Лиля все больше и больше влюблялась в Виктора Касовского. Она старалась быть поближе к нему на занятиях и на лекциях, ожидая хоть какого-то теплого слова или взгляда. Она даже сердилась на себя: «Жду от него ласки, как собачка от хозяина!» Но ничего не могла с собой поделать и опять подвигалась поближе — ее тянуло к нему как магнитом, магнитом влюбленности. Виктор был позером, при девушках вел себя довольно развязно, любил рассказывать двусмысленные, а то и просто циничные анекдоты, каких Лиля никогда раньше и не слышала. Девушки сердились:

— Витька, не хами!

Он отвечал, напуская на физиономию подкупающую наивную улыбку:

— Подружки, но вы ведь должны знать поговорку: курица — не птица, медичка — не девица.

— Ну тебя к черту…

Впрочем, некоторым из них его соленые шутки нравились, они охотно смеялись и кокетливо грозили ему пальчиком: видно было, что это их интересует.

Лиля смущалась больше всех. Она делала брезгливую гримаску, надувала губки и морщила носик. Он это заметил и часто поддразнивал ее, обращая свои остроты именно к ней. А она продолжала принимать эти подколки за знаки внимания, ей так хотелось.

В другой раз он подзывал их, показывая что-то:

— Дамы, дамы, смотрите сюда.

— Витька, мы еще не дамы, мы девушки.

— Да? Ну что ж, это ваша проблема, и она скоро решится. Только имейте в виду, что все дамы делятся на три категории: на «дам», «не дам» и «дам, но не вам».

— Опять ты за свое!

— А что такого? Вы должны знать, что вас ожидает. Запомните эти строчки:

— Откуда ты вычитал такую пакость?

— Я не вычитал, я сам сочинил.

— Так мы тебе и поверили, что сам!

Но постепенно все поверили, что он действительно сочиняет стихи. А любительница поэзии Лиля влюбилась в него из-за этого еще сильнее.

Однажды в перерыве между лекциями, стоя в холле, Лиля заметила его какой-то особенно пристальный взгляд: он как будто разглядывал и даже оценивал ее. Она смутилась, но ей стало приятно. А после лекции он невзначай сказал:

— А знаешь, Лилька, я впервые заметил, что у тебя, оказывается, красивые ноги — стройные и длинные.

Она залилась краской удовольствия и не знала, что ответить. Значит, он все-таки обратил на нее внимание. Надо было бы сказать в ответ что-то, чтобы привлечь его еще больше, но что?.. Через несколько дней, на занятиях по анатомии, Виктор сообщил:

— Ребята, девчонки, я сочиняю цикл стихов «Анатомия любимой». Про разные там женские анатомические детали. Хотите послушать первый стих под названием «Ножки»?

Мальчишки заранее заулыбались, предвкушая что-ни-будь не очень пристойное, а девушки нерешительно предложили:

— Ну давай, читай, если не очень неприлично.

— Подружки, что же может быть неприличного в ножках?

И он прочитал с ласковым и игривым выражением:

Ребята заржали, как молодые жеребцы, а девушки, хотя слушали с улыбкой, на последней строчке замахали на него руками и закричали:

— Дурак!.. У тебя всегда на уме одни непристойности! Как не стыдно сочинять такое!..

Пока он читал, Лиля слушала с наслаждением, она решила, что он написал это про нее и для нее. Но при такой неожиданной концовке она залилась краской до пунцовости — если это действительно про нее, то неужели это иносказательное предложение? Она отошла в сторону и украдкой вытерла слезы. Этого не заметил никто, кроме Риммы. Подруга сразу увидела реакцию Лили, поняла ее состояние:

— Не принимай близко к сердцу. Это все только поза.

А Лиля все втихомолку мечтала, чтобы Виктор угадал ее чувства. Она знала, что по натуре он позер, но Римма уверяла, что все мальчишки такие, это они напускают на себя лихость перед девушками. Она добавляла:

— Как самцы птиц — перед самочками.

Лиле было уже двадцать, Виктор стал первым мужчиной, к которому она почувствовала женское влечение. Кто знает, может быть, это он, тот, кто сделает ее женщиной? Как его привлечь? Римма говорила, что надо распространять вокруг себя флюиды… А как?..

Однажды Виктор неожиданно сам навел ее на мысль — как. Они шли втроем — он, Лиля и Римма — к станции метро «Дворец Советов» на бульваре и говорили про любовь: есть она на самом деле или нет. Он рассмеялся и сказал:

— Все поэты писали про любовь. Как раз прямо сейчас я тоже сочинил двустишие на эту тему. Всего две строчки, а мысль глубокая. Хотите послушать?

Ну как, нравится?

