На другой день Павел подошел к магазину с вывеской: ВОЕННАЯ ФОРМА ДЛЯ КОМАНДИРОВ КРАСНОЙ АРМИИ — СЛЁЗБЕРГ, остановился у витрины. За стеклом висел большой набор военной одежды разных фасонов. Пока Павел рассматривал витрину, ему почудилось какое-то движение в комнате, но когда он вошел, там никого не оказалось, только из трубы граммофона раздавались звуки музыки. Продолжая осматриваться, Павел прислушался к песне. Хрипловатым голосом пел молодой артист Леонид Утесов:

По внутренней лестнице в конце комнаты нарочито медленно спускалась молодая изящная женщина в облегающем полупрозрачном платье из крепдешина, таком коротком, что колени оставались открытыми. Черные кудряшки обрамляли узкое белое лицо, которое слегка портил только длинноватый узкий нос. В руке с ярко накрашенными ногтями она держала мундштук папиросы. Павла обдало густым ароматом духов. Ему никогда не приходилось видеть таких элегантных женщин, он ошарашено смотрел на нее и думал — вот они какие, эти городские штучки!

Очевидно, это она была в комнате и видела его, когда он осматривал витрину. Томным низким контральто она на ходу пропела вместе с пластинкой:

— Накрашенные губки, колени ниже юбки, а это безусловно вредный факт, — и звонко рассмеялась.

Женщина подошла к нему, покачивая полными бедрами и заинтересованно оглядывая его с головы до ног, а потом воскликнула с восхищением:

— Ох, какой у вас рост, какой рост!

Павлу показалось, что он узнал удлиненное лицо и разрез больших миндалевидных еврейских глаз с поволокой. Зазывающе смотрели на него эти глаза, полуприкрытые крашеными пушистыми ресницами. Она подошла совсем вплотную, и в низком разрезе платья он с высоты своего роста увидел проем между полными грудями, смутился и даже отступил на шаг. Она усмехнулась и села в глубокое кресло, закинув ногу на ногу: теперь короткое платье скользнуло вверх почти до середины бедер. Затянувшись папиросой, женщина все тем же томным голосом почти пропела:

— А мне про вас рассказывали.

— Кто же? — оторопел Павел, стараясь не смотреть на ее ноги и неловко блуждая взглядом по сторонам.

Она следила за его взглядом, продолжая улыбаться, как бы поддразнивая:

— Вы покупали костюм у Вольфсонов. Его жена Муся — она моя тетя, рассказывала мне про вас с восторгом: военный, еврей, высокий, с орденом. И фотографию мою она вам показывала. Ну, как вы находите — в жизни я лучше или хуже? Хотите сказать мне комплимент?

Он вспомнил, как тетка хвалила ее чистоту и невинность, и подумал, что такой еврейской девушке полагалось бы сидеть скромно с полуопущенными ресницами и прикрытыми коленями. Ее вызывающее поведение никак не подходило под определения тетки. Заподозрив, что Муся наверняка говорила ей и о сватовстве, он решил сказать то, что она хотела услышать:

— Мне кажется, вы намного лучше.

— Ого, да вы комплиментщик, товарищ красный командир. А влюбиться в меня не боитесь?

От такого откровенного заигрывания Павел оторопел: у него почти не было опыта романтического общения с горожанками. В армейских походах его контакты с женщинами ограничивались коротким и быстрым любовным угаром, он даже их лиц почти не помнил. Но тут ему пришел на ум образ Эллочки-людоедки из недавно опубликованной книги Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев», которая ему очень понравилась: у этой девушки явно была та же манера поведения. Он вздохнул и попросил:

— Знаете что — если у вас есть, продайте мне военный костюм хорошего качества и сапоги шевровые.

— Почему же нет? — взгляд сделался еще призывнее. — Для вас у меня многое есть, очень многое.

Потом она оглядела его с головы до ног, на этот раз профессиональным взглядом продавца:

— Вам пойдет китель-фрэнч, «сталинка», как мы его называем. Теперь такой китель носят все солидные мужчины с положением: и Сталин, и Троцкий тоже. Сейчас принесу.

