Алеша с писателем Василием Аксеновым гуляли по аллеям Тимирязевского парка, и Аксенов развивал свою идею издания неподцензурного альманаха прозы и стихов. Как многие «шестидесятники», в выражениях он не стеснялся. Если отфильтровать его речь от нецензурных слов, получалось так:

— Понимаешь, старик, у нас литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся главными вопросами жизни. Но литература не должна следовать веяниям времени, она сама создает эти веяния. Мы должны создавать их, а мы задыхаемся от цензуры. Да и кроме цензуры, моторная инерция журналов и издательств ведет к возникновению раздутой всеобщей ответственности за «шутку» литературы, не только Не умеющей быть такой, как надо, но даже такой, как вчера. Эта всеобщая «ответственность» ведет к состоянию застойного тихого перепуга, к стремлению подогнать литературную «шутку» под ранжир. Внекомплектная литература обречена порой на многолетние скитания и бездомность.

Мне, к примеру, запретили издавать роман «Ожог», а я над ним работал много лет. Я знаю, как я пишу, — роман хороший. Мы решили сделать попытку издать бесцензурный альманах. Вначале пытались пробить его через ЦК партии — не дали добро. Ну, мы плюнули и решили, издадим сами десять — двенадцать экземпляров для начала. Уже есть составители: Виктор Ерофеев, Евгений Попов, Фазиль Искандер, Андрей Битов и я. И название придумали — «Метрополь». Включим туда много прозы и стихи Ахмадулиной, Вознесенского, Высоцкого, Сапгира. Все под своими именами. Оформят альманах Борис Месеерер и Давид Боровский. Ты подумай, старик, может, дашь нам в альманах стихи для детей, которые у тебя не взяли в печать.

У Алеши были стихи, которые отказались печатать, он тоже загорелся:

— Ты прав, литература не должна следовать веяниям времени. Если она им следует, то перестает быть интересной для читателей. В детской литературе, и особенно в поэзии, тоже давно нет ничего, что создает новое для детей, что будит их мысли. Десятки, а то и сотни книг пишутся о Ленине. Детям внушают, что Ленин — это почти божество. Детям читают это и начинают верить, что это действительно так. Хочешь историю про Ленина в стеклянной баночке?

— Ленин в стеклянной баночке? — удивился Аксенов. — Ну, давай.

— Одной девочке, Наташе, мама решила подарить живых рыбок и сказала, что ее ждет самый лучший, самый дорогой для нее подарок в стеклянной баночке. Девочка сразу воскликнула: «Я знаю, знаю — это Ленин!» Мама поразилась: «Наташа, почему Ленин в стеклянной баночке?» Наташа ответила: «Нам в детском саду говорили, что Ленин — это самое лучшее, самое дорогое, что у нас есть».

— Вот и напиши об этом, — захохотал Аксенов.

— Это, конечно, неплохо, но я давно хочу в метафорической форме детской сказки написать, как нас всех заставляют говорить на одном языке, на языке восхваления партии. Мы живем, как в каком-то вороньем царстве, где все, начиная с детей, должны каркать по-вороньи. Я напишу об этом. Подойдет такая идея в ваш «Метрополь»?

И Алеша написал.

Воронье царство

Ворона вороне Гадала по ладони: — Будешь ты царицей, Самой главной птицей. Усядешься на троне В золотой короне. Все, что в голову взбредет, Будешь ты приказывать. Кто не выполнит указ, Тех вели наказывать. — Каррр! — ворона приказала. В моем царстве Всем, всем, всем, Даже постороннему, Надо каркать, каркать всем, Каркать по-вороньему! Сразу во все стороны Разлетелись вороны. Полетели запрещать Куковать и гоготать, Кукарекать, стрекотать, Петь, свистеть, пиликать, Крякать, ухать, ворковать, Даже не чирикать. Испугались птицы, Перестали петь. Только две синицы, Шустрые сестрицы, Вздумали свистеть: — Фьють, фьють, фьють… Взвились вороны-агенты: — Это что за диссиденты?! За свист мы вас проучим, Каркать вас научим! По вороньему указу Тех синиц прогнали сразу. И тогда… Первой каркнула сорока: — Кар-кар-кар, могу сказать, Что противно мне глубоко По-сорочьи стрекотать. Где б я не летала Каркать я мечтала. Каррр! На сороку воробей Хитро покосился И, чирикнув: — Не робей! — Каркать научился. Переняв чужой язык, Пел он под гитару Вместо «чик-чирик-чик-чик» Песенку «Кар-кару». Две кукушки, Две болтушки, Повстречались на опушке. Сели рядом не суку, Вместо «ку, ку-ку, ку-ку» Каркали друг дружке: — Кар, мы были у вороны! — Кар, мы ели макароны! — Кар да кар со всех сторон, Превратимся все в ворон. Лужица, лужица, В ней утята кружатся. Крякают, купаются, В луже кувыркаются. Прилетела утка, Стало утке жутко: — Между нами говоря, Здесь вы крякаете зря. Полетите за моря, Там и крякайте «кря-кря». Всем здесь каркать велено, То-то, младо-зелено. Три гусенка Шли гуськом За гусыней и гусем. Через каждых два шага Гоготали: — Га-га-га. Умоляла деток мать Никогда не гоготать. — Даже я, — сказал им гусь, Гоготать и то боюсь, По-вороньему учусь: Кар-кар, кар-кар… И в деревне стал петух На рассвете каркать вслух: — Я про себя кумекаю, А вслух не кукарекаю. Кар! Вставайте, куры, Надо каркать, дуры. Всполошились вместе Куры на насесте: Ох, беда, беда, беда! Надо каркать, куд-куда! Кто не каркает, тот глуп, Попадет в куриный суп. Старый филин сел на сук И закаркал хрипло вдруг: — Кар-кар-кар, стал я стар, Мне темно и душно, А приказано — и я Каркаю послушно; До того ли, до того ли, Чтобы голос сохранить, Поневоле, поневоле Станешь каркать, Чтобы жить. Слава богу, слава богу, Все привыкнем понемногу, И без умолку спросонья Будем каркать по-вороньи. Только смелый соловей Пел и пел среди ветвей: — Что за царство за смешное? Всюду карканье сплошное. Разве так вы пели? Что ж вы присмирели? Холодно ли, жарко ли, Раньше вы не каркали! И он щелкал и свистел. И под эти трели Птицы осмелели, Стали снова звонко петь И по-своему свистеть. И чирикнул воробей: — Чик-чирик, ворону бей! — Кар, — ворона им сказала, — Мне ворона нагадала: Будешь ты царицей, Самой важной птицей, Усядешься на троне В золотой короне. Верьте, миленькие птички, Каркать не в моей привычке. Я хотела бы уметь По-соловьему свистеть. Соловей ответил: — Я Птица незаметная, Но у каждого своя Песня есть заветная. И всегда, по-моему, Лучше петь по-своему.