Глава первая

19 августа: начало смятения

В историю великого и многострадального Советского Союза, в котором мое поколение родилось, училось, воспитывало детей, трудилось на благо народов пятнадцати союзных республик, август 1991 года войдет трагической страницей. 19 августа высокопоставленными должностными лицами страны — премьер-министром, секретарем ЦК КПСС, председателем КГБ, министрами обороны и внутренних дел СССР — был создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). Как провозглашалось, для достижения самых высоких и благородных целей — спасти СССР от развала и катастрофы. На деле же сам факт его образования способствовал распаду союзного государства, крушению системы международной и внутренней безопасности, разрушению советских вооруженных сил, ликвидации КГБ СССР, коммунистической партии и социалистических идеалов.

Для многих советских людей последовавшие августовские события стали крушением их жизненных устремлений, утратой правовой защищенности как граждан бывшей могучей державы. Распад СССР оказался глубокой психологической травмой для старшего и среднего поколений. Многое сделавшие для становления великой державы, пережившие трагедии Гражданской войны, сталинских репрессий, отстоявшие победу над фашистами, они вдруг оказались очевидцами разрушения основ государственного здания.

Вместе со всей страной я не просто пережил все этапы кризиса государства, но и был непосредственным участником или свидетелем принятия многих судьбоносных решений.

Для падения СССР были свои предпосылки и причины — объективные и субъективные. Фактический распад государства начался после заявлений союзных республик Прибалтики на высшем форуме страны о выходе из состава СССР. Я имел возможность воочию наблюдать за этими процессами. На заседаниях Съезда народных депутатов СССР мое постоянное место было рядом с делегатами от прибалтийских республик, очень активными в достижении своих целей. Депутаты демократического блока других союзных республик, включая Украину, до августа не провозглашали открытых намерений выйти из состава СССР.

Обсуждение в стране положений проекта нового Союзного договора пробуксовывалось, а сроки его подписания под разными предлогами затягивались. Политическая элита ряда республик становилась все более несговорчивой, увидев возможность использовать пункты Союзного договора в свою пользу. Она намеревалась существенно изменить свой статус, который сложился в период функционирования, по существу, авторитарного союзного государства, придать правовую основу взаимоотношениям с центром, гармонизировать взаимные экономические и национальные интересы республик. Все эти требования поддерживались большинством депутатского корпуса и представителями Компартий союзных республик. Но в Москве застарелые проблемы в отношениях центра к союзным республикам решались медленно.

В таких критических условиях, не завершив процесса обсуждения положений нового Союзного договора со всеми республиками, Горбачев в начале августа отправился отдыхать в Крым. Благодаря этому Украина в целом и ее органы безопасности в частности оказались в эпицентре грядущих главных августовских событий.

Итак, Президент СССР уже две недели отдыхал с семьей в Крыму. Он работал над своим выступлением на церемонии заключения нового Союзного договора с шестью республиками, согласившимися его подписать. 19 августа он намечал прервать отпуск, чтобы вылететь в Москву для подписания договора. Сотрудники украинских органов безопасности и личной охраны осуществляли комплекс надлежащих мероприятий по подготовке безопасности полета Горбачева.

Когда Президент СССР — высшее государственное охраняемое лицо — находится на территории республики, у председателя КГБ нет более важной служебной задачи и более высокой персональной ответственности, чем обеспечение его личной безопасности. Такой порядок существует во всех государствах. Мельчайшие происшествия, например появление в Крыму обыкновенных жалобщиков, стремящихся добиться несанкционированной встречи с Президентом, требовали принятия предупредительно-профилактических мер. В практике был случай, когда одна женщина преодолела вплавь по морю все охранные преграды и вышла на закрытый пляж, чтобы передать свою жалобу Генеральному секретарю ЦК КПСС. По всей стране, от Прибалтики до Сахалина, под усиленное наблюдение органами брались лица, высказывающие террористические намерения в адрес Президента.

В целом оперативные мероприятия по обеспечению безопасности Президента носили традиционный и в большинстве своем стандартный характер, если само охраняемое лицо не нарушало или изменяло установленные правила и режим охраны.

В период пребывания Президента СССР в Крыму или других областях Украины я, как правило, участвовал в инструктажах, расстановке оперативных сил и средств, вместе с личной охраной сопровождал Президента в поездках по территории республики. Занимался этим и в начале августа при прилете Горбачева на отдых.

Мне необходимо было вновь выехать в Крым для руководства мероприятиями по обеспечению безопасности отлета Горбачева в Москву. Однако Кравчук не разрешил мне покинуть город, сославшись на то, что из силовиков только я в отпускной период оставался на работе в Киеве. Откровенно говоря, я обрадовался этому. Накануне у нас с женой произошло семейное событие: приехал в гости сын Александр с женой Леной и девятимесячным внуком Пашей. Для меня и супруги более радостных минут и быть не могло. Вечером мы купали малыша — визг и брызги воды от разбушевавшегося моряка оживили нашу обычно тихую дачу.

В воскресенье 18 августа начальник Крымского управления КГБ генерал Коломийцев по ВЧ-связи доложил мне, что обстановка вокруг президентской дачи нормальная, семья охраняемого лица купалась в море, отдыхала. Крымские чекисты завершали комплекс охранных мероприятий по трассе: президентская дача — аэродром «Бельбек». Вдоль дороги на всем протяжении, как в сталинские времена, расставлялись наряды («линейки») из оперативного состава КГБ и милиции.

Меры по охране главы государства всегда ставились на особый контроль в Москве. Любая оплошность в этой работе, малейшее отклонение от повышенных требований и жестких инструкций — и председателю КГБ головы не сносить. Личная охрана Президента осуществлялась профессионально, специальными силами 9-го управления КГБ СССР. Я много раз имел возможность убедиться в этом на Украине, когда взаимодействовал с руководителями «девятки» генералами Ю. Плехановым, В. Максенковым, В. Медведевым, В. Алейниковым и М. Титковым.

Информация, которой я владел накануне грядущего отъезда Горбачева, не внушала никаких опасений и тревог, не предвещала никаких осложнений. Необычным и настораживающим было только одно: из Москвы от председателя КГБ Крючкова не поступила шифротелеграмма о необходимости обеспечения безопасности вылета Президента из Крыма. Это делалось всегда. Но на обеспечение безопасности намечаемого его вылета в Москву для подписания Союзного договора 19 августа указания так и не последовало.

Как стало известно позже от самого Горбачева, накануне к нему в Форос прибыли заместитель председателя Совета обороны СССР Олег Бакланов, секретарь ЦК КПСС Олег Шенин, руководитель президентского аппарата Валерий Болдин и командующий Сухопутными войсками страны Валентин Варенников. Они предложили Президенту либо издать указ о введении чрезвычайного положения и создании специального органа — ГКЧП, либо заявить об уходе в отставку.

В обязанности республиканских чекистов не входило владение информацией о посещении охраняемой Москвой президентской дачи кем бы то ни было, даже высшими должностными лицами страны. Это внутренне охраняемая тайна, которой владела личная охрана. Нас не информировали и о других событиях, в частности о том, что Крючков произвел замену начальника личной охраны Президента. Вместо генерала Владимира Медведева, опытного, мудрого, надежного профессионала, из Москвы был направлен заместитель начальника 9-го управления В. Генералов.

Правительственную и телефонную связь на президентской даче в Форосе по указанию из Москвы заблокировали. Спец-коммутатор с высшей степенью технической защищенности связи Президента с самыми важными должностными лицами страны был также отключен. В журнале учета соединений оператор сделал отметку: «М. Горбачев провел по этому аппарату последние разговоры 18 августа в 16 часов 30 минут». Главная президентская связь со страной — секретный коммутатор — замолчала…

На всякий случай, чтобы Горбачев не смог появиться в Москве, взлетную полосу военного аэродрома «Бельбек», где была стоянка литера «А» (самолета Президента СССР), заставили тягачами.

19 августа, ранним утром, на моей служебной даче в пригородном местечке Конче-Заспе раздался телефонный звонок по каналу закрытой связи. Звонил председатель Верховного совета Леонид Кравчук. Он интересовался, что произошло в стране и известно ли мне об образовании новой властной структуры — Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР, а также что случилось со здоровьем Горбачева.

Кравчук и я прекрасно знали, что Горбачев был совершенно здоров. Накануне между ними состоялась беседа по ВЧ-связи. Я присутствовал при этом разговоре, так как необходимо было решить протокольный вопрос о выезде в Крым руководителей республики (обычно — председатель Верховного совета, первый секретарь ЦК КПУ, председатели Совета министров и КГБ) для проводов Президента страны в Москву. Горбачев посоветовал тогда не отрываться от повседневных дел для его проводов, поскольку он планировал после церемонии подписания Союзного договора сразу же вернуться и продолжить отдых. «Он даже Раису Максимовну не берет с собой в Москву», — заметил Кравчук.

Сам Кравчук не собирался выезжать в Москву на предстоящее заключение Союзного договора, даже присутствовать на официальной церемонии. Украина, одна из авторитетных и мощных по своему потенциалу республик СССР, отказывалась подписывать на этой стадии обновленный Союзный договор. Украинское руководство и большинство депутатского корпуса мотивировали такой шаг необходимостью взвешенно и обстоятельно обсудить в парламенте проект нового договора, для чего им требовалось время; было принято решение о переносе обсуждения Союзного договора на сентябрь. Такому шагу способствовали давление сторонников Народной рады, организованное блокирование парламента и маршей западников в Киев. Это явилось первой весомой победой оппозиционных сил и началом сдачи позиций коммунистического большинства в парламенте. Депутаты от оппозиции (если не ошибаюсь, инициатором выступил депутат В. Филенко) вообще предлагали перенести акт подписания нового Союзного договора в Киев — «матерь городов русских»…

Итак, вернемся в то утро 19 августа. В столь раннем звонке Кравчука меня больше всего настораживало известие о внезапной болезни Горбачева. Возникали самые мрачные мысли: неужели инфаркт, инсульт или еще хуже — какие-нибудь дворцовые, придворные интриги или враждебные действия? Судя по голосу, Кравчук заметно волновался. И не только внезапная болезнь Президента была тому причиной. Его озадачивал не планировавшийся, не обсуждавшийся внезапный ночной визит в Киев генерала армии Варенникова, который вдруг потребовал срочной встречи с руководителями республики. Меня же терзала мучительная мысль: почему нет никакой информации из КГБ СССР — родного ведомства? Почему мне никто не сообщил о принятых важнейших решениях в жизни страны, затрагивающих задачи обеспечения государственной безопасности, ведь Президент СССР находится на украинской земле? Почему я как председатель КГБ республики и член коллегии КГБ СССР оказался поставлен в такую нелепую ситуацию, лишен всякой информации о событиях в Москве? Мне не доверяет центр или происходит что-то сверхнеожиданное? Мое положение руководителя республиканских органов безопасности из-за полной неосведомленности было не просто сложным и неопределенным. Дело в том, что КГБ несет прямую ответственность за безопасность страны, союзных республик. Органы госбезопасности никогда не стояли в стороне от важных политических событий, тем более чрезвычайных происшествий, угрожающих интересам обороны и безопасности государства. Общественное мнение зачастую даже преувеличивало нашу «всеинформированность», были популярными легенды о проникновении органов в мельчайшие сферы жизни общества и государства. А тут все наоборот: о существенном изменении общественно-политической обстановки, отстранении от полномочий Президента СССР я узнал от партийных и военных товарищей.

Телефонные аппараты всех видов связи молчали. Дежурные службы КГБ Украины и Крымского управления доложили мне о нормальной оперативной обстановке, без каких-либо происшествий. Добавлю, что ответственный дежурный офицер в Комитете республики до моего звонка даже не знал о создании ГКЧП из теленовостей, так как в утренние часы не включил телевизор. Я немедленно позвонил в Москву, в Дежурную службу КГБ СССР, которая ведет непрерывное и постоянное отслеживание оперативной обстановки в стране и фиксирует тревожные явления в мире. Еще недавно сам руководил этой службой, но хорошо знакомые по совместной работе коллеги не смогли меня просветить.

Офицеры приемной председателя КГБ СССР соединить меня по ВЧ-связи с Крючковым отказались, мотивируя это тем, что он проводит совещание с руководящим составом центрального аппарата. Пообещали доложить ему о моем звонке. Это была моя единственная попытка переговорить непосредственно с Крючковым. Больше ему и другим руководителям Комитета я не звонил. Принятие всех последующих решений я взял на себя.

Дальнейшее развитие ситуации проходило столь стремительно, буквально по часам и минутам, что практически не было реальной возможности связываться с коллегами в Москве. Единственное исключение: я смог советоваться и поддерживать в эти дни телефонные контакты с народным депутатом СССР Юрием Голиком, председателем союзного координационного комитета силовых ведомств.

В тревожном неведении я срочно выехал на работу вместе с соседом по даче Константином Ивановичем Масиком, первым заместителем председателя Совмина Украины. Премьер-министр Витольд Павлович Фокин находился в отпуске, очередном экстремальном путешествии — сплавлялся по горным рекам не то в Монголии, не то в Якутии. По пути на работу мы с Масиком обменивались мнениями о необходимых и первоочередных действиях правительства.

19 августа рабочий день прошел в разного рода заседаниях: встреча с генералом Варенниковым, совещание в Совете министров, участие в работе Президиума Верховного совета. В служебном кабинете во время моего отсутствия «на хозяйстве» находился Николай Михайлович Шама, мой первый заместитель, назначенный вместо Евгения Кирилловича Марчука двумя месяцами ранее. Он не имел киевской квартиры, проживал в десяти метрах от здания КГБ в нашей ведомственной гостинице и потому оказался на работе раньше других. В этот ответственный период он возглавил созданный моим приказом оперативный штаб — орган коллективного руководства, где реализовывались основные оперативные установки и текущие задачи, контролировалась обстановка в республике, а также исполнялись указания председателя КГБ УССР. На Шаму я мог положиться, зная, что не подведет ни в службе, ни в дружбе. Он был чекистом андроповского призыва, с молодости прошел солидную школу комсомольской и партийной деятельности, затем трудился на должностях начальника Крымского, Запорожского областных управлений КГБ.

Средства массовой информации непрерывно сообщали о создании ГКЧП; на страну обрушился такой поток новостей, который с трудом поддавался осмыслению: «Обращение к советскому народу», «Заявление советского руководства», «Заявление председателя Верховного совета СССР Лукьянова А. И.». Объявлен указ вице-президента СССР Геннадия Ивановича Янаева о том, что «в связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнять Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанности Президента СССР» он вступает в исполнение его полномочий. Как вспоминал Назарбаев, он прямо сказал Янаеву, что возложение на себя обязанностей Президента СССР и создание ГКЧП незаконно, и спросил, отдает ли он себе отчет в прямом нарушении Конституции СССР? С циничной откровенностью Янаев высказался в том смысле, что обстоятельства не позволяют действовать в соответствии с конституционными нормами, а потом, задним числом, Верховный совет все это узаконит. После такого ответа у Назарбаева никаких сомнений в истинных устремлениях путчистов не осталось.

Янаев, Павлов и Бакланов подписали «Заявление советского руководства», в котором провозглашалось требование обязательного и неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления, должностными лицами и гражданами на всей территории СССР решений ГКЧП. Предусматривалось введение чрезвычайного положения «в отдельных местностях СССР» с 19 августа сроком до шести месяцев. В случае неспособности существующих органов власти выполнить указания ГКЧП предоставлялось право приостанавливать их действия, а также запрещать функционирование политических партий и общественных организаций, препятствующих нормализации положения. Проведение митингов, демонстраций и забастовок не допускалось.

Воспринимать и оценивать на слух материалы ГКЧП было сложно. Но было необходимо безотлагательно и всесторонне разобраться в их сути, осмыслить, чтобы выработать наиболее верные для деятельности сотрудников госбезопасности республики оперативные решения в этих свалившихся как снег на голову и осложнивших все политических условиях.

Обмениваясь мнениями с Шамой, мы договорились о следующем: провести заседание Оперативного штаба, информировать начальников ведущих управлений, поставить им задачи по усилению связи органов КГБ и исполнительной власти в областях, контролировать оперативную обстановку по нашей компетенции и не допускать ее осложнения. Главное внимание уделять западному региону. Около 8 часов утра мне позвонил командующий Киевским военным округом генерал-полковник Виктор Степанович Чечеватов. Он просил прибыть в округ для встречи с командующим Сухопутными войсками СССР генералом армии Варенниковым. Я поехал в военный округ со своим заместителем Георгием Ковтуном, которому поручил взаимодействовать с военными и правоохранительными структурами в случае введения чрезвычайного положения.

Военные оказались лучше организованными, чем мы в КГБ. После беседы 18 августа с Горбачевым Варенников встретился в Крыму с приглашенными туда командующими войсками Киевского военного округа Чечеватовым, Прикарпатского — Скоковым, Одесского — Морозовым и командующим Черноморским флотом Хронопуло. Они обсуждали действия на случай возможного введения в стране чрезвычайного положения и высказались за установление повышенной боевой готовности во всех вооруженных силах, дислоцированных в республике. Командующих заблаговременно поставили в известность о ГКЧП, вручили им тексты закона СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения». Какой-либо подобной предварительной проработки вопросов введения ГКЧП с органами КГБ республики не проводилось.

Помимо нас с Г. Ковтуном в кабинете командующего Киевским военным округом собрались первый заместитель министра внутренних дел В. Корнейчук, командующие внутренними и пограничными войсками, несколько генералов штаба округа. Варенников, прибыв после встречи в Верховном совете с Кравчуком, первым секретарем ЦК КПУ Гуренко и первым заместителем председателя Совмина Масиком, прохаживаясь по ковровой дорожке, кратко проинформировал нас о болезни Горбачева, переходе власти к членам ГКЧП. Призвал принимать меры к стабилизации и спасению страны, которая катится к пропасти. В случае невыполнения директив ГКЧП в республике может быть введено чрезвычайное положение и что намечается ввод войск и танков в Москву, Санкт-Петербург и Киев. Варенников рассказал, что на уровне руководителей республики «определились в конкретных действиях». Он потребовал от них поддержки решений ГКЧП, предупредив о том, что в войсках введена повышенная боевая готовность.

Присутствующим предложил создать при штабе Киевского военного округа единую информационную группу из военных, КГБ и МВД для отслеживания и реагирования на опасные изменения обстановки в республике. «На Украине к власти в западных областях пришли националисты, надо навести порядок, ввести там чрезвычайное положение», — заметил Варенников.

В кабинете стояла настороженная, но спокойная атмосфера. Я задал вопрос генералу, владеет ли он особенностями политической и оперативной обстановки на Украине.

— А что такое? — спросил Варенников.

— Вы правы, действительно в западных областях Украины в органах законодательной и исполнительной власти имеются националистические элементы. Но они победили на выборах, за них проголосовало большинство населения в ходе прошедшей избирательной кампании, не оказав доверия коммунистам. Теперь нам приходится с этими депутатами тесно и повседневно работать.