Она принесла китель-френч и брюки-галифе темно-зеленого цвета, ловким движением раскинула их на прилавке:

— Специально для вас — самый модный и плотный материал «диагональ». Примерьте.

Когда Павел переоделся и вышел из примерочной, она вдруг присела перед ним в глубоком реверансе, приподняв края и без того короткого платья. С минуту он смотрел на нее сверху вниз, потом не выдержал и расхохотался:

— Ну вы и артистка!

— А я и есть артистка. Только играю не на сцене, а в жизни. А присела я перед вами потому, что вы сразу превратились в очень импозантного мужчину.

— Что это за слово такое — импозантный? Я такого не слыхал.

— Импозантный? Как вам объяснить? Это как бы величественный, что ли…

— Ну, артистка, а как вас зовут?

Она уловила его заинтересованность — атака не прошла даром:

— Меня зовут Эся, полное еврейское имя — Эсфирь. Но я люблю, чтоб меня называли по-русски — Элина. А вас?

— Меня-то? Павлом.

— Хотите, я вам что-то скажу как женщина? Вы очень возбуждающий кавалер.

Павел чувствовал, что от ее игривого поведения и сам приходит в возбуждение.

— Вы тоже выглядите… — он слегка запнулся.

— Вы хотите сказать, что я тоже выгляжу возбуждающе, да? Благодарю за второй комплимент. Хотите, послушаем вместе очень интересное современное танго?

Подойдя к двери, она быстро ее заперла, повесила табличку «Закрыто на учет», поставила новую пластинку и грациозно пританцовывая, подошла к Павлу. Тот же хрипловатый голос пел:

Павел усмехнулся:

— Действительно, зачем нам ехать в далекую Аргентину, у нас здесь уже оживает свой буржуазный мирок.

Элина хитро заулыбалась:

— Хотите потанцевать? — и, не дожидаясь ответа, изящно положила ему руку на плечо, подхватила и повела по маленькой комнате. Павел никогда раньше танго не танцевал и неловко топтался, но обнимать ее тонкую талию, чувствовать под шелком молодое горячее тело было приятно. Элина взяла его руку и передвинула пониже, так что теперь он держал ее не за талию, а за упругую, полную ягодицу. Павел поражался и все краснел, а она как ни в чем не бывало склонила голову к нему на плечо, щекотала волосами и томно шептала прямо в ухо:

— Это танго как будто точно про меня. Только не верьте всему. Хотите, я вам что-то скажу? — она привстала на цыпочки, дотянулась до его уха и шепнула: — Я вовсе не такая чистая, как новая посуда, — на секунду отодвинулась, заглянула ему в глаза, потом вдруг совсем на нем повисла, обхватив ногами, и порывисто впилась в его губы влажным поцелуем. — Теперь ты понял?

Павел давно понял. Эпоха революции и Гражданской войны принесла ускорение во всем, а в отношениях между полами — тем более. Девке просто побаловаться хочется, а вовсе не свататься. Она за рукав потащила его по лестнице на второй этаж, и, поднимаясь за ней, он опять вспомнил, как тетка нахваливала ее невинность. В спальне она задыхающимся голосом приказала:

— Раздевай меня, я люблю, когда меня раздевает сильный мужчина.

Он собирался действовать решительно и, немедленно засунув одну руку под ее платье, хотел бросить девушку на постель, подмять ее под себя, но она вдруг резко его оттолкнула:

— Что за солдатская манера кидаться на женщину и насиловать ее? Не торопись, раздевай медленно, страстно. Надо привыкать к обхождению с городскими дамами.

На ней было такое тонкое и красивое белье с кружевами и вышивкой, о каком он даже не имел понятия. На трусиках спереди, как раз на лобковой части, был вышит Амур с луком и стрелой, направленной вниз, а на бюстгальтере — яркие розы. Он даже засмотрелся на подобное диво: и правда, такое сокровище нужно снимать бережно.

