Моисей Рабинович объявил хирургам Боткинской больницы, что из города Кургана приехал какой-то доктор Гавриил Илизаров, который изобрел якобы новый способ и аппарат для лечения переломов костей. Рабинович просил заведующих отделениями и свободных от операций хирургов собраться на доклад этого никому не известного врача. После доклада он проведет показательную операцию.

Боткинцы удивились: в их знаменитой больнице нередко выступали с докладами крупные приезжие профессора, но никогда не случалось докладов рядовых врачей из провинции. В небольшой аудитории неохотно собрались травматологи послушать, что скажет этот Илизаров.

Марьяна Трахтенберг позвала с собой Лилю:

— Пойдем, послушаем. Рабинович рассказывал интересные вещи про этого курганского доктора. Он известен в провинции, но многие московские профессора и министерские начальники считают его шарлатаном.

Быстрый в движениях мужчина кавказского типа, на вид за сорок, с проницательными темными глазами и пышными черными усами, говорил неумело, сбивчиво. Он смотрел на слушателей настороженно, исподлобья, часто запинался, подыскивая слова, как малоопытный лектор, русский язык для него был явно труден:

— Вот, как говорится, широко, например, у нас применяется по всем больницам обычное, так сказать, лечение переломов. Ну, скажем, накладывают гипсовые повязки или делают так называемое обычное скелетное вытяжение — тянут за спицы кости. Но эти способы, к примеру сказать, не могут, по нашему мнению, давать хороших результатов. Можно, конечно, и операции разные тоже делать, пластинками там разными, кости скреплять шурупами, а то и проволокой их скручивать. Или даже можно надевать отломки кости на металлический штырь, проводить его через внутренний канал, что называется остеосинтез. Но это все старые методы. Нам в Кургане удалось разработать новый, как говорится, вот это самое, способ, то есть лечение переломов аппаратом нашей конструкции.

Слушатели удивлялись, понимали его плохо, немного помогали таблицы-рисунки, которые он показывал, и рассматривали странный аппарат: два стальных кольца, соединенные стержнями с нарезкой.

— Вот это и есть наш циркулярный фиксатор костей с чрескостным проведением спиц. Вот покажу вам на операции, как он действует.

Все же многое оставалось не ясно, хотя подход к лечению действительно новый, но как он лечит этим аппаратом переломы костей? Лиля напряженно вслушивалась в невнятные объяснения доктора, а потом удивилась, когда Марьяна поручила ей ассистировать Илизарову на показательной операции.

— Как же я буду ассистировать? Я ведь совсем не поняла, как он это делает.

— Никто не понял, но под его руководством ты справишься, у тебя руки хорошие.

Илизаров недоверчиво досмотрел на ассистента — молодую женщину:

— Вас как зовут?

— Лиля, — сказала она и смутилась.

— Ну-ну, не волнуйтесь. Я буду вам все показывать, а вы повторяйте за мной.

На операции доктор преобразился: вместо невнятного лектора перед ними теперь был опытный и решительный хирург, он действовал быстро, точно, умело. Лиля старалась, еще не совсем понимая, что ей делать. Он давал ей ясные короткие указания, она приспособилась к ритму его действий, ей все больше нравились и хирург, и его новый метод.

А дело было очень не простое: нужно было просверлить тонкие спицы через сломанные фрагменты кости, закрепить на двух кольцах аппарата и соединить кольца четырьмя стержнями. Металлические части скреплялись винтами и гайками, их надо было крепко закручивать гаечным ключом. Илизаров показал Лиле, как это делать, и вскоре она действовала сама. Из-за сложности перелома двух колец оказалось недостаточно, необходимо было третье. Илизаров сказал ей:

— Вы видели, как я накладывал первые два, теперь вы накладывайте третий. — И дальше руководил ее действиями: — Вот так, теперь вот так, во-во-во. Правильно.

