой.

В этой связи мне хотелось бы привести вопрос корреспондента газеты «Известия» Н. Бакланова:

— Николай Михайлович, помимо борьбы с уголовной преступностью, у вашего ведомства есть еще одно, так сказать, «профильное» направление. Как работается чекистам в нынешний бурный революционный период?

И мой ответ:

— Ситуация ныне действительно непростая. Об этом свидетельствует и то, что Верховный совет СССР утвердил указ, предусматривающий ответственность за публичные призывы к насильственному свержению или изменению существующего строя, за разжигание национальной и расовой ненависти. Если вернуться к рассуждениям о необходимости обеспечить «революционный порядок» и о «твердой руке», которая могла бы это сделать, то замечу: о ней вспоминают не только во имя борьбы с уголовной преступностью. О «твердой руке» нередко тоскуют те, кто по долгу своей деятельности призван работать в постоянном контакте с людьми. Им, надо полагать, было значительно проще руководить в условиях жесткой командной системы. Подобные подходы, думается, ошибочны, ибо люди, облеченные доверием народа и властью — будь то партийные, советские работники или сотрудники милиции, чекисты, — должны в своей деятельности постоянно руководствоваться лишь законом».

Ряд преступлений в компетенции КГБ — контрабанда, незаконные валютные операции — относятся к числу правонарушений, в значительной степени порожденных экономическими условиями. Но такое объяснение не означает, что правоохранительные органы могут не слишком напрягаться на трудных участках борьбы с нарушениями законности, рассчитывая, что по мере оздоровления экономики такие явления исчезнут сами собой. Наоборот, украинские чекисты пресекали организованные формы преступности, имеющие выход за рубеж, активизировали борьбу с коррупцией, приобретавшей в определенной степени политический характер, угрожающий безопасности страны.

В период возрастающей напряженности в республике, острых идеологических дискуссий Компартии Горбачев захотел видеть своим заместителем (генерального секретаря ЦК КПСС) Ивашко; вокруг предстоящего назначения развернулась целая кампания.

Видные украинские политики, как коммунисты, так и национал-радикалы, с отъездом Ивашко предвидели нарушение управляемости в республике, ведь он в парламентской борьбе укрепил лидерство в самой партии, умело контролировал обстановку при сложном раскладе коммунистических и оппозиционных сил в республике. В то время, когда стало известно о новом назначении Ивашко на работу в Москву, проходил Съезд народных депутатов СССР. Валентина Шевченко, уже не занимавшая после многолетнего председательствования в Верховном совете каких-либо государственных должностей, переживая за будущее Украины, прорвалась к Горбачеву. В течение нескольких часов она буквально со слезами умоляла его не забирать Ивашко из республики.

Я доложил Крючкову о неодобрительной реакции на возможный отъезд Ивашко, объяснив, что его уход из республики, напоминающий бегство, существенно ослабит руководство законодательной властью, которую он комплектовал, по существу, под себя. Крючков обещал обсудить данный вопрос с Горбачевым.

На мои почти дружеские уговоры не покидать республику Владимир Антонович отвечал, что в Политбюро КПУ и в Верховном совете оставляет хорошо подготовленные кадры. Он называл руководящих лиц (С. Гуренко, Г. Харченко, Л. Кравчука, И. Плюща), отзывался положительно об их деловых качествах: «Они успешно обойдутся без меня».

Безусловно, перевод Ивашко на работу в Москву в столь критический период ослабил республиканское руководство, если не сказать больше — сработал на подрыв авторитета и влияния коммунистов. Нельзя ему было уезжать с Украины в той обстановке, когда больше половины областных руководителей были заменены им, а сам он широко и сознательно допустил представителей оппозиции к руководству ведущими комитетами Верховного совета. Депутат Александр Коцуба в знак протеста прямо на трибуне парламента выбросил свой партийный билет, рассматривая поведение Ивашко как партийное предательство. Украинский комсомол объявил отъезд Ивашко как «не до конца продуманный и безответственный шаг, ведущий к углублению политического кризиса и ослаблению конструктивного потенциала парламента». Националистические элементы обвинили его в предательстве национальных интересов и организовали демонстративные массовые шествия — «проводы Ивашко с похоронами», символически бросив в Днепр «венок» из колючей проволоки.

В качестве заместителя генерального секретаря ЦК КПСС (второе лицо в партии) Ивашко стал заниматься огромным объемом новых для него проблем, жизненно-важных для страны. В Москве за короткое время он не сумел вписаться в атмосферу, бытовавшую в ЦК, приспособиться к кремлевским нравам. Оставался самим собой; опыт руководства огромной республикой, личное обаяние, трудоспособность, эрудиция, воспитанность — все это делало его авторитет достаточно высоким, но мало заметным и невлиятельным в высших партийных кругах, в Политбюро, где преобладали кремлевские старцы. «Добрый, хороший человек, — отмечал заведующий аппаратом Горбачева Болдин, — в силу резкой перемены в своей судьбе, тяжелой болезни, Ивашко так и не сумел показать свои дарования, раскрыть возможности политического лидера».

Заседания секретариата стали проводиться все реже, терять свою организационную значимость. По мнению того же Болдина, Ивашко страдал существенным недостатком, свойственным преподавателям: забываясь, он читал нравоучения, держал вступительные речи, что было необычно и не нужно для председательствующего на заседаниях секретариата ЦК.

В дни объявления ГКЧП Ивашко болел, после операции проходил курс лечения заболевания щитовидной железы, характерного для ликвидаторов аварии на ЧАЭС.

22 августа 1991 года под влиянием Ивашко ЦК вынес постановление о том, что шифротелеграмму от 19 августа о поддержке ГКЧП считать недействительной, составленной на основе дезинформации о состоянии здоровья Президента СССР Горбачева и других обстоятельствах введения чрезвычайного положения.

Имя Ивашко мужественно зазвучало в тяжелый политический период, когда он, единственный из высшего круга руководителей КПСС, несмотря на плохое состояния здоровья, с группой рядовых коммунистов защищал в Конституционном суде России Коммунистическую партию, доказывал неправомерность ее ликвидации в связи с ГКЧП.

В Киеве и Москве Ивашко был охраняемым должностным лицом. Скажу, что в ходе организации его охраны никогда не возникало каких-либо проблем; в повседневной жизни он был настолько скромен и непритязателен, что обеспечение его личной безопасности проходило незаметно и без каких-либо вопросов или претензий.

В Москве мы созванивались, иногда встречались у меня или у него на квартире в цековском доме. В беседах чувствовалось, что Ивашко внутренне сожалел о своем отъезде в Москву, поэтому было больше воспоминаний об Украине, чем обсуждений политических проблем современной противоречивой и трудной действительности. Встречи с Ивашко я не афишировал; служебную машину оставлял за квартал и дворами шел к нему на квартиру. Не хотелось, чтобы у ельцинского окружения возникали вопросы по поводу встреч министра безопасности России с опальным заместителем Генерального секретаря ЦК КПСС, подвергавшимся в те дни нападкам в связи с выступлениями в Конституционном суде по защите КПСС. Ивашко с достоинством испытывал все тяжести психологического давления в эти сложные и опасные годы.

Последний его телефонный звонок был из больницы на улице Грановского, куда Ивашко был госпитализирован. Он сказал, что уезжает в Германию для консультации по лечению «дней на 10–12. Вернусь, тогда мы встретимся». В Германии через несколько дней его не стало.

 

Глава шестая

Харьковская Катынь

Когда в 1939 году Красная армия перешла границу Польши, а западные области Украины и Белоруссии вошли в состав союзных республик СССР, в советском плену оказалось около 25 тысяч польских военнослужащих. Они содержались на Украине в трех спецлагерях НКВД для польских военнопленных: Осташковском, Козельском и Старобельском. Лагерь для военнопленных в небольшом городке Старобельске отличался от других тем, что в нем находился исключительно офицерский состав в звании от капитанов до генералов польской армии. На начало 1940 года в этом лагере находилось 3885 человек; часть из них была вывезена в Москву, в том числе начальник штаба кавалерийской бригады генерал Владислав Андерс, ставший командующим созданной в 1942 году по решению советского правительства Польской армии. К концу 1942 года 80-тысячная армия Андерса была эвакуирована из СССР в Иран и в дальнейшем вместе с американскими союзниками приняла участие в операциях по освобождению Италии от немцев.

Судьба польских военнопленных Старобельского лагеря прояснилась, когда стали известны засекреченные партийные решения. 5 марта 1940 года было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о расстреле «находящихся в лагерях для военнопленных 14 700 польских офицеров, чиновников, полицейских, разведчиков, жандармов и тюремщиков». Основанием для указанного решения послужила докладная записка народного комиссара внутренних дел СССР Берии на имя Сталина, в которой предлагалось в особом порядке рассмотреть дела содержащихся в лагерях и расстрелять польских пленных, исходя из того, что «все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти».

Долгие годы Катынь под Смоленском оставалась единственным достоверно известным местом захоронения польских военнопленных. 13 апреля 1943 года германское радио сообщило об обнаружении под Смоленском захоронений польских офицеров, расстрелянных советскими властями. 15 апреля последовало официальное опровержение Совинформбюро, согласно которому польские военнопленные летом 1941 года были заняты на строительных работах западнее Смоленска, попали в руки немцев и были ими уничтожены.

В 1944 году, после освобождения Смоленска от немцев, во главе с академиком Н. Бурденко была создана специальная комиссия для установления и расследования обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками польских офицеров в Катынском лесу. Согласно выводам этой комиссии, военнопленные поляки, находившиеся в лагерях возле Смоленска и оставшиеся там после вторжения германских войск, считались уничтоженными немецкими оккупантами. Результаты расследования широко освещались в советской и зарубежной печати, прочно укрепились в общественном мнении. Геббельс в своем дневнике сделал запись о том, что катынское дело становится колоссальной политической бомбой, которая в определенных условиях еще вызовет не одну взрывную волну.

3 марта 1959 года председатель КГБ при Совете министров СССР Шелепин направил первому секретарю ЦК КПСС Хрущеву совершенно секретную записку (она была написана от руки), подтверждавшую, что 14 552 пленных офицеров, жандармов и полицейских бывшей буржуазной Польши (в том числе из Старобельского лагеря 3820 человек), а также 7305 заключенных поляков, содержавшихся в тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии, были расстреляны в 1940 году на основании санкции Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года. Шелепин предлагал уничтожить все учетные дела на расстрелянных лиц; он делал вывод, что для советских органов эти дела не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности и вряд ли могут представлять действительный интерес для наших польских друзей. Конечно, это не так. В годы горбачевской перестройки активно велись дебаты по трагедии под Катынью, пакту Молотова — Риббентропа и другим, ранее засекреченным историческим событиям.

В марте 1990 года КГБ Украинской ССР вместе с прокуратурой Харьковской области стали заниматься выяснением обнаруженных неизвестных захоронений в лесопарковой зоне. Оперативно-следственной группой были проведены частичные эксгумации: в шестом квартале лесопарковой зоны Харькова были обнаружены останки около двухсот польских офицеров (судя по найденным документам и опознавательным знакам).

Судьба военнопленных Старобельского лагеря до конца оставалась неизвестной: они могли быть уничтожены, как случилось в Катыни, или ушли в армию Андерса.

На мои обращения к руководству КГБ СССР поступил ответ, что в архивах госбезопасности материалов, проливающих свет на эту проблему, не имеется.

Крючков, оказывается, не знал о прежних докладах, сделанных в ЦК КПСС Шелепиным, и в своих воспоминаниях отмечал, что версия о причастности советской стороны к гибели польских военнослужащих «со счетов не сбрасывалась», были сомнения в достоверности официальных советских сообщений о том, что уничтожение поляков в Катыни — дело рук немцев.

Для нас сомнения развеялись после того, как молодой сотрудник УКГБ по Харьковской области обнаружил в Москве, в архивах конвойных войск НКВД, списки репрессированных польских военнопленных Старобельского лагеря. Согласно конвойным нарядам, все военнопленные этапами, по 79 человек в вагоне, в апреле-мае 1940 года были отправлены в распоряжение управления НКВД Харьковской области. Когда были установлены свидетели расстрелов, не осталось никаких сомнений в их уничтожении. Прокуратурой области было возбуждено уголовное дело в отношении бывших сотрудников НКВД, которые оказались причастными к расстрелам польских военнопленных Старобельского лагеря.

Я начал интересоваться тем, как ведется расследование по делу о жертвах Катыни, и позвонил в Смоленск начальнику областного управления КГБ Шиверских. Позже в своей книге «Разрушение великой страны» он напишет о разговоре со мной: «Сначала он подробно расспросил, какие имеются материалы по катынской трагедии, потом рассказал, что в архивных материалах конвойных войск обнаружены документы, свидетельствующие о том, что из фильтрационных лагерей польские офицеры доставлялись в Харьков, где их расстреливали — где-то около трех тысяч». Когда из УКГБ по Харьковской области поступили материалы расследования, я ознакомил с ними Ивашко. Нами были определены дальнейшие шаги: договорились довести до польского правительства, независимо от московских решений, обнаруженный в архиве список польских офицеров, этапированных из Старобельска в Харьковский НКВД. КГБ УССР направил в Политбюро ЦК Компартии Украины на имя Ивашко специальную записку с предложениями сообщить польскому правительству сведения о судьбе польских военнопленных Старобельского лагеря, объявить место их захоронения под Харьковом мемориальным кладбищем, установить там памятник.

В этой лесопарковой зоне находились также захоронения жертв репрессий сталинского времени, а также погибших от рук немецко-фашистских оккупантов советских патриотов, коммунистов и подпольщиков. Поэтому здание пансионата УКГБ по Харьковской области, которое располагалось недалеко от этой территории, намечалось превратить в музей памяти и скорби.

С согласия Ивашко я встретился с генеральным консулом ПНР в Киеве С. Чосеком, показал ему списки польских военнопленных. У этого мудрого, внешне спокойного дипломата глаза наполнились слезами. Эта трагедия до сих пор отзывается болью невосполнимой утраты, живет в тысячах польских семей. Он предложил провести официальную дипломатическую процедуру передачи этих материалов польскому правительству.

Списки польских офицеров были переданы мною в генконсульство ПНР в присутствии заместителя министра иностранных дел Украинской ССР и двух депутатов Польского сейма, прибывших в Киев специально для этого события. В Польше состоявшийся акт передачи украинскими властями сведений о погибших польских офицерах широко освещался в средствах массовой информации.

В последующем, в 1992–1993 годах, вместе с Чосеком мне пришлось заниматься уже и проблемой «Катынского дела». Тогда шел активный обмен с польской стороной информацией российских спецслужб и военной прокуратуры, заканчивавшей расследование по всем лагерям, где содержались поляки. Чосек был в ранге чрезвычайного и полномочного посла Польши в Москве, я работал в Министерстве безопасности России.

Советский Союз признал вину в уничтожении пленных польских офицеров только через полвека: ТАСС сообщил о «непосредственной ответственности за злодеяния в Катынском лесу Берии, Меркулова и их подручных», совершивших «одно из тяжких преступлений сталинизма». Президент СССР Горбачев передал президенту Польши Ярузельскому архивные материалы на расстрелянных польских военнопленных. В проблеме Харьковской Катыни огромную роль сыграли волевые, политические решения Ивашко, давшего согласие на раскрытие полной правды и передачу материалов польской стороне о судьбе их граждан — военнопленных Старобельского лагеря. Не знаю, советовался ли он с кем-либо в Москве, но для сотрудников КГБ его санкция была определяющей; мы продолжали проводить работу по выяснению судьбы польских граждан, которые содержались перед войной в тюрьмах западных областей Украины. Из встречи с заместителем генерального прокурора Польши Снежко мне было известно о том, что Служба безопасности Украины установила данные на более чем 3,5 тысяч заключенных тюрем западных областей УССР, которые по указанию Берии были расстреляны при наступлении фашистских войск.

В октябре 1993 года у меня состоялась деловая поездка в Польшу по приглашению министра внутренних дел Мильчановского. При согласовании программы пребывания делегации Министерства безопасности России (в ее состав входили мой помощник Алексей Щербаков, начальники управлений МБ Валентин Соболев, Анатолий Трофимов и начальник Калининградского управления МБ Вячеслав Ращинский) мне сообщили, что буду принят президентом Польской республики Валенсой и главой Польского сейма. На мой вопрос, чем определяется такой уровень встреч с высшими руководителями страны, не соответствующий положению министра, мне дали понять, что польским властям хорошо известна деятельность украинских чекистов по выяснению судьбы польских военнопленных Старобельского лагеря. Незабываемые встречи сохранились в моей памяти. Но об этом позже.

Установление исторической правды вокруг указанной проблемы давалось нелегко. Проведенная работа по линии органов КГБ и прокуратуры была необходима не только для укрепления отношений между СССР и Польшей. Истина в подобных вопросах больше нужна для собственного народа, чтобы осознать трагедию прошлого, взаимно попросить прощения, как это сделал во время визита в Польшу 25 августа 1993 года Ельцин, возложив венки к памятнику жертвам Катыни.

Мы можем сказать, не стоит ли в данном случае вспомнить о том, как поступили польские власти со 120 тысячами военнопленных Красной армии в годы Гражданской войны? Сталин, вероятно, хорошо помнил те годы. Возможно, что расстрелы польских военнопленных были местью за гибель наших соотечественников в те далекие, грозные и незабываемые для нас времена…

 

Глава седьмая

Шторм горбачевской перестройки

Наступивший 1990 год был насыщен исключительно важными политическими событиями, совершенно необычными для предыдущих лет общественной жизни страны. Оставалось немногим более года до ликвидации Союза ССР. Для исторической жизни любого государства это лишь мгновение, короче времени горения спички.

Повседневная действительность в стране и республике в ходе перестройки стала напоминать беспокойное и штормовое море, куда постоянно вливались чистые и мутные ручьи демократических реформ, качественно менявшие (на тот момент не понятно, в положительную или отрицательную сторону) облик советского общества. Продолжались призывы к ускорению, обновлению, развитию социализма с «человеческим лицом» и «общечеловеческими ценностями». У нас звучали заверения в «социалистическом выборе», а в это время у наших западных соседей менялись политические ориентиры, рушилось социалистическое содружество, исчезал пролетарский интернационализм, коммунистические партии теряли доверие населения своих стран. В ликующем порыве к всестороннему развитию демократии, идейного плюрализма, гласности, к невиданным политическим нововведениям, требованию расширения свобод личности мы продвинулись так далеко вперед, что оторвались от реальной, не всегда обустроенной земли и стали забывать о хлебе насущном. Произошло то, что и должно было случиться: обозначился огромный разрыв между провозглашаемыми лозунгами и конкретными делами, последовал резкий упадок экономики и научно-технического прогресса страны, началось обнищание значительной части населения. Трудовые будни дополнялись многотысячными забастовками, митингами и демонстрациями рабочего класса, дестабилизацией рынка, товарным дефицитом, очередями в магазинах, напряженностью в межнациональных отношениях. В обществе стали заметно нарастать неуверенность в результатах проводимой политики перестройки, бюрократизм и угодничество, подвергались сомнению неподкрепленные обещания и заверения первых лиц страны, разрыв между словом и делом.

Под давлением растущей оппозиции руководство КПСС продолжало осуществлять явно не просчитанные по грядущим последствиям и проводимые в спешном порядке эксперименты в системе государственной власти: отмена конституционных положений о руководящей роли Коммунистической партии в стране, передача полноты власти Советам, внедрение в общественно-политическую жизнь многопартийности, изменение порядка выборов законодательной власти.

Сущность происшедших в 1990 году преобразований в системе избирательного законодательства сводилась к тому, чтобы возродить и придать значимость народовластию путем всеобщих выборов на многомандатной основе, при свободном волеизъявлении всего народа. Советы всех уровней должны становиться полновластными, их решения — не зависящими от партийных комитетов.

Но в реальной жизни этого не случилось. Наверное, прав был народный депутат СССР академик Сахаров, когда утверждал, что первый съезд не выполнил главной задачи: не передал власть из рук партии в руки Советов.

В феврале 1990 года Ивашко собрал расширенный пленум ЦК Компартии Украины, на котором члены ЦК оценили сложившуюся в республике социально-политическую обстановку как достигшую критического уровня, находящуюся на грани неуправляемости. Отлаженный за долгие годы партийно-хозяйственный механизм начал давать серьезные сбои, а привнесенные реформами перестройки не продуманные до конца рыночные методы управления народным хозяйством не приносили намечаемых результатов. Партийные комитеты в разрешении возникающих проблем продолжали подменять исполнительную власть и хозяйственные органы. Впрочем, без опыта, энергии и конкретного вмешательства коммунистов экономическая жизнь республики вообще бы рухнула.

Не менее остро протекал процесс обновления и в идеологической области. В умах растерявшихся людей начиналась сумятица. И это было не случайно, ибо появились наспех скроенные рецепты выхода из кризиса. А когда у человека нет толкового, выверенного раздумьем и практикой решения, он прислушивается к множеству разнообразных и противоречивых мнений, и неразбериха усиливается. Во многих недостатках обвиняли агрессивность средств массовой информации и диссидентствующих демократов. Курс на демократизацию и гласность нередко приобретал неуправляемый, спонтанный характер, в частности приводил к огульному отрицанию положительных сторон социалистической действительности. А ведь позитивного в прежней жизни было немало.

В партийной среде нарастала критика проводимой Политбюро ЦК КПСС и лично Горбачевым линии руководства. Отмечалось отсутствие последовательности и настойчивости в реализации, прежде всего, экономических задач в ходе перестройки, улучшении материальных условий жизни народа, наведении правопорядка, достижении стабильности и спокойствия в обществе. Позднее, оправдываясь перед своей совестью, многие мои современники (и я с ними) признавались, что политику перестройки просто-напросто «заболтали».

Горбачев, конечно же, понимал всю драматичность складывающейся ситуации в стране, но призывал «не впадать в крайности, постоянно помня как об огромных возможностях, так и о подстерегающих опасностях» в осуществлении перестройки.

Ивашко предложил мне выступить на пленуме ЦК КПУ. Согласившись, я изложил свою оценку происходящих в обществе перемен. Особо подчеркнул, что коммунистам выпала нелегкая судьба работать в поистине судьбоносное время: в республике происходят исторические преобразования, углубляется демократический процесс, расширяется гражданская активность, растет национальное самосознание. В эти процессы включились различные слои населения со своими насущными заботами. Осуществляются программы развития культуры, устраняются белые пятна в историческом наследии, тяжелые последствия сталинских времен, трагически затронувшие жителей многонациональной республики. В выступлении я поделился своими выводами по поводу возникших трудностей экономического и социального характера, которые вызывали негативные процессы в республике. Всплывшие на волне перестройки политические авантюристы, коррумпированные элементы разжигали националистические и сепаратистские настроения среди населения, обрушивались нападками на Коммунистическую партию, на людей с активной жизненной позицией. Эти антиобщественные элементы пытались оказывать давление на органы власти, запугивать население, отвлечь его от участия в переустройстве общества. Все это вызвало обоснованную тревогу и требовало от партийных и правоохранительных органов более решительных действий по наведению правопорядка, организованности, дисциплины и стабилизации в обществе.

Я предлагал выработать отвечающие требованиям времени эффективные меры по нормализации обстановки, призвал коммунистов овладевать искусством ведения аргументированного политического диалога и привлечения на свою сторону людей.

Рабочий класс прибегал к забастовочным акциям, а комсомол терял идеологические ориентиры. Заведующий отделом ЦК комсомола А. Разумков справедливо отмечал, что партийные органы в одних случаях держат комсомол на коротком поводке, в других — махнули на него рукой, в третьих — доводят даже до столкновения, вроде «мы уже не союзники». Я считал, что надо умело выбивать механизмы воздействия на рабочих и молодежь из рук оппозиции. Заверял, что КГБ и правоохранительные органы республики способны дать адекватный отпор противникам советского строя.

К сожалению, справедливые слова запоздали. Буквально в течение года обстановка кардинально поменялась: страна оказалась на пороге возникновения чрезвычайного положения.

В романтическом, как сегодня мне кажется, и несколько наивном порыве я призывал использовать авторитет Украины в стабилизации обстановки не только в родном краю, но и в целом на территории СССР. «…В нашей республике огромный интеллектуальный потенциал. Велик авторитет Украины и ее лучших представителей, сынов и дочерей, в других братских республиках», — говорил я в своем выступлении на пленуме ЦК КПУ.

Вскоре после него исключительно важным событием 1990 года стал мартовский III Съезд народных депутатов СССР, который принял поправки в Конституцию СССР, отменяющие статьи 6 и 7. Именно эти статьи закрепляли руководящую роль Коммунистической партии, «авангарда всего народа» в нашем государстве. В соответствии с новой редакцией Конституции страны Коммунистическая партия Советского Союза, другие политические партии, общественные организации через своих представителей в Советах народных депутатов участвуют в выработке политики государства, управлении государственными и общественными делами. Статья 7 констатировала, что все политические партии и массовые движения действуют в рамках Конституции и советских законов. Не допускалось создание и деятельность партий и движений, имеющих целью насильственное изменение советского конституционного строя и целостности социалистического государства, подрыв его безопасности, разжигание социальной, национальной и религиозной розни.

Горбачев на съезде убеждал делегатов, что после внесения в Конституцию СССР изложенных изменений открывается важный этап развития нашего общества. Отныне Коммунистическая партия будет действовать наравне с другими политическими партиями, участвовать в выборах, добиваться права на формирование союзных и республиканских правительств, местных органов власти демократическими методами. Тогда казалось, что в советском обществе в дальнейшем все будет развиваться позитивным и демократическим путем. Но все-таки, приветствуя многие преобразования времен перестройки, я на съезде проголосовал против отмены статьи 6 Конституции в числе 906 депутатов (1067 депутатов были «за»).

Следует признать, что эти конституционные изменения в дальнейшем привели к непрогнозируемым последствиям, демонтажу государственного механизма власти, при помощи которого рушилась правящая партия, осуществлявшая партийные, государственные и хозяйственные функции. Убрав этот цементирующий фундамент власти, наше государственное устройство рассыпалось, а новые политические партии пошли своим оппозиционным и разрушительным путем к существующему социалистическому строю.

Тогда же, на III съезде, народными депутатами СССР был избран Президент СССР — первый и единственный в истории советского государства. Приведу высказывания некоторых депутатов относительно кандидатуры Горбачева на этот пост.

Представитель депутатского корпуса от Украинской ССР Ивашко внес кандидатуру Горбачева, охарактеризовав его как «автора и инициатора перестройки», стремящегося к обновлению всех сторон жизни советского общества. Этот кандидат в президенты — человек демократический, без диктаторских замашек, решивший начать революционные социальные преобразования.

Народный депутат СССР Мартиросян, командир войсковой части в городе Ровно, в выступлении отметил, что Горбачев принес надежду советскому народу, дал «глоток чистого воздуха».

В. Лисицкий, народный депутат СССР от Николаевской области, в чем-то засомневался и внес предложение установить трехлетний срок полномочий первого Президента, чтобы проверить, как он будет справляться со своими обязанностями. Совершенно напрасно Виктор Иванович настаивал на таком сроке: Горбачев после своего избрания не продержался и двух лет.

С особым вниманием я слушал депутата из Кузбасса Т. Авалиани, который был категорически против кандидатуры Горбачева, обвиняя его в нерешительности, «метании туда и сюда». Он говорил, что под рукой Руси в течение 600 лет объединялись народы, междоусобная борьба и вмешательство извне заставляли их искать покровительства Руси. А за недолгие годы перестройки мы получили обратный результат.

В вопросах экономической реформы Горбачев сначала выпускал одних экономистов с их теориями, и государство поворачивалось к этим «мессиям», потом появлялись другие экономисты-реформаторы, и происходил обратный поворот. Сколько можно было разворачиваться такому громадному государству, как СССР? Надо ведь просто-напросто употребить власть, которой у Горбачева было предостаточно, чтобы привести страну в нормальное состояние, подчеркивал болеющий за судьбу Отечества депутат Авалиани.

В выступлениях других депутатов выражалась тревога о состоянии страны, чей экономический уровень опускается все ниже и ниже. В 1990 году в России и Украине более 10 % населения существовало на доходы, составляющие одну треть от нормального прожиточного уровня. Между тем 14 миллиардов рублей в бюджете (тогда это была солидная сумма) направлялась на помощь различным иностранным государствам. Председатель Совмина УССР Масол в присутствии руководителей республики бросил в лицо Горбачеву: «Какой же Вы специалист, имеющий высшее юридическое и экономическое образование, если считаете достижениями в ходе перестройки повышение заработной платы, тогда как производительность труда в стране не растет, а серьезно падает?»

Депутатская группа коммунистов «Союз» в список для тайного голосования рекомендовала внести кандидатуры Горбачева, Рыжкова и Бакатина.

Итоги голосования за Президента СССР многие депутаты расценивали как разыгранный спектакль: заранее знали, что из названных кандидатур двое возьмут самоотвод. Горбачев получил 1329 голосов, против выступило 495 депутатов. У меня нет сомнений в том, что за Рыжкова проголосовало бы большинство, если бы он не попросил самоотвода и дал согласие остаться в бюллетене для тайного голосования.

После избрания Президентом СССР, Горбачев подчеркивал свою приверженность единству страны, укреплению суверенитета союзных республик, их экономической и политической самостоятельности. Он считал безотлагательной разработку нового Союзного договора и впервые произнес, что при этом следует предусмотреть дифференциацию федеративных отношений с учетом своеобразия, условий и возможностей каждой республики. Горбачев говорил, что в последнее время возникла опасность распространения националистических, шовинистических и даже расистских лозунгов, и призывал с этим беспощадно бороться, применяя всю силу законов страны. Некоторые группировки, подчеркивал Президент СССР, пытаются добиться своих целей путем насилия, разжигания нетерпимости, национальной розни, давления на государственные институты посредством разного рода ультимативных требований. Такое развитие процессов надо решительно остановить, призывал Горбачев, но делалось для этого явно недостаточно, как показали дальнейшие события.

В его речах звучали обтекаемые формулировки. Горбачев продолжал экспериментировать в реформах, формируя совершенно новые структуры президентской власти — Президентский совет, который вскоре распускается, а вместо него образуется Совет безопасности с теми же политическими фигурами. Аппарат Президента создавался на основе партийных кадров из отделов ЦК, которые стали работать на президентскую власть, все более утрачивая партийное руководство и влияние на коммунистические ряды, особенно в союзных республиках.

После проведения указанных конституционных изменений реальная власть Генерального секретаря ЦК КПСС по своей значимости перестала быть главенствующей в стране. Высшая номенклатурная иерархия переместилась в Верховный совет СССР.

Горбачев решил пойти дальше: совместить свою государственную должность Президента СССР с постом Генерального секретаря ЦК КПСС, стараясь укрепить общие и личные позиции. Такое совмещение поддержал даже народный депутат СССР академик Лихачев. Бывший узник сталинского ГУЛАГа в своем выступлении на съезде проявлял беспокойство: «Вопрос о том, что нужно якобы разделить партийную и государственную власть. Если мы разделим их, то лишим Президента партийной власти, создадим тем самым оппозицию государству и тоже приведем страну к состоянию гражданской войны».

Совмещение должностей Президента и Генерального секретаря ЦК не самым положительным образом сказывалось на ситуации в стране. Когда депутаты слушали Горбачева, зачастую было трудно понять, какую сторону он больше поддерживал: как генсек — коммунистов, приверженцев социалистического выбора, или как Президент — либерально-демократических ликвидаторов завоеваний социализма и сторонников ускоренного перехода к рынку, обществу частного предпринимательства.

Последствия принятых конституционных изменений не заставили себя долго ждать: они создавали благоприятную почву для легальной деятельности новых оппозиционных политических партий, которые были поставлены в равное с коммунистами правовое положение, способствующее консолидации антикоммунистических сил. Цель новых оппозиционных партий заключалась в борьбе за власть. КПСС стала инициатором провозглашения многопартийности, но не выработала принципов сотрудничества с появившимися политическими партиями, «народными фронтами» и оппозиционным движением. К тому же руководящие звенья партии оказались не готовыми бороться с ними за место под солнцем, за ключевые позиции в органах власти. Хотя раздавались голоса, утверждавшие, что необходимо назначать лидеров «народных фронтов» на правительственные посты — пусть покажут себя на деле. Об этом свидетельствует дальнейший ход событий.

В июне 1990 года открылся XXVIII съезд Коммунистической партии Украинской ССР. На нем первым секретарем ЦК КП Украины был избран Станислав Иванович Гуренко, на которого возлагались огромные надежды. Коммунисты негативно отнеслись к «политическому капитулянтству» Ивашко, который попросил отставки с поста первого секретаря ЦК КПУ. Он, в отличие от Горбачева, был намерен сосредоточиться в своей деятельности только на должности председателя Верховного совета Украинской ССР. Его выбор расценивался как ошибочный шаг «провинциала в большой политике».

В принятых на XXVIII съезде КПУ программных документах появились новые веяния: провозглашалась самостоятельность Компартии Украины в составе обновленной КПСС. Отмечалось, что КПУ не может оставаться на правах областной организации, а должна иметь свою собственную программу и устав. В проектах решений съезда уже закладывались акценты не только на укрепление самостоятельности КПУ, но и на поиск «национальной идеи» в вопросах экономической и иной независимости республики от московского центра.

Компартия Украины была наиболее многочисленной и более самостоятельной по сравнению с Компартиями других союзных республик. Она имела собственное Политбюро; ее первый секретарь всегда входил в состав московского Политбюро ЦК КПСС. Но к своему последнему съезду КПУ стала заметно сдавать руководящие позиции. Ее обновленное молодое руководство в последующем привело республику к торжеству национального суверенитета и достижению государственной независимости. Коммунистическая партия утрачивала свой авторитет и боеспособность, некоторые секретари обкомов просились в отставку, шли дискуссии о новых программных платформах, появилась фракционность и заметный социал-демократический уклон. Стали отмечаться случаи коллективных заявлений о выходе из рядов КПСС. В частности, в 1990 году ряды Компартии покинули 11 деканов Львовского госуниверситета и 33 члена партии (из 68) в первичной партийной организации Львовской консерватории. Это явление отражало общую тенденцию дезертирства из Компартии в целом по СССР. В 1989 году партийные билеты сдали 137 тысяч коммунистов, а к августу 1991 года — более 4 миллионов человек, не желающих быть в ответе за провал политики перестройки, находиться в одной партии с двурушниками и демагогами. Вместе с тем среди вышедших из партии было немало ловких приспособленцев, которые делали на этом «демократический» имидж, как хамелеоны, меняли убеждения и продавали души. Мало того, они нагло клеветали на сослуживцев, оказавшихся верными коммунистическим идеям. Споры между такими противниками не были цивилизованными, они нередко превращались в публичное оплевывание честных коммунистов, которые признавали ошибки партии, но верили в возможность существования демократической Компартии.

Когда партийные функционеры из числа руководства Компартии потерпели поражение на недавно прошедших свободных выборах, «я понял, что система пошатнулась», — с такими мыслями член Политбюро ЦК, главный идеолог Кравчук присутствовал на последнем съезде своей партии, сохраняя при этом свой партбилет, который продолжал давать ему выгодное кресло с привилегиями. Коммунистическая партия для подобного рода высших партийных аппаратчиков уже не являлась необходимой для карьеры и власти, они стали спешно пересаживаться в законодательные и исполнительные структуры, демонстрируя свое предательское перерождение и потребительский максимализм.

Становился особенно заметным разрыв между руководящими коммунистическими верхами и рядовыми членами партии. Коммунисты из рабочего класса высказывались за то, что на данном этапе не следует увлекаться теоретическими программами дальнейшего развития, что наступило время спасать партию и народ. Только за последний год Компартия уменьшилась на 10 %; в начале года ее численность составляла 2965 тысяч коммунистов. Шло омоложение руководящих партийных кадров, особенно в областных и районных комитетах. Ко времени съезда в республике сменилось до 70 % руководящих партийных работников.

Гуренко почти в одиночестве сражался с капитулянтством, гневно отмечал, что партию начали покидать карьеристы и приспособленцы, выдавая свою личную измену за немалое геройство. Взяв от Коммунистической партии и советского государства награды, премии, почетные звания и высокие гонорары, многие из них стали клеветать на партию и социалистический строй с таким же рвением, с каким раньше восхваляли и прославляли.

В условиях размежевания между сторонниками и противниками сохранения СССР украинская Компартия придерживалась позиции существования Союза в форме обновленной федеративной демократической державы, выступала за такую федерацию, в которой союзным республикам обеспечивается их реальная самостоятельность в решении всех вопросов своего государственного существования; за такой Союз, отношения в котором между всеми субъектами федерации строились на основе равноправия, справедливости и взаимовыгодное™.

Часть коммунистов отошла от основных программных положений и сформировала «Демократическую платформу», обозначив тем самым наметившийся раскол в партии, выступая за концепцию «демократического социализма», равные права всех политических партий, реальный федерализм деятельности СССР. Острые дискуссии не прекращались, поэтому было решено провести съезд в два этапа.

19 декабря 1990 года продолжился XXVIII съезд КПУ. В ходе заседаний обозначилось четкое понимание, что руководство украинских коммунистов стало сдавать политические позиции, эволюционировало к явно сепаратистским положениям, заложенным в Декларации о государственном суверенитете республики. Коммунистическая партия после потери своего конституционного статуса не могла найти свое место в условиях поднявших голову псевдодемократических сил. Возрастало политическое противостояние, накалилась борьба между Компартией и Рухом, а также набирающими силу другими оппозиционными партиями. Новые реалии не обошли стороной деятельность органов госбезопасности.

