Седьмого января 1962 года мела метель и на дорогах была гололедица. Черная «Волга» молодого физика въехала в Москву из города Дубны и осторожно ехала по Старому шоссе. Хозяин сидел за рулем, рядом устроилась его жена, а пассажиром на заднем сиденье, справа, был 54-летний академик Лев Ландау, учитель физика. Рядом с Ландау стояла корзинка с сырыми яйцами — ценным приобретением молодых супругов. Около больницы № 50 дорогу перед машиной неожиданно стала перебегать нерасторопная женщина с маленькой девочкой. Шофер притормозил, машину развернуло и по льду занесло на противоположную сторону, встречный грузовик врезался в заднюю правую дверь и вмял ее внутрь, как раз туда, где сидел Ландау. От страшного удара он мгновенно потерял сознание. Пока опомнились, пока разбирались, пока вызвали скорую помощь, пока она приехала, прошло довольно много времени. Состояние пострадавшего ухудшалось каждую минуту.

Жена водителя в панике вбежала в больницу № 50 и крикнула дежурному врачу:

— Скорей, пожалуйста, скорей, помогите! Там, на дороге, рядом, авария. Там погибает академик Ландау.

Дежурным хирургом был Михаил Цалюк. Он мгновенно распорядился:

— Приготовьте все для лечения шокового больного!

Потом схватил каталку и с двумя врачами побежал к дороге.

Навстречу уже ехала машина скорой помощи.

— Принимайте пострадавшего, осторожней, он без сознания и еле дышит.

По больнице мгновенно разнесся слух о том, какого привезли пациента. Лучше всего это имя знали врачи-евреи, гениальный Ландау был кумиром и гордостью всех интеллигентных евреев. В приемное отделение сбежались все, кто еще недавно лечил в этой же больнице Моню Генделя, все хотели знать, что случилось, все хотели помогать.

К тому времени руководство больницы сменилось, в нее перевели новые кафедры Центрального института усовершенствования врачей, главным хирургом, вместо профессора Юлия Зака, назначили доцента Валентина Полякова. Он вообще был не хирургом, а радиологом, просто работал всегда в хирургии. У него было много амбиций, но никакого опыта в лечении тяжелых травм. Тем не менее пришел Поляков и с важным видом стал давать указания. Но Цалюк захватил инициативу и начал действовать по-своему. Поляков хмурился, злился, делал Цалюку замечания, шипел на него, но ему оставалось только делать вид, будто он руководит лечением.

Ландау был в состоянии клинической смерти, его жизнь висела на волоске. Самым важным было вывести его из глубочайшего шока, нельзя было терять ни секунды. Делать рентгеновские снимки тоже нельзя, чтобы не перекладывать больного на рентгеновский стол. Хотя ран на теле не было, но опытным глазом Цалюк определил, что у него сломаны кости таза — от удара всю правую половину таза сдвинуло вверх. Это был редкий и жизненно опасный перелом, в сломанной массе костей находилось много внутренних органов, сосудов и нервов. Произошло сильное внутреннее кровотечение, возник шок. Первым делом надо было сделать массивное переливание крови. Цалюк с Львом Шимелиовичем, Виктором Маневичем и Борисом Элкуниным делали переливание, восстанавливали дыхание и пытались определить, что с внутренними органами, какие из них повреждены. Голова Ландау тоже пострадала, прямого удара не было, но произошло сотрясение мозга. При таком массивном повреждении следующей опасностью была возможность отека мозга. Чтобы его снять или предотвратить, нужен специальный раствор, а его в больнице не было. Да и вообще многого не было, даже крови для переливания не хватало. Где ее взять?

Прибежавшая Маргарита тут же кинулась к телефону и позвонила Алеше Гинзбургу:

— Алеша, к нам в больницу привезли академика Ландау, он попал в автомобильную аварию, он погибает. Надо скорей поднять на ноги физиков Москвы.

Алеша был знаком с академиком Петром Капицей, директором Института физических проблем, где работал Ландау. Когда Алеша дозвонился до него, Капица воскликнул:

— Что? Не может быть!.. Ландау… Я сейчас же выезжаю в больницу. Мы должны спасти Дау. (Близкие звали его Дау.)

Затем Алеша позвонил и Моне Генделю.

— В твоей бывшей больнице погибает после аварии академик Ландау. Нужна будет техническая помощь. Я еду туда, ты тоже приезжай.