После операции рентгеновский снимок показал, что сломанная кость, скрепленная аппаратом Илизарова, стояла в правильном для сращения положении. Врачи, наблюдавшие операцию, были поражены. А Илизаров сказал с мягкой улыбкой:

— Видите, это только кажется непонятным и сложным, а на самом деле довольно просто и надежно. И вот доктор Лиля может это подтвердить, она в один прием поняла всю мою технику. Молодец!

Лиля, хоть и не все поняла, зарделась от похвалы и с уважением смотрела на провинциального доктора, такого, казалось, простоватого человека, который изобрел необычный метод лечения сложных переломов костей. Как это пришло ему в голову?

Марьяна Трахтенберг рассказала ей:

— Я узнала про этого Илизарова от Рабиновича. Оказывается, он настоящий самородок, происходит из горских евреев, которые называются таты. В Кургане он уже вылечил тысячи инвалидов с незажившими переломами, но в Москве его до сих пор не хотят признавать. Поэтому Рабинович решил ему помочь. Говорит: «Надо помочь способному еврею».

Боткинские врачи-травматологи еще долго с удивлением и даже восхищением говорили про этого удивительного врача. Некоторые расспрашивали Лилю как участницу операции о деталях метода. Она, как могла, рассказывала то немногое, что успела понять из указаний на операции.

Вскоре прошел слух, что Илизарову не удалось убедить московских профессоров и бюрократов из министерства. Там у него были мощные недоброжелатели и завистники, и он уехал из столицы ни с чем.

* * *

Прошел год, Лиля и думать забыла об Илизарове и его методе, но ее неожиданно вызвал Рабинович:

— Хотите, я вам скажу? Этот курганский доктор Илизаров оказался очень настырным, он добился от министерства организации курсов, чтобы к нему на месяц посылали врачей для обучения его методу. Выделено одно место для Москвы. Главврач (он называл жену по должности) поручила послать на курсы вас.

— Меня? — поразилась Лиля.

— Ну да, вас. Вы ведь ассистировали ему, и он вас хвалил.

— Но я совсем не помню, что мы делали.

Рабинович смотрел на нее с покровительственной улыбкой, как на ребенка.

— Хотите, я вам скажу? Для нашей больницы это хорошая возможность начать пропаганду метода Илизарова в Москве. Но сначала вас просили явиться в министерство к главному травматологу.

— Зачем?

— Он считает, что вы должны получить от него инструкцию.

Лиля была взволнована: ехать в Курган, учиться методу Илизарова… Это интересно. Она никогда не выезжала в командировки и не бывала в провинции. К тому же совет Рабиновича начать делать эти операции в Москве был интересной возможностью.

В запутанных коридорах министерства она с трудом нашла кабинет профессора Колкова. Большой начальник — главный травматолог, директор института, академик — выглядел моложаво. Он смерил ее слегка высокомерным взглядом и заговорил с ней, как будто отдавая приказы:

— Я должен вас предупредить: Илизаров станет уверять, что изобрел самый лучший способ лечения переломов. Не поддавайтесь его россказням. Для лечения переломов есть аппараты лучше, чем у него. Ничего особо нового в его предложении нет. Мы подозреваем, что он подтасовывает результаты лечения, его доклады и статьи пахнут научным шарлатанством. Да-да, не удивляйтесь, довольно много врачей из провинции пытаются выдавать себя за ученых. Илизаров пишет, что разработал способ удлинения костей при их укорочении после переломов. Он мнит себя первооткрывателем. Вам доверяется сложная миссия: проверить, так ли все хорошо, как он старается представить. Смотрите, записывайте, измеряйте длину костей. Когда вернетесь, доложите нам всю правду. Пора вывести его на чистую воду.