 

Глава восьмая

Декларация о суверенитете. КГБ Украины в этот период

16 июля 1990 года депутаты Верховного совета Украинской ССР проголосовали за принятие Декларации о государственном суверенитете Украины. Для того времени это был совершенно новаторский законодательный акт, регулирующий в рамках действующего союзного государства основные принципы деятельности республиканского государственного механизма. Как подчеркивалось в этом политико-правовом документе, Верховный совет Украины ССР, выражая волю народа, его стремление построить демократическое общество, исходя из требований обеспечения и защиты прав и свобод личности, национальных прав всех народов республики, провозгласил государственный суверенитет Украины, то есть верховенство, независимость, полноту и неделимость республиканской власти в границах ее территории, а также ее самостоятельность и равноправие в международных отношениях. В осуществлении полноты законодательной и исполнительной власти Украинская ССР отныне будет самостоятельно решать любые вопросы своей государственной жизни, обеспечивать «верховенство законов республики на всей своей территории».

В области экономической политики устанавливалось исключительное право республики на владение, управление и распоряжение национальными богатствами. Крайне радикальной выглядела провозглашаемая возможность создания на Украине самостоятельных банковской, финансовой, налоговых систем, а в случае необходимости — введение даже собственной «грошово! одинищ».

Отдельный раздел Декларации (IX) определял суверенное право Украины на собственные вооруженные силы, внутренние войска, а также органы государственной безопасности, которые предусматривалось подчинить Верховному совету республики. Хотелось бы отметить одну характерную особенность: в тексте Декларации не упоминались союзно-республиканские органы МВД, которые к тому времени, благодаря исключительно «демократическим» решениям союзного министра Бакатина, де-факто уже находились в республиканском подчинении. Соответствующими соглашениями от имени МВД СССР Бакатин передал в ведение союзных республик все функции, силы и средства милиции, оставив центру материально-техническое снабжение и кадры. В силу этого в ряде регионов страны милиция из органа борьбы с преступностью и наведения общественного правопорядка превращалась в инструмент реализации сепаратизма, вооруженные националистические формирования.

Кроме того, в этом документе, наряду с КГБ, особо выделялся и закреплялся независимый от союзного статус прокуратуры республики. Генеральный прокурор Украины Михаил Алексеевич Потебенько, оставаясь в те дни членом коллегии прокуратуры СССР, отчетливо заявил: «Создавая действительную систему института прокуратуры, необходимо опираться на Декларацию о государственном суверенитете Украины, которая гласит, что наивысший надзор за точным исполнением законов осуществляет генеральный прокурор УССР, который назначается Верховным советом, ответственен перед ним и только ему подчинен». Такие же изменения планировались в отношении органов госбезопасности республики, которые являлись составной частью единой централизованной структуры союзно-республиканского КГБ СССР, а я входил в состав коллегии КГБ СССР.

На дворе стояло лето 1990 года; существовал СССР, в стране продолжались перестроечные процессы, шли бурные дискуссии о путях развития демократизма, увеличения и расширения полномочий союзных республик в связи с предстоящим заключением нового Союзного договора. Мы все жили ожиданиями зарождения нового Союза, государственного образования — федеративного или даже конфедеративного. Мнения об этом широко обсуждались и зачастую расходились диаметрально. Компартия Украины выступала за расширение суверенитета, полномочий республики в рамках обновленного Союза; интеллигенция, прикормленная и приласканная властями, — за реформирование советской федерации, большую автономию, демократические права человека; радикал-националисты и национал-патриоты вынашивали идею выхода из состава СССР и образования самостоятельного украинского государства.

Но в этот период ни один из субъектов федеративного Союза, кроме прибалтийских союзных республик, на официальном уровне не допускал высказываний о своих планах реального выхода из состава Союза. Большинством населения приветствовалось расширение суверенных прав союзных республик, прежде всего в области экономической самостоятельности, избавление от крайне бюрократической зависимости во многих вопросах от Москвы. Это был этап исторического развития, когда население союзных республик желало, чтобы СССР существовал без жесткого диктата центра, Союз был по-настоящему равноправным, чтобы национальные интересы, демократические права, политические свободы и истинный суверенитет союзных республик на деле были реальными, а не просто декларировались на бумаге.

В этой связи вспоминаются сказанные с особой горечью слова Щербицкого, который в беседе со мной однажды заметил: «Какая же самостоятельность республики, если без согласования с Москвой я не могу решить вопрос о строительстве туалета на Крещатике?» Щербицкий осуждал союзные госплановские органы за их разнарядки поставок мяса из Украины в одну из кавказских республик: «Почему наши селяне должны возиться в навозе и поставлять мясо туда, где есть хорошие возможности самим выращивать скот? Политика государства в продовольственном вопросе должна определяться четко и ясно: на местах использовать все возможности для максимального самообеспечения». В этом мнении Щербицкого, безусловно, есть рациональное зерно. Да и сам Генеральный секретарь ЦК Горбачев отмечал диктат центра как тревожную сторону в нарушении федеративных принципов. На Политбюро в апреле 1988 года он заметил, что «союзные ведомства свирепствуют, не считаются даже с Совминами республик… Правительства республик гвоздь забить не могут без спроса у Москвы… Недопустимо так обращаться с членами нашей федерации». Председатель правительства Рыжков свидетельствовал, что республики распоряжаются всего «какими-нибудь 10–15 % экономики на своей собственной территории». «Какой у нас суверенитет, если 50 % промышленности находится в союзном подчинении, — высказывал свое возмущение Назарбаев. — А сколько в союзно-республиканском? Министерства зубами держатся за свою собственность. У нас что, союз министерств или союз республик?»

Поэтому нельзя было не приветствовать провозглашение в Декларации о суверенитете положений о национальном возрождении народа, его исторического сознания, функционировании украинского языка во всех сферах общественной жизни. Всем народностям на территории Украины гарантировались равные права и свободное национально-культурное развитие. Все это, по нашим оперативным данным, имело большую поддержку в украинском обществе.

Скажу откровенно, как руководителя КГБ, меня в те дни волновали усилившиеся призывы к созданию самостоятельной республиканской армии, прохождению призывниками воинской службы только на территории Украины, образованию национальных, «чисто республиканских» органов государственной безопасности. В рамках Союза ССР, которому служили чекисты, это было особенно тревожным явлением, потому что приводило к нарушению положений действующей Конституции и союзного законодательства, возникновению проявлений национальной обособленности. На такие угрозы для существования собственной страны спецслужбы любого государства призваны соответственно реагировать.

В итоге получалось, что принимаемые депутатами формулировки Декларации о суверенитете представляли собой основу законодательного творчества будущего независимого государства, но вместе с тем являлись глубоким подкопом под жизнедеятельность Союза народов, созданного нашими дедами и отцами. Такие внутренние противоречия приходилось переживать и преодолевать в те дни не только мне.

Не будет большим секретом в том, что процесс разработки положений и принципов Декларации находился в поле зрения республиканских органов госбезопасности. Наше вполне закономерное внимание обосновывалось тем, что в разрабатываемом документе содержались явные признаки нарушения единства нашего многонационального государства, а также реальные угрозы децентрализации системы КГБ СССР. Органам госбезопасности были хорошо известны действующие в республике политические круги и конкретные личности, которые вынашивали планы достижения подобных целей, как они выражались, «разрушения империи». Кроме того, разработчиками этого закона оказались в большинстве своем представители депутатского корпуса из национал-патриотической оппозиции, которые работали над документом, по-существу, полуконспиративно и вносили в него недопустимые формулировки.

Не надо забывать о том, что продолжался сложнейший период нашей истории, когда даже теоретическая постановка требований о предоставлении широкого суверенитета республике произносилась полушепотом, в партийных и научных кругах за такую инициативу можно было приобрести ярлык националиста со всеми вытекающими последствиями. «Куда вам еще больше суверенитета, ведь Украина является учредителем и членом ООН», — декларировали в партийной печати идеологи ЦК Компартии.

В действительности случилось так, что председатель Верховного совета Ивашко не владел полной информацией о ходе дискуссий на завершающем этапе редактирования проекта Декларации. Когда он возвращался из Москвы, я оказался в аэропорту в числе встречающих должностных лиц. Владимир Антонович поинтересовался у меня обстановкой в республике. Из повседневных известий я выделил завершение работы над текстом Декларации о государственном суверенитете и передал ему имевшийся у меня машинописный экземпляр. Одновременно высказал озабоченность содержавшимися в документе тезисами: иметь собственную армию, самостоятельные органы безопасности, республиканскую денежную систему, а также провозглашением явной правовой абсурдности — принципов верховенства республиканских законов над союзными. Ивашко мне в ответ: «Не переживай. Пусть ребята поиграют в демократию и немного выпустят пар. В конечном итоге все решат результаты голосования в парламенте». Демонстрируя такой успокаивающий подход и почти полное благодушие, Ивашко не предвидел последующего стремительного развития событий: в день голосования за принятие Декларации о суверенитете он депутатским корпусом будет освобожден от должности председателя Верховного совета республики.

Я попытался продолжить свою линию, аргументируя тем, что нельзя же волновать весь народ записями, как тогда казалось, о нереальных намерениях республики иметь собственную армию: «С кем мы воевать собираемся?» К тому же «суверенных» воинов не будет возможности обмундировать из-за отсутствия в республике ткацких фабрик, выпускающих специальные форменные ткани. Теперь уже другое высшее государственное лицо с присущим ему юмором задело меня: «Не волнуйся, солдат оденем в красные казацкие шаровары!»

В те дни мне и в фантастическом сне не могло присниться, что через несколько лет в Министерстве безопасности России я буду принимать заместителя председателя СБУ Украины Олега Пугача. Он просил меня оказать содействие в приобретении в России тканей для обеспечения форменным обмундированием сотрудников службы безопасности уже независимой Украины.

Возможно, кто-то подумает, что моя озабоченность в части формирования в республике собственных вооруженных сил была излишней. Моя точка зрения основывалась на следующем. Проблема украинской самостоятельной армии, пусть даже в декларативной постановке, приобретала остроту в связи с тем, что в тот период на территории союзной республики была сосредоточена мощная военная группировка. Украина была насыщена арсеналом в более полутора тысяч ядерных боеголовок и занимала по количеству и потенциалу этого смертоносного оружия третье место в мире после США и России. На территории республики дислоцировались три военных округа, пограничный округ, размещались три общевойсковые, четыре воздушных, две танковые армии, армия противовоздушной обороны и противостоящий средиземноморским натовским морским соединениям мощный Черноморский флот. Согласно стратегическим разработкам советского периода, в случае возникновения военных действий вооруженные силы с территории Украины должны были своей ударной мощью подавить войска НАТО и выйти к берегам Ла-Манша.

Несколько смягчала тревогу за судьбу СССР мысль о том, что пример принятия Декларации о государственном суверенитете республики первой подала Россия. В нашем народе говорилось, что в Москве всегда виднее, как правильно поступать.

12 июня 1990 года на первом съезде российские народные избранники проголосовали за Декларацию о государственном суверенитете Российской Федерации. В ней закреплялись некоторые, более серьезные, чем в украинской, сепаратистские положения о взаимных связях республики с центром. В частности, на базе признания приоритета республиканского законодательства над общесоюзным провозглашались отказ от уплаты в союзный бюджет налогов, ликвидация координирующих общесоюзных министерств и ведомств, включая важнейшие области финансовой, кредитно-денежной системы; началось одностороннее существенное разделение полномочий Союза и России.

Ельцин в выступлении на съезде утвердительно говорил о том, что кончилась война принимаемых законов, «Россия будет самостоятельной во всем и решения ее должны быть выше союзных». Для продолжения дальнейших разрушительных шагов в отношении СССР Ельцин получил карт-бланш: этот правовой акт был поддержан и коммунистами, и основными сторонниками Ельцина из демократических оппозиционных кругов.

Признаюсь, что я тогда не понимал, как могло случиться, что собирательница земель и народов, великая, интеллектуальная, интернациональная по своей исторической сути Российская Федерация принимает крайние, противоречащие действующей Конституции страны положения в Декларации о суверенитете своей союзной республики. Ведь в существовании СССР, да и в вековом существовании самой исторической России, ее роль в организации и объединении рядом живущих народов в единое целое была бесценной, пусть и имперской.

Мне кажется, что по-человечески можно понять нежелание дальше существовать вместе литовцев, латышей, эстонцев или части украинского населения западных областей, которые вошли в состав СССР перед войной и сразу же были вынуждены пережить немецко-фашистскую оккупацию, перенести тяготы депортации в Сибирь, прожили при советской власти в два раза меньше, чем остальное население России. Но как можно было понять разрушительную логику народных депутатов РСФСР в эти трагические дни? О чем они думали?

Некоторые объясняли случившееся бескомпромиссной борьбой за власть поддержанного демократическими силами Ельцина и уже теряющего авторитет Горбачева, бросающегося из стороны в сторону в своих действиях и публичных высказываниях. Полагаю, что не это является основной причиной конфликта. Хотя антагонистические отношения между этими двумя членами Политбюро ЦК КПСС имели место и раньше, но в том момент набирал силу гонимый партверхушкой Ельцин. Однако окончательное решение в одобрении Декларации о суверенитете было за представителями законодательной власти. Абсолютное большинство членов российского парламента при голосовании за Декларацию о суверенитете высказались откровенно «за», «против» — менее десяти депутатов. После такого поступка «старшего брата» беспокойную Украину уже нельзя было удержать. Поднял голову и полыхнул огнем нетерпения украинский национализм. Спустя месяц с таким же результатом, как в Москве, киевский Верховный совет принял Декларацию о суверенитете Украины.

Всем стало понятно, что результаты голосования в России и Украине целиком зависели от позиции депутатов из числа коммунистов. Они тогда преобладали в депутатском корпусе и своим единодушным голосованием входили в серьезные противоречия с союзными принципами существования нашего единого государства. Впервые после образования Советского Союза законодательными органами принимались правовые нормы о суверенитете республик, многие положения которых противоречили действующей Конституции страны. Более того, в России по пути принятия собственных законов о суверенитете пошли многочисленные автономные республики.

Находясь в Казани, Ельцин делал широкие жесты: «Какую самостоятельность изберет для себя Татария, ту мы и будем приветствовать». Как следствие этого, автономные образования стали претендовать на подписание наравне с союзными республиками нового Союзного договора.

В средствах массовой информации стало отмечаться, что украинская Декларация о суверенитете была принята потому, что ранее задекларировала свой суверенитет Россия. Без примера Москвы Киев не сделал бы ни одного решительного шага в этом направлении. Получалось, что своеобразными пособниками в возрождении украинского государственного суверенитета вновь оказались «москали», признававшие самостоятельность Украины в годы Гражданской войны, до создания Союза ССР. Принятие подобных законов в России и Украине возбудило дальнейший парад суверенитетов союзных республик.

После опубликования текста российской Декларации я позвонил первому заместителю председателя КГБ СССР Бобкову и спросил, как понимать принятие такого неоднозначного и в то же время значимого законодательного акта о государственном суверенитете России. Как депутат парламента, не принимавший участия в голосовании за этот закон, он открыл мне глаза. Вместе с депутатом, генералом армии Константином Ивановичем Кобецом, понимая возможные последствия принятия такого содержания Декларации, перед голосованием Бобков решил добиться приема и доложить Горбачеву сомнения по предложенному закону о суверенитете России. «Горбачев прочел его, подумал немного и сказал:

— Ничего страшного не вижу. Мы уже многое обсуждали.

— Но ведь это, по существу, отказ от властных полномочий Союза, — заметили мы, смущенные происходящим.

— Да нет. Это Союзу не угрожает. Но, если вы не согласны, покиньте съезд. Такая демонстрация может быть только полезной.

Он, как всегда, по-доброму улыбнулся и уже совсем серьезно добавил:

— Причин реагировать на это союзной власти я не вижу».

Комментировать этот разговор, думаю, излишне; в нем наглядно сошлись принципиальные взгляды на судьбу СССР двух генералов армии — военного и чекиста, и ясно проявилась типичная двойственность суждений Президента страны, который не видел или не желал видеть ее развала. Ради исторической правды следует признать, что Горбачев позднее изменит свое отношение и будет демонстрировать иные оценки российской Декларации, а его помощник Черняев запишет в своем дневнике: «Многонациональную проблему Союза можно решить только через русский вопрос. Пусть Россия уходит из СССР и пусть остальные поступают, как хотят. Правда, если уйдет Украина, мы на время перестанем быть державой. Ну и что? Переживем и вернем себе это звание через возрождение России».

Что-то созвучное пришлось мне услышать на Съезде народных депутатов СССР в выступлении известного писателя Валентина Распутина, который отвечал прибалтийским депутатам: «А может, России выйти из состава Союза, если во всех своих бедах вы обвиняете ее и если ее слаборазвитость и неуклюжесть отягощают ваши прогрессивные устремления?»

13 июня находившаяся в нашей стране премьер-министр Великобритании Тэтчер заинтересовалась отношением главы правительства СССР Рыжкова к принятому буквально накануне российским парламентом закону о суверенитете республики и верховенству российских законов над союзными. «Даже ей, со стороны, — вспоминает Рыжков, — было ясно: произошло нечто недопустимое для единого государства».

«Когда Россия возродится и станет богатой, Украина приползет к нам на коленях», — популярно разъяснил мне один из членов российского правительства.

Моя позиция в оценке принимаемых в России и Украине законов о республиканских суверенитетах, конечно же, носила личностный характер, относилась к периоду бурного времени, когда сложно было предугадывать дальнейший ход политических событий. С точки зрения прогноза развития общественно-политических процессов сотрудники КГБ были в более выгодном положении. У них в руках было острое профессиональное восприятие: умение осмыслять оперативную обстановку, те явления, которые скрыты от широкого общественного понимания; знание подрывных целей и практической деятельности спецслужб противника, порядка проведения открытых и маскируемых акций антиобщественных элементов. В своем мировоззрении я стоял на безусловной защите интересов государства СССР, вместе с тем не мог не приветствовать стремление к установлению подлинного федерализма, расширению суверенных полномочий республик. Даже в положении председателя КГБ союзной республики я ощущал ограниченные полномочия республиканских органов при маневрировании кадрами, назначении на руководящие должности, приеме на службу и зачислении новых сотрудников в штат. Увольнение, сокращение, заработная плата, все финансовые и материальные расходы — ни шагу без решения Москвы. Председатель КГБ республики имел право присваивать очередные офицерские звания только до подполковника. Иногда доходило до курьезов, например: в Москве отказывали в назначении нашего сотрудника начальником управления со ссылкой на то, что его жена длительное время работает директором крупного магазина. Лишь после того, как я пригрозил кадровикам устроить скандал, назначение состоялось.

Но, с другой стороны, если подходить к суверенизации с правовой точки зрения, во многих положениях Деклараций нельзя было не замечать предпосылок к окончательному раскачиванию социалистической государственности.

Интересные и откровенные наблюдения высказал по этому поводу Кучма: «Акт о суверенитете России, принятый Верховным советом РСФСР 12 июня 1990 года, выглядел в глазах большинства россиян как некое чудачество либо еще один ход в хитрой политической игре, смысл которой ясен пока лишь самим игрокам».

Нечего греха таить: многие благородные идеи из Декларации о суверенитете современниками воспринимались как провозглашение неких намерений, будущей мечты; тогда думали, что они не потребуют выполнения после заключения нового Союзного договора. В советский период (впрочем, и в наши дни тоже) принималось немало прекрасных законов, но претворялись в жизнь не лучшие демократические правовые нормы, а в первую очередь «закручивание гаек».

Как следовало поступать органам государственной безопасности при таком законотворчестве? Хотелось бы спросить у обвиняющих КГБ о том, как его сотрудники могли выполнить свои главные задачи по защите государства, если все основополагающие решения о государственном устройстве, смене правительств, экономических и социальных реформах принимались на высшем законодательном уровне СССР и союзных республик в парламентах конституционным большинством.

Очнулся от опьянения перестроечными преобразованиями и перешел к реалистическим взглядам и Горбачев: «И как тут не вспомнить события 1990 года, запалом которых стало решение Верховного совета РСФСР о суверенитете, о верховенстве законов России на ее территории. Тут одна из первопричин дезинтеграции Союза. Суждения насчет того, что толчком к распаду Союза стали национальные конфликты в Прибалтике, Закавказье, Средней Азии, — все это попытки задним числом оправдать безответственные действия Ельцина и его демороссовских сторонников по развалу СССР». Заключения Горбачева представляются двойственными и не оправдывают его самого: и первое, и второе, сказанное им, являлось причинами развала СССР, допущенными при его руководстве страной.

Только линией центральных органов можно объяснить, отчего нарушающие Конституцию СССР положения Декларации о суверенитете союзных республик не получали со стороны союзных властей своевременных, четких и принципиальных юридических оценок, а также почему эти положения не были отменены или официально признаны неконституционными. Возникающие в республиках сепаратистские процессы в большинстве своем протекали на виду союзных органов при молчаливом согласии центра, что в конечном итоге привело к его поражению. Центральные власти в своей реакции опоздали. А когда началось применение военных подразделений и силовой составляющей, поезд уже шел под откос.

Вместе с тем ускоренные тенденции к суверенизации республик в самое нужное время заметили и стали широко использовать во враждебных замыслах иностранные спецслужбы, многочисленные антисоветские зарубежные организации. Так, в период объявления Украинской ССР Декларации о суверенитете при Совете национальной безопасности США была создана специальная группа экспертов, которые стремились оказывать непосредственное влияние на дальнейшее развитие обстановки в республике. Американские спецслужбы поставили главной задачей создание внутренних и внешних условий для «мирного выхода Украины из состава СССР и превращения в независимое демократическое государство». Для достижения этой цели стало активно использоваться генеральное консульство США, незадолго до этого открытое в Киеве. Увеличение в пять раз количества часов радиопередач «Голоса Америки» и радиостанции «Свобода» на украинскую аудиторию являлось свидетельством продолжения «холодной войны» против СССР. Делалось все для идеологического разложения социалистического общества, переживающего серьезные кризисные явления. США предлагали моральную и материальную поддержку «антиколониальным, национально-освободительным силам внутри СССР», ЦРУ не исключало вариантов снабжения оружием нелегальных националистических группировок. А в случае возникновения гражданских массовых столкновений в нашей стране США предполагали направление американских войск в «горячие точки СССР» для контроля и сохранения ядерного оружия.

Представители зарубежных кругов расширили нелегальные контакты с лидерами украинской национал-демократической оппозиции. У нас имелись достоверные данные о том, что в последовавшие после объявления Декларации о суверенитете месяцы они стали ориентироваться не только на своих прежних единомышленников, но и на обработку суверен-коммунистов, как они называли сторонников Кравчука, которые, несмотря на коммунистические корни, «способны возбуждать национальное движение за полную независимость».

Обладая достаточными оперативными сведениями о подрывных планах зарубежных противников советской власти на Украине (я не сторонник преувеличивать заслуги западных спецслужб), могу утверждать, что они не смогли бы достичь планируемых результатов по развалу СССР без внутренней поддержки дружной колонны национал-патриотов и суверен-коммунистов, ярко обозначившейся при голосовании в стенах республиканского парламента.

И еще одно существенное обстоятельство: обнадеживающе звучали заключительные положения Декларации о государственном суверенитете Украины, так как провозглашалось, что ее «принципы будут основой для новой Конституции и обозначают позиции для подготовки Союзного договора».

На предстоящее подписание Союзного договора я возлагал большие надежды, рассчитывал, что таким образом можно будет устранить всяческие перегибы, добиться компромисса и закрепить основы ожидаемого счастливого будущего — нового демократического государственного устройства СССР.

Когда Декларация о государственном суверенитете Украины вступила в силу как нормативный акт, она стала обязательной для исполнения в практической деятельности всеми органами власти и управления. Не были исключением и органы безопасности республики: я как должностное лицо не мог допускать колебаний сотрудников КГБ в реализации положений Декларации. Мы были воспитаны в духе уважения и неукоснительного исполнения законов как союзного, так и республиканского значения.

Я осознаю, что шел на компромисс с собственными убеждениями и совестью, когда видел сокрушающие начала, но успокаивал себя тем, что все исправит новый Союзный договор; республики договорятся, все наладится и восторжествует общая союзная государственность.

Из поступающих оперативных материалов мы знали о значительной поддержке положений Декларации различными слоями населения республики. Руководство Компартии Украины (Гуренко, Харченко, Кравчук) в государственном суверенитете республики видело единственный выход из политического и социально-экономического кризиса, возможность сохранить правящую коммунистическую власть. Представители творческой интеллигенции связывали с Декларацией надежды на дальнейшее развитие демократических свобод и соблюдение прав человека в республике. Многие граждане Украины обрадовались тому, что впредь украинские военнослужащие не будут привлекаться в составе союзных воинских подразделений в горячих точках для урегулирования межнациональных конфликтов. Среди части рабочего класса звучали голоса, что сегодня главное не суверенитет, а достижение положительных сдвигов в экономике, которые способствовали бы повышению жизненного уровня населения.

Многое изменилось. Трудно было узнать в Украине ту, в которую я приехал в 1987 году. Общественно-политическая атмосфера в обществе, национальное самосознание и самочувствие украинского населения становились иными по сравнению со спокойным брежневским доперестроечным временем. Народ стал болеть за свои национальные интересы и без страха называть накопившиеся за десятилетия недостатки, искать их виновников. Принятие Декларации о суверенитете можно было расценивать как важный шаг в направлении разрешения болезненных проблем республиканской жизни.

Некоторые статьи Декларации о суверенитете прямо устанавливали новые основания в правовом положении органов КГБ республики. Органы безопасности руководствовались принимаемыми Верховным советом Украинской ССР законами, в том числе непосредственно затрагивающими сферу обеспечения государственной безопасности. Требования закона и сама повседневная жизнь заставляли совершенствовать практическую оперативно-служебную деятельность, вырабатывать современные подходы, формы и методы решения многогранных задач по обеспечению безопасности в стране.

1 октября 1990 года республиканская «Рабочая газета» опубликовала мое интервью под заголовком «Суверенитет и безопасность народа неотделимы». Позволю себе процитировать отдельные суждения, которые в тот период представляли поиск актуальных решений в дальнейшей оперативно-служебной деятельности.

«…Сотрудники органов государственной безопасности, как и весь украинский народ, осознают исключительную важность и масштабность Декларации — исторического документа, знаменующего собой новый период в судьбе Украины, в ее экономическом, духовном развитии… Перед нами стоят задачи по обеспечению безопасности республики, воплощению в жизнь принципов «самостоятельности, полноты и неделимости власти республики в пределах ее территории и независимости и равноправия во внешних сношениях».

Понятно, что установление реального государственного суверенитета повлияет на геополитическое положение Украины, изменит ее место в союзных и мировых делах. А значит, перед органами безопасности стоит чрезвычайно важная задача: защищать конституционные, политические, экономические интересы республики. Я подчеркиваю это по той причине, что уже сейчас Верховным советом республики даны поручения соответствующим комиссиям начать разработку Закона об органах государственной безопасности Украины. Конечно же, их полномочия, направление деятельности и главные функции будут определены парламентом республики исходя из необходимости и важности реальной безопасности суверенной республики…

Это будут по-настоящему республиканские органы государственной безопасности. Безусловно, может встать вопрос об их названии, и как вариант возможен Комитет национальной или общественной безопасности. Но в любом случае надо исключить бытующее предубеждение о том, что мы находимся в абсолютной зависимости от союзного ведомства. Все, что делается сотрудниками КГБ Украины, полностью несет нагрузку защиты непосредственно республики и Союза ССР в целом. При разработке Закона о КГБ решающую роль будет играть степень разграничения полномочий Союза и субъектов, его образующих. Скажу одно, что вынашиваемая в определенных кругах идея так называемого «карманного КГБ», то есть строго обособленного, и нереальна, и невыгодна для Украины. В России, скажем, к этой проблеме подошли с реалистических позиций… Б. Ельцин подчеркнул необходимость делегирования определенных полномочий обеспечения безопасности от РСФСР союзному Комитету… здесь последнее слово за парламентом Украины. Надо учитывать, что есть такие сферы обеспечения безопасности, которые одной республике просто не под силу и с профессиональной, и особенно с экономической точки зрения, то есть очень дорогостоящие направления (специальная и шифрованная связь, борьба с иностранными разведками, организованной преступностью и др.).

Правовая и политическая ситуация принципиально изменилась. И тут определяющим является следующий вопрос: подчинение КГБ республики непосредственно Верховному совету Украины. Для нас это важно не только с точки зрения наличия «правового хозяина», мы стоим за усиление подконтрольности, подотчетности высшему законодательному органу республики. Положение органов КГБ, это надо особенно подчеркнуть, существенно изменилось после отмены статьи 6 Конституции СССР. Органы госбезопасности стали реально подконтрольны институтам государственной власти.

Мы выступаем за открытый, доступный для всех граждан Закон об органах госбезопасности республики, чтобы каждый человек мог знать, какие права и интересы защищаются этим органом. И в каких случаях его права могут ограничиваться в рамках закона и в интересах общества, государства, их защиты от любых противоправных посягательств.

В своей деятельности мы исходим, прежде всего, из принципа незыблемости, священности безопасности и свободы личности. И если формулировать задачи сегодняшнего дня, то они опять-таки выходят на то, чтобы, не дай бог, не допустить насилия, кровопролития и любых групповых или массовых конфликтов.

Комитет госбезопасности располагает нужной для нашей республики информацией, в том числе и закрытой. Мы делаем все для того, чтобы она была полезной, носила упреждающий характер, оперативно реализовывалась. Сегодня главным потребителем нашей информации является Верховный совет в лице комиссий, Совет министров УССР и его министерства. Спектр ее — самый разнообразный, касающийся широкого диапазона вопросов защиты экономического суверенитета республики: попытки вывоза за рубеж национальных богатств республики, обеспечение нормального и безопасного функционирования экологически взрыво— и пожароопасных объектов народного хозяйства, а также особо нарушения требований безопасной эксплуатации АЭС на Украине.

Конечно же, направлялась информация и по сложным проблемам, связанным с недопущением обострения общественно-политической обстановки в республике, возникновения конфликтов на межнациональной, в частности в Крыму, и межрелигиозной почве.

Декларацию о государственном суверенитете мы восприняли не просто как провозглашение намерений. Ее положения мы стремимся преломлять в нашей практической деятельности. По-иному смотрим сегодня и на структуру наших органов.

Пришло время избавляться от несвойственных нам функций. Лишь за последнее время мы упразднили свыше 50 городских и районных подразделений там, где это позволила обстановка. Кроме того, упразднено контрразведывательное подразделение, которое занималось защитой от иностранных разведок органов внутренних дел. Теперь работа этого усиленного подразделения ориентирована на борьбу с организованной преступностью и коррупцией. Особо выделяю новое для нашей деятельности понятие коррупции. За счет этого мы намерены решительно усилить борьбу с мафиозными структурами, контрабандой, мздоимством и взяточничеством должностных лиц в различных сферах государственной и хозяйственной деятельности, а также складывающимися международными преступными сообществами.

Мне уже приходилось говорить на первой сессии Верховного совета УССР, что сегодня жизненно важны консолидация, взвешенные, выверенные решения, повышение взаимной ответственности государства перед своими гражданами и наоборот. Чрезвычайно важны обновленные республиканские законы для недопущения насилия, террора, разжигания межнациональной, межрегиональной розни и вражды. Демократическое развитие общества нуждается в защите, оно не может быть подорвано как административным произволом, ограничением свободы волеизъявления народа, так и подменой такого волеизъявления насилием и произволом экстремистов.

К несчастью, в нашей собственной истории были тяжелые, трагичные периоды, и наш долг не простое осуждение, но главным образом коренное изменение авторитарной системы, глубокое исправление ошибок и выработка гарантий, чтобы они никогда не повторялись. Стою твердо на позиции восстановления справедливости по отношению к каждому невинно пострадавшему или репрессированному в любой период.

…Попытки бросить тень за сталинские, бериевские злодеяния на нынешний состав сотрудников, угрожать им «румынским вариантом» совершенно несправедливы. Ведь посмотрите сами: около двух третей всех работников КГБ Украины родились после 1953 года, имеют выслугу до десяти лет. И это же не какие-то наемники, а те же граждане республики и, наконец, наши сыновья, братья, дети.

Совершенствуя стиль и методы оперативно-служебной деятельности в духе времени сегодняшнего дня, мы усилили правовое и нравственное воспитание своих сотрудников. Мы обязаны следовать закону. Демократичность же, гуманность его зависят от законодательной практики».

Получилось длинноватое цитирование злободневных вопросов деятельности КГБ. Я привожу не только мои соображения, но здесь раскрывается современный облик органов государственной безопасности. Пусть вникнут в изложенную глубинную суть нашей деятельности и перестроечных процессов в системе любители шельмования КГБ периода девяностых годов.

Принятие в июле 1990 года Верховным советом Украинской ССР Декларации о государственном суверенитете повлекло за собой развитие в украинском обществе новых политических и социальных тенденций, принятие других основополагающих законов. Все острее осознавалась неизбежность экономических перемен. Парламент отреагировал на это принятием законов об экономической самостоятельности республики, переводе в республиканскую собственность объектов союзного назначения.

Реализация Декларации о суверенитете коренным образом отразилась на дальнейшем положении органов госбезопасности республики. Союзно-республиканские органы по статусу объявлялись республиканскими, подчиненными Верховному совету Украинской ССР. Скажу откровенно, что было очень трудно сохранить достоинство, чтобы КГБ республики в системе КГБ СССР не выглядел «суверенным». На имя Крючкова была направлена специальная записка с приложением официального текста Декларации о государственном суверенитете Украины. Мы ожидали получить рекомендации центра, как действовать республиканскому органу КГБ в совершенно новой общественно-политической и законодательной обстановке. Со стороны руководства КГБ СССР никакой реакции не последовало; устные разъяснения сводились к советам работать в соответствии с действующим законодательством, строго соблюдая законность. Сотрудники КГБ республики иного для себя и не допускали.

В последующем в Москву мною были предоставлены сообщения о конкретных действиях оппозиционных политических сил, теперь уже на основе провозглашенных принципов суверенизации, а именно: взят курс на окончательное отделение Украины от Союза, чему усиленно содействовали спецслужбы главного противника. Указанная информация докладывалась Крючковым лично Горбачеву, который и сам владел достаточными данными об усилении сепаратистских тенденций в союзных республиках страны. «После раздумий и размышлений» Горбачев предложил председателю КГБ доложить информацию Ельцину, заметив, что «между российским и киевским руководством ведутся активные переговоры», пусть, мол, Ельцин «задумается над этими сведениями и разберется». Вместо принятия надлежащих мер по своевременному противодействию радикальному сепаратизму в реализации информации КГБ республики Горбачев сделал коварный шаг. Добившийся первым принятия акта о суверенитете России, Ельцин не стал бы препятствовать осуществлению того же самого на Украине. «У Президента СССР не появилось желания должным образом отреагировать на информацию, касающуюся в конечном итоге судьбы Союза», — сделал безнадежное заключение Крючков.

В КГБ Украины решили прибегнуть к другим вариантам доведения до центра тревожной информации. В сентябре 1990 года была подготовлена обобщенная аналитическая записка, в которой обозначались «кричащие проблемы» ослабления системы государственной безопасности страны. Она готовилась с участием помощника председателя КГБ СССР Сергея Дьякова, доктора наук, посетившего Киев. Документ, раскрывающий подрывные действия зарубежных спецслужб против СССР и оппозиции внутри страны, за подписями моей и Дьякова был направлен в адрес руководства КГБ СССР. В предлагаемом комплексе организационно-правовых и оперативных мер для сохранения стабильности и укрепления правопорядка в СССР нами высказывалось предложение о необходимости проведения встречи Президента СССР с руководящим составом КГБ, который надеялся на получение ориентиров, установок и поддержки Горбачевым деятельности КГБ республик в тревожной политической и оперативной обстановке. Ни на президентском, ни на ведомственном уровне реакции на наши тревоги не последовало.

Мои личные надежды по нормализации ситуации в республике продолжали связываться с предстоящим заключением Союзного договора. В депутатской почте был получен окончательный вариант проекта Союзного договора. Он содержал специальный раздел о сфере ведения Союза по «обеспечению государственной безопасности, установлению режима и охраны государственной границы, экономической зоны, морского и воздушного пространства Союза, по руководству и координации деятельности органов безопасности республик». Содержащееся разграничение полномочий позволяло определиться в правах Союза и республик, устранить коллизии в союзном и республиканском законодательстве в области обеспечения государственной безопасности.

Вместе с тем КГБ республики стал отмечать увеличение масштабов подрывных атак со стороны заграничных спецслужб, главарей всякого рода закордонных антисоветских пропагандистских центров и организаций. Первое (разведывательное) управление КГБ Украины провело успешную операцию, в результате которой была добыта закрытая программа «главного противника» по наращиванию усилий непосредственно против советской Украины в дальнейшем разжигании сепаратизма, разложении республиканских партийных органов, раздувании междоусобиц между восточными и западными областями на национальной и межрелигиозной основе и осуществлении других акций, способствующих формированию внутренней оппозиции.

