С древних времен евреев в Израиле притесняли завоеватели — вавилонские и римские правители изгоняли их из страны. Евреи стали самыми первыми в истории беженцами. Они вынужденно несколько раз покидали Израиль и рассеивались по всему миру. До XX века у них так и не было своей страны. Когда в начале века из-за погромов началось бегство евреев из России, им было некуда бежать, кроме Америки. В 1930-е годы, с разделением стран Европы на лагери социализма, фашизма и капитализма, миграция евреев неминуемо должна была усилиться.

Сопоставляя то, что творилось в Германии, с событиями истории, Павел Берг ожидал и предвидел, что массовый исход миллионов евреев начнется снова, но на этот раз из Германии. Куда — в другие страны Европы? Но Гитлер уже начал завоевывать европейские страны, а евреев в Германии было слишком много. Деваться им, судя по всему, было некуда, кроме как уехать в Советский Союз. И казалось, что события начинают подтверждать это предположение.

Семья евреев Леонгардов жила в Германии уже веками. Никто из них не смог бы припомнить, откуда появились в стране их предки. Корни Леонгардов глубоко ушли в немецкую землю — язык у них был немецкий, образование они получали в Германии, а когда начинались войны, Леонгарды вместе с немцами воевали за свою страну. От еврейской религии и традиций они отказались уже несколько поколений назад. Леонгарды любили все немецкое и по праву считали себя немцами.

Второй характерной чертой Леонгардов был их либерализм. Пожалуй, в этом они все-таки отличались от немцев. Благодаря своей беспокойной натуре немецкие евреи всегда были либеральнее консервативных немцев.

Как ни были евреи похожи на немцев, к ним никак не прививалась одна из типичных немецких черт — бездумное послушание и дисциплинированность в исполнении воли начальства.

После отречения кайзера Вильгельма в 1917 году и поражения Германии в Первой мировой войне перед немецким народом стоял острый вопрос: какой политический строй поможет восстановиться Германии? По всей Европе распространялось влияние коммунистических и социалистических идей. Франц Леонгард не задумываясь стал коммунистом и женился на коммунистке по имени Гретхен. Они оба принадлежали к крайне левой группе «спартанцев». Под руководством коммунистов Карла Либкнехта и Розы Люксембург Германия вслед за Россией в 1917 году стала социалистической республикой. В 1919 году коммунистов разгромили, обоих вождей убили, воцарилась реакционная власть. Но коммунистическая партия не перестала существовать, она оставалась легальной, и Франц Леонгард даже был избран в парламент.

Десятилетний сын Леонгардов Вольфганг учился в берлинской школе имени Карла Маркса, в 1933 году его приняли в пионеры. Он был очень горд этим и говорил:

— Если мои родители коммунисты, я тоже хочу быть пионером.

Национальный вопрос не стоял ни перед его родителями, ни перед ним — они считали себя немцами. Но после Хрустальной ночи его отца арестовали как коммуниста и еврея, а партийная группа его матери была разгромлена, многие члены ее тоже были арестованы. Вольфганг с матерью скрывались на квартире у друзей-немцев, но для хозяев становилось опасным прятать их дальше. Мать говорила Вольфгангу:

— Нам надо бежать, бежать, бежать…

И они смогли сбежать в Австрию. Но Гитлер ввел туда войска и объявил Австрию частью Германии. В феврале 1934 года коммунисты организовали восстание шуцбундовцев против режима Гитлера. Восстание было подавлено войсками СС, сотни людей были убиты. Матери Вольфганга чудом удалось спастись, опять они прятались у знакомых и опять она говорила сыну:

— Нам надо бежать, бежать, бежать…

Она узнала, что были две возможности: одна — перебраться в Англию, другая — уехать в Советский Союз. Многие бежали туда. Но без сына она решать не хотела:

— Ты теперь почти юноша, я хочу с тобой посоветоваться: как ты думаешь, куда нам лучше бежать — в Англию или в Советский Союз.

Вольфганг в школе много слышал о русской революции, о Ленине, о том, что там собираются строить коммунизм.

— Мама, конечно, лучше в Советский Союз.

