Лиля с сыном жили в Белграде у Вольфганга уже несколько дней. В одной комнате жил он сам, в другой его старая мама, а третью — столовую — отдали гостям, поставив кровати-раскладушки. У Лили была одна забота, как можно скорей улететь в Москву, но получалось, что в Югославии она жила нелегально, у нее не было въездной визы, и это тормозило выезд. Надо было легализовать ее пребывание в стране, тогда ей разрешат вернуться в Москву. По утрам она уходила в советское посольство, сотрудники расспрашивали, как она очутилась в Югославии, кто и для чего поручился за нее. Лиля нервничала, рассказывала, что ее муж был ответственным работником в Албании, его арестовали и она в панике бежала. Она не упоминала, с чьей помощью ей это удалось. Ее слушали подозрительно и холодно, продолжали расспрашивать:

— Вы приехали из Албании, с которой у нас прерваны дипломатические отношения.

— Да, но у меня советский паспорт.

— Все равно, мы отсюда не можем дать вам разрешения вернуться в Советский Союз. Пишите объяснение, и мы запросим Министерство иностранных дел в Москве, чтобы выпустить вас.

— Все это так странно, ведь я гражданка СССР. Когда же я узнаю ответ?

— Придется подождать. Ваше дело не такое срочное, есть дела поважней.

Лиля терялась, к тому же ее смущало, что она сидит на шее у Леонгардов. Она снова и снова ходила в посольство и просиживала там часами, а ее Лешка оставался с Ирмой, матерью Вольфганга. Лиля приходила уставшая и разбитая, чувствовала себя неловко перед старой женщиной.

— Я вам очень благодарна и прошу прощения, что загружаю заботой о моем сыне.

У Ирмы не было внуков, и она с удовольствием занималась ребенком.

— Напрасно вы извиняетесь, мы с Лешей чудесно провидим время вместе.

Мальчик радостно подтверждал:

— Правда, правда, мама. Мы ходили в зоопарк, я катался на пони, ел мороженое.

— Вот видите, ребенок доволен, а мне приятно с ним. Я ведь целыми днями одна, только и делаю, что жду Вольфганга с работы.

Когда Вольфганг возвращался домой, вся квартира наполнялась его зычным веселым голосом. Кроме преподавания, он работал диктором на радио, которое вещало на Германию, передавал новости.

Лиля кидалась к нему, беспокойно спрашивала:

— Что-нибудь слышали про Албанию?

— Слышал. Там все больше сгущается атмосфера, проводятся новые аресты. Энвер Ходжа опасается нашествия русского флота и решил строить вдоль берега цепь из бетонных укреплений. Мне кажется, у него такая же паранойя, какая была у его «бога» Сталина.

Лиля в слезах опускала голову. Он подсаживался к ней, брал ее руку и внимательно расспрашивал о том, что ей сказали в посольстве. Потом критиковал бюрократизм, подбадривал:

— Не расстраивайтесь, скоро они разрешат вам вернуться в Москву.

Ей необходимо было знать его мнение не только об этом, но о самом главном: что он думает о судьбе арестованного Влатко, как он считает, выпустят его, когда? Она осторожно спрашивала об этом, а Вольфганг еще более осторожно отвечал:

— Нельзя терять надежду, но нельзя и изводить себя несбыточной мечтой. Кто попался в лапы фанатикам-коммунистам, скоро не вырвется. Мою маму держали в лагере шестнадцать лет.

— Да, и моего отца столько же.

— Значит, вы сами знаете.

Лиля уходила в свою комнату, там рыдала в подушку, чтобы он не слышал.

Вольфганг понимал ее состояние и хотел развеять его. Он тогда заканчивал книгу воспоминаний «Революция отвергает своих детей», а его мать писала свою книгу, тоже автобиографию, «Украденная жизнь». Вольфганг иногда читал Лиле отрывки из своей книги и спрашивал ее мнение. Ей раньше не приходилось слышать, чтобы кто-либо так негативно, открыто описывал жизнь в Советской России. Его чтение давало ей новое, более глубокое понимание той жизни, оно завораживало ее. Лиля думала о том, какой он умный, и смотрела на Вольфганга с восторгом, почти таким же, как на Влатко.