В действиях спецслужб новизны было немного: по аналогичному сценарию за украинской пограничной полосой развивались события по победоносному уничтожению социалистического строя в сопредельных странах — Польше, Чехословакии, Венгрии, Румынии, входивших в Варшавский договор.

Наглядным примером натиска закордонных спецслужб является статистика: в 1990 году сложную в оперативной обстановке Львовскую область посетило 109 установленных иностранных разведчиков, действующих в стране под дипломатическим прикрытием. По каждому из них мы фиксировали политические цели и интересы посещения республики.

КГБ Украины осуществлял меры противодействия подрывным замыслам: перехватывал и контролировал каналы связи зарубежных враждебных центров с оппозиционными элементами в республике, вел оперативные игры со спецслужбами, отвлекая усилия противника на заранее подготовленные агентурные позиции, вскрывалась эмиссарская деятельность, пресекались разведывательно-подрывные акции агентуры иностранных спецслужб. Мы обладали профессионально грамотными разведчиками и контрразведчиками, которые не сидели сложа руки. Однако наши усилия и достигаемые результаты носили чисто локальный характер. Захват с поличным агентуры и эмиссаров иностранных разведслужб даже при непосредственном проведении ими подрывных акций требовал согласования с высшими инстанциями в Москве. Пресечение подрывной деятельности иностранных граждан в большинстве своем не санкционировалось под предлогом необходимости обеспечения важных международных мероприятий, нельзя было омрачать очередной визит генсека в капиталистические страны или приезд в Москву глав зарубежных государств. Приведу пример из работы украинской контрразведки. Подполковник Владимир Тищенко завершал разработку «Художника» — иностранного гражданина, занимавшегося разведывательной деятельностью: собраны доказательства, весомые улики его шпионской деятельности, обнаружен тайник, где хранились фотопленки с добытыми им материалами секретного характера. «Началась подготовка к захвату объекта. Коллеги шутили: «Готовь в кителе дырку, будет орден». За шаг до успеха сработал принцип политической целесообразности. В то время готовился государственный визит в одну из стран для подписания договора о дружбе и сотрудничестве. В Москве сочли, что задержание шпиона, гражданина этой страны, в данный момент может отрицательно сказаться на итогах визита. Нам ничего не оставалось, как тайно засветить фотопленки иностранца и выдворить его из страны», — вспоминает Тищенко.

Принятие вполне законных и необходимых мер по пресечению преступной деятельности конкретных лиц переносилось из юридической плоскости в политическую целесообразность.

Хочу быть правильно понятым. Я далек от того, чтобы спустя годы упрекать высшее партийное или свое гэбистское руководство и себя лично в неверных решениях, которые принимались при исключительно сложном положении в стране. Государственные интересы, естественно, были выше ведомственных, как бы ни было обидно профессионалам. К сожалению, мы все — руководство страны, республики — были связаны по рукам и ногам неблагополучием самого общества, трудной экономической ситуацией, негативными социальными явлениями, нерешенностью многих национальных проблем, резким снижением жизненного уровня, нарастанием межнациональных конфликтов и антирусских проявлений. Таковы были факты тех лет, с которыми можно соглашаться или спорить. Но все-таки комплексная работа высшего руководства страны и республик по недопущению негативных процессов, угрожающих целостности страны, должна была быть более цельной и настойчивой.

Беспокойный и реалистичный глава правительства Н. Рыжков на заседании Политбюро ЦК КПСС предлагал серьезно определиться в разрешении проблем социально-экономического и национального состояния, иначе «вся перестройка заглохнет», забастовочное движение все похоронит». Он заявлял, что если страна не сумеет найти выхода из создавшегося положения в ближайшее время, то «доберутся и до правительства, и до руководства страны в целом». Рыжков требовал совершенно новой национальной политики, по его словам, «ссылки на далекое ленинское прошлое начинают просто надоедать».

Кризисные явления были еще не в такой степени катастрофическими, чтобы привести к разрушению советской державы. Объективно суверенизация могла предоставить союзным республикам новые возможности в едином и общем экономическом пространстве, ликвидации социальной несправедливости, стремлении придать новое дыхание федерализму. Но на судьбах страны существенным образом сказался наш традиционный человеческий фактор, характерный расхождением между словом и делом, между прекрасными идеями и конкретными усилиями по их реализации.

 

Глава девятая

Коммунисты приводят к власти Кравчука. Верховный Совет и КГБ Украины

Леонид Макарович Кравчук в своих воспоминаниях отмечает, что после его избрания председателем Верховного совета Украинской ССР «постiйно контактував» с Голушко, который возглавлял «главную украинскую спецслужбу».

Я завершил служебную деятельность в КГБ Украины еще до того времени, когда в конце 1991 года Кравчук был избран первым президентом независимого украинского государства. Наши постоянные отношения сводились не только к «контактам». Председатель Верховного совета республики в указанный период украинской государственности стал «правовым хозяином» над органами безопасности республики. КГБ перестал находиться под руководством и опекой ЦК Коммунистической партии.

Кравчук принадлежит к государственным деятелям, которые упорным трудом создавали собственную общественно-политическую биографию. Выходец из беднейшей крестьянской семьи, сын фронтовика, погибшего в 1944 году при освобождении Белоруссии от немецких захватчиков, до пятилетнего возраста имел польское гражданство; после вхождения Западной Украины в состав СССР получил при советской власти прекрасное образование, сделал завидную для уроженца из западных областей карьеру. Он окончил Киевский университет, затем привилегированное партийное учебное заведение — Академию общественных наук при ЦК КПСС. Защитил кандидатскую диссертацию, связанную с темой сущности прибыли при колхозном строе.

В 1989 году Ивашко укрепил «идеологический фронт»: по его выбору и прямой поддержке Кравчук становится вторым секретарем и членом Политбюро ЦК, главным идеологом КПУ. Кстати, при Щербицком, который знал Кравчуку настоящую цену, его служебный рост в ЦК в течение почти двадцати лет не поднимался выше заведующего отделом агитации и пропаганды.

Деятельность и личность Кравчука оценивается неоднозначно в различных кругах общества: от предателя украинской Коммунистической партии, незаконно запретившего ее деятельность, и одного из основных разрушителей Советского Союза до основателя самостоятельного украинского государства. Как политик он закалялся в битвах — куда пошлет партия, освоил искусство интриг в должности главного идеолога и особенно в борьбе с национализмом, руховцами и униатами. Сам Кравчук скромно скажет о себе в интервью американской газете, что он не коммунист, который стал националистом, а является коммунистом, который стал демократом. Такая нескрываемая «принципиальность» стала нормой жизни этого политика с двойной моралью.

Вступление в должность председателя Верховного совета Кравчука 23 июля 1990 года совпало с принятием Декларации о государственном суверенитете республики. В последние месяцы существования СССР и проведения реформ горбачевской перестройки ему предстояло на государственном уровне принимать ответственные решения, коренным образом изменившие всего за один год всю современную историю республики — от защиты национальных экономических интересов и суверенитета до провозглашения независимости Украины. За кандидатуру Кравчука на пост председателя Верховного совета, единственного кандидата от Коммунистической партии, проголосовало 239 депутатов при необходимом количестве 226 голосов. С этого времени коммунистическое большинство, объединенное во фракцию с названием «За суверенную Советскую Украину», стали называть парламентской «группой 239». Оппозиция выдвинула несколько своих кандидатов, проигравших ставленнику ЦК КПУ. Помнится, что каждый из них рассказывал с трибуны, какие страдания он вынес от советской власти.

Именно в этот период во всей суровой реальности проявилась конкуренция политических партий в стремлении прийти к власти, на парламентскую арену выходили новые авторитетные личности с антикоммунистическими взглядами. Оппозиционные партии существенно скорректировали способы достижения своей цели — прихода к власти: главные усилия предприняли в движении по парламентскому пути. Поэтому значительное число радикал-националистов оказалось в стенах украинского парламента.

Для многих тогда казалось странным, почему на должность главы государства выдвигается не лидер Коммунистической партии Гуренко, а Кравчук, недавно назначенный вторым секретарем ЦК. Ответ простой: он более других был склонен к поиску компромиссов, ловко лавировал и удачно приспосабливался к самым неожиданным переменам. А Гуренко испытывал на себе последствия неожиданного «броска» Ивашко в Кремль, под крыло Горбачева, влияние которого катастрофически падало. На вершине республиканской власти появился тандем Гуренко — Кравчук, возглавившие фракцию депутатского большинства и в целом законодательный орган страны.

В этот период Коммунистическая партия по собственной воле сдавала и утрачивала правящие позиции. От нее оказались отторгнутыми такие рычаги управления, как КГБ, прокуратура, правоохранительные органы, руководителей которых ранее в коридорах ЦК ставили чуть ли не по команде «смирно»: «делай так, как тебе сказано». Кравчук (да Ивашко тоже) не имел опыта государственного управления, присущего Щербицкому. Но в главном — в области строительства украинской государственности — позиция Кравчука обозначалась его твердым убеждением в том, что независимости у республики не может быть много или мало. Он категорично утверждал, что суверенитет или есть, или его нет. От руководителей исполнительной власти, своих подчиненных, Кравчук требовал идти к утверждению независимости республики не конфронтационным, а компромиссным путем, от главы КГБ — строить работу так, чтобы своими действиями это силовое ведомство не вызывало недовольства жителей Украины.

Когда надо было разыграть свои политические козыри, ввести в заблуждение общество, Леонид Макарович любил обращаться к «воле народа» — главного носителя независимости государства. «Я должен слухати только Верховный совет и свой народ, душевный, добрый, миролюбивый, сообразительный и трудолюбивый».

Для достижения реального влияния в условиях объявленного суверенитета Кравчук держал в своих руках создание дееспособных органов власти. Он установил доверительные контакты с министром внутренних дел Василишиным, приглашал на заседания президиума Верховного совета генерального прокурора и председателя КГБ, активно способствовал возникновению самостоятельной украинской Службы национальной безопасности. Председатель Верховного совета Кравчук встречался с сотрудниками КГБ республики на совещании при подведении итогов оперативно-служебной деятельности за 1990 год.

В своем выступлении на этом совещании я охарактеризовал прошедший год как сложный этап продолжающихся коренных перемен в республике. Руководство КГБ не раз высказывало свою обеспокоенность ростом экстремистских и националистических проявлений, явных сепаратистских замыслов. Особенно тревожили негативные настроения среди населения в связи с падением жизненного уровня, усугубившегося недостатками в социальной сфере. Наряду с этим, мы имели достоверные данные о стратегических установках иностранных спецслужб, зарубежных ОУН, которые сводились к целенаправленному подталкиванию оппозиционных элементов в республике к «переходу от единичных антисоветских акций к массовому национальному движению за выход Украины из состава СССР». Так откровенно провозглашались цели и интересы западных спецслужб.

Речь Кравчука перед личным составом КГБ прояснила видение руководителем республики главных задач органов безопасности. На первое место он выдвинул требование строгого соблюдения законности при исполнении КГБ своих властных полномочий. Кравчук призвал обеспечить республиканские органы власти и управления упреждающей информацией о враждебных замыслах иностранных спецслужб против Украины, намерениях и действиях антиконституционных сил внутри республики. Он считал необходимым, чтобы КГБ своими методами и средствами содействовал в стабилизации социально-политической обстановки, решительной борьбе с экономическими преступлениями и нарастающей коррупцией. Перед сотрудниками КГБ были поставлены задачи по недопущению нанесения экономического ущерба республике в ходе развивающихся внешне-экономических связей с зарубежными партнерами. В этой области уже на начальном этапе наши контрразведывательные подразделения сумели квалифицированно организовать работу по защите экономических интересов республики: было предупреждено более 50 попыток причинения существенного экономического ущерба при заключении международных контрактов, поставок из-за рубежа некачественного и некомплектного оборудования. Более 20 трудовых коллективов выразили нам благодарность за оказание помощи при сопровождении международных торговых соглашений.

Положительно оценивая проводимую работу по реабилитации граждан, пострадавших в годы репрессий, Кравчук потребовал решительно отмежеваться от наследия сталинизма.

Выступление в КГБ председателя Верховного совета было встречено с одобрением и имело большое значение: в условиях тревожного времени оно ориентировало на главные проблемы, вызывавшие беспокойство у руководства республики. Сотрудники почувствовали свою сопричастность к созданию новой реальности в жизни республики и понимали, что должны действовать энергичнее в ее интересах. Постановкой перед КГБ конкретных задач Кравчук продемонстрировал государственный подход, что явилось неплохим началом в его непосредственном руководстве спецслужбами, опыта которого у него еще не было.

Националистические элементы были недовольны избранием коммуниста Кравчука главой высшего законодательного органа, инспирировали против депутатов-коммунистов и лично против него массовые выступления, которые все больше стали приобретать политико-экстремистский характер. К проведению антиобщественных акций впервые были широко привлечены студенты. Молодежные группы (в основном из западного региона страны) прибегли к тактике сооружения палаточных городков на центральной площади столицы и объявления бессрочных студенческих голодовок. Митингующие требовали немедленного роспуска состава Верховного совета, проведения досрочных выборов на многопартийной основе, ликвидации Коммунистической партии и комсомола, национализации их имущества, отказа от призыва в Советскую армию и установления порядка прохождения воинской службы призывниками только на территории Украины. Особенно яростным нападкам подвергался Кабинет министров, глава правительства Виталий Масол, имевший (в отличие от пришедших к руководству первых лиц) огромный авторитет в промышленных кругах республики и страны.

Оценивая происходящие события тех лет, я не перестаю восхищаться мудростью, прозорливостью, гражданским мужеством Масола, который призывал сохранить нерушимость СССР как федерации нового типа, основанной на базе экономически выверенного разделения труда, эквивалентном обмене продукции между республиками, договорном принципе построения Союза и надежности правовых гарантий суверенитета его членов. Курс на экономическую самоизоляцию, считал Масол, бесперспективен, ибо ведет в тупик.

Обстановка в республике накалялась, с каждым днем грозила правительственным кризисом. В результате спланированных провокационных акций и при прямой поддержке Кравчука митингующие добились отставки правительства Масола, что вдохновило националистические элементы на требования дополнительных уступок со стороны властей.

Когда оппозиционные силы стали практиковать массовые антиобщественные акции, правоохранительные органы оказались не в состоянии обеспечить надлежащий правопорядок. Палаточные городки явились новой формой протеста, который был применен против существующей власти только на Украине. Правоохранительные органы не применяли к митингующей молодежи традиционные методы и средства принуждения (как это сделали, к примеру, китайцы при разгоне студенческих демонстраций). Хотя формально уголовные дела по антиобщественным событиям возбуждались, но их расследование стало невозможным из-за давления «демократических сил», групповых протестов, угроз погромов милиции, безудержной травли правоохранительных структур в средствах массовой информации. Даже по явным хулиганским действиям, в том числе нарушению уличного движения и перекрытию митингующими дорог, следствие не доводилось до логического конца.

Когда органами КГБ республики был арестован один из экстремистски настроенных студенческих лидеров, это правовое действие повлекло новую волну студенческих протестов и прямое вмешательство Кравчука. Под предлогом предотвращения большего зла — наступления политического взрыва — он потребовал освобождения задержанного из-под стражи и выдал на будущее «личную гарантию безопасности студенчества». Такая политика руководства республики приводила к дальнейшей безнаказанности, популизму и увеличению нежелательных проявлений. Органы внутренних дел в западном регионе республики были деморализованы, срастались с националистами, стали переходить на сторону национал-демократов. В этих условиях начальник милиции Львовской области боевой, бескомпромиссный генерал Попов из-за давления националистических элементов вынужден был покинуть город.

Совет министров возглавил новый премьер — Витольд Павлович Фокин, один из опытнейших хозяйственных руководителей Украины, с 1987 года — первый заместитель председателя Совета министров и одновременно председатель Госплана республики.

При формировании нового состава правительства Кравчук «тасовал» кадры, используя весь парламентский инструментарий. Тогда начал действовать порядок утверждения новых министров на сессии Верховного совета. Через подобную процедуру решили провести и должность председателя КГБ УССР, невзирая на то что, согласно принятой Декларации о государственном суверенитете, наше ведомство было подчинено Верховному совету УССР. Это давало мне возможность не проходить переназначение, поскольку органы КГБ к составу правительства прямого отношения не имели. Несмотря на это, моя кандидатура на должность председателя КГБ выносилась на рассмотрение украинского парламента.

Парламентской оппозицией готовилось бурное обсуждение моей «программы» с намерением не допустить повторного назначения и отправить меня в отставку как «руку и агента Москвы». Я был предупрежден, что подготовлены провокационные вопросы, в ответах на которые намечалось меня «подловить». Один из примеров: при обсуждении моей кандидатуры на заседании профильного комитета депутат из Ровенской области задает неожиданный вопрос:

— Как Вы относитесь к Левко Лукьяненко?

— Отношусь к нему как к одному из депутатов Верховного совета республики, доверие которому в ходе выборной кампании оказали избиратели.

Ответ, видимо, не совсем удовлетворил, поэтому депутат продолжил:

— А все-таки, каково Ваше личное отношение?

— Когда при знакомстве мы обменялись рукопожатием, мне не показалось, что меня или Левко ударило электрическим разрядом.

От меня ожидали другого ответа, что-нибудь в таком роде, что Лукьяненко был дважды судим за антисоветскую деятельность, и только при упоминании о судимости намеревались организовать обструкцию. Надо признать, что Лукьяненко, ставшему основателем одной из первых официально зарегистрированных политических партий, часто напоминали о многолетнем пребывании в заключении, пытались скомпрометировать его. К одному такому, ставшему скандальным, случаю компрометации приложили руку сотрудники КГБ.

На сессии Верховного совета мне предоставлялось 10 минут для изложения своей «платформы» и 20 минут отводилось для ответов на вопросы депутатов. После выступления перед парламентариями были попытки поставить меня в затруднительное положение.

— Как Вы относитесь к решению Верховного совета не направлять наших «украинских хлопцев» служить в Советской армии за пределами республики и отозвать внутренние войска из горячих точек?

— Отрицательно отношусь, — отвечал я. — В горячих точках советские воины осуществляют благородную миссию по спасению жизней людей, установлению мира и спокойствия. Даже ООН направляет свои миротворческие силы в зоны подобных конфликтов.

Мои ответы не нравились определенной категории депутатов. Особенно злобствовала со своего места депутат из Львовской области (кстати, я выступал перед прокурором за ее реабилитацию в связи с судимостью).

— Не голосуйте за него: это кат (палач — прим. авт.) украинского народа.

Не знаю, какие голоса раздавались в парламенте Украины в тот момент, когда на подмогу американскому президенту Бушу для ведения грязной войны в Ираке отправлялись «украинские хлопцы».

На сессии я изложил свою позицию о деятельности КГБ; не сглаживал острые углы и говорил о своей тревоге в связи со сложившимся положением на Украине, когда пришли в движение различные по своим целям и интересам общественные силы — и прогрессивные, и антисоциалистические. Под лозунгами гласности усиливается стремление дезориентировать население, возродить националистические, клерикальные организации и традиции, запятнавшие себя в историческом прошлом. В республике проявили себя криминогенные явления, характеризующиеся созданием международных преступных группировок, увеличением контрабандного вывоза за кордон национального достояния. Мною также отмечалась необходимость принятия новых законодательных актов для предупреждения терроризма, разжигания межнациональной розни, борьбы с коррупцией. В розыске на территории республики тогда официально находилось 2237 стволов огнестрельного оружия, в том числе 5 пулеметов, более 50 автоматов. «Опасно ли это — судите сами», — обращался я к депутатам. (Для контраста с современным состоянием общества хочу вспомнить об одном совещании, на котором Андропов распекал военную контрразведку за то, что длительное время она не может найти похищенного в армии оружия — десяток автоматов и пистолетов. Это было ЧП для всей территории СССР.)

Остановившись на других сторонах деятельности КГБ, я отмечал, что сотрудники КГБ республики не по команде сверху, а по личному убеждению стоят на позициях строгого соблюдения законов, развития социальной справедливости и углубления демократии, укрепления правопорядка и личной ответственности и дисциплины.

Я привел добытые нами достоверные сведения о том, что оборонный потенциал и новейшие научно-технические достижения Украины оставались объектом первоочередных разведывательных устремлений западных спецслужб. Поэтому призывал не быть легкомысленными в защите национального научного потенциала, государственных секретов. Для

внутренней жизни республики необходимы консолидация, взвешенные и выверенные решения, повышение взаимной ответственности государственных органов перед своими гражданами и граждан перед властью.

К сожалению, несмотря на мою пламенную речь, в результате голосования моя кандидатура на должность не набрала требуемого количества 226 депутатских голосов. Как и планировалось, при голосовании меня «завалили». Когда на электронном табло обозначилось число поданных голосов, поднялся невообразимый шум. Многие депутаты потребовали от председательствующего четко объявить, за что они должны были нажимать кнопки: за прекращение задавать мне вопросы или голосовать за назначение на должность. Под давлением зала Кравчук решился на повторное голосование. Теперь в пользу моего назначения проголосовали 246 депутатов, значит не только коммунистическая фракция. Так рождалось постановление Верховного совета «про призначення» меня председателем КГБ Украинской ССР. Приведу этот документ.

Когда я вышел из зала заседания, меня окружили журналисты. На их глазах состоялась сенсация: ни один из министров при утверждении не испытывал подобного давления. Я понимал, что в числе депутатов находились прежде обиженные советской властью, в которых могли клокотать чувства нетерпимости и мести в адрес КГБ. В этой атмосфере прямо в коридоре парламента меня продолжил испытывать корреспондент республиканской газеты Вадим Долганов. Приведу некоторые фрагменты из этого интервью.

— Мне кажется, что столь неординарное утверждение вас в должности вызвано тем, что парламентарии еще сами четко не определились, что же такое КГБ, кому он подчиняется и как контролируется, какими функциями наделен.

— Я в своем выступлении сказал, что личный состав органов КГБ республики поддерживает положения Декларации о государственном суверенитете Украины. В том числе в части подчиненности органов госбезопасности высшему органу власти в республике. Сейчас в этой ситуации очень важно определить, чтобы у нас был правовой «хозяин». Чтобы все наши полномочия, функции, обязанности исходили от высших представителей законодательной власти республики. То есть от всего народа. Недостатки, нарушения закона, превышение власти в былые годы объяснялись одним: слабой правовой основой деятельности КГБ. И в ряде случаев тем, что нас на каких-то этапах истории причисляли то к «передовому отряду партии», то к «вооруженному авангарду партии», то мы карательный, то правоохранительный орган. И пока мы четко не определимся, что ни какие-либо общественные силы, ни телефонное право, ни что-нибудь подобное не будут влиять на нашу работу, а регламентирующим станет только закон, толку не будет.

— Тем более что и в названии Комитета заложены слова «государственная безопасность».

— Я говорил с трибуны, что безопасность суверенной Украины и ее народа вижу как огромное благо, которое надо защищать не только Комитету госбезопасности. Что такое наше ведомство? Да, разведывательная деятельность. Да, контрразведка, защита экономических интересов, конституционного строя, охрана границы, другие функции. Я — за более глубокое подчинение их государству, даже за двойное подчинение парламенту и Совету министров республики. По действующей Конституции законодатель определяет основные функции, а исполнительная власть — Совет министров — принимает практические меры для решения всех вопросов, связанных с обеспечением государственной безопасности. И работу надо организовать таким образом, чтобы я мог прийти к председателю Верховного совета или в специальную комиссию Верховного совета и сказать о своих заботах. Наверное, я вызвал неудовлетворение некоторых депутатов, потому что попытался принципиально назвать вещи своими именами. В республике идут серьезные положительные процессы, развивается демократизация, утверждаются гласность, реальная многопартийная система, но, с другой стороны, мы видим действие антисоциалистических элементов: в движение пришли политические силы с разными интересами и целями, когда наглядно проявляются правовая безграмотность, правовой нигилизм, граничащие с неподчинением закону. И на это тоже нельзя глаза закрывать. Оперативный состав делает все, чтобы в этих условиях, острейших и тяжелейших, находить пути для консолидации, чтобы в республике не было конфликтов на любой почве — шовинистической, националистической, религиозной, межнациональной. Чтобы у нас не возникло событий, подобным тем, с которыми сталкиваются люди в других республиках, когда появляются беженцы.

Вся трагедия органов заключается в том, что мы действовали, руководствуясь зачастую недемократическими законами. Я сам на Съезде народных депутатов СССР голосовал за то, чтобы была отменена злополучная статья «антисоветская агитация и пропаганда», по которой арестовывались лица, не согласные с общественным устройством и административно-бюрократической системой. Сама перестройка привела к тому, что все поняли абсурдность подобного рода «законодательных актов». Но самым важным является то, что за последние годы, начиная с 1987-го, несмотря на то что сложная ситуация складывалась вокруг многих имен, КГБ Украины воздержался от применения этой статьи.

Да, была еще такая непонятная сейчас для юристов статья «клевета на советский государственный и общественный строй». При этом понятие «клевета» трактовалось достаточно широко и включало подчас критику деформаций в жизни, о которых мы сейчас говорим открыто, принципиально и без опаски. Возникает нынче вопрос: а кто эту статью когда-то вводил? Это сейчас мы можем задавать подобные вопросы. Но не сбрасывайте со счетов, что КГБ, милиция, другие правоохранительные органы работают на основе действующих законодательных актов и обязаны их строго исполнять. Так что неверно говорить, что во всех нарушениях законности виноваты только «органы».

— Николай Михайлович, вам не показалось, что во многом вас депутаты неверно поняли, когда утверждали в должности?

— Да, точки зрения, которые высказывались во время рассмотрения заявления об отзыве сотрудников МВД Украины из горячих точек, не совпали с тем, что я говорил с трибуны. Конечно, я поддерживаю мнение тех, кто считает, что призывники должны выбирать место службы. Но сегодня в конкретных условиях нельзя просто так внутренние войска отозвать, тем более что они осуществляют благородную, гуманную миссию по защите людей, а не какие-то карательные функции.

— Вы профессионал, умеете владеть своими эмоциями. Что вы испытали, когда кричали в зале: «Не голосуйте за него!»?

— Конечно, это очень тяжело. Мне было обидно. Многие, несмотря на большие усилия по расширению гласности, еще мало знают, что сейчас делается в республике, чтобы вернуть органам госбезопасности «человеческое лицо». Мне кажется, что мы стали более открытыми, многое изменилось в нашей работе. Здесь же я столкнулся с предубеждением. Конечно, присутствовала и личная оценка со стороны тех людей, кто в прошлом незаслуженно пострадал. Досадно было, ведь обструкцию устраивают совершенно не знакомые со мной депутаты, они бросали упреки не столько личностного плана, сколько в адрес ошибок и недостатков прошлого.

Я позвонил в Москву Крючкову и рассказал о той атмосфере, которая сопровождала обсуждение моей кандидатуры. Как выяснилось, серьезный кадровый вопрос — мое переназначение на должность — было для него новостью. Украинскими властями этот вопрос даже не согласовывался с центром, хотя КГБ оставался союзно-республиканским органом. Все это выглядело или недоработками в кадровых решениях, или сознательным демонстрированием республиканской самостоятельности.

Годом раньше, в августе 1989-го, на сессии Верховного совета СССР состоялось подобное утверждение в должности председателя КГБ Крючкова. Оно было публичным, страна наблюдала эту процедуру, словно спектакль в прямом телевизионном эфире. Не обошлось без нападок на органы госбезопасности со стороны депутатов Ельцина, Собчака, Лауристин. Крючков вел себя выдержанно и достойно отвечал на вопросы. При голосовании получил всего шесть черных шаров. Журналистам он заявил, что для него обсуждение в Верховном совете было «самым трудным экзаменом в жизни», и посетовал на то, что стало тяжело работать в новых условиях, находить общее понимание задач органов КГБ с президентскими и парламентскими структурами, с межрегиональной депутатской группой в Верховном совете СССР во главе с Ельциным, в которую входили известные критики Горбачева.

После сессии Верховного совета я не испытывал особых переживаний или разочарований. Только супруга упрекнула в том, что «не стукнул дверью» украинского парламента. Я считал, что при назначении такое обсуждение министров, их личности, политической и нравственной позиции, видения и оценки ими происходящих в обществе событий должны быть нормальным явлением в правовом государстве. Скажу откровенно, что после такого парламентского испытания мне стало работать намного увереннее, опираясь на полученную депутатскую поддержку.

С Кравчуком отношения оставались сугубо деловыми. Мы оба не переходили служебную грань, но я старался на первых порах отмечать перед руководством КГБ СССР его позитивное отношение к органам госбезопасности республики. Я знал, что Горбачеву направляется ежедневная информация особой важности, получаемая через разведывательные и специальные электронно-технические каналы. Когда мне стало известно, что такие сведения стали направляться в адрес Президента Ельцина, я переговорил с Крючковым о возможности ознакомления Кравчука с этой важнейшей для руководителей страны информацией. Согласие было получено, и я начал знакомить его, единственного (помимо Ельцина) из тогдашних руководителей союзных республик, со сводкой сообщений особой секретности. Это делалось до определенного времени и было прекращено по вполне понятной причине — нарастающему недоверию (поводом служило его активное сближение с националистической оппозицией).

Вскоре после избрания Кравчука главой Верховного совета началась его международная деятельность, прием иностранных делегаций. 18 ноября 1990 года в столицу Украины прибыла официальная делегация Российской Федерации во главе с председателем Верховного совета Ельциным. Это было его первое посещение Украины после провозглашения республиками государственных суверенитетов. В последующие годы, как известно, за время нахождения у власти Ельцин более пяти раз под разными предлогами отказывался от посещения Украины, срывая уже подготовленные протокольные визиты и подписание важных соглашений, по причине неурегулированности каких-либо второстепенных вопросов. На Украине придавалось огромное значение приезду российской делегации. У Киева появилась возможность, в отличие от прежних лет, когда вся международная политика вырабатывалась только в Москве, показать «старшему брату» собственную украинскую дипломатию. Перед московскими визитерами Кравчук продемонстрировал лучшие качества нового правителя Украины. Именно о таких образно высказался Кучма: «Украинские деятели, решительные и умные, вместе с тем по-хорошему хитрые и упорные. Свойством украинской коммунистической элиты сделалась ловкая податливость. Умение в дождь прошмыгнуть между каплями».

Кравчук приветливо подчеркивал важность этой встречи в истории развития российско-украинских отношений, особенно после 1922 года, когда «русский и украинский народы были в числе инициаторов подписания договора об образовании СССР». Он особо отметил, что Украина полностью поддержала стремление союзных республик стать суверенными государствами, что предстоящее заключение договора Украинской ССР и РСФСР — новое явление в политической жизни двух республик, которое послужит основой единства и дружбы наших народов.

Выступления Ельцина были не менее достойны крупного государственного лидера. Он поддержал позитивные оценки Союзного договора братских народов 1922 года. К сожалению, как он заявил, Союз в таком виде просуществовал недолго, так как «трансформировался в тоталитарную систему. России отводилась великодержавная роль, что нанесло тяжелый ущерб самому русскому народу». По его словам, дальнейшие взаимные связи суверенных республик предстоит строить на двухсторонней договорной основе и не затрагивать лишь тех функций, которые добровольно передаются в компетенцию обновленного Союза ССР. Взаимоотношения республик должны реализовываться на равноправной основе, а не на претензиях России на главенствующую роль. Такие суждения председателя Верховного совета РСФСР импонировали настроениям большинства украинского населения, поддерживались национал-демократической оппозицией, которая высоко оценивала Ельцина. В обстановке огромного эмоционального настроя Ельцин передал Верховному совету УССР копию договора между Украиной и Россией от 21 марта 1651 года «Статьи Б. Хмельницкого». Тогда еще помнили слова гетмана о том, что Украине надо жить, а без России «мы от врагов не отобьемся».

На встрече с депутатским корпусом Украины Ельцин снова говорил об общей многовековой судьбе двух братских народов. «Нам не дано права судить наших предков, но мы можем и должны изучать наше прошлое, а изучив его, постараться и самим впредь действовать на благо наших народов. В отношениях между Россией и Украиной не должно быть места силе, шантажу и давлению. Я думаю, нам хватит мудрости в самом начале наших отношений установить вечный мораторий на них».

В торжественной обстановке Договор между Украиной и Россией был подписан без каких-либо условий. Тогда вопросов о повышенных ценах на нефть и газ, споров об экономических долгах и взаиморасчетах не возникало. Что касалось болезненной проблемы — Крыма — то это, по заявлению Ельцина, дело народов Крыма и Верховного совета Украины, а Россия не считает возможным вмешиваться. На Украине тогда говорили, что Ельцин настолько ненавидит Горбачева, что готов отдать не только полуостров Крым, но и пол-России ради подписания договора, который послужил правовой основой расширения экономических связей двух государств до 1997 года, когда Президентами Ельциным и Кучмой был подписан более масштабный договор.

Верховный совет Украинской ССР не раз предпринимал попытки получить дипломатические дивиденды по результатам подписанного в 1990 году договора о дружбе.

Министерству иностранных дел УССР на основе консультаций с МИД России предписывалось обратиться в ООН с ходатайством зарегистрировать этот договор как носящий международный характер, а также обменяться с Москвой дипломатическими представительствами.

Тогда же состоялось мое знакомство с Ельциным, которого до приезда на Украину я мог видеть в кулуарах заседаний народных депутатов СССР.

Общественно-политическая и оперативная обстановка в республике становилась сложнее и тревожнее. Для давления на депутатский коммунистический корпус, исполнительную власть оппозиция стала применять более опасные формы общественного противостояния и противоборства. Из западных областей республики стали организовывать доставку в Киев «десантов» из тысяч агрессивно настроенных граждан, подогреваемых националистическими и сепаратистскими призывами. Митингующие освобождались от работы, для поездок в Киев им оплачивались финансовые расходы, местными властями выделялись сотни автобусов.

Вместе с МВД нами предпринимались меры к задержанию на окраинах Киева колонн автобусов с галицийскими гостями, но это еще больше осложняло общую ситуацию, возбуждало в этой среде экстремизм.

В части правовой компетенции на деятельности органов госбезопасности начал сказываться существенный пробел в действующем законодательстве. После отмены статьи Уголовного кодекса «Антисоветская агитация и пропаганда» сложилась такая обстановка, когда в условиях гласности, нового мышления и плюрализма мнений клеветническая пропаганда против советского строя превратилась чуть ли не в высшее свидетельство широкого демократизма и национал-патриотизма.

В этот период времени принимались новые законы, которые должны были удерживать соблюдение в стране надлежащего правопорядка. Верховный совет СССР установил уголовную ответственность за публичные призывы к насильственному свержению или изменению советского государственного общественного строя, нарушение национального и расового равноправия советских людей. Это давало законные основания для привлечения к уголовной ответственности тех лиц, кто, прикрываясь лозунгами «разрешено все, что не запрещено», пытался действовать для подрыва конституционного строя. Но наряду с этим не было опыта борьбы с массовой митинговой стихией. Не существовало комплексных союзных и республиканских планов на случай чрезвычайных происшествий, пресечения конфликтов, особенно в тех случаях, когда требовалось применение силы. Органы КГБ и правопорядка привыкли жить и действовать в спокойной обстановке.

Сотрудники КГБ старались держать под контролем антисоветские, антиобщественные, экстремистские тенденции, другие опасные ситуации, угрожающие интересам безопасности республики. Но принимаемые новые законы в условиях, когда волнуются тысячные народные массы, не работали. Это происходило не по причине либерализма руководителей органов безопасности, прокуроров или судей. Это были характерные для того периода проблемы развития всего общества, когда существующие законы, казалось бы, способные собственной силой сохранить правопорядок, не соблюдались, никто и подумать не мог, чтобы применять силу против тысячных масс населения.

В действиях преступных элементов необходимо было доказывать публичность призывов именно к насильственному свержению или изменению государственного строя. Публичность и призыв к насилию — определенные признаки состава преступления. Но подопечные органов КГБ оппозиционеры не призывали к применению оружия, не бегали с автоматами в руках в борьбе за власть. Вооруженные методы в тактике их деятельности не упоминались, предусматривались способы прихода к власти «парламентским, ненасильственным путем». «Время поставило вопрос: кто кого? Мы должны взять власть мирным, парламентским путем», — недвусмысленно высказывался в этом отношении один из лидеров оппозиционной политической партии.

В Москве и союзных республиках не было случаев привлечения к уголовной ответственности по новому закону за публичные призывы к насильственному свержению существующего советского строя. Но — Украина всегда впереди! — следственный отдел КГБ республики по одному факту возбудил уголовное дело. Имелись свидетельские показания и техническая запись экстремистского выступления на митинге председателя исполкома одного из городов Львовской области. Все квалифицирующие признаки состава преступления были налицо: и публичные выступления, и призывы «браться за оружие» в борьбе с советской властью. Однако в процессе следствия материалы неожиданно запрашивает Генеральная прокуратура СССР и прекращает ведение производства по уголовному делу. Шумящей в стране разнузданной критике существующей власти по уже озвученному принципу «вы нажимайте снизу, мы сверху» — глашатаям перестройки — наказания по политическим мотивам были не нужны. Сотрудники КГБ и сами это понимали, но других эффективных методов защитить советскую власть, кроме применения силы закона в борьбе с противниками государственного и общественного строя, не существовало. Беспрецедентное решение Генеральной прокуратуры СССР о прекращении расследуемого на Украине уголовного дела дезориентировало наши действия на будущее, указало республиканским органам безопасности на их место — «не мешать расширению демократии».