Они оба мчались в больницу, не зная еще зачем, но в такой острой ситуации всегда нужны люди, может, они смогут помочь как связные, может, их попросят привезти кого-то или что-то. К больнице съезжались десятки машин, там уже был Капица, много крупных физиков. Все наперебой спрашивали Цалюка и других врачей:

— Доктор, скажите, какое у него состояние? Он выживет?

Миша был страшно занят, но вместо него в переговоры охотно вступал доцент Поляков: он старался быть на виду, хранил важное выражение лица, показывая свое участие в лечении:

— Состояние академика вызывает опасение, но я обещаю, что я с моими ассистентами буду бороться за его жизнь.

Капица и другие не были дураками и понимали, что не он, а Цалюк спасает Ландау. Мало обращая внимания на Полякова, они подлавливали в коридоре Цалюка, который был страшно занят около пациента. Но нельзя не отвечать на вопросы. Он взвешивал слова:

— Такие травмы считаются несовместимыми с жизнью. — И добавлял: — Но мы боремся.

— Может, его лучше перевести в более сильное медицинское учреждение, в институт хирургии или нейрохирургии?

Миша понимал, что ему и его рядовой больнице доверяют мало, но знал, что любое перемещение человека с таким переломом и такой кровопотерей может оказаться гибельным.

— Поймите, его нельзя трогать с места, это убьет его.

Все-таки недоверие оставалось, спрашивали:

— Каких крупных специалистов нужно пригласить? Это очень важно. Мы привезем любых.

Миша с высоты своего роста грустно смотрел на задающих такие вопросы. Есть понятие «докторского эго» — эгоизм врача, который ставит себя высоко и не хочет ничьих советов. У Миши этого не было, конечно, по сравнению с медицинскими академиками он почти ничто, простой рядовой врачишка, даже без кандидатской степени. Но у него были опыт и знания, он понимал свою ответственность.

— Пожалуйста, привозите всех лучших. Вся наша бригада будет рада советам и руководству крупных специалистов. Но сейчас критические минуты, мы не можем ждать, мы спасаем жизнь нашего больного, — он выделил слово «нашего».

— Мы понимаем. Но ведь и вы должны понимать, какую ответственность берете на себя.

— Я понимаю.

— Если вам что-то нужно для его спасения, мы достанем все из Кремлевской больницы и привезем откуда угодно.

— Кремлевская больница уже отказала нам выдать их запас крови. Мы запросили в Институте переливания крови, и нам уже привезли. Но понадобится много лекарственных препаратов, которых у нас нет. В первую очередь раствор для предотвращения отека мозга. А его у нас в стране нет вообще.

Цалюк диктовал, что нужно для лечения и чего нет в больнице. А в ней не было почти ничего для такого тяжелого больного. Два академика-химика Семенов и Энгельгардт в тот же день стали синтезировать нужный препарат.

За кровью ездили Алеша с Маргаритой. Он нашел ее в толпе врачей, она стояла в стороне и плакала.

— Хорошо, что ты позвонила мне. Поедем в Институт переливания, Миша туда звонил.

По дороге Маргарита говорила:

— Я не знала, что делать, подумала, что у тебя есть связи, ты сможешь оповестить нужных людей.

Алеша спросил самое главное:

— Он выживет?

— Не знаю. Миша Цалюк прекрасный врач, он может делать чудеса. Только чудо спасет Ландау. Мы обязаны сотворить чудо! — Ош расплакалась и уткнулась в его плечо.

* * *

Ландау называли Моцартом в науке. По книгам Ландау учились физики всего мира.

В 1929–1932 годах Ландау был в научной командировке в Англии, Швейцарии и Дании, работал вместе со знаменитым датским физиком Нильсом Бором. В 1937 году директор Института физических проблем академик Петр Капица назначил 29-летнего Ландау руководителем отдела теоретической физики. В те годы шла кампания разгрома науки, арестовали иностранных специалистов А.Вайсберга и Ф.Хоутерманса, в августе — сентябре 1937-то были арестованы, а в ноябре расстреляны физики Л.В.Розенкевич (соавтор Ландау), Л.Шубников, В.Горский. Все это вызывало протесты ученых, и в апреле 1938 года Ландау отредактировал написанную М.А.Корецем листовку, призывающую к свержению сталинского режима, Сталин назывался в ней фашистским диктатором. Листовку передали антисталинской группе студентов для распространения по почте перед первомайскими праздниками. Но все дело было раскрыто органами госбезопасности, и Ландау, Кореца и Ю.Б.Румера арестовали за антисоветскую агитацию.