А она расстегивала уже его брюки: застежек-молний тогда еще не делали, и она методично расстегивала пуговицу за пуговицей, как бы невзначай касаясь Павла то тут, то там.

В искусстве любви Элина оказалась невероятно изощренной: вертясь во все стороны, изгибаясь змеей, то поворачиваясь спиной, то становясь на четвереньки, она стонала, водила по нему руками и шептала:

— Ой, какой он у тебя большой, какой большой. Ты мне нравишься, ты заслужил, ты заслужил еще кое-что. Я сделаю для тебя что-то такое, чего ты еще не знаешь, — и нежно ласкала его пенис руками, брала губами, гладила щеками — для Павла все это было слишком необычно.

Лежа рядом с ней, он никак не мог соединить в своем сознании еврейскую девушку, которую ему рекомендовали такой невинной, и эту откровенную многоопытную куртизанку.

— Слушай, откуда ты, еврейская девчонка, набралась всего этого?

— Тебе это удивительно? А что, еврейским женщинам нельзя заниматься свободной любовью? Вам можно, а нам нельзя, да? Чем женщины хуже мужчин? До приезда в Москву я была действительно невинна и чиста, «как новая посуда». И, глупая, думала, что так и надо, по традиции. А здесь всего понавидалась… Ты о Лиле Брик слышал?

— Нет. Кто она такая?

— Вся Москва ее знает. Она вроде как гражданская жена Маяковского. У них любовный треугольник: она, ее муж и любовник Маяковский.

— Тьфу ты! Любопытная история.

— Ты наивный. Эта Лиля тоже еврейка, ее фамилия была Коган. И тоже из провинции, как и я. А любовников у нее было — на руках и ногах пальцев не хватит! Это с тринадцати дет. На это нужны особые природные чары.

— И Маяковского она смогла очаровать?

— Еще как — он ей все поэмы посвящает. Я с ней дружу и учусь у нее, как надо жить. Я бы тебя с ней познакомила, но знаю, что тебя она у меня отобьет.

— Ну, я этим делом не так интересуюсь. А муж-то ее как на все это смотрит?

— Вот и видно, что ты отсталый элемент, загрубел в армии. Муж мужем, а в новую свободную эпоху должна процветать свободная любовь. Я слушала об этом выступления Александры Коллонтай и еще читала книгу Инессы Арманд. Они пропагандируют свободную любовь.

— Это кто такие? Я даже не слышал про них.

— Коллонтай была подругой Ленина в эмиграции в Швейцарии, говорят, он ее очень любил. Когда они оба вернулись из эмиграции, он сделал ее наркомом социального обеспечения в правительстве. Она очень красивая, эффектная, — и Элина вдруг рассмеялась: — Ты представляешь, может быть, там, в Швейцарии, она для него делала то же самое, что я только что делала для тебя? Говорят, Инесса Арманд тоже была его подругой. А Троцкий! Он такой безобразник в любви!

Культ Ленина не достиг еще степени обожествления, хотя дело постепенно шло к этому. И Павлу было странно слышать «принижение» его до уровня обычного человека. Нужна была большая смелость и, конечно, большая развращенность, чтобы вести о нем такие разговоры. Он примирительно сказал:

— Ну, про Ленина это ты напрасно.

— А что — он святой?

— Ну не святой, конечно, но он великий человек.

— Ну да, великий. Но все-таки человек же. Знаешь, сколько у него было любовниц? Коллонтай была, Елена Стасова, Инесса Арманд.

Павел усмехнулся:

— Все-то ты знаешь. Ты что, свечку держала?

— Свечку не держала, но ты посмотри на его жену Крупскую — сразу можно понять, что от такой страшной мымры сбежишь к красивой любовнице. И Маяковский в поэме «Ленин» писал о нем: «Знал он слабости, известные у нас…» Это про какие такие слабости он писал, а? И Маркс тоже говорил: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».

— Как это интересно все в тебе сочетается. Откуда ты знаешь, что писал Маяковский и что Маркс говорил?

— Я дружу с Лилей Брик. А уж Маяковский-то должен знать про слабости, если он спит с Лилей.