Направляемые в КГБ СССР тревожные доклады, шифровки из Киева и областных управлений о происходящих антиобщественных проявлениях, намерениях и действиях сепаратистских элементов какой-либо реакции не имели.

Действия органов госбезопасности республики определялись следующими задачами: контролировать оперативную обстановку, через агентурно-оперативные возможности предупреждать антиобщественные акции, не допускать экстремистских проявлений, массовых беспорядков, которые, как правило, сопровождались кровопролитием и человеческими жертвами. Но стратегическая линия руководства страны в последние годы советской власти — «применение силы против своего народа совершенно недопустимо» — привела к тяжелым последствиям в нескольких союзных республиках, где произошли кровавые межнациональные столкновения. С применением силы против тех и там, где ее действительно надо было применить, власти запаздывали, а там, где предпринимались попытки (Баку, Тбилиси, Вильнюс), это расценивалось как подавление органами КГБ, МВД демократических прав и свобод человека.

Наибольшей заслугой Кравчука как председателя Верховного совета (как президента я его не знал) было сохранение социального и межнационального мира; в республике не было допущено кровопролития, хотя опасность этого существовала. Более того, Кравчук боялся настроений федерализма, идущего с Галичины, пресекал нарушения единства и целостности Украинского государства, распад которого грозил столкновениями, да и поводов к этому было предостаточно.

В 1990 году Львовский облсовет во главе с председателем Черновилом отменил мероприятия в связи с 73-й годовщиной Октябрьской революции «за нецелесообразностью празднования для местных властей». Партийные органы (обком и горком Коммунистической партии) проводили торжественное собрание.

Национал-патриоты в западных областях овладели средствами массовой информации и усиливали идеологическое давление на коммунистов. Раздавались требования убрать партийные и профсоюзные организации «за ворота» предприятий. Советами в западных областях было принято около 600 постановлений и решений, противоречащих действующему законодательству. Депутаты Львовского областного Совета пытались признать вхождение в 1939 году западных областей в состав Украинской ССР незаконным, так как это было осуществлено «оккупационной» московской властью. Обстановка в западных областях складывалась таким образом, что сотрудникам КГБ приходилось решать повседневные задачи в экстремальных условиях. К тому же в местных органах власти коммунисты оказались в меньшинстве, выйдя после выборов со значительными потерями. Национал-радикалы все активнее расширяли свое влияние на внутреннюю жизнь этих областей. Это порождало взаимную идеологическую борьбу коммунистов и национал-радикалов, вело на этой почве к увеличению антиобщественных акций, а в итоге — к хаосу и двоевластию. Правового механизма, который мог бы объявить о роспуске, например, областного Совета, если он нарушает Конституцию, союзные или республиканские законы, не существовало.

Органы КГБ в западных областях решали задачи разведывательного, контрразведывательного характера, независимо от местных властей и их влияния. Но мы не могли находиться в вакууме; без взаимодействия с местными органами власти нельзя было решать многие внутренние проблемы, иначе спецслужба могла превратиться в антинародный орган. В тех исторических условиях для органов КГБ важной частью оперативной деятельности становился поиск взаимодействия с местными областными руководителями, прежде всего в предупреждении негативных проявлений на их территориях.

Естественно, КГБ располагал самостоятельными оперативными возможностями, но этого было недостаточно для оптимальной работы. Мы укрепляли доверие к органам госбезопасности со стороны населения, предпринимали встречные шаги в желании найти общее понимание с новыми властями в решении задач по обеспечению государственной безопасности в регионах. Я имел несколько встреч с Черновилом, другими руководителями западных областей из числа пришедших к власти национал-радикалов. Процесс налаживания взаимодействия с представителями оппозиционной власти был непростой. Так, член коллегии КГБ УССР Подгайный во Львове заметил «принципиальное» нежелание руководителей областного управления проявить инициативу в налаживании деловых отношений с областным Советом. Он вспоминал: «…в телефонном разговоре с председателем КГБ Н. М. Голушко я доложил ситуацию; он сразу же осознал ее пикантность и дал указание не откладывать, выходить на беседу с руководством Львовского облсовета. Это уже был приказ, который следовало выполнять». Черновил на встречу с Подгайным пригласил своих заместителей, которые признавали, что проблемы нормальной жизни области не могут решаться без постоянного взаимодействия с органами безопасности.

На одной из встреч с руководителями Львовского облсовета принимал участие заместитель начальника инспекторского управления КГБ СССР Юрий Князев. В самом факте участия представителя Москвы в обсуждении с Черновилом задач обеспечения госбезопасности в области содержалась определенная поддержка занимаемой республиканским КГБ позиции в отлаживании деловых контактов. Князев начал беседу на украинском языке (он — воспитанник КГБ Украины), но Черновил предложил перейти на русский и сразу же подчеркнул, что в области работают честные, высококвалифицированные сотрудники КГБ, не зараженные коррупцией, он им полностью доверяет. Черновил выразил свою обеспокоенность осложнением состояния дел в области, связанным с ухудшением снабжения населения, резким ростом преступности, в ряде случаев — утратой контроля над возникающими беспорядками, которые еще недавно инспирировались по инициативе Руха. Глава Львовского облсовета предложил осуществлять более тесное сотрудничество с органами безопасности в стабилизации экономического положения, борьбе с контрабандой на границе, локализации конфликтов на националистической и межконфессиональной основе, предупреждении актов экстремизма и терроризма. Он рекомендовал «открыть архивы» КГБ, за исключением, конечно, материалов, относящихся к агентурной и разведывательной работе; осуществить до конца реабилитацию судимых в 1970–1980 годы за антисоветскую агитацию и пропаганду диссиденствующих элементов, к которым сам принадлежал. «Не годится нам, уголовникам, сидеть депутатами в украинском парламенте». Черновил настойчиво повторял требование национал-радикалов провести департизацию сотрудников органов безопасности и выход их из рядов Коммунистической партии.

Тревогу за положение дел в западных областях Украины, как и необходимость пресекать беззаконие законодательной и исполнительной местной власти, разделяло вместе с КГБ и руководство МВД СССР. Министр внутренних дел Бакатин во время пребывания на Украине встретился с Черновилом, хотя я знаю, что руководство ЦК республики отговаривало министра от такой встречи. Они проговорили три часа. Бакатин делился своими мыслями:

— Министр Союза, приезжая во Львов, первым делом должен идти в обком? Нет, я иду в исполком. Меня, может быть, и волнует, что идеология Черновила антикоммунистическая, но он — народом избранная власть. Не сошлись только в необходимости охранения Союза. Но это не нам решать. Но что делать, когда демонтаж памятников и коммунистических символов производится по решению советской власти? Арестовывать председателя Совета, который расписался под этим постановлением? Но такая позиция не устраивала партийные органы, которые считали, что силовые подразделения должны продолжать защищать идеологические святыни партии.

Органы КГБ искали нетрадиционные пути решения служебных задач и на других направлениях.

В частности, возникали проблемы допуска к работам с секретными материалами, ведь многие народные депутаты из западных областей не скрывали своих антисоциалистических убеждений, были ранее судимы, имели родственные связи за рубежом. Действующая инструкция по защите государственной тайны не допускала подобной категории лиц, независимо от депутатского статуса, к сведениям секретного характера. Мы понимали, что положения инструкции не отвечали сложившемуся в республике реальному положению. Легче всего оставить все по-прежнему: отказывать в допуске к секретной информации определенной категории депутатов. КГБ республики принял решение, согласованное с украинским правительством: без оформления формального допуска к работе с секретными материалами каждый такой депутат дает письменное обязательство о неразглашении ставших известными ему закрытых сведений. В случае нарушения установленного порядка могла наступить ответственность, предусмотренная законом при разглашении государственной тайны. Таким образом, выход был найден. Это укрепило доверие к Комитету, способствовало интересам охраны секретных сведений, которых в республике было предостаточно. Сейчас можно свидетельствовать, что на практике не возникло ни одного случая разглашения секретной информации.

В те годы вместе с украинским парламентом пришлось искать ответ на один из самых принципиальных, общемирового значения политических вопросов: сохранить ядерный статус Украины или разоружиться? Кравчук занимал позицию, ориентированную на конституционный статус Украины как безъядерного, внеблокового государства. В результате такой настойчивой линии от ядерных держав России и США были получены гарантии безопасности в территориальной целостности, суверенитете и неприкосновенности государственных границ Украины. Черновил, в свою очередь, называл «национальным предательством» подписание договора о выведении из Украины всего ядерного оружия. В ответ на подобные суждения Кравчук отвечал, что ядерные ракеты находятся на Украине, а кнопка и ядерный чемодан — в России, «зачем нам такое счастье?».

До наступления событий августа 1991 года и образования ГКЧП оставался один год.

 

Глава десятая

Накал оппозиции на Украине

Горбачевская перестройка в СССР — обновление экономической, социальной и международной политики — была вызвана многими объективными закономерностями. Осознавалась назревшая необходимость обновления и прогресса в связи с охватившими многие стороны жизни страны кризисными явлениями. Причин этого было предостаточно: замедление темпов промышленного развития, продолжающаяся гонка ядерных вооружений, Афганская война, поспешный вывод советских войск из восточно-европейских стран, Чернобыльская катастрофа — все это требовало огромных финансовых расходов.

Страна была вынуждена мобилизовать все возможные резервы, включая золотой запас в отощавшей государственной казне.

На Украине, в силу влияния местных факторов, складывалась довольно сложная политическая и морально-психологическая обстановка, вызывающая потребность коренных перемен. Характерные для всей страны трудности социально-экономического положения в украинском обществе дополнялись настойчивой критикой руководства республики за слабое решение экологических проблем, медленное переселение жителей из районов радиационного заражения, упущения в области межнациональной и религиозной политики. Обозначилось явное недовольство различных слоев общественности современным уровнем самостоятельности союзной республики и реализации ее суверенных прав.

С давних времен между идеологическим отделом ЦК КПУ и интеллигенцией не складывался взаимный диалог, что в итоге повлекло открытое противостояние взглядов части коммунистов из числа творческой интеллигенции с официальной линией партии. Группа киевских писателей, считая, что демократические перемены на Украине явно тормозятся, поручила парткому писательской организации создать объединение в поддержку перестройки, которое переросло в народное движение Рух. Идея помощи лидеров Руха в ускорении демократических реформ в республике в конечном итоге вылилась в политическую оппозицию ЦК КПУ, открытый вызов монополии Коммунистической партии на государственную власть, по сути своей, стала троянским конем перестройки. И вот почему. Народный Рух объединил представителей творческой интеллигенции и активистов ряда общественных объединений, которые на начальном этапе действовали под благовидными призывами поддержки перестройки, необходимость которой была видна, борьбы с консерватизмом местного руководства и застойными явлениями прошедших времен. Организаторы «народного движения» сами являлись членами Коммунистической партии, но стали прибегать к образованию параллельных структур, действующих вне сферы влияния руководства КПУ. Несмотря на юридическое признание и регистрацию, деятельность таких «движений» и общественных объединений вызывала настороженное отношение со стороны Политбюро КПУ. Скажем откровенно, что и украинский КГБ был не в восторге от этих процессов.

Согласно новому законодательству общественным движениям объективно создавались идеальные условия для легальной оппозиционной деятельности: открывался доступ к средствам массовой информации, телевидению и газетам, появилась возможность открыто высказывать свои взгляды на происходящее и отстаивать свои интересы, выступая на многочисленных митингах и среди демонстрантов. Благородные задачи и цели содействовать горбачевской перестройке все больше приобретали антисоциалистический характер.

Как член Политбюро ЦК КПСС, Щербицкий был хорошо информирован об аналогичной деятельности оппозиционных сил в республиках Прибалтики, у которых Рух многое перенимал в стратегии и тактике. Было видно, куда «народные фронты» зовут свой народ: на волне демократизации и экономической самостоятельности они проводили линию на восстановление худшего варианта капиталистических порядков. Они работали на дестабилизацию общества, получали материальную помощь из-за границы, тем самым, по существу, являясь платной «пятой колонной», целью которой был подрыв существовавшего в СССР государственного и общественного строя. Многие оппозиционеры вышли из недр Компартии, сменили коммунистические идейно-теоретические ориентиры и разменяли нравственно-этические ценности на реалии «свободного» предпринимательства и дикого рынка.

На Украине хорошо знали ведущих идеологов Руха, отмечали их двуличность, расхождение между громкими словами их заверений в поддержке линии Коммунистической партии на перестройку и конкретными действиями, направленными, по сути, на разрушение советского строя. Определяли задачи известные в республике личности, которые еще совсем недавно пели осанну партии, остервенело проклинали бандеровщину, жовтоблакитный прапор и трезуб.

В октябре 1990 года второй конгресс Руха официально отрекся от поддержки горбачевской перестройки и определил курс на завоевание независимости Украины. Активисты движения легко и гибко меняли свои политические программы, использовали справедливое недовольство со стороны населения ухудшением положения в стране и возмущение бездарной политикой московского центра. Если на начальном этапе лидеры народного Руха в своих программных установках заявляли, что вместе с руководством КПУ (они ведь тоже коммунисты) поддерживают идею перестройки в республике, то к этому времени выродились в антикоммунистическую организацию. В конце 1990 года численность основной оппозиционной силы в республике составила свыше 600 тысяч человек, которая набиралась главным образом путем рекрутирования интеллигенции западных областей республики.

Во Львове властями была зарегистрирована Украинская национальная партия (УНП), которая поставила своей задачей практическую деятельность по пропаганде идей образования Украинской народной республики (УНР). В установках партии прозвучало, что она не признает законность создания Украинской Советской Социалистической Республики, а также ее вхождения в состав Союза ССР по договору 1922 года.

По инициативе Черновила была легализована националистическая деятельность группы его единомышленников (большинство из них ранее судимые) под прикрытием так называемого Украинского хельсинского союза. Черновил, избранный председателем Львовского областного совета, так обращался к законодательному собранию: «Мы все оккупированы большевиками и должны требовать независимости, если даже ради этого придется прибегнуть к актам гражданского неповиновения». В то же время он справедливо замечал, что «Украина неоднородна в своих стремлениях к полному суверенитету и независимости… Западная Украина полностью за независимость, восточная часть, а также столица республики Киев не полностью определились в своих взглядах».

В 1990 году вместе с секретарем ЦК КПУ Юрием Ельченко я посетил западные области, чтобы на месте ознакомиться со сложившейся обстановкой. Такая поездка диктовалась тревожными событиями, которые начали происходить в этом регионе. Оперативный состав УКГБ Львовской, Ивано-Франковской и Тернопольской областей работал в сложнейшей атмосфере враждебного внутреннего окружения. При посещении коллективов производственных объединений Львовского «Электрона» и Ивано-Франковского «Компрессмаша» мне с Ельченко пришлось отвечать за все грехи современной власти: за пустые прилавки в магазинах, нерешенность многочисленных проблем в социальной сфере, рост преступности, низкий уровень жизни местного населения.

В передовом в своей отрасли Львовском объединении на собрании инженерно-технического и рабочего персонала раздавались обвинения в адрес руководства республики в бездействии, провале экономических реформ, незаслуженных привилегиях партийного актива. Когда наступила моя очередь выступать в этом коллективе, я волновался, ожидая худшего к себе отношения (секретарь ЦК был встречен, прямо скажем, не совсем доброжелательно), ведь многие жители области перенесли времена немецкой оккупации, вооруженной борьбы с оуновским подпольем, выселения своих родственников в Сибирь. Хотя я говорил на русском языке, мои откровенные ответы на нелегкие вопросы были выслушаны с должным вниманием.

Результатом нашей поездки явилась докладная записка в Политбюро ЦК КПУ Мы объективно изложили сложившееся тяжелое положение дел в западных областях, выявили тенденции обострения негативных процессов в политической и социально-экономической жизни. К таким тревожным выводам приводило несколько причин. Население западных областей высказывало недовольство тем, что буксовали реформы в производственных отраслях, призывные лозунги перестройки и обновления в повседневной действительности зачастую зависали в воздухе. Вместо улучшения условий жизни появились талоны на сахар и мыло, табачные изделия, повысилась стоимость промышленных товаров и продуктов питания.

Забастовки в угольной промышленности, падение производственной дисциплины, националистические и сепаратистские призывы, сложившееся реально двоевластие: коммунистов — в партийных органах, а национал-демократов — в законодательных и исполнительных органах власти — все это приводило к печальным заключениям.

В докладе также отмечалась наметившаяся утрата политической и идеологической инициативы со стороны областных организаций КПСС. После ликвидации конституционной руководящей роли партии обкомы и райкомы стали терять влияние на местах, замкнулись сами в своей скорлупе. Руководителям партийных органов явно недоставало опыта работы в осложнившейся многополярной и многопартийной обстановке, умения и терпения в общении с оппозиционно настроенными кругами населения. Вакуум, сложившийся вокруг партийного актива, а также вызванный кризисом духовной сферы, стали быстро заполнять антикоммунисты.

Яков Погребняк, первый секретарь Львовского обкома партии, признавал, что обком не был готов к разумному и взвешенному диалогу со своими идейными оппонентами. Все усилия прилагались к тому, чтобы силовыми методами не допускать каких-либо противоправных действий руховцев. Когда во Львове ими была организована многотысячная манифестация в связи с 50-летием воссоединения западных областей с Украинской ССР, из ЦК последовали рекомендации штрафовать организаторов акции.

Руководители областных партийных органов свыклись с тем, что их взгляды и мнения являются истиной в последней инстанции, не шли на какие-либо контакты и компромиссы с избранными на свободных выборах новыми представителями органов власти, хотя этого требовала жизнь на местах. Нельзя было закрывать глаза на тот факт, что депутатский корпус Верховного совета Украинской ССР от Львовской области был представлен в большинстве своем сторонниками национал-демократического блока. Или другой пример: из 200 депутатов Львовского облсовета более 120 являлись сторонниками Руха, что, естественно, приводило к фракционной борьбе и идеологической неприязни друг к другу среди народных избранников.

Четких политических убеждений у многих авторитетных представителей творческой и научно-технической интеллигенции западных областей не отмечалось. В частности, бывший член бюро Львовского обкома Компартии, участник Великой Отечественной войны, академик И. Юхновский оказался одним из организаторов Руха, стал активным проводником национал-сепаратизма. В последующем он вошел в состав украинского правительства в качестве первого вице-премьера. Запомнился академик своими заявлениями, что если «самостийная» Украина будет торговать по мировым ценам только одной донецкой солью, то станет богатым государством.

Многие руководители и рядовые коммунисты откровенно высказывались о том, что без применения репрессивных мер со стороны правоохранительных органов нельзя надеяться на успех в стабилизации политической обстановки в республике, а тем более в западных областях. Секретари Львовского и Ивано-Франковского обкомов критически отзывались о деятельности Политбюро ЦК КПСС, отмечая «двойственность и неопределенность» высказываний некоторых руководителей партии по вопросу защиты конституционного строя и самого государства. Подобные оценки, в частности в адрес Горбачева, все чаще приходилось слышать от партийных кадров не только на западе Украины.

Умелый и опытный организатор, первый секретарь Харьковского обкома партии Владислав Мысниченко отмечал «двуличную предательскую политику» Горбачева, который «скрытно и подло», усыпляя бдительность и сознание истинных коммунистов революционными лозунгами о перестройке, свободе личности, якобы «направленных на благо советских людей и прогрессивного человечества», разрушал страну и коммунистическое движение.

В 1990 году лидеры оппозиции организовали экстремистские действия с основным требованием добиваться отставки республиканского депутатского корпуса, в котором коммунисты составляли парламентское большинство. 1 октября у здания Верховного совета сосредоточилась многотысячная толпа, поведение которой с каждой минутой становилось все более угрожающе неуправляемым. К парадному подъезду был подогнан огромный камазовский бензовоз с номерами автоинспекции Ивано-Франковской области. Провокаторы из толпы стали угрожать разливом бензина и поджогом здания парламента, если их требования отставки депутатов не будут удовлетворены. Помнится, как депутат Владимир Яворивский чуть ли не на коленях умолял не допускать экстремистских крайностей. Ни силы правопорядка, ни уговоры парламентских и руховских руководителей были не в состоянии успокоить разбушевавшуюся толпу. Нескольким работникам КГБ удалось провести блокировку активных провокаторов, в том числе водителя бензовоза, и не позволить посторонним лицам приблизиться к сливным кранам автомобиля. Они сумели не только предупредить тяжкие последствия, но и записать на видеокамеру развитие экстремистских действий. На вопрос, как это удалось сделать, они мне доложили, что на свою одежду навесили националистические знаки и символы, поэтому их принимали за своих в мятущейся толпе. В физическом противоборстве более двадцати сотрудников милиции получили ранения.

В разгар такого резкого противостояния официальных властей и набирающих силу оппозиционных партий представители Украинской республиканской партии (УРП) организовали пикетирование центрального здания КГБ республики. Около сотни манифестантов заблокировали вход, фасад обклеили антисоветскими листовками с призывами роспуска КГБ. Тогда УРП являлась наиболее влиятельной политической партией, созданной на базе нескольких антисоциалистических группировок. Влияние ее усиливалось и тем, что в эту партию входило более десяти депутатов Верховного совета Украинской ССР.

Помимо традиционных нападок на органы безопасности митингующие обвинили КГБ в фабрикации материалов в отношении Левко Лукьяненко, депутата Верховного совета Украины, основателя УРП. В распространяемых против него материалах указывалось, что депутат был дважды судим за антисоветскую деятельность, использует партийные взносы в корыстных целях: на средства партии будто бы приобрел под Киевом особняк для любовницы.

На фоне общей напряженной ситуации манифестация имела резонанс публичной акции против КГБ, который якобы «мешал достижению согласия в обществе». Передо мной вставал вопрос, каким образом на это реагировать, какие меры и средства применить в конкретном случае? Имелись вполне законные основания задержать активистов за нарушение общественного порядка, а толпу разогнать. Но ведь так тяжело принимать решения, если чувствуешь, что может пролиться кровь. Вместе с моим первым заместителем Е. Марчуком мы решили для начала организовать проведение сотрудниками разъяснительных бесед с активистами пикетчиков и попытаться встретиться с самим Левко Лукьяненко, чтобы разобраться в истинных причинах этой провокационной затеи. По моему приглашению Лукьяненко прибыл в здание КГБ прямо с заседания парламента, и с ним состоялась многочасовая беседа. Для тех времен это было совершенно необычное явление, когда за столом сидел с одной стороны председатель КГБ, для которого были явно неприемлемы программные установки УРП, а с другой — лидер этой легитимной оппозиционной партии. Это ему, выпускнику юридического факультета Московского университета, приговариваемому за антисоветскую деятельность к смертной казни, пришлось более двадцати лет испытывать суровые лишения в местах заключения. Впрочем, в этой формулировке («за антисоветскую деятельность»), как оказалось, было нездоровое преувеличение: он, инструктор райкома КПУ, после окончания МГУ пытался создать крестьянскую партию, которая защищала бы права и интересы колхозников. В ходе нашего разговора я понял, что из-за непрофессионализма и незаконных действий сотрудника КГБ районного звена и был подготовлен и распространялся компромат на депутата Верховного совета Украины. К сожалению, и такое случалось в наших рядах. Я принес Левко Лукьяненко извинения.

После нашей встречи он приказал участникам пикетирования прекратить проводимую акцию. Надо отдать должное строгой дисциплине в их рядах, ибо митингующие не только убрали свои агитационные атрибуты, но и попросили ведро с водой и удалили со стен здания остатки клея и бумаги. В общем путем «дружественных» переговоров мы сумели обойтись без применения административно-правовых мер и силовых действий, хотя взвод ОМОНа стоял наготове.

Признаюсь, что, начиная с тех лет и в последующем, я выступал за правовой контроль над общественными организациями, чтобы на законных основаниях пресекать любую противоправную деятельность политических партий, которые под маской институтов гражданского общества стремятся реализовать свои антиконституционные цели.

В период горбачевской перестройки появились новые общественно-политические объединения, партии и движения, большинство которых работали, маскируя свои цели по дестабилизации общества и подрыву существовавшего в стране государственного и общественного строя. Многих оппозиционных лидеров приглашали в США, а оттуда они, прежде «твердые ленинцы», приезжали яростными антикоммунистами.

Надо прямо сказать, что разрушители СССР, несмотря на наличие в их рядах различных идеологических течений, действовали более организованно, чем, скажем, действует нынешняя левая оппозиция. В конце 1980 — начале 1990-х годов общественно-политические объединения, ведомые «демократами», оперативно реагировали на возникавшее в различных слоях населения страны в целом справедливое недовольство бездарной и предательской политикой Горбачева.

Почему так получилось в действительности, что коммунисты и новые политические партии, созданные гражданами одной республики, не находили общего языка? Прежде всего потому, что появившиеся оппозиционные партии имели различное с КПСС понимание сути украинской государственности; в условиях многопартийности и разнополярности мнений они начали вести идеологическую и пропагандистскую работу друг против друга, демонстрируя нетерпимость иных мнений и взглядов. Средства массовой информации были заполнены публикациями обвинительных материалов на лидеров действующих партий, как коммунистов, так и оппозиционеров, например на Гуренко и Павлычко. Не побоюсь назвать последнего талантливым советским поэтом, песни на его стихи пела вся страна, он был заместителем председателя Союза писателей СССР. Позднее он был избран председателем Комитета по международным делам в Верховном совете УССР, народным депутатом СССР. Успешный украинский поэт, широко переводимый на русский язык, он стал одним из идейных вдохновителей Руха, стоявшим на враждебных позициях по отношению к советской власти. Павлычко, в свою очередь, называл Советский Союз не иначе, как «объединением азиатской феодальной монархии с европейским фашистским режимом», а его правительство — «национально безликим эксплуататорским центром Горбачева».

В свое время первый секретарь КПУ Шелест, заигрывая с национальной интеллигенцией, давал напутственные советы молодому Павлычко: «Говорю, ты больше на рожон не лезь, где можно — обойди, но свою принципиальную линию проводи». В 1967 году поэт на встрече с сотрудниками КГБ призывал их быть честными и правдивыми: «Обращаюсь к вам как к наилучшим биографам украинских писателей, исследователям не только нашего творчества, но и нашего «жития», писать о нас правду».

На Съезде народных депутатов СССР в Москве Дмитро Павлычко передал мне республиканскую газету со словами, сказанными, как говорится, в сердцах: «Сколько лет будете надо мной издеваться?» Орган ЦК КПУ давал обширнейшую публикацию о нем как бывшем члене молодежной бандитской сотни ОУН — УПА, имевшем винтовку и подпольную кличку.

Я заинтересовался его судьбой. Начальник 5-го управления Подгайный доложил о сохранившихся в архиве документах послевоенного времени, касающихся поэта. Я ознакомился с ними и был дважды поражен. Первый раз — жестокостью сфабрикованных НКВД обвинений в отношении Павлычко. Второй раз — содержанием клеветнических материалов, опубликованных в республиканской партийной газете. Во время учебы в восьмом классе сельской школы Дмитро вместе с большой группой девушек и юношей подвергся аресту органами НКВД по подозрению в причастности к молодежной организации ОУН — УПА. Материалы на школьников из глухого карпатского села были полностью сфальсифицированы местным отделом НКВД, чтобы показать результативность работы. Павлычко со своими товарищами незаконно содержался в заключении несколько месяцев, под физическими пытками вынужден был признать принадлежность к оуновской организации и придумать себе кличку. Он делился со мной, что приходилось признаваться во всех приписываемых грехах, чтобы только освободиться от издевательств.

Преступные действия районных сотрудников НКВД вскрылись. Фактами нарушения законности по этому делу занималась специально направленная по указанию Берии в Станиславскую (ныне Ивано-Франковскую) область московская комиссия. Виновные фальсификаторы уголовного дела (начальник отдела и оперуполномоченный) были приговорены к длительным срокам наказания, лишены офицерских званий и боевых наград, полученных ими в боях Великой Отечественной войны.

Я подготовил информацию на имя Леонида Кравчука о клеветнической кампании в республиканской прессе в отношении народного депутата СССР. Мое письмо Кравчук зачитал присутствующим на заседании президиума Верховного совета. И я увидел слезы на глазах невиновного.

Не разделяя крайнего национализма Павлычко, я реализовал его давний призыв к чекистам: исповедовать во всем правду, личностную и историческую, какой бы горькой она ни была.

Такова была незначительная горстка людей из числа творческой интеллигенции, которая через всю свою жизнь пронесла идеи борьбы за независимость украинского государства. Одни оставались верны своей идее, прошли лагеря и тюрьмы, сохранив ее идеалы, и никогда не призывали к насилию. К примеру, Вячеслав Черновил, в отличие от Александра Руцкого, с автоматом в руках не бегал.

Отбывавший наказание вместе с Черновилом известный правозащитник и писатель Владимир Осипов вспоминает, что, когда тот «стал видным политическим деятелем в самопровозглашенной Украине, я не раз и не два отличал его русофобскую позицию. Но, когда он погиб в автомобильной катастрофе, мне было искренне жаль своего солагерника. Ибо в личном плане это был честный, порядочный человек, равнодушный к деньгам и комфорту, безупречная духовная личность».

 

Глава одиннадцатая

Реабилитация жертв террора

В годы горбачевской перестройки КГБ и другими правоохранительными органами была проведена масштабная работа по реабилитации жертв массовых сталинских репрессий. В органах государственной безопасности страны она стала занимать одно из важнейших направлений оперативно-служебной деятельности.

В 1987 году на Пленуме ЦК Коммунистической партии СССР Горбачев осудил сталинизм: «Мы знаем теперь, что политические обвинения и репрессии против деятелей партии и государства, против многих коммунистов и беспартийных, хозяйственных и военных кадров, ученых и деятелей культуры были результатом повсеместной фальсификации».

При Политбюро ЦК КПУ действовала специальная комиссия во главе с секретарем ЦК Станиславом Гуренко. Она осуществляла контроль за проведением работы по реабилитации, привлекала к этой работе ученых и общественность, осуществляла изучение архивных материалов, связанных с репрессиями, в частности, известных партийно-советских руководителей.

Сотрудники КГБ республики осознавали огромную общественно-политическую значимость реабилитации жертв тоталитарного режима, восстановления нарушенных прав граждан, обнародования всей правды о страшных преступлениях периода культа личности. Тяжелые последствия не миновали население Украинской ССР. Подлинную картину происходящего невозможно представить без приведения мрачной статистики, оценки складывавшейся реальной обстановки в те суровые дни и выяснения причин, приведших к печальному наследию. Почему в тех условиях так жестоко действовали и партийные, и карательные органы? В необходимости вернуть доброе имя всем невинно пострадавшим, исправить ошибки прошлого, выработать гарантии недопущения в будущем подобных преступлений сотрудники органов госбезопасности видели свой служебный долг. Сказанное мною — не громкие слова: среди личного состава КГБ мы действительно не имели равнодушных и безучастных к трагической судьбе части украинского народа.

Начало процесса пересмотра уголовных дел по «контрреволюционным» преступлениям и освобождения от уголовного наказания сотен тысяч граждан, содержавшихся в местах лишения свободы, относится к периоду хрущевской оттепели.

В 1953 году, с приходом к власти Хрущева, началось известное разоблачение последствий культа личности Сталина. Разрушался созданный при нем репрессивный механизм управления страной, расправ над противниками советского строя. В силу исторических обстоятельств подавление контрреволюционных заговоров, применение насильственных методов при коллективизации, массовом раскулачивании затронули судьбы тысяч «неблагонадежных» советских граждан. После Великой Отечественной войны в эту категорию попали обвиненные в сотрудничестве с немецко-фашистскими захватчиками и даже советские воины, находившиеся в немецком плену.

Сменилось время ежовщины, наступил период хрущевской оттепели, на годы которой пришлись моя студенческая юность и начало самостоятельной профессиональной работы.

Секретный доклад Хрущева на XX съезде КПСС о преступных злоупотреблениях в период культа личности на закрытой комсомольской конференции Томского государственного университета зачитали в 1956 году. Я, студент второго курса, был в числе комсомольских активистов в актовом зале научной библиотеки. Студенческая молодежь, только вступающая в жизнь, тогда многого не поняла из этого доклада и не могла осознать значимость происшедшего в стране. Даже Витя Чернов, вернувшийся к нам на юридический факультет из ГУЛАГа, помалкивал, на наши наивные вопросы о массовых арестах и лагерной жизни не отвечал, отмалчивался. Он «заработал» пятилетний срок за написание «конституции» студенческой коммуны, по правилам которой он с друзьями жил в складчину в общежитии. Без студенческого общака не проживешь. На свою беду он указал, что сочиненная им «конституция» — самая демократическая, а товарищ по коммуне «стукнул». Для того чтобы талантливый, но еще несмышленый студент Чернов (нынешний доктор юридических наук) знал, что самая демократическая Конституция в мире — сталинская, ему пришлось до акта своей реабилитации отбыть наказание за колючей проволокой в сибирской тайге.

В это время мне было 18 лет. Сельский парень, я не знал многого (а по правде, ничего не знал) о культе личности, репрессиях, хотя с седьмого класса готовил отцу-коммунисту конспекты краткого курса истории партии большевиков. Отец, бригадир тракторной бригады, зачитывал их на занятиях по изучению марксистско-ленинской теории. Томское студенчество забурлило; некоторая часть не воспринимала критику культа и откровенно защищала Сталина: он же был вождем, мессией, богом, спасителем — какие там репрессии! За неизвестные мне высказывания был арестован студент-геолог из нашего общежития, запомнившийся тем, что в суровые сибирские морозы ходил без головного убора.

Вместо проникновения в многосложность современной политики я вынужден был заниматься иными занятиями: чтобы иметь возможность учиться (за обучение тогда платили), с друзьями подрабатывал, разгружал баржи с лесоматериалами, вагоны с углем, корейскими яблоками. И, конечно же, усердно изучал юриспруденцию, чтобы не получить на экзамене тройку. С такой оценкой не давали стипендию — единственное средство существования многих студентов.

Второй идеологический удар я вскоре пережил, когда объявили, что марксистские труды Мао Цзэдуна написаны не им, а советским академиком. Но ведь без знания теории Мао Цзэдуна о противоречиях эпохи нельзя было сдать экзамен по философии. Впрочем, сколько раз в жизни менялось мировоззрение моего поколения!

Хрущев, по мнению его сторонников, совершил гражданский подвиг: не побоялся приоткрыть правду советскому народу о зловещих страницах нашей истории. Его противники, наоборот, называли сделанный им доклад чуть ли не предательством идеалов партии, послужившим причиной раскола в советском обществе и мировом коммунистическом движении. Многие коммунисты, в том числе из зарубежных компартий, выступление Хрущева по разоблачению культа личности расценивали как враждебный выпад по отношению к вождю. Обвинения воспринимались как сведение личных счетов со Сталиным, а не в адрес пороков существующей тоталитарной системы. И только значительно позже коммунистам поступит разъяснение, которое гласило, что было бы ошибкой из факта культа личности делать выводы о каких-либо изменениях общественного строя в СССР или искать источник культа в самой природе социализма. Просто, мол, произошла подмена власти диктатуры пролетариата диктатурой одной личности.

Центральное разведывательное управление США выступление Генерального секретаря ЦК КПСС объявило событием исторического значения. Американские политики считали, что, разоблачив сталинизм как политическое зло невиданных размеров, Хрущев будет вынужден перейти к более мягким и демократичным формам управления страной. И действительно, кроме экономических реформ, партийный лидер начал подвергать коренной ломке правоохранительные органы, рассматривая их в качестве основных виновников прошедших репрессий. В 1953 году было упразднено Особое совещание при МВД; за период своего существования оно рассмотрело в несудебном порядке огромное число уголовных дел о контрреволюционных преступлениях. Особым совещанием допускались грубейшие извращения «социалистической законности». В соответствии с секретной директивой от 26 октября 1948 года МГБ и Генеральной прокуратуры СССР многие лица, отбывшие наказание за контрреволюционную деятельность, без каких-либо оснований вновь привлекались к уголовной ответственности, направлялись в ссылку, на поселение в отдаленные районы страны с суровым климатом.

Статистика гласит о том, что Особым совещанием за «контрреволюционные преступления» было осуждено 442 531 человек; 10 101 человек приговаривались к расстрелу, остальные — к лишению свободы или высылке.

Реабилитация жертв политических репрессий на начальном этапе проводилась по заявлениям пострадавших, их родственников, по протестам прокурорских инстанций, которые не всегда поддерживались судами. Естественно, существовало давление здравствующих участников репрессий из партийного аппарата. Часть высшего политического и военного руководства, опасаясь за собственную репутацию, противилась проведению реабилитации расстрелянных с их согласия многих видных партийных работников и военачальников. Даже Генеральная прокуратура СССР не была свободна в применении действующего законодательства, когда речь шла о необходимости реабилитации известных советских, партийных, хозяйственных работников, привлекавшихся к уголовной ответственности по громким процессам. На пересмотр приговоров и проведение в новых условиях дополнительного и объективного расследования Генеральная прокуратура СССР была вынуждена обращаться за разрешением в Политбюро ЦК КПСС.