Девятого августа 1934 года из Германии на советскую границу прибыл специальный поезд с сотнями австрийских и немецких детей, родители которых погибли в этом восстании, — поезд детей «шуцбундовцев», первых беженцев из своей страны. С некоторыми ехали их родители. Десятилетний Вольфганг приехал с мамой. Он стоял у окна вагона и первым увидел на границе что-то очень интересное — торжественную подготовку к встрече поезда. Там были выставлены большие плакаты и транспаранты на немецком языке: «Привет немецким пионерам от советских пионеров!», «Да здравствует коммунистический Интернационал!», «В Советском Союзе вы свободны!», «Да здравствует вождь мирового пролетариата великий Сталин!».

Вольфганг радостно закричал:

— Мама, мама, смотри, как нас встречают! Какое счастье, что мы приехали в Советский Союз!

Все газеты страны подробно писали о братской встрече немецких и австрийских пионеров с советскими. В первое лето их сразу повезли отдыхать в Крым, в лучший пионерский лагерь «Артек». Там для них создали сказочные условия: они жили в стороне от советских детей, в красивых разноцветных палатках, у них были немецкие руководители-коммунисты, такие же беженцы, как они сами. Немецкие ребята никогда не видели такой пышной и красивой южной природы, они жили на самом берегу теплого Черного моря, дышали южным воздухом с ароматом эвкалиптов и цветов. Все они были одеты в одинаковые белые рубашки с короткими рукавами и синие шорты и чувствовали себя объединенными этим тоже. Они купались в море, играли в футбол, волейбол и другие игры, соревновались между собой и с советскими ребятами, ездили на катерах и гребных шлюпках вдоль берега, с высадкой на красивой острой скале Суук-Су. Их возили на автобусах в горы, и они поднимались вверх на Аю-Даг. В Артеке они с энтузиазмом учили русский язык и пели первую русскую песню — «Гимн Артека»:

У Артека на носу Приютился Суук-Су, У Артека на ногах Примостился Аю-Даг.

Еще их возили навещать мать погибшего смелого пионера и героя-мученика Павлика Морозова. Предварительно им говорили:

— Ребята, вы должны послушать рассказ этой женщины и вырасти такими же смелыми и принципиальными борцами за коммунизм, каким был ее сын Павлик Морозов.

Этой сорокалетней крестьянке дали в Крыму, как матери легендарного героя, воспитавшей такого сына, дом с участком. К ней постоянно возили экскурсии детей и взрослых из домов отдыха и санаториев. Она рассказывала всем одно и то же, затвердив рассказ наизусть. И немецким ребятам она рассказывала ту же историю, а переводчик переводил:

— Мой сын Павлик был настоящий советский пионер. Ему было тогда четырнадцать лет, он видел, что его отец, кулак, укрывает от власти запасы зерна и прячет его, чтобы не сдавать в колхоз, чтобы не досталось народу, всем трудящимся. Павлик специально проследил, как отец это делает, и донес власти на отца. Тогда за этот героический поступок кулаки убили ночью моего мальчика.

Ребята слушали, а вожатые назидательно говорили:

— Вот какими должны расти настоящие пионеры.

(Эту легенду советские власти придумали во время коллективизации и массового «раскулачивания» крестьян, она была подхвачена советской пропагандой. Из Павлика Морозова сделали национального героя, его портреты — улыбающийся мальчишка в залихватской кепке — печатали в школьных учебниках, о нем сочиняли песни и стихи. Кинорежиссер Сергей Эйзенштейн даже снял о нем фильм, чтобы показать его подвиг всему населению страны.

На самом деле, четырнадцатилетний Павел Морозов только отвечал на вопросы судьи на предварительном слушании уголовного суда против его отца — председателя Герасимовского сельсовета Уральской области. Он подтвердил показания своей матери: отец избивал ее и приносил домой какие-то вещи, которые ему давали в качестве платы за фальшивые документы, выписанные раскулаченным, чтобы они могли уехать из деревни. Павла и его брата Федора действительно убили в 1932 году, но личности убийц и детали преступления фигурируют только в официальной версии расследования и вызывают сомнения у историков. Однако советской пропаганде было на руку представить историю именно так — чтобы на примере Павлика Морозова воспитывать в юном поколении «беззаветную преданность советской власти». И мать на совесть выучила подсказанную ей историю наизусть.)