Ландау обвинили в том, что он немецкий шпион. Запуганный и затравленный допросами и угрозами, молодой физик подписал признание. Ему грозила многолетняя ссылка или даже казнь. Целый год академик Капица добивался его освобождения. Это было время массовых арестов, и все панически боялись заступаться за арестованных, чтобы не попасть под подозрение самим. Но Капица писал письма протеста во все высшие инстанции. Он добился, чтобы его принял сам Берия. Капица доказывал, что Ландау не может быть шпионом и врагом, что он гениальный физик, что он крайне полезен советской науке и станет гордостью страны. Берия показал ему протокол допроса с подписью Ландау:

— Видите, этот ваш молодой физик сам признался, а вы его выгораживаете.

Капица не смутился, не испугался, продолжал настаивать:

— Это неправда, этого не может быть, его заставили это подписать.

Только благодаря его смелости и настойчивости Ландау был освобожден «по личному поручительству» Капицы — редчайший случай в те годы.

Капица не ошибся, предсказывая большую роль Ландау в советской науке. Великий теоретик, Ландау участвовал в разработках расчетов советской атомной, а потом и водородной бомбы. Нужны были громоздкие уравнения математической физики, а компьютеров тогда еще не было. Для этого рекомендовали Ландау. Берия, все еще не доверявший ему, приказал принудительно зачислить его в секретную группу для создания термоядерного оружия в центре «Арзамас-16», который был размещен в поселке Саров. Там параллельно работали две группы лучших физиков страны. И там, и там преобладали евреи. В среде физиков группы имели иронические наименования «Израиль» и «Египет» соответственно. Работу в целом координировал Игорь Курчатов.

Под руководством Ландау были разработаны принципиально новые методы расчета мощности, но сам Ландау был недоволен своим участием в этом проекте. В тот период он говорил о себе: «Я низведен до уровня ученого раба». После смерти Сталина в 1953 году он и вовсе прекратил работу, сказав: «Все, я больше его не боюсь и выхожу из игры. Забирайте у меня дела».

* * *

Когда по миру разнесся слух о трагедии, случившейся с Ландау, ученые из Америки, Англии, Франции, Бельгии, Канады и Чехословакии посылали в Москву нужные лекарства и аппараты для спасения его жизни. В Англии летчики даже задержали самолет, чтобы получить препарат против отека мозга. Врачи 50-й больницы установили круглосуточное дежурство, с ними дежурили физики. Алеша и Моня возили их на своих машинах в «Шереметьево» получать лекарства. Они встречались с иностранными летчиками, что было небезопасно: за всеми постоянно следили агенты КГБ.

Печать и радио в СССР ничего не сообщали о случившемся, но об этом сразу рассказали все иностранные радиостанции. Люди узнавали новости о состоянии Ландау из этих передач и делились информацией друг с другом. Многие приезжали в больницу, чтобы лично узнать о его состоянии. Они атаковали вопросами Мишу Цалюка, Льва Шимелиовича, Маргариту и других драчей:

— Как состояние Ландау?

— Он будет жить?

— Вы думаете, он сможет работать?

— Скажите, что нужно для его лечения, мы все достанем.

Ландау был в глубокой коме, жизнь в нем едва теплилась. Знаменитые консультанты собирались у постели Ландау, решали, что жизнь больного несовместима с полученными травмами. Но Миша Цалюк с друзьями круглосуточно упорно боролся за его жизнь.

* * *

Между тем над головой Цалюка собиралась гроза. Доцент Поляков считал себя оскорбленным его «самоуправством», решил от него избавиться и подал жалобу в партийный комитет (парткомы во всех советских учреждениях занимались разбором всяких дрязг). Поляков обвинял Цалюка в действиях против его указаний и писал, что своим лечением Цалюк вредит престижу советской медицины, просит присылать препараты и специалистов из капиталистических стран и в этом его скрытая цель дискредитации отечественного здравоохранения, он хочет показать всему миру слабость советской медицины. Поляков писал также, что Цалюк вредит здоровью знаменитого пациента и если бы не Цалюк, он сам смог бы вылечить Ландау без иностранного вмешательства.

Сначала в партийном комитете посчитали это заявление обычными дрязгами между соперниками, только заметили:

— Доктор Цалюк сам член партии коммунистов и ветеран Отечественной войны, обвинять его в таких действиях — значит идти против заслуженного коммуниста. Райком партии этого не позволит. Райкому будут нужны доказательства.