Лиля слушала, абсолютно обескураженная, получалось, что большой начальник посылает ее не для обучения, а подставляет как шпионку, чтобы она потом донесла на Илизарова. Этот тип уверен, что она, молодая женщина, не только не станет возражать, но побоится ослушаться. Почему выбрали ее? Первой мыслью было сразу отказаться от поездки. Но ей показалось, что в указаниях Колкова сквозит явная предвзятость. Если год назад министерство не захотело признать Илизарова, то почему теперь организовало его курсы? Значит, что-то есть в его изобретении…

Прежде чем отказаться, она решила поговорить с Рабиновичем.

— Моисей Абрамович, я не знаю, что мне делать. Он ведь академик. А я кто? Мелкая сошка.

Рабинович ухмыльнулся:

— Хотите, я вам скажу? Это простая зависть и ревность. Он академик, директор, главный, а тут является какой-то провинциальный доктор и предлагает переворот в лечении. А ему самому нечего противопоставить, у него нет никаких важных открытий. Он типичный выдвиженец партии, забрался наверх без заслуг. Вот и действует по принципу всех псевдоученых — «не пущать». К тому же этот Илизаров — горский еврей, тат, да еще и беспартийный. Колков считает, что ничего не стоит его задавить.

— Но что мне делать там, в Кургане? Неужели я должна слушать Колкова и шпионить?

— Ни в коем случае не ввязывайтесь в эту интригу. Вас посылают на курсы обучения, вот и учитесь.

— А когда я вернусь, и Колков потребует от меня, что просил? Что мне тогда делать?

Рабинович хитро прищурился:

— Хотите, я вам скажу? Тогда поступайте по совести.

Лиля не подозревала, какую большую роль эта поездка и этот разговор сыграют в ее будущем.

* * *

Был ноябрь, но еще стояла теплая погода. Собирая Лилю в дорогу, Нюша приговаривала:

— Тебе, касаточка, надо бы туда в зимней шубке ехать.

— Да у меня нет зимней шубы. Где же я ее возьму? Поеду в осеннем пальто.

— Я, чать, в Сибирь едешь. Спроси свою подругу, толстую эту, Римму. Она баба ловкая, вмиг раздобудет.

Действительно, Римма помогла купить у спекулянтки шубку из серого козленка, за сходную цену.

Прямого рейса самолета в Курган не было, в Свердловске (нынешнем Екатеринбурге) Лиля пересела на небольшой двухмоторный самолет. К ее удивлению, почти половину пассажиров составляли люди на костылях. Она спросила одного:

— Вы живете в Кургане?

— Нет, я из Новосибирска, еду в Курган к доктору Илизарову, на лечение. Слышали про такого?

— Слышала. Что с вами?

— Нога сломана, воспаление кости, перелом не срастается. Операцию делали, пластинки на шурупах поставили, а кость не заживает. Ампутацию предложили. Но я узнал про Илизарова и решил к нему ехать.

— А как вы узнали про Илизарова? В газете прочитали или по радио услышали?

— В газете? Нет, не читал. О нем не пишут, но люди друг другу передают, что он чудеса делает. А мою ногу только чудо может спасти.

В разговор включился другой пассажир с костылями.

— У нас в газетах разве правду напишут? Я вот сам из Иркутска, мне там тоже ампутацию хотели делать. А я услышал про Илизарова и лечу к нему без направления, авось, примет. Люди говорят, он жизни спасает, его кудесником из Кургана прозвали.

Лиля поняла, что и другие летят лечиться к Илизарову, и с удивлением слушала о его народной славе.

В Кургане ее сразу обдало холодом, мела сильная метель. Вот она, Сибирь! Лиля закуталась в шубку и шарф, с благодарностью вспомнила Нюшу. На автобусе она добралась до четырехэтажной гостиницы «Москва», единственного большого здания, стоящего посреди низких деревянных домов на главной улице.

Ей предложили место в комнате на двоих. Жить целый месяц с незнакомой женщиной? Она попросила отдельную комнату.

— Отдельных нет. Всех приехавших на курсы к Илизарову мы селим по двое, по трое. Вы что, не видите, что ли, сколько народа едет к нам в город, все к Илизарову на лечение, — сказала недовольная дежурная.