У немецких детей не было сомнений, что это правда, что Павлик Морозов совершил смелый принципиальный поступок, донеся на своего отца. Находясь под впечатлением от визита, они, уходя, говорили друг другу:

— И мы тоже будем такими принципиальными и смелыми защитниками коммунизма.

Из Артека их привезли в Москву и поместили в специально отведенное для них здание общежития в Калашном переулке. Их детский дом № 6 был намного лучше других советских детдомов. Его питомцы находились в привилегированном положении, одежда для них шилась в специальных мастерских, питание готовила австрийская кухарка. У детского дома был даже собственный автобус, на котором их возили в школу и обратно, собственная амбулатория с врачом-немкой. Каждое утро детям мерили температуру. Их возили в театры на спектакли, и повсюду, где они ни появлялись, их встречали цветами и аплодисментами. Заведующим детдомом был немецкий коммунист, учителями — немецкие и австрийские иммигранты. Учились дети в школе имени Карла Либкнехта, немецкого коммуниста, расстрелянного в 1919 году. Но его портретов там не было. При входе в школу стояла большая бронзовая статуя Сталина с распахнутыми полами шинели, на цоколе красовалась цитата из его речи: «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!». А дальше в холле висел транспарант: «Учиться, учиться и еще раз учиться!»

Учились ребята на немецком, но быстро осваивали русский. И хотя Вольфганг был пионером уже в Германии, его заново приняли в пионеры Советского Союза. Ему объяснили:

— Это потому, что советская пионерская организация носит имя великого Ленина.

На Вольфганга и других детей производило впечатление все. Церемония была обставлена торжественно, в зале построили весь отряд, во главе стоял знаменосец, после барабанной дроби пионервожатый произнес слова торжественной клятвы:

— Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом моих товарищей торжественно обещаю…

Ребята хором повторяли за вожатым:

— Обещаю верно и храбро служить делу рабочего класса, хранить священные заветы Ленина, быть всегда примером и исполнять все обычаи и обязательства юных пионеров.

На Вольфганга, как и на всех, надели шелковый красный пионерский галстук с серебристым зажимом, на котором было изображено пламя с тремя языками. Ребятам объяснили:

— Это символ единения партии, комсомола и пионерской организации, и под ним надпись «„Будь готов!“ — „Всегда готов!“».

Немецкие и австрийские школьники, по-немецки вымуштрованные в прежних школах, были внимательными и хорошими учениками. Они не знали жизни вокруг, но понимали, что к ним относятся особенным образом, и ценили это. Они с большим воодушевлением изучали биографии Ленина и Сталина и обязаны были знать назубок, что Великую Октябрьскую социалистическую революцию совершил 25 октября 1917 года товарищ Сталин. Они учили, что повышение цен на продукты в капиталистических странах является «новым признаком усиления эксплуатации рабочих», а продуктовые карточки на питание и повышение цен на продукты в СССР, наоборот, являются «важным вкладом народного хозяйства в дело строительства социализма».

Ежедневное и постоянное «промывание мозгов» дисциплинированных детей-беженцев дало плоды — никто из них не мог представить иного образа мыслей.

Когда Вольфганг достаточно хорошо освоил русский язык, он попросил:

Зовите меня теперь Володей. Ведь «Вольфганг» и «Владимир» звучат очень похоже.

— Почему ты этого хочешь?

— Потому что это было имя великого Ленина.

Пока он наслаждался удобной жизнью в специальном детском доме, его мать билась, чтобы устроиться работать и найти жилье. Она понимала, насколько сложная обстановка и тяжелая жизнь в Советском Союзе, но была счастлива, что сын пристроен удачно. Наконец она нашла место секретарши-машинистки, с ничтожной зарплатой, но зато с продуктовой карточкой, и каморку в старом деревянном доме возле Никитской площади. Это была даже не каморка, а огороженный досками чулан без окна. Вольфганг навещал ее два раза в неделю, мать не подавала вида, что бедствует. Они гуляли по улицам, и он рассказывал ей, как ему хорошо.

Но у нее были свои тревоги, которых она ему не рассказывала. Большая колония немецких и австрийских беженцев-коммунистов в Москве была под постоянным наблюдением органов безопасности. В первый же год многих из них арестовали, судили как троцкистских шпионов и выслали на десять лет в сибирские лагеря. Она все ясней понимала, что сделала ошибку, решив бежать в Советский Союз, и чувствовала, что вокруг нее все туже затягивается петля. Но больше всего она беспокоилась о дальнейшей судьбе сына. Гуляя с ним, она все чаще всматривалась в его лицо:

— Как ты вырос! Я рада, что тебе нравится здесь жить.