У Полякова «доказательства» нашлись:

— По моим сведениям, Цалюк только прикрывается маской коммуниста, а на самом деле является скрытым сионистом.

— У вас есть доказательства?

— У меня есть сведения, что он устраивает еврейские вечеринки, рассказывает про еврейскую Тору и специально проигрывает еврейские песни, которые записывает во множестве на магнитофон.

В парткоме случилось замешательство, обвинение в сионизме было политически слишком серьезным. Если обнаружится, что врач больницы сионист, агитирующий других евреев, за это могут наказать весь комитет. Пришлось доложить в райком партии. Все райкомы работали по одному стандарту: создавали комиссии по разбору любого дела. Но так как тут речь шла об обвинении в сионизме, в комиссию включили двух русских профессоров, хирургов Степана Бабичева и Василия Родионова. Оба были бывшими сотрудниками медицинского отдела ЦК партии и имели там сильную поддержку.

Цалюк ничего не подозревал, когда его вызвали в партком на обсуждение:

— Как проходит лечение академика Ландау?

— Пока что он находится в коме, но появляются некоторые признаки улучшения.

— Вы считаете, что правильно лечите академика?

— Мы делаем все, чтобы спасти его жизнь, и пока это удается.

Поляков прищурился:

— Так уж вы все делаете? Я, например, делал бы многое по-другому.

Один из членов комиссии уточнил:

— Как вы относитесь к указаниям доцента Полякова в этом лечении?

Глядя прямо на Полякова, Цалюк сказал:

— Доцент Поляков не имеет опыта в лечении массивной острой травмы, поэтому его указания не помогают мне в лечении Ландау. Я лечил сотни таких больных.

Вступил профессор Родионов:

— Скажите, зачем вам нужны препараты из-за границы?

— Потому что они необходимы пациенту, а у нас в больнице их нет.

— А вы понимаете, какой это может иметь резонанс в капиталистическом мире? Там воспользуются этим и будут критиковать советскую медицину.

— Я не думаю о политике, я думаю о спасении жизни Ландау.

Родионов стукнул по столу и повысил голос:

— О политике надо думать всегда!

Бабичев согласно закивал:

— Очень верно сказано, всегда надо думать о политике.

Удивленный я раздраженный Цалюк вспылил:

— Вы хотите обвинить меня в аполитичности потому, что я хорошо лечу Ландау?

— Мы считаем, что в ваших действиях есть определенный уклон в близкую вам сторону, вы сами знаете, в какую. Говорят, вы любите Тору и еврейскую музыку.

Цалюк понял, куда направлены их обвинения. В нем проснулся герой войны:

— Это антисемитское заявление. Слушайте, вы, когда я воевал и был три раза ранен, вы сидели в тылу и разводили интриги, чтобы забраться как можно выше. Теперь вы обвиняете меня, чтобы возродить старую сталинскую традицию обвинения евреев врачей?

— Никто вас не обвиняет, но ваши действия вызывают настороженность. Почему вы кричите на нас, обзывая нас в антисемитизме?

— Потому что вы антисемиты и есть!

Цалюк вышел из парткома, хлопнув дверью.

* * *

Через 59 дней после аварии, уже весной, у врачей появилось ощущение выигранной партии со смертью: Ландау открыл глаза, реагировал на простые вопросы врачей, сознание возвращалось к нему. Он был еще слишком слаб, чтобы разговаривать, в гортани у него торчала трубка, но уже стало ясно — он будет жить.

Академик Капица сказал о подвиге врачей: «Это благородный фильм, который нужно было бы назвать „Если бы парни всего мира…“ или лучше „Ученые парни всего мира“». И предложил дать такое название первому очерку в газете о чуде воскрешения Ландау.

А врачи-евреи «пятидесятки», которые спасли Ландау, решили опять собраться у Маргариты, чтобы отпраздновать свою победу. Это была почти та же кампания, которая два года назад праздновала выздоровление Мони Генделя. Моня и Алеша тоже были там, как участники в организации помощи. Собирались в складчину, Моня привез из Елисеевского коньяк и деликатесы. Ждали, что Миша Цалюк опять принесет магнитофон с еврейской музыкой, но он явился без магнитофона и был мрачно настроен. Пока он никому не говорил об обвинениях комиссии парткома.