В вестибюле было много людей на костылях, с гипсовыми повязками, они стояли, сидели, ходили, курили, собирались группами, разговаривали, среди гула голосов часто слышалось имя Илизарова. Лиля подумала: «Настоящее паломничество инвалидов к Илизарову. Не может быть, чтобы все они ехали лечиться к шарлатану, как говорил Колков». Но что ей делать? Она стояла растерянная и вдруг увидела самого Илизарова, входившего в гостиницу. Он был в шубе и большой зимней шапке, но она узнала его по пышным черным усам. При его появлении все сразу смолкли и почтительно смотрели в его сторону.

Лиля смущенно подошла:

— Гавриил Абрамович, я Лиля Берг, из московской Боткинской больницы. Помните меня?

— Из Боткинской? Да, да, помню, помню. Вы приехали на курсы? Хорошо. Как вы устроились?

— Еще не устроилась. Я прошу отдельную комнату, а мне говорят, что отдельных нет.

Он специально приехал узнать, как разместили врачей-курсантов, а потому сразу сказал дежурной:

— В чем же дело? Эта женщина — доктор из Москвы, ей надо дать отдельный номер.

— Гавриил Абрамович, у нас отдельных нет. — Дежурная тоже смотрела на него с почтением.

— А вы проверьте, проверьте повнимательней, может, найдете.

— Гавриил Абрамович, только для вас — одна осталась, — улыбнулась ему дежурная и дала Лиле ключ.

Ясно было, что в своем городе Илизаров был и бог и царь. Он сказал Лиле:

— Устраивайтесь, а завтра в восемь утра жду вас в госпитале для инвалидов войны.

* * *

Госпиталь помещался в старинном двухэтажном доме с печным отоплением, бывшем купеческом особняке. В хирургическом отделении на сорок человек лежало восемьдесят больных, было темно, душно, теснота в палатах была такая, что можно было с трудом протиснуться между кроватями. Когда Лиля с другими шестью курсантами вошла в палату, в нос ударил густой спертый воздух, деревянные стены пропахли запахом гноя, карболки и лекарств. У всех больных на ногах или руках лежали массивные кольцевые аппараты Илизарова, он лечил только своим методом.

Металлические кольца и части аппаратов были серыми, тусклыми, из металла плохого качества. На первом же обходе Илизаров объяснил:

— Медицинская промышленность не выпускает мои аппараты, министерство не разрешает. Поэтому их изготавливают на нашем заводе… для автобусных кузовов. Но, сами понимаете, автобус и хирургический аппарат — вещи довольно разные. Мне все это благодарные пациенты делают кустарным способом. Кто принесет выточенные болты, кто — гайки и другие детали. К сожалению, часто они плохо подходят друг к другу.

Кольцевой аппарат Илизарова фиксировал кость снаружи и позволял манипулировать сломанной частью в разных направлениях: постепенно сдвигать, раздвигать, сгибать, выпрямлять, а главное, создавал прочную фиксацию. Этот простой на вид аппарат был, в сущности, целым агрегатом и состоял из десятков деталей. Для успеха лечения необходимо ими умело пользоваться.

Учебника на эту тему не было, курсантам раздали напечатанную на машинке краткую инструкцию, сам Илизаров говорил сбивчиво. Курсантам он показывал и метод, и результаты лечения. А результаты были поразительные: самые сложные переломы, которые безуспешно лечили в других городах, срастались при использовании его метода.

Илизаров был трудоголиком, приходил в госпиталь до зари, уходил к полуночи. Он первым в мире сумел разработать технику удлинения костей при их укорочении. По миллиметру в сутки он постепенного растягивал кость на участке рассечения. За два — четыре месяца на месте растяжения формировалась новая костная ткань. Лиля измеряла удлинение сантиметровой лентой, изменения достигали и десять и пятнадцать сантиметров. Образование костных клеток от стресса растяжением, как это называл Илизаров, было настоящим научным открытием, которому хирург Илизаров дал теоретическое и экспериментальное обоснование.

