Алеша пока не говорил дома, что у него назревает неприятность — вышел рукописный неподцензурный альманах «Метрополь», в котором была напечатана его сказка «Воронье царство». Он не хотел портить настроение Лиле перед защитой диссертации и не хотел пугать Августу с Павлом. «Метрополь» был сборником неподцензурных работ двадцати трех писателей и поэтов, рукописный журнал, всего двенадцать экземпляров. Хотя он был намного меньше, чем другие выпуски самиздата, авторы в нем впервые выступили со своими произведениями открыто, как говорили на литературных сходках, «подняв рыцарское забрало». До сих пор стихи и эпиграммы Алеши в самиздате выходили без имени автора, и явных улик против него не было.

В писательских кругах авторов прозвали «плеядой Метрополя», а в правлении Союза писателей их назвали «группой бесноватых». Нетрудно было догадаться, какое царство в Алешиной сказке именуется «вороньим» — та страна, где всех заставляют говорить на языке власти. За такую аллегорию по головке не погладят. Алеша знал, что в Союзе писателей уже готовится разгром авторов сборника. Теперь могли начаться осуждение и преследование авторов.

О «Метрополе» давно ходило много слухов, иностранные корреспонденты ждали его выхода, чтобы сразу возвестить: впервые в России вышел журнал без цензуры! Правоверные руководители Союза писателей всячески пытались предотвратить это событие, чтобы заверить партийные власти в своей преданности. Но все-таки «Метрополь» был напечатан, и составители устроили презентацию альманаха, пригласили друзей и знакомых. Но пришли только те, кто не боялся гонений.

В писательской среде распространялись зловещие слухи и еще более зловещие предсказания. Говорили об административных мерах воздействия, говорили, что у авторов будут делать обыски с конфискацией рукописей, говорили, что пятерых «заводил» арестуют и будут судить, сошлют на поселение в Сибирь.

Василий Аксенов, один из составителей альманаха, с усмешкой передал эти слухи Алеше:

— Через несколько дней нас вызывают на заседание правления московского отделения Союза писателей вместе с партийным комитетом. Пока что будут потрошить только составителей. Ты не опасаешься гонений за свое «Воронье царство» от самой главной вороны, партии?

Алеша пожал плечами:

— Как писал Пушкин: «Сохраню ль к судьбе презренье? / Понесу ль навстречу ей / Непреклонность и терпенье / Гордой юности моей…» В общем, надо будет — разделю судьбу со всеми.

Аксенов подхватил строками из того же стихотворения:

— «…Силу, гордость, упованье / И отвагу юных дней». Молодец, старик! А я решил на заседание не идти. Все равно им ничего не докажешь. А заседание-то будет б-у-у-урным.

Перед заседанием в зале был выставлен один экземпляр альманаха, для ознакомления. Пришедшие подходили к толстой рукописи довольно робко, с оглядкой, не хотели показывать своей заинтересованности.

Обвинительную речь держал первый секретарь правления критик Феликс Кузнецов. Он не был писателем, но прославился своими бесцветными критическими статьями в качестве подпевалы партийных указаний. Именно это и послужило причиной того, что он был назначен главой московской писательской организации.

— Говорить о литературе — это значит говорить о политике. В предисловии у вас написано: «Муторная инерция, которая существует в журналах и издательствах, ведет к возникновению раздутой всеобщей ответственности за „шутку“ литературы, не только не умеющей быть такой, как надо, но даже такой, как вчера. Эта всеобщая „ответственность“ вызывает состояние застойного тихого перепуга, стремление подогнать литературную „шутку“ под ранжир. Внекомплектная литература обречена порой на многолетние скитания и бездомность…» Почему вы пишите «штука литературы»? Тут проступает голос Аксенова. Мы имеем лучшую литературу в мире по честности, по нравственной высоте. А вот прочитав этот альманах, видишь какое-то исчадие ада. Мы, коммунисты, будем протестовать. В сборнике участвовали диссиденты, поэтому у них там есть политические ошибки, которые граничат с преступлением. Они заявляют, что у нас в стране есть гонимые писатели. Как это можно понять? Нет у нас гонимых писателей.

— А Солженицын, а Пастернак, а до того Бабель, Мандельштам и еще десятки других, они не гонимые писатели? — раздался громкий вопрос.

— Мы изгнали их из Союза писателей, потому что не признаем их, они не писатели, а продажные шкуры. А какие «литературные перлы» у вас в альманахе написаны! Про Выставку достижений народного хозяйства: «Быка с мудями вы лепили»! Это литература? В целом там есть четыре основных направления: приблатненность, издевательство над народом, сдвинутое в западную сторону сознание и секс. Получается зловещая картина.

Первый вопрос Анатолия Алексина к составителям был:

— А вы уверены, что об этом вашем альманахе не пронюхали иностранцы?

Писатель Грибачев, реакционер, крикнул:

— Если этот альманах выйдет на Западе, надо будет всех авторов поставить лицом к народу. Пусть ответят, и пусть полетят их головы.

Кузнецов потребовал:

— Принесите в Союз все экземпляры.

— Не принесем, они у вас пропадут.