Лиля смутилась, а Римма рассмеялась:

— Это твой подход к любви?

— Ну, не только мой. Это очень распространенное начало любви, — и, подмигнув, добавил: — Правда, Лилька?

* * *

Однажды все собрались у Виктора на вечеринку. Он жил с родителями в трехкомнатной квартире в Тихвинском переулке. Такая квартира была большой редкостью. Родители его как раз ушли в театр, чтобы дать возможность молодежи повеселиться. Они оставили им немного еды и вина, девушки принесли с собой еще еды, а мальчишки добавили еще вина и водки — выпивки им всегда было мало. Девушкам хотелось пофлиртовать и потанцевать, а парням — пить и пьянеть. И пьянели они быстро — молодым много не надо. Виктор, чем больше пил, тем больше сыпал неприличными анекдотами и солеными остротами.

Лиля прервала его словоизлияния:

— Хочешь потанцевать?

Он посмотрел снисходительно, пьяно обнял ее за талию и повел в танце. Она затихла от удовольствия, положила голову ему на плечо, мечтала, что он коснется ее щеки, а может быть, даже поцелует. Обдавая ее водочными парами, он напевал в такт музыке:

Лиле так хотелось сказать: «Неужели ты не понимаешь, что я влюблена в тебя?» Но она только смущенно прошептала:

— Не болтай пошлостей…

Римма, как более старшая, смотрела на ребят в компании с едва сдерживаемой скептической улыбкой. Она видела и страдания, и старания Лили, понимала, что ей хотелось бы остаться с Виктором вдвоем. Чтобы помочь ей, предложила:

— Давайте играть в «кис-кис-мяу».

— Что это за игра?

— Это игра в поцелуи.

— В поцелуйчики? Конечно, давайте играть. Кто кого целует?

— Никто не знает, кого целует.

— Это как — зажмурившись, что ли?

— В темноте.

— О, в темноте! Это совсем интересно. Готовы. А как играть?

— Один уходит в темную комнату, совсем темную. Вот хоть в комнату Виктора. А остальные кричат ему: «Кис-кис» и сами для себя указывают на одну из нас. Он или она в темной комнате отвечает: «Мяу», не зная, на кого указывали. Если — «Мяу», то тот или та, на кого указывали, идет в темную комнату и там они целуются.

— Здорово. А регламент какой?

— Кому сколько захочется.

Подошла очередь Виктора идти в темную комнату. Римма указала на Лилю и крикнула:

— Кис-кис?

Он комично промяукал: «Мяу». Лиля застеснялась, но Римма толкнула ее к двери:

— Иди, — и шепнула: — Не торопитесь, я отвлеку остальных.

Захмелевшая от вина и от ожидания Лиля, спотыкаясь в полной темноте, робко сделала шаг к Виктору и подумала: «Знает он или нет, что это я?» Он дышал где-то совсем рядом, она ждала, и он вдруг сильно притянул ее вплотную к себе. Целоваться она не умела, но он мгновенно закрыл ее рот губами и просунул руку за блузку, сжимая грудь. Лиля застонала, у нее подкосились ноги, она на минуту оторвалась от его губ:

— Ой, не надо… Умоляю…

Он то ли не слышал, то ли был слишком пьян, целовал ее взасос, одной рукой мял грудь, а другой — схватил за зад и вжимал в себя.

— Ой, умоляю… Виктор…

Он как будто оторопел и небрежно бросил:

— Лилька, это ты?

В светлой комнате давно ждали своей очереди:

— Эй, вы там что, увлеклись? Другим тоже хочется.

Римма, искусственно смеясь, подливала всем в рюмки, уговаривала пить еще и еще:

— Пускай целуются, давайте лучше выпьем. Что-нибудь еще осталось?

Лиля с Виктором все стояли друг против друга и тяжело дышали от возбуждения. Она сама приблизилась к нему, положила голову ему на грудь и ждала, что он сейчас еще раз ее поцелует и что-то скажет. Что? Это было так важно!.. Он и сказал:

— Ты вот что, ты приведи себя в порядок.

Лиля заплакала и стала поправлять блузку…

Скоро настала пора расходиться. Она ждала: может, Виктор пойдет проводить ее до метро. И решилась: тогда она сама признается ему в любви. А он, как вышли из темной комнаты, как-то сразу скис, сидел на диване с рюмкой в руке и смотрел куда-то в угол. Вышли они с Риммой вдвоем, та искоса смотрела на Лилю, вытиравшую тихие слезы. А потом сказала:

— Витька, конечно, свинья. Если хочешь его заполучить, ты должны ему отдаться. Мужика надо брать телом. Говорят, у него есть девушка с младшего курса, Надя.

