Возле подмосковного города Реутово, в пятнадцати километрах по шоссе Энтузиастов, располагалась дивизия имени Дзержинского, специальное подразделение для охраны Кремля. Эта самая большая дивизия вооруженных войск — двадцать тысяч человек — во внутренних войсках числилась на особом положении, ее командующий подчинялся не министру обороны, а напрямую главе правительства. Во время военных парадов на Красной площади «дзержинцы» охраняли Кремль, оцепляя центр Москвы, готовые к защите от любой возможной провокации. Они представляли первую линию военной силы страны.

Вторую линию представляла механизированная гвардейская Кантемировская дивизия, расположенная на другом конце Москвы, в Наро-Фоминске. Она открывала военные парады, проходила первой, демонстрируя стройность рядов и мощь Советской Армии. Эта дивизия подчинялась министру обороны, как все регулярные воинские части.

Антагонизма между двумя дивизиями не было, но ранним утром 13 октября 1964 года у ворот расположения «дзержинцев» остановилась военная машина «кантемировцев», из нее вышли четыре полковника и потребовали, чтобы их срочно пропустили к командующему. Заместитель начальника штаба полковник Михаил Калашников дал распоряжение пропустить. К удивлению охраны, гости, войдя, подняли над своей машиной белый флаг, вошли в штаб и заявили генералу:

— Мы парламентеры Кантемировской дивизии. У нас приказ министра обороны маршала Малиновского передать ультиматум нашего командующего генерал-лейтенанта Яковлева: ваша дивизия окружена нашими танками и пушками… Ни один человек из вашей дивизии не должен выходить за территорию. За любой попыткой выйти за территорию последует обстрел — вся ваша дивизия будет сметена.

Командир и штабисты увидели, что на холмах вокруг их территории в зловещем молчании стоят танки и самоходные пушки, дула орудий направлены прямо на них. Никаких объяснений парламентеры не дали, им разрешили покинуть территорию.

Сразу после этого командир «дзержинцев» отдал приказ быть в состоянии полной боевой готовности. Весь личный состав рассадили по машинам, однако выводить машины за территорию генерал не решился, на это у него не было приказа Хрущева, которому он прямо подчинялся. Командир знал, что Хрущев отдыхает на даче в Крыму, и позвонил ему. Выяснилось, что Никита Сергеевич в самолете возвращается в Москву.

* * *

В то же самое время, когда парламентеры входили к «дзержинцам», с аэродрома в Сочи поднялся самолет Хрущева. Он отдыхал там на своей даче после поездок в скандинавские страны и Чехословакию. Весь 1964 год выдался очень напряженным, сто тридцать пять дней в течение девяти месяцев Хрущев разъезжал по Советскому Союзу и разным странам. Вернувшись, он распорядился продолжать подготовку проекта новой Конституции.

Борьбу за первенство в партии и государстве он завершил, стал безоговорочным лидером. Все члены Президиума ЦК партии сталинского состава и авторитетная фигура маршала Жукова были устранены. Как первый секретарь ЦК и председатель Совета Министров Хрущев сосредоточил в своих руках все рычаги власти и получил возможности для осуществления масштабных политических замыслов, основываясь исключительно на своих собственных представлениях и идеях. Среди них была и разработка новой «хрущевской» конституции, ставящей во главе народа и государства коммунистическую партию.

Прибыв на черноморскую дачу, Хрущев диктовал пространную записку по перестройке управления сельским хозяйством. Он решил активизировать свою реформаторскую деятельность, введя новый принцип — ротацию партийных кадров. Это означало что, необходимо периодически менять крупных руководителей партии в областях и в центре, чтобы активизировать деятельность партии. Согласно этому принципу те, кто получал «конверт» с тройной зарплатой и другие привилегии, должны были уступать место другим. Эту записку разослали по областным комитетам партии и предполагалось обсудить ее на будущем пленуме ЦК в ноябре. Хрущеву эта идея нравилась, и он не сомневался, что проект утвердят.

Утром 13 октября Хрущев принимал французского министра Гастона Палевского, потом смотрел передачу о запуске в космос, впервые с тремя космонавтами Комаровым, Егоровым и Феоктистовым, корабля «Восток». По радиосвязи он сказал им: «Прилетайте, встретим, как полагается встречать героев».

Он уже заранее предвкушал удовольствие: на параде на Красной площади три новых героя будут стоять рядом с ним на трибуне Мавзолея.