Чем больше Лиля видела, тем больше приходила в восторг. Она поставила перед собой задачу — освоить метод Илизарова для будущей работы и с энтузиазмом включилась в ритм его работы. Каждый день они вместе осматривали десятки больных, он ставил диагнозы и учил ее, как определять деформации костей. Опыт у него был громадный, она удивлялась его профессионализму. Потом она ассистировала ему по несколько часов подряд на операциях и еще больше поражалась его высокому хирургическому искусству. Потом надо было вместе с другими врачами и сестрами выхаживать тяжелых пациентов. Она приходила в свой маленький номер в гостинице без сил, но все записывала и делала схематические зарисовки деталей, которые Илизаров показывал. И каждый день, наблюдая его работу, она с отвращением вспоминала, что большой начальник Колков называл его шарлатаном и инструктировал ее с целью угробить такого яркого специалиста, настоящего кудесника из Кургана. Ну, нет, этого она делать не станет! Если он спросит, она прямо скажет, что Илизаров не только не шарлатан, но крупный ученый и хирург. И покажет свои записи и зарисовки.

Илизаров с самого начала присматривался к Лиле с осторожностью. Он много натерпелся от сильных завистников. Сначала его просто игнорировали, как провинциального выскочку, а когда его известность стала разрастаться, московские хирургические светила стали всячески его зажимать. Илизаров был подозрителен: не явилась ли и она из лагеря московских врагов? Однажды сказал:

— Похвально, похвально, хорошо работаете. А я вот думал, что министерство подослало вас шпионить за мной.

Она смутилась и призналась:

— Гавриил Абрамович, честно говоря, мне намекали на это, даже уговаривали. Но я не согласилась.

— Кто намекал? Колков, что ли?

— Да, он.

— Понятно. Что ж, он и есть главный противник моего метода. А сам-то он что сделал? Ничего.

— Я теперь поняла, что вы делаете великое дело. Я на вашей стороне, Гавриил Абрамович.

— Ну, что ж, дело, дело. Но как бы вас не стали критиковать как сторонницу моего метода.

— Я такая маленькая сошка, ординатор больницы. Что со мной могут сделать? Мне не страшно.

— А работаете вы хорошо, руки у вас хорошие. Это я с самого начала заметил. Но зачем перегружаться?

— Я хочу начать делать операции по вашему методу в Москве.

— Ну, что ж, дело, дело. А все-таки отдохните немного. Это я привык так работать, с детства трудился.

На такую интенсивную работу сил у Лили хватило лишь на две недели, она стала раньше уходить из госпиталя. Другие курсанты из разных городов не работали так интенсивно, воспользовались командировкой для расслабления. После обучения мужчины пили водку и обхаживали местных красоток. Один из них пытался соблазнять Лилю, приглашал в кино и на выпивку, но она сразу дала резкий отпор.

Теперь она со всеми ходила вечерами по улицам. Город почти весь был деревянный, еще сохранились избы, в которых жили декабристы. Был открыт музей декабристов. Лиля пошла в музей, осмотрела экспозицию о жизни в ссылке поэта Вильгельма Кюхельбекера, лицейского друга Пушкина, чтобы рассказать об этом Алеше, горячему поклоннику Пушкина.

Повсюду на улицах попадались приехавшие к Илизарову пациенты, кто на костылях, кто после операции, с наложенными аппаратами. На время лечения они снимали комнаты и углы у местных жителей, это стало неофициальной индустрией Кургана, давало доход сотням домохозяев, и они за это Илизарова боготворили.

У магазинов постоянно стояли длинные унылые очереди, снабжение продуктами и товарами было даже не бедное, а нищее. Лиля поражалась бедности провинции по сравнению с Москвой, вспоминала, что то же самое видела в Албании. Возле винных магазинов всегда толпились пьяные мужчины, затевали ссоры и драки, вмешивалась милиция. Пьяные валялись на улицах, их подбирали и увозили в вытрезвитель, были и случаи замерзания в морозы.

