Фернанда действительно умела одеваться элегантно. Живя скромно и даже довольно бедно, она сама шила на себя все и всегда была в чем-нибудь очень простом, но отмеченном хорошим вкусом. Общалась она со всеми легко и весело, хотя говорила мало, и продолжала поражать всех грациозностью поз, выразительностью жестов и неповторимой импульсивностью взглядов. В разговорах ее глаза всегда играли: то расширялись и сверкали, и над ними птицами взлетали дуги черных бровей; то суживались до щелочек и тогда угольками сверкали из-под пушистых ресниц. Виктор даже поддразнивал девушек группы:

— Эй, вы, русские красотки, смотрите на эту дочь Андалузии, учитесь у нее красиво двигаться и жестикулировать.

Лиля любила наблюдать бесконечную смену выражений лица и жестов Фернанды. За один короткий разговор можно было без слов увидеть ее реакцию на все. Как-то раз она рассказала, что ее привезли в Москву в шестилетнем возрасте, что ее отец сочувствовал коммунистам в борьбе против Франко, поэтому их, четверых детей, успели переправить в Советский Союз.

— Я до сих пор помню первый день приезда в Москву. Нас тогда очень пышно встречали — с оркестром, с гирляндами цветов и лозунгами. А меня взял на руки какой-то очень высокий военный. Я обрадовалась ему, он казался мне похожим на папу.

До института Фернанда росла в особом интернате для испанских детей, их там были сотни. Вместе с ней воспитывались два ее брата и сестра.

— А тот высокий военный приходил к нам, приносил конфеты. Но потом он куда-то исчез. С тех пор я его не видела.

Лиля слушала и не подозревала, что Фернанда говорила о ее отце.

Четверо детей так никогда и не узнали судьбу родителей — наверное, они погибли где-нибудь в тюрьме. Фернанда говорила, что теперь все они — братья и сестры — окончили школу, учатся в институтах. Один брат стал футболистом, играет в команде «Торпедо». Пока она говорила, мимика и жесты ее менялись с грустных на веселые так стремительно, что по ним можно было следить за нитью рассказа.

Услышав про брата-футболиста, грузин Тариель, сам хороший футболист и страстный болельщик, с горячностью воскликнул:

— Фернанда, футболист из «Торпедо» Гомез — это твой брат?

— Да, это мой средний брат, — ее глаза сверкнули теплой улыбкой.

— Так он же один из наших лучших нападающих — слава советского футбола! Какие он голы забивает!

— Да, я горжусь своим братом. Испанцы всегда были хорошими футболистами.

Тариель пришел в возбуждение, смотрел на нее с восторгом и почти кричал:

— Ребята, вы слышали? Нападающий «Торпедо» Гомез — это брат нашей Фернанды!

Мальчишки заинтересовались, все были «болельщиками», девушкам это тоже показалось интересным. Хотя футболом они не интересовались, но после войны этот спорт стал повальным увлечением, толпы народа собирались на стадионе «Динамо» и многие тысячи слушали репортажи матчей по радио спортивного репортера Вадима Синявского. Тариель продолжал горячиться:

— Да твоего брата надо поставить центральным нападающим в сборную команду Советского Союза, он показал бы Европе наш советский футбол!

— Да, конечно, он показал бы. Но его не выпускают играть за границей, — глаза Фернанды недовольно сузились.

— Почему не выпускают?

— Ха, почему? — Фернанда жестом выразила возмущение, и еще более вспыхнули ее глаза. — Наверное, боятся, что он сбежит в Испанию.

Она умолчала о том, что почти все испанцы, выросшие в Москве, хотели бы вернуться в свою страну, но их крепко держали. Тариель возмутился:

— Ну, этого не может быть! Зачем ему сбегать в Испанию? Там же до сих пор правит фашист Франко.

— Франко — это Франко, а Испания — это Испания, это наша страна, мы патриоты Испании.

Слышавший разговор одессит Миша заметил:

— Конечно, есть же русская пословица: сколько волка не корми, он все в лес смотрит.

— Мы не волки, — гневно воскликнула Фернанда и глазами прожгла его насквозь, — еще неизвестно, кто здесь волки!

— Ну-ну, я пошутил, — смутился Миша.