В это время в Кремле в его отсутствие началось расширенное заседание Президиума ЦК. Члены Президиума собрали пленум на месяц раньше и настойчиво требовали его возвращения. Неожиданно к Хрущеву прилетел старый друг Анастас Микоян, член Президиума:

— Прочитали все наши товарищи твою записку с предложением новых реформ, хотят вникнуть глубже. У многих возникли вопросы — у Суслова, Шелепина, Брежнева. Они хотят разъяснений, но не могут все сразу прилететь к тебе. Просили меня передать тебе просьбу прилететь на день-два в Москву, устроить обсуждение.

Быстрый на решения Хрущев ответил:

— Что ж, давайте обсуждать. Пожалуй, я слетаю, разъясню.

Он любил спорить, объяснять, это позволяло ему развернуться, убеждать, заставлять согласиться. Он знал: все равно они согласятся с ним.

Настроение у Хрущева было прекрасное и боевое, недавно ему исполнилось семьдесят лет, чувствовал он себя бодро, был полон энергии. К юбилею соратники преподнесли ему великолепный подарок — присвоили долгожданное звание Героя Советского Союза. Его ближайший соратник Леонид Брежнев подписал указ. Хрущев мечтал об высшей награде уже более двадцати лет, со времен войны, но Сталин не наградил его. Теперь у Хрущева на пиджаке были четыре золотые звезды: три — Героя социалистического труда и одна — Героя Советского Союза, а также большая золотая медаль лауреата международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами». Украшенный ими, он летел в Москву — разъяснять членам Президиума свои идеи.

* * *

Реформистская деятельность Хрущева за одиннадцать лет не выходила за пределы коммунистической системы, вела к возвращению идеологических истоков революции 1917 года. Партийный аппарат привык выслушивать его идеи и мирился о бесконечными реформами. Но когда Хрущев решил провести смену партийных чиновников, ротацию, эта самые чиновники поняли, что теряют высокий уровень обеспечения, личные льготы и привилегии, включая «конверт» с тройным окладом. Ротация нарушала привычную стабильность. Жадный партийный аппарат не захотел это терпеть, и тогда началась тайная работа по устранению Хрущева.

Самолет приземлился во Внуково. Хрущев вышел на трап и приготовился помахать рукой встречавшим. Им самим было заведено такое правило: встречать и провожать его приезжали все члены Президиума. На этот раз вместо них был один только председатель КГБ генерал Семичастный. Хрущев оглянулся на Микояна, вышедшего вслед за ним, тот с удивлением развел руками:

— Наверное, все заняты подготовкой пленума.

Хрущев сам поставил Семичастного во главе КГБ и сделал генерал-полковником. Его ставленник всегда подобострастно ему улыбался и был почтительно услужлив. На этот раз он не улыбался, хмуро козырнул Хрущеву:

— Пожалуйте к машине, Никита Сергеевич.

Однако это была не его машина и не его охрана. Хотя Хрущев любил сидеть впереди, перед ним открыли заднюю дверь. Рядом с водителем сел по-прежнему хмурый Семичастный. Хрущев недоумевал, где же его люди? Что случилось? Начали закрадываться подозрения… Охрана у въезда в Кремль вытянулась перед машиной в струнку, как обычно. Это немного успокоило Хрущева. Ладно, уж если члены Президиума не встречали на аэродроме, то могут встретить у подъезда. Но и тут никого не было.

Семичастный сказал:

— Пожалуйста, вас ждут. — И повел его по коридорам в зал Президиума.

Двери всех кабинетов были заперты. Хрущев начал понимать, что его хотят изолировать, решил свернуть в свой кабинет и оттуда позвонить в дивизию имени Дзержинского, приказать немедленно явиться в Кремль. Но Семичастный не дал ему свернуть, сказал:

— Сюда, пожалуйста, — и ввел в комнату.

«Дзержинцы» в этом время сидели в полной боевой готовности в машинах на своей территории, а «кантемировцы», тоже в боевой готовности, держали их под прицелом.

* * *

Обычно все вскакивали ему навстречу, Брежнев первым лез целоваться. На этот раз все сидели с хмурыми лицами. Хрущеву дали сесть с краю, и началось бурное обсуждение его записки. Все откровенно, горячо и грубо выступили против, критиковали принцип ротации. Поздно ночью Семичастный отвез Хрущева домой, а на другой день его опять под конвоем привезли в Кремль, началось расширенное заседание, прибыли все члены ЦК из областей страны. Но где же место для Хрущева? Для него не было места, только одинокий стул стоял напротив президиума. Он видел хмурые лица и злобные взгляды тех, кого сам возвысил.