Иногда Вольфганг водил ее в кино и театры, но избегал трагедий, выбирал только что-нибудь смешное. На пьесе Нушича «Госпожа министерша» Лиля вдруг очень оживилась:

— Ой, я вспомнила, что видела эту комедию в Москве, еще школьницей. В переводе и обработке пьесы Евгения Вермонта — русский вариант был еще смешней. Мы были с мамой, и я даже помню, что была в новом, голубом, платье. Я так благодарна вам, что вы мне дали возможность вспомнить детство.

В порыве воспоминаний она схватила его за руку, а он наклонился и стал целовать ее руку от пальцев до локтя и заглянул ей в глаза. В обществе Вольфганга Лиля забывалась, смеялась его шуткам. Вспоминала, как Влатко ревновал ее к нему, улыбалась этому про себя. Она понимала, что нравится Вольфгангу. И он тоже ей нравился. Ее губы, ее молодое тело уже так давно не испытывали любовных ласк, и, как ни тяжело ей было, в тайне она даже думала о возможной близости с ним. Было бы это изменой Влатко? Никогда она не думала об измене, ей просто не приходило это в голову. Но теперь Влатко нет с ней и никогда, может, не будет. Неужели ей суждено жить без мужских ласк?

Лиля никогда не спрашивала, есть ли у Вольфганга любовная связь. За все время в Белграде она не слыхала упоминания о какой-либо женщине и теперь думала: одинокий молодой мужчина должен проникнуться желанием к ней, одинокой (теперь одинокой, да-да-да, одинокой!) молодой женщине. Эта мысль волновала ее. Лиля всегда спала тревожно и несколько раз по ночам слышала, как Вольфганг тихо подходил к ее двери, стоял за ней, потом уходил. Зачем он это делал? Она понимала: он очень хотел ее, но человеческое благородство пересиливало и останавливало желание мужчины.

* * *

Больше месяца ждала Лиля разрешения и наконец получила его. Вольфганг пошел с ней в агентство «Аэрофлота» и купил билеты. Она смотрела ему в глаза, благодарила:

— Вы такой замечательный, так много делаете для нас с Лешкой. Мне неловко, но я скоро найду способ вернуть вам деньги. У меня есть еще одна серьезная просьба, последняя, помогите мне купить лекарства для мамы. Врач в Москве сказал, что югославская фирма «Плива» выпускает лекарства высокого качества, намного лучше русских.

— «Плива»? Это в Загребе. Там работает моя знакомая Ольга Беркович. Дайте список лекарств, она поможет мне достать их.

Действительно, за день перед отлетом Вольфганг принес ей коробку с набором лекарств. Она всплеснула руками:

— Ой, громадное вам спасибо. Это, наверное, дорого? Я должна вернуть вам деньги.

— Лиля, мне это ничего не стоило. Я объяснил Ольге, что лекарства нужны в Россию, и она прислал мне образцы, чтобы там познакомились с ними и потом делали коммерческие заказы.

— О, Вольфганг, вы такой!.. — Лиля не знала, что сказать, просто обняла и поцеловала его.

А все-таки как ни была счастлива, она заметила, что он погрустнел, ему явно не хотелось расставаться с ней. В последний вечер перед отлетом он устроил прощальный ужин, накупил дорогих продуктов и вин, стол накрыли в его комнате. Лешку рано уложили спать, Ирма скоро ушла к себе, и они с Вольфгангом веселились от души, он смешил ее рассказами. У Лили впервые было легкое настроение, она пила хорошее югославское вино и незаметно опьянела. Он ласково и вопросительно смотрел на нее. Захмелевшей, ей все казалось проще и ясней: она нравится ему, он нравится ей… Чего же еще? Лиля нетвердо встала, подошла к нему, села на колени и подставила губы для поцелуя. Желания друг друга они понимали молча. От стола до кровати было всего несколько шагов, Вольфганг пронес ее на руках.

Стало очень приятно, когда он медленно и ласково начал ее раздевать. Лиля закинула голову назад, вздохнула, и сладостная истома пронзила ее вместе с его нежным и осторожным проникновением. Она застонала, это было чудесное, необычайно сладостное чувство женщины, отдающейся мужчине в первый раз. Потом Лиля постепенно осмелела, и все крепче и крепче вжимала его в себя. Это длилось долго-долго, чудесно было находиться полностью во власти мужчины, отдаваться, наслаждаться и не думать ни о чем.

Только уже расцепив объятия, она подняла голову, посмотрела на него, спросила:

— Ты не думаешь, что я сделала что-то плохое?

— Ты ничего плохого не делала. Разве тебе было плохо?

— Нет-нет, очень хорошо, очень!

— Тогда не думай ни о чем плохом…