По послевоенному «ленинградскому» уголовному делу на секретаря ЦК А. А. Кузнецова, Н. А. Вознесенского и других прокуратурой запрашивалось согласие партийных инстанций на предварительный пересмотр обвинительного приговора. В ЦК было вынесено специальное постановление: «Разрешить генеральному прокурору опротестовать приговор Военной коллегии Верховного суда по данному делу». Это почти созвучно тому, что партия разрешает применять закон прокурору.

В 1954 году прокуратурой и КГБ СССР перед ЦК был поставлен вопрос о создании Центральной комиссии под председательством генерального прокурора СССР для полного пересмотра уголовных дел по «контрреволюционным преступлениям» на лиц, которые на то время содержались в тюрьмах, лагерях и ссылке. Поражает количество отбывавших наказание: на май 1954 года за «контрреволюционные преступления» в местах лишения свободы находилось почти полмиллиона (467 946) человек, а в ссылках и на поселениях — 62 тысячи советских граждан.

В записке в ЦК указывалось на причины сложившегося положения: «пробравшиеся в органы МВД преступники сознательно насаждали произвол и беззаконие, совершали незаконные аресты ни в чем не повинных советских граждан, применяли строжайше запрещенные законом преступные методы ведения следствия и фальсифицировали дела». Так звучал этот официальный документ; дальше мы выясним, как могло случиться, что в стране допускалось применение «строжайше запрещенных» методов следствия.

Новому руководству КГБ (Серову) и прокуратуры (Руденко), кстати оба ранее работали на Украине, в обоснование создания этой комиссии сотрудникам органов государственной безопасности приходилось приписывать «образ врагов» и виновников «извращений советских законов».

Центральная комиссия сыграла положительную роль, хотя надо признать, что в союзных республиках судами было отказано в реабилитации по большей части пересмотренных уголовных дел. В последующие годы процесс реабилитации замедлился, стал осуществляться в индивидуальном порядке. Действовала порочная практика, по которой родственникам не сообщались правдивые сведения о времени приведения приговоров в исполнение, местах захоронений, а в документах о причинах смерти вместо состоявшегося расстрела указывалось вымышленное заболевание.

При Горбачеве в последние годы советской власти внедрялся совершенно другой подход к проблемам реабилитации. Я не случайно делаю упор на восстановление справедливости как на высокий гуманный акт возвращения честного имени жертвам репрессий. Действие реабилитации — это не только воскрешение забытых имен и событий, замалчивавшихся ранее по идеологическим мотивам, но и процесс осмысления минувшего и признания ошибок прошлого, появление альтернативных точек зрения на историческую проблематику, переоценка деятельности многих исторических личностей. После восстановления справедливости репрессированным лицам оказывалась помощь в трудоустройстве, пенсионном обеспечении (время пребывания в местах лишения свободы засчитывалось в трудовой стаж), возврате конфискованного имущества, первоочередном предоставлении жилья. Правительство предложило членам семей погибших в тюрьмах и колониях хотя и скромные, но определенные законом обязательные льготы.

В центральном аппарате и областных управлениях КГБ Украины для пересмотра уголовных дел были созданы рабочие группы из наиболее подготовленных сотрудников. К проводимой деятельности по реабилитации привлекались следственные работники, сотрудники архивных служб, а также оперативные сотрудники контрразведывательных подразделений, которые, надо отметить, занимались этим без освобождения от основных обязанностей. Увы, для такой основательной работы следователей и работников с юридической подготовкой совершенно не хватало.

Современный заинтересованный читатель должен знать о том, что количественные сведения о штатной численности КГБ в советский период не публиковались. По этой веской причине мало кому известно, что число следователей в органах государственной безопасности республики было мизерным: едва превышало 2 % от штатов следственных кадров Министерства внутренних дел. В городских и районных подразделениях КГБ эта должность вообще отсутствовала. Загрузка следователей была огромной: расследование уголовных дел, относящихся к непосредственной компетенции органов безопасности, шпионаж, контрабанда, разжигание межнациональной вражды, дела на бывших изменников Родины, карателей и т. д. Немалый объем работы предстояло провести по каждому пересматриваемому заново уголовному делу, подтвердить или опровергнуть предъявленное обвинение, изучить архивные материалы, сохранившиеся документы, рукописи, установить возможных свидетелей, вынести мотивированное заключение о применении акта реабилитации к конкретному лицу. Дополнительное расследование требовало мастерства и напряженной работы по сбору после многих прошедших лет доказательств невиновности (или виновности) привлекавшихся к ответственности лиц. Окончательное решение о реабилитации или отказе в ней принималось не органами КГБ, а судебными решениями по материалам, представляемым через прокуратуру нашими сотрудниками.

Объем выполненной органами безопасности Украинской ССР работы по реабилитации невинно осужденных в последние годы был велик. Первый заместитель председателя КГБ Марчук грустно отмечал, что в ходе реабилитации нужно было перелопатить более полутора миллиона архивных дел. Каждое дело (размером от трех листиков и, как он выразился, «до грузовика») изучалось на предмет соответствия законодательству того времени, когда выносился приговор, и применительно к периоду 1990-х годов.

Я помню, каких огромных усилий следователей потребовало рассмотрение политического процесса времен Балицкого по Союзу освобождения Украины (СВУ). Материалы уголовного дела составляли 254 тома, подсудимых — 45 человек. Действовать классическими методами ведения дополнительного следствия из-за давности не представлялось возможным, по делу осуществлялось, скорее, научно-криминалистическое исследование. Наши сотрудники надеялись, что при пересмотре уголовного дела СВУ о виновности подсудимых многое могут подсказать вещественные доказательства. Но в деле не были обнаружены ни устав, ни программа, ни другие организационные материалы сфабрикованного группового процесса по Союзу освобождения.

Трудно анализировать действия тех лет еще и потому, что обвиняемые на этапе расследования полностью признавались в совершенных преступлениях. В частности, вице-президент Академии наук Украинской ССР академик Ефремов привлекался к ответственности за подготовку вооруженного восстания с целью свержения советской власти, организацию террористических актов, преступные связи с международным империализмом. Загруженный текущими делами, больше из личного интереса, я находил возможность после рабочего дня прочитывать интереснейшие дневники Ефремова, которые до пересмотра уголовного дела не были известны и не публиковались. Из его дневниковых записей было совершенно очевидно, что он не помышлял о проведении какой-либо преступной деятельности, тем более о терроре. По своим убеждениям он

был идейным противником любого насилия. Любопытно, что он собирал и записывал бытовавшие в те годы анекдоты о вождях революции Ленине, Сталине, чем, безусловно, сильно рисковал в той подозрительной атмосфере бытия.

В стране осуществлялся процесс реабилитации обвиняемых по «резонансным» делам и политическим процессам довоенного периода. Были пересмотрены сфабрикованные дела, такие как «Союз марксистов-ленинцев» (Каменев, Зиновьев, Рютин и другие), «Московская контрреволюционная организация группа рабочей оппозиции» (Шляпников, Тихомиров, Медведев и другие), «Ленинградская контрреволюционная зиновьевская группа» (Сафонов, Залуцкий и другие), «Параллельный антисоветский троцкистский центр» (Пятаков, Сокольников, Радек и другие), «Антисоветский правотроцкистский блок» (Бухарин, Раковский, Рыков и другие).

На Украине, помимо дела СВУ, были пересмотрены групповые дела «Украинского национального центра» во главе с академиком С. Яворским, «Контрреволюционной троцкистской организации на Украине» во главе с Ю. Коцюбинским и десятки других инспирированных процессов.

28 ноября 1989 года на проведенной пресс-конференции я отметил, что в условиях расширяющейся демократизации процесс реабилитации в республике заметно активизировался. В подтверждение приводилась такая статистика: за первый квартал 1989 года органами КГБ было подготовлено к пересмотру свыше 4500 уголовных дел, по которым привлекались к ответственности более 6000 советских граждан. Много это или мало? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно сказать, что сотрудники КГБ республики за квартал выполнили такой же объем работы по реабилитации жертв политического террора, который сравним с работой Комитета страны в течение 1967 года. Ю. Андропов в отчетном докладе в ЦК о работе КГБ СССР за тот год сообщил, что следственными аппаратами КГБ в центре и союзных республиках пересмотрено 6732 архивных уголовных дел, направленных в суды для реабилитации.

Хочу остановиться на характерном примере. Украинские чекисты обратились в КГБ СССР (я как депутат написал обращение еще и в Верховный совет) с предложением о принятии специального закона о реабилитации без проведения дополнительных проверок той категории советских граждан, которые подвергались наказанию в так называемом «внесудебном порядке». Это было неожиданное предложение. Но оно опиралось на политическое и правовое обоснование, которое заключалось в том, что если люди репрессировались без разбирательства обвинения в судебных органах и без вынесения судебного приговора, то они должны быть полностью реабилитированы. Конечно, были опасения, что среди реабилитируемых лиц, обвиненных «тройками» во внесудебном порядке, могли оказаться действительные враги социалистического государства. И все же этот вопрос нами ставился на принципиальной основе: если конкретное лицо было репрессировано во внесудебном порядке, в любом случае должен применяться акт о реабилитации. Только суд в цивилизованном государстве может признать человека виновным и подвергнуть наказанию. И уж ни в коем случае нельзя позволять судить людей по разнарядке ЦК партии, спискам НКВД или иным «расстрельным» спискам.

Вскоре по затронутой проблеме была принята законодательная основа: издан указ Президиума Верховного совета СССР от 16 января 1989 года. Безусловно, решение было смелым и очень важным шагом, ускорившим работу по пересмотру дел репрессированных во внесудебном порядке советских граждан. Если за весь советский период до 1989 года на Украине было реабилитировано немногим более 300 тысяч человек, то только за один 1989 год — 112 тысяч.

В ходе проведения мероприятий по реабилитации жертв сталинского террора КГБ республики выступал инициатором принятия и других законодательных положений. В частности, перед верховной властью нами была поставлена проблема восстановления справедливости в отношении лиц, которые были осуждены на Украине в 1970-1980-е годы. В силу изменившейся в стране обстановки и принятия нового законодательства оценка их преступной деятельности существенно изменилась. Это явилось важным моментом еще и потому, что некоторые бывшие диссиденты были досрочно освобождены из мест отбытия наказания, стали занимать определенное положение в обществе, избраны депутатами, стали частью демократической власти — законодателями в Верховном совете Украинской ССР. Я помню имена В. Черновила, Л. Лукьяненко, братьев М. и Б. Горыни, Алтуняна, И. Калинец, С. Хмары и других.

Если рассматривать вопрос о привлечении в последние годы отдельных лиц за проведение антисоветской деятельности в республике, следует сказать, что пресечение преступных действий велось под строгим прокурорским надзором, при соблюдении процессуальных норм, а также при открытом судебном разбирательстве с обязательным участием адвокатов.

За время моего председательствования в последние пять лет советской власти уголовных дел по привлечению за антисоветскую агитацию и пропаганду или каких-либо «политических процессов» на Украине не было. Но это совсем не значит, что органы государственной безопасности республики не применяли уголовное законодательство и в те годы были, образно говоря, беззубыми и либеральными. Конечно, нет: около 60 человек в этот период были осуждены за измену Родине в годы Великой Отечественной войны, на несколько порядков больше — за контрабанду и крупные экономические преступления. Многие объекты оперативных разработок КГБ привлекались к судебной ответственности за совершение общеуголовных преступлений: бандитизма, хищения государственной собственности, взяточничества.

Перед руководством КГБ СССР нами ставился вопрос о необходимости пересмотра уголовных дел на лиц, которые в последний период были привлечены к уголовной ответственности за антисоветскую агитацию и пропаганду. В опубликованных начальником следственного отдела Пристайко воспоминаниях говорится о направлении в Москву письма по этой проблеме за подписью председателя КГБ Украины. В ответе «тоном учителя несмышленому ученику» председателем КГБ СССР Крючковым предписывалось: «Если в Украине имеются в этом плане вопросы, то действуйте в индивидуальном порядке, обращайтесь к прокурору».

Вспоминается случай, когда я изучал уголовное дело по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде Ирины Калинец, депутата Верховного совета УССР из города Львова. Основной криминал — распространение признанных судебными инстанциями враждебными советскому строю произведений некоторых украинских диссидентов. Мною было использовано осуждаемое «телефонное право»: я спросил генерального прокурора республики Осипенко, возможно ли внести протест на явно натянутые в судебном приговоре обвинения Калинец. Он стал ссылаться на то, что преступление совершено недавно, когда необоснованных приговоров украинскими судами не выносилось. «Ты новый человек на Украине и тебе рано начинать ревизию таких уголовных дел». Я понимал прокурора республики в его внутренней борьбе: ведь обвинительные заключения, проведенные органами КГБ по уголовным делам, утверждались прокурорами, и дела направлялись ими в судебные органы.

Сотрудники КГБ Украинской ССР не успокоились ответом из Москвы. Нами было направлено обращение в Верховный совет Украинской ССР с аналогичным предложением о пересмотре уголовных дел в отношении лиц, судимых в недавнем прошлом за антисоветскую агитацию и пропаганду. По решению председателя Верховного совета Валентины Шевченко была создана рабочая группа из ученых, юристов-практиков КГБ, МВД, прокуратуры с целью изучения всего комплекса проблем, касающихся реабилитации невинно осужденных и пострадавших в разные годы. Естественно, включая период до 17 апреля 1990 года, когда был принят Закон Украинской ССР «О реабилитации жертв политических репрессий на Украине».

Как любопытнейшую иллюстрацию к принятию этого закона можно привести один из фрагментов интервью Пристайко:

— Все ли ваши коллеги поняли, что настало новое время?

— Да.

— То есть, если я вас правильно понял, КГБ УССР был инициатором закона?

— Именно так. Хотя об этом, к сожалению, сейчас не вспоминают.

С учетом специфики исторического прошлого в республике возникали другие серьезные проблемы, которыми занимались сотрудники областных управлений КГБ. В 1941 году при отступлении советских войск в тюрьмах западных областей Украины НКВД провел расстрелы содержащихся в них заключенных.

В ходе работы по реабилитации автобиографические сведения на указанных лиц приходилось уточнять по отдельным сохранившимся спискам или выяснять в процессе дополнительного расследования характера трагических событий.

В 1943 году в областном городе Виннице криминальная фашистская комиссия обнаружила места массовых захоронений 9439 останков бывших тюремных заключенных. Международная пресса в году оккупации и во времена «холодной войны» широко использовала события винницкой трагедии, представляя ее как преступление против украинской нации. Совинформбюро по этому поводу сообщало, что берлинские провокаторы пытаются приписать свои чудовищные злодеяния советским властям, разыгрывают в Виннице над трупами «гнусную и наглую комедию». Гитлеровцы, чьи руки, обагрены невинной кровью, откапывают трупы людей, которых они уничтожили, устраивают балаганные инсценировки на их могилах. И только благодаря гласности в 1988 году после проведенных дополнительных расследований винницкого и других расстрелов в республиканской прессе были опубликованы соответствующие действительности материалы.

Сотрудники госбезопасности одновременно с правовой реабилитацией при участии общественных организаций проводили работу по выявлению мест захоронений жертв репрессий, принимали меры к увековечиванию их памяти. Это позволяло снять с невинно погибших граждан клеймо «врагов народа», возвратить нынешним и грядущим поколениям их доброе имя.

В 1989 году повышенное внимание украинской общественности привлекли сведения о массовых захоронениях в местечке Быковня под Киевом. Чрезвычайная государственная комиссия под руководством академика Н. Бурденко, расследовавшая в 1943 году злодеяния немецких оккупантов в период временной оккупации Киева, в своем заключении отметила уничтожение фашистами в Дарницком лесу более 68 тысяч советских военнопленных. Кроме того, в этом районе были обнаружены захоронения более трех тысяч гражданских лиц с характерными причинами смерти — пулевыми отверстиями в области черепа. В военной обстановке государственная комиссия не смогла довести до конца расследование, фамилии захороненных там лиц не устанавливались. В связи с этим по записке в Политбюро ЦК за подписью секретарей ЦК и Киевского горкома партии Ельченко, Масика и председателя КГБ Голушко была образована правительственная комиссия по дополнительному расследованию, организации перезахоронения и увековечению памяти расстрелянных граждан.

Выявились достоверные свидетельства, что в местечке Быковня в 1937 году проводились расстрелы представителей украинской творческой интеллигенции — жертв Большого террора. Вопросами установления их личностей в ходе проводимого расследования активно занимались члены киевской писательской организации, если не изменяет мне память, во главе с Иваном Драчом. При раскопках одного из захоронений был обнаружен мундштук с именем Владимира Брыля. Выяснилось, что в 1937 году он работал зоотехником, характеризовался положительно, а был арестован «за вредительство в животноводстве и шпионаж в пользу Германии». Его старший брат, народный писатель Белоруссии Янка Брыль, приезжал из Минска получить в киевской прокуратуре дорогую для себя память — мундштук брата. Когда он попросил разрешения ознакомиться с материалами уголовного дела в отношении брата, ему посоветовали обратиться в КГБ. В приемной, как писал Янка Брыль, «молодой человек выслушал меня, сказал, что решить вопрос ознакомления с уголовным делом сразу нельзя, надо найти его в архиве, а это потребует нескольких дней. А мне, старику с больными ногами, не так уж и удобно поехать-приехать».

Когда мне доложили о посещении приемной белорусским писателем, я позвонил в Минск коллеге, председателю КГБ Белоруссии Вениамину Балуеву. Мы договорились о том, что уголовное дело будет отправлено непосредственно в Минск, где Янка Брыль может с ним ознакомиться. Белорусские чекисты сообщили мне домашний телефон писателя, и я сообщил ему о принятом решении. Об этом звонке он рассказывал друзьям так: «Чего не бывает в наше время! Сам председатель Комитета из Киева позвонил мне и сказал, что папка будет на днях выслана. Больше того, на прощанье он даже растрогал меня, пожелав доброго здоровья…» Я вспоминаю эти детали потому, что в 1991 году я получил от Янки Брыля почтовую бандероль с повестью о судьбе брата «Мундштук и папка. Маленькая сага». А на книге — благодарственная надпись от народного писателя. В своей повести он писал: «Душа моя снова прикоснулась к бездне ужаса, уже более спокойно, однако и вновь она скорбит, пусть себе и не смертельно… При той ужасающей массовости геноцида в одной человеческой судьбе нет ничего необыкновенного. Кроме чуда с именным мундштуком, чуда одного на сотни тысяч или на миллион. А в человеческой семье, как в маленькой капле, в душах родных — это целый мир боли».

Многие родственники репрессированных лиц интересовались в органах КГБ судьбами своих близких, обращались с просьбами ознакомиться с документами, находящимися в архивных следственных делах. В большинстве такие просьбы удовлетворялись. Но нередки случаи, когда на ознакомление со следственными делами родственников или представителей общественности сотрудники КГБ шли неохотно или отказывали по ряду причин.

В этой работе, требующей от сотрудников не только высокого профессионализма, но и нравственного обоснования принимаемых ими решений, приходилось сталкиваться с непростыми, прямо скажем, деликатными моментами. Ко мне обратилась внучка одного из репрессированных на Житомирщине с просьбой познакомиться с делом ее деда. Я мог бы поручить сотрудникам дать ответ, но как депутат от этого региона решил самостоятельно рассмотреть архивные следственные материалы и в результате отказал внучке в просьбе. И вот по какой причине. Ее дедушка, поляк по национальности, честный человек, образованный садовод, в ходе следствия в 1937 году оговорил нескольких невинных граждан, видимо, под пытками сделав показания, будто бы они состояли в одной шпионской организации. Все обвиняемые лица по этому делу погибли. Нужны ли такие печальные подробности внучке? Состоялся трудный разговор с молодой женщиной, потребовавший душевных усилий для объяснения отказа. После некоторых раздумий она согласилась с моими доводами.

Читателю книги я напомню о том, что были жестокие времена, когда многие арестованные после пыток и шантажа вынужденно допускали оговоры. Поэтому даже профессиональному следователю, а уж тем более не знакомому с жестокостями застенков, бывает трудно разобраться в сфабрикованных документах, как этого требовали некоторые представители общественности, «кто виноват и кто на кого доносил». А в других же, более ясных случаях, как мне представляется, следует делать все необходимое и возможное, чтобы родственники узнали подробности о судьбе своих близких.

Во времена Горбачева, благодаря политике демократизации и широкой гласности, органы государственной безопасности вносили свой вклад в устранение белых и черных пятен в нашей истории. Еще в годы хрущевской оттепели начали публиковаться сведения о репрессиях, застенках ГУЛАГа, видных деятелях партии и государства, которые погибли в годы сталинского террора. Так, в статье о маршале Тухачевском можно было прочитать фразу о том, что его жизнь «трагически оборвалась еще до Великой Отечественной войны». Известный историк Рой Медведев по этому поводу справедливо заметил, что так можно было писать о жертвах автомобильной катастрофы.

Но это были робкие попытки, когда, пусть не полностью, раскрывались правдивые страницы прошлого. Хрущев не успел устранить последствия сталинщины, так как ему приходилось преодолевать сопротивление влиятельных лиц из руководства страной, которые противились раскрытию всей правды о масштабах репрессий. Да и у самого, как говорится, был нос в табаке. Только в ходе основательного проведения реабилитационных мер стало возможным широкое публичное раскрытие ранее засекреченных архивов, касающихся политических процессов, судеб репрессированных государственных деятелей, писателей, ученых. Органы КГБ старались передавать представляющие историческую ценность документы в научные учреждения, государственные музеи, а многие личные документы, фотографии, письма как семейные реликвии — близким родственникам.

К 1990 году органами КГБ республики были обнародованы около четырехсот исторически важных материалов; документы по процессу Союза освобождения Украины переданы в институт литературы Академии наук Украины, куда были направлены и упоминавшиеся дневники академика Ефремова.

Обнаружены уникальные документы, принадлежавшие известному украинскому политику и писателю Винниченко, его переписка с активными социал-демократами с 1919 по 1925 годы во время нахождения в Париже. Среди особо важных материалов — донесения полиции, отображающие эпизоды революционной деятельности Винниченко, его рукописное «завещание борцам за освобождение Украины». При обнародовании материалов о преследовании Винниченко царскими жандармами академик Н. Жулинский заметил, что они проливают свет на такие стороны его биографии, которые ранее украинские историки старались не упоминать, трактовали неоднозначно или тенденциозно.

Мною были переданы архивные документы, связанные с именами М. Рыльского и В. Затонского, их сыновьям: академику Д. Затонскому и директору музея отца Б. Рыльскому.

Как добрую память храню книгу «З порога смерті. Письменники України — жертви сталінських репресій». При подготовке этого издания мне довелось общаться с украинским писателем А. Мусиенко. Беседы с ним по содержанию книги производили глубокое впечатление, многое мне давали. Сотрудники говорили, что при поиске материалов для этой книги А. Мусиенко буквально сутками жил в архивах органов госбезопасности. Изучение сохранившихся материалов позволило с документальной точностью раскрыть механику политических процессов на Украине в довоенный и послевоенный периоды в отношении украинской творческой интеллигенции. Впервые были названы фамилии многих известных и малоизвестных писателей и поэтов Украины, которые стали невинными жертвами в период сталинского террора. Книга иллюстрирована подлинными документами и фотоснимками из судебно-следственных дел. Мусиенко мне говорил, что настало время, когда Союз писателей Украины нашел в себе моральную потребность и гражданское мужество поименно вспомнить репрессированных побратимов по перу.

По словам патриарха украинской советской литературы Олеся Гончара, «пусть это будет книга великой народной боли, которая и наследникам перейдет как грозное свидетельство, как проклятье сталинщине, как реквием по бесчисленным людским жертвам, так немилосердно и так безвинно загубленным на глазах цивилизованного XX века».

Публикуемые в различных источниках в постсоветские годы сведения о масштабах массовых репрессий часто преувеличивались недобросовестными авторами, вплоть до фантастических цифр. И делалось это в низменных целях — скомпрометировать коммунистическую идеологию и советскую власть.

Безусловно, каждый невинно пострадавший от политических репрессий человек — это боль всей огромной трагедии советского народа. Для конкретной семьи драматическая судьба отца, матери, дяди или брата это нескончаемая печаль и драма. А сколько было таких драм? Вот официальное сообщение первому лицу государства, направленное в феврале 1954 года за подписями генерального прокурора СССР Р. Руденко, министра внутренних дел СССР С. Круглова, министра юстиции СССР К. Горшенина. Они сообщали Хрущеву такую статистику дел арестованных за контрреволюционные преступления: с 1921 по 1954 годы было осуждено 3 777 380, в том числе приговорено к высшей мере наказания около 800 тысяч человек.

Имеются сведения, что на Украине в указанный период подвергались репрессиям за контрреволюционную деятельность 961 645 граждан, из них расстреляно 205 640. Таким образом, каждый третий арестованный в СССР по политическим мотивам и каждый четвертый, приговоренный к высшей мере наказания, являлись жителями Украины.

Кроме того, в докладной записке председателя КГБ УССР Никитченко в ЦК КПУ в 1956 году указывалось, что за послевоенные годы в ходе ликвидации банд оуновского подполья арестовано 103 828 боевиков ОУН — УПА. Члены их семей, пособники ОУН выселялись в отдаленные регионы страны, вплоть до Магадана. Многие такие лица, особенно члены семей, были реабилитированы в соответствии с принятым в годы перестройки законодательством. Реабилитации не подлежали изменники Родины, каратели, фашистские пособники, участники оуновских бандформирований, у которых руки были в крови, а также сотрудники НКВД, уличенные в фальсификации уголовных дел. Подобная категория не может быть реабилитирована ни в правовом, ни в моральном плане. По этим причинам в Украинской ССР в тот период более пяти тысячам граждан было отказано в реабилитации, судебные приговоры оставались в силе. Кое-кто из числа бандеровцев, используя момент, пытался заявить о себе как о невинно пострадавшем, хотя на самом деле был запятнан кровавыми преступлениями против собственного народа. К примеру, бывший член Украинской повстанческой армии некий Фитиль, принимавший участие в бандитском нападении на город Сколе после войны с целью разгрома отдела НКВД. Или еще одна фамилия — Шубер, бывший сотрудник запорожского гестапо, проживая в Казахстане, выдавал себя за невинную жертву послевоенных репрессий.

Моему поколению сотрудников КГБ было крайне трудно понимать ту ситуацию, которая сложилась в НКВД в страшные годы сталинских репрессий. Долгое время мы не знали, что на себя приняли удар и погибли более 20 тысяч работников госбезопасности, которые пытались противостоять политике сталинских репрессий. В ходе реабилитации было установлено, что только 1119 руководящих работников НКВД Украинской ССР было расстреляно (я указываю известные мне данные тех лет). Эти цифры потерь могут быть увеличены, так как некоторые сотрудники кончали жизнь самоубийством, не желая выполнять указания сверху о проведении массовых репрессий.

По долгу службы я был знаком с материалами сталинского террора не только по Украинской ССР и могу отметить, что еще более жестокие репрессии коснулись населения Российской Федерации. В близком мне Кузбассе, где численность населения в области не превышала трех миллионов человек, в 1920–1954 годах по политическим мотивам было привлечено к уголовной ответственности свыше 150 тысяч советских граждан.

Мой первый в КГБ начальник, подполковник Сащенко Михаил Иванович, в 1937 году являвшийся секретарем комсомольской организации крупной шахты, был арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде и семь месяцев содержался в заключении. В годы Великой Отечественной войны он был командиром авиационной эскадрильи, совершил десятки боевых вылетов. Семь государственных наград за годы войны — это ли не свидетельство его мужества и отваги в борьбе с немецкими захватчиками? Начальник одного из городских отделов НКВД в Кузбассе вместе с руководителями города был расстрелян с нелепой формулировкой в приговоре: участие во вредительском планировании по землеустройству и севу невсхожими семенами.

Имеются свидетельства, что в 1937 году был расстрелян практически весь состав Омского управления НКВД за то, что сотрудники отказались участвовать в массовых репрессиях.

В 1990 году на встрече с украинскими писателями я говорил: «В моем понимании реабилитация — это не только возвращение доброго имени и восстановление справедливости. Не менее важная ее задача — укрепление законности и правопорядка в наши дни. Не должно повториться время громких политических процессов, время безгрешного вождя, время «законника» Вышинского, время «ежовых рукавиц». Деятельность КГБ Украинской ССР в процессе реабилитации жертв сталинского террора выработала у сотрудников колоссальный иммунитет против нарушения законности. Она показала, что только воспитание у каждого чекиста принципов строгого и неукоснительного соблюдения законодательства, а не исполнение воли или утверждение единоличной власти (вождей, генсеков, президентов) может привести общество к справедливости, человечности и утверждению демократических принципов подлинного правового государства.

Проводимая работа по реабилитации не могла не повлиять на политические взгляды сотрудников органов безопасности. В тот период вслух об этом не говорилось. И только недавно в книге «Моя жизнь в разведке» известного украинского разведчика Шаркова я обнаружил фразу: «Достоверная, из архивных источников информация подтолкнула большинство из нас к выводу о том, что в СССР заведомо строилось не социалистическое государство, как об этом заявляли лидеры Коммунистической партии, а силой навязывали народу «военный коммунизм», не имевший ничего общего с реальной демократией и прогрессом».

Руководя КГБ Украинской ССР, я постоянно подчеркивал, что мое поколение сотрудников мундиры НКВД не носили и не примеряли. Из тех, с которыми мне приходилось работать, около 60 % родились после 1937 года. Я часто задумываюсь над вопросом, что могло бы произойти с сотрудниками органов госбезопасности Украины, если бы в последние годы советской власти они прибегли к репрессивным и необоснованным силовым методам своей деятельности в республике? Думается, украинское общество в таком случае не оценило бы ту масштабную работу по исправлению политических ошибок прошлого, которую провели украинские чекисты в отношении сотен тысяч жителей республики.

Трагические черные страницы в деятельности органов государственной безопасности в период сталинских репрессий осуждены самой историей, всем народом и, конечно, нынешним поколением сотрудников органов госбезопасности.

 

Глава двенадцатая

Кгб Украины в борьбе с национализмом

В деятельности советских органов государственной безопасности было характерным особое внимание Комитета к разрешению проблем межнациональных отношений, локализации и пресечения националистических и сепаратистских проявлений.

В последние годы советской власти в ходе демократизации и гласности стали высвечиваться явления, реальность которых не всегда достаточно учитывалась: возрастание национального самосознания в союзных республиках, обостренное чувство социальной справедливости у многих наций и народностей.

Общественность стали волновать вопросы, связанные с хищническим использованием природных ресурсов, защитой родного края, исторического наследия и памятников старины, развития национальной культуры и языка, многие другие культурологические, экологические и демографические проблемы. Невнимание к запросам народов, длительная нерешенность конкретных социально-экономических проблем национального характера приводили к антиобщественным последствиям, неспособности государства вовремя устранять причины, их порождающие. В стране на протяжении многих лет возникали очаги национальных тревог и волнений, которые можно было заблаговременно предупредить, если бы высшее руководство занималось вплотную их решением. В разной степени такие явления были присущи положению на Украине, влияли на оперативную деятельность КГБ республики.

В Москве несколько лет готовился Пленум ЦК КПСС по национальному вопросу, но его проведение явно запоздало. В последний период отчетливо проявлялась недооценка опасности национализма и сепаратизма. Нельзя сказать, что проходили мимо подобных фактов. Они пресекались, особенно если носили индивидуальный характер, но серьезные общественные процессы и тенденции загонялись вглубь, заглушались, а когда взрывались, тогда начинали разбираться, почему так случилось и кто виноват.

Для КГБ Украины задачи по линии борьбы с национализмом во все времена были довольно сложными и превалирующими. Свежи в памяти тяжелые последствия многолетнего вооруженного сопротивления со стороны ОУН — УПА, массовые злодеяния банд оуновских боевиков. Их главари с помощью гитлеровцев создали жестокую службу безопасности ОУН, проявлявшую особую ненависть к «москалям», полякам, евреям и выходцам из восточных областей. Они забыли, что фашисты, замышляли полное уничтожение украинского населения, планируя превратить в рабов, призванных работать на великую Германию. Призывы ОУН звучали: «Народ! Знай! Москва, Польша, мадьяры, жиды — это твои враги. Уничтожай их! Ляхов, жидов, коммунистов уничтожай без милосердия!»

До воссоединения западных земель Украины (как и после Великой Отечественной войны) зарубежная ОУН вела острую борьбу против польского населения, была диверсионно-террористической организацией антипольской направленности.

В 1938 году в результате переговоров руководителей ОУН и германской разведки о совместной работе против СССР берлинская (центральная) оуновская организация влилась в штат гестапо на правах отдела. Гитлеровское командование в составе абверовских формирований создало диверсионные части в составе украинских националистов — легионы «Нахтигаль» и «Роланд», на которые возлагались задачи проведения подрывных акций в западных областях советской Украины, создания там шпионских резидентур, диверсионно-террористических и повстанческих групп. В этих же целях были сформированы «походные группы ОУН», пришедшие на украинскую землю в обозе фашистских оккупантов.

Оккупанты лишили местное население Украины всех политических прав и установили режим жестокого полицейского террора. В экономическом аспекте рейхскомиссариат (территория под прямым военным управлением фашистов) являлся немецкой колонией, входившей в зону так называемого «жизненного пространства Германии». Он считался источником продовольствия и бесплатной рабочей силы для фашистов.

В апреле 1943 года из украинских добровольцев была создана дивизия СС «Галичина» (18 000 человек), которая вошла в состав 13-го армейского корпуса вермахта. Полгода спустя переименована в 14-ю Галицкую добровольную дивизию СС. Под этим названием она в составе 4-й немецкой танковой армии в июне 1944 года приняла бой под Бродами, где была разбита. После пополнения 14-ю Галицкую дивизию СС фашисты использовали против антигитлеровского движения партизан Словакии и Словении.

В начале 1950-х годов подполье ОУН в результате оперативно-войсковых операций органов госбезопасности и армии понесло значительные потери. Для сохранения своих кадров, создания на будущее подпольных организаций, воспитания молодых революционеров главари ОУН — УПА разработали тактику легализации и вживания в советскую действительность участников подполья. Реализовывались программы под зашифрованными названиями «Дажбог» (сохранение кадров, переход в глубокую конспирацию), «Орлик» (распространение идей ОУН в восточной Украине) и «Олег» (подготовка молодежного резерва). Руководством ОУН рекомендовалось молодым членам организации вступать в комсомол, партию, служить в Советской армии, поступать в высшие учебные заведения, военные училища, проникать в силовые ведомства в целях занять определенное место в обществе, укрепиться в органах власти, структурах КПСС, чтобы в час «икс» ОУН имела надежные кадры.

Если оценивать послевоенный период, то из-за профашистской политики ОУН — УПА страдали простые люди с обеих сторон: от рук оуновцев гибли невинные труженики, сторонники Советов, а немало пособников и сочувствующих ОУН оказались в ссылке в далекой Сибири. По официальным данным, в 1944–1953 годах в западных областях Украины было уничтожено свыше 150 тысяч участников ОУН — УПА, 103 тысячи «бандитов и бандпособнического элемента» были арестованы, а за пределы Украины высланы 203 тысячи граждан, поддерживавших оуновское подполье.

Вооруженные националистические бандформирования за этот же период совершили 14 424 разбойных нападений, 4904 террористических актов, свыше 1000 поджогов сельских советов и клубов, уничтожения колхозного имущества.

И даже в такой сложной обстановке, стремясь избежать жертв, советское правительство делало все возможное, чтобы побудить участников ОУН к прекращению преступных действий, особенно тех, кто был вовлечен в банды путем обмана или насилия. Хрущев (в то время первый секретарь ЦК Компартии Украины) отмечал, что «мы вели борьбу с врагами не только арестами и судами, а разъяснением пагубности такого пути. В то же время Карпатские горы для коммунистов практически были недоступны. За каждой скалой, за каждым кустом можно было ожидать террористов».

От имени Верховного совета, ЦК КПУ и правительства Украины произносились призывы к главарям подполья прекратить кровопролитие, возвратиться в свои села и приступить к честному труду. Всем, у кого руки не были обагрены кровью, гарантировалось прощение. В 1944–1945 годах около 30 тысяч участников банд, явившихся с повинной, были освобождены от ответственности в те суровые годы, трудоустроены и вернулись к мирной жизни. Однако часть оуновских главарей бежала на Запад, там нашла себе новых хозяев в лице американской, английской разведок, которые при проведении подрывной работы в годы «холодной войны» против СССР продолжали возлагать особые надежды на отпетых украинских националистов.

После войны закордонные националистические центры организовали нелегальную засылку на Украину своих агентов, эмиссаров и курьеров, специально обученных в американских и английских разведшколах. Только за шесть лет (1946–1951) нелегальным путем и по каналам послевоенной репатриации в республику было направлено свыше 500 агентов иностранных спецслужб. Все они были захвачены или ликвидированы при оказании сопротивления.

Решением ЦК КПУ от 24 мая 1959 года после ликвидации вооруженного подполья органам КГБ были даны новые установки решительным образом усилить борьбу против закордонных центров украинских буржуазных националистов, принять меры к идейному и организационному разоружению националистической эмиграции, компрометации активных главарей ОУН — УПА. Одновременно партийные органы требовали усилить предупреждение возможных враждебных действий националистических и иных антисоветских элементов на территории республики. Выполняя эти решения, КГБ УССР существенно ослабил влияние зарубежных структур ОУН на неразоружившихся сторонников радикального национализма в западных областях Украинской ССР.