Первыми поставили вопрос о смещении Хрущева идеолог партии Михаил Суслов и Александр Шелепин, «железный Шурик». Идею поддержали и Леонид Брежнев, первый помощник, и маршал Малиновский, министр обороны. Все эти люди своим возвышением были обязаны Хрущеву. А он-то считал их преданными друзьями!

Суслов перечислил недостатки Хрущева: возомнил себя выше всех и специалистом во всех областях, принимал все решения волюнтаристски и запутал управление промышленностью и сельским хозяйством, всех поучал. Опять заговорили о принципе ротации партийных боссов, которую он рекомендовал для улучшения работы.

Суслов подытожил:

— Большинство членов ЦК считают, что товарищ Хрущев пошел против партии.

«Идти против партии» — это было для коммунистов самым сильным обвинением. Хрущев сам обвинял в этом всех, кого хотел убрать со своего пути. Теперь в этом обвинили его. Он сидел молча, с опущенной головой, сумел только сказать:

— Сговорились? — И по-стариковски заплакал.

Суслов закончил:

— Есть предложение: в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья освободить товарища Хрущева с поста первого секретаря ЦК, члена Президиума и председателя Совета Министров.

Руки подняли все.

Суслов опять заговорил:

— Следующий вопрос повестки дня: об избрании первого секретаря ЦК партии. Есть предложение рекомендовать товарища Брежнева Леонида Ильича. Кто «за», прошу поднять руки.

Вопрос был решен заранее: бесцветная кандидатура Брежнева устраивала всех — им можно было манипулировать. Руки опять подняли все.

* * *

Хрущев боялся, что сейчас его арестуют, как когда-то он велел арестовать Берию. Он едва встал со стула, Семичастный и два генерала помогли ему выйти из зала. Ставленники Хрущева смотрели ему вслед без жалости. Да, они его боялись, но сейчас они испугались еще больше — за себя. Нет, своих насиженных мест они никогда не уступят. Первым решением Брежнева была отмена ротации.

Это сразу укрепило его позицию.

Хрущева вели под руки по тому же коридору, по которому когда-то волокли упиравшегося Лаврентия Берию.

По тому же коридору плелась, опустив головы, «антипартийная группировка» — Маленков-Молотов-Каганович и «примкнувший к ним Шепилов»; здесь же вышагивал развенчанный маршал Жуков, шла изгнанная Екатерина Фурцева. Теперь по этому коридору вели самого Хрущева.

Его не арестовали, привезли на новую, заранее подготовленную городскую квартиру, за ними следовали две машины с незнакомой охраной. Он всегда ездил с охраной, но в этот раз отличие было в том, что раньше его охраняли от людей, теперь людей охраняли от него.

У подъезда дома его ждал испуганный Сергей, младший сын. Слух о его отстранении уже распространился по Москве. Хрущев сказал сыну:

— Что же, я могу быть доволен, что позволил им отправить меня только на пенсию.

* * *

План его противников был продуман до мелочей: родственников Хрущева в тот же день сняли с выгодных постов, начиная с всесильного временщика зятя Алексея Аджубея, редактора газеты «Известия». Его не только сняли с должности, но выбросили из кабинета, отобрали служебную машину и вывели из состава депутатов и ЦК партии.

Командующему Кантемировской дивизией генералу Яковлеву через три дня пришел приказ снять засаду «дзержинцев», его повысили в звании за операцию, проведенную без единого выстрела. Командир «дзержинцев» получил приказ отменить боевую готовность, приказ шел от Косыгина, главы правительства.

Три космонавта, вылетая в космос при Хрущеве, давали клятву: «Готовы выполнить любое задание советского правительства». Через два дня они благополучно приземлились, в их честь устроили митинг на Красной площади. По установленной традиции они стояли на трибуне Мавзолея и с удивлением видели, как на месте Хрущева стоит Брежнев.

Неувядаемый остряк Моня Гендель пустил по этому поводу новые хохмы: «Теперь космонавты должны перед полетом давать такую клятву: готовы выполнить любое задание любого советского правительства», «Что общего между Хрущевым и космическим кораблем „Восход-1“? Оба вылетали в один и тот же день».

* * *

Алеша написал стихи, как будто подводящие итог правлению Хрущева:

* * *

Хрущев боялся ареста и теперь фактически оказался под домашним арестом. За высоким забором в подмосковном поселке Петрово-Дальнее ему выделили обыкновенную дачу и небольшую квартиру в Москве. Но у него не было свободы передвижения, его постоянно сопровождал охранник, который не давал близко общаться с людьми. Теперь Хрущев целыми днями возился в доме на огороде: из крестьян он произошел, к крестьянам и вернулся.

А по деревням распевали частушку: