Племянник Алеша — полноватый мальчик с курчавыми светло-каштановыми волосами, во многом похожий на мать, но смешливый, как отец, — почти мгновенно привязался к Павлу с всей неизбывной детской энергией. Он звал его просто по имени, без обычного прибавления «дядя». Прасковья Васильевна назидательно поправляла его:

— К взрослым надо обращаться «дядя» или «тетя».

А Алеша все равно звал дядю Павликом, как папа. Бабушка была при Алеше и в качестве гувернантки, постоянно учила его хорошим манерам:

— Не шаркай ногами, ходи неслышно.

— Ешь правой рукой, закрывай рот, когда жуешь.

— Сиди за столом прямо, не болтай ногами.

— Не грызи ногти.

Алеша не возражал, но делал по-своему, ему хотелось независимости.

Дети росли под влиянием недавних бурных военных событий, играли во дворах в войну «красных» и «белых», в легендарного героя Чапаева. Алеша спрашивал Павла:

— А ты на тачанке ездил?

— Ездил, много ездил.

— И из пулемета стрелял?

— Стрелял.

— И в белых врагов попадал?

— Попадал.

— Они погибали?

— Конечно, погибали.

— Храбрый ты, раз убивал белых.

В следующий раз он начинал так:

— Паша, ты на коне с саблей скакал?

— Скакал, даже очень много раз скакал.

— У тебя был свой конь?

— Был, замечательный конь был, по кличке Веселый.

— Почему «Веселый»?

— Потому что он никогда на месте не стоял, все хотел скакать, а если я его останавливал, то он весело перебирал ногами на месте.

— А сабля у тебя есть?

— Есть сабля, она зовется «шашка» и она особая — подарок от Буденного.

— От самого Буденного? Можешь показать мне эту саблю — шашку?

— Хорошо, я принесу.

В следующий раз Павел привез мальчику свою именную шашку, а заодно и свое седло. Для Алеши это был праздник, он уселся на седло, держал шашку, но только в ножнах: достать ее оттуда ему было трудно, да и не разрешили — слишком тяжелая и острая.

Во дворе Алеша хвастался другим ребятам, что папин брат Павел — герой войны, кавалерист, на тачанке ездил и из пулемета стрелял, у него есть сабля под названием «шашка» от самого Буденного и орден за храбрость.

И вот теперь, когда Павел приезжал к брату и шел от трамвая мимо церкви, сбегались со всех сторон мальчишки и почтительно его окружали, засыпая вопросами про войну. Алеша при этом шествовал впереди всех и, очевидно, тоже чувствовал себя героем.

Павлу было уже за тридцать, ему не приходилось заниматься детьми, и он впервые открывал для себя ощущения, похожие на чувство отцовства. Он любил дарить Алеше игрушки, но их производили и продавали очень мало, у детей был очень скудный выбор. На Инвалидном рынке, на Лениградском шоссе, он находил для племянника деревянные модели автомобилей и тракторов, а однажды принес целый детский столярный набор — пилу, рубанок, молоток. Вместе с Алешей они увлеченно мастерили пулемет «Максим» со щитом, оба порезались, строгая, но это только усилило их азарт. И потом по всей комнате были рассыпаны щепки, которые с неудовольствием выметала бабушка.

Августа и Семен наблюдали, как Павел возится с племянником, Августа говорила:

— Ты будешь хорошим отцом, но его ты совсем избалуешь подарками и вниманием.

Дядя с племянником вместе клеили воздушного змея из тонких дранок и промасленной бумаги, а потом запускали его во дворе к восторгу детворы. Водил он Алешу и в зоопарк, показывал ему разных зверей и сам с удивлением и удовольствием впервые видел многих из них. Во время катания на детском аттракционе — верхом на пони — Алеша делал круги и воображал себя кавалеристом:

— Паша, смотри, я скачу в атаку, как ты, — и размахивал рукой, как будто держал шашку.

Как многие маленькие дети, Алеша плохо выговаривал букву «р», она звучала у него как раскатистое «рр-лл». Это расстраивало родителей, Семен говорил, разводя руками:

— Что поделаешь — еврейское происхождение. Вот именно. Ведь и Ленин тоже картавил.

Августа хотела искать для сына специалиста по исправлению речи. Павел предложил свою помощь, сказал, что сам попробует вылечить племянника.

Лечение заключалось в том, что Павел говорил Алеше скороговорки на букву «р» и просил повторять:

— Говори быстро-быстро: КаРл у КлаРы укРал КоРаллы, КаРл у КлаРы укРал коРаллы…

Только из громадного уважения к своему дяде-герою Алеша старательно лепетал:

— Калрр у Крлалры уклралр колралры.

— Еще, еще, знаешь — очень-очень старайся.

Постепенно у Алеши стало получаться почти совсем правильно. Без единого раскатистого «р» он произносил скороговорку:

И оба хохотали так заразительно, что бабушка неодобрительно заглядывала в комнату.

Потом Алеша выучил за Павлом еще одну скороговорку:

Родители были поражены и счастливы, Августа восхищалась:

— Оказывается, ты мастер! У нас ничего не получалось, а тебя он послушался — и заговорил правильно.

— Вот именно, — смеялся Семен, — тебе надо лечить всех картавых евреев.

В награду за успехи Павел повел племянника в кино — смотреть фильм Чарли Чаплина. Оба хохотали до упаду. Павел не успевал вытирать слезы от смеха, а Алеша от хохота все время просился в туалет. Они бегом бежали в уборную, оттуда бегом возвращались на свои места, и опять заливались смехом.

Водил его Павел и в цирк на выступление труппы знаменитого фокусника-иллюзиониста Эмиля Кио. Настоящая его фамилия была Гиршфельд-Ренард, а псевдоним «Кио» он взял случайно — на вывеске «КИНО» выпала буква «Н» и эта идея ему понравилась. Кио выступал в халате и чалме восточного мудреца и показывал такие фантастические фокусы, что не только дети, но и взрослые немели от удивления.

Но больше всего Алеше понравился клоун по имени Карандаш — артист Румянцев, человечек маленького роста, одетый под Чарли Чаплина, в шляпе «пирожком» и широких брюках. Он смешил публику до слез. Под влиянием его выступления Алеша дома пытался выступать «под Карандаша» и заявил со всей серьезностью ребенка:

— Когда я вырасту, я хочу быть клоуном в цирке.

Выслушав это, его отец говорил Августе:

— Ну вот, будущее нашего сына обеспечено — он станет клоуном, первым еврейским клоуном. Я знаю директора цирка Данкмана, наш человек — еврей из Жмеринки. Я поговорю с ним, чтобы написал над входом в цирк: «Весь вечер на манеже знаменитый клоун Алеша Гинзбург». Ну а я ведь тоже умею показывать фокусы и стану выступать с ними. А ты будешь нашей ассистенткой на арене. Мы будем прятать тебя в деревянный ящик и распиливать пополам.

Августа, смеясь, отвечала:

— Почему это Алеша будет первым еврейским клоуном? В цирке уже выступают много евреев. А наш Алеша может стать и первым казацким клоуном.

— Какой же казак с фамилией Гинзбург? Это звучит как «Хаим Пугачев».

— Ну, он возьмет мою девичью фамилию Клычевский или псевдоним.

Вопрос о национальности сына время от времени возникал в семье.

По закону дети от смешанных браков могли выбирать себе национальность и фамилию любого из родителей.

— Какую из двух национальностей захочет взять себе наш сын?

Семен ответил:

— Как говорит писатель Илья Эренбург: «Мы все принадлежим к тому народу, на языке которого мы говорим». Конечно, он будет русским. Вот именно.

Павел принес Алеше настоящий пионерский барабан с палочками и научил его песенке про барабанщика. Теперь с утра до ночи тот важно топал по квартире, бил в барабан и громко напевал в ритм:

Хотя шума он производил много и бабушка была недовольна, Августа сына не останавливала:

— Пусть в нем вырабатывается чувство ритма.

* * *

Как-то раз одна из соседок Гинзбургов, Фрида Яковлевна Гершкович, мать Алешиного рыжего приятеля Волика (уменьшительное от имени Вольф), пришла к Августе в большом возбуждении. Она в свое время приехала из какой-то южной провинции и говорила по-русски с сильным еврейским акцентом.

— Я хочу вам сказать что-то. Учительница Волика прислала мне записку: «Вымыйте вашего сына, от него дурно пахнет». Ха, как будто я его не мою, а? Так знаете, что я ей написала в ответ? «Мой сын не роза, его надо учить, а не нюхать». Да, я ведь зашла сказать вам что-то. Я такая радая, такая радая — я узнала, что у нас в детской районной библиотеке выступает поэт Лев Квитко. Ой, ви же не знаете — он же самий известный еврейский детский поэт. Ой, ви же не можете его оценить, он пишет на языке идиш. Но это такое счастье на нашу голову, такое редкое событие — знаменитый еврейский поэт выступает для детей. Я решила вам сказать, может быть, ваш Алеша тоже захочет слушать еврейского поэта.

— Конечно, захочет — у нас есть книги Квитко и я читаю их Алеше.

— Ви, ви читаете на идиш?

— Нет, конечно. Я читаю перевод его стихов на русский.

— Ой, но это же совсем не то. Ви даже представить себе не можете, как красиво он пишет на идиш. Ой, так красиво!

— Я охотно верю. Спасибо, что сказали.

Алеша загорелся идеей идти в библиотеку, где еще никогда не был, тем более — на вечер поэта, о чем вообще не имел никакого представления.

— Только ты должен вести себя вежливо. Обещаешь?

Конечно, он все обещал, только бы пойти.

Но Августа заболела, и поход решили отменить. Алеша капризничал и хныкал:

— Хочу слушать стихи, хочу слушать стихи.

Тогда вызвался Павел:

— Я с удовольствием свожу Алешу на вечер Квитко. Мне и самому хочется увидеть знаменитого поэта и послушать в исполнении автора стихи на идиш. Я уже порядочно подзабыл свой первый язык.

В те годы Лев Квитко выпускал много книг стихов для детей. Только в 1928 году вышло семнадцать его книг. Павел видел две-три из них у Алеши, это были русские переводы.

* * *

У входа в одноэтажный дом, переделанный под библиотеку для детей, висело приглашение:

«Сегодня состоится выступление известного еврейского детского поэта Лейба Моисеевича Квитко».

В небольшом зале, заполненном книжными полками, выструганными из свежих досок, собралось двадцать детишек от пяти до восьми лет, пришедших с мамашами, умиленно глядящими на поэта. Квитко было уже под сорок: полноватый, седой, с типичными еврейскими чертами — длинным носом и глазами навыкате. Он родился и вырос в еврейском местечке на Украине, учился в хедере, рано осиротел, жил в бедности, работал с десяти лет. Но уже тогда сам старался учиться. Все это было похоже на детство самого Павла.

Поэт, улыбаясь, рассказывал:

— Ну вот, ребята, я начал писать стихи в двенадцать лет. Очень мне это нравилось. Думаю, если вы попробуете, вам тоже понравится. Но я не только стихи писал, я много и тяжело работал в городе Киеве, потом в Германии, после революции. Я даже стал членом немецкой коммунистической партии. Но там стали хозяйничать фашисты, меня могли посадить в тюрьму, и я вернулся на Родину. Я знал, что в Советском Союзе я стану свободным гражданином, здесь меня никто не посадит в тюрьму. Да. Это большое счастье — жить в Советском Союзе. Я приехал в город Харьков, работал там рабочим на тракторном заводе. Вы живете в Москве, здесь тракторов нет. Видели вы их в кино?

— Видели! — кричали ребята.

— А я их делал своими руками, — и показал натруженные руки.

Это вызвало уважение у аудитории.

— Я пишу стихи на еврейском языке идиш. Вы знаете этот язык?

Ребята молчали.

— Тогда я прочту вам одно-два стихотворения на идиш, а потом буду читать переводы на русский. Знаете, что такое перевод и переводчик?

Волик, приятель Алеши, поднял руку:

— Я знаю, моя мама переводчик.

Квитко заинтересовался:

— А что же твоя мама переводит?

— Деньги. Мой папа всегда говорит, что она зря переводит деньги. Значит, она переводчик.

Все громко рассмеялись, Фрида Гершкович сидела красная как рак и дергала сына за руку:

— Ой, Волик, что тебе всегда надо вылазить вперед, ужасный мальчишка?

Наконец, посмеявшись вволю, Квитко сказал:

— Мои переводчики не совсем такие. Это те, кто делает перевод с языка на язык, — я написал на идиш, а мой хороший друг-поэт перевел на русский. Это Сергей Михалков, который написал «Дядю Степу». Мое стихотворение называется «Лемеле хозяйничает».

Он читал, а ребята хохотали. Смеялись и мамы, и Павел тоже:

Взрослые зааплодировали, а за ними начали хлопать в ладоши и ребята.

— Теперь послушайте стихотворение «Анна-Ванна бригадир»:

Опять было много аплодисментов и смеха, ребята очень развеселились, стали изображать поросят, хрюкать. Добрый и веселый поэт смеялся вместе со всеми.

* * *

Возвращаясь с выступления, Алеша подпрыгивал и изображал из себя поэта, твердя в ритм шагов:

— А знаешь, Паша, я тоже хочу стать поэтом. Я тоже буду писать про Анну-Ванну и поросят.

— Хорошо, Алешка, становись поэтом, и мы будем все приходить на твои выступления. Но чтобы стать поэтом, надо быть очень добрым, как этот поэт Лев Квитко. Он очень добрый человек, он пишет стихи для детей, у него редкий талант. Ты постарайся запомнить этот вечер.

Очевидно, на Алешу чтение стихов произвело сильное впечатление, в нем даже заговорила будущая поэтическая жилка. Однажды он вдруг похвастался перед родителями и Павлом:

— А я тоже сочинил стих.

— Какой? Прочти.

Мальчик забрался на седло, закачался, как будто скачет верхом во весь опор, и продекламировал:

— Очень интересный стих; — отреагировали взрослые, тематика военная. Пробуй сочинять еще.

С той поры Алеша заболел стихотворством, он часто бормотал про себя какие-то слова, и иногда случалось, что они звучали очень складно.

Августа говорила Павлу:

— Я благодарна тебе, что ты занимаешься Алешей. Сочетание отца-еврея и матери-казачки очень редкое. Алеша растет в новых условиях большого советского города, почти все его приятели — это дети еврейских интеллигентов. Они все хорошо воспитанные дети, это верно. Но в их воспитании преобладают еврейские традиции. А мне все-таки хотелось бы, чтобы в Алеше оставалось хоть немного и по моей линии — от казаков. В них были героизм, прямота, решимость. Ты в его глазах идеал мужчины — ты герой, кавалерист, ты ближе всего соответствуешь тому образцу, который я хочу хоть частично видеть в нем, когда он вырастет. Он любит сидеть на твоем седле и воображать себя кавалеристом. Я очень довольна, что он получает от тебя этот заряд. Мне хочется, чтобы этот дух сохранялся в его будущей жизни, чтобы он вырос прямым и решительным мужчиной.

Павел спрашивал:

— А что ты думаешь о его увлечении стихотворством? По-моему, это довольно серьезно.

— Знаешь, его детские представления о будущем меняются, и это, конечно, смешно. Но я была бы абсолютно счастлива, если бы он, переняв от тебя повадки закаленного мужчины, стал поэтом. Вот тогда у него будет интересная жизнь. Сеня всегда занят своей работой, а я постараюсь поддержать в Алеше интерес к поэзии.

И Августа стала очень неназойливо и терпеливо читать сыну стихи Пушкина и Лермонтова, которые любила сама. Алеша слушал с интересом, что-то запоминал, что-то повторял и с годами стал сочинять все больше стихов. Но только далекое будущее показало, какая жизнь ждала поэта Алешу Гинзбурга. Предвидеть это Августа не могла.