Главари ОУН — УПА заслуженно понесли суровое наказание. Командующий УПА Шухевич (кстати, по указу президента Ющенко — герой Украины) был ликвидирован. Захваченные органами КГБ руководитель УПА Кук и главный палач Матвиейко, служивший в абвере-3 (контрразведка вермахта), были милосердно помилованы взамен на развенчивание ими идеологии национализма, призывы к рядовым единомышленникам не браться за оружие против советской власти. Обласканные за сотрудничество с органами КГБ, они спокойно доживали свои годы, пока во время президентства Ющенко их вновь не стали возводить в национальные герои, уже посмертно.

В годы моей работы в Киеве отбывшие наказание активные участники ОУН — УПА находились под оперативным наблюдением и не могли оказывать влияние на политическую обстановку. Среди бывших оуновцев не отмечалось рецидивов открытой преступной деятельности, они добросовестно трудились, а если и случались единичные враждебные проявления, они не имели серьезного воздействия на общую обстановку в республике.

Украинский народ никогда не забывал злодейских преступлений участников ОУН — УПА, десятки тысяч замученных мирных граждан, участие бандеровцев вместе с фашистами в уничтожении населения Белоруссии, Польши, Словакии, Югославии.

В феврале 1990 года в КГБ Украины проводилась встреча с депутатами Верховного совета и многочисленными журналистами под девизом «Не смыть человеческой крови». Нарастание националистических тенденций заставило нас провести такую встречу по разоблачению начавшихся кампаний по героизации и реабилитации оуновского вооруженного бандитизма.

За годы службы я познал на практике опасность идеологии национализма во всех проявлениях и окрасках в пределах страны, не только на Украине. Как руководитель КГБ республики требовал от личного состава решительной борьбы с националистическими акциями. Вместе с тем я призывал к взвешенному анализу трагических событий послевоенного времени. Старался себя контролировать, понимая, что мое мнение или неосторожное слово в защиту одних и порицание других может вызывать и без того напряженное противостояние политических сил в украинском обществе. В интервью журналу «Новое время» в августе 1989 года я прямо говорил: «Участники оуновского подполья — люди со сложной судьбой, среди них были, бесспорно, не только ярые националисты, не останавливающиеся перед самыми ужасными злодеяниями, но и заблуждающиеся, запуганные, силой втянутые в банды. Кое-кто готов сегодня героизировать главарей ОУН. Пытаются объявить оуновцев не вооруженными бандитами, терроризировавшими население в послевоенные годы, а борцами против политики Сталина. Я так не считаю».

Следует особо подчеркнуть, что послевоенное вооруженное сопротивление, агрессивный национализм действовали на территории и отражали интересы части галицийского населения западных областей, а не всей республики, тем более восточных областей.

Работавший в КГБ Украины сотрудник разведки Г. Санников описывал мою беседу с прославленным украинским чекистом Николаем Радулом. «Присланный в Киев из Москвы генерал, украинец по крови и с украинской фамилией, сибиряк по рождению, говорил Радулу: «Ну, какие же они бандиты! Это заблудшие украинцы». Это вырванная из контекста, незаконченная выдержка из нашего разговора. И Радул, и я хорошо понимали, что в этой войне после войны невозможно обелить и реабилитировать сотрудничавших с немцами предателей украинского народа, оуновцев, карателей, полицаев, у которых руки в крови. Но и нельзя ограничивать в правах лиц, отбывших по закону заслуженное наказание, мстить им полвека спустя. В годы войны главари ОУН — УПА принудительно проводили мобилизацию крестьянской молодежи, прибегали к методам террора, уничтожали семьи тех, кто отказывался, пополняли свои ряды теми, кто спасался от угона на работу в Германию.

Но вернемся к написанному Санниковым. «Помню, как возмутили эти слова моего друга, прошедшего не только Великую Отечественную, но и долгие послевоенные годы воевавшего на Ровенщине с бандеровцами… Я так и не смог тогда доказать другу, что народ, как, например, немецкий в ГДР, не может нести в полной мере ответственность за действия своих руководителей, своих правительств. Я же и тогда считал, что прав был генерал».

У меня было несколько интересных встреч с Радулом, командиром крупного партизанского соединения на территории Словакии, куда он 23-летним был заброшен в годы войны в составе чекистской разведывательной группы. Нас сближало то, что его предки, как и мой дед, выехали из Украины и обосновались в Омской области, рядом с моей Кокчетавской. Два десятилетия храню дорогой для меня подарок — его книгу.

Многое при приезде в Киев мне казалось необычным. Например, органы КГБ тратили значительные усилия на установление лиц, рисовавших на заборах трезубец. Казалось, в этом не было ничего опасного, но вскоре в республике, сродни средневековому варварству, началась «война памятников», разгром националистами монумента Ленину, надгробия героическому разведчику Николаю Кузнецову во Львове. Точнее говоря, тогда ликвидировались не только памятники, а начались покушения на советские завоевания и народные идеалы.

Я прихожу к выводу, что в последние годы советской власти сформировалось не меньшее зло — зарождение национал-коммунистических сепаратистских настроений, повлекших известные действия по развалу СССР.

На смену галицийскому, фашиствующему национализму приходил «просвещенный» в лице «национально сознательных» патриотов из определенной части интеллигенции. Зарождалась предательская деятельность верхушки национал-коммунистов, местный патриотизм смешивался с откровенным национализмом, сдобренным антирусской и антимосковской апологетикой. С носителями такой идеологии в правящей коммунистической элите, прикрывавшейся социалистическими фразами, КГБ не позволяли заниматься. Иначе не появились бы на развалинах СССР президенты независимых государств, бывшие секретари ЦК национальных компартий типа Шеварднадзе, Алиева, Бразаускаса, Кравчука, Снегура и им подобных. И причина, и следствие заключались в том, что эта категория высокопоставленных перерожденцев находилась вне действия советских законов, которые, к сожалению, были неравными для всех остальных граждан страны.

Мои суждения не зависят от национальной или вероисповедальной принадлежности, могут не совпадать с официальной линией и пропагандистскими шагами нынешних властей Украины. Это объяснимо, ибо я даю оценки пережитого периода последних лет советской власти. К глубокому сожалению, в современной Украине национализм — и мягкий, патриотический, и агрессивный, — от которого Украина подустала в советский период, вновь оказался в чести. Состоялось даже признание того, что дивизия СС «Галичина» была стороной, воюющей против СССР за независимость Украины. В местах, где формировалась дивизия, молодые украинцы могут причаститься к традициям своих дедов; в бывшем музее партизанской славы соединения Ковпака — Руднева в городе Яремче большая часть экспозиции кощунственно и цинично ныне посвящена истории дивизии СС «Галичина».

Еще об одной, не менее болезненной проблеме. В годы перестройки религия, благодаря Горбачеву, становилась свободной. В указанный период обострение конфликтов на религиозной почве на Украине стало одним из факторов усиления социальной напряженности, подогреваемой националистической пропагандой. Острота межнациональных проблем в Западной Украине усиливалась религиозно-конфессиональным противостоянием различных групп населения, особенно активизацией движения верующих греко-католиков за легализацию своей церкви.

В униатской среде органы КГБ хорошо владели обстановкой. Большинство подпольных «катакомбных» священнослужителей поддерживали доверительные контакты с нами на открытой или конспиративной основе. Их мотивация — хотя бы таким образом сотрудничать с официальными властями, так как униаты не были зарегистрированы, подвергались административным и уголовным наказаниям за отправление религиозных обрядов в условиях запрещения властями их деятельности.

В период демократизации униаты начали выходить из подполья, инспирировали открытые действия насильственного характера по отношению к православным. Раздувались настроения по приданию украинской православной церкви большей независимости от Москвы. Резко изменилась к 1991 году позиция митрополита Филарета, ранее выдававшего себя за интернационалиста, ставшего раскольником во главе украинского экзархата Московского патриархата.

В ЦК Компартии Украины КГБ республики направил записку по проблеме униатской церкви с предложением легализовать и зарегистрировать ее приходы в местных органах власти, дать возможность действовать в рамках существующих законов, мирно разделить церковное имущество между верующими — униатами и православными.

Вопрос взаимоотношений властей с униатством стал иметь политический подтекст. Речь шла о реабилитации подпольной (катакомбной) греко-католической церкви, ликвидированной в 1946 году после войны по мотивам сотрудничества с фашистами, а также с бандоуновским подпольем. В ее поддержку националистическими кругами был создан Комитет защиты Украинской католической церкви, члены которой инспирировали среди сторонников унии антиобщественные проявления, конфликты с органами власти, силовой захват православных храмов. Шла широкая поддержка из-за рубежа. Так, в селе Раздол, на Львовщине, проживало в три раза больше православных верующих, чем греко-католиков, тем не менее православный храм был захвачен группой погромщиков, которых свезли на автобусах из соседних сел. Около двухсот служителей греко-католицизма, вооружившись вилами и топорами, учинили кровавую расправу над православными жителями села. Руководители местной советской власти вместо принятия мер к униатским экстремистам потребовали от православной епархии перевести православных священников за пределы района, обвинив их в том, что они «являются причиной напряженности среди верующих района».

В записке Щербицкому КГБ отмечал, что затягивание решения вопроса об униатской церкви привело к расколу верующих по религиозно-национальному признаку. Мы не скрывали, что на протяжении многих лет процессы в нелегально действующей униатской церкви контролировались и сдерживались посредством оперативных возможностей органов безопасности.

По нашим данным, к 1990 году униатская церковь в подполье насчитывала семь епископов, свыше 270 священников, которые расширили миссионерскую деятельность, воспитывали религиозный фанатизм, вели подготовку молодых священнослужителей в Польше. Через нее же осуществлялись назначения униатских священников в западных областях, поддерживались конспиративные каналы связи с Ватиканом. Кризисное положение СССР Ватикан рассматривал как одно из благоприятных условий для реализации своей «восточной политики».

Вспоминаю, что Щербицкий в беседе нормально отреагировал на записку КГБ, тем более что готовилась первая в истории встреча коммуниста Горбачева с главой Ватикана папой Иоанном II. Согласно его резолюции, идеологическому отделу (Ельченко и Кравчуку) было поручено дать заключение по предложению КГБ. Позже я узнал, что Щербицкому было доложено о нецелесообразности легализации униатской церкви, считавшейся «духовной матерью украинских буржуазных националистов», ввиду реакционной роли и предательства служителей церкви во главе с кардиналом Шептицким в годы Великой Отечественной войны.

Если бы в Киеве партийные власти подошли без идеологических амбиций к проблеме реабилитации греко-католической церкви, то в религиозную вражду не было бы втянуты сотни тысяч граждан, не было бы в последующие годы межконфессиональных столкновений. Дальнейшие события подтвердили жизненность предложения КГБ.

«Чекисты — это исчадие ада, — такое было создано мнение. Но вот сейчас мы не знаем, лучше ли стало без них или хуже», — так ставил вопрос протоиерей Дмитрий Дудко, в свое время гонимый властями и КГБ.

Надо сказать, что в годы горбачевской перестройки органы госбезопасности постепенно перестали вникать в религиозную сферу и среду; реагировали лишь на открытые конфликты, которые перерастали в антиобщественные процессы, грозили расколом общества. Из-за снижения контроля в религиозных процессах вакуум начал сразу же заполняться расширением иностранной миссионерской деятельности, появлением шарлатанов и многочисленных сект реакционной религиозной направленности.

За год до ГКЧП, 18 августа 1990 года, я вместе с руководителем пресс-службы КГБ СССР генералом А. Кандауровым, Е. Марчуком и В. Пристайко встретились с редакцией украинской газеты «Комсомольское знамя». Журналисты спрашивали:

— А что такое «украинский буржуазный национализм», с которым КГБ столько лет боролся?

Е. Марчук:

— КГБ в последнее время не борется с украинским буржуазным национализмом, поскольку это вопрос идеологический, политический и философский. Мы занимаемся вопросами, выходящими на 66-ю статью Уголовного кодекса УССР (нарушение Закона о национальном и расовом равноправии). Хотя эта статья в ведении прокуратуры, но упреждением КГБ занимается вместе с прокуратурой. Мы выходим на решение этих вопросов только тогда, когда создается реальная угроза межнациональных конфликтов. На сегодняшний день мы сталкиваемся с явлениями, которых у нас в республике, пожалуй, никто уже не упомнит. Я имею в виду появившиеся листовки, призывающие к расправе с людьми неукраинской национальности. Это пока единичные явления. Но за последний год таких листовок выявлено у нас около полутора десятков. Что касается буржуазного национализма, кто сегодня даст точную дефиницию, что это такое? Да еще в нынешнем тонком идеологическом контексте. Там, где идет противопоставление одной нации другой, да еще с угрозами насилия, — это предмет нашего интереса, а все остальное — дело философов, идеологов, политиков, пропагандистов…

Н. Голушко:

— Я бы хотел обратиться к вам вот с чем. Сейчас в некоторых областях разворачивается борьба за реабилитацию деятельности, которую вело оуновское подполье. Многие стали задаваться вопросами: была ли она национально-освободительной борьбой? Это очень серьезный вопрос в истории Украины. Я бы хотел призвать вас внимательно вникнуть в это явление. Подумать, чьи все-таки кости лежат с той и с другой стороны. Хотим мы того или нет, но надо признать, что это была вооруженная братоубийственная война. Обращаясь к этим темам, я опять-таки хочу призвать вас к взвешенности, соответствию реальным фактам, а не эмоциональным перехлестам. А факты таковы, надо признать, что было вооруженное сопротивление советской власти. Я захватил с собой справку о погибших советских людях в 1944–1945 годах. Тогда погибло более 30 тысяч. Вот некоторые данные. Было убито: секретарей обкомов комсомола — 1 (Ивано-Франковск), горкомов комсомола — 2 (Ивано-Франковская и Львовская области), секретарей райкомов комсомола — 44, секретарей первичек — 76, других комсомольских работников — 84, председателей сельсоветов — 1454, председателей колхозов — 314, учителей и врачей — 1931, детей, домохозяек, стариков — 850 и т. д. Это, конечно, не полный перечень, но мы представляем эти данные: смотрите, сколько было убито людей. И вместо того, чтобы творить мифы, обращайтесь к фактам и только к фактам. Сейчас это очень серьезный вопрос, и я убежден, что только правда поможет нам не допустить вражды и противостояния.

О том, как состоялся сговор главарей оуновцев с немецкими захватчиками, как готовились к совместной борьбе против советской власти, кто с кем воевал, свидетельствуют рассекреченные в 2008 году архивы ФСБ России, то есть сама история, которая не терпит идеологических фальсификаций. А внимательный читатель сможет сформировать собственное мнение о том, подлежат ли реабилитации оуновские приспешники.

Из сообщения начальника 4-го управления НКВД СССР Судоплатова заместителю начальника 3-го управления НКВД СССР Илюшину. 05 декабря 1942 года. № 7/с/97.

«Немецкие оккупанты широко использовали националистов для организации в оккупированных областях УССР так называемого «нового порядка». Стремясь создать видимость участия самих украинцев в управлении государственным аппаратом, немцы поставили во главе административных и муниципальных органов, организованных на оккупированных территориях, патентованных предателей украинского народа.

В мае 1942 года верховным комиссаром Украины Кохом декларативно было объявлено, что вся правобережная Украина является восточной областью Германии и впредь должна именоваться «Малой Германией». Чтобы успокоить украинских националистов, немцы поспешили разъяснить, что это мероприятие — временное, до окончания войны, и что после войны будет создано украинское государство под протекторатом Германии.

К этому периоду относится ряд имевших место эксцессов, явившихся результатом недовольства националистов политикой немцев на Украине. Так, например, в селе Соленом Днепропетровской области в мае с. г. украинскими националистами был вывешен на здании районной управы петлюровский желто-голубой флаг… За это немцы вскоре же повесили старосту, начальника полиции, его заместителей, председателя колхоза и уполномоченного колхоза. Трупы их висели для устрашения остальных в течение восьми дней.

Откровенное объявление немцами украинской земли «Малой Германией», расстрелы, виселицы и другие репрессии толкнули отдельные прослойки украинских националистов к мысли об организации борьбы с немцами.

Украинское население, даже не националистически настроенное, в лице УПА видело свою защиту от немцев, всемерно помогало УПА продовольствием, одеждой, транспортом и т. п. Очень важным обстоятельством является следующее: в сентябре 1943 года по заданию краевого провода ОУН шесть куреней УПА было сведено в одну группу с заданием окружить и уничтожить партизанский отряд т. Медведева, но для уничтожения немецких карательных экспедиций, которые жгли села, убивали мирное население, УПА ни одной операции не организовывала. Для того чтобы не допустить антифашистских выступлений в широких массах населения, немцы через провод ОУН создали УПА, где сконцентрировали большое количество мужского населения, способного носить оружие, а через бандитские группы СБ усилили террор над оставшимся населением. Руководя через провод ОУН — УПА и СБ, немцы предотвратили нарастающую против себя опасность. Для того чтобы украинские националистические элементы не разобрались в жульнической политике немцев, последние разрешают краевому ОУН издавать литературу с призывом к борьбе с немцами, но стрелять немцев проводу и штабу ОУН они разрешения не дали».

Из докладной записки народного комиссара государственной безопасности УССР Савченко народному комиссару государственной безопасности СССР Меркулову. 1 марта 1944 года. № 341/С, г. Киев.

«Подробно история возникновения УПА на основании добытых из разных источников данных и документальных материалов представляется в таком виде: 30 июня 1941 года Степан Бандера явочным порядком созвал во Львове «Украинское национальное собрание», которое провозгласило создание украинского государства и опубликовало по этому поводу специальную декларацию. Во главе «Украинского национального правительства» Бандера поставил своего заместителя ОУН Ярослава Стецько. Одновременно Бандера приступил к формированию так называемой «Украинской национальной армии». Однако немцы предложили Бандере распустить сформированное «правительство» и аннулировать опубликованную декларацию. Бандера отказался выполнить это требование, после чего немцы арестовали Бандеру, Стецько и других активных участников ОУН и этим положили конец существованию «Украинского правительства».

Вследствие начавшихся со стороны немцев массовых репрессий в отношении бандеровцев последние перешли на нелегальное положение и повели активную работу по созданию подпольных оуновских организаций и боевых вооруженных групп — «боевок». В течение 1942 года бандеровцы провели большую работу по созданию широкой сети подпольных вооруженных боевых групп на территории Западной Украины.

В марте 1943 года на базе этих боевых групп бандеровским проводом ОУН началось формирование так называемой «Украинской повстанческой армии» (УПА), во главе которой вначале был поставлен некто Юрко (оуновская кличка), а в мае 1943 года — некий Клим Савур (Клячкивский) со званием главнокомандующего УПА. Формирование УПА бандеровцами проводилось под лозунгом необходимости борьбы с немецкими оккупантами и советскими партизанами. Истинные же причины формирования УПА кроются не столько в необходимости вооруженной борьбы с немецкими оккупантами, сколько в стремлении, играя на ненависти населения к оккупантам, усилить свое влияние среди украинского населения западных областей Украины и повести борьбу с развернувшимся зимой 1942–1943 годов партизанским движением на территории Волыни и Полесья и таким образом создать вооруженную опору для ОУН.

Основное ядро командного и рядового состава УПА составляют кадры оуновских нелегалов из числа буржуазной городской и сельской интеллигенции и идущей за ней молодежи… Командный состав от командиров сотен и выше назначается краевыми проводами ОУН из активных оуновцев, преимущественно галичан…

Известно, что бандеровцы в практике своей работы уделяли большое внимание насыщению местной украинской полиции своими националистическими кадрами, которые при формировании УПА, по указанию ОУН, бежали из полиции с имевшимся у них оружием и вступали в УПА.

Для пополнения рядов УПА в сентябре 1943 года Главным командованием УПА в захваченных ею районах Волыни и Полесья была проведена «мобилизация» мужского населения и увод в леса в банды УПА. Вследствие того, что в ряде мест значительная часть населения пыталась уклониться от «мобилизации», оуновцы применяли террористические меры к семьям и родственникам уклоняющихся.

Часть дезертирующих из УПА одиночками, группами и целыми подразделениями переходят с оружием к партизанам, часть уходит в леса и, оставаясь на освобожденной территории, продолжает скрываться в лесах, боясь репрессий со стороны органов советской власти.

Все издевательства над населением осуществляет СБ. СБ пользуется неограниченной властью: за малейшее неповиновение, советские высказывания, за какую-либо связь с партизанами и прошлую активную деятельность, за неявку на сход эти бандиты избивали, душили и даже вешали людей.

Бандеровцы беспощадно уничтожали польское население и военнопленных и выходцев из восточных областей Украины.

После оккупации немцами территории Западной Украины в каждом селе бандеровцы насыпали небольшие курганчики, наверху устанавливали крест и украшали цветами. Эти курганчики насыпаны в честь «освобождения Украины от Красной армии и в память погибших бандеровцев». Посвящение этих могил происходило при сопровождении отъявленной националистической агитации священников и оуновских пропагандистов. В последующем возле этих могил происходили сходки крестьян. Летом 1943 года сходки возле этих могил значительно участились. На каждом сходе священники, пропагандисты из числа оуновцев выступали с националистическими речами и предупреждали население, что в случае прихода Красной армии если кто выдаст бандеровца или же будет оказывать содействие советской власти, то группой СБ будет уничтожен.

Группы СБ в количестве четырех — восьми человек имеются в каждом селе, участники этих групп хорошо вооружены».

Из сообщения УКР «Смерш» 1-го Белорусского фронта заместителю народного комиссара обороны СССР Маршалу Советского Союза Жукову. 30 июня 1944 года.

«Из числа захваченных во время операции трофейных документов обращает на себя [внимание] приказ ОУН на 1944 год, в котором дается основное направление в проведении ряда мероприятий в связи с вступлением Красной армии на территорию западных областей Украины организационного, разведывательного, террористического и пропагандистского характера… Этой деятельности уделяется в приказе основное внимание и с этого начинается самый приказ:

«П. 1. В районах организовать разведывательную работу. В городах и местечках выделить по две-три женщины для разведывательно-организационной работы…

П. 4. Подготовить определенное число людей в большевистские учреждения, лучше всего девушек из числа бывших комсомолок, которые симпатизируют нашему движению, но еще не расконспирированы…»

Наряду с разведывательной работой, приказом предусматривается создание в населенных пунктах террористических групп для убийства руководящих партийно-советских работников, с привлечением в эти группы девушек.

В п. 7 приказа говорится: «Создать террористические группы отважных, красивых девушек с задачей ликвидации ответственных людей по должности, в том числе НКВД, забрасывать в определенные квартиры гранаты».

Из специального сообщения от 23 февраля 1945 года, г. Львов.

«В материалах полиции безопасности и СД в Галиции, обнаруженных нами после изгнания немцев как оккупантов, в бывшем здании СД гор. Львова найден ряд совершенно секретных документов полиции безопасности и СД об их переговорах и совместной деятельности с ОУН — УПА на территории западных областей Украины в борьбе против Красной армии и советской власти.

Анализ изъятых документов свидетельствует, что бандеровский Центральный провод ОУН с начала 1944 года в связи с возросшими темпами наступления частей Красной армии и освобождением территории Украины от немецких захватчиков неоднократно обращался к различным германским инстанциям с предложением максимально использовать кадры ОУН и УПА в борьбе против Красной армии, партизанских формирований и органов советской власти в нашем тылу.

Отдавая себя всецело в распоряжение немцев и заверяя их, что провод ОУН подчинит все свои организации и банды УПА только выполнению заданий германского командования, представители провода ОУН добивались ведения переговоров и заключения соглашения с немцами для борьбы «против большевизма» как равные партнеры.

От имени Центрального провода ОУН Герасимовский заверял немцев, что ОУН и УПА будут помогать германскому командованию в обеспечении подвоза к линии фронта немецких войск и техники, содействовать немецкой стройке на востоке и проведению мобилизации украинцев в германскую армию, представлять агентурно-разведывательные данные о Красной армии, коммунистах и партизанах, действующих в тылу у немцев, и организовывать бандитско-диверсионную и террористическую работу в советском тылу. Герасимовский сам не раз предлагал немцам передать попавших в руки УПА советских разведчиков, парашютистов и партизан. (Под кличкой «Герасимовский» скрывался бывший член Центрального провода ОУН, капитан абвера, капеллан батальона «Нахтигаль», униат Гриньох — прим. авт.)

За свою бандитско-террористическую и шпионскую работу, которой будет подчинена вся деятельность ОУН и УПА, Центральный провод просил немцев только снабжать его оружием и боеприпасами, причем во избежание расшифровки перед народными массами прямой службы ОУН немцам снабжение это должно было осуществляться конспиративным путем. В этой связи следует подчеркнуть, что провод ОУН настаивал, чтобы его переговоры с немцами носили сугубо секретный характер, чтобы о них совершенно не знали не только в народе, но даже среди рядовых членов ОУН — УПА, дабы не дать повода большевикам, как указывал Герасимовский, считать ОУН — УПА прямой германской агентурой, состоящей на службе полиции безопасности и СД. Документально устанавливается, что ряд руководителей германских армейских разведывательных групп на специально созванном во Львове 19 апреля 1944 года совещании признали, что основной базой немецкой разведки, откуда она черпает кадры шпионов, диверсантов и террористов, является ОУН и УПА.

Из заявления Герасимовского на встрече с представителем полиции безопасности Паппе. 05 марта 1944 года: «Большая часть украинского народа из-за отступления немцев снова попала под большевистское насилие. Среди попавших под большевистское господство украинцев, конечно, находится и организация ОУН с ее нелегальной работой. Если поэтому на сегодня немецкая и украинская стороны пришли бы к политическим переговорам, в течение которых бандеровская группа получила бы от немцев какую-нибудь уступку и этим была бы политически признана, то Сталин получил бы то преимущество, что он всех украинцев и членов ОУН, попавших под его насилие, мог бы назвать немецкими союзниками или их агентами и поэтому имел бы право всех их уничтожить. Исходя из этого, наша организация требует никаких политических переговоров не вести и, больше того, желает, чтобы все переговоры и встречи и последующее после этого сотрудничество проводилось строго конспиративно».

…В результате прений договаривающиеся стороны пришли, как это видно из захваченных документов, к следующему соглашению, которое должно быть утверждено командиром полиции безопасности и СД Галиции и бандеровским Центральным проводом ОУН.

«1. Требования ОУН-бандеровской группы к немецкой договаривающейся стороне.

а) В будущем немецкие охранные власти больше не будут арестовывать украинцев за их нелегальную деятельность, если эта деятельность не будет выражаться в терроре, саботаже и покушении и если ОУН-бандеровская группа будет придерживаться своего обещания активно действовать исключительно против большевизма.

б) Немецкие охранно-полицейские власти обязуются освободить всех политических украинских пленных и арестованных, чтобы физически сохранить их для решительной борьбы против большевизма.

в) Немецкая договаривающаяся сторона гарантирует, что она окажет свое влияние на официальные украинские инстанции, а также Центральный украинский комитет и Украинский комитет взаимопомощи, чтобы в будущем они в своей пропаганде больше не называли ОУН-бандеровскую группу зараженной большевизмом или большевистской агентурой, так как этот неверный и несправедливый упрек затрагивает честь бандеровской группы и является очень постыдным потому, что большевизм для ОУН-бандеровской группы и всего украинского народа является врагом номер один.

г) ОУН-бандеровская группа получает свободу действий в своей организационной деятельности. Подготовительная и военно-организационная работа распространяется исключительно на будущую работу против большевизма или на боевые задания, поставленные и указанные организацией со стороны немцев.

д) Немецкая договаривающаяся сторона дает гарантию, что украинский народ и ОУН-бандеровская группа будут защищены от террора польских организаций и польских провокаций.

2. За соблюдение этих условий бандеровская группа обещает со своей стороны немецкой стороне следующее.

а) Бандеровская группа соблюдает полную и безоговорочную лояльность ко всем немецким интересам, как подвоз, немецкое строительство на востоке и необходимые требования в тыловых военных районах.

б) ОУН-бандеровская группа предоставляет в распоряжение немецкой договаривающейся стороне собранный своей разведкой агентурный материал против поляков, коммунистов и большевизма и предоставляет немецкой договаривающейся стороне возможность использовать этот материал и проводить карательные операции соответствующим немецким интересам способом».

23 марта 1944 года в городе Львове состоялась вторая встреча СС гауптштурмфюрера и криминального комиссара Паппе как представителя полиции безопасности и СД с Герасимовским, представителем Центрального провода ОУН. На этой встрече Герасимовский заявил, что в Центральном проводе ОУН «существует полная ясность относительно обсужденных вопросов и что все пункты признаны и приняты со стороны ОУН». Так, из документов видно: «Чтобы эту борьбу против общего врага можно было вести интенсивно, ОУН желает, чтобы немцы доставляли ей конспиративным путем боеприпасы, оружие, взрывчатые вещества. Доставка оружия и диверсионных средств со стороны немцев через линию фронта частям УПА должна производиться по всем правилам конспирации для того, чтобы большевистскому режиму не дать в руки козырь, что оставшиеся за линией фронта украинцы являются немецкими союзниками и их агентами, и реагировать против украинцев соответствующими акциями по уничтожению их.

19 апреля 1944 года в городе Львове состоялось информационное совещание руководителей абверкоманд 101,202 и 305 армейской группы «Юг» по обмену опытом разведывательной работы и использованию в этих целях членов УПА. Из выступлений на этом совещании руководителей абверкоманд следует сделать вывод, что основной базой немецкой разведки на территории Галиции являлись члены ОУН — УПА. На совещании было единодушно констатировано, что немецкая агентура, забрасываемая в тыл Красной армии из числа членов ОУН — УПА, успешно выполняла даваемые ей немцами задания, предоставляя весьма ценные разведывательные данные.

Абверкоманда 101. Представленный в ее распоряжение со стороны военного сектора УПА материал исключительно обширен и в большей своей части годен для использования армией в военном отношении. Кроме того, в некоторых случаях соединения украинских банд УПА вместе с немецкой армией сражались против Красной армии и большевистских партизан. Хотя соединения УПА имели большие потери, но на некоторых участках в критический момент они оказали немецкой армии услуги, которых нельзя недооценивать.

Абверкоманда 202. Подполковник Зелигер подобного мнения. Его задача — организация проведения подрывной работы за линией фронта — может быть выполнена только при помощи УПА. В районах, занятых русскими, УПА является единственным противником. Поэтому ее укрепление путем снабжения УПА оружием и обучение соответствующего количества людей лежит в интересах армии.

Он уже продолжительное время имеет связь через посредника с Шухевичем и уже получил несколько человек для обучения.

Перед бегством из города Львова немцы предприняли ряд мер по насаждению и оставлению на оседание своей агентурноосведомительной сети на территории Галиции. Как свидетельствуют имеющиеся в нашем распоряжении документы полиции безопасности и СД, установили контакт с ОУН и УПА в части использования их участников в советском тылу для шпионской и диверсионной работы».

Архивы Службы безопасности Украины подтверждают основные задачи ОУН — УПА, поставленные перед местными структурами: основная цель — в ликвидации врага (Москвы); разведывать положение вражеских сил: военные гарнизоны, команды НКВД, сеть сексотов, принадлежащие Москве здания и т. д. Фашисты выполнили свои обязательства: подразделение немецкого майора Гельвиха заложило в Галиции около сорока конспиративных баз с военным снаряжением, оружием и боеприпасами для украинских «повстанцев».

 

Глава тринадцатая

Гласность: КГБ «открывается» в годы горбачевской перестройки

В год моего перевода на Украину выходит специальное постановление ЦК КПСС о расширении гласности в деятельности органов государственной безопасности. Насколько я был осведомлен, его выпуск был инициирован Чебриковым.

Принципу гласности придавал большое значение Горбачев. Генсек КПСС неоднократно вспоминал актуальную и ныне мысль Ленина о том, что все революционные партии погибали от того, что зазнавались и не умели видеть, в чем их сила. А мы не погибнем, потому что не боимся говорить о своих слабостях и научимся их преодолевать. Михаил Сергеевич отмечал, что белых пятен в истории страны, забытых имен в культуре быть не может. Иначе это не история, не литература, а «искусственные конъюнктурные конструкции».

Принцип гласности для органов госбезопасности — это отнюдь не горбачевское перестроечное откровение. Еще при ВЧК — ВУЧК, при Дзержинском и Балицком, именно гласность последовательно утверждалась как средство связи чекистов с народными массами, помогала предотвращать многие контрреволюционные происки. В те годы, например, отчеты о работе Всеукраинской ЧК публиковались в открытой печати.

Гласность в годы перестройки становилась политическим принципом деятельности КГБ, гарантией неукоснительного соблюдения его сотрудниками социалистической законности, нравственных норм при решении вопросов, затрагивающих интересы советских граждан.

Чекисты Украины в те годы разбирали завалы прошлых лет, приоткрыли завесу таинственности и предоставили большие возможности творческой интеллигенции для ознакомления с архивными материалами. Выступления в прессе руководителей Комитета и УКГБ областей, их интервью, встречи сотрудников с трудовыми коллективами, интеллигенцией и молодежью позволили довести до общественности многие проблемы истории и нынешнего времени.

Лично для меня не было вопросов, связанных с необходимостью утверждения принципа гласности в работе КГБ. Если операции не носили сугубо секретный характер, не расшифровывали методы и тонкости работы спецслужбы, они могут быть доступны общественности. В интервью общесоюзным и украинским изданиям я старался рассказать о современном облике, специфике деятельности Комитета государственной безопасности в те перестроечные годы. Это очень интересовало общество, а отсутствие открытости превращало КГБ в монстра.

Хотелось бы познакомить читателя с некоторыми моими мыслями о деятельности государственной организации, которой я отдал лучшие годы своей жизни.

«Одним из основных принципов, которые активно внедряются в органах госбезопасности, это принцип гласности… Скажу больше, для нас гласность — это не только связь с народом, а своеобразная точка опоры, понимания народом сути нашей работы. Без нее не может быть взаимопонимания, взаимосвязи, доверия. Гласность — своеобразный контроль за деятельностью нашего ведомства!» (газета «Лггературна Україна». 1990 год).

«Мы заинтересованы в том, чтобы советские люди имели правдивую информацию о том, что представляет собой современный работник органов госбезопасности, какие требования к нему предъявляются, кого мы принимаем к себе на работу. Расширение связей с народом, широкая открытость органов госбезопасности — это для нас порука мощности наших рядов, моральной чистоты чекистских кадров, которые бдительно стоят на защите интересов Отечества» (газета «РадянськаУкраїна». 1988 год).

«…В общем, о настроении сотрудников скажу так: во-первых, мы осуждаем репрессии и надеемся не допускать подобных явлений в будущем; во-вторых, мы стараемся в сжатые сроки пересмотреть материалы для полной юридической, партийной, гражданской реабилитации невиновных. И необходимо сказать, что каждый случай необоснованных нападок на органы КГБ отражался на настроении честных, самоотверженно работающих сотрудников» (журнал «Новое время». 1989 год).

«Ушли в прошлое времена, когда воля одной личности влияла на политический курс в работе органов госбезопасности.

Только Закон, его величество Закон может регламентировать компетенцию такой специфической службы, как КГБ.

…Как народный депутат СССР я вносил предложения в отношении разработки законодательных актов, которые регламентируют работу органов безопасности. Органы КГБ не могут ограничивать выполнение гражданами своих прав и свобод» («Голос Украины». 1991 год).

«Мы ставим перед собой цель и в дальнейшем обращать внимание, прежде всего, на разоблачение коррумпированных элементов, сращивание преступного мира с управленческим аппаратом, а также улучшение деятельности по расследованию преступлений, отнесенных законом к компетенции органов госбезопасности. Главные задачи видим в том, чтобы проникнуть в айсберг коррупции» (газета «Правда Украины». 1990 год).

«Сегодня на чекистов возложена борьба с организованной преступностью, коррупцией, рэкетом, я бы сказал, обеспечение экономической безопасности страны» (газета «Правда». 1989 год).

«Я убежден, что только правда поможет нам не допустить вражды и противостояния» (газета «Комсомольское знамя». 1990 год).

«Выступаю за гласный, доступный и понятный всем закон об органах государственной безопасности (во многих странах изданы акты о правовом статусе спецслужб). Целесообразна регламентация относительно условий сохранения государственных секретов, введения секретности. Мы за верховенство закона в любой сфере общественной и государственной жизни страны» (журнал «Новое время». 1989 год).

«Заверяю вас, и штат, и бюджет нашей организации невелик, мы не транжиры. А если взять вопросы рентабельности, то они складываются с учетом того, что ежегодно, благодаря оперативной работе КГБ, государству возвращаются внушительные материальные ценности. Иногда ценности и предметы, конфискованные как контрабанда, просто не имеют цены…

ЦРУ запросило в Конгрессе Соединенных Штатов неслыханный бюджет на свои расходы в наступающем году — 30 млрд долларов. Наши траты, открою секрет, наверняка не превышают тысячной доли этой суммы» (газета «Кто виноват». 1990 год).