Виктор Маневич сказал первый тост, обращаясь к Цалюку:

— Это ты спас Ландау. Слава тебе! При такой невероятной травме первые критические минуты на вес золота. Пока приехали разные крупные специалисты, пока мы получили нужные препараты, ты уже сумел выровнять его состояние, ты вырвал его из рук неминуемой смерти. И еще, ты не растерялся перед напором авторитетов, взял все на себя и не дал перевезти Ландау в другое медицинское учреждение, пусть даже более высокого ранга, чем наша «пятидесятка». Конечно, такому пациенту полагалось лежать в крупном институте, и так думали многие. Но если бы его тронули в те первые дни, то сама перевозка убила бы его прямо в дороге. Ты не дал этого сделать, и за это тебе тоже слава! Ты доказал, что хороший врач, просто хороший врач, без ученых степеней и званий, умеет справиться с тяжелейшим состоянием. Еще раз, слава тебе, Миша Цалюк, замечательный наш доктор!

Все закричали «ура!» и чокнулись с Мишей, а Боря Элькунин добавил:

— Миша не просто замечательный доктор, а замечательный еврейский доктор! — Он взял гитару: — Слушайте сюда! Песенка про евреев, слова народные, то есть, извиняюсь, мои.

Все хохотали, Маргарита все-таки сделал ему замечание:

— Ты уж очень превозносишь евреев.

— А что? Евреи обожают своих евреев. Да и кого же евреям обожать, если их самих никто не любит?

Не смеялся только сам герой вечера Миша Цалюк:

— Спасибо, друзья. Но вы не знаете, увольняют меня из «пятидесятки»…

Все мгновенно притихли, лица вытянулись:

— Ты что?! Как увольняют?.. Кто увольняет?.. За что?..

— Поляков обвинил меня в дискредитации советской медицины, потому что для лечения Ландау мы пользовались иностранными препаратами.

— Но это же глупость! За такое обвинение его самого надо уволить.

Миша ухмыльнулся:

— Он еще добавил, что я скрытый сионист. И в этом же меня обвинили профессора Бабичев и Родионов.

Боря Элькунин воскликнул:

— Вот, евреев все ругают, евреи всем мешают. А какие русские за это время выросли? Такие, как Родионов и Бабичев. Они же тупые антисемиты, эти так называемые профессора!

После первого приступа удивления поднялась волна эмоций. Маневич воскликнул:

— Да вы бы посмотрели, какой хирург этот Бабичев! Между собой мы называем его «утюг без ручки». Вы представляете, что может наделать утюг без ручки? Вот это самое Бабичев делает с тканями на каждой операции.

Боря Элькунин выкрикнул:

— Однако кто-то нас продал! Я говорил, что есть стукачи и среди евреев.

Маргарита примирительно вступила:

— Не думаю, что кто-то нас продал. Наверное, просто рассказывали о вечеринке, когда мы праздновали выздоровление Мони. А Поляков использовал это для обвинения. — И она повернулась к Алеше: — Помнишь наш разговор, почему наша компания состояла из евреев? Теперь понял?

Алеша вспомнил, склонил голову, Моня шепнул ему на ухо любимую присказку:

— Это ж усраться можно, такого врача обвинять!

Боря Элькунин услышал, злобно добавил:

— А каких врачей обвиняли тогда, в пятьдесят третьем, в том, что они отравители? Лучших еврейских профессоров.

Лева Шимелиович сказал:

— Моего отца тоже обвинили в том, что он действовал по указке сионистов, и расстреляли. Но это было при Сталине и по его приказу. Теперь хоть не расстреливают…

Все уставились на Цалюка:

— Миша, что теперь будет?

— Мне предложили уйти, чтобы не углублять скандал с Поляковым.

— Так это же его самого надо выгнать!

— Его не выгонят. Ну, я уже нашел место дежуранта в больнице МПС и буду подрабатывать в платной поликлинике № 6 на Петровке.

Атмосфера праздника была испорчена, все расстроились и быстро разошлись. Перед уходом грустно обнимали Мишу:

— А все-таки спасение Ландау — твоя большая мицва.

* * *

Узнав о выздоровлении Ландау, авторитетный физик с мировым именем, 77-летний датчанин Нильс Бор написал письмо в Шведскую королевскую академию наук: «Нобелевская премия в области физики за 1962 год должна быть присуждена Льву Давидовичу Ландау за то поистине решающее влияние, которое его оригинальные идеи и выдающиеся работы оказали на атомную физику нашего времени».

Первого ноября 1962 года академику Ландау была присуждена Нобелевская премия.