Наблюдая бедную и серую жизнь провинциального русского городка, Лиля все больше хотела узнать, как попал сюда горский еврей Илизаров и что в этих условиях способствовало его удивительному открытию. Он был человек малоразговорчивый и даже скрытный, жил в постоянной сосредоточенности, о себе никогда не говорил. На воскресной прогулке по городу Лиля увидела его с женой и маленькой дочкой. Она уже видела эту высокую женщину в госпитале, она работала врачом-рентгенологом.

Лиля подошла к ним, заговорила и прошлась с ними немного по улице. Илизаров сказал жене:

— Это наша курсантка, из московской Боткинской больницы. — И вскоре ушел в госпиталь.

Было холодно, женщины зашли в пельменную, ели невкусные пельмени из толстого теста. Валентина сказала:

— Ну, я делаю пельмени намного вкусней, как говорится, настоящие сибирские, я ведь из Оренбурга.

Они разговорились, и Лиля узнала от нее историю необычной жизни Илизарова. Его отец Абрам, уже немолодым человеком оказался в кавалерии Буденного. После войны 1918 года с поляками женился на шестнадцатилетней еврейской девушке Голде в местечке Беловежск, в Белоруссии. У них родилось шестеро детей, Гавриил был старшим. Отец перевез семью в родное горное селение Кусары в Дагестане и уехал на заработки в Баку. Но в Кусарах уже жила его большая первая семья, и суровая старшая жена третировала Голду и ее детей. Жизнь была тяжелой, Гавриил рос, во всем помогал матери. До четырнадцати лет он не мог учиться — у него даже не было сапог, чтобы ходить по горным дорогам в далекую школу. Но он обладал пытливым умом и цепкой памятью, наблюдал природу и с детства мечтал стать врачом. Среди татов не было ни врача, никого с высшим образованием.

Благодаря способностям, преодолев большие трудности, он быстро закончил рабфак, в 1939 году поступил в медицинский институт в Симферополе. Учился Илизаров блестяще, но вскоре началась война с Германией, институт срочно эвакуировали в глухой поселок Кызыл-Орда, в Средней Азии. Многие преподаватели ушли на войну, учебников не хватало, студенты жили впроголодь, из-за завшивленности их даже не подпускали к больным в больнице.

В 1944 году Илизарова распределили на работу в село Долговка Курганской области. Еще шла война, и он был единственным врачом. Первым делом он перевез мать, братьев и сестер и позаботился дать им школьное образование. В тяжелых условиях он стал врачом-самоучкой, самостоятельно научился делать операции, полюбил хирургию. Его не удовлетворяли результаты лечения переломов, при старых методах лечения они срастались медленно и плохо. Он много думал об этом и в 1951 году изобрел кольцо для фиксации отломков костей.

С первых шагов молодого новатора ему, деревенскому лекарю, стали препятствовать бюрократы и завистники, не хотели дать авторское свидетельство на изобретение. А он совершенствовал его и создал аппарат. В конце концов его перевели на работу в Курган в госпиталь инвалидов войны. Вся семья со старенькой мамой Голдой переехала с ним, братья пошли учиться в медицинский институт. А сам Илизаров продолжал развивать свой метод и воевать с бюрократами.

— Так вот и живем, как говорится, — закончила Валентина свой рассказ.

Остальное Лиля уже знала. Она была потрясена историей его необычайно тяжелой жизни. Вот, значит, в каких трудностях вырабатывался характер этого необыкновенного человека! Лиля стала уважать его еще больше, и еще больше захотела начать делать его операции в Москве — ведь за тем ее и послали. Но уж советы профессора Колкова она слушать больше не будет. Никогда!