«Продолжается процесс очищения от всего того, что нагромождалось и за далекие десятилетия, и в недавнее время. Внесены изменения в статьи Кодекса, которые широко и произвольно трактовали антисоветскую агитацию и пропаганду, в КГБ ликвидировано 5-е управление, которое боролось с идеологическими диверсиями и с теми, кто возводил клевету на «советский государственный и общественный строй». Делается многое. Широко ведется реабилитация невинно осужденных. Сотням тысяч репрессированных уже возвращено доброе имя. Осуществляется поиск мест массовых захоронений. Снимаются обвинения с лиц, осужденных в брежневские времена по политическим мотивам» (газета «Литературная Украина». 1990 год).

«Только общими усилиями, смывая белые и черные пятна с окон нашего дома, мы принесем в него добро и свет» (журнал «Украина». 1990 год).

«Мне близка глубина анализа Н. М. Голушко процессов, которые происходят в нашем обществе, да еще и такая деликатная сдержанность в оценках действий супротивников. Запомнилась его мысль: «Демократия заканчивается тогда, когда начинают сажать поэтов» (журнал «Трибуна». № 6. 1991 год).

В системе КГБ республики был создан Центр общественных связей, куда вошли талантливые чекисты: Попик, И. Божко, А. Сахно и другие. Они многое сделали, чтобы изменить отношение общественности к КГБ республики в лучшую сторону. Только за 1990 год под их руководством было подготовлено 3786 статей и интервью с сотрудниками КГБ Украины, что способствовало раскрытию содержания работы, проводимой сотрудниками Комитета. А в итоге — возможность понять, насколько ответственен и необходим для граждан страны труд чекистов.

Оказана помощь киностудии Укркинохроника, Гостелерадио УССР, областным телестудиям в создании кинофильмов «Я шел на верную смерть…», «Революцией призваны», «Вам поручается…», телеспектакля «Судьба чекиста» и многих других актуальных кинолент. С интересом встречены читателями изданные в тесном содружестве с писателями сборники очерков, статей и воспоминаний чекистов «Безопасность Родины храня», «А главное — верность», «Дорогами чекистской судьбы», «Со щитом и мечом», «Разглашению не подлежало», «Рассекретить — опубликовать…» и другие, в которых рассказывается о борьбе органов госбезопасности с врагами Советского государства.

На основе архивных оперативных материалов созданы кино и телепередачи о чекистах Строкаче, Данилове, Радуле, разведчицах Бобыревой, Рыбаковой, Стругалевич. Было открыто имя легендарного «майора Вихря» — С. Березняка, Героя Украины.

Органы безопасности в годы гласности остерегались попадать под огонь журналистской критики, иначе годами «не отмоешься». В центральной печати долго склонялось нарушение законности в УКГБ по Одесской области при разоблачении ответственного работника милиции. В «Литературной газете» появилась статья известного публициста Ю. Щекочихина о допущенных в прошлом нарушениях законности в УКГБ по Ивано-Франковской области, когда в ходе обыска у одного из разрабатываемых националистов сотрудники подбросили ему в тайник боевую гранату. Когда я спросил начальника управления генерала Левенко, откуда журналисту стали известны такие подробности дела, которые не положено разглашать, он ответил, что журналист был нами ознакомлен со всеми имевшимися оперативными материалами. Перед ним полностью раскрылись, ибо он сказал, что дружен с председателем КГБ Украины на депутатском поприще. Однако с Ю. Щекочихиным я не был знаком. Даже в нашей системе творческая инициатива и поиск новых форм реализации принципа гласности зачастую превращались в «гласность без границ». К сожалению, в общественной жизни некоторые журналисты взялись беззастенчиво выполнять социальные заказы. Критика ошибок прошлого стала подаваться под новым соусом гласности — обновления социализма — и безудержно превращалась в разнузданную травлю социалистических устоев, полное разрушение со временем нашей огромной страны.

 

Глава четырнадцатая

Горбачев посещает Украину

В последние годы советской власти Горбачев несколько раз посещал Украинскую ССР с деловыми целями и в периоды проведения отдыха в Крыму. В составе встречающих должностных лиц мне довелось видеть Генерального секретаря ЦК КПСС, наблюдать, как окружение следит за каждым его словом, репликой или замечанием. Я сам удивлялся Президенту СССР, мысленно соглашался, иногда недоумевал и возражал ему.

В сентябре 1987 года руководители Украины (Щербицкий, Шевченко, Масол) принимали Горбачева на отдых в Крыму. Члены Политбюро ЦК давно облюбовали курортные места в Крыму с их благодатным, солнечным, мягким и сухим климатом. На побережье теплого и нежного Черного моря для них предназначалось несколько десятков государственных дач. Это доступное только высшему руководству страны курортное богатство тщательно охранялось, обеспечивалось всем необходимым сотрудниками КГБ непосредственно московского подчинения. Штаты сотрудников московской «крымской девятки», включая садовников и поваров, на несколько порядков превышали численность оперативных работников Крымского областного управления КГБ.

Мое пребывание на Украине длилось уже три месяца. Я практически успел освоиться в оперативной обстановке, местных особенностях восточных и западных областей. Всё окружающее меня — прекрасная украинская земля, трудолюбивые и приветливые люди, насыщенная политическая и экономическая жизнь республики — было новым и исключительно интересным явлением моей служебной деятельности.

При посещении республики Генеральным секретарем ЦК КПСС ответственность за обеспечение его охраны и безопасности возлагалась на органы КГБ Украины, персонально на председателя, что предусматривало мое непосредственное участие в его встречах, сопровождении при поездках по территории республики. Необходимые инструктажи многочисленных оперативных нарядов, задействованных в обеспечении безопасности Горбачева, мною проводились впервые и, естественно, с особой тщательностью. Богатый опыт в организации охранных мероприятий передавал мне начальник Крымского УКГБ области Видоменко, который занимался проблемами обеспечения безопасности руководителей страны практически круглый год. В этом состояла основная специфика оперативной деятельности сотрудников КГБ области.

В системе КГБ СССР вся полнота оперативных, охранных мероприятий, обеспечивающих безопасность высших государственных чинов, возлагалась на 9-е управление центрального аппарата и представляла собой самостоятельный и крайне ответственный вид оперативной деятельности спецслужб, требующий особого профессионализма, специальных знаний и навыков, высокой физической подготовки и исключительных психологических качеств сотрудников личной охраны. Руководители чекистских охранных подразделений всегда пользовались доверием и были хорошо информированы о служебной и частной жизни охраняемых лиц, преданы своим шефам. Рядовые работники комплектовались из самых проверенных и достойных сотрудников, которые становились, по существу, настолько близки к охраняемым персонам, словно были членами их семей.

Интересно для меня следующее обстоятельство: 9-е управление КГБ СССР в разное время возглавляли два выходца из близкого мне Кемеровского управления КГБ. Генерал-полковник Николай Степанович Захаров в 1953–1961 годах был в числе руководителей 9-го управления КГБ СССР, а в 1961–1970 годах являлся заместителем и первым заместителем председателя КГБ при Совете министров СССР (у В. Семичастного). В брежневские времена 9-е управление КГБ СССР возглавлял Юрий Васильевич Сторожев; с ним мы вместе в 1963 году начинали службу в органах госбезопасности в Кузбассе: я — опером, он, инженер-геолог, без всякой правовой и чекистской подготовки, из партийных органов сразу же был назначен заместителем начальника Кемеровского областного управления КГБ. Мы были знакомы тогда, когда он был в Кузбассе первым секретарем Крапивинского райкома партии, а я, старший следователь Кемеровской облпрокуратуры, расследовал дело по редко применяемой статье Уголовного кодекса — подрыв финансовой системы государства. Председатели колхозов этого района почти год не обращались в Государственный банк за деньгами, так как из-за бедности и отсутствия доходов организовали собственное денежное обращение, «напечатали» местные денежные знаки на бумаге в клеточку из школьных тетрадей с гербовыми печатями и подписью председателя колхоза.

Надо же так случиться в дальнейшей жизни, что мы оба стали членами коллегии КГБ СССР, на ее заседаниях сидели рядом за рабочим столом.

Перед моим отъездом в Киев Сторожев дал мне несколько практических советов по вопросам проведения охранных мероприятий в отношении руководителей страны. Они носили не только служебный характер, было несколько рекомендаций, как держать себя и вести в общении с сильными мира сего. Сам он был в этих делах искушенным чекистом. Его освободили от должности начальника «девятки» после случившегося происшествия, когда не уберегли Брежнева, получившего травму при посещении одного из заводов Ташкента.

Когда Горбачев приезжал на Украину, его постоянно сопровождал генерал-лейтенант Юрий Сергеевич Плеханов, начальник 9-го управления КГБ СССР. Сторожев и Плеханов относились к категории направленных в КГБ партийных кадров, которые, благодаря высоким деловым и личным качествам, стали профессиональными сотрудниками органов безопасности, со временем не уступали тем, кто начинал в системе безопасности с низовой работы, от земли и сохи.

В аэропорту Симферополя Горбачева в тот сентябрьский день приветствовали, кроме украинских руководителей, несколько членов Политбюро ЦК КПСС: Громыко, Лукьянов, Яковлев, которые пребывали в эти дни на отдыхе в Крыму. Я впервые видел этих известных в стране людей в обычной жизненной обстановке, наблюдал «придворные» нравы и в непривычных условиях несколько стеснялся и потому волновался.

Прилет «литерного» правительственного лайнера задерживался. С Лукьяновым долгое время мы разговаривали в сторонке, что могло быть замечено присутствующими. Я обратил внимание на это и сказал, что неизвестно как отреагируют на нашу уединенную беседу мои украинские начальники. «Пусть видят и знают», — бросил он. Наконец, состоялась теплая встреча Горбачева: молодой, жизнерадостный, приветливый, но несколько суетливый, он больше общался с Щербицким, Шевченко, Масолом. Руководителями Крымской области (первым секретарем Гиренко и председателем облисполкома Курашиком) был дан небольшой обед, в ходе которого непривычно наливали только минеральную воду. Приветственные слова сказал председатель президиума Верховного совета СССР А. Громыко. Традиционно прославляя главу Коммунистической партии, он заметил, что в Крыму много прекрасных вин. «Разрешите мне, главе государства, вместо минералки поднять бокал вина за здоровье нашего Генерального секретаря!» — «Нет, Андрей Андреевич, мы объявили борьбу с алкоголизмом, никому ни капли. Нам всем необходимо подавать пример». Горбачев продолжил говорить о том, что страну губит алкоголизм, что объявленная партией борьба с этим злом уже приносит положительные результаты: увеличивается продолжительность жизни населения, сокращаются сердечные заболевания, уменьшается производственный травматизм.

Я восхищался им: наконец-то появился руководитель страны, думающий о сохранении нации, искоренении пагубных наклонностей в обществе и заботившийся о здоровье простых граждан.

По выражению лица Громыко можно было увидеть, что ему уже расхотелось прекрасного крымского вина. Случился настоящий конфуз, воспринимавшийся среди сидящих за обеденным столом почти как унижение главы государства.

И никто из присутствующих не осмелился возразить Горбачеву и сказать об обратной стороне ведущейся шумной кампании. Несмотря на несомненную поддержку населением провозглашенной борьбы с алкоголизмом, в стране начали появляться высказывания против непродуманных методов ее ведения, об ошибках и перегибах на местах. В ответ поднималась волна самогоноварения, уничтожались виноградники, появились губительные явления наркомании, токсикомании.

Щербицкий неоднократно подчеркивал, что антиалкогольная политика в таком виде, как она проводится, приносит больше вреда, чем пользы. На Украине к виноградникам относились бережнее, чем в некоторых союзных республиках, хотя с пьянством велась настойчивая кампания, не похожая на кавалерийский наскок.

Горбачев продолжал развивать мысли о том, что получил от авторитетных ученых материалы о вреде курения. «Вторым этапом мы поведем настойчивую борьбу и с этим злом». Теперь на лице Щербицкого появилась унылая гримаса. Он был заядлым и неисправимым до конца дней курильщиком.

При следовании правительственных машин из Симферополя на государственную дачу в Ялту случилось неожиданное происшествие. Горбачев был демократичен, запрещал охране освобождать трассу следования от проходивших по ней автомашин, особенно не останавливать автобусы и другой общественный транспорт. На беду вмешалась, как всегда, непредусмотренная случайность в виде колхозной хлебовозки, стоявшей на самой середине дороги без движения. Правительственной кавалькаде пришлось снизить скорость, объезжать стороной эту автомашину. Охраняемое лицо, возможно, этого не заметило, но Плеханов доложил в Москву Чебрикову об этом инциденте. Он преподносил случившееся как серьезное упущение при организации украинскими властями мероприятий по обеспечению безопасного проезда генсека. Чебриков тут же по ВЧ-связи потребовал от меня проведения немедленного расследования. В результате выяснилось, что молодой водитель испугался ревущих сигналов милицейских машин, растерялся, и мотор его видавшего виды «лимузина» заглох. Со своей стороны я считал, что на трассе произошла рядовая обыденная ситуация, тем более не повлекшая каких-либо последствий. Но реакция Чебрикова оказалась необычно суровой: «Еще одна такая промашка — не будешь на Украине». В последующем сложностей при обеспечении безопасности Горбачева по различным причинам, объективным и иного характера, возникало немало, да и были они поопасней, поскольку многие события предусмотреть и предугадать было крайне сложно.

Оказывается, что в историческом прошлом подобные случаи происходили на трассах следования. Например, по этой же дороге из Симферополя до Ялты ехал Сталин, когда в его машину с полного хода врезалась старая полуторка. Причиной случившегося была дождливая погода. Бронированная автомашина Сталина выдержала столкновение, а полуторка развалилась вдребезги. За рулем была женщина-водитель лет сорока пяти. Сталин успокоил ее, приказал министру безопасности не трогать ее, не привлекать к ответственности.

После отдыха семьи Горбачева проводы в Москву прошли без происшествий. Правда, если не считать, что на скромном прощальном обеде московским гостям разливали минеральную воду, а местным — другой напиток из бутылок с такими же этикетками.

В феврале 1989 года Горбачев объявил о своем намерении полную неделю «поработать на Украине», где, кроме Киева, планировалось посетить крупные областные центры — Донецк и Львов. В Киеве прямо из аэропорта Горбачев вместе с Щербицким направился на Чернобыльскую АЭС, в закрытую тридцатикилометровую радиационную зону. Они ознакомились с ходом восстановительных работ на АЭС, провели в Славутиче совещание со специалистами по вопросам ликвидации последствий ядерной катастрофы. Поездка в Чернобыль сохранилась в памяти тем, что рядом с Горбачевым везде, даже при осмотре саркофага (укрытия над разрушенным реактором, где уровень радиации оставался высоким), находилась Раиса Максимовна. Через несколько лет, когда весь мир узнал о тяжелом заболевании Раисы Максимовны, мне подумалось, зачем этой мужественной женщине, первой леди страны, надо было посещать загрязненную радиационную зону, рисковать собой и лезть в самое пекло ядерного взрыва?

Во время возвращения в Киев колонна правительственных автомобилей остановилась в степи в Черниговской области. Я следовал в одной машине с Плехановым, когда к нам обратился начальник личной охраны Горбачева генерал Медведев и сказал, что Раиса Максимовна просит заехать в одну деревню в десяти-пятнадцати километрах от основной дороги — там проживают ее родственники. Маршруты следования заранее тщательно прорабатывались и изучались, этому придавалось большое значение, но в данном случае изменение маршрута движения не предусматривалось. Из сопровождающих никто толком не знал, где находится этот населенный пункт. Сложившуюся ситуацию разрядил первый секретарь Черниговского обкома партии Леонид Палажченко: «Ради Бога, не надо сворачивать на проселочную дорогу. Там такая непролазная грязь, что правительственные машины тракторами потом не вытащить».

В Киеве Горбачев вместе с Щербицким, Шевченко и Масолом посетили один из ведущих институтов Академии наук, где ознакомились с выставкой закрытых передовых технологий и новейшими научными разработками украинских ученых. Президент украинской Академии наук Борис Евгеньевич Патон и его коллеги продемонстрировали выдающееся достижение конструкторов и рабочих оборонных предприятий республики — макет боевого ракетно-ядерного комплекса на железнодорожной основе. На тот период это был достойный ответ советского государства на проведенное американцами развертывание своих стратегических ядерных сил. Основные составляющие комплекса — ракетное, электронное, топливное обеспечение — производились на украинских оборонных заводах. Многие пояснения по оборонной проблематике давал Щербицкий, который прекрасно знал директорский корпус, ведущих конструкторов, трудовые коллективы оборонной промышленности республики. Забота о ее состоянии и развитии как составной части экономики республики занимала важную часть повседневной деятельности Щербицкого и секретаря ЦК КПУ Василия Крючкова, ведавшего военными и оборонными вопросами. Большинство продемонстрированных Горбачеву достижений составляли достояние и гордость украинского народа, народов бывшего Союза. Следует особо подчеркнуть, что в те годы вся страна направляла значительные материальные и интеллектуальные ресурсы на укрепление обороноспособности, достижение мирного сосуществования и паритета в вооружениях с ведущими капиталистическими странами.

О многих передовых технических достижениях в республике мне было известно по служебной линии: в годы ядерного противостояния зарубежные спецслужбы активно стремились добывать секретные сведения о республиканском обороннопромышленном потенциале, ракето— и танкостроении, сооружении тяжелых морских крейсеров с палубной авиацией.

На следующий день по программе пребывания Горбачева вылетели в Донецк. Перед самой посадкой самолета испортилась погода, над городом образовалась сплошная снежная облачность. Поступила команда изменить курс и приземлиться во Львове. Этот город планировалось посетить на следующий день, и, естественно, местные власти не были готовы к встрече высокой правительственной делегации. Неожиданность посещения Львова оказалась колоссальным испытанием для чекистов при обеспечении безопасности первых лиц государства. Охранные мероприятия областного КГБ и милиции не успевали развернуться. С борта самолета мне удалось переговорить с начальником управления КГБ по Львовской области Станиславом Маликом и дать команду о мобилизации всех имеющихся сил.

Полет до Львова оказался недолгим, и вскоре в центре города нас встретила огромная возбужденная толпа. Движение автомобилей было заблокировано, Горбачеву и Щербицкому ничего другого не оставалось, как выйти из них для общения с горожанами. О надежности обеспечения личной безопасности в такой неконтролируемой ситуации трудно что-либо сказать, случиться могло самое непредвиденное. К примеру, серьезные опасения вызывало состояние балконов старинных зданий, которые могли не выдержать, так как были усеяны, словно гирляндами, жителями города, жаждущими увидеть высоких гостей. Горбачев впервые посещал этот город, да и Щербицкий в последние годы сюда не приезжал. Интерес и любопытство горожан были огромными.

Внешне казалось, что население устроило исключительно теплый прием Горбачеву и Щербицкому. Но с позиции органов безопасности была опасность непредсказуемых действий: мы хорошо знали западную часть республики с наличием значительного числа недовольных и обиженных советской властью. Обстановка оказалась чрезмерно эмоциональной, слабо контролируемой, в толпе среди встречающих неоднократно раздавались националистические выкрики. С. Малик с группой сотрудников сумел организовать вокруг Горбачева оцепление, когда тот решил прогуляться по старинным бульварам и узким улочкам центра города.

Непосредственный организатор охранных мероприятий начальник отдела Львовского КГБ Нездоля вспоминает, что внезапный прилет Горбачева застиг врасплох львовскую власть. Не были вовремя выставлены милицейские посты, свежеуло-женный асфальт был еще теплым. По устоявшейся советской традиции высоких гостей встречали представители партийных органов, а также «ликующий народ», в роли которого в срочном порядке выступили сотрудники близлежащего проектного института. В толпе оказались представители Руха во главе с Черновилом, которые начали громко скандировать: «Долой Щербицкого!» Крики услышал первый секретарь Компартии Украины и, обращаясь к руховцам, сказал: «Давайте не будем шуметь, примем гостя, как положено, а я и сам скоро уйду». Горбачев не пытался остановить выкрики, не пресекал их, наоборот, повернувшись к Черновилу, привычно говорил о перестройке: «Вы снизу подожмите, а я — сверху. И вместе наведем порядок».

«Я подумал, может, генсек не понял, кто перед ним, может, он не знаком со спецификой Львовского региона? Мне непонятно, дает ли он себе отчет, в какой среде находился и кому адресовал свои призывы?» — писал в своей книге Нездоля, который находился недалеко от Горбачева и хорошо видел, как он и его свита воспринимала окружающее.

Запланированное совещание с руководством области, где намечалось обсудить социальные проблемы жизни населения города и области, оказалось скомканным. Была проведена лишь встреча Горбачева с представителями творческой и научной интеллигенции, которой славился Львов. Наверное, и украинское руководство, и КГБ виноваты в таком восприятии Горбачевым истинного положения дел. На беседу генсека со львовской интеллигенцией были приглашены, что называется, «националисты умеренные, а интернационалисты талантливые».

Один из самых сложных дней в выполнении задач органов КГБ по обеспечению безопасности высших охраняемых лиц страны и республики наконец подошел к концу. Только возвращаясь в Киев, в самолете я пришел в нормальное состояние, оставшись довольным тем, что львовские сотрудники сделали все возможное для выполнения служебного долга в таких экстремальных условиях. Коллектив Львовского управления КГБ выделялся высоким профессионализмом, способностью работать в исключительно сложной обстановке. Сотрудники имели большие достижения в области разведки и контрразведки, результаты в ведении важных контрразведывательных мероприятий против западных спецслужб, зарубежных главарей ОУН — УПА.

Посещение Львова Горбачевым явилось важным событием в жизни западных областей Украины. Этот приезд в неспокойный регион долгое время обсуждался в партийных организациях, трудовых коллективах. Не были исключением и органы КГБ, сотрудники которых надеялись узнать, как работать и жить дальше. Впрочем, Шевченко оценила, что визит во Львов был таким же «пустым», как и в Киев. Ничего не удалось ни объяснить, ни решить.

На заседании Политбюро ЦК КПСС в Москве Горбачев поделился тем, как его порадовал Львов. О визите стало известно буквально за какой-то час до прилета. Но весь город вышел на улицу. «Думаю, — радовался Горбачев, — что никакая организация не сумела бы за такой срок вывести столько людей в обязательном порядке. Это было что-то невообразимое. Буквально колыхались народные волны. Были, конечно, попытки что-то выкрикивать, какие-то жалкие группки где-то мостились с лозунгами самостийности, но народ их буквально смел с улицы. Корни дружбы, интернационализма — сильнейшие. Ведь у нас такой рефлекс бывает: слышишь слова «Западная Украина», «Западная Белоруссия», и первое, что приходит в голову, — бандеровцы, лесные братья, 1939 год. А оказывается, для западных украинцев, даже для самой, что называется, высокородной интеллигенции, тут никаких проблем нет».

Не будем разочаровывать Горбачева. Через короткий срок наша суровая действительность преподнесла иное, чем его восприятие произошедшего.

В отличие от поездки во Львов, где нас окружала шумящая, неуправляемая толпа, на следующий день Донецк встретил Горбачева организованными тысячными рядами бастующих шахтеров, сидящими на площади у обкома партии и стучащими в такт касками об асфальт. Кто-то из сопровождения заметил, что методичные звуки от касок напоминают Бухенвальдский набат. На площадь все прибывали и прибывали люди, жаждущие видеть московских и киевских гостей. Наши сотрудники и милиция физически не могли сдерживать многотысячную массу людей. С трудом руководителям страны и республики пришлось пробиваться в здание обкома, где состоялось совещание по вопросам угольной промышленности. По требованию бастующих шахтеров ход совещания транслировался на улицу. Я, Раиса Максимовна и начальник Донецкого управления КГБ Иван Васильевич Тарасов наблюдали за выступлениями по телевизору, находясь в отдельном кабинете.

Когда совещание завершилось, Раиса Максимовна сказала подошедшему Горбачеву: «Миша, ты видишь, сколько собралось народу. Люди хотят тебя видеть». Мы объяснили Президенту, что выйти можно только на крыльцо здания, к которому вплотную приблизились массы людей. Горбачев обращался к собравшимся, спрашивал: «Вы, шахтеры, поддерживаете перестройку?» В разговор с ним включился стоявший у крыльца высокий молодой человек, который бойко отвечал: «Михаил Сергеевич! Активнее двигайте перестройку. Мы, шахтеры, вместе с вами. Мы, как Жанна д’Арк, готовы вместе с вами пойти на костер за идеи перестройки». Генерал Тарасов тихо прокомментировал: «Ну, я задам ему Жанну д’Арк! Это наш оперативный сотрудник, находящийся в наряде, так себя ведет».

В Донецке за обедом как-то само собой возникло обсуждение положения дел в прибалтийских республиках, где расширились масштабы сепаратистских и националистических процессов, обеспокоивших всю страну. В присутствии Щербицкого, Масола и других руководителей республики Горбачев объяснял, что причиной антисоветских проявлений в этом регионе являются действия кучки экстремистских элементов. Но таких радикалов меньшинство и на них необходимо оказывать всяческое позитивное воздействие.

Находясь под впечатлением от увиденного на центральной площади, где бушевала многотысячная забастовка шахтеров, я спросил, как успокаивать народ здесь, в Донбассе. Ведь в этой пролетарской области численность населения (около 6 млн человек) была сравнима со всеми тремя прибалтийскими союзными республиками. Горбачев твердо заверил, что на «насильственные меры мы не пойдем». Думается, что такой ответ он адресовал не столько мне, а, прежде всего, присутствующим руководителям республики. К сожалению, в те годы многие из местного руководства продолжали верить в силовые способы воздействия на «гроздья гнева» в обществе. Попытки применения силовых методов в некоторых регионах только на короткое время приостанавливали протекавшие негативные процессы, но в конечном результате загоняли конфликты вглубь, облекали в нелегальные формы деятельность враждебных советскому строю экстремистов.

Горбачев начал развивать тему «славянского единства» в сохранении интересов СССР, ссылаясь на славянскую общность народов России, Украины и Белоруссии. Он справедливо подчеркивал, что многовековое братство этих народов помогало выживать в самые трудные исторические времена. Пока существует уверенность в русской нации плюс украинцы и белорусы, «все в Союзе будет вращаться вокруг этой оси», с надеждой говорил Горбачев. Вместе с ним мы, все присутствующие, не могли предвидеть раскола и жажду личной власти у зарождающихся новых партийных лидеров типа Кравчука и Шушкевича. Позднее, во время визита в Прибалтику, с подобными идеями выступал Ельцин, призывавший Президента СССР уйти в отставку, распустить Съезд народных депутатов СССР. «Если Горбачев будет противиться и попытается добиться диктаторских полномочий, — утверждал Б. Ельцин, — то Россия, Украина, Белоруссия «отделятся от СССР и создадут свой собственный Союз». Он агитировал русское население прибалтийских республик выезжать на жительство в Россию, где «места всем хватит». Эти заявления поставили наших соотечественников в непростое положение, ибо местные националисты стали требовать на митингах: «Русские, убирайтесь в Россию, Родина вас к себе зовет».

Воссоединение и единство славянских народов — неумирающая вековая действительность и мечта, которую в демократические годы перестройки не позволили реализовать антисоветские западные круги. Натовская, проамериканская стратегическая политика уже тогда была направлена на недопущение тесного союза трех славянских республик — Белоруссии, России, Украины. И сегодня те политические деятели указанных славянских стран, которые нагнетают напряженность между государствами, целенаправленно работают на интересы США и их союзников.

К сожалению, совещание в Донецке с участием руководства страны не привело к снижению забастовочных волнений, улучшению жизни шахтеров. Но для меня высказывания Горбачева о тактике неприменения силовых методов и оказания позитивного влияния на оппозиционные слои становились определяющими в работе органов КГБ. В тот период (шло начало 1989 года) авторитет Горбачева был еще велик.

Перед самым отъездом Президента в Москву проходила беседа в узком составе в кабинете Щербицкого. Горбачев заявил о том, что к нему обратились представители Руха с просьбой встретиться. Политбюро ЦК Компартии Украины и лично Щербицкий крайне негативно относились к созданию на Украине этого политического движения, рассматривая в нем оппозиционную КПСС силу, аналогичную антисоветским «народным фронтам» в прибалтийских союзных республиках. Мы проинформировали Горбачева о том, что произошла тесная консолидация лидеров Руха с радикально настроенными националистами, создающими национально-демократическое движение с конечными целями отрыва республики от СССР. Горбачев согласился с мнением о нежелательности проведения им подобной встречи.

Когда проводили москвичей, Щербицкий в аэропорту спросил меня: «Ты знаешь, что Горбачев все-таки встретился с руховцами? Теперь в республике мы их ничем не удержим». Горбачев на Украине повторил то же самое, что и Яковлев, который во время пребывания в Литве одобрил деятельность «Саюдиса», потребовал от партийных инстанций не мешать политическому становлению «народного фронта» и, по сути, организовал его противостояние советской власти в республике. Поступающие в КГБ оперативные данные свидетельствовали, что состоявшаяся встреча придала импульс руховскому движению. Она преподносилась как позитивная поддержка Горбачевым лидеров и представителей Руха в их стремлении развивать демократические реформы в республике, чему якобы сопротивляется консервативное руководство КПУ.

В Москве Горбачев делился со своим окружением о встрече с руховцами. В Киеве «писатели потребовали, чтобы я с ними встретился. Хотя времени было в обрез, я пошел к ним». Олесь Гончар произнес целую декларацию: «Мы, говорит, не мыслим себя в одиночестве, без России. Стояли и стоим на этом. Мы неотделимы от всего советского многонационального государства». Горбачев повторял мысли, высказанные им в Донецке о том, что нельзя народные фронты, за которыми в республике идут люди, отождествлять с экстремистами. С ними надо уметь разговаривать, доверять здравому смыслу людей. Один из ведущих идеологов Руха Павлычко так оценивал эту встречу: «Я был на той знаменательной беседе, которая многое нам дала, на встрече с Горбачевым. Горбачев спросил, правда ли, как ему сказали, что мы хотим создать новую партию. Нет, говорю, новая партия нам не потр^на». Литераторы, отрицательно относившиеся к Руху, высказывали мнение о том, что прозвучавшие на встрече «заверения в верности партии и идеям интернационализма являют собой не более чем карнавальную маску, надетую по случаю бала во дворце. Делается все это для достижения единственной цели — выхода из-под контроля ЦК Компартии Украины любой ценой и дезинформации общественного мнения». По общей оценке, Горбачев этой встречей преследовал цель восстановить личный авторитет среди той части интеллигенции, которая становилась в ряды его явных противников. Вообще некоторые украинские писатели-сепаратисты вели игры с Горбачевым, пробуждали в нем «украинство», национальное самосознание, подчеркивали, что «он наш», а его тесть Титаренко — «щирий украинец». Это не мешало им, когда было выгодно, допускать грубые нападки на Президента СССР Горбачева.

Вскоре после посещения Горбачевым Украинской ССР председатель КГБ СССР Крючков отправил в поездку по Львовской, Тернопольской и Ивано-Франковской областям группу сотрудников центрального аппарата, поставив задачу изучения складывающейся обстановки в этом западно-украинском регионе. Заместитель Инспекторского управления КГБ

Союза генерал Князев вспоминает, что многие сотрудники КГБ западных областей с откровенным возмущением ставили перед москвичами один и тот же вопрос: почему ЦК КПСС и Горбачев так странно себя ведут? Ведь это позволяет националистически настроенным лицам обострять обстановку в западном регионе, проводить дестабилизирующие акции. А противопоставить этому нечего. Их возмущала бездеятельность Генерального секретаря и руководства КГБ СССР.

Что я могу добавить к таким выводам и упрекам в «бездеятельности»? Что касается руководителей КГБ Украины, наша стратегическая линия и тактика целиком и полностью вытекала из руководящих установок центра в тот период и сводилась к требованиям воздерживаться от репрессий, через оперативные возможности надежно контролировать сложную обстановку, не допускать антиобщественных экстремистских явлений, особенно террора, массовых беспорядков, которые, как правило, всегда сопровождаются человеческими жертвами. Коллектив КГБ республики этого добивался, что важно, без насилия и крови, до августа 1991 года и провозглашения ГКЧП.

Вопросы выработки и применения форм пресечения антиобщественной деятельности принимали особую актуальность и остроту. Я всегда замечал, что легко говорили на эту тему те, кто не нес ответственности за принятие решений. Как остановить массовые протесты оппозиции и гражданского мирного населения — от националистически настроенных жителей западной Украины до бастующих шахтеров восточных областей? Их действия вели к угрозе стабильности существования СССР, безопасности государства. Сразу же возникало желание применить силу: легче посадить оппозиционеров в тюрьму или направить для усмирения силовиков. Все это понемногу попробовали в Тбилиси, Баку…

«Именно в этом плане — не предпринимать никаких самостоятельных силовых акций — я ориентировал не только своих заместителей и начальников соответствующих подразделений Комитета, но представителей на местах». Эти слова председателя КГБ СССР Крючкова звучали как приказ подчиненным. Что касается меня, то подобные самостоятельные решения мною принимались в августовские дни ГКЧП. Определяющим тогда являлось проявление политической воли разрешить назревшие проблемы.

Комитет госбезопасности имел в арсенале свое мощное оружие: агентурный аппарат, конфиденциальные контакты, влияние на отдельных лидеров из оппозиции, позволяющее контролировать и овладевать процессами.

Сегодня следует признать, что в последние годы советской власти агентурные возможности не всегда срабатывали, так как значительная часть наших помощников переходила на позиции сторонников национально-освободительного движения.

В июле 1991 года Горбачев объявил о желании вновь посетить Украинскую ССР, где намечал провести кратковременную встречу с канцлером ФРГ Колем в окрестностях Киева, на государственной даче в дивном Межигорье. В КГБ республики были разработаны соответствующие планы по обеспечению безопасности охраняемых лиц, которые не предусматривали посещение столицы Украины. Общественность не понимала выбора места встречи: почему именно Украина, охваченная бурными манифестациями, связанными с отказом подписания нового Союзного договора? На Западе распространялась версия, что Горбачев намеревался создать психологическую атмосферу, способствующую положительному воздействию на украинский парламент, не одобрявший Союзный договор.

При прилете Горбачева национал-демократическая оппозиция организовала в аэропорту демонстрацию с антигорбачевскими лозунгами. Благодаря принятым мерам демонстранты сумели увидеть Генерального секретаря ЦК КПСС лишь на дальнем расстоянии. Во время следования кортежа из аэропорта к месту проведения встречи неожиданно поступает команда проследовать в центр Киева, куда поездка не планировалась. Горбачев захотел показать немецкому визитеру знаменитый Крещатик. Через несколько минут правительственные лимузины с небольшой личной охраной появились на центральной площади Киева. Высокие московские и немецкие гости сразу же столкнулись с возбужденными продавцами «дикого» рынка. Это была неприглядная картина: торгаши выкрикивали оскорбления «москалям» и начали бросать в сторону гостей книги с прилавков.

Импровизированный выход «в народ» оставил тяжелый осадок, создавал головную боль сотрудникам служб охраны и безопасности. В такой неразберихе могло случиться более серьезное, чем то, что произошло на площади. Для меня ущерб оказался натуральным: я получил мощный удар по лицу от детины, пробивавшегося из толпы к охраняемым лицам.

При встрече с руководителями республики Кравчуком, Гуренко и Фокиным (они приехали в Межигорье увидеться с Горбачевым) канцлер Коль подчеркнул, что ФРГ заинтересована, чтобы в СССР была достигнута стабильность, успокоились разбуженные сепаратизмом союзные республики.

На открытой лужайке Горбачев обращался к журналистам: «Я увидел со стороны канцлера ФРГ большую заинтересованность и солидарность с тем, что мы делаем в Советском Союзе». Но плохое настроение Горбачева было заметным. Он потерял былую решительность, даже многословие и красноречие, присущие ему в начале перестройки. Нервничал из-за трудностей внутриполитической ситуации, нежелания украинских лидеров поддержать Союзный договор. У республиканских руководителей радости и теплоты при свидании с ним в окрестностях Киева также не наблюдалось. Горбачеву приходилось лавировать между консервативными и демократическими силами, между явным давлением партийной номенклатуры и набиравших силу национал-демократов.

Среди ближайшего партийного окружения Горбачева не было людей, которые осмеливались бы высказать иное мнение, чем Генеральный секретарь ЦК. Исключение в те дни составляли, возможно, только Рыжков и Ельцин. При таком положении демократическая оппозиция брала на себя инициативу.

Так закончились последние мои обязанности по обеспечению безопасности Горбачева. До провозглашения ГКЧП оставался один месяц.

Анализируя приезды Горбачева на Украину, хочу вернуться в годы, когда мне, молодому оперативному сотруднику КГБ, приходилось участвовать в мероприятиях по обеспечению охраны приезжающих в Кузбасс земляков — космонавтов Алексея Леонова и Бориса Волынова. Органам КГБ из Москвы поступали команды в Кемерово проводить охранные мероприятия по самому высшему разряду, ведь тогда после первых полетов человека в космос, они, герои, военные летчики, становились носителями важных государственных секретов.

Наиболее памятными остаются несколько дней, когда меня определили в непосредственное сопровождение председателя Совета министров СССР Алексея Николаевича Косыгина при посещении Кузбасса. Это считалось особым поручением: не каждому периферийному оперу доверялась ответственная миссия находиться рядом с руководителем правительства страны и решать вопросы обеспечения его безопасности.

