Все-таки после Хрущева еще оставались какие-то островки оттепели. Но скоро обнаружилось, что новый состав кремлевских правителей стремится уничтожить даже эти ничтожные остатки. На первые роли выдвигался Александр Шелепин, председатель КГБ. Поговаривали, что он может стать следующим главой страны. Шелепин предложил простую меру борьбы с недовольством: арестовать тысячу московских интеллигентов. Об этом пошли слухи, и Моня Гендель сразу метко прозвал его «железный Шурик». Прозвище разошлось по всей стране, а Алеша Гинзбург сочинил стихотворение, которое мгновенно стало известно в кругах диссидентов.

Баллада о «железном Шурике»

Шел в Кремле у нас серьезный разговор, Обсуждали, до каких же это пор Недовольство будем разное терпеть? Этак нам в Кремле самим не усидеть. Что-то слишком осмелел интеллигент И придумал себе кличку «диссидент». Чем бы тех интеллигентов припугнуть? Как бы глотки диссидентские заткнуть? Раньше было это проще хоть куда: Тысячами всех сажали без суда, Переучивали всех в один момент, Даже слова не слыхали «диссидент». И тогда железный Шурик предложил Заседанию кремлевских воротил: «Всех, кто вякает на власти по злобе, В одну ночь угомонит мой КГБ. Чтобы сразу недовольство прекратить, Надо тысячу интеллигентов посадить. Как засадим их в тюрьму, едрена мать, Так другие перестанут выступать. Что нам тысяча посаженных голов? Я поклясться перед партией готов, Что забудут и профессор и студент В лексиконе это слово „диссидент“. Как в тюрьме интеллигенты посидят, Так евреи-активисты замолчат, Что-то слишком распустился весь народ. Вот посадим сразу тысячу — поймет!». …………………… Ах, Шелепин, ах, кремлевский удалец! Он по-старому решился наконец — Как при Сталине — по тысячам опять Недовольных лагерями исправлять. Мы сидим, и затаились мы, и ждем, Скоро ль быть над нами Шурику вождем?

* * *

Тысячу интеллигентов арестовать не решились, но в сентябре 1965 года арестовали двух московских писателей — русского Андрея Синявского и еврея Юлия Даниэля.

В среде инакомыслящей интеллигенции начался глухой ропот: «Возможно, за ними последуют и другие. Надо организовать публичный протест».

Синявский работал научным сотрудником в Институте мировой литературы, писал рассказы и повести, но журналы их не публиковали из-за «элементов свободомыслия». Десять лет назад он нашел способ передавать рукописи во Францию и издавать их там по-русски в издательстве «Посев» под псевдонимом Абрам Терц. Даниэль был сыном писателя Марка Даниэля, дружил с Синявским, знал его тайну и тоже стал передавать рукописи во Францию под псевдонимом Николай Аржак.

Почти десять лет сотрудники КГБ пытались разгадать, кто скрывается под этими псевдонимами. Даже создали комиссию из филологов и литературоведов, чтобы те проанализировали язык «клеветников России» и сравнили с языком современных русских писателей. КГБ необходимо было найти их и «обезвредить».

Раскрыли их случайно, по доносу одного еврея из литературной компании, бывшего соученика Синявского, называли его все С.Х. Ему не вполне доверяли, подозревали, что он стукач. Синявский даже как-то сказал ему.

— Если меня посадишь, сядем вместе. Учти!

— Ну что ты, какой разговор?! И потом, ты же знаешь, мы на одной веревочке.

Случилось так, что этот провокатор «подарил» Даниэлю литературный сюжет:

— Бери и пиши, тут нужен Гоголь, а мне не справиться.

Даниэль обработал сюжет и использовал его в повести «Говорит Москва».

На праздновании дня рождения у Ани Альтман, которая училась вместе с Лилей, собралась компания: Лариса Богораз, невеста Даниэля, Павел Литвинов, Ида Нудельман, Иосиф Бегун и С.Х. После застолья уселись слушать передачу радиостанции «Свобода». Во время литературной программы объявили: «Передаем повесть Николая Аржака „Говорит Москва“».

Прислушиваясь к содержанию, С.Х. воскликнул:

— Теперь я знаю, кто Аржак! Это Юлька Даниэль! Я сам подарил ему этот сюжет.

Лариса Богораз погрозила ему:

— Ты молчи об этом!

Но вскоре арестовали Синявского, а за ним и Даниэля.

Так окончилась десятилетняя эпопея Абрама Терца и Николая Аржака, и над ними начался уголовный суд, первый публичный суд над инакомыслящими интеллигентами. Процесс вел сам председатель Верховного Суда СССР Л.Смирнов. Подсудимые держались на суде стойко и мужественно.

К примеру, им задали стандартный вопрос: «Вы признаете себя виновными в нарушении советского закона?»

Во время тысяч предыдущих процессов 1930—1950-х годов подсудимые из страха вынужденно признавались. Но Синявский и Даниэль ответили отказом признать свою вину.