С Валентиной и маленькой Светланой Лиля попрощалась, не подозревая, что через годы их отношения перерастут в многолетнюю дружбу.

После обучения курсанты получили диплом о прохождении курсов. Лиля сказала:

— Гавриил Абрамович, я теперь ваша поклонница. Постараюсь делать ваши операции в Москве.

— Ну, что ж, дело, дело. Желаю успеха.

На прощание он дал ей набор из трех комплектов аппарата.

* * *

В Москве ее встречали Алеша с Лешкой, с трудом тащили тяжелый дар Илизарова. Дома Лиля возбужденно рассказывала родным о своей поездке и об Илизарове:

— Как это несправедливо, что про такого талантливого человека и блестящего хирурга московский светила академик говорят, что он шарлатан! Да он настоящий кудесник из Кургана, как его прозвали в народе! Я постараюсь внедрять его метод у нас в Боткинской, назло его врагам. Пусть меня за это хоть уволят! — И грустно добавила: — Но какая все-таки бедная и убогая жизнь в русской провинции!

Алеша тут же сочинил экспромт:

В больнице заведующая отделением Марьяна Трахтенберг первым делом спросила:

— Чему ты там научилась в Кургане? Будешь делать илизаровские операции?

— Обязательно буду. Хотя это очень, очень трудно, но это моя мечта и моя цель.

Первую операцию они делали вместе четыре часа, выбились из сил. Лиля сказала разочарованно и устало:

— А у Илизарова на это уходило меньше часа.

Вскоре их вызвал к себе Рабинович:

— Хотите, я вам скажу? Звонил профессор Колков, я сказал ему, что вы сделали первую илизаровскую операцию. Он возмутился, что без его разрешения, добавил: «Что это у вас доктор Берг такая восторженная?» Он настаивает, чтобы Лиля пришла на совещание в министерство для отчета о поездке.

Лиля расстроилась:

— Моисей Абрамович, меня послали обучаться методу, а Колков наговорил про Илизарова, что он шарлатан, и инструктировал меня там шпионить за ним. Я своими глазами видела, что он не только не шарлатан, но обогнал всех в Москве. Критиковать и запрещать его операции несправедливо. Что же мне говорить на совещании?

Рабинович хитро улыбнулся:

— В прошлый раз я говорил вам: поступайте по совести. И теперь повторю: поступайте по совести.

Лиля волновалась, она никогда не выступала ни на каких совещаниях, тем более в министерстве. Она сделала из своих зарисовок более четкие и детальные рисунки и развесила их в зале. Там собрались некоторые московские специалисты и министерские начальники. Увидев их, Лиля совсем смутилась, как выступать перед такими важными людьми? Колков вызвал ее в кабинет до выступления и хмуро сказал:

— Я вам говорил, что аппарат Илизарова никаких преимуществ не имеет. Но если станете говорить, что это не только первый аппарат, но еще и новый метод лечения, то пеняйте на себя.

Его настойчивое желание принизить заслугу Илизарова обескуражило ее. Опять ей захотелось все бросить и уйти отсюда, чтобы не вступать в спор с большим человеком. Но нельзя же так просто убежать! Страшно волнуясь, она показывала схемы-таблицы, рассказывала о результатах сращения и упомянула, что сама измеряла удлинение костей на десять и пятнадцать сантиметров.

Некоторые слушали внимательно и с интересом, но Колков нетерпеливо прервал ее:

— Так вы считаете, что это не аппарат, а новый метод лечения?

Лиля набралась решимости и выпалила:

— Да, это и новый аппарат, и новый метод. Илизаров вылечивает самые сложные переломы.

— Значит, это метод? — процедил Колков сурово. — Ну-ну…

Он сразу ушел, но некоторые слушатели рассматривали рисунки, подходили к Лиле и задавали вопросы. От возбуждения и расстройства она отвечала невпопад.

Через день в Боткинскую больницу пришел приказ из министерства: запретить операции по методу Илизарова.