Этот отказ напугал Кузнецова, за это партийные власти могли всыпать ему самому, он зашипел:

— Одумайтесь, откажитесь от саморекламы и шумихи. Я уверен, что альманах будет напечатан на Западе. Вы понимаете, что произойдет, если альманах попадет на Запад? Меня поражает аполитичность этих наших писателей. Под маской аполитичности среди нас могут появиться открытые провокаторы. Недаром среди авторов альманаха нет ни одного члена партии. Да еще те, кто уезжают из страны, могут повезти информацию о нем и о нашем собрании в свой любимый Израиль.

— Ах, Феликс, вот до чего ты договорился! Хочешь обвинить нас в сионизме, шьешь нам дело?

Опять горячо критиковал метропольцев Анатолий Алексин:

— Что это за детская сказка Алеши Гинзбурга «Воронье царство»? Разве так надо писать для советских детей? Чему он их учит? Никого у нас не заставляют каркать по-вороньи, это клевета на нашу страну. Автор сам каркает на нее и клевещет.

— Это ты, Алексин, сам больше всех известен тем, что каркаешь по-вороньи! — крикнули ему с места.

Заседание, с громкими криками и полемикой, длилось четыре часа.

Через неделю один экземпляр «Метрополя» корреспонденты передали в Америку, и там он был срочно растиражирован издательством «Артис» и выпущен в виде репринта.

Несколько дней в кооперативе «Советский писатель» только и было разговоров об этом заседании. Люди передавали друг другу споры сторон, шепотом хвалили составителей и авторов, но еще тише говорили:

— Ну, теперь им всем крышка.

Узнав об этом из разговоров соседей, Августа и Павел еще больше заволновались за судьбу Алеши. Они срочно позвали Лилю:

— Ты слышала о заседании правления писателей?

— Ничего не слышала. О чем заседание?

— Значит, Алеша скрыл это от нас и от тебя, ничего не говорил.

Лиля встревоженно сказала:

— Мне он не говорил.

— Но ты читала его сказку «Воронье царство»?

— Читала, конечно. — Лиля вспомнила, что это было в ту самую их первую ночь. — Прекрасная сказка. Почему вы меня спрашиваете?

— Потому что ее резко критиковали на заседании правления за политическое направление. А это грозит неприятностями для Алеши.

Это не удивило Лилю, но мгновенно расстроило, что теперь будет? Ждали прихода Алеши, Августа накрывала на стол, и Лиля видела, как у нее дрожат руки. Она взяла тарелки и накрыла на стол сама.

Дождались Алешу, Августа встретила его со слезами:

— Зачем тебе надо было участвовать в этом «Метрополе»? Почему ты с нами не посоветовался?

— Ага, значит, вам известно. Ну, что сделано, то сделано. Не мог я предавать единомышленников, мне предложили, я сразу согласился, потому что это мое собственное отношение к цензуре. И я об этом не жалею.

Павел сидел мрачный, переживал за жену, переживал за Алешу, ворчливо сказал:

— По-моему, теперь самая пора писать Берте в Бельгию и просить ее организовать вызов в Израиль.

Алеша посмотрел на Лилю, она сидела бледная, не знала, что делать. Он взял ее за руку.

— Павлик, не торопись писать. Я не думаю, что меня за это арестуют и сошлют. Но все равно, дай нам с Лилей подумать и самим решить, надо ли просить приглашение.

Дома Лиля стала плакать, у нее ходуном ходили плечи. Алеша обнял ее, прижал к себе:

— Что с тобой, Лилечка, что с тобой?

— Алеша, я вспомнила, как мне пришлось срочно бежать из Албании. Это было ужасно. Неужели это может повториться? Второго такого бегства я не переживу.

Он целовал ее, повторил, что не видит непосредственной опасности для себя. Она спрашивала:

— А если, а если?..

— Тогда будем действовать организованно. Конечно, в первую очередь скажем все Лешке.

— Алеша, я верю тебе, я верю в тебя. — Но сама в этот момент вспомнила, что вот так же верила и во Влатко, а что получилось?..

* * *

Алеша уныло рассказывал Моне о семейных переживаниях и страхах:

— Ну, что ты думаешь, старик, придется нам бежать?

Моня, никогда не теряющийся и не унывающий, воскликнул:

— Слушай, если придется тебе уехать в Америку, ты сможешь там написать роман.

— Монька, что ты несешь? Какой роман, под названием «Сенсация века», что ли? Как твой сценарий?

— Э, нет, Алешка, бери жанром выше, роман о судьбе евреев в Советской России.

— Это твоя новая хохма? Никогда я не думал ни о каком романе.

— А жаль. Я вот, например, думал, да у меня нет таланта, как у тебя. Возьми историю своей семьи и опиши, какой был подъем в судьбе евреев после революции и какое произошло падение с развитием этого сраного российского социализма.

Алеша задумался:

— Может быть, это неплохая идея. Ты, Монька, генератор идей.

— Ты напиши роман и назови его «Еврейская сага». Все евреи будут читать. Но, знаешь, старик, когда я сам смогу прочесть твой роман, я буду очень плакать, вспоминая тебя.