Далее я подчеркнул, что на сегодня обстановка в западных областях более спокойная, чем, скажем, в Донбассе, где продолжаются постоянные массовые митинги и забастовки шахтеров с политическими и экономическими требованиями. Для новых лидеров западных областей характерны призывы убирать урожай, а не бастовать. Червоноградский угольный бассейн во Львовской области в те дни был единственным в республике, где шахтеры продолжали добывать уголь. Председатель Львовского облсовета Черновил утверждал: «У нас на Галичине забастовки организовать легко. Но зачем забастовки? Это же нам нож в спину!» Что же касается объявления чрезвычайного положения в республике или отдельных областях, то есть закон, который мы недавно приняли (на мундире Варенникова и у меня на пиджаке были значки народных депутатов СССР). Когда будут соответствующие решения Верховных советов СССР или республики, тогда появятся все основания применять надлежащие меры со стороны правоохранительных органов по обеспечению чрезвычайного положения. Что касается войск, то еще в январе 1991 года Верховный совет УССР признал недопустимым использовать на территории республики военную силу для решения внутриполитических и межнациональных конфликтов без согласия законных органов власти.

Во время нашего разговора раздался телефонный звонок ВЧ-связи, и Варенников ушел в другой кабинет для переговоров с Москвой. Я уехал со встречи первым, сославшись на необходимость быть на своем рабочем месте.

После пребывания в Киевском военном округе очередное совещание состоялось в Кабинете министров. Обсуждались срочные меры по обеспечению нормального функционирования промышленности, укреплению правопорядка, улучшению снабжения населения в республике. При обмене мнениями о создании ГКЧП я сказал, в частности, что не понимаю правовых оснований создания этого коллективного органа. Согласно закону, подобные структуры создаются Верховным советом СССР, а он не созывался. По моему убеждению, силовики не должны входить в состав чрезвычайных министерств, их обязанность — выполнять директивы таких особых структур высшей исполнительной власти страны.

Когда я встретился в Верховном совете с Кравчуком, он первым делом потребовал организовать ему личную охрану: «С Варенниковым пришли в Верховный совет много генералов и офицеров. Я оказался без охраны, и меня могли арестовать». В этот же день для обеспечения безопасности Кравчука были назначены сотрудники КГБ Украины, дана команда готовить документы о создании специализированного подразделения для выполнения таких задач. Ранее отдел охраны у нас существовал, но его ликвидировали после ухода на пенсию Щербицкого.

Кравчук впервые оказался в столь сложной ситуации, его действия в тот период оцениваются по-разному. По моему мнению, его положение главы Верховного совета республики являлось исключительно ответственным. Необходимо было определиться с линией поведения: поддержать политику ГКЧП или осудить как антиконституционное явление. На окончательное решение Кравчука массированное давление оказывали воинствующая национал-демократическая оппозиция с одной стороны, с другой — коммунистическое большинство в парламенте, ведь он еще оставался вторым секретарем ЦК КПУ.

После объявления ГКЧП на обстановку в республике позитивно повлияло телевизионное обращение Кравчука к украинскому народу. В нем увидели государственного лидера, призвавшего к спокойствию, взвешенности и соблюдению дисциплины и правопорядка. Он заверил, что свою судьбу республика будет определять сама, ГКЧП в Украине не пройдет.

Когда я добрался до своего рабочего кабинета, Шама доложил, что обстановка в республике нормальная, контролируется, каких-либо выступлений, особенно антиобщественного характера, не отмечается. В мое отсутствие звонил Крючков. Он узнал о том, что я нахожусь на встрече с Варенниковым, и попросил соединить его с Кравчуком. Впоследствии Крючков заявлял, что Кравчук в разговоре «даже сказал, что он не исключает возможности введения чрезвычайных мер в западных областях Украины, где обстановку считал наиболее настораживающей». Не знаю, было ли в их разговоре все так, как изложено Крючковым. Кравчук, в свою очередь, содержание беседы изложил несколько иначе: «Руководитель главной советской спецслужбы поинтересовался, все ли у нас хорошо. В конце передал привет Гуренко… Никаких тебе указаний от имени ГКЧП, никакого давления, никаких угроз. Все было очень вежливо и… абсолютно бестолково».

Крючков после ареста признавал, что союзные республики в дни ГКЧП были оставлены без должного внимания, их потенциал в поддержке ГКЧП не использован, они не были соответствующим образом сориентированы. Возникает вопрос: зачем он звонил Кравчуку?

19 августа мне пришлось принимать, может быть, самое трудное и судьбоносное за всю службу в органах государственной безопасности оперативное решение. От занятой мною позиции зависела дальнейшая жизнь моих подчиненных, их семей и, безусловно, моя последующая судьба. В КГБ Украины поступила шифротелеграмма из Москвы за подписью Крючкова о создании ГКЧП и с требованием перевести подразделения КГБ в состояние повышенной боевой готовности. Органам госбезопасности предписывалось принять исчерпывающие меры по безусловному выполнению решений ГКЧП, обеспечить полный контроль за развитием ситуации на местах. Требовалось осуществлять непрерывное информирование по всем аспектам складывающегося положения, прогнозировать вероятность развития событий и своевременно выходить с обоснованными предложениями. Отмечалось, что исключительно важно сохранить единство и сплоченность чекистских коллективов, объединенных общностью задач и интересов, действовать с пониманием высокой ответственности перед народом.

Это указание КГБ СССР надлежало направить во все 25 областных управлений уже за подписью председателя КГБ УССР. Обычно передаваемые из центра ориентировки, приказы в областные органы госбезопасности сопровождались преамбулой: «Руководствуясь указанием КГБ СССР» или «в соответствии с решением Коллегии КГБ СССР», далее следовали номера и даты соответствующих документов. Подобные директивы становились для республиканских КГБ на уровень приказных требований, подлежащих безусловному выполнению. При подписании шифротелеграммы в областные органы я задумался над формулировкой преамбулы, где по стандарту значилось: «Руководствуясь указанием КГБ СССР за подписью Крючкова о введении повышенной боеготовности». Я зачеркнул эту вступительную фразу и написал следующее: «Руководствоваться решениями Верховного совета Украины и требованиями председателя Верховного совета Украины Кравчука, высказанными в обращении к украинскому народу». В дальнейшем жизнь показала, что несколько слов этого официального указания структурам КГБ означали многое: они отражали мою профессиональную и гражданскую позицию, давали возможность для оценок действий оперативного состава республики в те неясные и грозные дни. Я исходил из того, что после отмены шестой статьи Конституции СССР органы госбезопасности страны в соответствии с действующим законодательством, подчиняются высшим органам законодательной власти СССР и союзных республик.

В Киев поступила также телеграмма первого заместителя председателя КГБ СССР Г. Агеева, в которой от органов КГБ требовалось блокировать поступление по различным каналам, особенно закрытой и шифрованной связи, указов, подписанных Ельциным о неподчинении ГКЧП, его обращений к военнослужащим не участвовать в перевороте и т. д. Я с удивлением прочитал ее содержание и увидел, насколько непонятна логика действий руководства КГБ. Написал на телеграмме резолюцию: «Не исполнять», так как по открытым радиоканалам шли передачи с изложением содержания указанных решений руководства России.

Получается, что ГКЧП объективно помог Ельцину организовать у Белого дома майдан с танками. Когда Ельцин открыто выступил против ГКЧП, страна увидела его на танке, и он стал лидером сопротивления. За эти три дня он сумел захватить практически всю полноту союзной власти. После такого московского демарша ни одна из союзных республик не могла верить в новый Союзный договор.

В нашем указании областным органам госбезопасности содержались два важных момента. Первый: областные подразделения КГБ обязывались осуществлять в принудительном порядке изъятие у населения оружия, боеприпасов и решать вопросы о привлечении виновных к уголовной ответственности; решительно пресекать распространение подстрекательских слухов, провокаций и антиобщественных действий, которые могли послужить поводом для введения чрезвычайного положения или применения силовых мер. Второй: несмотря на указание центра о приведении органов госбезопасности в повышенную боевую готовность, я не давал разрешения на вооружение сотрудников огнестрельным оружием. Оно находилось в специальных сейфах и могло выдаваться индивидуально в неотложных случаях. Принимая это решение, я исходил из опасения, что при массовой раздаче оружия могут наступить случайные, но необратимые последствия.

Уже находясь на работе в Москве, я узнал, что мои российские коллеги, председатель КГБ РСФСР Виктор Иванович Иваненко и министр внутренних дел РСФСР Виктор Павлович Баранников, также не поддержали создание ГКЧП и 19 августа направили в местные органы совместную телеграмму, существенно отличающуюся от директив Крючкова. Они призывали трезво оценивать политическую ситуацию в стране, всемерно содействовать власти в предотвращении использования военной силы и возможного кровопролития и выразили уверенность, что «сотрудники органов КГБ и МВД РСФСР решительно откажутся от участия в антиконституционном перевороте».

Забегая вперед, скажу, что в дальнейшем, уже во время моей службы в России, еще раз пришлось оказаться в пекле почти аналогичных роковых событий. В октябрьские дни 1993 года в должности министра безопасности Российской Федерации мне пришлось подписывать шифротелеграмму о том, как надлежит действовать органам безопасности 86 субъектов Российской Федерации. Упомянутые мои коллеги уже не принимали в этом участия: В. Иваненко находился в отставке, а генерал армии В. Баранников содержался под арестом в тюрьме Лефортово.

Не только руководители российских органов КГБ и милиции не поддержали ГКЧП. Особое мнение было у начальника 1-го главного управления (ПГУ) КГБ СССР Леонида Владимировича Шебаршина. Он отвергнул инициативу провести активные мероприятия в поддержку ГКЧП, появившуюся в аппарате советской разведки. Перечеркнул проект указания зарубежным резидентурам, как он сам отмечал, понимая, что «ГКЧП — затея сомнительная и добром не кончится, что разведке лучше остаться в стороне от азартной политической игры».

Большинство граждан и должностных лиц на Украине просто смогли разобраться в существе быстролетных событий трех дней ГКЧП. Были принципиальные и откровенные противники функционирования ГКЧП как антиконституционного органа. Были сочувствующие лица, поддерживавшие, прежде всего, призывы к восстановлению дееспособности существующей власти, повышению уровня жизни, прекращению анархии и разгула преступных элементов в государстве. Население республики не приняло активного участия ни в поддержке усилий ГКЧП, ни в оказании ему противодействия. Правильно говорят, что революции делаются в столицах, в верхах, а их негативные последствия пожинаются в низах. Какие-либо серьезные антиобщественные последствия деятельности ГКЧП обошли стороной Украину. В Москве же, наоборот, попытались осуществить курс на проведение «твердой политики»: устанавливался комендантский час, было объявлено о запрещении публичных выступлений, запрете выпуска ряда газет и демократических изданий.

Крючков дал указание о взятии под контроль некоторых «неблагонадежных» граждан, в том числе народных депутатов (Гдляна, Иванова, Уражцева), которых явно незаконно интернировали и вывезли на территорию подмосковного военного объекта.

События в дни ГКЧП носили характер «столичного переворота». Танки появились в центре столицы, на узких улицах. В Москве, где были введены войска и многочисленные толпы встали на защиту Белого дома, для столичных чекистов оперативная ситуация была более сложная, чем на Украине. У нас в республике народ жил своими заботами, обычной жизнью, сотрудники органов безопасности продолжали выполнять служебные обязанности в зависимости от местных условий и проявлений. В некоторых западных областях нашлись инспираторы, призывавшие толпы людей блокировать административные здания партийных, советских органов, КГБ. В Киеве на центральных площадях возникали стихийные митинги, с трудом удавалось избежать применения крайних мер. Нашими сотрудниками были получены достоверные данные о намерениях со стороны конкретных лиц «жечь танки», если путчисты осмелятся вывести их на улицы Киева.

Львовский облсовет призывал население к актам гражданского неповиновения в случае введения чрезвычайного положения. Руководство Руха для противодействия ГКЧП готовило создание организационных структур активного сопротивления, намечало призвать население к всеукраинской забастовке.

В эти дни мне позвонили руководители некоторых западных областей: «Будем сидеть тихо, как мыши под соломой, но сделайте все, чтобы не было чрезвычайного или военного положения». О желании обойтись без применения вооруженной силы со стороны властей просил меня глава облсовета из Ивано-Франковска: «Иначе наши деды найдут свое оружие в стрехах домов или в схронах в лесах, куда они уйдут защищать Украину». К наибольшей заслуге Верховного совета и его председателя Кравчука в те дни следует отнести то, что в республике не было допущено осложнения общественно-политической обстановки, тем более кровопролития (что случилось в Москве), хотя реальная опасность существовала.

Немалая доля в достижении мирного развития принадлежит ответственным подходам правительства, руководителей восточных и западных областей, выверенным действиям органов КГБ, МВД, прокуратуры республики. Благодаря благоразумию всех ветвей власти, как я выразился впоследствии на пресс-конференции, «ни один волос в эти тревожные дни не упал с невинной головы кого-либо из украинских граждан».

 

Глава вторая

20 августа — день второй. КГБ Украины и провал ГКЧП

20 августа члены ГКЧП еще проявляли активность; потребовали от руководителей республик и областей образовать на местах чрезвычайные структуры, подобные ГКЧП. В этот день появились официальные документы ГКЧП; на моем рабочем столе лежала стопка центральных газет с опубликованными материалами этого чрезвычайного органа власти. Даже при беглом анализе их содержания на поверхности оказывалось множество видимых формальных нарушений действующего законодательства. Оттого некоторые заявления и действия союзных властей носили принудительный, силовой, прямо-таки хунтовский характер, например применение войск.

Почему так скоропалительно, в отсутствие Горбачева и Лукьянова, в нарушение конституционных норм создается «для спасения страны» чрезвычайный орган государственного управления, решения которого являются «обязательными для неукоснительного исполнения на всей территории СССР»? Почему нет сообщений о медицинском диагнозе заболевания Президента, ведь процедура отстранения его от должности по причине болезни прописана в Конституции? Почему в СМИ нет человеческой заботы и пожеланий ему скорейшего выздоровления? Мы еще не забыли всенародный интерес к самочувствию Андропова, Черненко, которым пестрели совсем недавно средства массовой информации.

Почему у «больного» Президента СССР выключены все средства связи?

Элементарное правовое прочтение документов говорило о том, что для легитимности и законности образования ГКЧП надо всего-то собрать и провести решение через Верховный совет СССР. Искушенный в парламентских и протокольных тонкостях и опытнейший юрист Лукьянов прекрасно понимал, что действия ГКЧП с самого начала проводились с нарушением основных конституционных норм формирования исполнительной власти государства. Он сделал публичное заявление о том, что Президент СССР незаконно задерживается в Форосе.

Участники ГКЧП, оказывается, тоже мучились над вопросом, как его создание соотносится с действующим законодательством. «Была относительно твердая уверенность в том, что Верховный совет и Съезд народных депутатов СССР поймут наш шаг, по крайней мере должны понять. Ведь народным избранникам, в конце концов, не может быть безразлична судьба народа, судьба самых высших законодательных органов страны», — отмечал Крючков.

20 августа ожидалось выступление Крючкова перед российскими парламентариями с целью разъяснения политики ГКЧП. Но таковое не состоялось. Он метался между Горбачевым, которого отрезали от внешнего мира в Форосе, и Ельциным, которого планировали, но не решились интернировать на даче в Архангельском.

Не успел я ознакомиться с содержанием актов ГКЧП, как ко мне настойчиво начал проситься начальник следственного отдела Владимир Иванович Пристайко, молодой по стажу работы и возрасту руководитель, недавно назначенный на эту ответственную должность. Ему подчинялся весь коллектив следователей КГБ республики. Интеллигентный и спокойный, современный и квалифицированный чекист. Он доложил мне аналитическую справку, в которой содержалась правовая оценка документов ГКЧП. Этот документ и сегодня является историческим свидетельством позиции сотрудников украинской госбезопасности по отношению к происходящим в августовские дни событиям.

СПРАВКА

В следственном отделе КГБ УССР по указанию председателя КГБ УССР т. Голушко Н. М. проанализированы опубликованные 20 августа с. г. в газете «Известия» и других средствах массовой информации Указ вице-президента СССР от 18.08.91 г., Заявление советского руководства и Постановление № 1 Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР.

В названных Указе и Заявлении сообщается о переходе к вице-президенту страны полномочий Президента в связи с невозможностью исполнения последним своих обязанностей по состоянию здоровья. В соответствии со статьей 127(6) Конституции СССР Президент СССР обладает правом неприкосновенности и может быть смещен только Съездом народных депутатов СССР в случае нарушения им Конституции СССР и законов СССР по инициативе самого съезда или Верховного совета СССР с учетом заключения Комитета конституционного надзора СССР. Согласно статье 127 (7) Конституции страны полномочия Президента могут переходить к вице-президенту впредь до избрания нового Президента СССР в том случае, если он по тем или иным причинам не может далее исполнять свои обязанности. В Указе вице-президента и Заявлении советского руководства в качестве такой причины указано состояние здоровья Президента. Вместе с тем ни в одном из средств массовой информации не опубликовано заключение врачебной комиссии по этому поводу, не сообщено о характере и тяжести заболевания, а также об отношении самого Президента к вопросу о возможности исполнения им своих обязанностей.

Таким образом, при формальном соблюдении структуры правовой нормы Указ вице-президента СССР от 18.08.91 г. о вступлении в исполнение обязанностей Президента страны лишен фактического основания, что ставит под сомнение его юридическую силу.

Ввиду того что о введении чрезвычайного положения в «отдельных местностях СССР» и образовании ««для управления страной и элективного осуществления режима чрезвычайного положения» Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР объявлено в «Заявлении советского руководства», которое не является нормативным актом, это нельзя признать законным. Кроме того, указание в Заявлении на то, что решения ГКЧП СССР обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления, должностными лицами и гражданами на всей территории Союза ССР, противоречит Конституции СССР. В ней в качестве высших органов государственной власти и управления страны закреплены Съезд народных депутатов СССР, Верховный совет СССР, Президент и Кабинет министров СССР и не предусмотрено создание каких-либо специальных чрезвычайных органов, которым делегируется вся полнота власти в стране. Не является конституционным органом и ГКЧП.

Анализируемые документы входят в противоречие и с Законом СССР от 3 апреля 1990 г. ««О правовом режиме чрезвычайного положения». В частности, согласно части первой статьи 1 данного Закона условия, при которых объявляется чрезвычайное положение, ограничены стихийными бедствиями, крупными авариями или катастрофами, эпидемиями, эпизоотиями и массовыми беспорядками. В Заявлении, которым объявлено чрезвычайное положение, ни одно из этих условий не упоминается. Не указаны в Заявлении и, как отмечено в статье 2 Закона, «территории союзной, автономной республики или отдельные местности», на которые распространяется режим чрезвычайного положения, в связи с чем он фактически не имеет применения.

Согласно части второй статьи 2 Закона «О правовом режиме чрезвычайного положения» «Президент СССР предупреждает об объявлении чрезвычайного положения в отдельных местностях, а при необходимости и вводит его по просьбе или с согласия Президиума Верховного совета или высшего органа государственной власти соответствующей союзной республики. При отсутствии такого согласия вводит чрезвычайное положение с незамедлительным внесением принятого решения на утверждение Верховного совета СССР». В указанном Заявлении отсутствуют ссылки на наличие просьбы или согласия предусмотренных Законом органов по вопросу введения чрезвычайного положения.

Обязывая все органы власти и управления Союза ССР, союзных автономных республик, краев, областей, городов, районов, поселков и сел неукоснительно соблюдать режим чрезвычайного положения в соответствии с постановлениями ГКЧП и оставляя за собой право приостанавливать полномочия соответствующих органов власти и управления, а их функции возлагать на лиц, специально уполномоченных (пункт 1 Постановления № 1 ГКЧП), Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР фактически присвоил себе функции высших органов государственной власти и управления в стране, что является грубым нарушением Конституции СССР.