— Ну ладно — Маяковский. Но ты работы Маркса читала?

— Смеешься, что ли? Ни при какой погоде я их не читала. Это все нам Коллонтай рассказывала.

— И про Маркса тоже?

— И про Маркса. Она о его жене Женни говорила, и о том, какой он был бабник, и что он был крещеный еврей. Про Ленина, конечно, я не могу знать, чем он там в постели с Коллонтай занимался, но я знаю, чему она нас учила. Она нам говорила на лекции: чем интеллект выше, тем поцелуй должен быть ниже. А у Ленина интеллект был высокий.

От этой тирады Павел даже поперхнулся:

— Скажи-ка еще раз. Как-как?

Она отчетливо повторила:

— Ч-е-м и-н-т-е-л-л-е-к-т в-ы-ш-е, т-е-м п-о-ц-е-л-у-й н-и-ж-е. Теперь понял?

— Интересное ты получила образование у этой Коллонтай. Ну, по нижней части она тебя образовала. А вот по верхней?

— Ты думаешь, я дура, да? Коллонтай сама интеллигентная женщина, она знает несколько языков, и учениц она подбирала интеллигентных. Она нам рассказывала про древнегреческую поэтессу Сафо, которая писала любовные стихи и обучала искусству любви девушек-подростков. Ты слышал про нее?

— Н-н-нет.

— Она была с острова Лесбос, где женщины занимаются лесбийской любовью.

— Это что еще за штука такая?

— Неужели не знаешь? Это когда женщина получает в постели наслаждение с женщиной.

— Тьфу! Что же это за любовь такая? Ты и это умеешь?

— А почему нет? Ничего, что не знаешь, — в городе тебя быстро всему обучат.

Павел уже насмотрелся на превращения евреев, но все-таки трудно было представить, чтобы еврейка могла так распуститься. Да, конечно, в Библии тоже были описаны разные еврейки. Одна из них, тоже Эсфирь, была отдана в жены персидскому царю и наверняка умела ублажать похотливого перса своими ласками не хуже, чем ее тезка только что ублажала его. По библейской легенде, ей удалось вымолить у царя спасение евреев Персии от гибели. С тех пор у евреев отмечается ежегодный весенний праздник Пурим. А другая, Саломея, за свой изощренный и похотливый танец потребовала от царя Ирода голову Иоанна Крестителя — и получила ее. Была еще Далила: своими страстными ласками она сначала завлекла силача Самсона, а потом его погубила, отрезав волосы, в которых хранилась его мощь. Но ведь все это было так давно, да и неизвестно — было ли вообще. Уже много веков еврейские традиции требуют от женщины чистоты и невинности до замужества. И после замужества они должны оставаться целомудренными и верными. Конечно, он не библейский Самсон, но такая краля может завлечь любого мужика так, что он действительно потеряет свою силу. Э, нет, лучше быть подальше от этой подружки.

Пока он думал, она, приподнявшись на локте, заглядывала ему в глаза и водила пальцем по лицу, щекотала шею, потом опустила руку на грудь, зигзагами прочертила: линию вниз, все ниже, ниже, и вдруг заговорила:

— Я ведь знаю, о чем ты думаешь: тебе странно, что еврейка так откровенно переступает традиции и открыто занимается любовью. Считается, что еврейки все должны быть чистыми, «как новая посуда». Тетя Муся хотела меня посватать за тебя, она думает, что я пропадаю без мужчины. А я не хочу замуж, я хочу быть свободной, свободной, свободной!

И пока Элина говорила, ее рука нашла внизу то, что искала, и зажала в кулак. Павел вздрогнул, а она уселась на него одним прыжком и с комической серьезностью воскликнула:

— Ой, как я крепко сижу, ой, как я крепко сижу!

Вжимая его в себя все глубже, она приложила одну руку козырьком к виску и спросила:

— Похожа я так на кавалериста-буденовца?

Как ни был Павел занят своим мужским делом, он расхохотался:

— Ой, как похожа… Ну, девка!

— Не девка, а дамочка.