— Очень нравится, мама. Здесь я смогу вырасти в настоящего коммуниста.

— Да, это хорошо. Только постарайся не забывать своего отца.

— Конечно, я не забуду.

— И обо мне тоже думай.

— Мама, ты же всегда рядом со мной. Конечно, я думаю о тебе.

А вскоре ее арестовали. Вольфганг пришел навестить ее, но дверь каморки была заперта, и на приклеенной бумаге стояло две печати. Сосед неприветливо спросил:

— Чего ты хочешь?

— Я хочу видеть мою маму.

— Она здесь больше не живет, — сосед слышал, как за ней пришли ночью, и видел, как ее уводили, он знал, что это был арест, но пощадил мальчика и сказал только: — Она уехала.

— Почему же она не сказала мне?

— Она неожиданно должна была уехать. Иди обратно к себе.

Вольфганг приходил еще много раз, видел те же самые печати, на всякий случай стучал, стоял под дверью, не понимал, грустил. Ему хотелось плакать, но он был советский пионер, а в школе их учили, что пионеры не плачут.

В конце концов сосед раздраженно спросил:

— Зачем ты все время приходишь? Я сказал тебе, что твоя мама уехала.

— Почему же она мне не пишет?

Ну что сказать мальчику?

— Бывают такие командировки, из которых писать нельзя. Когда она приедет, она даст тебе знать.

Вольфганг на всякий случай никому об этом не рассказывал. Но немец-директор знал правду, а вскоре и сам был арестован. На его место прислали русского коммуниста. Вскоре у детдома отобрали автобус, потом уволили австрийскую кухарку и стали кормить намного хуже. Эти перемены вызывали у ребят недоумение.

Прошел почти год, Вольфгангу пришла от матери какая-то серая и мятая открытка:

«Дорогой мой мальчик! Как ты поживаешь, хорошо ли учишься? Обо мне не беспокойся, я живу очень хорошо. Люблю тебя, не забывай меня, мой сын».

И это было все — за целый год.

Вольфганг внимательно изучил обе стороны серой открытки. Адрес отправителя был: «ЛП. Шор, Чибыо, Коми АССР». И была еще отметка «КРТД. 5 лет». Вольфганг уже знал, что «ЛП» означает «лагерный пункт», а КРТД — «контрреволюционная троцкистская деятельность». Он понял — его мать арестована. Отвернувшись, чтобы его никто не видел, пионер Вольфганг Леонгард впервые заплакал.

Вскоре он узнал, что был не единственным, у кого арестовали родителей. Подобные открытки стали получать многие. Но, будучи исполнены послушной веры в правильность того, что им говорили на уроках о распространении измен и вредительства и о необходимости бдительности, дети не позволяли себе думать и сомневаться.

Однажды между двумя учениками завязался политический спор. Один доказывал правильность арестов, другой, Рольф Гайслер, смеялся над ним:

— Посмотрим, как тебе это покажется правильным, если тебя арестуют.

— Мы еще посмотрим, кого арестуют первым, — злобно сказал тот.

Через несколько дней в четыре часа ночи в общую спальню вошли два сотрудника НКВД.

— Кто здесь Рольф Гайслер?

— Это я, — спросонья ответил парень.

— Вы арестованы. Собирайте ваши вещи.

— Но я не понимаю…

— Потом поймешь. Есть у тебя оружие?

— Какое оружие? Я же школьник.

— Хорошо, укладывай вещи.

Рольфа увели через несколько минут, и никто его больше не видел.

Ребята с опаской посматривали на того, с кем он спорил, но спрашивать или ругать его боялись.

Вскоре пришла новая весть:

— Наш дом распущен.

— Как? Почему?

— Ничего не известно.

— Что будет с нами?

— Нас переводят в общий русский детдом «Спартак». Говорят, что старшие могут искать себе жилье и работу.

Когда их поселили в общем детском доме, они впервые увидели, насколько хуже были условия содержания советских ребят.

Перед Вольфгангом встал вопрос о выборе: продолжать учиться или идти на работу?