В противоречие с законодательством входит и пункт 5 Постановления, в котором говорится о приостановлении деятельности Совета безопасности СССР, поскольку названный Совет является конституционным органом, а его члены назначаются Президентом СССР с учетом мнения Совета Федерации и по согласованию с Верховным советом СССР. В связи с этим взятие ГКЧП на себя функций Совета безопасности нельзя признать правомерным.

Учитывая изложенное, проанализированные документы ввиду неправомерности не могут быть приняты к исполнению в качестве нормативных актов.

Начальник следственного отдела КГБ УССР полковник юстиции В. И. Пристайко 20 августа 1991 года.

Я прочитал представленный текст, а мысли были о другом: как мне, руководителю республиканского органа госбезопасности, реагировать на весьма категорическое заключение своих подчиненных о незаконности директив ГКЧП? Проведение юридического анализа документов ГКЧП и особенно убийственные выводы о том, что они «ввиду неправомерности не могут быть приняты к исполнению в качестве нормативных актов», были мужественным шагом, но грозящим опасностями сотрудникам КГБ, если принять во внимание и учитывать непредсказуемость последствий и возможных репрессий со стороны потенциальных будущих победителей. Я и мои товарищи моги поплатиться свободой за свои выводы и действия. Моя резолюция на справке следственного отдела была такова: «Тов. Шама Н. М., тов. Пристайко В. И. Согласен. Прошу руководствоваться в работе Оперштаба. Голушко 20/8». Кроме того, в первом предложении после слов «В следственном отделе КГБ УССР проанализированы…» я добавил собственной рукой: «по указанию председателя КГБ УССР», что в определенной степени должно снимать ответственность и вину с авторов документа. В последующем, когда начались расследования по уголовному делу о действиях должностных лиц КГБ УССР в дни ГКЧП, так и случилось.

Был период отпусков, и значительная часть руководящих работников Комитета находилась вне Киева. Оперативный состав мы специально не отзывали из отпусков на службу, но воспитанное у нашего поколения сотрудников повышенное чувство долга и ответственности за порученное дело, судьбу страны диктовало многим из них внутреннюю необходимость в те тревожные дни быть на рабочем месте. Вот один из примеров: В. Пристайко в прокуратуре свидетельствовал, что находился на отдыхе в Одесской области и должен был приступить к работе 24 августа. Узнав из радиопередач о создании ГКЧП, он решил вылететь в Киев. Хотя ни на один рейс в Киев билетов не было, он все же сумел к концу дня 19 августа прибыть в столицу. Его заместитель Лукьяненко доложил, что следователи работают в обычном режиме и каких-либо особых указаний не поступало. Единственное — председатель КГБ Голушко поручил дать правовую оценку документов ГКЧП; 20 августа к 10 часам справка была подготовлена. Пристайко на допросе показал, что доложил о ее готовности по телефону председателю КГБ; тот просил кратко изложить суть документа, но через несколько минут перезвонил и сказал, что необходимо детально рассмотреть справку. «Председатель внимательно прочитал справку, не подвергая сомнению ее положений, и наложил резолюцию «Согласен»… Впоследствии он сообщил мне, что с запиской ознакомил первого заместителя председателя Совета министров УССР К. Масика. Кроме того, ее обсуждали на заседании Президиума Верховного совета», — свидетельствовал Пристайко.

Временная комиссия Верховного совета УССР при расследовании деятельности должностных лиц в период переворота 19–21 августа указала следующее: «Комитет госбезопасности передал в комиссию справку начальника следственного отдела КГБ Украины В. Пристайко от 20 августа 1991 года о несоответствии постановлений ГКЧП действующему законодательству».

20 августа мне пришлось принимать участие в решении других непростых вопросов, в частности, связанных с прилетом в Крым двух самолетов: на одном борту — Лукьянов, Ивашко, Крючков, Язов, на другом — представители российских властей во главе с вице-президентом РСФСР Руцким. Все они стремились первыми попасть к «заточенному» на даче Горбачеву. Мне позвонил заместитель председателя российского КГБ Поделякин и сообщил, что из Москвы для встречи с Горбачевым вылетели Руцкой, председатель Совмина РСФСР Силаев, члены Президентского совета СССР Бакатин и Примаков, иностранные дипломаты. Самолет следует рейсом до Симферополя, но необходимо оказать помощь в принятии борта на ближайшем от государственной дачи аэродроме «Бельбек».

Мне было известно, что посадочные полосы аэродрома были заблокированы тяжелой техникой. Военный аэродром не был предназначен для приема пассажирских воздушных судов, имел сложный заход на посадку с моря, рядом со взлетной полосой стояли ангары с реактивными истребителями. Я попытался переговорить с командующим воздушной армии, но он ответил, что все действия по использованию «Бельбека» согласовываются с находящимся в Киеве генералом Варенниковым. Моей поддержки и власти оказалось мало, о чем я сообщил российскому коллеге.

Через некоторое время мне позвонил Кравчук и сказал о поступившей ему просьбе Ельцина осуществить посадку самолета с московскими политиками в «Бельбеке». Переговоры с военными оказались трудными, и только вмешательство Кравчука позволило получить разрешение на прием самолета. Насколько непростая сложилась тогда обстановка, свидетельствуют переговоры Президентов России и Украины. Ельцин начал убеждать Кравчука в том, что руководство ГКЧП, которое вылетело в Форос, необходимо арестовать, «так как они государственные преступники». Как пишет об этом О. Попцов, «Кравчук в ответ юлит, ссылается на отсутствие информации, на непростоту собственного положения, на невеликую его власть… Ельцин же заявляет: «Ну, хорошо, не можете арестовать, дайте команду посадить наш самолет с вице-президентом и премьером на военный аэродром. Путчисты не должны попасть к Горбачеву первыми». Кравчук опять что-то объясняет. Делает это витиевато: он постарается…».

Интересная складывалась ситуация. Москва вроде не сумела, не хотела своими силами арестовать гэкачепистов во Внуково-2 на правительственном аэродроме при отлете в Форос и давала советы сделать это украинским властям.

На военном аэродроме визитеров из Москвы, естественно, не ждали. И здесь совершенно неожиданно возникла другая тревожная ситуация: на российском самолете находилась группа автоматчиков, взятая на борт Руцким. В связи с этим перед сотрудниками Севастопольского горотдела мною была поставлена задача не допустить выезда в Форос прилетевших этим рейсом вооруженных лиц, так как поздней ночью могла быть неразбериха, столкновение с сотрудниками КГБ или охраны Президента СССР.

По свидетельству Бакатина, так и случилось, делегацию во главе с Руцким около дачи встретила вооруженная автоматами президентская охрана. Вид у сотрудников был решительный. Горбачев, «загорелый, как всегда бодрый, рассказал о своем двухдневном заточении, стал готовиться к отлету». По всей протяженности трассы следования Президента СССР на аэродром «Бельбек» его безопасность обеспечивали расставленные еще до прибывших гэкачепистов оперативные наряды сотрудников КГБ Украины: в условиях той обстановки я просто забыл дать команду о снятии нарядов.

21 августа министр Язов на Коллегии Министерства обороны без согласования с другими членами ГКЧП принял самостоятельное решение о выводе войск из Москвы. Это свидетельствовало о кризисной ситуации и разладе в рядах самих членов ГКЧП. Язов не стал с ними сотрудничать, но из состава ГКЧП не вышел: «Не могу быть предателем, это мой крест, и я донесу его до конца».

Ивашко, Крючков, Язов, Лукьянов слетали к Горбачеву в Крым, где надеялись уговорить его принять участие в развивающихся событиях, от исхода которых зависит судьба страны. Он принял только Лукьянова. По возвращении из Фороса все, кроме Ивашко, были арестованы. Ситуацию обрисовал председатель КГБ СССР Крючков в личной записке Президенту после своего ареста: «М. С. Когда все задумывалось, то забота была одна — как-то помочь стране. Что касается Вас, то никто не мыслил разрыва с Вами, надеялись найти основу сотрудничества и работы с Б. Н. Ельциным. К Вам мы ехали с твердым намерением доложить и прекращать операцию. По отдельным признакам в Крыму мы поняли, что Вы не простите нас и что нас могут задержать. Решили доверить свою судьбу Президенту. Войска из Москвы стали выводить еще с утра в день поездки к Вам. Войска в Москве были просто не нужны. С глубоким уважением и надеждами В. Крючков 25.08.91». Позже Крючков в воспоминаниях напишет, что ввод войск и боевой техники в Москву был ошибочным решением. Не стоило вводить комендантский час. Эти меры были лишними, они давали повод сделать вывод, что те, кто вводил чрезвычайное положение, опасаются своего народа.

Я публично давал оценку ГКЧП уже 26 августа. Вместе с министром внутренних дел Украины Андреем Владимировичем Василишиным мы провели пресс-конференцию перед сотрудниками средств массовой информации. Привожу без какой-либо редакции некоторые выводы из сказанного мною в те дни.

«Предпринятая попытка государственного переворота в стране, намерения руководителей ряда союзных органов установить режим диктатуры резко обострили общественно-политическую обстановку и напряженность среди населения республики, озабоченность судьбой демократических завоеваний.

ГКЧП не удалось втянуть в антиконституционные действия сотрудников органов госбезопасности Украины. Все планировавшиеся акции и указания Крючкова для украинских сотрудников госбезопасности и для меня лично были полной неожиданностью и ни в какой степени не согласовывались с нами ни накануне, ни в ходе государственного переворота. Сотрудники органов госбезопасности Украины оставались верны народу, действующему законодательству СССР, Верховному совету Украинской ССР. Единодушно осудили действия союзных должностных лиц, решительно отмежевались от оторвавшегося от реальной жизни кабинетного аппаратчика Крючкова, который требовал от органов госбезопасности выполнения действий и поддержки ГКЧП.

В эти тревожные дни в своей практической деятельности органы госбезопасности республики были ориентированы на строгое следование положениям Конституции СССР и Украинской ССР. Мы руководствовались принятым Верховным советом решением о том, что на территории республики режим чрезвычайного положения не вводится, указы образованных в Москве неконституционных органов не выполняются и не имеют для нас юридической силы. КГБ республики последовал призывам, которые содержались в обращении Кравчука к украинскому народу: соблюдать законность и правопорядок, исполнять распоряжения конституционных органов власти и управления, проявлять гражданскую мудрость и ответственность. Наши подразделения не приводились в повышенную боевую готовность, оружие личному составу не выдавалось, сотрудники из отпусков не отзывались. Нами не было допущено ни малейших нарушений закона, не применялись какие-либо меры административно-правового характера, не составлялись, как циркулируют слухи, списки для задержания граждан на случай чрезвычайного положения.

Оперативные работники управления КГБ в Крыму вместе с МВД продолжали осуществлять мероприятия по обеспечению безопасности Президента СССР; сотрудники КГБ Украины к противозаконной изоляции Горбачева не причастны.

В этой ответственной обстановке для нас было главным не допустить дестабилизации общественно-политической обстановки, упредить возможные провокационные, насильственные или экстремистские акции, которые могли послужить поводом для введения чрезвычайного положения на Украине со всеми вытекающими последствиями.

Главный итог: в результате напряженной работы всех государственных учреждений и должностных лиц в республике в эти полные драматизма дни не пролилась кровь. Думается, что это была наиболее правильная и взвешенная политика.

Сегодня не менее важной остается задача не навлечь в нынешней ситуации новых трагических последствий, уберечь народ от авантюры, не создать, как часто случается, охоты на ведьм, поиска виновных или героев.

Особо подчеркиваю, что мы не можем быть объектом нападок и шельмований только потому, что союзное руководство КГБ скомпрометировало себя участием в заговоре».

Существенно дополнил сообщения об обстановке в республике в дни ГКЧП министр Василишин. Он ознакомил присутствующих с действиями милиции по укреплению правопорядка, с полученным благодарственным письмом МВД России в адрес украинских коллег за взаимодействие в проведении конкретных мероприятий, направленных на срыв намерений ГКЧП по вводу чрезвычайного положения. Характерно, что ежедневные сводки МВД о происшествиях в республике в те дни отличались меньшим количеством уголовных преступлений и даже бытовых негативных проявлений.

Брифинг закончился в вечерние часы, когда нам доложили о крайне напряженной обстановке в Киеве у здания Верховного совета. Там стихийно возник многотысячный митинг по необычному, ранее никогда не фиксировавшемуся в республике поводу: в защиту интересов Украины от возможных территориальных притязаний. Дело в том, что в России в этот день было оглашено заявление пресс-секретаря Президента РСФСР Ельцина, в котором говорилось, что в случае прекращения Союзного договора Российская Федерация оставляет за собой право поставить вопрос о пересмотре границ с сопредельными республиками. Это был крайне опрометчивый шаг, вызвавший недовольство и протесты не только на Украине, но и в Казахстане. На Украине это расценили как недружественный акт по отношению к суверенной республике, заявившей 24 августа о своей независимости и выходе из состава СССР.

Когда мы с Василишиным прибыли в Верховный совет, напряжение огромной толпы на освещенной прожекторами площади достигло крайнего накала. Провозглашались воинствующие призывы встать на защиту территориальной целостности республики, раздавались голоса со встречными претензиями на российские территории, разгорались националистические страсти. Для разъяснения российской позиции перед собравшимися на митинге были вынуждены выступить Руцкой и Собчак, народный депутат СССР, мэр Санкт-Петербурга, в срочном порядке прибывшие в Киев для переговоров в парламенте. Выступление Руцкого было сумбурным и внесло в толпу больше волнений, чем успокоения. С убежденностью талантливого политика выступил Собчак. Казалось, чем больше бушевала толпа, тем ярче проявлялись его ораторские способности. Разъяснение российской позиции несколько успокоило митингующих, но территориальная проблема, возникшая в связи с распадом СССР, осталась надолго. В те первые дни «незалежности» территориальные притязания и антироссийские выступления впервые приняли открытый характер и злобно прозвучали на митинге.

На следующий день у меня на столе лежали оперативные материалы об инспираторах и основных зачинщиках такого рода проявлений. Какие решения принимать, что делать? Еще вчера подобные территориальные притязания оценивались как экстремистские, антиобщественные. Сегодня в свете независимости Украины все менялось, и носители этих идей становились «героями нашего времени».

В эти же дни после распада СССР активизировались и получили распространение территориальные притязания соседних государств. Румынские власти возбуждали проблему аннексии Буджанских степей и Буковины; в Словакии требовали возвращения прежнего статуса Карпатской Руси; в Польше раздавались голоса политиков, не смирившихся с потерей западно-украинских земель. Венгерское правительство первым из зарубежных государств признало независимость Украины в надежде, что украинские демократические власти улучшат положение венгерского населения в Закарпатье и создадут для них автономию.

Как ответ на территориальные споры, эмигрантские круги за рубежом изготовили и начали распространять карту независимого государства Украина с включением в ее границы районов Белгородской, Курской, Воронежской и других российских областей. Но самое интересное заключалось в том, что в советское время настоящих границ между союзными республиками не существовало. Более того, 70 % границ между Россией и Украинской ССР обозначались решениями местных советов.

Проблемы государственных границ возникли после распада СССР и беспокоят время от времени европейскую общественность. Взаимные территориальные претензии различных государств — это тлеющий очаг постоянной напряженности (вспомним Косово, Тузлу, о. Змеиный и т. д.). В последнее время в связи с поднимаемым болезненным историческим вопросом (существования секретного пакта Молотова — Риббентропа) возникают рассуждения о законности вхождения в состав Украинской ССР части территорий бывшей Бессарабии, а также областей Западной Украины, в частности Закарпатья, Галичины. Безудержная критика положений указанного пакта может одновременно нагнетать напряженность в связи с вхождением в те годы в Украинскую ССР украинских земель довоенных Польши, Румынии, Венгрии. К примеру, натовской «великой» Румынии снятся территории Приднестровской республики, а также Черновицкой области Украины. Не следует ли быть всем народам более бдительными в происходящих территориальных притязаниях и националистических мечтах о «великих» государствах?

После августовских событий сотрудников органов госбезопасности ожидали непростые времена: нам пришлось пережить ликвидацию КГБ Украинской ССР и образование самостоятельной структуры — Службы национальной безопасности Украины (СНБУ), проводились разбирательства и составлялись отчеты о действиях в дни ГКЧП в прокурорских кабинетах и депутатских комиссиях.

В заключении Государственной комиссии СССР от 25 октября 1991 года по расследованию деятельности органов государственной безопасности (во главе с депутатом Сергеем Вадимовичем Степашиным) отмечалось, что, «несмотря на активное участие в заговоре ряда высших руководителей КГБ СССР, большинство сотрудников Комитета не поддержало заговорщиков». С полной ответственностью подтверждаю, что в числе неподдержавших были руководящий и оперативный состав КГБ Украины, о чем свидетельствуют приводимые мною официальные документы и конкретные действия личного состава в дни ГКЧП.

Что касается августовских событий на Украине, то для меня это тяжелое личное испытание, продолжающийся анализ событий и внутренние душевные переживания, требовательная и взыскательная самооценка собственных действий. Тогда в моей душе главным было честное и ответственное выполнение служебных обязанностей. Думаю, что подобные чувства тогда испытывали и мои товарищи, сотрудники центрального аппарата, областных органов КГБ УССР, которых невозможно упрекнуть в незаконных или недостойных действиях в те суровые дни. Им предстояло и дальше служить родному народу и украинской земле.

 

Глава третья

24 августа 1991 года — Украина провозглашает независимость

В Киеве Украина в этот исторический день, 24 августа 1991 года, провозглашает торжественный акт об украинском независимом государстве. В Москве Горбачев объявляет о своей добровольной отставке с поста Генерального секретаря ЦК КПСС. 24 августа — судьбоносный день для украинского народа на путях достижения идеалов свободы и демократии, государственной самостоятельности и независимости.

Разгром ГКЧП и последовавшие за этим аресты высших должностных лиц страны положили начало молниеносному разрушению могущественной державы — СССР, завершили длительное противоборство между потерявшим доверие народа Горбачевым и Ельциным, который личным участием в победе над гэкачепистами добился отстаивания национальных интересов республики. Россия волевым усилием взяла на себя полномочия союзных министерств и ведомств, в связи с чем в союзных республиках усилились центробежные сепаратистские настроения. В Киеве суверен-коммунисты и национал-демократы умело воспользовались бездарными действиями ГКЧП как неожиданно свалившимся на их головы бесценным подарком. С разных сторон зазвучали заявления о том, что Украине «не по пути с теми, кто ввел в Москву танки и пролил в столице кровь». Началось сначала несмелое, негромкое, а затем широкое ликование по поводу провала ГКЧП и победы демократических сил. До этого периода на Украине не было явных свидетельств о намерениях коммунистических и оппозиционных кругов пойти на такой радикальный шаг, как провозгласить независимость и объявить о реальном выходе республики из состава Союза ССР.

Обладая значительным объемом информации об общественно-политическом климате, расстановке политических сил, органы госбезопасности республики не предвидели, что при активном содействии депутатов из числа членов КПСС, в рядах которой состояли и чекисты, буквально в считанные дни будет ликвидирована советская власть.