Лиля молчала, глотая слезы.

— Надо было отдаться ему прямо там, в темной комнате. Я все равно никого не впустила бы.

— Ой, как можно!? Так потерять невинность? Это же страшно. А вдруг я бы вскрикнула от боли?

— Не вскрикнула бы. Ничего это не больно. Мне в первый раз не было больно. Мое тело — это мое оружие с шестнадцати лет. Я дам себя трахнуть любому, кто поможет мне получить московскую прописку.

— Это называется «трахать»?

— «Трахать», «шпокать», а по-русски так просто — «…бать», — в выражениях Римма не стеснялась.

— Ты матерщинница, — стыдливо усмехнулась Лиля.

— Станешь тут матерщинницей, когда жизнь не устраивается.

В ту ночь Лиля долго вспоминала вкус его пьяного поцелуя и думала: «Может, Римма права, может, он ждал, что я ему отдамся?.. А я, дура, все говорила „не надо“ да „не надо“… Но почему он сам не решился? Я ж чувствовала, что вот-вот потеряю сознание… Если в другой раз мы останемся вдвоем, я отдамся ему… точно… Интересно, где это будет?.. Да, да, я не буду больше такой дурой, я сразу отдамся ему, если он попросит».

* * *

Но получилось так, что просить пришлось ей самой.

В середине четвертого курса Виктора мобилизовали в армию вместе с несколькими другими студентами — продолжать учебу на военно-медицинском факультете в Саратове. Виктор идти в армию не хотел, грубо матерился, но отказаться не мог — закон! Советский Союз оставался милитаристской страной и после смерти Сталина.

Перед отъездом Виктор устроил дома прощальную вечеринку. Лиля решила: «Если я пропущу это вечер, то потеряю его навсегда, а если я отдамся ему, он поймет, что я его люблю, мы станем переписываться, видеться во время его отпусков, а потом поженимся». Так она мечтала и ей очень хотелось обсудить все это с Риммой, но та уехала к отцу в Восточную Германию, где он служил военным врачом в авиационной армии под Берлином.

За вечер она перемерила несколько своих платьев и решила идти в красном крепдешиновом, надела свои единственные туфли на высоких каблуках, тщательно намазала губы, надушилась модными духами «Белая сирень». С особым вниманием она надевала шелковое белье и мечтала, что оно будет приятным ему, когда он станет раздевать ее. Целый час ушел на укладку волос перед зеркалом. Если бы Римма была здесь, она быстро соорудила бы ей красивую прическу.

Как на всех традиционных прощаниях, пили больше обычного, быстро захмелели. Все обнимали Виктора, клялись в вечной дружбе:

— Прощай, лейтенант, ждем тебя генералом. Выпьем за будущего генерала!

Виктор валял дурака:

— Служу Советскому Союзу и красивым бабам! — он тоже был сильно пьян.

Лиля с грустью любовалась им — какой он красивый! И ждала, ждала, когда сможет остаться с ним вдвоем. Сегодня это случится.

Часа через два многие заснули кто где был, некоторые бегали в туалет: их рвало, им было плохо. Тогда Лиля решительно подошла к Виктору, потянула его за руку:

— Пойдем в твою комнату.

Виктор мутно посмотрел, пошел. Она легла на кровать, стесняясь, попросила:

— Погаси свет, иди ко мне.

Слегка покачиваясь и с трудом выговаривая слова, он нерешительно сказал:

— Лилька, может, не надо?.. Я, знаешь, я боюсь…

Она страстно прошептала:

— Если я, девушка, не боюсь, чего ты боишься? Надо, дурачок, надо, я так хочу. Только будь осторожен. Понимаешь?

Она ждала: сейчас он станет раздевать ее. А он все не решался. Удивляясь и стесняясь, она сама подняла подол платья и положила его руку себе на живот — ему должно быть приятно ощутить шелк трусов, а под ними ее горячее тело. А он все еще ничего не хотел делать. Изогнувшись дугой, она прижалась к нему и сама стала стягивать трусы. Только тогда он тяжело задышал, расстегнул брюки, и она почувствовала его касание. Раздвинув ноги, она подалась ему навстречу и почувствовала: он уже проникает в нее. Она ждала, что сейчас ей будет больно и она вскрикнет. Ну и пусть вскрикнет, пусть хоть все слышат — ей все равно. Теперь она уверена: Виктор — ее. На секунду оторвав свои губы от его губ, вместо крика она шепнула с выдохом:

— Витя, Витя, я твоя, твоя… Ой, как хорошо!..

* * *

Он не позвонил ей, не прислал телеграммы, не написал письма. Через неделю она узнала, что другая девушка, та самая Надя с младшего курса, поехала к нему и они поженились.