Разговор неожиданно принял политический оборот. Бывали случаи, когда советские атлеты или артисты оставались за границей, становились, как говорили, «невозвращенцами». Это считалось изменой и осуждалось, а на родственников и близких людей «невозвращенца» сыпались репрессии. Но Тариелю все хотелось сказать что-то такое, что бы могло смягчить Фернанду, что бы ей было приятно слышать. Он с горячностью воскликнул:

— Это твой средний брат — футболист. А твой старший брат тоже играет в футбол?

Глаза Фернанды вдруг закрылись, плечи опустились:

— Нет. Он раньше играл, хорошо играл. Но ослеп после контузии на фронте. Теперь он слепой.

Это огорчило всех, а особенно Тариеля. Фернанда продолжала:

— Он воевал вместе с сыном Долорес Ибаррури. Знаете о ней?

— Еще бы не знать! Секретарь Коммунистической партии Испании.

— Да, единственная во всем мире женщина — секретарь партии. Она очень гордая и независимая. И мы тоже очень гордимся ею.

— Ее сын, кажется, стал Героем Советского Союза.

— Он погиб. Да, он был героем. И мой брат тоже герой.

— Твой старший брат — Герой Советского Союза?

— Нет, но его наградили орденом Славы, — и глаза ее опять слегка сузились и повлажнели, — он так хотел увидеть Испанию, а теперь…

— Что он делает, твой старший брат?

— Он студент, учится на юридическом факультете. Раньше он мечтал стать врачом. Но как же может слепой быть врачом? Поэтому я обещала ему, что стану врачом вместо него.

— Как же он учится на юридическом без… если не может читать?

— У него хорошая память, он все запоминает. Он слушает лекции и помнит все дословно, мы все по очереди читаем ему учебники, и он тоже запоминает. Он отличник и получает повышенную стипендию. Ему это нужно, потому что пенсию за ранение он получает очень низкую.

— Низкая пенсия у героя, который потерял зрение в бою?

— Да, низкая. На жизнь не хватает, — она недовольно опустила глаза.

— Ты сказала, что у тебя есть еще и сестра. Где она, что она делает?

Глаза Фернанды вдруг стали совсем черными и злобными. Она не хотела говорить, что ее сестру арестовали и сослали за то, что в одной студенческой компании она вслух говорила о желании вернуться в Испанию. Были там стукачи, которые донесли. И она была не единственной арестованной из бывших испанских детей, нескольких из них посадили за то же самое.

Видя, что она помрачнела, Тариель решил закончить разговор на оптимистической ноте:

— Знаешь что? Я приглашаю всех вас — братьев и сестер — летом ко мне домой, в Гагры. У моего отца большой дом, и вам у нас понравится. Наш климат и горы напомнят вам Испанию. А в саду у моих родителей растет виноград, как в вашей стране. Если вы приедете, это будет большая честь для моей семьи и для всего нашего города.

Глаза Фернанды опять потеплели, она жестом выразила благодарность:

— Спасибо, я передам братьям. Может, мы и приедем. А где это — Гагры?

Тариель загорелся идеей:

— Обязательно приезжайте. Наш город Гагры стоит на берегу Черного моря, в Грузии. Вернее, это в Абхазии, но Абхазия тоже часть Грузии, фактически это одно и то же — одна советская республика.

— Абхазия, Грузия? А, понимаю, это как у нас — Каталония и Баскония тоже части нашей страны Испании. Но они все время хотят отделиться.

— Ну, это у вас. Наша Абхазия никогда не захочет отделиться от Грузии. У нас совсем другое дело, у нас дружба народов.

Фернанда повернулась боком и приняла позу, выражающую иронию и недоверие:

— Тариель, а есть она — дружба народов? Как народы могут дружить, если они не знают друг друга?

Китаец Ли, сидел, уткнувшись, как всегда, в учебник, но при последних словах Фернанды поднял голову:

— Дружба народов есть. Товарищ Сталин и наш кормчий товарищ Мао учат нас, что русский с китайцем — братья навек.

У китайца решение этого вопроса было абсолютное и категоричное. Фернанда посмотрела на него, взгляд ее выражал усмешку. Но девушка ничего не сказала: все равно китаец не смог бы понять, да он уже опять уткнулся в книгу.