По оперативным разработкам КГБ владел данными о конкретных акциях зарубежных спецслужб и антисоветских центров по достижению целей отторжения Украины от Союза. В своих программных документах оппозиционные КПСС политические партии (к этому времени их было официально зарегистрировано свыше десяти) ориентировались на конечную цель и мечту видеть Украину самостоятельным государством. Органам КГБ были известны, как говорится, по именам и фамилиям лица, которые в последние годы полностью посвятили себя борьбе за независимую украинскую государственность. Большинство из них в разное время подвергались уголовному преследованию, отбывали длительные сроки наказания за противоправную антисоветскую деятельность. Но каких-либо массовых, открытых и публичных выступлений с явными лозунгами типа «даешь полную независимость» до тех августовских дней не отмечалось. Большинство активного населения еще не оправилось от шока и тревог в дни ГКЧП, задавалось вопросом, какое ближайшее будущее ожидает наше государство и каждого из нас. Значительно позже перекрасившиеся украинские общественные деятели заговорят о себе, что мечтали о независимости Украины чуть ли не с детского сада.

А беспокоиться о будущем СССР оснований было предостаточно.

Задолго до образования ГКЧП в республике практически был остановлен процесс обсуждения нового Союзного договора. Перестали звучать голоса авторитетных коммунистических лидеров (может быть, за исключением С. Гуренко), которые смогли бы разъяснять и существенно повлиять на общественное мнение в дискуссиях о союзных или национальных приоритетах. Нельзя не сказать, что тема гармонизации отношений республик и Союза не звучала до августовских событий. Еще Щербицкий выступал по этому поводу на заседании Политбюро ЦК КПСС. «…В вопросе о компетенции республик много неясного. Например, в чем состоит суверенность? В самоопределении вплоть до выхода из состава СССР? Неясности с самостоятельностью Компартий союзных республик? Неясности с национальным языком?» — ставил вопросы мудрый Щербицкий, который считал, что не время заключать новый Союзный договор. «Я бы не затевал этого».

Первый секретарь ЦК КПУ Ивашко в свое время твердо заявлял на заседании Политбюро ЦК КПСС, что никак нельзя медлить и допустить развала страны. «Есть политическое соображение: надо безотлагательно заключить новый Союзный договор. Главное — союзные республики передают часть прав Союзу, а союзные республики завязывают прямые связи между собой, минуя центр».

Глава украинского парламента Кравчук на первых порах своего пребывания у руля утверждал, что жить вне Советского Союза — значит потерять для себя очень многое, если не сказать больше — поставить в еще более сложную ситуацию всех людей, живущих на Украине.

Горбачев на встрече с офицерским корпусом на учениях Одесского военного округа в 1991 году (я был в числе присутствующих) утверждал что, Советский Союз в том виде, в каком существует до сих пор, исчерпал свои возможности и требует глубокого преобразования на новых началах. Это вызвало общий ропот и возмущение обострившимся кризисом.

К сожалению, эти преобразования вскоре наступили в форме распада СССР на независимые государства, не в малой степени благодаря авантюре ГКЧП.

19-22 августа украинский парламент, его коммунистическое большинство и оппозиция проводили многочасовые заседания по выработке своего отношения к ГКЧП. Депутаты от Народного руха склонялись к признанию незаконности самого факта образования и тем более каких-либо действий ГКЧП. Верховный совет республики избрал тактику выжидания, в первые дни не делал заявлений о принципиальном осуждении или решительной поддержке ГКЧП.

Поражение затеи с ГКЧП стало очевидным через два дня. Тогда было оглашено постановление Президиума Верховного совета относительно того, что на территории Украины действия ГКЧП признавались незаконными.

22 августа 1991 года Народный рух обвинил Верховный совет УССР в том, что депутаты в дни государственного переворота продемонстрировали «свою полную никчемность» в отстаивании интересов украинского народа. Когда россияне вели «мужественную борьбу с путчистами, Президиум Верховного совета два дня не мог обозначить свою позицию». Особо отмечалась «недопустимая аморфность», необозначенность Кравчука, который занимал лавирующую, выжидательную позицию, определяемую его статусом члена Политбюро КПУ, «чем фактически способствовал мятежникам».

Политбюро Компартии Украины 23 августа опубликовало обращение, в котором отмежевалось от «авантюрной политики антигосударственного переворота». Гуренко сделал личное заявление о том, что он не может в дальнейшем выполнять обязанности члена ЦК КПСС, поскольку «преступная группа секретарей ЦК КПСС действовала от имени всей партии». Руководство Компартии Украины старалось избавиться от обвинений, что она в дни путча являлась пятой колонной московских властей.

Народный депутат СССР Борис Олейник справедливо замечал, что в рядах коммунистов уже в тот период фактически существовали две партии: одна — в лице высших руководящих эшелонов, присвоившая себе право вещать от имени народа; другая — остальная великая партия рядовых коммунистов, добывающая хлеб насущный.

Влияние Политбюро ЦК Компартии Украины к этому периоду ослабело даже на деятельность коммунистической фракции парламентариев. Из числа народных депутатов-коммунистов группы «239» 45 членов партии заявили о добровольном выходе из КПУ, около 50 открыто перешли на сторону оппозиционных сил.

24 августа состоялась внеочередная сессия Верховного совета УССР. Из повестки дня были сняты ранее планировавшиеся вопросы и в атмосфере «неуправляемого ажиотажа» поставлен на рассмотрение парламента один — объявление статуса государственной независимости Украины. Принятый Акт о независимости республики извещал: «Исходя из смертельной опасности, которая нависла над Украиной в связи с государственным переворотом в СССР 19 августа 1991 года, продолжая тысячелетнюю традицию государствообразования в Украине, исходя из права на самоопределение, предусмотренного Уставом ООН и другими международными документами, осуществляя Декларацию о государственном суверенитете Украины, Верховный совет Украинской Советской Социалистической Республики торжественно провозглашает независимость Украины и создание самостоятельного Украинского государства…» Устанавливалась нерушимость и неприкосновенность границ Украины; на ее территории отныне будут действовать исключительно Конституция и законы Украины.

Сразу же обращает на себя внимание аргумент в обосновании провозглашения в одностороннем порядке украинского государства — «смертельная опасность», которая якобы нависла над Украиной в связи с государственным переворотом в СССР 19 августа 1991 года. Объективно августовские события оказались катастрофическими, прежде всего, для судьбы СССР, а не союзных республик. Для объявления государственной независимости союзным республикам в этой сложившейся благоприятной ситуации не надо было ни готовить вооруженных восстаний, ни строить баррикады, ни захватывать банки и телеграф…

В провозглашаемом, закрепленном в конституциях республик ленинском положении о праве наций на самоопределение, вплоть до выхода республик из состава СССР, во время горбачевской перестройки основательно запутались. Если такое право было и оказалось реализованным в нашей жизни, зачем тогда горевать по Союзу, обвинять конкретные личности в его развале? Остается только достойно отблагодарить членов ГКЧП за предоставленную возможность реанимировать, как записано в Акте о независимости, «тысячелетнюю традицию государствообразования в Украине», а также «право на самоопределение» союзной республики, которая в советское время являлась членом ООН.

Для подкрепления тезисов о закономерности создания нового независимого государства очень пригодилась ссылка на Декларацию о государственном суверенитете Украинской ССР, содержание которой некоторые высшие руководители республики ранее расценивали не иначе как «игру в демократию» или «пустую бумажку». Конечно же, заключительный абзац Декларации, касающийся утверждения в том, что она принималась как основа для выработки нового Союзного договора, теперь уже отбрасывался.

Была забыта воля народа — жить в Союзе, выраженная на всесоюзном референдуме 17 марта 1991 года, когда 76 % советских граждан всех союзных республик высказались за сохранение обновленного и равноправного государства. На Украине число желающих быть в составе Союза составляло несколько ниже общесоюзного (70 %), но это достаточно высокий процент, достигнутый в непростых условиях набирающих силу националистических и сепаратистских настроений. Действующее законодательство о референдумах придавало обязательную силу результатам голосования на территории всей страны. Все государственные органы и должностные лица обязаны были учитывать и реализовывать высказанные в ходе референдума желания и волю народа как носителя высшей власти в государстве.

В июле 1991 года делегации от республик завершили подготовку проекта «Договора о Союзе суверенных государств». Процесс намеченного на 19 августа подписания нового договора несколькими республиками, пусть даже, по существу, конфедеративного, был сорван действиями ГКЧП, объективно сработавшего на последовавшую ликвидацию государства и уничтожение социалистического строя. Суть распада СССР — это свидетельство паралича центральной государственной власти; в то же время политическая и партийная верхушка в союзных республиках стремилась отгородиться от агонизирующего федерального центра, почувствовала преимущества и сладкий вкус не контролируемой со стороны Москвы местной власти. Лидеры союзных республик, стремясь утвердить собственную власть, в конечном итоге воспользовались действиями ГКЧП и провозгласили полную государственную «незалежность». Это яркое украинское слово именно в те перестроечные времена вошло в обиход и распространилось в пределах всей страны.

24 августа на сессии Верховного совета основной доклад о политической ситуации в республике сделал Леонид Кравчук. Содокладчиками выступали депутаты: от коммунистического большинства — Александр Мороз (впоследствии — основатель Социалистической партии), от демократической оппозиции — академик Игорь Юхновский. В выступлениях были выдвинуты требования по принятию решительных действий в защиту национальных интересов Украины, реализации ее политического и экономического суверенитета. Высказывались предложения образовать Совет обороны Украины, осуществить окончательный перевод в собственность республики предприятий союзного подчинения, решить вопросы департизации правоохранительных органов и судьбу многочисленных воинских соединений, дислоцированных в республике. Национал-демократические депутаты, представители Народного руха настаивали на радикальных решениях и предложили принять судьбоносный правовой акт — объявить и зафиксировать законодательно независимый статус государства Украины. В конце заседания сессии Кравчук огласил содержание Акта о независимости Украины. Позднее откровенничал: «Я слукавил бы, если бы сказал, что десятилетиями лелеял мечту о независимости Украины. Первая надежда на это у меня появилась в 1991 году, сразу после выборов».

На собрании коммунистов, по численности занимавших главенствующее положение в парламенте (принятие Акта требовало конституционного большинства), выступил лидер Коммунистической партии Гуренко: «Сегодня мы должны проголосовать за независимость, потому что если мы этого не сделаем, то окажемся по уши в дерьме». Такого поворота от коммунистов не ожидали даже их оппоненты из националистической оппозиции. Депутат Левко Лукьяненко отмечал, что перед голосованием продолжалась напряженная борьба между деморализованными, но еще не сломленными коммунистами и Народной радой, которая была в меньшинстве. «Коммунисты сдались в 18 или 19 часов. Гуренко дал команду голосовать». Многие из них, потеряв поддержку в Москве, стали понимать, что местный национализм (превращавшийся в патриотизм) для них остается средством для выживания.

За Акт «о незалежности» проголосовало подавляющее большинство депутатов, против — четверо. Вне всякого сомнения, контролируемый тогда коммунистами Верховный совет сыграл свою главенствующую роль в создании самостоятельного украинского государства. Решения принимал высший законодательный коллегиальный орган — парламент, большинство в котором принадлежало коммунистам. «Многие из них носили партийный билет у сердца», — отмечал Кравчук в своих мемуарах. Проголосовала коммунистическая фракция «239», «позорно отдавшая чувство собственного достоинства на оплевывание агрессивному, горлохватскому меньшинству и ставшая затем проводником его политики».

После объявления результатов голосования в одно мгновение поменялась государственная символика: В. Черновил внес в парламент желто-голубой флаг как символ не только новой власти, но и новой идеологии. Символика — это не просто нечто прикладное, а политика и идеология. Государственный герб с серпом и молотом сменил трезубец.

Оппозиционные национал-сепаратисты впоследствии не скрывали, что они получили в союзники доморощенных «компартийцев», которые при голосовании исходили из конъюнктурных интересов, стремясь любой ценой оторваться от Москвы и таким образом самосохраниться в независимой стране. Мирный путь выхода Украины из состава СССР многие политики объясняют также и тем, что лидеры Коммунистической партии и административно-бюрократическая верхушка ЦК КПУ без каких-либо серьезных для себя потрясений заняла высшие государственные посты или перешла в руководящие звенья администрации президента, кабинеты нового правительства.

Кравчук вспоминает, что при обсуждении главного вопроса в парламенте складывалась «эмоционально напряженная ситуация», оппозиция остро реагировала на каждое слово его трехчасового доклада. Руховцы сначала склонялись к тому, чтобы не провозглашать «независимость государства», которую можно было получить только от коммунистического большинства при их положительном к этому отношении и совместном голосовании с оппозицией. Они предпочитали сначала нанести удар и запретить Компартию, провести департизацию правящей элиты и связанных с нею структур.

Следует отметить, что соглашательство и единство суверен-коммунистов и национал-демократов при голосовании за независимость не было таким уж необычным явлением, оно проявилось в парламенте годом раньше при принятии Декларации о государственном суверенитете республики. После принятия Декларации в целях сохранения своего положения большая часть партийной номенклатуры поменяла свою идеологическую ориентацию, вступила в сговор с националистическими кругами, сепаратистски настроенными галицийскими депутатами.

В одном из интервью Кравчук отмечал, что руховцы пытаются приписать только себе результаты: «создается видимость, что они водили моей рукой, когда я подписывал документы о незалежности». В плане исторической достоверности представляют интерес мнения и другой стороны — оппозиционной. Левко Лукьяненко, наиболее яркий и авторитетный представитель оппозиции, в парламенте возглавлял фракцию, в которую входили одиннадцать бывших политзаключенных. Они активно ратовали за провозглашение украинской государственной самостоятельности. «Если бы не гэкачеписты, — заявлял Лукьяненко, — мы бы все равно провозгласили независимость Украины, возможно, через год-два, мы быстро наращивали свои силы».

В ночь на 24 августа у оппозиции проявилось «чувство национального момента», когда все поняли, что есть шанс завоевать независимость, поскольку в парламенте наблюдали растерянных и деморализованных коммунистов.

Кравчук в дни ГКЧП «очень хитро крутил», ждал, на чьей стороне будет победа. В силу своей психологии он не мог проиграть. «Он не из тех, кто идет ва-банк и становится или героем, или попадает в тюрьму». История подставила ему пьедестал под ноги. Кравчук оказался вознесенным Коммунистической партией на Олимп верховной власти, его карьеру двигали братья по партии с депутатскими мандатами. В последующем он в унизительном тоне отзовется о своем партийном лидере Гуренко, который в ходе всей беседы с генералом Варенниковым не обмолвился «ни одним словом», как сидел, «скрестивши руки на столе», так и просидел больше часа, «совсем не шелохнувшись». Кравчук упоминает и мою персону: в его мемуарах председатель КГБ выглядит так, что в дни ГКЧП главный контрразведчик был на рыбалке. Это хорошо, что клеветал именно так, а не иначе, ведь Кравчук мог нафантазировать больше, например, что председатель КГБ уехал на эти дни посоветоваться в Москву или занимался вывозом туда вагонов с украинскими секретами и архивными материалами (об этом лживо писала бульварная пресса). О причинах такой писанины недоумевал мой первый заместитель Шама, с которым мы были вместе с первых часов путча, как и многие рядовые сотрудники КГБ. «Что заставило Леонида Макаровича написать то, что, мягко говоря, не соответствует действительности?» — спрашивает в своей книге генерал-майор Нездоля, известный украинский чекист.

Но Кравчук на этом не успокоился. Он позволил себе за спиной Ивашко весьма некрасиво отозваться о нем, когда тот был уже в Москве. С той поры он прекратил с Кравчуком всякие отношения. «Считаю, что ни один из нас от этого ничего не потерял», — подвел Ивашко итог произошедшему.

Мне представляется, что в последние годы существования СССР произошел необъяснимый исторический парадокс: руководство страны во времена Хрущева, Брежнева, Андропова ожесточенно, с применением танков и вводом советских и интернациональных войск, защищало завоевания народной власти и социализма в Венгрии, Польше, Чехословакии, чего совершенно нельзя сказать о защите коммунистическим лидером Горбачевым в те августовские дни целостности собственного союзного государства.

После провозглашения независимости Горбачев от имени Государственного совета СССР предложил подготовить обращение к народу Украины, объясняя, что «под горячую руку в момент путча принимались всякие решения». 23 октября обращение Президентов СССР и восьми союзных республик (Ельцин, Назарбаев, Шушкевич, Каримов и другие) к украинскому народу было опубликовано. Кравчук отреагировал тем, что Верховный совет Украины принял постановление о проведении референдума по вопросу всенародного признания независимости. Горбачев ответил своеобразно: «Бог с Вами, а мы очистим душу. Ради достойного будущего для себя и потомков».

Референдум подтвердил Акт от 24 августа о независимости Украины; 90,3 % населения уже бывшей союзной республики проголосовало за новое европейское государство.

С разных политических взглядов можно анализировать переход к независимости современной Украины. По моему мнению, это результат разрушительных процессов, начало которым положено политикой горбачевской перестройки; это последствия провозглашенной линии ЦК Коммунистической партии на передачу полноты конституционной власти в депутатские залы. Все понимали, что государственную независимость можно было получить только при поддержке депутатской коммунистической фракции, нажатием депутатами-коммунистами кнопок электронного голосования в стенах здания на Мариинской площади. Теперь уже никакой орган — ни Верховный суд, ни Генеральная прокуратура, ни КГБ республики — не имели права выступать против законного выбора (или предательства) депутатов, поставить под сомнение легитимность итогов голосования о провозглашении независимости. Для КГБ это еще и выполнение решений своего «правового хозяина» — Верховного совета республики, у которого органы госбезопасности оказались в прямом подчинении.

24 августа 1991 года Украина стала строить свое национальное государство, а Россия не захотела оставаться имперской державой. По примеру Украины одна за другой союзные республики стали объявлять свою независимость.

Вспоминая времена ГКЧП, Мороз назвал их «медиа-фарсом», разыгранным людьми, которые боролись за власть по линии Ельцин — Горбачев. Отдавая себе отчет в том, что эти интриги могли дорого стоить Украине, отмечал Мороз, выбор Украины был абсолютно понятным — «нужно было дистанцироваться от этих игрищ».

Независимость сама по себе рвавшимся к власти панам и господам окончательной и легкой победы не давала: им хотелось отделиться от Москвы, править самим, но необходимо было построить новую политическую, общественно-экономическую государственную формацию, а это требовало мозговых усилий.

Вместе с крушением страны в жизнь общества стремительно врывались рыночные отношения, которые способствовали приватизации правящими кланами общенародного достояния, проведению раздела советских активов: заводов, предприятий и морских портов. Возможности захватить общественную собственность партийная элита и оппозиция обрадовались больше, чем самой демократии и свободе, следуя на запах собственности, «как хищник идет за добычей».

Обещая золотые горы народу при полной независимости, ни одна из существующих украинских партий так и не смогла предложить реальных путей выхода из экономического кризиса. Партии продолжали борьбу, угрожая одна другой развалом Украины: националистическая сторона — созданием Галицкой республики, коммунистическая — образованием Донецко-Криворожской республики. Новая украинская элита, приветствуя распад Советского Союза, и сегодня продолжает бояться раскола республики на западные и восточные земли.

Как вспоминает советник президента США С. Бжезинский, «администрация и спецслужбы США отводили Украине ключевую роль в развале СССР. Одновременно усиленно отрабатывалась внутренняя украинская оппозиция, Рух и западные области республики». В связи с этим можно вспомнить выступление наркома В. Балицкого, озвученное в 1929 году на II конференции КП(б) Украины, когда он раскрывал тактику контрреволюционных элементов того времени на Украине, цитируя их инструкции: «Наша цель — заставить коммунистов подраться между собой, воспользовавшись междоусобицей, и начать строить страну по-своему. Пользуясь внутрипартийной борьбой, мы на развалинах коммунизма создадим свою национальную партию, которая даст нам возможность бороться с московским государством. На Украине раскол должен пройти быстрее, так как к партийным идеологическим расхождениям примешиваются несогласие с национальной политикой партии. Москва всегда смазывала украинские интересы. Поэтому сейчас все группировки, даже украинские группировки в КП(б) У, будут поддерживать правых». Какими созвучными нашему времени оказались действия тогдашних коммунистов и их противников!

После поездок Кравчука в сентябре 1991 года (в то время Союз еще существовал) в США и Канаду он стал откровеннее говорить о том, что мир воспринимает создание на географической карте полнокровного, демократического, правового, самостоятельного украинского государства как закономерный процесс.

Для Украины распад Советского Союза «был самым долгожданным событием, самым светлым этапом в ее истории, которое привело к независимости страны». Мне можно было бы не обращать внимания на такую личностную оценку, характерную для перекрасившихся партократов, если бы эти слова не провозглашались Марчуком, первым заместителем председателя КГБ Украинской ССР, в чьи должностные обязанности входила организация борьбы с «украинским буржуазным национализмом».

25 декабря 1991 года в прощальном обращении к советскому народу Горбачев произнес, что он твердо стоял за самостоятельность и независимость народов, за суверенитет союзных республик. Затем скромно добавил, что и… за сохранение союзного государства, целостности страны. Ну, эта президентская обязанность даже в обращении не была приоритетной!

 

Глава четвертая

Вечная наша болезнь — поиски виновных (разборки после путча)

26 августа Верховным советом Украины была создана специальная Временная комиссия для депутатского расследования деятельности должностных лиц, органов власти и общественных организаций «в связи с государственным переворотом 19–21 августа 1991 года». Перед ней была поставлена особая задача тщательной проверки действий руководства КГБ республики в указанные дни.

Если следовать не революционной, а нормальной логике, то для образования парламентом спецкомиссии не было оправданных оснований: в указанные дни в столице и областных центрах обстановка была нормальной и контролируемой; каких-либо антиобщественных проявлений со стороны различных политических сил не отмечалось. К тому же верховные власти постоянно заверяли, что ГКЧП на Украине не действовал, исходящие его указы и распоряжения в республике не выполнялись.

Депутатская комиссия состояла из 20 депутатов украинского парламента. Возглавить ее поручили Юрию Гайсинскому, тогда малоизвестному прокурору одного из районов Харькова. В областных центрах были образованы аналогичные комиссии, требования которых к должностным лицам о предоставлении соответствующих документов или объяснений о действиях в дни 19–21 августа подлежали «неукоснительному исполнению». В их состав включались различные по убеждениям лица, часто случайные, из оппозиционных кругов, которые организовывали откровенное шельмование советских, партийных работников, сотрудников КГБ на местах. Комиссии наделялись чрезвычайными полномочиями: беспрепятственным входом в любые служебные помещения государственных учреждений, изъятием документов и «доказательств антиконституционной деятельности органов или должностных лиц». Членам комиссий предоставлялись исключительные права изымать и опечатывать архивы, присутствовать при производстве следственных действий по расследуемым уголовным делам. Появившаяся возможность проникнуть в архивы органов государственной безопасности была голубой мечтой каждого национал-патриота или ангажированного депутата. В положении о комиссии подчеркивалось, что должностные лица, уклоняющиеся от выполнения ее требований или предоставляющие «неправдивую информацию, снимаются с должностей, которые они занимают».

Прописанные комиссиям полномочия во многом противоречили действующему законодательству. Депутаты позволяли себе грубо нарушать правовые нормы, выдвигать нелепые обвинения руководителям органов власти, Коммунистической партии, правоохранительных органов в надуманных антиконституционных действиях в дни ГКЧП.

Активизировалась притихшая до этого прокурорская рать. Органы прокуратуры начали возбуждать уголовные дела с квалификацией «измена Родине» и проводить расследования в отношении руководителей ряда министерств, секретарей ЦК и обкомов КПУ с выдвигаемыми обвинениями: на чьей стороне (красных или белых) «был в период 19–21 августа, как действовал, какие документы готовил и давал указания». Для националистических кругов свалился долгожданный и радостный, словно манна небесная, повод для расправы над руководящими работниками коммунистического «тоталитарного режима». Главные импульсы к этому шли из Верховного совета, решений его Президиума.

Генеральный прокурор Украины Потебенько предпринял смелую попытку повлиять на ситуацию и сам попал под репрессивный каток парламентской комиссии. Он сделал официальное заявление, что Временная парламентская комиссия грубо нарушает действующее законодательство, когда стремится вторгаться в процессуально-следственные действия, истребует из следственных органов копии документов, опечатывает служебные помещения и проникает в архивы. В республике создавалась атмосфера напряженности и подозрительности, насаждался страх, у приглашаемых комиссией для объяснений должностных лиц порождалась неуверенность в том, смогут ли государственные органы в такой тревожной обстановке защитить их законные права.

Не помогло обращение 30 августа генерального прокурора СССР Трубина к работникам прокуратур, занятым расследованием обстоятельств ГКЧП, быть объективными, без амбиций, нездоровых эмоций и политических пристрастий. Он призвал решительно пресекать произвол и самоуправство; ни малейшей тени не должно быть брошено на честных людей. Нельзя допустить, чтобы вернулись времена повального доносительства, всеобщей подозрительности, анонимных обвинений, навешивания ярлыков.

В Комитете госбезопасности прокуратурой были изъяты основные оперативные документы, изготовленные в период действий ГКЧП, в том числе секретные шифротелеграммы с моими указаниями от 19 августа в областные управления госбезопасности. Я не избежал участи быть допрошенным по возбужденному уголовному делу о своих действиях во время путча. В моей жизни это был первый (второй — после событий в октябре 1993 года) допрос в прокуратуре, когда я, бывший прокурорский работник, отвечал на вопросы следователя с предупреждением об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. В подготовке ответов оказывал большую помощь мой помощник В. Фетисов, который 19–21 августа в рабочее время находился рядом и знал мои действия в те дни буквально по часам и минутам. Придавало уверенности одно: я был спокоен за оперативный состав КГБ республики, стоявшего в эти дни на позициях соблюдения действующего законодательства и народных интересов.

Прокурорским расследованием выяснение причастности руководства КГБ к ГКЧП не ограничивалось. Для отчета о своих действиях я был приглашен на заседание депутатской комиссии. В течение нескольких часов депутаты выясняли, как 19–21 августа работал центральный аппарат КГБ, областные органы безопасности, какие указания поступали из Москвы и какие отдавались мною лично. Предъявить какие-либо претензии нам не было оснований: практические действия и документы органов госбезопасности с первого дня свидетельствовали о нашем принципиальном непризнании законности ГКЧП. Но это не мешало отдельным депутатам высказываться о поддержке Комитетом госбезопасности республики действий

ГКЧП с приведением одного аргумента: «В составе гекачепистов находился Крючков, которому органы госбезопасности подчиняются». В мой адрес бросалось осуждение: «Почему не взял автомат и не пошел освобождать Президента СССР, заточенного на украинской земле?» Сегодня это звучит несколько забавно. Нашелся бы в те дни кто-либо смелый с оружием или без него, кто смог бы приблизиться к государственной даче с тройным кольцом оцепления? Это позже героев-освободителей Горбачева «из заточения» появится множество.

Вместе с тем было понятно, что союзный глава Горбачев украинскому депутатскому корпусу был к этому времени абсолютно не нужен ни когда оказался по воле центра «невыездным» на крымской земле, ни когда пытался призывать народных избранников не делать губительных шагов по выходу Украины из СССР, убеждал подписать новый Союзный договор на любых условиях. Главной целью комиссии было выполнение политического заказа — нанести удары по действующим союзно-республиканским КГБ, МВД, прокуратуре и заменить их руководство своими кадрами, угодными и послушными.

Я присутствовал на сессии Верховного совета, где было принято постановление об оказании недоверия составу коллегии Генеральной прокуратуры республики за «бездействие в дни путча». Потебенько депутаты слушать не захотели, быстро расправились с ним, хотя в дни ГКЧП он находился в очередном отпуске. Как выразился председательствующий Кравчук, «принято демократическое решение: прокуратура, ее коллегия и генеральный прокурор складывают свои полномочия». В течение пяти минут без обсуждения, при подавляющей поддержке руховцев был назначен новый генеральный прокурор — депутат В. Шишкин. Можно отдать должное гражданской позиции и порядочности Шишкина, который прорвался на трибуну и умолял депутатов учесть его мнение. «Я хотел бы сказать, что с этой системой не был связан ни одного дня работы. Я был судьей. Я не знаю этой работы и не хочу ставить себя в такое положение, чтобы на меня с некоторым неуважением могли смотреть прокурорские работники, считая, что я не знаю некоторых тонкостей и так далее… Не надо так несерьезно подходить к вопросам, связанным с назначением на те или иные должности, причем должности определяющие, будем так говорить, в нашем государстве». Я не знаю, как сложилась последующая общественная деятельность Шишкина, но этот его поступок сохранился в моей памяти. Побольше бы таких искренних и ответственных людей на все времена.

Однако случилось так, что вскоре пришлось исправлять ошибку, допущенную при назначении Шишкина помимо его желания. Последний генеральный прокурор советского периода Потебенько был возвращен на этот высокий государственный пост в суверенной Украине. История знает мало таких примеров. Впрочем, был еще один украинский прецедент, когда депутатам в качестве главы правительства дважды пришлось приглашать Виталия Масола, авторитетного и компетентного руководителя республики.

Депутатской комиссией с особым пристрастием обсуждалось содержание шифротелеграммы, подписанной мною 19 августа и направленной в областные управления КГБ. Депутат Лариса Скорик старалась выяснить, не был ли этот документ переоформлен задним числом из-за опасений ответственности за поддержку ГКЧП. Неужели там, в КГБ, все были такие умные, чтобы в первый день ГКЧП направить указание на места руководствоваться установками Верховного совета Украины, а не своего московского центра? Конечно же, даже намеки на последующее редактирование шифротелеграммы — полный абсурд. Существовавший порядок прохождения и учета секретных шифровальных материалов исключал любую корректировку, к тому же в этом случае предстояло истребовать из 26 областных управлений прежние телеграммы и отправить взамен исправленные. Такой поступок мог втянуть широкий круг исполнителей, повлечь серьезные последствия, вплоть до уголовной ответственности за злоупотребление служебным положением.

Опросы и собеседования в парламентской комиссии, прокурорские допросы руководителей КГБ в отношении того, «как вели себя в дни 19–21 августа», продолжались длительный период.

Работавший во Львове генерал Нездоля вспоминает, что после провала ГКЧП руководители КГБ всех рангов по требованию прокуратуры написали рапорты о том, что они делали в дни путча. Во львовском управлении никаких оргвыводов по этому поводу не последовало: ГКЧП местные сотрудники практически проигнорировали, никто никаких команд в поддержку путчистов не давал. Александру Ивановичу и отписываться-то не пришлось, поскольку в злополучные дни путча он находился в отпуске. И всех отпускников освободили от написания этих ненужных бумажек.

В прокуратуре Украины начальник следственного отдела КГБ Пристайко давал показания о том, что 20 августа в 10 часов утра по поручению руководства он подготовил аналитическую записку с правовой оценкой опубликованных постановлений ГКЧП. «…Я сражу же позвонил Голушко Н. М., который попросил кратко изложить содержание записки и через несколько минут сказал, что необходимо детально рассмотреть ее, в связи с этим потребовал зайти к нему в 14.30. В назначенный час я был у него. Он внимательно прочитал записку, затем мы детально обговорили каждый пункт. Голушко Н. М. в основном интересовали правовые нюансы обоснованности моих выводов. Без всяких сомнений он написал резолюцию и вернул мне записку».

Начальник 5-го управления КГБ УССР (подразделение по защите конституционного строя) Подгайный на вопросы депутатской комиссии отвечал: «Впрочем, скрывать мне было нечего. 16 августа, в пятницу, я отпросился у председателя КГБ УССР Николая Голушко и поехал на Полтавщину к больной матери. Приехал на работу, а Голушко, говорят, находится у Кравчука… Каждому понятно: если бы руководство КГБ Украины знало о предстоящих событиях и принимало в них участие, начальника 5-го управления ни за что бы не выпустили из Киева…»

Членам парламентской комиссии показалось невероятным, что КГБ УССР в путче никоим образом не участвовал. Гэкачеписты считали, что достаточно будет топнуть ногой, и страна послушается, все проблемы решатся сами собой. «В Москве растерянность была большей, чем в Киеве, поэтому центральному руководству госбезопасности было не до нас». И на депутатской комиссии, и затем на заседании

Президиума Верховного совета пришлось отчитываться за подготовленную в КГБ справку «о неконституционности» актов ГКЧП. Депутатской комиссией оценивались не содержание, исключительность и смелость выводов, а указывалось в качестве недостатка то, что текст указанной справки не был доведен до всего оперативного состава. Но моя резолюция оперативному штабу КГБ «руководствоваться в работе» означала безусловное доведение этого принципиального указания до всех заинтересованных подразделений. В те тревожные дни такое решение немедленно распространялось без приказов. Заместитель председателя Верховного совета Гринев упрекал в том, что указанная справка не была доведена до Верховного совета. Пришлось объяснить, что подобный анализ этот орган власти имел возможность получить от собственной юридической службы.

Гонения на должностных лиц по поводу их причастности к путчу продолжались за пределами Киева. Особо пристрастное расследование велось прокурорскими инстанциями в отношении руководителей Крыма — первого секретаря обкома партии Грача и председателя областного исполкома Курашика.

Председатель комиссии Гайсинский в последующем широко комментировал в прессе работу комиссии, свою роль в ней. ГКЧП для Гайсинского, как и назначение председателем парламентской комиссии, оказались «громом среди ясного неба». Он подготовил положение о полномочиях в рамках деятельности Временной комиссии. На заседании Президиума Верховного совета, которое шло почти без перерывов, с критикой выступили депутаты Дурдинец и Кондратьев. «Вы такие полномочия выписали, что это будет новая ЧК». Права комиссии немножко урезали, но все равно их осталось более чем достаточно.

Вместе со следователями прокуратуры Гайсинский принимал участие при обыске кабинета первого секретаря ЦК КПУ Гуренко. «Все шкафы и столы Гуренко были, словно под метлу, вычищены… Но следы все-таки остались». При проведении обыска в числе других материалов были обнаружены два официальных документа, являющиеся предметом внимания органов государственной безопасности. Незадолго до августовских событий мною была направлена записка в ЦК на имя Гуренко с изложением сложившихся тревожных тенденций в общественно-политической обстановке в республике. В документе указывалось на конкретные меры для улучшения положения дел. В числе возможных были рекомендации больше опираться на сельское население, не охваченное митинговой, забастовочной и националистической стихией. Признаюсь, что по долгу службы (после отмены шестой статьи Конституции СССР) органы государственной безопасности не обязаны и, казалось, были не вправе информировать ЦК КПУ Но я понимал, что на Украине продолжала действовать трехмиллионная Компартия, сформировавшая в парламенте ведущую депутатскую фракцию большинства, и только коммунистические силы тогда реально были способны принять радикальные меры по оздоровлению ситуации в республике.

Другим обнаруженным при обыске важным документом оказалась шифротелеграмма из Москвы с собственноручной резолюцией Горбачева: «Тов. Гуренко. Прошу обратить внимание». С конкретными ссылками на зарубежные источники в ней доводилась разведывательная информация о том, что в парламенте Украины не все благополучно, усиливаются сепаратистские настроения на отрыв республики от Союза ССР.

Почему после всех чисток шкафов указанные материалы органов госбезопасности с грифами секретности находились даже не в сейфе, а в письменном столе Гуренко — ума не приложу. Работники прокуратуры или кто-то из депутатской комиссии допустили утечку, и в львовской газете была перепечатана аналитическая записка КГБ под броским заголовком вроде: «Гауляйтер Голушко докладывает своему партайгеноссе Гуренко» с добавлением клеветнических комментариев. Через несколько дней та же газета опубликовала новую статью, в которой указывалось, что в документе КГБ содержится действительно глубокий, мобильный анализ сложившейся социально-политической обстановки в республике. Редакцией был сделан логический вывод: только сотрудники КГБ способны к такому содержательному анализу, смотрите, мол, какие квалифицированные аналитики там работают, их надо сохранить для органов безопасности будущей независимой Украины.

Первый секретарь ЦК Гуренко не избежал допросов и достойно держался на заседании парламентской комиссии. Он взял на себя ответственность за направление в дни ГКЧП шифровки во все обкомы КПУ, вместе с тем оспаривал толкование содержавшихся в ней формулировок, якобы имеющих однозначную поддержку путчистов.

Гайсинский отмечает, что парламентская комиссия приняла «важнейшие решения» в отношении КПУ и КГБ республики. При обсуждении деятельности КГБ возникла проблема, как поступать с материалами о «секретных осведомителях органов госбезопасности». На одном из заседаний комиссии решалось, «надо ли предавать огласке имена тех, кто выдавал людей (зачастую на мучения или на смерть в лагерях). Решили не публиковать. «Это было одной из немногих ошибок нашей комиссии», — заключал Гайсинский. Он как прокурор обязан был профессионально оценивать назначение агентурного аппарата и не рассуждать, следует ли публиковать сведения «о секретных осведомителях», даже спустя десятилетия.

Ни одно из государств не разглашает сведения об агентурном аппарате спецслужб как основе оперативно-розыскной деятельности при расследовании уголовно-наказуемых тяжких преступлений. На примере ряда европейских стран можно убедиться в том, какие болезненные процессы происходят в связи с обнародованием подобных данных, но делается это политиками только ради захвата власти и борьбы с идеологическими противниками. Во всех цивилизованных странах сведения по агентурным персоналиям законодательно приравниваются к государственной тайне, к которой имеет доступ ограниченный, строго доверенный круг должностных лиц. Такой подход соблюдается при изменении государственного строя в стране, не зависит от политической конъюнктуры или критики допущенных негативных последствий в прошлом времени. На горьком опыте трудной и не всегда успешной борьбы с международным и внутренним терроризмом становится ясным, к чему может привести слабость агентурных позиций, тем более гонения на конкретных лиц.

Никто не ставит под сомнение, что в нашей истории были жестокие репрессии, были и доносчики, многие из них, может быть, и не по своей воле. Тот, кто открывает такую информацию, не думает о последствиях в обеспечении безопасности страны и причиняет дополнительные страдания их родным и близким. Ведь не эти несчастные «секретные осведомители» определяли в годы беззакония судьбы тех лиц, которые направлялись, как указывает руководитель комиссии, «на смерть или мучения». Вспомним, кто решал в те времена судьбы виновных и безвинных. В годы массовых репрессий и грубого нарушения законности в состав вершивших внесудебные расправы «троек» входили руководители НКВД, прокуратуры и партийных органов. «Тройки» выносили приговоры без судебного разбирательства, допуска адвокатов и зачастую в отсутствии обвиняемых; высшая мера наказания к ним приводилась в исполнение без права на обжалование.

Выступая на совещании работников прокуратуры в 1935 году, Балицкий отмечал, что в «борьбе с контрреволюцией мы никогда не забываем того, что работаем вместе с прокуратурой, и никогда всей славы выявления преступления не берем только на себя». Между прочим, об ответственности прокурорских работников за огульные репрессии упоминал в 1958 году Хрущев на Всесоюзном совещании руководящих прокурорских работников: «Я выступаю не для того, чтобы упрекать, что при вашем попустительстве в НКВД творился произвол… Вы тоже виноваты, но мы принимаем во внимание, в какое положение вы были поставлены… Ошибки прокуроров дорого обходились».

Я далек от голословных оправданий одних и обвинений других государственных органов. Правоохранительная структура и ее конкретная деятельность — это порождение господствующего государственного строя в стране. Почему нам не удалось избежать трагедий? Еще в 1923 году ОГПУ объявлялось об обязательном осуществлении прокуратурой надзора за производством органами безопасности дознания и следствия. Укрывательство сотрудниками уголовных дел от прокурорского надзора уже в те годы рассматривалось как серьезное правонарушение. Что касается спецслужб — силовых ведомств, — то их участь во всем мире одинакова и далека от любви, даже когда они жизнью своих сотрудников защищают интересы государства.

В числе основных виновников нарушения законности в стране обычно вспоминают имена Сталина, Ежова, Берии, но редко упоминают главного государственного обвинителя Вышинского, чьи теоретические взгляды о признании обвиняемыми своей вины неправомерно расценивались как «царица доказательств» в судебных процессах. Как-то случилось, что в нашем справедливом осуждении беззакония в прошлые годы сталинских репрессий острие критики, наведенное на органы государственной безопасности, остается там же и в наше время. А где были стражи законности прокуроры тогда и теперь? Органы КГБ в период политики гласности старались (и правильно делали) обнажить и осудить преступное прошлое до такой степени, что, по существу, в своем усердии оказались чуть ли не единственными виноватыми в прошлых нарушениях законности в стране. Кстати, председатель КГБ республики не имел права утверждать обвинительные заключения по уголовным делам, расследованным органами госбезопасности; они утверждались соответствующими прокурорами и после этого расследования направлялись в судебные инстанции. Строгий прокурорский надзор — вот где заслон против нарушения законности во все времена.

Основной доклад Гайсинского на Президиуме Верховного совета 30 августа о запрещении деятельности Компартии Украины, на мой взгляд, явился серьезной политической и правовой ошибкой Временной парламентской комиссии. Прокурор Гайсинский честно признается: «Такие, как я, вступали в партию потому, что иначе не могли самореализоваться, занять более высокую должность…» Многие народные депутаты выступили против незаконного указа Кравчука о запрещении деятельности КПУ, внесудебной конфискации собственности партии как общественной организации. Генеральный прокурор Потебенько расценивал этот шаг как реализацию оппозицией давней цели — разгрома Коммунистической партии, которое сделано ценою нарушения законности, прав миллионов рядовых коммунистов. Министр юстиции Бойко также возражал против запрещения Компартии, считая это решение противоречащим действующему законодательству. За высказывание своих мнений оба высших должностных лица, Потебенько и Бойко, лишились в те дни своих должностей.

Председатель Комитета Верховного совета Украины по вопросам законодательства Коцюба, видный юрист, честный и принципиальный, также протестовал против незаконного запрета КПУ.

В ходе многолетнего расследования прокуратурой уголовного дела со стороны партийных руководителей всех рангов не выявлено действий, которые могли бы послужить основанием для запрещения деятельности Компартии Украины.

И, наконец, не является лишним напомнить, что решениями Конституционных судов России и Украины запрещение российскими и украинскими парламентариями деятельности КПСС признано не отвечающим требованиям действующего законодательства. В 1993 году Верховный совет постановил, что граждане Украины, бывшие членами Коммунистической партии, без решения судебных инстанций не могут признаваться причастными к государственному перевороту 19–21 августа 1991 года или ущемляться в правах в связи со своим прежним членством в КПСС.

Так завершилось парламентское расследование; руководитель комиссии Гайсинский получил вожделенную должность заместителя генерального прокурора Украины; сейф с материалами расследований парламентской комиссии Верховного совета пропал, его не могут найти.

Работа комиссии Гайсинского по расследованию деятельности должностных лиц на Украине «в связи с государственным переворотом 19–21 августа 1991 года» взывает к памяти поэтические строки двух великих украинцев, Тараса Шевченко и Бориса Олейника.

 

Глава пятая

Ликвидация КГБ Украины. Создание службы национальной безопасности

Когда Верховный совет УССР провозгласил Акт о независимости, украинские законодатели в тот же день, 24 августа, в числе первых в условиях «незалежности» приняли постановление о реформировании действующей союзно-республиканской системы обеспечения государственной безопасности страны. В нем особо подчеркивалась необходимость устранить существующий в рамках СССР «ведомственный монополизм» в этой важнейшей сфере союзного государственного регулирования.

Ликвидация КГБ УССР и образование новой спецслужбы осуществлялись специально созданной комиссией Верховного совета. Возглавил ее председатель Комитета Верховного совета УССР по вопросам обороны и безопасности генерал-лейтенант Василий Дурдинец, работавший до избрания депутатом первым заместителем министра внутренних дел республики.

Созданию на Украине самостоятельной спецслужбы предшествовали бурные политические баталии вокруг вопросов назначения, компетенции, прав и обязанностей, подчиненности органов государственной безопасности. Еще в ходе обсуждения проекта Союзного договора затрагивались темы о расширении полномочий республиканских властей в области обеспечения государственной безопасности, реализации на деле провозглашенного Декларацией о государственном суверенитете права республики иметь собственные органы безопасности.

Надо сказать, что организационные реформы и связанные с этим потрясения задолго до августовских событий 1991 года не обходили стороной КГБ СССР. В частности, демократические круги России настаивали на образовании республиканского КГБ, ранее не существовавшего в советское время. Задачи по обеспечению безопасности РСФСР решались подразделениями центрального аппарата КГБ СССР, которому были напрямую подчинены органы безопасности в автономных республиках, краях и областях. Создание самостоятельного российского КГБ ослабляло позиции централизованного КГБ СССР, приводило к существенному уменьшению влияния союзных структур на подразделения органов госбезопасности на территории республики.

Руководству суверенной России требовались свои собственные органы КГБ. Ельцин, как всегда с упорством и настойчивостью, стал добиваться образования российских органов безопасности, что позволяло ему уменьшить позиции Горбачева и самостоятельно контролировать огромную республику через эффективно действующие, отмобилизованные территориальные органы государственной безопасности. «Демократическое» окружение Ельцина не скрывало, что создаваемое республиканское КГБ предназначалось для ограждения России от «непомерных посягательств центра». Руководство КГБ СССР всячески оттягивало сроки проведения таких серьезных преобразований в системе органов безопасности. В конечном итоге в мае 1991 года Крючков с согласия Горбачева был вынужден пойти навстречу российским властям: подписал с Ельциным совместный Протокол о создании республиканского КГБ. «Отсутствие КГБ в России не соответствует системе федеративного устройства нашего государства, в новых условиях его создание отвечает объективным потребностям нашего общества», — вынужден был признать Крючков.

Но существовали серьезные опасения, что сам процесс образования республиканской структуры КГБ затянется по времени, что создаст дополнительные трудности и снизит эффективность оперативной работы. Так оно и случилось, с мая до августовских событий КГБ России находился в стадии своего формирования, организационного становления, кадровых перестановок, а территориальные органы продолжали быть в двойном подчинении. Они попали в своеобразный капкан, когда в дни ГКЧП получили два противоречащих друг другу указания от В. Крючкова и В. Иваненко (первого и единственного председателя КГБ РСФСР).

18-19 мая 1991 года в Москве состоялось совещание руководителей российских территориальных органов КГБ, на котором выступил Ельцин. Оно было показательно, прежде всего, тем, что в отличие от Горбачева, ни разу не встретившегося с чекистами, Президент России Ельцин высказывал уважение к работе создаваемого республиканского КГБ. Он ставил перед ним конкретные задачи и в определенной степени обращал к себе, склоняя на свою сторону руководителей органов безопасности автономных республик, краев и областей. Некоторые уважаемые руководители в своих выступлениях не стеснялись с высокой трибуны присягнуть ему в верности.

Ельцин на этом совещании впервые открыто поставил вопрос о необходимости департизации органов госбезопасности, чем вызвал немалое смятение. Естественно, события в Москве вокруг образования самостоятельного российского КГБ не могли не сказаться на атмосфере в чекистских коллективах страны, накладывали отпечаток на развитие обстановки вокруг органов КГБ в других союзных республиках. У многих появлялось желание иметь не централизованное, а собственное, «карманное» КГБ.

Верховный совет Украинской ССР, следуя примеру Москвы, дал соответствующие поручения по вопросам дальнейшего регламентирования деятельности органов безопасности в республике, полного закрепления их подотчетности и подконтрольности высшему республиканскому органу власти. Тогда нам еще казалось, что продолжается нормальный законодательный процесс в рамках обновления Союза, утрясаются нерешенные вопросы расширения компетенции союзных республик, в том числе в вопросах реализации собственного государственного суверенитета. В этот же период завершалось обсуждение проекта закона о союзном КГБ СССР, который впервые планировался как гласный, открытый для любого гражданина страны документ.

В своем депутатском отзыве на проект закона о КГБ я написал в Верховный совет СССР, что «отсутствие законной основы, статуса и назначения КГБ, регулирования разных сторон его деятельности ведомственными нормами сказываются на гарантиях законности, правовой защищенности граждан и могут угрожать проявлениями беззакония».

Проблемы правового регулирования деятельности КГБ, отвечающие велению времени, становились стратегическими, ведь после отмены руководящей роли КПСС органы госбезопасности перестраивались в работе под своего правового хозяина — Верховный совет республики.

22 августа 1991 года я проводил последнее заседание Коллегии КГБ Украинской ССР с обсуждением вопроса «О деятельности КГБ УССР в период 19–22 августа и ближайшие задачи». В ее работе приняли участие депутаты от Верховного совета В. Дурдинец, А. Поперняк и другие. Члены Коллегии констатировали, что личный состав органов госбезопасности в период 19–22 августа действовал в соответствии с Конституциями СССР и Украинской ССР, постановлениями Верховного совета республики. Благодаря занятой КГБ позиции, вместе с законными органами власти республики удалось не допустить дестабилизации обстановки и кровопролития, втянуть органы госбезопасности в политические разборки и антиконституционную деятельность. Позиция руководства КГБ УССР по отношению к ГКЧП однозначно и в полной мере была изложена в докладной записке Верховному совету и опубликованном в печати Обращении сотрудников КГБ к украинскому народу. Последнее решение Коллегии КГБ УССР по моему предложению было подписано, наряду с председателем КГБ, всеми членами: Н. Шамой, Г. Ковтуном, Ю. Шрамко, В. Повжиком, П. Подгайным, О. Пугачем, Г. Федяевым, — что было необычным для такого уровня решений, которые подписываются только первым руководителем.

В печати («Рабочая газета») было опубликовано обращение к народным депутатам Украины от имени 35 офицеров центрального аппарата КГБ УССР. В нем заявлялось, что сотрудники не желают быть «вооруженным отрядом» какой-либо партии, решительно поддерживают курс на развитие демократии, утверждения государственности Украины и, может быть, больше, чем кто-либо иной, осознают необходимость радикальных реформ органов госбезопасности. Офицеры поддерживают подотчетность и подконтрольность высшим органам власти республики, заинтересованы в скорейшем принятии закона о КГБ Украины, что позволит осуществлять принципы его деятельности на основе закона, вооружит работников ясным сознанием того, что они защищают права и свободы каждого гражданина Украины. В обращении отмечалось, что сотрудники не отбрасывают критику, но заинтересованы в объективной оценке деятельности органов КГБ в период августовского переворота без огульных обвинений. Указанное обращение выражало в тот период настроения большинства личного состава, готовилось без какого-либо вмешательства руководства. О его подготовке и содержании меня информировал сотрудник инспекции при председателе В. Горбатюк.

Позже мне стало известно, что другой группой сотрудников было подготовлено письмо к депутатам, в котором наряду с общими ставился вопрос о замене председателя КГБ. Среди подписавших оказался один из начальников управления. «Вы подписали письмо. Почему как руководитель открыто не поставили меня в известность о своей позиции?» — спросил я у полковника. В ответ он начал невнятно оправдываться, что подписал, не прочитав текст. «Надо было зайти ко мне, я бы вместе с Вами подписал это письмо, что, может быть, помогло мне быстрее освободиться от подобных Вам подчиненных». Это обращение носило предательско-конъюнктурный характер. Мне стыдно за работников, подписавших письмо, но в такие годы подобные личности проявляются, как при печатании фотонегатива.

Подготовка обращений сотрудников КГБ вызывалась тревожной обстановкой в республике: законодатели провозгласили независимость республики, запретили деятельность КПСС, приняли постановления о реорганизации КГБ. Отношение к сотрудникам органов безопасности со стороны «демократической» общественности после августовских событий резко ухудшилось. В лице чекистов с новой силой насаждался «образ врага»: одни упрекали в том, что КГБ не применил силовые методы и допустил развал СССР; другие — что сотрудники не могут участвовать в построении суверенного государства, так как являются наследниками «тоталитарного режима». Обстановка вокруг органов безопасности напоминала ситуацию у наших приграничных соседей, где социалистические элементы в ПНР, Чехословакии, Румынии, ГДР основные удары наносили по правящей партии и коммунистическим спецслужбам.

Ко всем бедам, которые одолевали сотрудников КГБ после августовских событий, в те дни свалились требования департизации органов госбезопасности. Истошные вопли по этим идеологическим проблемам исходили от оппозиционных и диссидентствующих кругов. Призывы к немедленной департизации становились сами по себе крайне политизированным явлением. Я считал, что департизация должна произойти не волевым или административным нажимом. Отвечая на вопрос, как отношусь к идее деполитизации и департизации КГБ, в газетном интервью я отвечал: «В вопросах деполитизации есть много сложного, требующего проверки временем. Может ли деполитизированный орган выполнять политические решения и волю высших органов любой власти — так можно поставить вопрос? Последнее слово за законом. Лично я не хотел бы перескакивать через жизненный этап. В теории — одно, а на практике — другое».

Предлагали «новое мышление» — моментальный и быстрый переход к департизации, деполитизации и деидеологизации, превращая мгновенно людей в идейно голых. От подобного «нового мышления» увеличивалось предательство в собственных чекистских рядах.

Департизация была первым звеном в реформировании КГБ, который должен стать организацией, служащей не идеологии или партии, а закону, народу, государству. В КГБ Украины поступила телеграмма из Москвы, подписанная исполняющим обязанности председателя КГБ СССР Л. Шебаршиным (он занимал эту должность в течение одних суток), касающаяся прекращения деятельности партийных организаций в системе органов госбезопасности.

Процесс департизации органов КГБ Украины прошел без особых эксцессов уже после официальных запретов парламентом деятельности КПСС, но несколько болезненнее, чем в гражданских и трудовых коллективах республики. Особенности деятельности КГБ были таковы, что коммунистическая идеология являлась стержнем в подборе и воспитании кадров, привлечении к сотрудничеству основного числа агентуры на идейной и патриотической основе. У нас практически не было оперативных источников, которые работали бы по принуждению или другой форме зависимости. В системе КГБ Украинской ССР, насколько я помню, в те дни не было случаев, чтобы хотя бы один сотрудник с особой помпой провозглашал о своем выходе из рядов КПСС.

Задолго до этого во Львовском управлении молодой сотрудник принял решение выйти из КПСС. Его предполагали уволить. Я лично побеседовал с этим офицером и дал команду не третировать, не увольнять с воинской службы.

21 августа мне стало известно, что в Днепропетровском управлении КГБ готовится партийное собрание, на котором намечается принять коллективное решение о выходе из состава КПСС. Мне не хотелось, чтобы и в этом деле были «передовики», первыми в числе областных КГБ объявившие себя вне партии. Я переговорил с руководством управления и предложил не торопиться, подождать два-три дня. Вместе с секретарем парткома Юрием Семушевым, умницей, взвешенным человеком, мы готовились принять для всех органов КГБ республики общее решение по вопросу партийности. Надо признать, что амбициозное руководство Днепропетровского управления КГБ Украины создавало большую головную боль в этом вопросе, нежели в некоторых западных областях. Юрий Семушев изъял из партийного учета в райкомах партии документы сотрудников и вручил каждому лично. Мои партийный (и комсомольский) билеты при мне. Я вступил в ряды КПСС уже в КГБ, где офицерский состав полностью состоял из коммунистов.

Вскоре был обнародован указ Горбачева «О прекращении деятельности политических партий и политических движений в Вооруженных силах СССР и правоохранительных органах, в государственном аппарате». Сотрудники органов государственной безопасности увидели, как Горбачев пытается обезопасить себя перед огульными критиками политики КПСС, ведь до августовских событий он считал иначе. Правда, в РСФСР еще за месяц до ГКЧП, 20 июля, был издан указ Ельцина о прекращении организованных форм любой партийной деятельности на предприятиях, в армии и правоохранительных органах.

20 сентября, в день опубликования постановления Верховного совета Украины о ликвидации КГБ УССР и создании новой спецслужбы, я направил письмо на имя Кравчука, в котором просил о своей отставке. Я отдавал себе отчет в том, что после августовских событий и объявления «незалежности» республики в руководство КГБ должны прийти местные профессиональные кадры. В обстановке эйфории признания государственной независимости и националистического психоза я не видел возможности работать дальше и просил снять с меня полномочия председателя КГБ Украинской ССР. Содержание моего обращения нигде ранее не публиковалось, поэтому полагаю целесообразным привести его текст полностью.

Председателю Верховного совета Украины

товарищу Кравчуку Л. М.

Уважаемый Леонид Макарович!

В соответствии с Актом о провозглашении независимости Украины от 24 августа 1991 года, решениями Президиума Верховного совета республики ликвидируется Комитет госбезопасности Украины и создаются органы национальной безопасности независимого Украинского государства. В этой связи считаю своим долгом поставить вопрос о снятии с меня полномочий председателя реформируемого КГБ Украины, которые были определены при назначении Верховным советом.

В должности председателя КГБ Украины я работал с мая 1987 года, в период коренных перестроечных, демократических преобразований. Благодарен судьбе, которая подарила мне возможность жить на Украине — земле своего деда, среди трудолюбивого народа, трудиться в прекрасном коллективе во имя укрепления безопасности республики, утверждения демократизма, гуманизма, законности, исправления трагических последствий прошлого в республике.

Я благодарен жителям Житомирщины, которые оказывали мне доверие представлять их интересы в Верховном совете Украинской ССР, а в настоящее время — в качестве народного депутата СССР.

В нынешнее историческое время становления государственности Украины вместе с коллективом органов госбезопасности стремился следовать высоким идеалам любви к Родине, воспитания патриотизма и интернационализма, служения закону, правде, честности, высокой нравственности.

Становление создаваемых республиканских органов национальной безопасности происходит в ответственнейшее время в жизни украинского народа и полагаю, что профессиональный, интеллектуальный потенциал нынешнего коллектива сотрудников может достойно использоваться в деле надлежащей защиты интересов государства Украины.

Генерал-лейтенант, народный депутат СССР Н. Голушко

20 сентября 1991 года.

Кравчуку я заявил лично о нежелании продолжать службу на Украине. Он в свою очередь попросил не бросать ведомство в такой острый период, оставаться в должности хотя бы до назначения нового руководителя.

20 сентября 1991 года на имя председателя КГБ СССР Бакатина мною была подписана последняя шифротелеграмма из Киева в Москву: «В связи с ликвидацией КГБ Украинской ССР на сессии Верховного совета мною было сделано заявление о снятии с меня полномочий председателя КГБ республики, определенных при назначении на эту должность. Мною дана оценка коллективу сотрудников органов КГБ, отмечен их высокий профессиональный потенциал. Заявил, что в последние годы, следуя принципам демократизма, гуманизма и интернационализма, они много сделали для исправления трагических последствий прошлого, надежно обеспечивали безопасность республики. На сессии не решен вопрос о руководителе вновь созданной службы. Внесено предложение просить меня дать согласие исполнять эти обязанности. За такое решение проголосовало большинство народных депутатов Украины».

Резолюция Бакатина своим заместителям гласила: «Проведите консультации и спокойно проработайте наши возможные шаги в сложной обстановке». Реакция Москвы на ликвидацию КГБ УССР поступила через три месяца. В декабре 1991 года в письме Бакатина на имя Кравчука последовал ответ: «Мы в полной мере поддерживаем постановление Верховного совета Украины от 20 сентября 1991 года о создании Службы национальной безопасности Украины».

В постановлении Верховного совета Украины о ликвидации Комитета государственной безопасности Украинской ССР указывалось, что его кадровый состав и материально-технический потенциал передается в ведение создаваемой Службы национальной безопасности (СНБУ). Были определены ее главные функции: защита государственного суверенитета, конституционного строя, территориальной целостности, экономического, научно-технического и оборонного потенциала Украины от разведывательно-подрывной деятельности спецслужб иностранных государств, враждебных зарубежных центров и организаций, а также иных противоправных посягательств на интересы безопасности Украины.

Для органов госбезопасности это явилось важным шагом: впервые именно законодатели определили основные направления их оперативно-служебной деятельности. Это позволило избежать провокационных выпадов, как случалось ранее, по поводу того, что сотрудники органов безопасности сами для себя определяют основные задачи и функции, стоят над законом. Впервые новая спецслужба — СНБУ — становилась подчиненной непосредственно председателю Верховного совета Украины (до введения президентства) и стала подконтрольна Верховному совету — высшему государственному органу власти в республике.

Специальная депутатская комиссия Верховного совета Украинской ССР по реорганизации органов государственной безопасности продолжала работать над созданием самостоятельной национальной службы безопасности независимого государства Украины. Ее руководитель, депутат В. Дурдинец, стремился с усердием трудолюбивого «западно-украинского крестьянина» вносить свой вклад в создание республиканской спецслужбы. Когда он работал в Министерстве внутренних дел республики, у меня с ним сложились нормальные отношения, что не мешало ему быть чрезмерно принципиальным, дотошным и несговорчивым при обсуждении проблем образования украинской спецслужбы.

Читателю пусть не покажется странным то, что в составе депутатской комиссии, определявшей дальнейшее назначение реформируемых республиканских органов безопасности, наиболее динамичным был народный депутат СССР Дмитро Павлычко. В период подготовки законодательных актов о государственном суверенитете и независимости Украины, при создании новых институтов государственной власти именно он выделялся среди лидеров оппозиции, будучи главным идеологом Руха. Павлычко не пропускал заседаний парламентской комиссии по реорганизации КГБ, наблюдал за кадровыми сотрудниками, которые участвовали в подготовке и представлении основных правовых документов. Он являлся главным смотрителем от националистической оппозиции в формировании новой спецслужбы, как локомотив, без тормозов и светофоров мчавшийся к конечной станции, был настойчив при обсуждении концептуальных или спорных вопросов, проявлял отеческую заботу ко многим проблемам, вплоть до личного составления текста присяги военнослужащих на верность самостоятельной Украине. Без весомого заключения Павлычко зачастую трудно было достигать компромисса в случаях расхождения позиций между сотрудниками КГБ и народными депутатами из парламентской комиссии.

Для меня лично было объяснимо обостренное внимание Павлычко к вопросам организации деятельности украинской спецслужбы. В школьной юности он прошел через тяжелейшие испытания в застенках послевоенного НКВД. Можно только сожалеть, что среди членов коммунистической фракции в парламенте (может быть, кроме Кондратьева) не было столь принципиальных и деятельных депутатов, которые принимали бы заинтересованное участие в разработке вопросов обеспечения государственной безопасности.

В рабочие группы для подготовки нормативно-правовой базы спецслужбы входили высококомпетентные и квалифицированные сотрудники: Н. Шама, Г. Ковтун, В. Повжик, Г. Федяев, Ю. Семушев, П. Подгайный, В. Горбатюк, В. Пристайко, Н. Демиденко. А. Лукьяненко, Л. Лычкатый, В. Дроздов, А. Шаповалов и другие. Мне сегодня трудно вспомнить всех сотрудников, которые участвовали в подготовке документов для депутатской комиссии В. Дурдинца. Большинство из них продолжили службу в руководстве создаваемой спецслужбы.

Депутатская комиссия рассматривала и некоторые альтернативные проекты. В частности, с участием полковника Александра Скипальского, тогда парламентского советника, вырабатывались предложения по созданию органов военной контрразведки, ведущих оперативную работу в республиканских вооруженных силах. В советское время особые отделы военной контрразведки в войсковых соединениях на территории республики находились в прямом подчинении КГБ СССР, теперь «приватизировались» и должны входить в состав управления военной контрразведки, нового оперативного направления, аналогичного которому в республики не было со времен существования Всеукраинской чрезвычайной комиссии.

В процессе формирования самостоятельной украинской спецслужбы возникали серьезные внутренние трудности. Надо было так случиться, что именно в этот период разработки основополагающих положений о новых органах безопасности республики в отставку вышли мои заместители: Юрий Владимирович Петров, Леонид Васильевич Быхов, Владимир Алексеевич Пыхтин, с которыми мне довелось работать в течение нескольких лет. Их богатого жизненного опыта, профессионализма, организаторских способностей, высокого авторитета, хорошего знания личного состава и даже самого физического присутствия мне очень недоставало. Из заместителей действующим оставался один Г. Ковтун, линия поведения которого определялась принципом «и нашим, и вашим». В числе свалившихся на меня многочисленных забот в ходе реорганизации была и такая весьма трудная, как участие во всех заседаниях парламентской комиссии В. Дурдинца при создании будущей национальной спецслужбы.

Совершенно естественно, что вокруг происходящего процесса определения концепции и основных принципов деятельности службы национальной безопасности независимого государства велись усиленные политические баталии. Стремление лидеров руховской оппозиции главенствовать в процессе создания спецслужбы явилось наглядным свидетельством борьбы действующих политических партий за овладение ключевыми позициями в государственном строительстве, в частности попытки взять под контроль организационные и кадровые вопросы образования национальных органов госбезопасности. Это явление оказалось характерным не только для украинской действительности, но и для других союзных республик.

Еще существовал Союз ССР, работали московские центральные ведомства, но в некоторых союзных республиках узники ГУЛАГа, бывшие диссиденты, диктовали свои условия по организации служб безопасности образовавшихся суверенных государств. Мне было известно, что участник вооруженного подполья «лесных братьев» Гаяускас, судимый за враждебную антисоветскую деятельность, возглавил в Литве созданный вместо КГБ департамент государственной безопасности; отбывавшая уголовное наказание за организованную антисоветскую деятельность Лагле Парек была назначена министром внутренних дел Эстонии.

На Украине отмечались попытки прямого вмешательства национал-радикалов в оперативно-служебные функции органов госбезопасности, стремления проникнуть в секретные оперативные разработки, картотеки агентурного аппарата, а также раздавались призывы к проведению люстрации в отношении работников КГБ. Лидеры украинской националистической оппозиции, помимо участия в комиссии Дурдинца, настойчиво пытались проявить себя в разработке общей концепции построения в республике постсоветских органов государственной безопасности. Оппозицией были подготовлены материалы, в которых планировалось образовать Государственный комитет национальной безопасности Украины, Государственный комитет информационной безопасности Украины, Управление государственной разведки Украины. Создание указанных спецслужб предлагалось строить на принципах деполитизации и департизации, организации их деятельности путем дробления единой системы безопасности и образования самостоятельных служб разведки, контрразведки, специальной шифрованной связи и т. д.

Я придерживался другой позиции, считая, что нельзя согласиться с такими предложениями, поскольку штатный состав сотрудников КГБ был относительно невелик, технически слабо оснащен и в материально-финансовом отношении полностью находился в зависимости от Москвы. Такие раздробленные структуры безопасности в тогдашних условиях легко превращались в кустарные и недееспособные.

Разделение разведки и контрразведки, по утверждению оппозиции, могло полностью отвечать мировой практике функционирования спецслужб. Несомненно, здесь отмечалось влияние проводимой в Москве практики расчленения существовавшей системы государственной безопасности СССР. К примеру, в парламенте предлагали подчинить непосредственно Верховному совету Украины подразделения по обеспечению высших органов власти и управления секретными видами правительственной и шифровальной связи. Управление правительственной связи КГБ республики по этому замыслу намечалось сделать самостоятельным, наподобие ФАПСИ в России.

В ходе совместного сотрудничества работников КГБ и депутатской комиссии в самые короткие сроки была окончательно отработана структура будущей Службы национальной безопасности Украины. 31 августа 1991 года на имя Кравчука за двумя подписями (Дурдинца и моей) были направлены аргументированные предложения по образованию новой системы безопасности республики, создания единой Службы национальной безопасности Украины. Исходя из анализа складывавшейся международной и внутренней обстановки, предлагалось сформировать органы национальной безопасности на новых принципах. В отношении наименования ведомства велись дебаты: я был сторонником названия Службы национальной безопасности Украины (СНБУ), где слово «национальная» особо подчеркивалось и предлагалось мною еще год назад в газетном интервью. Сейчас я не считаю, что это было лучшим вариантом. Руховская оппозиция предлагала наименовать новую спецслужбу Государственным комитетом национальной безопасности, и мне кажется, что зря с этим не согласились. С марта 1992 года, после моего отъезда, СНБУ стала именоваться Службой безопасности Украины (СБУ). Кому-то не по душе оказалось слово «национальная». Кстати, в Казахстане и других государствах в наименованиях спецслужб присутствует прилагательное «национальная».

Обозначение любого из ведомств определяет его государственный статус, главные направления присущей ему деятельности. В 1992 году в России мне пришлось еще раз убедиться в этом, когда обсуждалось название первой российской спецслужбы — Министерства безопасности Российской Федерации. Мнения многих профессионалов сводились к тому, что в таком названии министерства не обозначалась его главная сущность как органа именно государственной безопасности.

Хочу отметить такую интересную деталь: в докладе Верховному совету Украины мы соглашались с идеей возможности образования независимых между собой структур национальной разведки и службы национальной безопасности (контрразведки). Между тем обосновывали, что задачи надлежащей защиты независимости зарождающегося украинского государства, материально-финансовые возможности бюджета республики, а также постоянное взаимодействие и тесные оперативно-служебные контакты между подразделениями контрразведки, разведки и техническими службами не позволяют без ущерба сделать такое разделение в сложившейся обстановке. Должны пройти соответствующий переходный период, проверка способов защиты безопасности государства в реальной жизни. Многое будет зависеть от характера международных отношений с другими странами, а также от внутренней оперативной, общественно-политической и социальной обстановки. И парламентская комиссия, и работники госбезопасности в республике не пошли по пути Москвы, «кастрировавших» (выражение С. Степашина) систему органов безопасности России, которые в последующем разъединялись, объединялись и до наших дней не оптимизировались.

При создании СНБУ учитывались и другие важные моменты: общеизвестно, что отсутствие межведомственных барьеров между разведкой и контрразведкой способствует успешному осуществлению комплексных операций в общих интересах защиты государства. Деятельность единого коллектива повышает управляемость, результативность и подконтрольность в работе. Например, при существовании КГБ УССР контрразведка с позиций территории республики в тесном взаимодействии с украинской разведкой добывали значительное число ценной научно-технической информации.

Основное реформирование осуществлялось следующим образом. На базе разведывательных подразделений КГБ создавалось Главное управление национальной разведки с включением в его состав СНБУ. Самостоятельность разведки обеспечивалась впервые внедряемым в практику правовым механизмом: руководитель украинской разведки назначался на должность с согласия Верховного совета Украины наряду с главой СНБУ. Его административная независимость дополнялась финансированием деятельности разведки отдельной строкой в бюджете, широкими полномочиями по определению оперативно-служебных и функциональных задач разведки, самостоятельному назначению и перемещению кадров и т. д.

Перед сотрудниками Главного управления национальной разведки ставились задачи добывать разведывательную информацию политического, военно-стратегического, научно-технического, экономического характера, которая имела жизненно важное значение для успешного решения международных и внутренних проблем в интересах Украины.

Главному управлению контрразведки в качестве основных задач определялось получение сведений о планах вражеских спецслужб, выявление и пресечение шпионажа и иных разведывательно-подрывных посягательств против суверенитета и территориальной целостности Украины.

Экономическая контрразведка наделялась правами ведения оперативной работы в сфере народно-хозяйственного комплекса, атомной энергетики, оборонных предприятий, транспорта и иных важных объектов жизнеобеспечения, а также предупреждения аварий, взрывов и иных чрезвычайных происшествий в отраслях промышленности. Предусматривалась защита государственной тайны и секретных сведений.

В рамках контрразведывательной деятельности особо значимым являлось направление борьбы с терроризмом, защиты национальной государственности и конституционного строя от преступных посягательств как внутри страны, так и извне.

Управление военной контрразведки, по нашему замыслу, должно направлять оперативную деятельность на защиту вооруженных сил Украины, других воинских формирований от подрывных акций спецслужб зарубежных государств. Способствование командованию в повышении боеготовности войск, сохранении военных секретов — эти функции также предписывались будущим сотрудникам военной контрразведки.

Создавалось управление по борьбе с организованной преступностью с задачами вскрытия и пресечения правонарушений в области государственного управления и экономики (коррупция, контрабанда, незаконная торговля оружием, международный наркобизнес и т. д.), которые затрагивали интересы внешней и внутренней безопасности государства.

В последние годы советской власти в КГБ Украины нам не удалось создать боеспособное подразделение по борьбе с организованной преступностью и коррупцией. Из-за отсутствия кадров я был вынужден пойти на необычный шаг: ликвидировать управление по контрразведывательному обеспечению органов МВД и поставить его сотрудников на выявление коррупции, вскрытие экономического саботажа. Такое решение (не иметь специализированного подразделения по осуществлению контрразведки в органах МВД) было вынужденным шагом и принималось в тот период только в КГБ Украинской ССР, при этом органы МВД и внутренних войск не оставались совсем без оперативного внимания. Кстати, на такое штатное преобразование мы не стали просить предварительного согласия в центре, сделали это инициативно. С нашим решением согласились.

Управление оперативно-технического обеспечения создавалось для того, чтобы способствовать выполнению служебных задач разведки и контрразведки техническими или иными специальными средствами, для документирования конспиративной преступной деятельности. Многие направления оперативно-технической деятельности в республике предстояло образовывать впервые, особенно функционирование государственных информационных, криптографических и шифрованных систем. Научный потенциал и производственную базу в этой области надлежало создавать с нуля, так как всеми техническими спец-средствами органы КГБ УССР обеспечивались из Москвы, своих возможностей для этих целей не имели.

В документах Верховному совету специально подчеркивалось, что во избежание нарушений законности следственное управление будет самостоятельным, процессуально независимым и подчиняться лично председателю СНБУ, который обеспечивает использование следователей исключительно в рамках их правовой компетенции.

В структуру СНБУ входили также управление кадров (подбор, обучение, воспитание, повышение квалификации персонала), административно-хозяйственное управление (материально-техническое, медицинское обеспечение, строительство, финансово-хозяйственная работа). Для обеспечения органов госбезопасности квалифицированными кадрами создавался Институт подготовки кадров СНБУ на базе Высших курсов КГБ СССР по переподготовке руководящих кадров.

Руководство Службы — председатель, первый заместитель и заместители. Аппарат руководителя СНБУ включал секретариат, юридический и мобилизационный отделы, инспекцию, пресс-службу, а также начинали функционировать ранее не существовавшие подразделения: собственной безопасности, внешних связей с органами безопасности суверенных республик и зарубежных стран. Особо обосновывалась необходимость образования мощных аналитических управлений для обработки поступающей разведывательной информации, направления докладов в адрес высших органов власти и управления. Продукция аналитических подразделений и раньше способствовала принятию решений руководством республики по многим политическим, экономическим и социальным вопросам; информирование было отлаженным и регулярным.

Мне вспоминается, что как-то председатель Комитета по международным делам Павлычко с похвалой отозвался о предоставленной ему информации перед поездкой в одну из зарубежных стран. «Сведения были важными и полезными, но могли быть краше, если были бы напечатаны на украинском языке», — заявил он мне. Председателю КГБ приходилось заниматься не только решением глобальных проблем, но, к сожалению, нелегким тогда поиском и приобретением печатных машинок с украинским шрифтом. Мною была принята в штат прекрасная специалистка с университетским филологическим образованием, которая готовила оперативные документы в инстанции на украинском языке. Жаль, не помню ее имени.

Направлялись записки председателю Комитета ВС по проблемам экологической безопасности Владимиру Яворивскому, в частности, о добываемом нашей разведкой зарубежном опыте дезактивации, ликвидации последствий ядерных катастроф.

Определенные изменения касались реформирования областных органов. Число управлений в 25 областях сохранялось, вместе с тем на территории областей в ряде случаев объединялись и упразднялись районные аппараты, общее число которых уменьшалось. Решения по этому поводу принимались взвешенно, продуманно, с учетом всесторонней оценки складывающейся на местах оперативной обстановки, наличия реальных угроз интересам национальной безопасности в конкретном регионе.

Когда председателем КГБ был Федорчук, подразделения органов безопасности имелись во всех районах. При назначении он получил из Москвы дополнительные штаты сотрудников горрайорганов, мотивируя необходимостью усиления борьбы с проявлениями «украинского буржуазного национализма». В мое время численность горрайаппаратов несколько сократилась, даже в западных областях. Оперативная обстановка начала 1990-х годов складывалась относительно благоприятной, что позволяло нам без ущерба маневрировать кадрами и объединять в одном аппарате КГБ контрразведывательную работу на территории нескольких, особенно сельских районов. При чрезвычайных происшествиях или данных об антиобщественной деятельности органы имели возможность активно действовать по всей территории республики.