Советская власть много раз тайно расправлялась с неугодными писателями. Так погибли десятки, среди них И.Бабель, Э.Багрицкий, О.Мандельштам, М.Кольцов, Б.Пильняк и другие. Но на этот раз литература впервые была под публичным судом, впервые это стало не тайным, а публичным ударом по свободомыслию в обществе. Многие интеллигенты ринулись на суд, сочувствуя подсудимым. Всех тайно фотографировали и за всеми вели слежку. Приходил на процесс и еще малоизвестный публике академик Андрей Сахаров. На каждом заседании бывал активист Александр Гинзбург, он вел записи и собирал материалы для публикации. Газеты повели массивную кампанию против Даниэля и Синявского, но в их защиту поступило в суд двадцать писем от общественности с восьмьюдесятью подписями, в основном членов Союза писателей.

За несколько дней до 5 декабря (Дня Конституции) в Московском университете и нескольких гуманитарных институтах были разбросаны листовки с «Гражданским обращением», отпечатанным на пишущей машинке. Автором обращения и инициатором демонстрации был Александр Есенин-Вольпин, сын Есенина, сам поэт и математик.

Его уже дважды насильно заключали в психиатрическую больницу за «антисоветские стихи», а после смерти Сталина — за то, что передал за границу свой сборник «Свободный философский трактат».

Процесс Синявского и Даниэля был еще в самом начале, когда 5 декабря 1965 года у памятника Пушкину прошел первый массовый протест в поддержку гласности. Первыми смельчаками были Павел Литвинов, Александр Гинзбург, Петр Якир и Михаил Агурский. Молодые интеллигентные ребята выстроились под сенью памятника и развернули плакаты: «Прекратить суд над Синявским и Даниэлем!», «Прекратить цензуру!», «Мы требуем гласности!». Непривычные к протестам москвичи останавливались, читали. Не все знали, кто такие Синявский с Даниэлем, но большинство в страхе опускали головы и стремительно покидали площадь — как бы ни попасться!

К памятнику Пушкина все-таки пришли около двухсот человек. Задержали человек сорок. Милиция и переодетые агенты КГБ разорвали плакаты и разогнали демонстрантов: «Расходись! Не положено!»

Демонстрантов арестовали и увезли. Отпустили через несколько часов, большинство были студенты, их исключили из институтов.

Десятого февраля 1966 года суд вынес приговор: антисоветская агитация и пропаганда. Синявский и Даниэль получили соответственно пять и семь лет заключения в лагерях строгого режима. Когда они уже сидели в лагере в Мордовии, Александр Гинзбург составил посвященный процессу самиздатский сборник «Белая книга». Он же был редактором одного из первых самиздатских журналов «Синтаксис». Гинзбурга вскоре арестовали и отправили туда же. Железный Шурик хотя бы частично выполнил свою угрозу об аресте «тысячи интеллигентов»'. Процесс показал, что надежды на смягчение нового режима провалились, и это только усилило диссидентское движение.

В Уголовный Кодекс ввели три новые статьи: «клевета на советский строй», «оскорбление флага или герба» и «групповые действия, грубо нарушающие общественный порядок». В Комитете государственной безопасности организовали так называемое Пятое управление — по борьбе с «идеологическими диверсиями».

Моня Гендель тут же пустил шутку: «На пятую графу организовали целое Пятое управление КГБ».

По Мсскве распространилось письмо двадцати пяти виднейших деятелей науки и культуры в адрес нового кремлевского руководителя Брежнева о нарастании в стране тенденции реабилитировать Сталина. Среди подписавших письмо были Шостакович, тринадцать академиков (в том числе А.Д.Сахаров), знаменитые режиссеры, артисты, художники, писатели, большевики с дореволюционным стажем. Доводы против ресталинизации были выдержаны в духе лояльности («ресталинизация внесет разлад в советское общество, в сознание людей, ухудшит отношения с коммунистическими партиями Запада и т. д.»), но протест против возрождения сталинизма был выражен энергично.

* * *

Правозащитное движение возникло из противостояния, в авангарде которой стояли русские интеллигенты еврейского происхождения.

Одним из идеологов диссидентского движения был Лев Копелев. Бывший советский офицер, политработник в войсках, дислоцированных в Восточной Германии, после войны он был осужден за то, что открыто выступил против массового насилия советских солдат над немецкими женщинами. Копелев работал «ученым рабом» в «лагере-шарашке» вместе с Солженицыным. После освобождения писал для самиздата статьи, к примеру «О проблемах советской истории и современности», «О западной и восточной демократии».

Лидерами зарождавшегося диссидентского движения стали Иосиф Бегун, Юлий Эдельштейн, Юрий Штерн, Михаил Нудельман, Александр Воронель, Владимир Слепак. Собирались у синагоги, собирались на квартирах, выпускали самиздатский журнал «Евреи в СССР».

Группы евреев начали организовывать публичные акции протеста, и почти одновременно с ними стали раздаваться голоса других национальных групп — крымских татар, немецких переселенцев, украинских националистов, литовцев, латвийцев и отдельных групп русских интеллигентов.

Самой многочисленной из подпольных диссидентских организаций был ленинградский Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа под руководством И.Огурцова, включающий 26 членов и 30 кандидатов. Их платформой было православно-почвеннические ценности с соответствующим государственным устройством. Эта организация имела неприкрытый антисемитский характер.