После встречи с шахтерами в забое угольной шахты в городе Ленинск-Кузнецком Косыгина и сопровождающих его нескольких министров пригласили в столовую, где был накрыт богатый стол. «Неплохо живете. Дайте мне кефир», — сказал глава правительства. Нашли с большим трудом. Косыгин выпил бутылку кефира и дал команду не задерживаться и следовать дальше. Можно с улыбкой было наблюдать, как голодные министры хватали со столов продукты, распихивали по карманам и бежали к своим машинам.

В Белово была организована встреча Косыгина с женами шахтеров. Подготовленные активистки в речах благодарили партию и правительство за счастливую и обеспеченную жизнь. Хмуро выслушав торжественные выступления, Косыгин задает каверзный вопрос: «Если у вас, женщины, все так прекрасно в жизни, почему же рожаете мало детей? Ответьте мне откровенно». Последовали незапланированные выступления, которые стали напоминать эпизоды шолоховского женского бунта. В действительности оказалось: и зарплата маленькая, и отсутствуют детские садики, школьников трудно одевать и учить, барачное и неблагоустроенное жилье, тяжелый труд шахтеров, когда муж приходит с работы усталый, словно убитый, «куда там до рождения детей!».

В Новокузнецке городские власти решили показать Косыгину только что открытый, прекрасный по тем временам гастроном. Увидев свежую заасфальтированную дорожку к зданию, он отказался от посещения магазина.

В Кемерово Косыгин на мощном химическом комбинате прошелся по новым цехам, где монтировалось итальянское оборудование. Я наблюдал за ответами директора на сердитые вопросы Косыгина: почему истрачены государственные средства на устаревшую итальянскую технологию, ведь существуют новейшие голландская и японская? Тут же, на месте, глава правительства принимал конкретные решения. Вскоре в область прибыли японские и голландские специалисты. Такому руководителю страны, каким был Косыгин, невозможно было показывать «потемкинские деревни» или рапортовать громкими достижениями.

Если вернуться к исторической памяти, то Кузбасс главы правительства СССР посещали и раньше. В 1932 году во время посещения председателем Совета народных комиссаров Вячеславом Михайловичем Молотовым шахты в городе Прокопьевске машина, на которой он ехал, внезапно свернула с дороги и опрокинулась на краю оврага. Молотов и сопровождающие лица чудом избежали смертельной опасности. Молотов вспоминал, что в Прокопьевске на него готовилось покушение. Водитель дал показания, что должен был совершить террористический акт, но в последний момент затормозил перед глубокой пропастью. В области были проведены аресты многочисленных «врагов народа».

А теперь возвращаюсь к своей практике проведения мероприятий по обеспечению безопасности высших должностных лиц. В республике принимались как советские, так и многие иностранные лица, в том числе президенты США Дж. Буш и Никсон, президент Франции Миттеран, премьер-министр Канады и другие. Памятен прилет в Киев Миттерана на легком реактивном самолете в составе делегации из семи лиц — секретаря, помощников и охраны. Отмечались скромность, тактичность, уважительность к нашей охране со стороны зарубежных лидеров. Многие помнят, что Дж. Буш сам предложил сфотографироваться с сотрудниками украинского КГБ.

 

Глава пятнадцатая

1991-й — последний год существования Советской власти (на грани краха)

1991 год стал последним годом существования Советского Союза, объединявшего пятнадцать федеративных социалистических республик. Конечно же, никто из нас такого будущего для страны не предвидел, не желал, не ожидал. Наоборот, в начале этого года в парламенте и обществе продолжались бурные баталии по дальнейшему государственному переустройству нашей державы, расширению демократических преобразований и завершению подготовки к подписанию нового Союзного договора.

Знакомство с Украинской ССР я начинал с истории, первых лет установления в ней советской власти, интересовался больше периодом создания легендарной Всеукраинской ЧК. Но в 1991 году мне приходится переживать события последнего года советской, рабоче-крестьянской власти в республике.

Общественно-политическая и экономическая обстановка на Украине не избежала тех тревожных негативных тенденций, которые были характерны в этот год в целом для всей страны. В крупных пролетарских городах не прекращались многотысячные митинги, забастовки, демонстрации, вызванные неспособностью правительства обеспечивать население продуктами питания и товарами первой необходимости, снижением жизненного уровня и ухудшением состояния общественного правопорядка. К запрещению массовых собраний, шахтерских забастовок, тем более к их пресечению правоохранительные органы уже не прибегали, успевали лишь фиксировать их количество да характер протестных лозунгов. Забастовки шахтеров длились месяцами, с ними свыклись, и они, к сожалению, становились рядовым явлением.

В марте создалась крайне напряженная обстановка в Москве. Лидеры набирающего размах демократического движения намечали провести демонстрацию собственной силы с главными требованиями «Долой президента и коммунистическое правительство». В ответ властями принимается решение подтянуть к Кремлю танки и войсковые подразделения для обеспечения надлежащего правопорядка, нарушенного в столице продолжающимися митингами. Ожидаемого выступления демократических кругов не произошло, но само появление у Кремля бронетехники и воинских подразделений приводило людей к озлоблению. Происходящее свидетельствовало, что правящая власть проявляла свою неспособность без бряцания оружием нормализовать ситуацию и управлять государством. Развернувшееся противостояние политических сил не способствовало единству и сплочению народов в стране. На критические выступления по поводу появления танков у стен Кремля Горбачев начал оправдываться: «Зачем демонстрировать силу? Надо договариваться». Создавалось впечатление, что все происходило без его ведома.

На Украине к этому времени определился окончательный расклад противоборствующих политических сил, завершилось утверждение реальной многопартийности и плюрализма. Партийная междоусобица приводила к резкому разделению и размежеванию украинского общества на воинствующие политические блоки. Политизация различных слоев населения, ранее наблюдавшаяся только в западном регионе, стала проникать в спокойные по обстановке областные центры. Даже в моем избирательном округе, небольшом провинциальном городке Коростышеве, произошли массовые беспорядки, завершившиеся погромом милицейских помещений.

В республике возрастало недоверие к центральным союзным властям и усиливалось стремление к национальному обособлению. Столь желательные для всей страны демократические реформы, приветствовавшиеся на начальном этапе горбачевской перестройки, стали существенно терять народную поддержку.

Население страны не покидала тревога, вызванная резким обострением межнациональных отношений. Разгоралась настоящая война между Арменией и Азербайджаном из-за Нагорного Карабаха; пролилась кровь в Сумгаите, Баку, Тбилиси, Вильнюсе; в Узбекистане и Киргизии прошли погромы турко-месхетинского населения.

Несмотря на постоянное информирование органами госбезопасности руководства страны об усилении тенденций к сепаратизму в союзных республиках, необходимости разрешения застарелых и появляющихся национальных проблем, упускалось время, когда еще оставались шансы предупредить возникновение взрывов национального самосознания. Действия экстремистских элементов надлежало пресекать, пока они не приняли массового масштаба и не пролилась кровь. При появлении малейших признаков межнациональных столкновений и возникновении угрозы насилия необходимо было вмешаться всем миром, а не ограничиться направлением войск и спецслужб, посредством которых надеялись решить сугубо политические и гражданские проблемы.

Когда произошел жесточайший погром армянского населения в городе Сумгаите с десятками зверски убитых стариков, женщин и детей, в стране стали раздаваться голоса недовольства неадекватной реакцией на происходящее союзных и республиканских властей. Вместо того чтобы придать этим трагическим событиям всеобщее осуждение и в соответствии с действующим законодательством сурово наказать несколько десятков преступников, ограничились партийными взысканиями. После этого националистам всех мастей стало ясно, что в СССР им дозволено многое, почти все.

Верховный совет СССР принял решение об объявлении в Азербайджанской ССР чрезвычайного положения, но и эти меры не спасали и игнорировались. Антисоветские выступления и кровавые события в Баку начались с ввода в город частей военно-воздушных и внутренних войск. Применение союзных войск для стабилизации ситуации местные радикал-националисты объявили московской оккупацией; десантникам в городе и пограничникам на границе оказывали вооруженное сопротивление. Не подлежало сомнению, что насильственные действия организовывались ими с целью ликвидации в республике законных органов советской власти.

Нагнетанию обстановки способствовало вытеснение и удаление армянскими властями со своей территории около 250 тысяч граждан азербайджанской национальности. Изгнанные прибывали в Баку. Примерно такое же количество армянского населения было вынуждено бежать с азербайджанской территории и искать спасения в Армянской ССР и других регионах страны.

Когда в Баку националистические элементы спровоцировали организованные массовые беспорядки, в городе находился достаточный контингент воинских соединений, но никто не спешил вмешиваться, все ждали команд из центра. Председатель КГБ Азербайджана Вагиф Гусейнов (до назначения в КГБ он был секретарем ЦК ВЛКСМ, первым секретарем Бакинского горкома Компартии) доложил Крючкову о тяжелейшей обстановке в республике и задал вопрос, почему бездействует центр, не отдается команда противодействовать насилию? Проводятся многочисленные заседания, совещания, но никто ничего делать не хочет. Что стоит за этим? Крючков ответил, что решения у нас принимаются, к сожалению, либо поздно, либо вообще не принимаются. В конечном итоге основную ответственность за происходящее в республике отнесли на счет Гусейнова, который пришедшими к власти радикальными националистами был арестован, просидел в тюрьме около года, подвергался издевательствам и был освобожден в связи с тяжелыми заболеваниями.

Применение вооруженной силы (молодые офицеры и безусые солдаты) против массовых демонстраций в Баку, Вильнюсе, Тбилиси приводило к более тяжелым последствиям, нападкам на Советскую армию, антирусским выпадам, дискриминации центральной союзной власти и усилению сепаратизма.

После инспирированных националистическими элементами кровавых событий руководство страны, уходя от прямой ответственности, стало искать «крайних и виновных», подставляло под удары Советскую армию, КГБ и МВД, перекладывая на них всю вину за наступившие последствия.

После того как «наверху» отошли от закона и правды, сотрудники КГБ задумались: как действовать? Органы госбезопасности все больше стали использоваться для «латания дыр», выполнения обязанностей, не отвечающих их реальным возможностям. Например, когда случались межнациональные столкновения в союзных республиках (Армения, Казахстан, Прибалтика), туда неизбежно направляли первого заместителя председателя КГБ СССР Бобкова, владеющего умением и тактом разрешения острых конфликтов. Я наблюдал его работу в период совместной командировки в Армению, когда он в течение суток в пригороде Еревана усмирял армян-репатриантов, недовольных отношением и притеснениями со стороны коррумпированных местных властей.

В союзные республики Закавказья часто командировались заместитель председателя КГБ СССР Пирожков, генерал-лейтенант Кравцов, генерал-майор Мартынов в составе групп контрразведчиков и пограничников, которые оценивали беспорядки в республиках Закавказья как прелюдию к развалу Советского Союза.

Огромная тяжесть легла на плечи сотрудников МВД Союза. Министр внутренних дел Бакатин, сам непосредственный участник локализации межнациональных столкновений, отмечал: «…редкий случай, когда органы госбезопасности страны четко и оперативно арестовали подстрекателей и организаторов происходящих в Закавказье антисоветских событий». Но вскоре по устному указанию из Москвы все арестованные инспираторы были выпущены благодаря, как заметил Бакатин, «сговору членов Политбюро с Горбачевым». Министр Бакатин возмущался закулисными переговорами, когда «втихую договорились, и неожиданно, даже для МВД, арестованные оказались на свободе».

Сотрудники госбезопасности не могли защитить государство, ибо верховная власть годами не принимала надлежащих мер, все больше отходила от применения закона и скрывала истинную правду о происходящих событиях.

Руководители силовых ведомств на местах не желали брать всю ответственность на себя, чтобы не подвергнуться наказанию и общественному порицанию. Выработался своеобразный синдром боязни того, что руководство страны сделает виновными их, а само останется будто в неведении. К примеру, Съезд народных депутатов СССР бурно обсуждал сложившуюся ситуацию в Тбилиси, где для удаления демонстрантов с центральной площади были привлечены войска. В результате возникшей паники и массовой давки погибло 19 участников митинга. Как установила судебно-медицинская комиссия, причиной смерти всех погибших, за исключением одного, являлась асфиксия в результате сдавливания грудной клетки в толпе. Депутатам были показаны документальные съемки этого происшествия: одна лента, сделанная демократами, другая — сотрудниками органов госбезопасности. Они разнились между собой в показе инспираторов, оценке действий военных, которых обвинили во всех грехах.

После этих событий я обратился к Чебрикову:

— Виктор Михайлович, вы по партийной линии курируете силовые ведомства, владеете полной и объективной информацией о происшествии в Тбилиси. Там молодые солдаты были вынуждены исполнять приказ о разблокировании площади и от подлых нападений экстремистов, скрывавшихся в толпе, прикрываться саперными лопатками. Выступите, объясните истинное положение дел.

— А ты думаешь, что Михаил Горбачев и Эдуард Шеварднадзе не знают, что и как в действительности произошло? Но, как видишь, сидят и молчат. Горбачев утверждал, что ничего не знал о применении войск, о жертвах в Тбилиси. Когда все случилось, он находился за границей. На самом же деле я докладывал ему обстановку, запрашивал санкцию на использование военной силы. Кто, как ты думаешь, кроме Верховного главнокомандующего мог отдать такой приказ? Советская армия, органы госбезопасности не могут играть самостоятельной роли. Когда политическая линия государства будет твердая, тогда можно ожидать успехов в борьбе с антигосударственными явлениями, — учил меня жизни умудренный и осторожный Чебриков.

А Горбачев уже после этих событий отмечал: «В Тбилиси партийным лидерам и членам ЦК грузинской Компартии надо было идти к народу. А они, как выяснилось, все сидели в бункере и уповали только на военную силу».

В 1991 году в Вильнюсе были применены войска: десантники и спецназ КГБ «Альфа» захватили республиканскую радиостанцию и телевизионную вышку. Во время спровоцированных националистами событий погибли 13 человек. В выступлении в Верховном совете Горбачев заявил, что ничего не знал, как он выразился, «о самоуправстве военных и КГБ», происшествие в Вильнюсе явилось для него «полной неожиданностью».

Во главе группы народных депутатов СССР Борис Олейник направился в Вильнюс для выяснения того, кто дал военным команду действовать. Понятно, что сами военные без приказа или устного разрешения не могли даже тронуться с места. В итоге Олейник убедился в том, что трагедия в Вильнюсе произошла не без ведома Горбачева. «Поверьте, мне очень хочется ошибиться, но все делалось по одному сценарию, о котором вы, как обычно, не знали, не понимали, разводили руками и уже с опозданием посылали нас, свою пожарную команду, все выяснять», — упрекал он Президента СССР.

На заседании Политбюро ЦК первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Ислам Каримов со всей откровенностью обратился к Горбачеву: настала пора перестать делать вид, будто все, что происходит в стране, возникает стихийно. Ведь очевидно, что существуют специальные центры и люди, которые организуют самые опасные процессы. Нам нужно говорить об этом открыто, называть их.

Чувствовалось, что по многим вопросам в Политбюро ЦК уже не было единства. Собственную линию начало проводить руководство созданной Российской коммунистической партии во главе с Иваном Кузьмичом Полозковым. Аналогично образованию самостоятельного российского КГБ при Иваненко, нарушавшего централизованную систему госбезопасности, российские коммунисты настаивали на созыве внеочередного съезда КПСС, не скрывали намерения добиться отставки Горбачева. Последний жаловался, что Полозков настраивает против него «своих» и подрывает его авторитет.

На заседании Политбюро ЦК было решено 25 июля провести внеочередной пленум ЦК КПСС. Обстановка была такова, что Назарбаев решил опередить события и высказался, что на пленуме могут снять с работы Горбачева, а вслед за ним — «и нас всех». Станислав Гуренко с присущей ему твердостью поддержал своего казахстанского соратника, заметил, что на Украине авторитет Горбачева настолько мал, что его уже никто не замечает.

20 июля Ельцин издает указ, запрещающий деятельность КПСС в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР. Провозглашалась «департизация», на которой давно настаивали демократические оппозиционные силы для ослабления влияния коммунистов на рядовые массы.

Президент СССР Горбачев не отреагировал на подготовленную провокацию накануне намечаемого на 25 июля пленума ЦК КПСС, хотя был правомочен отменить правовой акт Ельцина. Пленум не подготовили, проект Союзного договора до конца не был доработан, а Горбачев в начале августа отбыл отдыхать в солнечный Крым.

Чебриков так прокомментировал отсутствие четкого курса партии в те дни: «Горбачев елозил, безостановочно суетился, потом начинал метаться из стороны в сторону так, что курс партии просто исчез…»

Для деятельности КГБ Украины в этот отрезок времени наиболее существенным явилось то, что республиканская националистическая оппозиция стала ориентироваться на блокирование и согласованность проводимых действий против советской власти с московскими «демократическими» кругами. Это братание показало, что «имперские братья» вместе с главарями зарубежных центров ОУН стали успешными учителями для сторонников украинского «национал-освободительного движения». В Москве «Демократическая Россия» объединила довольно многочисленную силу (свыше 30 партий и общественных организаций) на платформе создания оппозиции КПСС и устранения коммунистов с властной и политической арен.

Не только между двумя республиками, но и в масштабах страны осуществлялось еще более широкое объединение антисоветских элементов. В частности, было провозглашено создание так называемого «Межнационального комитета защиты политзаключенных», представлявшего собой организационное формирование ранее судимых украинских, прибалтийских, армянских, грузинских националистических элементов.

Консолидация демороссов и украинских оппозиционеров оформилась в Харькове на проведенном 26–27 января 1991 года «демократическом конгрессе». Об открытых и закулисных решениях нам было известно практически все: была разработана совместная программа действий, ориентированная на разрушение основных устоев социалистического государства. Лидеры демороссов провозглашали привлекательные лозунги: проведение в стране земельной реформы и предоставление всем горожанам земельных участков; внедрение вариантов приватизации, гарантирующих получение каждым жителем страны своей доли в государственной собственности; заключение двусторонних межреспубликанских экономических договоров и, наконец, общая политическая платформа — завоевание и приход к власти мирным, ненасильственным путем.

В обращении «К народам России и Украины» Демократическая Россия и Рух Украины, пользуясь демагогической фразеологией, заявляли, что они не против заключения Союзного договора Он должен привести к образованию базирующегося на уважении прав человека и национальных интересов содружества суверенных государств, добровольно вошедших в Союз, для реализации своего суверенитета и сохранения взаимно выгодных тесных и давних экономических отношений.

Особенно ловкой была агитация, направленная на оказание влияния на армию и сотрудников правоохранительных органов. Их пытались убеждать, что «уходящая с политической арены власть Коммунистической партии» постарается увлечь за собой военных, КГБ, милицию, поссорить и отделить их от народа. Демократический конгресс заверял, что после того как пролилась кровь в Алма-Ате, Баку, Тбилиси, Вильнюсе, патриотически настроенные советские генералы и офицеры никогда не применят оружия против своего народа. Кто из них отдаст такой приказ, тот будет объявлен государственным преступником. «Вы для народа, присягали на верность ему, а не отдельным руководящим лицам, какое бы положение они не занимали».

В разработке стратегических и тактических установок «демократического движения» принимали участие многие народные депутаты СССР и общественные деятели, известные в стране.

Украинские националисты испытывали радость по поводу появления в России политических деятелей, которые считали, что существование советской империи пошло во вред всем народам, в том числе и российскому.

Я хочу сослаться на высказывания Галины Старовойтовой, с которой мы жили в одном подъезде. Иногда мы виделись и перебрасывались текущими новостями. В общении она была приветливой, доброжелательной, диаметрально отличалась от резкого и жесткого политика, чуть ли не единственного из народных депутатов, кто открыто выступал за проведение люстрации сотрудников госбезопасности. Может, я ошибаюсь, но такие неистовые личности должны быть в каждом обществе для эволюционного или революционного движения вперед. Вообще я убежден, что без участия и мнения женщин, матерей и жен, нельзя проводить настоящую государственную политику. Старовойтова не скрывала, что призывает демократические силы к решительной борьбе за захват политической власти, «замене всей социалистической системы», а не только устранению «старой гвардии». Еще до возникновения ГКЧП она отзывалась о Горбачеве как «последнем Президенте СССР, который будет смещен военной диктатурой». Считала, что на смену ему должны прийти молодые и демократичные фигуры, как она выражалась, подобные Анатолию Собчаку или «умному и опасному» Вадиму Бакатину.

Вспоминаю нашу последнюю встречу опять-таки у подъезда дома. И я, и она уже были отстранены Ельциным от своих государственных постов, но Старовойтова оставалась депутатом Государственной думы. Она поинтересовалась тем, как идут мои дела, продолжаю ли работать. Я был в веселом настроении: «Зачем мне работать? Я могу прекрасно существовать, ведь я знаю, в каком иностранном банке хранятся деньги компартии. Имею возможность получать неплохие дивиденды». Трудно себе представить поразившее ее чувство удивления, которое оставалось на ее лице даже после того, как она поняла мою шутливую иронию.

В апреле 1991 года я имел возможность ознакомиться с закрытым документом ЦРУ, где содержались экспертные характеристики складывающейся обстановки в СССР. Американская разведка отмечала, что экономический кризис, антикоммунистические силы и устремления республик к суверенитету разрушают «советскую империю и систему власти». Церэушниками не была забыта Украина: «Во второй по величине республике, с 50-миллионным населением, набирает скорость сепаратистское движение в сторону независимости». Бастующие шахтеры в своих требованиях настаивают не только на экономических приобретениях, но также «на структурно-экономических и политических переменах». В плановой экономике набирают силу не рыночные отношения, а бартерные сделки на местном и республиканском уровне. Коммунистическая партия СССР распадается как регионально, так и идеологически. К сожалению, аналитические службы ЦРУ не ошибались, рисовали близкую к нашей суровой действительности картину.

Американские спецслужбы предвидели, что горбачевская перестройка может привести к уничтожению социалистических устоев, подорвать существующую государственную систему. Об этом мог свидетельствовать необычный визит президента Буша-старшего в конце июля 1991 года, буквально накануне ГКЧП. Горбачев привлек к переговорам с Бушем очень узкий круг доверенных лиц, чаще всего беседовал с ним с глазу на глаз, «старался при первой возможности уединиться», вспоминал руководитель аппарата Президента Болдин.

1 августа 1991 года правительственная делегация США во главе с президентом Бушем прибыла в столицу Украины. Накануне в течение недели сотрудники КГБ республики вместе с передовой группой американских спецслужб — специалистов по вопросам охраны, связи, средств массовой информации в количестве более 60 человек под руководством женщины-подполковника — готовили мероприятия по обеспечению безопасности в период пребывания в Киеве высокого зарубежного гостя. С нашей стороны постоянный контакт с американцами поддерживали Шама, Демиденко, ответственные работники технических служб, правительственной связи и другие. Сотрудникам советских и американских спецслужб были розданы специальные значки с советской и американской символикой, чтобы в массовых охранных мероприятиях можно было определять друг друга.

Программа пребывания президента США была насыщенной до предела: посещение мемориала в Бабьем Яру, где покоятся тела расстрелянных фашистами в годы оккупации более 200 тысяч евреев, русских, украинцев; официальные встречи и обеды, переговоры с руководством Украины.

Несмотря на конфиденциальные контакты и предшествующие договоренности Горбачева с Бушем при встрече на советском корабле у берегов Мальты, спецслужбы США не прекращали использовать массированные возможности для полного развала СССР. В то же время Буш продолжал открыто демонстрировать поддержку курса Горбачева, но в узком кругу делился мыслью о том, что политика США зависит не от дружбы с тем или иным государственным лидером, а только от американских глобальных интересов. Объективно надо признать, что межгосударственные отношения нашей страны с США, особенно в области разоружения и прекращения гонки вооружений, улучшились. Казалось, заканчивалась оголтелая «холодная война».

Американцы распространяли официальные заявления о том, что они заинтересованы в неделимом Советском Союзе. Провозглашалась забота о нераспространении и сохранении в руках центральных советских властей ядерного оружия, им импонировали близкие отношения признанных мировых лидеров Буша и Горбачева. Не последней скрипкой в этом оркестре международных связей была явно проамериканская политика МИД во главе с Шеварднадзе.

Одновременно США на дипломатическом уровне настаивали на предоставлении более широких полномочий союзным республикам. Законность вхождения в состав СССР прибалтийских республик — Литвы, Латвии, Эстонии — в международно-правовых отношениях ими не признавалась со времен окончания Второй мировой войны.

Выступление Буша в украинском парламенте было исключительным событием в политической жизни республики. Депутаты, члены правительства услышали речь видного международного политика, в которой была обозначена позиция американского государства в отношениях с СССР, а также по другим важным вопросам. Мне было интересно видеть бывшего директора ЦРУ, в ведомстве которого планировались тайные операции против СССР и готовились мировые государственные перевороты.

Речь Буша была тщательно продуманной «операцией влияния». С парламентской трибуны он сделал заявление о недопустимости со стороны Украины отмежевываться от СССР, что на самом деле расходилось с реальными шагами по развалу СССР.

Вот некоторые запоминающиеся фрагменты из выступления президента США. «Мы будем поддерживать в республиках тех, кто стремится к свободе, демократии и экономической независимости. Америка не будет поддерживать тех, кто стремится к независимости только для того, чтобы заменить тиранию местным деспотизмом. Мы не будем помогать самоубийственному национализму, порожденному на почве межнациональной ненависти… Когда штаты в Америке не были едины, у нас не было мира и процветающей экономики; когда сотню лет назад штаты спорили, чьи законы — центра или штатов — важнее, у нас не было процветающей демократии. Украинцы — сильный народ. В американскую кровь вливались украинцы, которые ехали за океан и нашли там вторую родину».

Народный депутат СССР Виталий Коротич отмечал, что не впервые Буш проявлял заботу о судьбах украинского народа, что еще во времена Рональда Рейгана в США «усердно заговорили о любви к Украине». Вице-президент Джордж Буш спел тогда перед толпой украинских националистов первую строфу из любимой песни «Ще не вмерла Україна», а президент Рональд Рейган прямо потребовал отметить годовщины возникновения на Украине всех антисоветских банд, включая бандеровские (которые по уши в крови и грязи, это у нас известно каждому). Президент обласкал даже гнусненького старичка по фамилии Стецько, который под фашистским крылом провозглашал когда-то во Львове некую «украинскую державу», в самом акте о провозглашении которой (цитирую по американскому историческому журналу) было сказано: «Нововозникающая Украинская держава будет тесно сотрудничать с национал-социалистической Германией, которая под водительством своего фюрера Адольфа Гитлера творит новый порядок в Европе и во всем мире…» Президент и его люди вдруг заговорили о любви к Украине так, будто им стало окончательно ясно, что «украинская карта, не разыгранная в свое время Гитлером, снова роздана для игры». Мне представляется исключительно интересным это заключение демократа Коротича.

Несмотря на то что американский народ волнует судьба людей на Украине, представители Руха окрестили президента США Буша «рупором Горбачева» и «посланником Москвы». Подливал масла в огонь отказ Буша встретиться с руховцами, «хотя бы на несколько минут». Президент США сослался на отсутствие у него свободного времени.

Я разговаривал с начальником личной охраны президента, когда подошел Буш и заявил, что он хотел бы поблагодарить сотрудников украинских спецслужб, которые вместе с американскими коллегами осуществляли его безопасность, и сделать памятное фото. Мы уже было приготовились к фотографированию, как кто-то предложил принести из зала заседания парламента флаги СССР, Украины и США; памятная фотография президента США с нашими сотрудниками была сделана.

В те дни состоялась встреча Буша и Кравчука наедине — переговоры с глазу на глаз. У нас имелись данные о том, что после встречи Буш оценил взгляды украинского лидера как «убийственно националистический уровень демократии, что защищает политику США лучше, чем любые ядерные боеголовки». После посещения Киева, несмотря на слова Буша в украинском парламенте в пользу целостности СССР, Белый дом стал демонстрировать «позитивное отношение к происходящим на Украине сепаратистским событиям». Американской стороной были даны обещания расширять прямые отношения с Украиной, увеличивать объем торгово-экономического и культурного сотрудничества.

Из поступающих разведывательных данных было видно, что озабоченность спецслужб США вызывал не сам факт развала СССР, а опасения «югославизации союзных республик», которые могли создавать угрозу национальным интересам США и НАТО. Украинский фактор учитывался как крайне серьезный не только в связи с возможным возникновением негативных ситуаций в рамках СССР, а как опасный детонатор воздействия на «баланс напряженности в Европе», риск обострения этнического противоборства различных национальных групп.

Истинная роль американской администрации проявилась вскоре после посещения Киева, когда Ельцин из Беловежской пущи позвонил Бушу и доложил, что с СССР покончено. В ответ президент США, противореча своему выступлению в украинском парламенте, высказался прямо: «Соединенные Штаты приветствуют исторический выбор в пользу свободы, сделанный государствами Содружества. Несмотря на потенциальную возможность нестабильности и хаоса, эти события явно отвечают нашим интересам».

 

Глава шестнадцатая

Шахтерские забастовки — разрушительная сила, с которой КГБ не боролся

В политической и оперативной обстановке последних лет советской власти наиболее серьезное значение для судеб СССР и союзных республик играло забастовочное шахтерское движение, обострившееся в 1991 году. Начиная с 1989 года, забастовочное движение шахтерских коллективов охватывало угольные регионы страны, приобретало организованный характер и предстало разрушительной силой, способной диктовать политические и экономические требования и добиваться их реализации. В годы перестройки шахтеры стали настоящими революционными лидерами рабочего класса; именно в шахтерских краях — сибирском Кузбассе, украинском Донбассе — звучал голос трудового народа.

Протесты шахтеров имели давние корни. Правительство страны в первую очередь обращало внимание на выполнение плановых заданий по добыче угля, но совершенно недостаточно уделяло внимание социально-бытовым условиям жизни шахтеров, особенно на Украине: шахты были старые, взрывоопасные, с пластами глубокого залегания, требовали обновления производственных мощностей.

Будучи депутатом Верховного совета СССР в Ворошиловградской (ныне Луганской) области, я увидел, какими тяжелыми были условия работы и быта в жизни шахтеров. Доля ручного труда достигала 60 %. В находившихся на балансе угольных предприятий жилых домах одна четверть не имела водопровода, в 40 % отсутствовала канализация и центральное отопление, более трети требовали капитального ремонта.

Годы проволочек и лавирования в решении первоочередных задач в сфере тяжелого производственного процесса, неустроенного барачного быта проявились невиданными для социалистического строя явлениями — шахтерскими стачками и забастовками (оружием пролетариата называл их В. Ленин).

Начальный этап забастовочного выступления шахтеров Горбачев расценивал как «убедительный пример зарождающейся демократии и самовыражения трудящихся масс». В КГБ мы хорошо знали заключения зарубежных советологов: «Если шахтеры поднялись против советской власти, в Кремле добра ждать не следует».

Выступления шахтеров простирались от недовольства социально-бытовой сферой, тяжелыми условиями труда, травматизмом, технической отсталостью, низкой заработной платой до политических требований, вызванных кризисом власти и перестроечных реформ. В настроениях значительной части населения преобладало раздражение повышением розничных цен на товары продовольственной группы, отсутствием правительственной программы выхода из кризиса. Так, в требованиях шахтерских коллективов «Павлоградугля» содержалось 66 пунктов, из них 41 — к союзным органам власти, Министерству угольной промышленности СССР, а 25 пунктов — к местным республиканским властям. Созданные инициативные забастовочные комитеты в Кузбассе первыми начали выдвигать и политические требования: отставка Президента СССР и союзного правительства, департизация армии, КГБ и МВД, вывод парткомов с предприятий, увольнение непопулярных руководителей партийных органов, обеспечение независимости средств массовой информации.

Забастовочные комитеты стали активно вторгаться в вопросы замены административно-управленческого, инженерного персонала на шахтах и организовали органы шахтерского самоуправления. На этой почве происходили противоречия между действующими законными органами власти и самостийно создавшимися. Сплоченные шахтерские комитеты претендовали на полноту власти в городах и на предприятиях. На многих шахтах поменяли «красных» директоров, избрали руководителями угодных стачкомам лиц, которые сквозь пальцы смотрели на нарушителей трудовой дисциплины и были готовы поступиться общегосударственными интересами ради групповых, местных. В ряде шахтерских городов партийная и исполнительная власть показала свою беспомощность, избегала контактов с бастующими и выжидала указаний сверху, из-за чего утрачивала доверие.

В России забастовочное движение шахтеров стало широко использоваться для ликвидации советской власти, оказания давления на Коммунистическую партию. Взамен на поддержку демократических политиков шахтерам раздавали обещания развивать угольную промышленность, субсидировать социальные программы, провести реконструкцию шахт и поднять жизненный уровень. В итоге большинство шахт оказались закрытыми, а рядовые шахтеры ровным счетом ничего не получили.

Во всех бедах в угольной промышленности пытались обвинить центр. Председатель Совмина В. Фокин в выступлении по украинскому ТВ заявил, что у шахтеров есть основания испытывать неудовлетворенность ходом выполнения постановлений, принятых Советом министров СССР. Шахтеры вправе были спросить руководство страны и республики, как им жить и работать дальше. Вывод следовал сам собой: если бы Украина не была зависима от Москвы, то шахтеры не оказались бы в бедственном, брошенном положении.

В этих кризисных условиях не могла пройти мимо влияния на шахтеров руховская народная Рада, выразившая поддержку стачечных комитетов в их требованиях передать Верховному совету Украины полноту политической власти, а всю союзную собственность на территории республики — народу Украины.

Как органам безопасности держать ситуацию под контролем? Главное — не допускать антиобщественных проявлений среди тысяч возмущенных шахтеров. Мы понимали, что ответственность за любое происшествие в этой волнующейся, уставшей массе, если будут жертвы, спишут на силовиков. Но общая установка: «силу не применять» — продолжала для нас неукоснительно действовать.

Сотрудники КГБ, наряду с традиционной оперативно-розыскной деятельностью, были ориентированы на необычные формы работы. В экстренных условиях во время забастовок они выходили в народ, устанавливали прямые контакты с руководителями забастовочных комитетов, авторитетными лидерами, мастерами, бригадирами с целью влияния на обстановку, предупреждения экстремистских актов и применения оружия или взрывчатки, исключения призывов к насильственным действиям. Вспоминается такой случай. Получив шифровку о тревожной обстановке среди шахтерских коллективов в Краснодоне, я позвонил по ВЧ-связи начальнику городского отдела КГБ (фамилии, к сожалению, не помню). Выслушав доклад толкового чекиста, я рекомендовал ему пойти в народ, установить контакт с лидерами забастовочного движения шахтеров и оказать на них позитивное влияние. Общение нашего сотрудника в шахтерской среде привело к тому, что через два дня он сообщил мне о состоявшемся экстренном пленуме Краснодонского горкома КПУ, на котором он был избран первым секретарем ГК.

Нами вносились предложения подготовить законодательство о забастовках. Высказывалась целесообразность запрета проведения забастовок под землей, установления ответственности стачечных комитетов за обеспечение безопасной эксплуатации установок и механизмов, от которых зависит жизнедеятельность шахтовых предприятий.

В период шахтерских забастовок органы КГБ предотвратили возникновение массовых беспорядков и провокационных столкновений с силами правопорядка, попытки скатывания политического и социального протеста на путь экстремизма. Осуществлялись соответствующие мероприятия, чтобы не допустить негативного зарубежного влияния (оно достигло тогда пика) и антиобщественных элементов внутри страны на деятельность созданных рабочих комитетов. И все же агентура иностранных спецслужб и западные профсоюзы стали проникать в забастовочное движение. Противник не скрывал, что настало удачное время воспользоваться разочарованием советских шахтеров своим экономическим положением и неуверенностью в завтрашнем дне.

Прибывавшие в республику по приглашениям стачечных комитетов иностранные граждане (среди них корреспонденты, разведчики, эмиссары) снимали жизнь шахтеров, их дома барачного типа, неустроенные бытовые помещения на фоне роскошных апартаментов управленческого аппарата шахты. Подбрасывали провокационные лозунги, в частности о том, что парткомы, профсоюзы, управленцы сидят на шее шахтеров.

Гражданин ПНР, представитель польского рабочего движения «Солидарность», пытавшийся проводить среди забастовщиков агитацию за независимость Украины, был выдворен нами в 24 часа за пределы республики.

Забастовочное движение шахтерских коллективов сыграло определяющее влияние на дальнейшее развитие обстановки в стране, на разрушительные процессы в социалистическом обществе. Забастовочная солидарность с представителями других отраслей становилась универсальным средством борьбы различных социальных групп населения за достижение своих политических и экономических целей. Все это принимало классические формы назревания пролетарских революций: верхи не могут, низы не хотят; пропасть между словами и делами, лживость лозунгов, отрицательные социальные последствия.

Угольная промышленность рухнула, а вслед пошатнулись экономика, народное хозяйство страны в целом. Забастовки дестабилизировали положение важнейших отраслей Украины — металлургии, энергетики. Только за 1991 год падение промышленного производства в республике составило более 10 %.

Волна забастовок явилась воплощением социального взрыва, приводившего к ущербу, который трудно оценить в политическом и экономическом плане: дестабилизации и неуправляемости в народном хозяйстве, развалу плановой экономики. Вместе с тем шахтеры продемонстрировали высокую самоорганизованность, в ходе многомесячных стачек и сидячих забастовок соблюдали строгую дисциплину.