Если оценивать ситуацию того времени, надо признать, что районные аппараты КГБ были малоэффективны и малочисленны: начальник, два оперработника, секретарь-машинистка и водитель служебного транспорта. Последние две должности, как правило, занимали гражданские лица. Но сокращение райаппаратов в советский период представляло целую проблему. Районные власти, секретари райкомов партии выдвигали различные мотивы в просьбах не ликвидировать райотделения КГБ, считая, что без чекистов власть в районе неполноценна. Понятно, ведь наши подготовленные, ответственные, дисциплинированные сотрудники, помимо своих функциональных задач, выполняли массу поручений, во многом по несвойственным органам КГБ обязанностям.

В проводимой реорганизации большое значение имела поддержка Кравчука, который, надо подчеркнуть, был внимателен к предложениям по созданию новой системы безопасности республики. Мне приходилось обсуждать с ним принципиальные вопросы организации украинской спецслужбы. Кравчук был приверженцем идеи полной деидеологизации и департизации органов безопасности. В формировании правовой основы, определении форм и методов деятельности СНБУ рекомендовал в максимальной степени следовать общепринятым цивилизованным нормам, которые присущи спецслужбам любого государства, а также обеспечить полный парламентский контроль за ее повседневной деятельностью. Он согласился с нецелесообразностью разделения разведки и контрразведки, поддержал мою записку с обоснованием нежелательности выделения из СНБУ правительственной и шифрованной связи в самостоятельную структуру, прежде всего, по техническим и финансовым соображениям.

Кравчук согласился с назначением ряда руководителей. Мой первый заместитель Н. Шама вернулся начальником управления СНБУ в свое родное Запорожье. Мне было нелегко расставаться с этим достойным профессионалом и прекрасным человеком, с которым в рабочих вопросах у меня складывалось взаимопонимание.

По представленным документам Верховный совет республики принял постановления об организации СНБУ, положения о функциях ведущих подразделений, что законодательно закрепило проведенную реформу органов госбезопасности Украины. СНБУ получила широкую правовую основу для своей деятельности на главных направлениях, выработанную на основе закона, а не идеологической составляющей или политической конъюнктуры. Такого законодательного регулирования деятельности органов государственной безопасности, к сожалению, многие годы не хватало в советский период.

Сегодня, будучи не заинтересованным и не предубежденным, хочу отметить, что руководители республики, лидеры различных политических партий в тот судьбоносный период становления украинской государственности сумели переломить митинговые и эмоциональные тенденции, реалистично взглянуть на задачи реформирования органов безопасности республики, что позволило заложить демократические основы службы безопасности государства Украины, избежать крайних мнений о судьбах и социальной защите работавших в советское время сотрудников КГБ. Позитивную роль играла четкая позиция руководства и всего личного состава КГБ УССР, которых нельзя было обвинить в нарушении законов в последние годы советской власти.

После одобрения в Верховном совете образования СНБУ мы вместе с В. Дурдинцом провели встречу с журналистами. Интерес к переменам в органах безопасности республики был исключительно велик. Пресса и раньше не обходила нас стороной, а тут и подавно, ведь впервые парламентом проведены масштабные преобразования в бывшем союзно-республиканском ведомстве. К тому же такой серьезной реформе не подвергалось в республике ни одно министерство. Нам пришлось пожинать результаты авантюры ГКЧП, ошибок руководства нашего союзного ведомства. Присутствующих интересовал главный вопрос: «Чем принципиально отличается СНБУ от КГБ УССР?» Мы объясняли, что особо важное значение имеет то, что СНБУ стала республиканским и самостоятельным органом государственной безопасности. Взаимоотношения с союзными органами (а в эти дни еще продолжал существовать КГБ СССР во главе с В. Бакатиным) намечалось строить на двусторонней договорной основе. Структура и задачи новой украинской спецслужбы не были механически спроецированы с КГБ УССР. Создавалась классическая спецслужба: СНБУ не входила в структуру исполнительной власти республики, хотя КГБ УССР на правах министерства был в составе Совета министров, но полностью зависел от Политбюро ЦК КП Украины.

Мы рассказали журналистам о новых направлениях работы подразделений, которые будут образованы в СНБУ, что последующая кадровая политика не предполагает идеологической чистки или немотивированных увольнений оперативного состава. Вносились существенные изменения в задачи и функции, появились совершенно новые направления, в частности военная контрразведка, служба внешних связей и другие. Назначение руководителей и сотрудников предусматривало процедуру индивидуального подбора с учетом компетентности, современной мотивации деятельности сотрудников, выводов служебных аттестаций за время работы в КГБ.

Дурдинец заверил общественность, что деятельность комиссии Верховного совета Украины по реорганизации органов безопасности привела к положительным итогам. СНБУ будет представлять собой эффективную спецслужбу по защите интересов украинской государственности. Главным залогом этого являлось то, что реформирование проходило «під прискіпливими поглядами» Верховного совета, многих депутатов и лидеров политических партий.

Москва безмолвствовала: ни из президентских структур, ни от законодательной власти в отношении преобразований органов госбезопасности республики не поступило никакой реакции. С КГБ СССР реальной возможности советоваться не представлялось. Коллегия КГБ СССР после путча была разгромлена, у нового председателя КГБ СССР Бакатина руки не доходили до судеб республиканских органов безопасности. Ему предстояло реализовать порученную Горбачевым и Яковлевым миссию — до основания разрушить КГБ СССР. Наступили времена, существенно отличающиеся от двадцатых годов, когда при огромной поддержке русского народа, Ленина и Дзержинского, сотен российских чекистов создавалась и начала функционировать ВУЧК — орган безопасности досоветской независимой революционной Украины.

На вопрос журналистов, не произошла ли вместо реформирования «смена вывески», ведь украинскую секретную организацию возглавил тот самый человек, который руководил КГБ Украины, Дурдинец ответил, что «это вынужденный шаг Верховного совета». Судя по задаваемым вопросам, отношение журналистов ко мне было вполне лояльным. Я отказался отвечать лишь на вопрос о дальнейших личных планах. После принятия Верховным советом Украины основных документов о СНБУ, считал, что выполнил, как сумел, свою миссию, реализовал программу создания новой спецслужбы и сохранения основного действующего кадрового состава.

Все, что было сделано парламентской комиссией Дурдинца, украинскими сотрудниками органов госбезопасности, явилось только началом трудного этапа фактического становления деятельности СНБУ. Спецслужбы государства создаются годами, а не указами или пожеланиями сильных мира сего. В первую очередь перед нами встали ответственные задачи по формированию ведущих оперативных управлений на определенном для них законодателями правовом поле. Это включало расстановку руководящих и оперативных сотрудников, формулирование им основанных функций, вытекающих из компетенции СНБУ; обеспечение нормальной жизнедеятельности спецслужбы в условиях отсутствия республиканского финансирования при материально-технической беспомощности и зависимости от центра.

Украина показала пример в образовании самостоятельной национальной спецслужбы. Коммунистический идеолог Кравчук четко усвоил и следовал ленинским заветам в том, что любая революция тогда чего-нибудь стоит, когда умеет защищаться. Перенимать украинский опыт приезжали чекисты из Казахстана во главе с Мирхайдаром Раманкуловым; на моей малой Родине действует Комитет национальной безопасности страны.

5 сентября председатель КГБ СССР Бакатин провел совещание руководителей республиканских органов КГБ, на котором участники высказались за сохранение общесоюзных структур госбезопасности. От украинской стороны мною вносилось предложение о разработке Договора о коллективной безопасности и одновременном заключении двусторонних соглашений КГБ СССР с органами безопасности республик, в которых можно было полнее учитывать специфику общих полномочий Союза и делегирования ему ряда республиканских прав в области обеспечения государственной безопасности.

В развитие этого 8 октября было подписано двустороннее соглашение между КГБ СССР и СНБУ В нем нашли дальнейшее разрешение следующие вопросы: взаимодействие в контрразведывательной работе против специальных служб иностранных государств и зарубежных подрывных организаций, наносящих ущерб интересам безопасности Союза ССР и Украины; взаимный обмен данными в борьбе с международной преступностью; совместная эксплуатация единых автоматизированных систем информационного обеспечения оперативной деятельности; поставки в республику специальных технических средств; совместный контроль безопасности воинских перевозок; продолжение подготовки и обмена кадровым составом и другие. Заключение такого взаимосогласованного и равноправного соглашения явилось жизненной необходимостью, без чего невозможно было осуществлять функции СНБУ.

Соглашение принимало форму межгосударственного документа и прорабатывалось в Верховном совете; по поручению Кравчука оно было подписано мною, от КГБ СССР — В. Бакатиным. Этот правовой акт оказался первым в практике деятельности КГБ СССР и создаваемых органов безопасности союзных республик, добивающихся независимости. Все происходящее в реформах органов госбезопасности не прибавляло личного энтузиазма, да и действие подписанного соглашения носило кратковременный характер. Дальнейшие события по разрушению Союза и его служб безопасности стремительно нарастали. В условиях самостоятельности СНБУ республиканское ведомство продолжало участвовать в работе союзного центра государственной безопасности. Мы получали оттуда приказы.

11 сентября 1991 года Горбачевым был образован Координационный совет КГБ СССР в составе председателя КГБ СССР Бакатина и руководителей органов безопасности всех союзных республик. В указе Президента подчеркивалось, что перед КГБ СССР в переходный период стоят задачи по кардинальной перестройке структуры органов государственной безопасности, обусловленные проходящими процессами суверенизации республик. Вместе с тем в указе как серьезное нарушение закона (не указано какого) отмечалось то обстоятельство, что руководители органов государственной безопасности союзных республик не были представлены в составе Коллегии КГБ СССР. Горбачев, вероятно, не был осведомлен, кто конкретно при Чебрикове и Крючкове входил в состав Коллегии КГБ СССР, и не знал, что из всех союзных республик такая честь исторически предоставлялась только Украинской ССР. Руководители государственной безопасности УССР входили в состав союзных коллегиальных органов во все годы советской власти, начиная с В. Балицкого, введенного в 1924 году в состав Коллегии Объединенного государственного политического управления (ОГПУ). Мое членство в Коллегии КГБ СССР завершилось с образованием упомянутого Координационного совета.

28 октября в Москве проводилось первое заседание Координационного совета КГБ СССР. Мною были получены соответствующие установки в отношении отстаивания самостоятельной позиции СНБУ при рассмотрении вопросов, вынесенных на обсуждение руководителей спецслужб союзных республик. В состоявшемся обмене мнениями руководители органов безопасности республик подчеркивали, что существование Союза возможно при условии внешней и внутренней безопасности всего сообщества, взаимодействия при осуществлении коллективной и индивидуальной национальной безопасности суверенных республик. Для этого вводился институт постоянных представителей органов безопасности республик в спецслужбах, который продолжает действовать до наших дней.

Прошедшее заседание Координационного совета оказалось единственным. Там я встретился с моими близкими коллегами: Булатом Байекеновым (Казахстан), Виктором Иваненко (Россия), Эдуардом Ширковским (Белоруссия), Анатолием Стройкиным (Таджикистан) и другими, которые продолжали возглавлять органы безопасности союзных республик.

В период исполнения обязанностей председателя СНБУ мне приходилось выезжать в Москву для решения вопросов финансового, материального и технического обеспечения. В командировки в Россию меня одного, без сопровождения, уже не отпускали. Ко мне прикрепили двух народных депутатов, Ю. Костенко и В. Лемеша, которые находились вместе со мной в коридорах Лубянки, присутствовали во время бесед с Бакатиным, другими должностными лицами. Такая форма депутатского контроля над главой спецслужбы может украсить, наверное, только украинский «демократический» парламент. Костенко и Лемеш были интеллигентными, порядочными и не хотели играть роль надзирателей. Я выдерживал такое унизительное надзорное положение, усмирял гордыню, чтобы без скандала, из-за позорного поведения новых украинских вождей, завершить исполнение служебных обязанностей в созданной СНБУ, до назначения преемника не бросить коллектив сотрудников, с которым прошло почти пять лет совместного труда.

До конца ноября оставалась нерешенной проблема: кто дальше будет возглавлять СНБУ, ведь я на сессии Верховного совета согласился на «временное исполнение обязанностей». Самой приемлемой кандидатурой СНБУ рассматривался Дурдинец. Но в последний момент он испугался критических нападок на него депутатов от оппозиции. Выбор остановился на депутате Александре Емце, молодом, умном, подающим надежды в политике, яркие способности которого заметил Ивашко. Емец — юрист по образованию, имел опыт работы в системе МВД. Я с ним был хорошо знаком и поддержал его кандидатуру на должность председателя службы безопасности, особенно после того, как он в беседе со мной дал обещание сохранять кадровый потенциал сотрудников КГБ Украины. Представление Кравчуком в парламенте кандидатуры Емца в качестве председателя СНБУ после депутатского голосования завершилось провалом.

22 октября 1991 года на заседании Государственного совета под председательством Горбачева с участием глав независимых государств рассматривался вопрос о реорганизации КГБ СССР. При отъезде в Москву Кравчук мне сказал, что будет отстаивать приоритет республики в решении задач обеспечения государственной безопасности. Создание СНБУ решено окончательно на высшем законодательном уровне, о чем он заявит на заседании Госсовета. Там же должна была решиться судьба военной контрразведки страны, которую намечалось передать в систему Министерства обороны, и Кравчука интересовало мое мнение по этому поводу. Я изложил свою позицию, что этого нельзя допускать, так как приведет к карманной военной контрразведке, равносильно тому, если бы подразделения МВД по борьбе с хищениями социалистической собственности (это называлось грозной аббревиатурой ОБХСС) передать в ведение министра торговли. Я тогда не знал, что непререкаемым советником в вопросах военной контрразведки являлся Сталин. В 1949 году он наставлял руководство Болгарии: «Считаем нужным дать совет о необходимости передачи военной контрразведки в Министерство внутренних дел, изъяв из Министерства обороны». Особые отделы должны обеспечить чекистскую работу в войсках и не могут успешно работать в отрыве от системы госбезопасности.

В ходе исполнения обязанностей председателя СНБУ я принял для себя решение не издавать приказов о новых назначениях на руководящие должности. Некоторые кадровые перемещения проводились, но были немногочисленными. Аналогичное отношение выработал к поступающим от сотрудников рапортам об увольнении в отставку. Мои резолюции гласили: «Доложить новому руководству СНБУ». Я считал своим служебным и моральным долгом сделать все зависящее от меня для сохранения кадрового потенциала. Но многие достойные офицеры свои увольнения мотивировали распространяемыми слухами о том, что при назначении пенсий сотрудникам советских органов безопасности не будет учитываться стаж работы в партийных, комсомольских и советских структурах.

Признаюсь в собственной недальновидности и наивности: в те дни я считал, что создание СНБ Украины приведет к новому положению органов безопасности республик в обновленном Союзе, в единых рамках защиты Союза ССР и союзных республик, как предусматривалось в продолжавшем обсуждаться проекте Союзного договора.

Генерал Нездоля, стоявший у истоков создания СНБУ, отмечал как невероятный факт то, что в самых сложных условиях украинской государственной безопасности удалось сохранить старые кадры и базу КГБ УССР, тем самым обеспечив высокие профессиональные возможности новой спецслужбы. И это заслуга тех, кто ее создавал.

3 декабря 1991 года Горбачев подписал Закон СССР «О реорганизации органов государственной безопасности». В нем говорилось, что в связи с упразднением КГБ СССР «считать органы безопасности республик находящимися в исключительной юрисдикции суверенных республик (государств)».

Органы безопасности Украины к этому историческому этапу прошли нелегкий путь с августа 1991 года в сложной трансформации существующего государственного строя, на строгой законодательной основе.

После неудачи с назначением Емца я предложил кандидатуру Марчука. Он недолгое время занимал пост вице-премьера главы ведомства по чрезвычайным делам. Но Кравчук сказал, что с этим не согласятся лидеры Руха, так как он был причастен к арестам представителей творческой интеллигенции. Чтобы смягчить ситуацию, у меня состоялся разговор по этому поводу с Д. Павлычко и И. Драчом. Против Марчука выдвигались доводы, что он в свое время мордовал писателя, общественного деятеля И. Дзюбу, который привлекался к уголовной ответственности за подготовку публицистического трактата «Интернационализм или русификация?». «Скажите спасибо, что мордовал Марчук, а не Федорчук», — уговаривал я руховцев. В итоге при голосовании в парламенте с блестящим результатом Марчука поддержали и коммунисты, и руховцы.

С целью обеспечения управленческой, оперативно-служебной деятельности и расстановки кадров уже при председателе СНБУ Марчуке был создан специальный совет, которому предстояло провести переаттестацию оперативного состава. Своеобразие этого совещательного органа заключалось в том, что в его состав вошли несколько народных депутатов Украины, бывшие узники ГУЛАГа М. Горынь, Г. Алтунян. В некоторых источниках отмечается, что в результате месячного труда этой парламентской комиссии распрощались со своими рабочими местами 17 генералов и полторы тысячи полковников. На их должности были назначены новые лица, отвечающие национал-патриотическим требованиям нового времени.

Сотрудники СНБУ открывали новую эпоху в истории украинских спецслужб. Они торжественно принимали присягу на верность служения Украине. Мне не пришлось наблюдать прохождение этой процедуры, а в России при создании новых спецслужб подобная клятва не предусматривалась.

По-разному в эти реформаторские годы относились лидеры суверенных государств к создаваемым спецслужбам. Ельцин больше опирался на силы МВД, постоянно кроил на лоскутки службы безопасности и меньше им доверял, даже в последние годы с шумом уволил прежде преданное ему руководство личной службы охраны.

Размышлял и Президент Украины Кучма: «Служба безопасности Украины… Не знаю, где найти мягкие слова для ее адекватной оценки. Когда я в первый раз победил на президентских выборах, у меня была только одна, но очень конструктивная идея: отпустить весь ее личный состав. Всех — в отставку!»

Правда, Кучма прочувствовал значимость спецслужбы, когда стал заботиться о безопасности собственной персоны: «Минимум одна предполагаемая попытка покушения в год — такова статистика моей охраны».

При становлении Службы национальной безопасности характерным моментом являлось то, что преобладающее большинство кадровых сотрудников КГБ составляли украинцы, патриоты своего народа, которые приходили к единому национальному согласию в защите безопасности своего государства. Совершенно справедливо отмечалось, что при конструировании СНБУ самым сложным для сотрудников была неизбежная психологическая переориентация от борьбы с украинским национализмом и сепаратизмом (именно с такими проявлениями КГБ активно боролся) на защиту национальных интересов Украины.

Для многих украинских (да и российских) чекистов предстояло пережить тяжелые психологические, морально-нравственные периоды перестройки профессионального, внутреннего мировоззрения на служение независимым государствам и новым олигархическим властям. Это стало неизбежным и вынужденным в связи с политическими последствиями распада СССР, уничтожения социалистической системы власти. Происходило у нас почти по Александру Пушкину: «Всё изменилось под нашим зодиаком. Лев Козерогом стал, а Дева стала Раком».

Передача руководящей председательской булавы Евгению Марчуку состоялась в конце ноября 1991 года. В конференц-зале находился руководящий состав центрального аппарата для представления нового головы и моих проводов. В последний раз я видел многих своих соратников и подчиненных, представлявших настоящую элиту советской украинской разведки и контрразведки. С трудом произносил прощальные слова. Когда закончились выступления, кто-то из зала обратился с вопросом: «Как складывается дальнейшая судьба нашего председателя Николая Михайловича?» Кравчук бросил фразу, что он будет моим радником (советником). Хотя о моем трудоустройстве Кравчук вопроса не поднимал, не интересовался, да и работать с ним я не собирался.